Текст книги "Полуночный Сокол"

Автор книги: Дэвид Геммел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц)

– У него было видение, – объяснил Бэйн.

– Конечно, конечно, мы все обсудим утром, – быстро проговорил Аппиус, пытаясь заслонить наготу Бэйна от дочери.

– Что-то случилось, Аппиус? – удивился Бэйн. – Говорю же, это было просто видение, и тебя в нем не было.

– Лия! Ступай к себе в комнату! – рявкнул Аппиус. Бэйн повернулся к ней:

– Спокойной ночи!

– Лия громко рассмеялась, покачала головой и исчезла.

– Ты не одет! – строго заметил Аппиус.

– Так же, как и ты, если снять халат.

– Вот именно, если снять халат! В цивилизованном обществе не принято… демонстрировать наготу.

– Что значит «демонстрировать»? – спросил Бэйн.

– Появляться голым на людях.

– А почему?

– Почему? Потому что… э-э-э… это неприлично. Не знаю, когда появилась эта традиция, но особенно неприличным считается, когда мужчина предстает обнаженным перед невинной девушкой.

– Ты что, издеваешься надо мной? – изумился Бэйн.

– Нет, не издеваюсь, – вздохнул Аппиус. – Если появишься голым на улицах Камня – тебя арестуют и выпорют. А появишься голым перед девушкой из хорошей семьи, тебя либо повесят, либо вызовут на смертный поединок. Так что иди в свою комнату и накинь халат, который висит на двери. Мне необходим бокал-другой вина, и ты расскажешь об этом видении.

Немного позже, одетый в белый хлопковый халат до колен, Бэйн вошел в главную комнату. Аппиус налил ему вина в серебряный кубок, и они сидели на балконе, глядя на Ассию и усыпанное звездами море.

– Зачем ты идешь в Город? – спросил старый генерал.

– Я пообещал Ворне проводить Бануина. Он не может постоять за себя и притягивает неприятности, как навоз мух.

– Еще одна вещь, на которую ты должен обратить внимание, – твоя речь. Ты довольно хорошо говоришь по-тургонски, но нахватался… э-э-э… интересных выражений. В приличном обществе следует избегать выражений, связанных с естественными потребностями или половой жизнью. Житель Города никогда не встанет из-за стола, чтобы «пописать», как сделал сегодня вечером ты. Он извинится и скажет, что вернется к столу через некоторое время. Он никогда не полезет себе в штаны, почувствовав зуд в интимных местах.

– В интимных местах? – переспросил Бэйн.

– В яйцах! – рявкнул Аппиус.

– Ага, и когда разрешается их чесать?

– Когда тебя никто не видит! Они поэтому и называются интимными местами, понял?

Потягивая вино, Бэйн глубокомысленно кивнул.

– Вы очень странные люди, – сказал он. – Порабощение племен, массовые убийства и разрушение для вас в порядке вещей. Но вид мужского члена вас оскорбляет, и нельзя говорить вслух о том, что хочется писать. В этом и заключается цивилизация? Война, убийства и разрушения достойны уважения, а человеку без штанов грозит порка?

Аппиус засмеялся:

– Никогда не слышал ничего подобного! Но ты, пожалуй, прав, именно в этом и состоит сущность цивилизации – целомудрие и интересы нации превыше всего. Тут бесполезно рассуждать о плюсах и минусах. Это возведено в закон, и все обязаны подчиняться. В Камне будь очень осторожен. Бануин – другое дело, он сын известного гражданина, и я дам ему рекомендательные письма. Его-то примут, а вот за тобой, чужаком и дикарем, будут пристально следить.

– Ты считаешь меня дикарем?

– Сынок, я солдат, и встречал много таких, как ты, – воинов, немного влюбленных в смерть. Жизнь без риска для вас бессмысленна. Если вы видите пропасть, вам нужно встать на самый край и заглянуть в бездонную пустоту. Если видите дикую лошадь – ее нужно укротить, а встречаете непобедимого воина, ему обязательно нужно бросить вызов.

– Тебе ведомо многое, генерал.

– Больше, чем ты думаешь. Как же Коннавар отпустил сына в Город?

– Ты знаком с Коннаваром?

– Судьба сводила нас в Пердийских войнах и на Когденовом поле. Я достаточно хорошо его знаю, чтобы увидеть его в тебе – даже не глядя в твои глаза. Никому не рассказывай о семье, Бэйн, не то тебя притащат прямо к Джасарею и будут использовать против отца.

– Я запомню, – холодно проговорил Бэйн, – одним богам известно, как сильно я люблю Коннавара.

Аппиус внимательно взглянул на него, но ничего не сказал. Бэйн встал, потянулся, а затем задал вопрос, который давно вертелся на языке.

Аппиус громко засмеялся:

Нужно спросить так: «Где мужчина может приятно провести время в обществе женщин?» В ответ могу лишь сказать, что не знаю, так как давно здесь не бывал. Как только что-нибудь узнаю, сообщу тебе, парень. Возможно, тебе завтра следует прогуляться к докам. Не удивлюсь, если более осведомленные граждане расскажут, где получить то, что ты хочешь.

– Невероятно! – сказал Бэйн.

Он вышел из комнаты и услышал, как хлопнула дверь в комнате Лии. Заглянул к Бануину – тот крепко и спокойно спал – и ушел к себе.

Ложась спать, Бэйн поймал себя на том, что опять думает о Лии. Когда он впервые увидел ее у реки, она показалась ему хорошенькой, но не более того. Уже потом, гуляя с девушкой в саду, он заметил, как она наклоняет голову, когда смеется, как красивы ее хрупкая шея и полные губы. А когда они сидели рядом под полотняным навесом повозки, он почувствовал аромат ее волос.

«У тебя слишком долго не было женщины», – сказал себе Бэйн. Он заснул, думая о том, как будет гулять с темноволосой девушкой по Друахским горам, когда утреннее солнце озаряет вершины, а у Древа Желаний клубится туман.

Начальник караула Оранус устал, от выпитого кувшина дешевого красного вина гудела голова. Обычно по будням в Ассии спокойно, вот он и принес вино в небольшой кабинет напротив камер в надежде, что это поможет ему хорошо выспаться. Но сейчас настроение у него было отвратительное и болел живот.

Оранус злобно взглянул на людей, столпившихся вокруг его стола. Они говорили все одновременно, и нестройный хор их голосов усиливал пульсирующую головную боль. Женщину он отлично знал, это шлюха, промышлявшая у восточных доков, а стоящий за ней мужчина, выставивший напоказ разбитый нос и заплывший глаз, Нестар, ее сутенер. Именно ему принадлежала печально известная таверна на берегу. Не проходило и дня, чтобы в ней не ограбили, не обманули или не избили посетителя. Капитан давно мечтал прикрыть таверну, но у сутенера были высокопоставленные друзья, например торговец Макриос или советник Банион. Оранусу было сорок четыре, всего восемь месяцев оставалось до пенсии и получения бесплатного земельного участка, и капитану не хотелось навлекать на себя гнев сильных мира сего.

Оранус протер глаза и взглянул на стоящего у двери юнца. Этого он не знал. Лицо юноши покрыто капельками крови, весь лоб в мелких занозах. Оранус заметил, что он практически не пострадал, и от этого на миг стихла ужасная боль. Но только на миг.

Все утро прошло без происшествий, а потом привели этого дикаря. Оранус еще раз взглянул на закованного в кандалы юношу, который, нахохлившись, сидел в камере. Молодой и сильный, с длинными светлыми волосами и тонкой бакенбардой у виска. Одет он был как все, но Оранус чувствовал, что это не цениец. Что-то неуловимое подсказывало, что этот юноша никогда не жил под игом Камня. «Наверное, норвин или ригант», – подумал Оранус. Он налил себе воды, залпом осушил чашку и снова взглянул на шумящую компанию.

– Тихо! – проревел он, чувствуя, как по вискам стучат огненные молоточки. Он ткнул пальцем в рыжую шлюху. – Рокси, рассказывай первая. Всем остальным молчать!

– Этот ублюдок напал на меня, сэр, и украл все сбережения. Он ворвался ко мне, когда я была с дружком, и вышвырнул его из окна.

– Это я, сэр, – выступил вперед юнец с занозами на лице, – когда ворвался этот дикарь, мы просто разговаривали. Я попытался протестовать, но он схватил меня и вышвырнул в окно. К счастью, под окном стояла повозка с навесом, который смягчил удар.

Юнец вздохнул.

– Но ведь чужеземец не знал, что под окном повозка с навесом, – пожаловался он, – к счастью, материал оказался прочным. Отличное качество, навес даже не порвался.

– Мне нет никакого дела до вашего навеса, – проговорил Оранус, подаваясь вперед и потирая переносицу. – Ты знаешь этого чужеземца? – спросил он у шлюхи.

– Он был у меня на днях, – ответила она жеманно.

– Тогда она и украла у меня кошелек с золотом, – вставил дикарь на сносном тургонском.

– Наглая ложь! – гневно вскричала Рокси, – Почему вы позволяете ему клеветать на честную женщину в доме, где вершится правосудие?!

Она сладко улыбнулась Оранусу:

– Я знаю чудесное средство от головной боли, сэр.

– Ну конечно! – рявкнул Оранус. – Мало мне головной боли, не хватало подцепить что-нибудь еще. А ты. – Орану сткнул пальцем в сутенера Нестара, коренастого мужчину с черными засаленными волосами. У него распух нос и сильно заплыл правый глаз. – Как ты ввязался в эту историю?

– Я был внизу, когда услышал, как кричит Рокси. Я взял дубинку и поднялся наверх, этот парень выскочил прямо мне навстречу, сбил с ног, и я скатился вниз по лестнице. Тогда-то он и украл у Рокси все наши деньги. – Колючий взгляд Нестара скользнул по шлюхе. – Когда он спустился вниз, я велел вышибалам остановить его. Я сказал «вышибалам», но я их уже выгнал, сэр. Более никчемных охранников я еще не встречал. Да он раскидал их в одну секунду, сэр, и вышел на улицу. Они только кажутся крепкими – большие руки, широкие плечи, – на это я и купился, но на деле они никчемные деревенские дурни.

– Это несправедливо, – возразил один из вышибал, – он просто застал нас врасплох.

– Тебе не за то платят, дурень, чтобы тебя можно было застать врасплох.

Оранус хлопнул ладонью по столу, так что все подскочили. Он поднял руку, держа большой палец в миллиметре от указательного.

– Меня отделяет вот столько от того, чтобы упечь вас всех за решетку до завтрашнего утра, – пригрозил он, – а теперь, надеюсь, вы расскажете мне все до конца, или мне придется слушать вас до скончания века?

Нестар кивнул:

– Простите, сэр. Раскидав этих идиотов, парень выбежал на улицу, где, к счастью, стояли несколько караульных, которые его и схватили. Наверное, он их тоже ранил, сэр. Вот что получается, если пустить чужеземца в цивилизованный город. Если вас интересует мое мнение, сэр.

– Твое мнение меня не интересует, – ответил Оранус, поднялся и повернулся к арестованному.

Оранус посмотрел ему в глаза, и его вдруг охватил озноб, нахлынули неясные воспоминания, задрожали руки. Глубоко вздохнув, он попытался успокоиться.

– Что скажешь ты?

Юноша встал и через деревянную решетку взглянул на собравшихся:

– Она говорит, что я украл ее деньги, выбежал из таверны и был схвачен караульными, верно?

– Кажется, так, – подтвердил Оранус, – ты имеешь ввиду, что…

– Спросите ее, сколько было в кошельке.

Ты слышала вопрос, – проговорил Оранус. – Сколько там было?

– Ну, примерно двадцать золотых, – ответила Рокси, – может, тридцать, точно не помню.

– Там было тридцать два золотых, три монеты в полсребреника и пять бронзовых, – холодно уточнил заключенный, – не кажется ли странным, что я успел их пересчитать, выбегая из таверны?

– Да, странно. – Оранус гневно взглянул на шлюху. – Значит, ты украла кошелек, Рокси. Такое преступление карается поркой – пятьдесят ударов.

– И вы больше верите ему, чем честной налогоплательщице? – дрожащим голосом вскричала она.

– Не ему, Рокси, а цифрам.

О краже мне ничего не известно, – поднял руки Нестар, – вы ведь знаете, у меня приличное заведение.

– Да знаю я, что у тебя за заведение, – отмахнулся Оранус, глядя в испуганные глаза Рокси.

– Еще одной порки я не вынесу, – хныкала Рокси, пятясь к двери, – я умру от порки.

– Надо было об этом подумать, прежде чем красть кошелек, – вздохнул Оранус.

– Я не хочу, чтобы ее пороли, – вмешался заключенный, – имеет ли это какое-нибудь значение?

Оранус почувствовал, как стихает головная боль. Если этот дикарь не предъявит обвинения, то происшествие скоро забудется и в его кабинете снова воцарится тишина и покой. Не нужно будет заполнять бумаги, проводить дознание. Он сможет снять нагрудник, лечь на нары и закрыть глаза. Но Оранус строго взглянул на шлюху, а потом снова на арестованного.

– Это твой кошелек, – наконец проговорил он, – и преступление было совершено против тебя, а не против городской собственности. Если ты не хочешь дать делу ход, я не могу тебе препятствовать.

Он попытался изобразить сожаление и бросил испепеляющий взгляд на шлюху.

– А как же я? – спросил юнец с занозами на лице. – Он выбросил меня из окна!

– Ты прав! – мрачно улыбнулся Оранус. – Устроим открытое судебное разбирательство. Вот ты и расскажешь, как был в будуаре у шлюхи, когда ворвался один из ее клиентов и напал на тебя. Итак, – проговорил он, заглядывая в лежащий на столе журнал, – заседание состоится завтра в полдень!

– Я не хочу идти на суд.

– А ты, Нестар, – спросил Оранус, – желаешь выступить на суде?

Сутенер покачал головой.

– Правильно, – одобрил Оранус, – а теперь все вон! Рокси, если появишься здесь еще хоть раз, тебя точно повесят!

Рокси скрылась за дверью, а за ней и все остальные. Оранус отворил дверь камеры и развязал дикарю руки.

– Откуда ты?

– С севера.

– Ты ригант?

– Да.

– Далеко же тебя занесло.

– Люблю путешествовать.

Дикарь нагнулся за кошельком и повесил его на пояс.

– Почему ты не хотел, чтобы ее пороли? – спросил Оранус. – Она вполне это заслужила.

– Мне было хорошо с ней, – ухмыльнулся дикарь, – к тому же я и сам виноват – заснул. Могу я идти?

– Это зависит от того, куда ты пойдешь. У тебя есть друзья в Ассии?

– Я остановился у генерала Аппиуса вместе с заболевшим другом.

– Ах, у Аппиуса! Я уже слышал, что он приехал. Интересно, за какие такие грехи его сослали в наше болото? – Оранус глубоко вздохнул. – Тебе пора идти, – сказал он, – уже темнеет, а чужакам запрещено находиться на улице вовремя комендантского часа. И будь осторожен, этот сутенер Нестар может устроить тебе засаду, у тебя с собой слишком много золота.

Ригант ухмыльнулся:

– Не думаю, что он так поступит.

Дикарь ушел.

Оранус подошел к двери и закрыл ее на засов, затем снял нагрудник и растянулся на нарах.

– Завтра он навестит Аппиуса и засвидетельствует ему свое почтение. Оранус закрыл глаза, вспоминая кровавое отступление с Когденова поля. Вместе с воспоминаниями пришел и безотчетный страх, который преследовал Орануса с того самого дня, когда умерли все его амбиции и ослабла воля. Воображение снова рисовало смешавшиеся ряды солдат, разящие клинки, он снова услышал, как, задыхаясь и захлебываясь, кричат в предсмертной агонии его товарищи. Казалось, на них напал целый сонм демонов во плоти, сгустившихся из дымки, с перемазанными синей краской телами и горящими злобой глазами. Оранус вздрогнул. Ему повезло: он и еще сорок перепуганных насмерть солдат смогли отступить к сформированному по приказу Аппиуса арьергарду, а потом пробиться к укрепленному лагерю. В ту страшную ночь враги пробовали атаковать лагерь, но благодаря Аппиусу оборона была хорошо организована, и враг отступил.

Но не отступил леденящий ужас.

Укрывшись за земляными стенами лагеря, они увидели, как дикари подтянули к стенам три захваченные катапульты. Сначала они не испугались, ведь поблизости не было камней, но дикарям камни и не понадобились. Они заряжали катапульты отрезанными головами и перекидывали их в лагерь. К утру головы были повсюду.

На заре к стенам лагеря приблизился всадник на сером коне и остановился на расстоянии выстрела.

Оранус и другие оборонявшиеся в изумлении смотрели на него. Это был Коннавар, Король Демонов. Накануне все видели, как он сражался – резал и убивал как одержимый. Он подъехал к самым стенам, и его клетчатая мантия развевалась на утреннем ветерке. Аппиус подошел к стене, с минуту постоял молча и кивнул Оранусу.

– Следуй за мной, – приказал он.

К величайшему ужасу Орануса, он взобрался на парапет и перелез через стену. Оранус последовал за ним, и они оказались за пределами лагеря.

Аппиус шел не торопясь, заложив руки за спину, будто совершал утреннюю прогулку. Оранус взглянул на Аппиуса – на его благородном лице не было ни тени страха. Они поравнялись с всадником, и Оранус решился посмотреть на него. Украшенный белыми перьями шлем-маска из железа с золотой насечкой полностью скрывал лицо, лишь в прорезях мрачно горели глаза. В его облике было что-то нечеловеческое, и Оранус стал смотреть на меч в ножнах, висевший на поясе короля. Он услышал голос Аппиуса:

– Твои воины храбро сражались, Коннавар.

Коннавар никак не отреагировал на похвалу, а когда заговорил, его голос, искаженный маской, звучал холодно и неестественно.

– У тебя только два выхода, Аппиус, – либо вы останетесь здесь и мы вас уничтожим, либо отступаете в Цению. Если ты дашь мне слово, что вы дойдете до моря, не останавливаясь, я позволю вам уйти беспрепятственно и прослежу, чтобы у вас была провизия.

– Вы вернете нам тело Валануса?

– Не думаю, чтобы его останки можно было опознать, даже при большом желании, – ответил король.

Оранус почувствовал, что его ноги дрожат и он сейчас упадет в обморок.

– Пусть будет так, как ты сказал, Коннавар, но в лагере есть тяжелораненые, мне понадобятся повозки.

– Ты их получишь, будь готов выступить через час.

– Нам понадобится чуть больше времени, чтобы похоронить те головы, которые… вы нам вернули.

– Тогда через два часа, – согласился Коннавар. Король развернул коня и поскакал обратно к кельтонской армии.

Оранус повернулся к генералу:

– Сэр, они точно перебьют нас, как только мы покинем лагерь.

– Очень может быть, хотя я так не думаю. Коннавар – хитрый стратег, но слово он держать умеет.

– Тогда зачем он отпускает нас?

Потому что он, хоть и выиграл битву, понес большие потери и сейчас, в случае штурма, они потеряют втрое больше людей, чем мы. Нас они, конечно, перебьют, но ничего от этого не выиграют, а так мы уйдем к морю, поджав хвосты. Каждый, кто выживет, будет рассказывать про Короля Демонов. Мы принесем легенду о нем в Город, и она распространится быстрее любой заразы, все участники будущих битв станут бояться Коннавара.

Путь к морю был очень долгим и мучительным. Большинство раненых его не пережили, и их хоронили прямо у дороги. Жители окрестных кельтонских деревень собирались смотреть, как побежденная армия Камня пробирается обратно к морю.

Это стало концом блестящей карьеры Орануса. Каждую ночь в течение целого года после битвы ему снились отрезанные головы, и острые клинки пронзали его тело.

Если бы не Аппиус, он бы погиб на Когденовом поле.

Оранус вздохнул.

«В той битве погибла моя душа», – с грустью думал он.

Бануин был все еще слаб, ныла сломанная рука, и болела голова. Но что физическая боль по сравнению с терзавшим его страхом! Раньше ему казалось, что он, привыкший к побоям, унижению и оскорблению, знает о страхе все. Но только сейчас юноша понял, все эти годы, проведенные среди ригантов, он не знал почти ничего. Раньше все его страхи приходили извне – он боялся Форвара и его дружков, но был абсолютно не готов к тому, что открылось ему сейчас.

Бануин всегда жил в согласии с собой, а теперь в душе будто открылась тайная дверца, через которую в любой момент можно упасть в бездну страха, откуда нет пути назад. Бездна манила его и сейчас, он будто стоял на краю обрыва и уже терял равновесие. Бануин вздрогнул и сел на постели, накрыв плечи одеялом. «Не нужно было лезть в воду, – подумал он, – это моя погибель».

Ворна всегда уверяла, что у него есть дар, который однажды проявится и он будет обладать необычными способностями. Бануин с нетерпением ждал этого дня, но способности все не появлялись, и он решил поговорить с братом Солтайсом, который возвращался с прогулки по холмам и зашел к ним выпить воды. Бануин подошел к колодцу, у которого тот умывался, обильно смачивая седеющую бороду и волосы. Высокий, широкоплечий и крупный, брат Солтайс больше походил на могучего воина, которым он и был раньше, чем на жреца, которым стал впоследствии.

Бануин спросил, когда же проявятся его способности. Брат Солтайс опустился на скамейку возле раскидистого дуба и жестом пригласил Бануина сесть рядом.

– А зачем тебе колдовская сила?

– А зачем вообще человеку сила, брат? – парировал Бануин.

– Думаешь, дар поможет тебе выделиться и завоевать уважение сверстников?

– Конечно. Должно быть, очень здорово уметь читать мысли людей и видеть будущее.

– Ты так считаешь? – спросил жрец.

– Я буду знать, кто строит против меня козни.

– Ясно, значит, ты думаешь, что этот дар будет во благо лишь тебе.

– О нет, брат! Я бы использовал его для благих целей.

– Люди бы были тебе благодарны и без остановки пели бы тебе хвалу. Ты бы мог стать великим и уважаемым.

– Да, а что в этом плохого?

Брат Солтайс пожал плечами:

– Я стараюсь не разделять хорошее и плохое. В жизни случается всякое. То, что хорошо для одного человека, может быть плохо для другого. Колдовская сила, которую ты так желаешь обрести, – это дар Истока. Любой такой дар подобен семени: либо оно падает на благодатную почву и прорастает, либо падает на камень и погибает. Ты благодатная почва или голый камень, Бануин?

– Откуда мне знать?

Жрец засмеялся:

– Об этом можно судить по твоим поступкам, по тому, как ты распоряжаешься собственной жизнью.

Он поднялся, похлопал Бануина по плечу и ушел.

Сейчас, год спустя, Бануин знал ответ – он был голым камнем. Он вспомнил, что сказал ему Бэйн перед тем, как они спасли Лию с отцом: «Ты правда не понимаешь? Ты всю жизнь жалуешься, что никто тебя не любит, а ты хоть раз в жизни сам кому-нибудь помог? В прошлом году, когда загорелся сарай Ниана и все побежали тушить, где был ты? Дома. А когда мы вернулись в Три Ручья, перемазанные копотью и сажей, ты вышел навстречу, чистый и довольный. Все равно что открыто заявить: „Мне плевать на вас и ваши проблемы“. Когда-нибудь ты поймешь, что ты стал таким, какой есть, потому что хотел этого, и родители тут ни при чем».

В этом-то и было все дело. Когда он бросился в реку, чтобы спасти Лию и Аппиуса, он рисковал жизнью ради других. Это был самоотверженный поступок, который открыл в душе Бануина тайную дверцу. Как он сейчас жалел, что не остался тогда на берегу, ведь обретенный дар вовсе не был чудесным. Он был испуган и внутренним взором видел лишь насилие и смерть.

А потом он увидел лицо, холодное и бесстрастное, с не знающими жалости глазами. Это был высокий широкоплечий мужчина в серебристо-черных доспехах, и с его сверкающего меча капала кровь. Никто не мог противостоять, ему, ведь он был величайшим убийцей, безжалостным и быстрым. Бануин видел, как его приветствует толпа, слышал, как его имя скандируют тысячи людей. Затем этот человек с двумя помощниками в таких же доспехах взошел на корабль и долго вглядывался в серые волны.

«Они плывут сюда», – подумал Бануин. Поддавшись отчаянию, он заплакал.

Бэйн был уже возле дома Баруса, когда услышал шум за спиной. Обернувшись, он увидел двух бандитов, бывших вышибал сутенера Нестара. Оба были вооружены ножами.

Подбежав к Бэйну, один из них довольно неловко попытался пырнуть его ножом. Бэйн отвел удар левой рукой, а правым локтем ударил нападающего по лицу, повалив на землю. Бандит упал прямо на товарища, который споткнулся, потерял равновесие и, получив от Бэйна по ногам, тоже упал. Бэйн взобрался на низкий забор и покачал головой:

– В жизни не видел таких неумелых грабителей, клянусь Таранисом. Вам что, жить надоело?

– Он напал неожиданно, – сказал первый, чудовищно коверкая слова, затем сел и попытался остановить текущую износа кровь.

– Говорил же, чтобы ты ударил сбоку, – простонал другой, растирая ушибленное колено. – Разве я не говорил? Ты должен был ударить справа, а главный удар оставить мне.

– Он напал неожиданно, – продолжал бормотать первый.

– И кто же вас обучил такому мастерству?

– Никто нас не учил, – буркнул второй, – у нас больше нет денег, Нестар нас выгнал. Вот мы и решили отнять у тебя золото.

– Вы попытались, – проговорил Бэйн.

– Он достал из кошелька два сребреника и бросил бандитам. Один испуганно выронил монету, а потом полез ее подбирать, другой бандит поймал прямо в руки.

– Найдите себе какое-нибудь занятие, – посоветовал Бэйн. – Что вы умеете делать?

Мы работали на папиной ферме, – стал рассказывать второй, – у папы была маленькая ферма, но когда пришли солдаты из Города, папе велели отдать ферму, он отказался, и его повесили. Мы завербовались в матросы, но у Дирка открылась морская болезнь, и нас списали на берег. Тогда-то мы и стали работать на Нестара, и все было хорошо, пока не появился ты.

– Не стоит так мрачно смотреть на жизнь, – весело сказал Бэйн. – Рассуждать нужно примерно так: рано или поздно появился бы кто-то не столь добродушный, как я, и вспорол бы вам животы.

– Твоя правда, – сказал первый, из его носа ручьем текла кровь.

– Найдите работу на ферме. Человек должен заниматься тем, что у него получается, а воровство не для вас.

Бэйн поднялся, прошел по аллее, но калитка оказалась запертой, и он, легко перемахнув через нее, оказался в саду. На резной каменной скамейке сидела Лия. Она взглянула на него и улыбнулась. У Бэйна, к его собственному удивлению, перехватило дыхание, сердце бешено забилось.

– Почему ты не крикнул? Я бы открыла калитку.

Бэйн пожал плечами:

– Перепрыгнуть нетрудно. Как Бануин?

– Температура спала, но вид у него затравленный, а когда я пришла посидеть с ним, он вытолкал меня за дверь, потом задрожал и заплакал. Он сказал, что ему нужно уехать завтра. Папа дал ему рекомендательные письма и забронировал место на торговом корабле, идущем в Гориазу. Корабль отплывает завтра вечером.

– Не много времени для знакомства, – сказал Бэйн, присаживаясь рядом с ней.

Влажные губы Лии блестели в свете луны.

– Ты так смотришь.

– Извини, я простой парень с гор и не привык к такой красоте.

Лия весело рассмеялась:

– Для парня с гор ты неплохо делаешь комплименты. Я думаю, вы настоящий плут, сэр.

– Плут непременно потребовал бы поцелуй.

– А ты плут?

– Конечно! – Он наклонился, легко коснулся ее губ, затем отстранился и глубоко вздохнул. – Тебе следовало дать мне пощечину.

– Зачем это?

– За мою дерзость.

– А вдруг мне этого хотелось? Вдруг я специально сидела здесь и ждала тебя?

– Это правда?

– Нет, – улыбнулась Лия, – но ведь такое могло случиться.

Бэйн добродушно рассмеялся:

– Нужно быть плутом, чтобы соблазнить дочь хозяина, так что мне осталось только наслаждаться твоим обществом.

– Тебе придется наслаждаться моим обществом, – резко сказал Аппиус, выйдя через боковую дверь.

– Уверен, что получу не меньшее удовольствие, – отозвался Бэйн.

Лия встала, послала Бэйну воздушный поцелуй и удалилась. Бэйн смотрел девушке вслед, завороженный движением ее бедер под тонким плащом.

– Она красавица, – сказал он присевшему рядом Аппиусу.

– Да, красавица и мое сокровище, Бэйн. Лия очень мила, отважна и безрассудна. Вся в мать. – Аппиус на секунду замолчал. – Ее мать сожгли на костре вместе с пятьюдесятью другими еретиками. Говорят, они задохнулись от дыма раньше, чем до них дошло пламя. Но даже если и так, это все равно страшная смерть.

– Кто такие еретики? – спросил Бэйн. Аппиус покачал головой:

– Эта религия, сынок, абсолютная бессмыслица. Моя жена увлеклась культом Древа, который в Камне запрещен. Он проповедует жизнь в гармонии с природой и всеми народами мира. Его последователи поклоняются Истоку Всего Сущего, созданию настолько никчемному, что он не в состоянии защитить свою паству. Презираю его! Вслед за матерью должны были арестовать Лию, но я увез ее из города. Жаль, я не увез ее раньше – она успела публично оскорбить Наладемуса, городского старейшину, назвав его глупым самодовольным стариком. Наладемус возненавидел Лию.

– А что, эти старейшины могут расправиться с человеком? – Могут. Они нанимают убийц, которые находятся под покровительством старейшин и называют себя Рыцарями Города. Они жестокие и безжалостные, арестовывают людей и приводят их на суд старейшин.

– А почему им не препятствует император?

– Зачем ему препятствовать? Большинство арестованных – бывшие сторонники республики, почти все они протестовали против расширения империи путем завоевательных войн. Согласно культу Древа, любая война – зло.

– Ерунда какая! – воскликнул Бэйн, – Без войны не будет славы!

– Правильно! Кем должен был стать я? Сапожником или кузнецом? Но чтобы уберечь Лию от опасности, мне пришлось привезти ее сюда, чтобы переждать, пока Кровавые Монахи сами не потеряют власть. Тогда мы и вернемся в Город.

– А чему поклоняются эти Монахи?

– Самому Городу. Они утверждают, что Город – это божество, вечное и святое. Все остальные божества – лжепророки, созданные нецивилизованными народами.

Аппиус взглянул на Бэйна:

– Парень, а чему поклоняешься ты?

– Ничему. Может быть, только собственной силе. А ты?

– Я верю, что на земле есть сила выше человеческой. Мне хочется в это верить, иначе выходит, что мы – просто бессмысленные существа, которые мечутся туда-сюда без всякой цели. Но хватит философствовать. Я забронировал для вас места на торговом корабле, который отплывает завтра. Бануин предложил переправить мои письма. Если хочешь, я могу дать рекомендательные письма и тебе, чтобы было где остановиться.

– Я найду где остановиться, генерал. Не беспокойтесь. И я не собираюсь задерживаться надолго: провожу Бануина, как и обещал его матери, немного осмотрюсь и вернусь домой. Я уже соскучился по горам.

– Мне бы очень хотелось увидеть горы ригантов, – сказал Аппиус, – говорят, они прекрасны! – Он вдруг загрустил. – Боюсь, их увидят уже мои потомки, когда армия Города снова придет покорять север.

– Разве Когденово поле ничему вас не научило?

– Камень нельзя ничему научить, – вздохнул Аппиус, – огромная самонадеянность – вот наш главный недуг. После Когденова поля у Джасарея появились другие проблемы, и Коннавар поступил очень разумно, вернув ему знамена армии Пантер. Народу Джасарей это преподнес как знак раскаяния и обвинил во всех неудачах погибшего Валануса. Но Джасарей не забыл о ригантах, Бэйн, можешь быть уверен. Сейчас он ведет войну на востоке, но как только она закончится, он выступит против Коннавара.

– Исход будет тем же.

– Понимаю, почему ты так считаешь, но, как старый солдат, я с тобой не соглашусь. Валанус зашел слишком далеко и слишком быстро. У него было только пять армий Пантер – примерно пятнадцать тысяч человек. К моменту битвы колонны с продовольствием были отрезаны, и солдаты пять дней ничего не ели. И даже в таких условиях они убили шестнадцать тысяч человек. А Джасарей вернется не с пятнадцатью тысячами, скорее, у него будет сорок тысяч человек, и он поведет их сам.

– Но он уже старик, — насмешливо сказал Бэйн. Аппиус улыбнулся и покачал головой: