Текст книги "Полуночный Сокол"

Автор книги: Дэвид Геммел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)

– Почему ты думаешь, что это будет именно он?

– Он заказал у меня новый меч и сказал, что доставлять его не нужно, он сам за ним приедет. Вряд ли он приехал из Камня только для того, чтобы смотреть поединки.

– А Свирепый знает об этом?

– Может быть, Свирепый и стар, но ум его не притупился. Он догадается.

Когда Бэйн выехал из селения, шел сильный снег и стало очень холодно. Бэйн закутался в плащ и пустил коня по дороге. Когда он доехал до вершины холма, где у подножия располагалась ферма, его руки и лицо посинели. Взглянув вниз, он увидел, как по дальнему холму движется черная точка – это Свирепый пробегал свою дневную норму. Бэйн поскакал вниз по холму, спешился, увел коня в стойло, расседлал его, вычистил, и только добавив в кормушку свежего сена, ушел в дом.

Кара сидела на подоконнике в большой комнате и искала на заснеженных холмах фигуру Свирепого. Когда вошел Бэйн, она подняла на него глаза.

– Это ты должен драться, а не дедушка, – заявила она, и ее голубые глаза стали злыми.

– Он не разрешит мне, Кара, и без твоего дедушки турнир вообще не состоится.

– Знаю, – ответила Кара, – цирк Палантес хочет погубить его, чтобы заработать денег. Я их ненавижу!

– Он очень опытный и сильный, – сказал Бэйн, снимая плащ и вешая его на крючок у двери, – наверное, тебе не стоит так волноваться.

Слова звучали неловко, но что еще он мог сказать?!

– Дедушка уже стар, очень стар, они не должны так с ним поступать.

Она заплакала. Бэйну стало очень неловко.

– Он мужчина и сам решает, как поступить, – проговорил Бэйн.

Он – великий человек, – ответила она, вытирая слезы и вновь обращая взгляд на холмы, – он возвращается, и я приготовлю ему отвар. Он всегда пьет отвар после тренировок.

Она соскочила с подоконника и выбежала из комнаты.

Бэйн подошел к окну и увидел, как Свирепый вбежал во двор и стал делать растяжку. Он скинул рубашку и лосины, растянулся на снегу и принялся кувыркаться, а затем поднялся и вытянул руки. Увидев Бэйна, он кивнул в знак приветствия и вошел в дом. Кара принесла горячий отвар, который гладиатор выпил, устроившись в широком кресле у огня. Кара присела на подлокотник кресла и обняла его.

– Ты, кажется, говорил, что сегодня день отдыха, – заметил Бэйн.

– Это для тебя, парень, а я отдыхал целую неделю, занимаясь с тобой. Ты был у Окторуса?

– Да, и потратил почти все мои деньги.

– Ты не пожалеешь об этом, его доспехи – самые лучшие. – Он посмотрел на Кару. – Принесешь нам что-нибудь поесть, принцесса?

Кара счастливо улыбнулась и убежала на кухню. Свирепый допил отвар.

– Он сказал, что против тебя будет выступать какой-то Воркас.

– Неудивительно, – отозвался Свирепый, – говорят, его готовят к следующему чемпионату.

Свирепый снял красный шелковый шарф и открыл окно. Зачерпнув свежего снега, он растер им голову.

– Могу я чем-нибудь тебе помочь? – спросил Бэйн.

– Помочь мне? В каком смысле?

– Ну, ты говорил, что из-за меня не можешь нормально готовиться. Может, мне тренироваться самому?

– С минуту Свирепый молчал, затем улыбнулся:

– Не забивай себе голову, парень, это не твоя проблема. К тому же я шутил, ты делаешь большие успехи. Я видел, как вы с Карой разговаривали. Она очень расстраивается.

– Кара боится.

– Я поговорю с ней. Свирепый снова опустился на стул.

«Он страшно устал», – подумал Бэйн, внимательно рассматривая тело Свирепого. Он заметил множество шрамов, пересекавших его руки и грудь.

– Очень бы хотелось знать, что ты ей скажешь, – признался Бэйн, – ты ведь и сам знаешь, что тебе не следует участвовать в этом поединке. Это безумие.

– Бои гладиаторов – всегда безумие, Бэйн. Но мне не по силам это изменить. Ферма на грани банкротства, а моя доля в Оризисе ничего не стоит. Все, что у меня есть, – моя репутация и имя. Деньги, которые я заработаю, обеспечат Кару по крайней мере до замужества. Я назначил ее опекуном Горена, он позаботится о ней как следует.

– Ты говоришь так, будто собираешься умереть.

– Умру я или нет, но в любом случае Кара будет защищена.

В присутствии Кровавых Монахов Персису Альбитану всегда было не по себе. «Мне ведь нечего бояться», – думал Персис, но монахи всегда отличались умением нагонять страх и чувство вины. Он взглянул на монаха и с досадой заметил, что тот смотрит на него, не отрываясь. Монах был выбрит налысо, как и все монахи, с раздвоенной, выкрашенной в красный цвет бородкой. На нем была бледно-золотая туника длиной чуть ниже колен, без всяких украшений, только медальон с серым камнем в обрамлении тусклого металла.

– Вы уверены, что не хотите присесть? – поинтересовался Персис. – Они ведь могут и опоздать.

– Мне очень удобно, Персис Альбитан, – проговорил монах, и, услышав свое имя, Персис внутренне содрогнулся.

– Итак, – проговорил он, выдавливая улыбку, – это ваш первый визит в Гориазу?

– Нет, я приезжал весной, чтобы арестовать двух предателей.

– Ну конечно же, теперь я вспомнил. Как дела в Городе?

– Какие «дела»?

Персис почувствовал, как по спине градом катится пот.

– Уже много времени – почти два года – прошло с моего последнего приезда в великий Город, и мне хотелось бы знать… – «Что мне хотелось бы знать, – думал он, почти паникуя, – сколько невинных людей ты вытащил из собственных постелей и сжег у позорного столба? Каких пределов жестокости и бессердечия смог достичь? »

– Тебе хотелось бы что-то знать, – подсказал монах.

– Я так скучаю по Городу, – сказал Персис, вновь обретая спокойствие, – по театрам, обеденным залам, собраниям, компаниям. Время идет, и хочется знать, осталось ли все так же, как запечатлено в золотых чертогах памяти. Я всегда с нетерпением жду новостей из Города, они помогают хоть немного унять тоску по дому:

– Город по-прежнему красив, но ересь, словно чума, проникает повсюду, поэтому ее нужно обнаруживать и уничтожать без промедления.

– Абсолютно правильно!

– Сколько сторонников культа Древа осело, в Гориазе? – спросил монах.

– Не знаю ни одного, – солгал Персис.

– Они здесь, я чувствую их отвратительный запах. Открылась дверь, и вошел маленький раб Норвин. Увидев монаха, он отвесил низкий поклон, а затем повернулся к Персису.

– Посланцы Палантеса ждут внизу, – сообщил он. Персис почувствовал огромное облегчение.

– Проведи их наверх, – велел он.

Норвин снова поклонился монаху и, пятясь, вышел из маленькой комнаты. В то время все сделки более чем на тысячу золотых должны были совершаться в присутствии монаха, который удерживал два процента от суммы сделки.

– Насколько я понял, Свирепый возвращается на арену? – спросил монах.

– Да, это правда. Вам нравятся гладиаторские бои?

– Именно-храбрость делает нашу цивилизацию великой, – заявил монах, – гражданам полезно смотреть на проявления военного мастерства.

Дверь снова открылась, и вошел Норвин, а затем двое незнакомцев. Оба были среднего возраста, в дорогой одежде, плащи оторочены мехом горностая. Увидев монаха, оба поклонились. С огромной радостью Персис заметил, что присутствие монаха заставляет их нервничать ничуть не меньше, чем его. Да и кто бы не нервничал? За десять лет они превратились из ордена монахов-ученых, ведущих историю Города, в самую страшную организацию на земле.

Первый из незнакомцев, высокий, мощный мужчина с длинными черными, собранными в хвост волосами, с поклоном подал Персису два папируса.

– Лорд Абсикус посылает вам привет. Я Джаин – первый раб цирка Палантес, а это мой помощник, Таниан.

«Даже их рабы одеты лучше, чем я», – подумал Перс подмечая высокое качество длинной шерстяной туники, отделанной золотом, с головой орла, вышитой черным шелком на груди.

Персис приподнялся со стула и погрузился в изучение свитков. Это были стандартные договоры, кратко излагающие подлежащие выплате суммы и условия проведения боев. Он внимательно прочитал каждый из пунктов. Дойдя до конца, Персис в сомнении посмотрел на Джайна.

– Здесь говорится, что цирк Оризис должен оплатить расходы по переезду и проживанию цирка Палантес. Это не упоминалось на предыдущих переговорах.

– Наверное, по недосмотру, – попробовал объяснить Джаин.

– Этот пункт будет исключен, – настаивал Персис.

– Думаю, что нет, – возразил Джаин, – вы получаете кругленькую сумму за участие в этом… маленьком турнире. Лорд Абсикус очень ясно дал мне понять, что в договоре не будет никаких изменений.

– Ну что ж, что я могу сказать… – проговорил Персис и, взглянув в темные глаза Джайна, увидел в них победоносный блеск и едва прикрытое презрение.

Он грустно улыбнулся монаху:

– Простите, что потратил ваше время, сэр.

Он встал, подобрал полы плаща и пошел к двери.

– Куда вы? – вырвалось у Джайна.

– В купальню. Собираюсь как следует отдохнуть и сделать массаж. Передайте мое почтение лорду Абсикусу.

– Но ведь вы не подписали договор! У двери Персис остановился.

– Никакого договора не будет, – сказал он и вышел.

– Подождите! – взревел Джаин, поднимаясь со стула так быстро, что стул опрокинулся. Он выбежал за Персисом и настиг его в коридоре. – Послушайте, мы ведь разумные люди, давайте все обсудим.

– Здесь нечего обсуждать, – заявил Персис, – либо мы убираем этот пункт и подписываем договор, либо я ухожу.

Джаин пододвинулся вплотную, и Персис почувствовал запах духов на его ухоженных руках.

– Давайте будем откровенны, сэр, вы в долгах, на грани банкротства. Этот договор просто спасение для вас. Вы ведь не хотите, чтобы он сорвался?

– Прощайте, – сказал Персис, раскрыл наружную дверь и вышел на залитую солнцем улицу.

– Я согласен, – закричал Джаин, – мы уберем этот пункт, давайте покончим с этим.

Персис секунду поколебался и вернулся в комнату. Позже, когда все посетители ушли, появился Норвин.

– Если бы ты мог управлять цирком так же хорошо, как ведешь переговоры, мы никогда бы не оказались в нынешней ситуации.

– Прямо комплимент.

– Черт, я не собирался делать тебе комплимент, должно быть, я неправильно выразился.

Персис усмехнулся:

– Завтра наши долги будут погашены, и не придется выплачивать проценты. Нужно беречь репутацию фирмы ради следующего сезона.

– Нам понадобится нечто большее, чем хорошая репутация, – отозвался Норвин. – Если Свирепый погибнет, цирка Оризис не станет. Персис, что с тобой, ты ведь умный, способный человек. Неужели ты не видишь, что Оризис обречен?

– Я вижу, но не могу его бросить, – признался Персис. – Я люблю цирк, люблю смотреть, как аплодируют зрители и в какой восторг их приводят лошади и акробаты, эго доставляет мне большее удовольствие, чем когда я получаю прибыль. Я мечтаю собрать полный стадион, и чтобы гремели овации.

Норвин потер переносицу длинного тонкого носа.

– Да, – протянул он, – мечта, конечно, прекрасная, но давай трезво оценим истинное положение вещей. Гориаза – покоренный кельтонский город, где в основном живут гаты, очень мало интересующиеся цирком. Наших здесь менее трех тысяч. Граждан Камня просто недостаточно, чтобы заполнить стадион. Что же касается лошадей, нужно ли напоминать, что наших конных акробатов увел цирк Палантес?

Персис сидел задумавшись.

– Придумал! – неожиданно прошептал он.

– Что? Как вернуть акробатов?

– Нет! Как собрать полный стадион. Мы должны устроить представление специально для гатов и показать то, что понравится именно им.

– К примеру, говорящую овцу?

– Посерьезней, мой друг, – упрекнул Персис, – кельтоны вовсе не такие варвары, как нам нравится думать. У них изумительные работы по металлу, а культура – древнее нашей.

– Очень может быть, – согласился Норвин, – однако подумай, мы – раса воинов, но даже когда здесь проводятся смертельные поединки, зрителей-гатов всегда немного.

– Знаю, зачем им платить за то, чтобы увидеть, как один завоеватель из Города борется с другим. А вот будут ли они приходить, чтобы увидеть, как гат сражается с завоевателем?

Норвин с минуту помолчал.

– А об этом стоит подумать, – прошептал он.

Судья Хулиус Марани скучал. Он делал вид, что внимательно слушает представленное ему дело, в ходе которого молодой гатский фермер пытался доказать, что гражданин Камня обманом захватил его земли. Дело было хорошо подготовлено, и поскольку гражданин Города уже дал Хулиусу огромную взятку, исход дела был предрешен. Этот гат просто дурак. Хулиус приглашал его домой и намекал ему и так и эдак, что тот должен дать взятку, но фермер, как и остальные дикари, не имел ни малейшего понятия о том, как разрешаются споры в цивилизованном обществе. Вот и сейчас стоит и рассуждает о справедливости и честности в бизнесе.

Хулиус из чистой вежливости дождался, когда гат закончил выступать, и вынес приговор в пользу гражданина Города. Гат стал выкрикивать проклятия, и Хулиус приказал страже увести его, приговорив за дерзость к двадцати ударам плетью.

После небольшого оживления скука, словно саван, снова окутала его душу.

Являясь верховным судьей Гориазы, Хулиус Марани получал одну пятую от общей суммы уплаченных штрафов и был бы достаточно богат даже без многочисленных взяток. Он заказал в Тургоне партию мрамора, чтобы выстроить приличный дом в южной части порта. У него была терпеливая жена и красивая любовница-гатка, и куда бы он ни поехал, везде к нему относились с уважением и учтивостью. Многое изменилось с тех пор, когда он целыми днями работал в тесной конторе в Камне за одну восьмую серебряного в день. Хулиус проработал так почти два года, пока не наметил свой путь к Деньгам и славе.

Во время длительных перевозок по морю соленая вода повреждала часть тканей, и они становились непригодными для продажи. Впоследствии испорченную ткань просто выбрасывали, и она валялась возле складов. Однажды Хулиус натолкнулся на рулон восточного зеленого шелка и обнаружил, что серьезно повреждены лишь внешние слои рулона, а в центре ткань в превосходном состоянии. Он продал тот шелк и получил первую прибыль. За месяц подобных махинаций он накопил в десять раз больше, чем получал в конторе, и наладил множество полезных связей с представителями местной промышленности. Однажды ночью, когда Хулиус рылся в тюках с поврежденным товаром, его приметил капитан судна, отозвал в сторонку и предложил работать вместе. При перевозке почти всегда допускался небольшой процент повреждения товара, и за небольшую мзду капитан согласился смешивать качественный товар с подмокшим.

Это предприятие принесло прекрасные плоды.

За год Хулиус смог сделать первый взнос за земельный участок и начать строительство дома. Его жена, Дарния, пребывала в восторге от растущего благосостояния, в отличие от работодателей Хулиуса. Однажды, когда Хулиус следил за погрузкой хорошего списанного товара в повозки, они нагрянули с десятью караульными.

Капитана арестовали вмести с Хулиусом и через четыре дня повесили, так как у него не было высокопоставленных друзей. Хулиус же, вкладывавший часть прибыли в политическую карьеру кузена жены, который к тому времени уже занимал высокий пост в правительстве Джасарея, выкрутился. Работодателям была уплачена оговоренная сумма, а Хулиусу предложили пост верховного судьи в Гориазе. Сейчас вожделенное богатство было совсем близко, хотя значительная часть средств до сих пор отсылалась влиятельному родственнику Дарнии.

Теперь же, несмотря на богатство и необременительную работу, Хулиусу до смерти надоела Гориаза с бесконечными мелкими делами: супружескими спорами, нарушениями условий контракта, претензиями на землю и раздел территории. Он всем сердцем тосковал по обеденным залам и увеселительным заведениям Города, творящим чудеса шлюхам, божественным блюдам из кухонь самых разных народов.

Хулиус взглянул на список дел – еще одно слушание, и он сможет пойти к своей любовнице.

В новое здание суда вошли трое, поклонились возвышению, на котором сидел Хулиус в белой мантии судьи, и заняли свое место у правой из двух резных кафедр. Хулиус узнал гладиатора Свирепого и владельца цирка Персиса Альбитана. Между ними стоял молодой юноша-гат с золотистыми волосами и глазами разного цвета. Отворилась дверь в глубине комнаты, и вошел Кровавый Монах. Он не поклонился возвышению, а просто прошел к левой кафедре. Хулиус заметил удивление на лице Персиса Альбитана и почувствовал, как в животе нарастает комок.

Судья взглянул на лежащий перед ним документ и начал оглашать его содержание.

– Регистрация чужеземца Бэйна для участия в демонстрации военного искусства в цирке Оризис, – прочел он вслух.

– Кто ручается за этого человека?

– Я, – заявил Персис Альбитан.

– А кто свидетельствует его добрую волю?

– Я, – торжественно произнес Свирепый. Хулиус взглянул на Бэйна:

– А ты, Бэйн, клянешься уважать священные традиции мужества и…

– Я протестую, – заявил Кровавый Монах. По вискам Хулиуса побежал липкий пот.

– На каком основании, брат?

– На законном. Племенам гатов запрещено носить оружие за исключением тех случаев, когда они являются разведчиками и состоят на службе Городу.

– В самом деле, – произнес Хулиус, радуясь, что дело может быть разрешено так просто, – в таком случае…

– Бэйн не гат, – перебил Персис Альбитан, – он из племени ригантов и рекомендован мне капитаном караульной службы Оранусом из Ассии. Поскольку он ригант, то не подчиняется гатским законам.

Хулиусу стало дурно, и он озабоченно взглянул на Кровавого Монаха.

– Даже если так, – возразил монах, – этот человек – варвар, и любой честный гражданин должен считать ниже своего достоинства нанимать его в качестве гладиатора.

– Можно утверждать, что гладиаторские бои вообще ниже достоинства человека, – заявил Персис, – но это не противозаконно. Следовательно, я со всей учтивостью прошу, чтобы возражение было отклонено. Не существует закона, запрещающего гражданам Города нанимать чужестранцев, и доказательством тому – чужестранные гладиаторы прошлого и настоящего.

Хулиусу очень хотелось решить дело так, как желал монах, но все его решения записывались, и в данном случае исход дела основывался не на решении судьи, которое, в свою очередь, зависело от суммы взяток, а на законе Города. Хулиус на мгновение притих, его мозг лихорадочно работал, пытаясь найти способ угодить монаху. Тут не было ни тонкостей, ни требующих разъяснения неясностей. Дело предельно простое. Хулиус взглянул на толстое лицо Персиса. Нужно попробовать уговорить его.

– Думаю, что истинный гражданин Города согласится с желанием священного ордена Кровавых Монахов, – начал он. – Вы абсолютно правы, риганты находятся под юрисдикцией Камня, но ведь риганты – одно из кельтонских племен, и дух закона в этом деле должен быть определяющим.

Персис наверняка поймет, что он имеет в виду – никому не хочется привлекать внимание Кровавого храма. Хулиус взглянул на толстого владельца цирка и увидел, что его лоб покрылся испариной. Персис заговорил.

– Со всем уважением к судье, такого понятия, как дух закона, не существует, – проговорил он, – законы Камня составлялись умными, дальновидными людьми, среди которых был и настоятель храма Кровавых Монахов. Если вам кажется, что они допустили небрежность, вам следует немедленно уведомить об этом Совет. Моя сегодняшняя просьба, как уже было установлено, не является противозаконной, и я повторно вношу свое прошение.

В этот момент Хулиус понял, в чем состоит истинная прелесть скуки. Скучно бывает только тому, над кем не нависла опасность и кто ничем не рискует.

– Согласен, – покладисто сказал он, – давайте вернемся к чтению клятвы.

Кровавый Монах молча направился к выходу.

Хулиус Марани выслушал клятву, подписал необходимые бумаги, скрепил восковой печатью и встал со стула.

День был непоправимо испорчен, и Хулиусу расхотелось идти к любовнице.

«Стадион Оризис никогда еще не выглядел лучше», – думал Персис, прохаживаясь по свежему песку в центре арены. Целых две недели рабочие ремонтировали самые обветшалые секции и ярусы. Норвин ворчал – слишком много затратили средств. Стадион строился наспех около одиннадцати лет назад, в основном из дерева на каменных колоннах. Первый владелец цирка, Градин, человек, обладающий небольшим капиталом и огромными амбициями, не мог позволить себе обычную атрибутику: статуи, украшенные фресками места для знати, обеденные залы и общественные туалеты. На стадионе было лишь самое необходимое: арена двести футов в диаметре, окруженная восьмифутовой стеной, а над ней двадцать рядов сидении, расположенных ярусами. Сейчас сиденья уже потрескались и покоробились. Прикрыв глаза от солнца, Персис стал смотреть, как плотники работают над последней секцией. Новые сиденья блестели от льняного масла.

По песку к хозяину подошел Норвин.

– Ну, – протянул он, – ты еще раз сумел сделать себя нищим. Я закончил подсчеты. Если мы соберем три тысячи зрителей и получим прибыль, то, выплатив долги и половину зимней зарплаты гладиаторам, к весне снова будем нищими.

– До весны еще далеко, – бодро проговорил Персис. – Посмотри на стадион, Норвин, он давно не был таким красивым.

– Как семидесятилетняя шлюха с выкрашенными волосами и свежим макияжем. Экипаж уже ждет тебя, ты готов?

Персис взглянул на голубое и ясное небо. День стоял не слишком холодный.

Мы наверняка соберем много зрителей, – подумал он вслух.

– Ну, конечно же, мы соберем кучу народу, – проворчал Норвин, – вход бесплатный, а ты потратил уйму денег на глотателей огня, акробатов, жонглеров и еду. Придут все кому не лень! Они все равно бы пришли – ведь Палантес привез слона.

– Слона?! Вот что значит иметь настоящие деньги! Представь, сколько народу собралось бы, будь у нас слон?

Норвин покачал головой и улыбнулся:

– Ты хороший, добрый человек, Персис, и я люблю тебя, как брата, но тебе явно не хватает благоразумия. Слон очень быстро надоест. Если бы у нас он был, люди пришли бы взглянуть на него только раз, а потом мы продолжали бы его кормить за бешеные деньги. Подумай о расходах на дрессировщика, слугу и специальную клетку. Потом, когда кредиторы гнали бы нас, как бешеных волков, я заставил бы тебя продать зверя, но ты бы не смог, так как сильно к нему привязался бы.

– Правда, – согласился Персис, – но подумай, слон!

– Нам пора ехать, – заявил Норвин, – не то я найду дубину и как следует поколочу тебя.

Персис рассмеялся, и они прошли по песку к западному выходу, затем через темную оружейную и комнату хирурга и снова вышли на залитую солнцем улицу.

Экипаж представлял собой обычную повозку с двумя неспокойными лошадьми. Персис забрался внутрь и устроился в глубине.

– Нужно было принести подушки, – сказал он Норвину, севшему рядом, – и, разве я не просил тебя нанять бронзовый позолоченный экипаж из гарнизона?

– Ты просил, но люди из цирка Палантес побывали там раньше, за что я благодарен Истоку, так как цена невообразимая.

– Ты не должен так открыто упоминать Исток, – упрекнул Персис.

Норвин кивнул:

– Так, с языка сорвалось. Но мне претит вся эта секретность, а иногда мне кажется, я предаю Исток тем, что не говорю о нем вслух и скрываю свою веру.

– В Городе еретиков жгут на кострах, – прошипел Персис, – или бросают на арену, где их раздирают дикие звери. Твоя вера опасна, друг мой, она может тебя погубить.

– Это правда, и иногда меня одолевает страх. Но вчера я снова ходил слушать Госпожу-в-Маске, и она прибавила сил. И она вылечила человека, Персис. Просто положила на него руку, и все язвы исчезли. Тебе обязательно нужно к ней сходить.

– Вот это я сделаю в самую последнюю очередь, – заявил Персис. – Однажды в Гориазе к власти придут монахи, мне не хочется быть растопкой для их костров. Ты сегодня видел Свирепого? – спросил он, меняя тему.

– Нет, но он тоже туда придет.

– Против него выставят Воркаса, а я так надеялся, что слухи не подтвердятся.

– Драться решил Свирепый, а не ты, Персис, он – хозяин своей жизни.

– Боюсь, он злится на меня из-за Бэйна.

– Свирепый никогда не злится. И вообще, о том, что кельтон собирается сразиться с гладиатором, уже вовсю говорят в городе.

Когда они поехали по дороге, подул сильный ветер и стало холоднее. Норвин достал из кармана тяжелой накидки вязаную шапочку, натянул на седеющую голову и взглянул на хозяина.

– У Бэйна больше шансов выжить, чем у того, кого он заменил. К тому же Бэйн сам рвется в бой. Он ведь кельтон, а они и живут ради того, чтобы схватиться за меч и перебить друг друга.

Дорога стала крутой, и экипаж поехал медленней, поскольку на дороге было много людей, тоже ехавших на поле. С вершины холма Персис мог разглядеть внизу палатки и ларьки с провизией. На поле уже собралась почти тысяча людей, большинство толпилось в восточной секции.

– Там слон! – кричал Персис, показывая вниз. – Там слон!

– Я и раньше их видел, – напомнил Норвин.

– И он такой большой!

– Здорово! – проговорил Норвин. – А я думал, они привезут одного из своих знаменитых карликовых слонов.

В своей жизни Калл Манориан принимал участие только в двух смертельных поединках. Первый был против молодого преступника, приговоренного к смертельному бою судом, второй – против молодого, но опытного гладиатора из цирка Порос. При воспоминании о втором поединке Калла до сих пор бросало в дрожь. Молодой гладиатор был гораздо опытнее и быстрее, а в его глазах плескалась такая холодная безжалостность вперемешку с уверенностью в собственной силе, что Калла бросало в дрожь.

Жизнью Калл был обязан безымянному работнику цирка, который по небрежности плохо присыпал песком кровь от предыдущего поединка. Соперник Калла просто поскользнулся и упал на бок, прямо на меч Калла, который проткнул его яремную вену. После матча Калл сделал пожертвование Ордену и покинул арену.

На протяжении прошедших лет ему часто снился тот поединок. Но теперь, в тридцать семь лет, ему снова повезло. Когда Свирепый впервые рассказал о предложении Палантеса, Калл решил участвовать – во-первых, чтобы испытать собственную храбрость, а во-вторых – если быть до конца честным, то и в главных, – потому что надеялся, что будет много других желающих и Свирепый его не выберет. Но других желающих не нашлось, и в тот вечер Калл вернулся домой в состоянии близком к панике.

Днем позже он тайком пришел к Персису Альбитану. Калл хотел соврать, что из-за смерти родственника должен вернуться в Камень, но неожиданно выложил ему правду о своих страхах. К своему стыду, он начал плакать. Калл всегда немного презирал толстого Персиса, но тут обнаружил, что тот очень заботливый и понимающий человек. Персис поднялся, обошел вокруг стола и похлопал рыдающего гладиатора по плечу.

– Ты хороший и храбрый человек, Калл, – сказал он, – а теперь успокойся. Нет ничего постыдного в том, чтобы знать пределы собственных возможностей.

Персис налил ему вина и облокотился о край стола.

– У меня есть план. Кажется, молодой Бэйн хочет участвовать. Сегодня я спрошу его, и если он согласится, скажу Свирепому, что тебя подменят. О том, что ты сам об этом просил, я ему не скажу, никто не узнает о нашем разговоре.

Калл тут же почувствовал огромное облегчение.

Но теперь, сидя в оружейной, Калл чувствовал себя несчастным.

Другие гладиаторы надевали доспехи, готовые распить общий кубок, и некоторые подходили к нему, сочувствуя, что Персис так несправедливо исключил его из команды.

Сгорая от стыда, Калл отсиживался в оружейной. Он увидел, как Свирепый надевает нагрудник и пристегивает к поясу ножны. Свирепый скользнул по нему пустым, ничего не выражающим взглядом, и Калл отвел глаза. Свирепый уже стар, и завтра он умрет. Но он не струсил, даже узнав, что против него выставят Воркаса.

Калл вздрогнул.

Он уже мельком видел Воркаса. Среди других гладиаторов цирка Палантес он как лев среди волков. Обещали, что Палантес не выставит звезд – участников будущего чемпионата, и фактически это было правдой, хотя до регистрации оставался еще месяц, и всем было ясно, что Воркас будет участвовать. Он провел уже семь смертельных поединков и выиграл все без особых затруднений.

Калл сидел и смотрел перед собой.

– Пошли прогуляемся, – позвал Свирепый.

Калл вздрогнул, так как не слышал, как тот подошел, встал и вышел вслед за Свирепым на улицу. Повсюду толпились люди, и Свирепый повел его за палатки.

– Хочешь поговорить? – спросил Свирепый, повязывая красный шелковый шарф вокруг головы.

– О чем?

– О том, что тебя тревожит. Калл закрыл глаза.

– Мне бы очень хотелось быть таким, как ты, – признался Калл, – но я не такой и никогда таким не буду. – Он глубоко вздохнул. – Мне не хочется обманывать друзей. Все вокруг жалеют, что со мной обошлись так несправедливо. Но это неправда, меня никто не притеснял. Я сам пошел к Персису и сказал, что очень боюсь участвовать в поединке. Вот это – правда!

– Ясно, – прошептал Свирепый, – и ты считаешь себя трусом?

– Я – трус, разве не так?

– Выслушай меня, Калл, и постарайся понять то, что я скажу. Ты не трус. Если бы на меня напали, я многое бы отдал за то, чтобы ты был со мной, Калл. Ведь ты человек совести, на которого можно положиться. Но этот… фарс не имеет ничего общего с честью и совестью. Тут все решают деньги. Палантес хочет, чтобы его молодые львы попробовали крови, не подвергая их слишком большой опасности. Они потратили огромные деньги на подготовку новичков и ожидают, что вложенные средства со временем окупятся сторицей. Так что прекрати ругать себя, слышишь?

Калл кивнул, и в этот момент к ним подошел молодой чужестранец Бэйн.

– Тебя зовет Персис, – сказал он Свирепому. Старый гладиатор повернулся и ушел.

Калл взглянул на парня и отметил его новые дорогие доспехи. Он сам никогда не мог позволить себе такой нагрудник и шлем.

– Ты знаешь, кого выставили против тебя? Бэйн покачал головой:

– Имя я слышал, но оно абсолютно ничего не говорит мне.

– И кто же это?

– Какой-то Фалько.

– Участвовал в трех поединках и не получил ни единой царапины.

Бэйн слушал без всякого интереса, потом спросил:

– Для чего мы сегодня с ними встречаемся и почему надеваем доспехи, как не для боя?

– Разве Свирепый тебе не рассказывал?

– Он сказал, что мы должны будем выпить из одного кубка с противниками. Зачем же пить с теми, кого собираешься убить?

– Это ритуал, – пояснил Калл. – Он показывает зрителям, что мы уважаем друг друга и что в наших сердцах нет ненависти. – Калл улыбнулся. – Еще – это помогает продавать билеты.

– Ясно, – проговорил Бэйн, – теперь я все понял. Они вместе вернулись в палатку. На поле раздался звук трубы, и толпа притихла. На одну из повозок взобрались двое.

Один, приветствуя зрителей, закричал по-тургонски, другой повторил приветствие по-кельтонски. Затем они представили первого гладиатора из цирка Палантес. Из палатки Палантес вышел воин в великолепных доспехах и направился к длинному столу, на котором стояло шестнадцать золотых чаш, до краев наполненных разбавленным водой вином. В пару к нему объявили Полона.