Текст книги "Полуночный Сокол"
Автор книги: Дэвид Геммел
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)
– Уже не кажется такой святошей! – насмехались стражники. – Без вуали она – самая обычная девка! Как она орала во время порки!
Персис осторожно поддерживал девушку, боясь задеть изуродованные плечи. Она потеряла сознание. В камере не было ни воды, чтобы промыть раны, ни бинтов, чтобы их перевязать, но Персис продолжал ее поддерживать и шепотом утешал.
Она прижалась к нему, как ребенок, и он погладил ее по голове.
Через несколько минут она открыла глаза.
– Кто вы? – спросила она.
Персис Альбитан, тебе нужно отдыхать.
Скоро я смогу отдохнуть. – Персис помог ей сесть, и она, потратив последние силы, упала. – Я не знаю вас, Персис Альбитам, – пролепетала она.
– Я вас тоже не знаю, но это сейчас не важно.
Она уснула. Норвин пытался рассмотреть ее в свете факела.
– Она так молода, – сказал он, – почти ребенок.
В дальнем углу камеры мужчина начал нараспев читать молитву, и один за другим ее подхватили остальные заключенные. Когда молитва кончилась, в камере снова стало тихо, но на душе у заключенных полегчало.
– Жаль, что я так ничего и не узнал о культе, – посетовал Персис, – неплохо бы понимать, за что умираешь.
– Ты сможешь все узнать, друг мой, – ответил Норвин, – У нас будет столько времени после сожжения.
Наладемусу не спалось. Всю ночь он бродил по комнатам, и его настроение колебалось от чувства восторга до всепоглощающего страха. А теперь, когда Город купался в первых лучах утреннего солнца, он чувствовал раздражение. Где же Волтан с сообщением о гибели Джасарея?
Распахнув двери, Наладемус вышел на балкон. Воздух свежий и прохладный, а простиравшийся внизу Город, казалось, окутан дымкой. Наступал его день, день очищения и славы. Наладемус готовился шестнадцать месяцев и собрал тысячи имен. Сегодня сектанты будут полностью уничтожены, а с ними и никчемный, слабый Джасарей.
Его рыцари, целые сотни, выходили из бараков. Он с удовольствием наблюдал, как они направляются в Город, колонна за колонной, а офицеры несут списки имен предателей. Их вытащат прямо из постелей и приведут в Храм. Тюрем на всех не хватит, поэтому придется их собрать на пощади возле казарм, а потом распределить по аренам для казни. Рыцари шли непрерывным потоком, и сердце Наладемуса наполнилось гордостью. С завтрашнего дня Город заживет по-новому. Но где же Волтан?
Наладемус всматривался в пустынные улицы, надеясь разглядеть главу рыцарей Города, скачущего к храму. Он громко выругался и вернулся в комнаты. Один из фонарей начал чадить, с фитиля повалил черный дым, и Наладемус раздул фонарь. На столе засыхали остатки вчерашнего ужина и стоял пустой кувшин. Наладемус взял кусок хлеба, но тот оказался черствым, и он швырнул его на пол. Подозвав стражника, он приказал принести еды, а сам тяжело опустился в широкое кожаное кресло. Он был очень зол на Болтана за то, что тот позволял себе опаздывать. Скоро придется от него избавиться, но не сейчас, со смертью Джасарея возникла опасность гражданской войны.
Вернулся слуга, неся на блюде холодное мясо и кувшин с вином.
– Пришли ко мне Бануина, – приказал Наладемус, взял с блюда ломоть окорока и отправил в рот.
Через несколько секунд в дверь постучали, и вошел темноволосый юноша-ригант.
– У меня сердцебиение, – сказал Наладемус, – приготовь отвар.
– Император жив, – проговорил Бануин тихим, почти грустным голосом.
Наладемус вздрогнул, поднял голову, и его глаза безжалостно впились в Бануина.
– Что тебе об этом известно?
– Все, господин. Я – провидец, если бы жил среди своего народа, я бы стал жрецом. Прошлой ночью у меня было видение. Первый раз со мной такое было несколько лет назад. Мой друг Бэйн шел по странным коридорам, стены были живыми и будто шелестели. За ним гналось чудище. С Бэйном шел мужчина постарше. Тогда я не знал его имени, а сейчас знаю – его зовут Свирепый. Прошлой ночью группа злодеев пыталась убить императора, выпустив в лабиринт в его саду огромного зверя – полосатого льва, которого несколько дней морили голодом. Один из злодеев оглушил императора, измазал его кровью и оставил на растерзание льву. На счастье Джасарея, Бэйн и его товарищ Свирепый прошли по лабиринту и убили чудовище. Джасарей вызвал верных ему солдат, и они арестовали Волтана.
Потрясенный Наладемус пытался осознать услышанное.
– Если это случилось прошлой ночью, почему меня еще не арестовала охрана императора?
Бануин прошел мимо него и вышел на балкон, откуда было видно, как в Город уходят последние рыцари. Наладемус слышал мерный звук их шагов, и сердце у него упало. Джасарей знал о сегодняшних арестах и выжидал, пока опустеет Храм.
Спотыкаясь, Наладемус вышел на балкон и закричал вслед Удаляющимся рыцарям.
– Остановитесь! – что есть силы вопил он, но никто его не услышал.
Он молча стоял на балконе, толстые пальцы вцепились в перила так, что костяшки побелели, затем он снова взглянул в спокойное лицо юноши.
– Что же мне делать, Бануин? Бануин вздохнул:
– Я возвращаюсь домой, господин, к своему народу. Мне вообще не следовало приезжать сюда. Вам уже никто не может помочь.
Бануин отвернулся и шагнул к двери, но Наладемус схватил его за руку.
– Это ты! – закричал он. – Ты предал меня! Бануин поднял ладонь и легко коснулся груди Наладемуса, тот разжал руку, и Бануин пошел к двери. Наладемус набрал воздуху, хотел крикнуть страже, чтобы они убили мальчишку, зарезали у него на глазах, но Бануин взглянул на него, и горло Наладемуса сжалось. Бануин ушел.
С неистово бьющимся сердцем Наладемус вышел на балкон. Его мутило, и кружилась голова. Внизу, на улице, он увидел полк пехотинцев, направляющихся к баракам, Утреннее солнце осветило их серебряные доспехи и белые чупруны. Это шла королевская гвардия Джасарея.
Наладемус сделал шаг назад, наступил на полу малиновой мантии и упал. Поднявшись, он бросился к столу, схватил нож и провел по толстому запястью. Лезвие было слишком тупым.
Королевские гвардейцы вошли в ворота.
Наладемус вышел в коридор, дверь охраняли два рыцаря.
– Дай мне свой меч, – приказал он одному из них.
– Мой меч?
Наладемус схватился за рукоятку меча и вытащил его из ножен рыцаря. Снизу донеслись крики и шум потасовки. Он не спеша вернулся в комнаты и оглядел их богатое убранство, полки, уставленные фолиантами и золотыми кубками. С балкона виднелся Город в лучах утреннего солнца. Наладемус встал на колени и направил меч острием к груди. Распахнув мантию, приставил его к жирной груди… Но только прорезал кожу над грудиной и уперся в ключицу. Наладемуса схватили и попытались поставить на ноги. – Нет! – ревел Наладемус. – Нет!
На протяжении четырех дней после ареста Наладемуса и низложения ордена Кровавых Монахов в каждом районе города шли празднования. Тысячи сектантов покидали тюрьмы расходились по домам. Многие Кровавые Монахи сбривали бороды и бежали из Города, а другие упрямо продолжали выполнять свои обязанности, полагая, что беспорядки скоро утихнут. Монахов арестовывали, судили и приговаривали к казни. Узники тюрьмы под ареной цирка Палантес ничего не знали о царящих в Городе переменах. Их освобождали последними, и когда отворились ворота тюрьмы, они все еще думали, что их ведут на казнь. Многие рыдали, молили о пощаде.
– Тихо! – закричал охранник. – Вас освобождают по приказу императора!
Заключенные не верили услышанному и испуганно жались друг к другу. «Конечно, – шептались они, – нас просто пытаются успокоить, чтобы мы покорно шли на костер». К двери шагнул советник в белой мантии, прижимая к лицу надушенный платок, чтобы не упасть в обморок от смрада.
– Охранник говорит правду, – подтвердил он. – Наладемуса арестовали и признали виновным.
Персис Альбитан почувствовал огромный прилив облегчения. Он поднялся на ноги и помог встать Госпоже-в-Маске. Ее лицо было призрачно-бледным и блестело от пота, глаза лихорадочно горели, а лоб пылал как огонь.
– Оставь ее, – приказал стражник, – ее не освобождают.
– Почему? – спросил Персис.
Большинство сектантов бросились к выходу, желая скорее уйти из этого ужасного места. Никто даже не взглянул на несчастную девушку, В конце концов с ней остались только Персис и Норвин.
– Почему? – переспросил Персис.
– Мне не сообщили, – отозвался стражник, – а теперь двигай!
Она больна, ей нужен доктор.
– Оставайся с ней, – огрызнулся стражник, – я не против, чтобы ты тоже сдох.
– Они не могут остаться, – возразил советник. Персис склонился над больной.
– Прости меня, – прошептал он.
Глаза девушки тут же просветлели, и она улыбнулась. Не говоря ни слова, она потянулась к Персису и погладила его небритое лицо. В ту же секунду Персис почувствовал, как его тело захлестывает теплая волна. Чирей на шее перестал беспокоить, боль от ран, синяков и царапин утихла. Тепло все усиливалось, будто солнце ласкало его кожу, наполняя каждую клеточку тела ярким светом. Вместе со светом пришло и полное понимание сущности культа, не поддающееся логическому словесному объяснению. Взгляд Персиса был прикован к глазам девушки, и невыплаканные слезы высохли.
Персис Альбитан потянулся и погладил девушку по голове. Он чувствовал необъяснимый прилив сил, наблюдавшая за ними троица застыла в немом изумлении. Внезапно они увидели, что вокруг девушки появилось бледное сияние. Ужасные гноящиеся раны от хлыста затягивались сами по себе и заживали, не оставляя шрамов. На щеках появился румянец, а все синяки исчезли. Сияние вокруг девушки погасло, Персис поднялся и посмотрел в глаза стражнику.
– Не трогай меня, – попросил стражник, пятясь.
– Вряд ли кто-нибудь способен навредить тебе больше, чем ты сам, – заявил Персис и посмотрел на девушку.
Она улыбнулась и жестом показала, что он может идти.
– У вас ее вуаль? – спросил Персис. Стражник испуганно кивнул.
– Принесите ее, а также еду и чистую одежду.
Конечно, я все принесу, – пообещал стражник.
– Да поможет тебе Исток, – сказал Персис, бросил прощальный взгляд на девушку и вместе с Норвином вышел из камеры, прошел по тюремным коридорам и навсегда покинул тюрьму,
Наладемус предстал перед судом совета Джасарея. Главным свидетелем был Волтан, который рассказал о подготовке заговора и о том, как деньги из казны Храма шли на поддержку врагов Города на востоке и затягивание войны. Перед вынесением приговора Наладемус получил последнее слово. Сначала он набросился на Джасарея, который не присутствовал на процессе, обвиняя его в ведении слабой, нерешительной политики, подрывающей величие Города, но когда зачитали смертный приговор, он потерял сознание, и его вынесли из зала суда.
Бэйн быстро бежал вверх по холму, перепрыгивая через поваленные деревья. Добежав до леса, немного сбавил скорость. Раны на плече и боку быстро затягивались, и накануне Свирепый снял швы. Последние несколько дней они с Бэйном почти не разговаривали.
Ты по-прежнему на меня злишься, – заметил Бэйн, когда Свирепый разрезал последний стежок и вытащил нитку.
– Я не злюсь, – отозвался Свирепый, – я просто разочарован.
– Думаю, ты не прав, я смогу его одолеть.
Свирепый пожал плечами:
– Дело не в том. Сражаться с ним, рискуя жизнью, уже нет необходимости. Так что речь идет уже не о мести или справедливости, а о простом тщеславии.
Он оказался сильнее, и теперь тебе нужно доказать, что ты не хуже. Жизнь дороже тщеславия, Бэйн.
Эти слова эхом раздавались в голове Бэйна, пока он бежал. Он не мог объяснить Свирепому ни глубины своих чувств, ни отчаяния, сопровождавшего его большую часть жизни. Лия была подобна радуге, озаряющей землю после бури, надеждой изменить жизнь к лучшему. Когда Волтан убил ее, он словно посадил в сердце Бэйна зерно ненависти, которое проросло и дало всходы. Каждую ночь во сне он видел улыбающееся лицо Болтана, каждое утро просыпался, вспоминая безжалостного гладиатора и меч, отправивший Лию в мир иной. Целых два года ненависть подтачивала Бэйна изнутри, и он был уверен, что она исчезнет, только когда он встретится с гладиатором на смертельном поединке. Именно так поступают риганты.
В раздумьях Бэйн поднялся на следующий холм и стал спускаться по петляющей тропе. По заросшей папоротником земле струилась дымка, и Бэйн перешел на шаг, ничего перед собой не видя. Сейчас, когда до поединка оставался только день, он больше всего боялся подвернуть ногу. Посмотрев вперед, Бэйн увидел, как двое мужчин тащат вниз поваленное дерево. У одного, пожилого, не было левой руки, а другой оказался подростком. Тащить дерево было совсем не просто, сломанная ветка зацепилась за камень, однорукий обрубил ее небольшим топором, и они пошли дальше. Бэйн подошел к ним, улыбнулся однорукому и стал тянуть вместе с ними. Дело пошло побыстрее, и наконец они оказались возле неказистого дома у ручья.
– Большое вам спасибо, – проговорил старик, – мы бы и сами управились, но, клянусь небесами, это было бы не просто.
– Вы Бэйн, – узнал стройный темноволосый парень, – я видел ваш поединок с Дэксом.
Старик подошел поближе и уставился на Бэйна.
– Да, у вас вид настоящего гладиатора, – протянул он менее дружелюбно.
– Вы правда собираетесь сразиться с Волтаном? – не унимался юнец.
– Правда.
– Надеюсь, он будет умирать медленно!
– Довольно! – прокричал старик. – Никто не достоин медленной смерти, даже такой ужасный человек, как Волтан. Убийств было предостаточно.
– Как ты можешь говорить такое! – воскликнул темноволосый парень. – Он один из тех, кто мучил наших друзей и тащил их на костер. Он заслужил мучительную смерть.
Старик присел на бревно и, сняв кожаную варежку с обрубка левой руки, стал чесать сморщенную и исцарапанную культю. Затем взглянул на Бэйна:
– Еще раз благодарю, не хочется отрывать вас от тренировок.
Бэйн немного постоял и побежал вверх по холму к старой оленьей тропе. Оказавшись на вершине, он взглянул вниз на сияющий в утренних лучах Город. Он очень устал, и ноги казались свинцовыми.
Купальня цирка Оссиан была открыта, хотя воду еще не грели, и Бэйн вышел на открытую тренировочную площадку, построенную по совету Свирепого. Несколько молодых гладиаторов уже тренировались под руководством Телорса, поднимая гири. Бэйн стал разминать натруженные мышцы, сделал несколько несложных упражнений и несколько раз влез вверх по канату.
– Подошел Телорс.
– Не перегружай себя, оставь силы на завтра, – посоветовал он.
– Считаешь меня идиотом?
– Не мне об этом судить, каждый делает то, что считает нужным. Лично я попросил бы у императора кучу золота и личный бордель, – пожал плечами Телорс.
– Ты ведь видел, как он сражается, – сказал Бэйн. – Свирепый не верит, что я смогу победить.
– Ванни уже жалеет, что так сказал. Он не хотел, чтобы из-за этого ты начал в себе сомневаться. Ему просто казалось, что он сможет отговорить тебя от поединка.
– А ты как считаешь? Скажи мне правду.
– Я не могу сказать тебе правду, только собственное мнение. Однажды я видел, как огромного, хорошо вооруженного солдата убил парень с самодельным деревянным копьем. Во время поединка может случиться что угодно, – Телорс грустно улыбнулся, – и я не собираюсь стоять здесь и рассуждать, как здорово сражается Волтан. Только не перед поединком! Я лучше расскажу, как здорово сражаешься ты сам. Ты достойный соперник любому гладиатору! Ты сильный, быстрый, и, что важнее всего, у тебя есть сердце! Завтра я буду с тобой, я как следует наточу твой меч и намажу нагрудник маслом.
– Нагрудник? Это же смертельный поединок!
Телорсу стало неловко.
– Император изменил обычные правила. Волтан будет сражаться без доспехов.
– Тогда мне тоже не нужен нагрудник. Это поединок, а не казнь.
– Я знал, что ты так скажешь, – поговорил Телорс. – Это делает тебе честь. Свирепый поступил бы так же.
Слуга крикнул, что вода готова, и Бэйн пошел в купальню. Ванна была шестнадцать футов в длину и девять в ширину. С поверхности воды поднимался пар, пахло лавандой. Бэйн разделся, залез в воду, окунул голову и поплыл к противоположному концу ванны. Там он сел на бортик, положив голову на округлые медные перила. Напряжение медленно спадало.
Бэйн немного полежал в воде, затем насухо вытерся и прошел в массажную, где раб Оссиана натер его маслом и размял мышцы шеи и спины. Бэйн задремал, а когда проснулся, вокруг не было ни души. Раб обложил его теплыми полотенцами и оставил спать. Поднявшись, Бэйн достал из своего шкафчика чистые лосины и тунику и босиком вернулся в купальню.
Затем отдал тренировочную одежду в стирку, натянул сапоги и вышел на солнце.
День был прекрасный, и он пошел на виллу пешком. Празднования уже закончились, но атмосфера радости по-прежнему царила в Городе. На вилле работали садовники, засаживая клумбы, и Бэйн увидел Кару в бледно-зеленом платье, прогуливающуюся среди роз. Рядом с ней шел красивый темноволосый юноша. Кара увидела Бэйна, помахала ему рукой, и он подошел.
– Это Маро, – представила Кара, – сын генерала Баруса.
Бэйн и Маро обменялись рукопожатиями.
– Маро пришел познакомиться с дедушкой, – продолжала Кара, – а он на пробежке.
– Наверное, выбрал западную трассу, – сказал Бэйн, – я сегодня его не видел.
– Мы с Маро собираемся пожениться, – сообщила Кара.
– Если твой дедушка согласится, – вставил Маро.
Уверен, он согласится, – улыбнулся Бэйн, – если так хочешь ты, принцесса. Однако я огорчен! Я-то думал, ты достанешься мне!
– Ты слишком стар! – засмеялась Кара. – И недостаточно красив.
Бэйн приложил руку к сердцу:
– Женщины так жестоки! Берегись, Маро!
Он поклонился и пошел к дому, но его нагнала Кара и взяла за руку.
– Вам с дедушкой нужно помириться, – сказала она.
– Мы и не ссорились, – взволнованно ответил Бэйн. – Ты больше не смотришь мне в глаза… почему?
– Ерунда! – заявил Бэйн, заставляя себя посмотреть Каре в глаза. Бледно-голубые глаза Волтана. Бэйн отвел взгляд. – Ты забыла своего гостя, – поспешно добавил он.
– Бэйн, я чем-то тебя обидела?
– Вовсе нет.
Он был готов провалиться сквозь землю.
– Ты все-таки хочешь участвовать в поединке?
– Да.
– Знаешь, я встречалась с этим Болтаном. Я увидела его на рынке, и он мне понравился. Да, я знаю, все говорят, что он злой, но я встретила его на одном из наших собраний. Госпожа-в-Маске дотронулась до его лба и благословила, так что он не может быть таким уж злым.
Бэйн вздохнул:
– Я не знаю, хороший он или плохой, но он убил дорогого мне человека и умрет именно за это, а не ради какой-то.. политической интриги.
– Он ведь все равно умрет. Мы все умрем, Бэйн. Тебе должно быть стыдно, что ты не можешь его простить.
– Некоторые вещи нельзя простить.
– Я тебе не верю.
– Это потому, что ты никогда не страдала! – Голос Бэйна стал злым. – Таким, как ты, живущим в роскоши, имеющим слуг, легко прощать. Да и что вам прощать? Повар положил в кашу мало масла? «Да, я его прощаю». А гатские женщины, у которых солдаты Города отнимали детей и швыряли их о каменные стены, разбивая головы, знают, что такое страдание. Думаешь, они смогут простить? На моих глазах Волтан вонзил нож в сердце девушки, которую я любил. Убивая ее, он смеялся. И ты просишь меня простить его?! Оглянись вокруг! Все, что ты видишь, все, что есть в этом Городе, построено на крови. Может, однажды убитые простят тебя, но я сомневаюсь.
Не в силах сдержать гнев, Бэйн пошел прочь. Подойдя к дому, он увидел, как по гравийной дорожке идут двое.
– Персис! – крикнул он и побежал навстречу. Персис и Норвин были в грязном тряпье и отвратительно пахли.
– Хорошо, что я встретил тебя, парень, – устало проговорил Персис, – можно где-нибудь смыть с себя ароматы тюрьмы?
– Конечно! Идите за мной.
Одежда, которую нашли в доме, не подходила ни Персису, ни Норвину, и поэтому, пока они мылись, Бэйн послал на рынок слугу за новыми вещами. Кара и Маро видели, как пришли неожиданные гости, и подошли к Бэйну, который ждал в восточном зале.
– Это Персис? – спросила Кара.
– Да, их освободили вчера, но у них нет ни денег, ни друзей, и они разыскали нас.
– Рада, что они нашли нас, пойду скажу, чтобы повар приготовил им поесть.
– Она ушла, а Маро остался с Бэйном, и тот жестом предложил ему сесть,
– Я знаком с твоим другом, – объявил Маро, – с Бануином.
– Он мне не друг, просто знакомый, – отрезал Бэйн.
– Я не знал об этом. Он говорил о тебе с теплотой.
– Добрые дела всегда нравились мне больше теплых слов, – проговорил Бэйн. – Как он?
– Сегодня утром он уехал домой. Мне будет его не хватать.
Бэйну не хотелось говорить о Бануине, и он решил сменить тему:
– Как вы с Карой познакомились? Маро улыбнулся:
– Думаю, сейчас уже можно об этом рассказывать, я встретил ее на собрании у Госпожи-в-Маске. Мы разговорились и… – он развел руками, – и я полюбил ее, через три недели мне будет девятнадцать, и как только разрешит ее дедушка, мы поженимся.
– Она чудесная девушка.
– Мне очень повезло.
– Чем ты будешь заниматься?
– Хочу стать солдатом, как мой отец.
– Солдатом? – переспросил Бэйн. – Я думал, сектанты против войны.
– Я не сектант. Я ходил на их собрания, в их философии мне очень многое нравится. Однако наш мир далеко не идеален и полон опасностей. Я с радостью буду относиться ко всем с теплотой и любовью, но мой меч будет при мне на случай, если на эти высокие чувства не ответят взаимностью.
Бэйн согласно кивнул:
– А что об этом думает Кара?
– А как тебе кажется? – усмехнулся Маро.
– Могу я рассчитывать на вашу поддержку? – спросил Джасарей Бендегита Брана.
Они стояли, прощаясь, на ступеньках императорского дворца, а Фиаллах уже вывел лошадей и ждал вместе с десятью солдатами почетного караула, который должен был отвести их к воротам Города.
– Я очень доволен визитом, ваше величество, – ответил Бран. – Встретиться с вами – большая честь. К счастью, покушение не удалось, и я горжусь тем, что именно воин-ригант помог вам в ту роковую ночь. Все ваши слова будут переданы королю. Я искренне надеюсь, что эпоха вражды между нашими народами прошла.
Джасарей пожал Брану руку и спустился вместе с ним по лестнице.
– Войны иногда необходимы, а часто и неизбежны, – сказал император, – но у Города есть более опасные враги, чем король ригантов. Пожалуйста, передайте ему мои слова вместе с наилучшими пожеланиями.
Бран поклонился и вскочил на коня. Фиаллах тоже отвесил поклон, и император заглянул в его глаза.
– Наверное, вы очень рады, что едете домой, – проговорил он, – боюсь, жизнь в Городе не для вас.
– Я очень соскучился по горам, – признался Фиаллах.
– Говорят, Кэр-Друах очень красивы.
– Если вы приедете к нам как друг, я покажу вам наши горы, леса и долины, – пообещал Фиаллах.
– Было бы очень приятно, – сказал Джасарей.
Бран пришпорил коня, и они медленно отъехали от дворца, сопровождаемые почетным караулом в серебряных доспехах. Через час они выехали за ворота Города и погнали лошадей к западным холмам. Остановившись на вершине, Бендегит Бран оглянулся на Камень.
– Ты чем-то обеспокоен, дружище, – спросил Фиаллах.
– Да, Фиаллах, близится война.
– Но Джасарей сказал…
– Не важно, что он сказал. Он хочет казаться просвещенным правителем, который мечтает о мире, но на самом деле живет лишь ради побед и завоеваний. Я понял это, когда увидел в его саду тигра. Представь, сколько заплатили за то, чтобы поймать этого тигра и привезти за тысячу миль? И ради чего? Чтобы Джасарей отдал его на растерзание на арене и люди Города еще раз увидели кровь. Разве это поступок мудрого? Нет, он победил на востоке и уничтожил всех врагов дома. Теперь, чтобы завоевать расположение толпы, он пойдет войной против единственной армии, которая когда-то нанесла поражение армии Города.
К чему тогда все эти разговоры о короле Шарде и его растущей армии? Ведь для Города Шард более опасный противник. Чтобы напасть на Джасарея, им не нужно переправляться через море, они могут достичь ворот Города всего за несколько дней.
– Конечно, могут, – согласился Бран, – но мне кажется, что Джасарей заключил союз с Шардом. Весной Шард нападет на нас с севера, а Джасарей – с юга, и нам придется воевать на два фронта.
Бран поскакал на запад, Фиаллах за ним. Он уважал Брана больше всех, не считая Коннавара. Бран был больше чем просто генерал, в вопросах стратегии и военной тактики с его мнением считался даже король. Его ум был острее клинка, а стратегические умения – просто фантастические. Коннавар часто говорил, что Бран читает ход битвы лучше, чем некоторые люди читают с листа.
– Зачем только этот ублюдок спас его! – в сердцах проговорил Фиаллах, когда они спускались по склону холма на широкую западную дорогу.
Бран посмотрел на могучего воина:
– Бэйн поступил как настоящий герой, мне его не в чем упрекнуть!
– А мне есть в чем, – с чувством сказал Фиаллах, – он паршивая овца, Бран, рожденная в измене и предательстве, он несет это в крови.
– Я много раз слышал эти разговоры о Бэйне и нисколько этому не верю, – ответил Бран. – У Бэйна кровь Коннавара. Клянусь Таранисом, он похож на него! Он сильный и смелый и точно заслужил лучшего отношения со стороны отца. Жаль, что ты его так ненавидишь!
– Не желаю выслушивать критику в адрес Коннавара!
В голосе Фиаллаха послышалась злость.
– Критиковать стоит даже королей, приятель. На самом деле тут есть и моя вина. Нужно было давно пойти к Конну и поговорить с ним о Бэйне. Я этого не сделал, и мне стыдно. Мой отец говорил, что любовь к семье – первая обязанность риганта. Я всегда выполнял свой долг по отношению к детям, а Бэйн – мой племянник, и мне следовало принять его как родного.
Он бы оттолкнул тебя, – с грустью сказал Фиаллах, – так же, как оттолкнул меня. Когда он был подростком, кажется, лет тринадцати, я пригласил его к нам в Семь Ив на лето. В ответ он написал мне оскорбительное письмо. Это оскорбление – вся его суть, больше я не стану ему навязываться.
– Странно, – проговорил Бран, – брат Солтайс рассказывал, что Бэйн так и не научился ни читать, ни писать. Странно, что он написал тебе письмо.
– Ну, на самом деле писал не он, а Браэфар, который передал то, что сказал Бэйн. Но это ничего не меняет. Он писал, что не желает меня видеть и не считает родственником. Если бы он был мужчиной, а не зеленым мальчишкой, я бы убил его за наглость.
Бран покачал головой:
– Не перестаю удивляться тому, как часто имя Браэфара связано с разногласиями, ссорами и размолвками.
– Думаешь, Браэфар мне лгал? Это нелепо! С какой целью?
– Не знаю, – признался Бран, – никак не пойму. В Браэфаре много горечи, и ему доставляет удовольствие видеть, как испытывают горечь другие. Это для него вроде игры. Скажу честно, Фиаллах, я не знаю, что мог сказать Бэйн. Может быть, Браэфар правильно передал его слова. Правда и то, что я начал относиться к брату и его поступкам с большим подозрением.
– Думаю, ты к нему несправедлив, – заметил Фиаллах, – он всегда был очень любезен ко мне. Единственное, на что он жалуется, что Коннавар не дает ему работы, соответствующей его способностям. Браэфар умен, но ему не доверили даже командование полком. Он всего лишь лорд Трех Ручьев и Норвии.
– Рад, что он тебе нравится, – отозвался Бран, – и довольно об этом.
Бэйн сидел в оружейной цирка Палантес, и настроение у него было отвратительное. Рядом Телорс тщательно полировал его меч. Внезапно дверной проем загородила мощная фигура. На секунду Бэйн подумал, что это Свирепый, поскольку вошедший совершенно заслонил собой свет яркого фонаря. Здоровяк подошел ближе, и Бэйн узнал Бракуса, гладиатора номер один. Бэйн оглядел золотоволосого гладиатора. Бракус прошел к шкафчику у стены и, достав из кармана кожаной куртки ключ, вынул две кожаные фляги и маленький, перевязанный лентой сверток. Он был очень высокий, еще выше Свирепого, но двигался с той же кошачьей грацией. Бракус уже собирался уходить, когда его окликнул Телорс:
– Не замечаешь старых друзей, Брак? Бракус остановился, а затем широко улыбнулся:
– Боже мой, Телорс, откуда эта ужасная борода, я помню тебя молодым и красивым!
Телорс усмехнулся, и они обменялись рукопожатиями.
– Я слышал, что вы с Ванни тренируете бойцов Оссиана. У вас отлично получается.
– Приятно снова оказаться в Городе, – сказал Телорс, – я думал, ты уже не выступаешь. У тебя, должно быть, горы золота.
Бракус пожал плечами:
– Я постоянно обещаю себе, что бой будет последним, но потом появляется наглый новичок, который говорит мне, что я стар и что он со мной расправится. Моя гордость не выдерживает.
Бракус покосился на Бэйна:
– Тоже хочешь сказать, что я стар и у меня усталый вид?
– Вы мне кажетесь молодым и сильным. Бракус кивнул:
– Так оно и есть. Скажи, зачем тебе этот поединок? Ты и так знаменит, а Волтан не сдастся без боя.
– Это личное дело, – вмешался Телорс. – Волтан убил дорогого Бэйну человека, девушку.
– Ну, все ясно, удачи тебе, Бэйн! Может быть, еще встретимся.
– Вряд ли, – сказал Бэйн. – Это мой последний бой, завтра я еду домой.
Бракус улыбнулся:
– Значит, все мои заметки о тебе ни к чему. – Он пошел к двери, а затем остановился. – Перед атакой ты сжимаешь кулаки, Волтан это быстро заметит.
– Спасибо. Свирепый столько раз предупреждал меня, а я никак не могу от этого избавиться.
– У Волтана молниеносная ответная реакция, так что тебе нужно избавиться от этой привычки как можно скорее, иначе ты не поедешь домой. – Бракус повернулся к Телорсу. – Рад был снова тебя увидеть, дружище. Через три дня у меня будет небольшая вечеринка в честь дня рождения. Приходи и приводи Ванни.
– Обязательно придем, – пообещал Телорс. Бракус ушел, а Телорс снова начал полировать меч.
– Я думал, Свирепый придет, – проговорил Бэйн.
– Ты же знаешь, что он думает.
– Знаю. Он думает, что я иду на верную гибель, но он ошибается.
Он ошибался и раньше, мы все ошибаемся. – Телорс взглянул на песочные часы. – До поединка меньше часа. Как ты себя чувствуешь?
– Прекрасно.
Бэйн стал осматривать комнату. Стены украшали яркие фрески, а в нишах стояли бюсты величайших героев цирка Палантес. Бэйн внимательно рассмотрел каждый из них.
– А где Свирепый? – спросил он.
Его бюст убрали после дисквалификации.
Бэйн откинулся в кресле. Обычно перед поединком он с легкостью выбрасывал из головы посторонние мысли, но сегодня все было иначе. Мысли и воспоминания не давали ему покоя.
Разве кто-нибудь расстроится, если сегодня он умрет? Единственный друг Бануин предал его, отец так и не признал, даже Свирепый отвернулся в час горьких испытаний. Бэйн посмотрел на Телорса – он ему нравился, но по-настоящему близки они не были. Если сегодня с арены вынесут его бездыханное тело, Телорс пожмет плечами, вернется на виллу, пропустит несколько рюмок, скажет о нем несколько хороших слов и станет жить дальше.
Внезапно Бэйну стало очень одиноко, и в тот же момент он почувствовал страх. «Что я успел сделать? – думал он. – Чего смог достичь?» Не самые подходящие мысли перед поединком. Бэйн встал, подошел к столу, достал кожаную флягу и, содрав восковую печать, вытащил пробку. Все гладиаторы сами готовили напитки и запечатывали фляги воском, чтобы никто не мог отравить их перед поединком. Бэйн поднес флягу к губам и сделал большой глоток. Густой фруктовый сок казался бархатистым.