Текст книги "Полуночный Сокол"

Автор книги: Дэвид Геммел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 27 страниц)

– Я хотела бы знать, откуда у вас такие известия, капитан Финнигал? Кто вам об этом рассказал и насколько достоверна эта информация?

Ворна увидела, что вопрос застиг Финнигала врасплох. Он ни словом не упомянул, что у Ворны было видение, за что она была ему премного благодарна. Но сейчас пришло ее время отвечать.

– Это я сказала ему, – объявила она, и все собравшиеся посмотрели на нее.

– Ясно, – сказала Мирия, – а откуда, ради всего святого, у тебя такие новости?

– У меня было видение, – призналась бывшая колдунья.

– Ну конечно, – протянула Мирия с усмешкой, – тебе приснился плохой сон, и вся деревня должна сорваться с места и бежать на верную смерть прямо в лапы бандитов! Ты ведь утратила свой дар много лет назад, если мне не изменяет память.

– Правильно, – зло проговорила Ворна, – потеряла ради того, чтобы спасти твоего сына, неблагодарная тварь! – Она вплотную подошла к Мирии и Финнигалу. – Вы все меня знаете, я лечила ваших родственников и принимала ваших детей. Я – Ворна, я не стану вам лгать, и мне не снятся кошмары. Я говорю, что Морские Волки приближаются, и советую покинуть селение.

– А я говорю, – забушевала Мирия, – что она заблуждается. И лично я не собираюсь бросать дом из-за фантазий сумасшедшей.

– Я тоже не собираюсь, – сказал Наннкумал.

Спор вспыхнул с новой силой. Никто и не думал понизить голос, и собрание превратилось в перебранку. Ворна посмотрела на Мирию и увидела в ее глазах победоносный блеск.

– Когда ты успела стать такой мерзкой и подлой?

С этими словами Ворна покинула дом Браэфара, а звуки спора все еще раздавались в ее ушах.

Собрание закончилось поздно вечером, но решение так и не было принято.

Гвен очень обрадовалась, когда Мирия ушла на собрание – общество свекрови начинало ее тяготить. От Мирии так и веяло недоброжелательностью.

Гвен старалась не думать плохо ни о ком из людей, но полюбить свекровь у нее никак не получалось. В жизни Мирии была одна радость – ее старший сын Коннавар. Ему она посвятила всю свою жизнь, полностью игнорируя двух других сыновей. Больше всех страдал Браэфар, которого Гвен очень жалела. Ему уже было под сорок, но он так и не женился, и чувствовалось, что ему особенно нужна материнская нежность. Браэфар больше всех походил на нее – та же горечь постоянно портила его лучшие качества.

Гвен прижала к груди маленького Бадраига, чувствуя тепло его крошечного тела. Ребенок сосал очень активно, и Гвен поморщилась от внезапной боли в груди.

– Не так сильно, малыш, – шептала Гвен, поглаживая головку сына.

Ее мысли вернулись к Брану. Вот в ком не было ни горечи, ни зависти к славе брата. Вспомнив широкое лицо мужа, Гвен почувствовала новый прилив грусти. Смерть Руатайна будет для него страшным ударом, хотя они оба знали, что ждет их старшего сына. Глаза Гвен наполнились слезами, но она поспешно их вытерла. Бадраиг наелся и заснул, прижавшись к материнской груди. Гвен поднялась и уложила его в колыбель, накрыв мягким шерстяным одеялом. Она взглянула на кроватку, где спал Оррин.

В тот день мальчик жаловался на недомогание, и Гвен приписала это слезам и усталости после похорон. Но ей казалось, что пусть он лучше спит, чем сидит и плачет, вспоминая брата.

Гвен вернулась в зал и стала рассматривать аккуратно оштукатуренные стены, полки и шкафчики. В доме царили мир и спокойствие, которые наверняка исходили от мужа Мирии, Руатайна, и уж точно не от самой Мирии. Дом Гвен в Золотых Скалах был таким же, построенным с любовью и заботой и полным мелочей, говоривших о любви и верности между супругами. Дома на стене в зале висело сердце из полированного дуба, на котором было нацарапано ее имя. Первый подарок, который Бран сделал восемнадцать с половиной лет назад.

Они встретились на празднике Самайн. Скромница Гвен села подальше от толпы, но Бран заметил ее и решил подойти. Увидев, что к ней направляется золотоволосый юноша, Гвен испугалась. Ей не нужна была компания, и она отвернулась, надеясь, что парень пройдет мимо. Но вышло иначе.

Он остановился неподалеку от нее и попросил разрешения присесть. В замешательстве Гвен не могла произнести ни слова и просто кивнула. У костра начались танцы, заиграли трубы.

– Ты танцуешь? – спросил Бран. Гвен покачала головой.

– А я иногда люблю потанцевать, – сказал он, его голос был мягким, почти музыкальным. – На прошлой неделе я ехал мимо горного озера, и на закате солнце словно целовало его безмолвную гладь, позолотив ее. Я был готов спрыгнуть с лошади и пуститься в пляс от радости.

– И ты танцевал?

– Да! Прыгая по траве, я, должно быть, выглядел круглым дураком. Конь смотрел на меня, и по его глазам читалось, что он считает меня идиотом. Но мой конь стар, потому и циничен.

– Как можно считать коня циничным? – изумилась Гвен.

Бран сидел позади нее и смотрел на костер. Это позволило Гвен немного расслабиться, потому что она не любила, когда на нее пялятся. Профиль юноши был четким, и Гвен увидела в нем мягкость, которой часто не хватает мужчинам-ригантам.

– Ну, – наконец произнес парень, – мы с конем нередко беседуем. Я часто рассказываю ему о своих планах и мечтах. Иногда, когда я кажусь ему слишком романтичным, он вскидывает голову и фыркает. Таким образом он дает мне понять, что мир, в котором мы живем, не идеален.

– Кажется, твой конь очень мудрый.

– Он и правда мудрый.

Они немного посидели в тишине, и, к удивлению Гвен, парень не казался ей назойливым. Он ничего не просил, даже не задавал вопросов – просто сидел, отдыхал и смотрел, как скачут и кружатся танцующие. Гвеи захотелось узнать его имя, но это бы означало, что она проявляет интерес, и она молча смотрела на танцы.

Через некоторое время юноша заговорил снова:

– Знаешь то место к западу от Золотых Скал, где леса упираются в скалы песчаника и река расширяется?

– Знаю, – ответила Гвен, – там очень красиво.

– Я хочу построить там дом. Он будет из камня.

– Из камня? Зачем тебе дом из камня?

– Хочу, чтобы он подольше простоял. Пусть в нем живут мои дети и внуки и знают, какую радость я испытывал, В доме будут большие окна с видом на запад, и заходящее солнце будет освещать очаг. Я рассказал об этом коню, и он ни разу не фыркнул.

– Тогда ты обязательно должен построить такой дом, – осмелев, заявила Гвен, – нельзя пренебрегать советами мудрого коня.

Парень засмеялся, и Гвен тоже улыбнулась. Она не умела шутить, и хотя шутка не особо удалась, для Гвен это было достижением.

– А у тебя есть другие мудрые животные? – спросила она.

– Нет! Только очень глупый пес. Мы зовем его Стариком. Других собак он не любит, но каждое утро гуляет по полям, не обращая внимания на кроликов, которые к нему настолько привыкли, что, когда он пробегает мимо, продолжают есть. Старик их любит.

– Однажды утром другой мой пес, молодой разбойник Пига, решил поохотиться на кроликов. Старик напал на него, укусил за лапу и выгнал с луга. Потом уселся и стал ждать, пока кролики вылезут из нор и начнут есть траву. Друзья часто смеются надо мной из-за проделок Старика.

К ним подошла рыжеволосая женщина.

– Вот ты где! – сказала она. – Пойдем, Бран. Ты хозяин праздника и должен присутствовать за столом.

Бран ей помахал:

– Это моя мать, Мирия. Здорово она командует, правда? Ну, мне пора, нужно исполнить свой долг.

Бран поднялся и пошел к костру.

Как только юноша отошел, Гвен поняла, что уже скучает по нему. Вдруг он повернулся и подошел к ней.

– Пойдем, – проговорил он, подавая руку, – поужинаем вместе.

На секунду она испугалась, а потом встала, взяла его за руку и поднялась. Через пять недель они поженились.

Теперь в доме, где вырос Бран, Гвен чувствовала только грусть. Ее сын был таким сильным, быстрым, полным жизни. Удивительно, как быстро исчезла его сила. И вот его больше нет.

Открылась дверь и вошла Мирия.

– Представляешь, как глупа эта женщина? – спросила она.

Атмосфера спокойствия тут же исчезла.

– Какая женщина? – спросила Гвен, поворачиваясь к свекрови.

– Ворна! Ей приснилось, что в Три Ручья идут Морские Волки и что все мы должны бежать куда глаза глядят. Уверена, некоторые послушают. Идиоты!

– Говорят, когда-то у нее был чудесный дар.

– Был, – согласилась Мирия, – но давно сплыл! Осталось одно упрямство.

– За что ты ее так ненавидишь?

– Она дружит с незаконнорожденным Бэйном, а тот поклялся убить Коннавара. Можешь себе представить? Предательница! Ее следовало бы повесить!

Гвен не ответила. Чтобы спрятаться от потока отрицательных эмоций, которые излучала Мирия, она ушла в спальню. Оррин все еще спал. Он спал уже четыре часа, днем такое случалось очень редко. Гвен присела на его кровать и легонько потрепала по плечу:

– Вставай, малыш! Я приготовлю тебе тосты. Мальчик не шевелился. Гвен перевернула его на бок. Под глазами Оррина были синие круги, а кожа блестела от пота.

– Нет! – прошептала мать. Потом закричала во весь голос: – Оррин! Оррин!

В спальню вошла Мирия:

– Ради всего святого, из-за чего такой крик? Тут она увидела неподвижную фигурку внука.

– Нет! – закричала она, бросаясь к кровати. – Не может быть!

Она приложила пальцы к шейке мальчика, пытаясь нащупать пульс.

– Он жив, – сказала она, – но пульс очень слабый.

– То же самое было у Ру, – плакала Гвен. Мирия молчала, все было ясно.

Гвен взяла сына на руки.

– Что ты делаешь? – спросила Мирия.

– Несу его к Ворне.

– Запрещаю тебе! – закричала Мирия, вскакивая с места.

– Одного сына я уже потеряла, – произнесла Гвен, – и не хочу из-за тебя потерять второго.

Гвен выбежала из дому и в сумерках понесла Оррина через поле к дому Ворны.

Ворна положила неподвижное тело ребенка на кровать и, взглянув на мать, поняла, что та страшно испугана.

– Иди на кухню и вскипяти воду для чая.

– Он не может пить, – сказала Гвен.

– Он не может, а вот нам чай не повредит. Я пока осмотрю его.

– Пожалуйста, не дай ему умереть! – со слезами в голосе взмолилась Гвен.

– Сделаю все, что смогу. Иди и приготовь чай. Мне – без сахара. Ромашку найдешь в синей банке за печью.

Отвернувшись от Гвен, Ворна положила руки на голову мальчика. Закрыв глаза, она пустила свой дух в тело ребенка. Он умирал, в этом не было ни малейшего сомнения, – органы уже отказали. Ворна не сразу поняла, в чем дело, и влилась в кровь ребенка. Наибольшее беспокойство вызывали почки, и Ворна направила всю свою силу, укрепляя ткани. Едва почки заработали нормально, Ворна почувствовала, как недуг поражает их с новой силой. То же самое рассказывал Бануин о болезни Руатайна – едва отступив, болезнь атаковала с новой силой. Неистово бьющееся сердце Оррина неожиданно остановилось, но Ворна тут же наполнила его силой, и оно снова забилось.

Ворна сосредоточилась еще сильнее, вливаясь в кровь больного. Теперь, вместе с кровью, ее энергия укрепляла органы ребенка. Она все еще не понимала, отчего мальчик заболел так внезапно. Отказала печень – Ворна ее восстановила, перестали работать почки – их снова наполнила ее энергия. Ворна начала уставать, но так и не понимала, от чего умирает мальчик.

Она отошла от тела мальчика – его лицо немного порозовело, и он стал легче дышать. В комнату вошла Гвен с кружками чая. Ворна заметила, как обрадовалась она, взглянув на сына.

– Рано радоваться, Гвен, – строго сказала Ворна, – до сих пор не могу понять, что с ним. Сиди тихо и ни при каких обстоятельствах не заговаривай со мной, пока я сама тебя не спрошу. Поняла?

– Конечно, – покорно сказала Гвен.

Ворна осмотрела бледную кожу мальчика.

«Думай! – приказала себе она. – Недуг, от которого он страдает, достаточно сильный, но почему мальчик поддался ему только сейчас? Если это все же болезнь, то он должен был давно заразиться от Руатайна, равно как его мать и остальные близкие. Значит, это не чума и не другая заразная болезнь. Но ведь откуда-то этот недуг взялся».

Сердце мальчика снова остановилось, и Ворна опять укрепила его, направив на пораженный орган поток энергии. Тело Оррина дрогнуло, и сердце забилось.

Ворна повернулась к Гвен:

– Он заболел только сегодня? А до этого он ни на что не жаловался?

– Нет. Он всегда был очень крепким. Ты ведь поможешь нам?

– Я уже помогаю, Гвен. Успокойся.

Ворна снова посмотрела на ребенка. Его тело пылало, а организм, казалось, пытался сбить температуру. Дух Ворны проник глубже, снова восстанавливая печень и почки. Никогда раньше она не видела ничего подобного. Казалось, болезнь наступает снова и снова.

Она билась над мальчиком уже час и сильно устала. Опустившись на стул, хлебнула холодного чаю. Какая бы сила ни убила Руатайна, теперь она же убивала Оррина,

– Руатайн долго болел? – спросила знахарка, поворачиваясь к Гвен.

– Почти год. Сначала он просто чувствовал недомогание и страдал от бессонницы. Но за несколько месяцев сильно ослаб. Когда его лечил Бануин, Руатайн, казалось, пошел на поправку, но потом ему снова стало плохо. Почему Оррин заболел так внезапно? Ру было так плохо только под конец…

Оррин младше, наверное, в этом все дело. Вероятно, у старшего было больше сил сопротивляться этой… этой болезни, чем у ребенка. Но все равно, если есть какая-то связь, мы должны разобраться, в чем дело, иначе он не доживет до утра.

Закрыв глаза, она снова влилась в тело ребенка, но на этот раз двигалась не с кровью, а прямо под кожей, чтобы сбить температуру тела. В области груди она почувствовала такое сильное жжение, что поспешно вернулась в собственное тело. Ворна встала, подошла к комоду, где хранились большие ножницы и несколько клубков пряжи, а затем разрезала тунику на груди мальчика.

На груди лежало кольцо из белого золота со вставкой из лунного камня. Оррин носил его как амулет на длинном кожаном ремешке.

– Что это? – спросила Ворна, перерезая ремешок и снимая кольцо с шеи мальчика.

– Кольцо Руатайна. Наверное, Оррин взял его в память обрате.

Отложив кольцо, Ворна взглянула на ребенка. Ее дух снова проник в тело мальчика, восстанавливая поврежденные ткани, и повторных приступов странной болезни не последовало. Работа сердца нормализовалась, жар спал.

Ворна укрыла его одеялом.

– Кажется, ему стало легче, – сказала Гвен.

– С ним все будет в порядке, – проговорила Ворна. – Вот в чем причина всех бед.

Подцепив кольцо ножницами, она поднесла его к глазам и подивилась его красоте:

– Где Руатайн взял это кольцо?

– Мирия дала. Вообще-то его подарил Коннавару купец из Города. Однако король не носит колец, и Мирия отдала его Ру. А почему ты спрашиваешь?

Сходив на кухню, Ворна вернулась с куском черепицы, который положила на сундук у окна. Затем взяла фонарь и поставила рядом с полоской черепицы, на которую осторожно положила кольцо. Гвен увидела, как Ворна протянула к кольцу руки и прошептала заклинание. Температура в комнате резко упала, и на полоске черепицы тут же образовался лед. Ярко вспыхнув, лунный камень треснул, и из него на черепицу потекла серая жидкость. Ворна щелкнула пальцами, и в комнате снова стало тепло. Гвен удивленно смотрела на то, что недавно было кольцом.

– Это яд, – объяснила Ворна, – его собрала настоящая ведьма. Она расколола камень, выдолбила середину, а затем на поверхности проделала много незаметных отверстий. Потом ведьма наполнила центр, восстановила камень и вставила в кольцо из белого золота. Как только камень соприкасался с человеческой кожей, яд начинал медленно проникать в кровь.

– Очевидно, таким образом хотели избавиться от Коннавара.

– Значит, чтобы спасти Ру, мне просто нужно было забрать у него кольцо? – спросила Гвен. – О, святые небеса!

– Не ругай себя, Гвен, ты не могла об этом знать. Ты ни в чем не виновата.

– Нет, виновата! – причитала Гвен. – Я хотела попросить тебя осмотреть сына, но не сделала этого. А ведь Ру мог бы еще жить.

– Мама! – позвал Оррин. – Мама! Гвен подошла к кровати.

– Привет, малыш, – сказала она, вытирая слезы, – как ты себя чувствуешь?

– Хорошо. Мама, я видел Руатайна, а еще там был яркий свет, а потом я проснулся, – где это мы?

– Малыш, ты был болен, а Ворна тебя вылечила. Познакомься с Ворной и поблагодари ее.

– Спасибо, Ворна, – послушно сказал Оррин.

– Не за что, молодой человек.

Глаза ребенка закрылись, и он уснул. Гвен убрала с его лба светлую прядь и нежно поцеловала.

– Нет слов, чтобы выразить мою благодарность, – призналась Гвен, – что я могу для тебя сделать?

– Уезжай завтра с теми, кто направляется на запад, – сказала Ворна. – В Три Ручья идет смерть, и даже мой дар не может ее остановить.

Больше четырех часов прошло с того момента, как у Бэйна было видение, до того, как из леса вышел первый из бандитов. К этому времени Бэйн приказал забить бычка и развести костер, и когда бандиты подходили к дому, их встречал аромат жареной телятины.

Первым появился худой, сутулый Вик и сорок изгнанников, в основном вооруженных луками и кинжалами. Бэйн поприветствовал их, а Исваин отрезала каждому мяса, тарелок не хватило, но Исваин воспользовалась кусками битой черепицы, которые раньше держали рядом с дровами.

– Сколько еще народу придет? – спросил Бэйн.

– Валиан ищет другие лагеря. Там наберется человек шестьдесят, может, меньше. А в чем дело?

– Давай зайдем в дом и поговорим, – предложил Бэйн.

Бэйн провел Вика в дом. Он знал нового главаря недостаточно хорошо, но то, что он знал, ему не нравилось. Вик был из тех людей, которые не любят работу как таковую. Ленивый и ненадежный, он был согласен лучше месяцами жить впроголодь и в грязи, поджидая крупную добычу, чем зарабатывать на жизнь каждодневным трудом. Бэйну казалось, что Вик обладает природной хитростью и умеет собирать вокруг себя таких же лентяев. Он был не глуп, но далеко не так умен, как казалось ему самому. Бэйн видел, с какой жадностью грязные пальцы Вика раздирают сочную телятину.

– Ну? – нетерпеливо промычал Вик, по жидкой каштановой бороде которого тек жир.

– Хочу нанять тебя и твоих ребят на пять дней, – начал Бэйн. Вик рыгнул: – У тебя есть выпивка? – Пива или браги?

– Лучше браги.

Бэйн достал из буфета кувшин и щедро плеснул в глиняную чашу, которую Вик осушил одним залпом.

– Нанять нас? Для чего?

– Чтобы сражаться, для чего же еще?

– С кем?

– С Морскими Волками, они идут в Три Ручья, Покончив с телятиной, Вик облизал пальцы:

– Сколько Волков?

– Двести… может, триста.

Вик засмеялся и покачал головой:

– Да ты с ума сошел, парень. Нас наберется не больше двухсот, и в основном лентяи, да еще и трусов хватает.

– Но ведь ты не трус, – возразил Бэйн.

– Но я и не идиот. Где же солдаты Коннавара? Где хваленые Железные Волки?

– В Трех Ручьях всего двадцать солдат, остальные – в Семи Ивах, готовятся к нападению армии варов.

Вик с минуту помолчал.

– Тогда нам стоит первыми напасть на Три Ручья. Уж с двадцатью солдатами мои люди точно справятся.

– За пять дней службы каждый из твоих людей получит по два золотых.

Глаза Вика расширились от удивления.

– Ба, да ведь это куча денег. Твое золото здесь?

– Конечно, нет, – сказал Бэйн, – оно спрятано неподалеку. Тебе я дам десять золотых.

– Да ты богаче, чем я думал, Бэйн. Почему тогда, ради Тараниса, ты живешь здесь? Ты мог бы жить во дворце!

– Я живу так, как мне нравится. Если поможешь мне, то тоже сможешь жить, как захочешь.

– Как это?

– Да очень просто. В Трех Ручьях сейчас находятся родственники короля – его мать, жена Бендегита Брана и его дети. Тому, кто защитит их от Морских Волков, а это значит, тебе, достанется большая награда. Никаких больше грязных лачуг в лесу – ты сможешь жить хоть во дворце.

Вик задумался:

– Мертвому дворец ни к чему. Я однажды воевал с Морскими Волками, тогда я еще считался панноном. Злые твари, умеют сражаться и не знают пощады.

– Слава и богатство легко не достаются, – заметил Бэйн. – Подумай, как часто в жизни появляется возможность спасти мать короля и стать героем. Как минимум ты получишь десять золотых и по два золотых за каждого из твоих людей, кто погибнет.

– Налей мне еще немного браги, – попросил Вик. Бэйн снова наполнил чашку, и ее содержимое исчезло еще быстрее, чем в прошлый раз.

– У тебя есть план?

Надеюсь, жители Трех Ручьев покинут деревню. Мы будем защищать их с тыла. Ввязываться в бой не станем, просто будем отбиваться, чтобы у нападающих кончились силы и провизия.

– Значит, никаких битв?

– Никаких битв, насколько это возможно.

Вик еще раз подтолкнул чашку к Бэйну, который тут же ее наполнил.

– А если тебя убьют, Бэйн, как я получу деньги?

– Я позабочусь, чтобы ты получил свою долю в любом случае.

– Значит, я должен верить тебе на слово.

– Правильно, Вик, а в качестве широкого жеста я дам тебе пять золотых авансом.

Бэйн отстегнул висевший на поясе кошелек и высыпал на стол содержимое. Пять золотых, весело звякнув, покатились по столу. Вик с минуту смотрел на них словно зачарованный, а потом сгреб. Четыре монеты тут же исчезли в кошельке, а пятую он попробовал надрезать кинжалом и пристально рассмотрел.

– Так мы договорились? – спросил Бэйн.

– Договорились. Мы будем защищать жителей Трех Ручьев пять дней.

К вечеру на ферме собралось еще более девяноста изгнанников, и к ним вышли Вик и коренастый Валиан. Затем появился Бэйн, облаченный в шлем и нагрудник, с двумя кинжалами на поясе. Взобравшись на стол, он обратился к бандитам.

– Все вы меня знаете, – начал он, – я – Бэйн. А еще вы знаете, что я пообещал два золотых каждому, кто будет сражаться рядом со мной на протяжении следующих пяти дней. Надеюсь, это никого не оскорбляет, ведь все вы – кельтоны, и я уверен, что многие и бесплатно защитили бы женщин и детей от воинствующих дикарей. Деньги я предлагаю по той простой причине, что король тоже платит своим солдатам. Так что следующие пять дней вы все – солдаты-риганты. Так что не стоит презрительно отвергать то, что я предлагаю, ведь это – честный заработок! Мы выступим за два часа до рассвета.

Бэйн спрыгнул со стола и пошел к дому.

Грифф ушел следом за ним.

– Прекрасные слова, – похвалил он, – однако большинство из них не пошевелятся, чтобы помочь собственной матери, если та не заплатит.

Бэйн ухмыльнулся и вошел в дом, где ждала Исваин.

– Значит, теперь вы – солдаты короля? – с жалостью в голосе спросила Исваин,

– Грифф останется здесь, – сказал Бэйн, – чтобы расселить прибывших из Трех Ручьев беженцев.

– Что? – взревел Грифф. Глаза Исваин метали молнии.

– Как ты смеешь оскорблять его! – прогремела она. – Я сама позабочусь о беженцах, мне помогут женщины из лагеря Лорки. Ты не унизишь Гриффа, оставив его здесь.

Бэйн поднял руки.

– Простите меня, – проговорил он, – я не собирался никого оскорблять. Я буду счастлив, если Грифф отправится со мной. Просто я подумал…

Что ты подумал? – зло переспросил Грифф. – Назови хоть одну причину, по которой я предпочел бы остаться?

Бэйн поймал взгляд Исваин и понял, что она боится. Если Грифф узнает, что она просила Бэйна не подвергать его опасности, то разозлится еще больше.

– Я думал, – осторожно начал он, – что на кого-то нужно оставить ферму и скот. Не хотелось просить тебя, Исваин, ведь ты заслуживаешь гораздо большего, – я не собирался обижать тебя, поверь, приятель. Я очень рад, что ты пойдешь со мной.

– Да ничего страшного, – ухмыляясь, сказал Грифф, – пойду наточу свой меч.

– Ты неправильно понял то, что я пыталась сказать тебе утром, – мягко проговорила Исваин. – Я не хочу, чтобы ты рисковал жизнью Гриффа без цели. Он – мужчина сильный и добрый и обязательно поможет спасти женщин и детей.

– Я принимаю твое замечание, – успокоил ее Бэйн.

– Просто постарайся вернуть мне его живым, – попросила Исваин. – За ферму и беженцев не беспокойся, я как следует о них позабочусь.

Бэйн подошел еще ближе.

– У меня к тебе еще одна просьба, – тихо сказал он. – В первом амбаре есть ящик с вещами, что я привез из Города, под ним, на глубине примерно двух футов; я зарыл золото. Если я не вернусь, вырой его и раздай каждому, кто останется в живых, по два золотых. Остальное, но останется совсем немного, можешь взять себе.

– Ты доверяешь мне целый ящик золота? – переспросила Исваин.

– Конечно, – с улыбкой ответил Бэйн.

– Ах, Бэйн! – воскликнула она, целуя его в щеку. – Иногда ты такой дурак, но я все равно тебя люблю.

Сгущались сумерки, когда Гвен вернулась в дом Мирии. Маленький Оррин спокойно спал на кровати Ворны, и Гвен чувствовала, что ее раздирают противоречивые эмоции. Смерть Ру и спасение Оррина случились подряд, одно после другого, и в груди Гвен боролись грусть и радость. Она точно знала лишь то, что если бы не маленький Бадраиг, она точно осталась бы на ночь у Ворны. Меньше всего на свете ей сейчас хотелось видеть постное лицо Мирии.

Гвен не была мстительной и не думала о том, как наказать мать Брана. Ей просто было тошно возвращаться в этот холодный дом. Она хотела взять Бадраига и вернуться к Ворне, но нужно было собираться и готовиться к завтрашней поездке. С тяжелым сердцем Гвен подошла к двери и вошла в дом.

Мирия сидела у огня и, увидев Гвен, вскочила.

– Он умер? – испуганно спросила она.

– Нет, Ворна его вылечила.

– Но ее способности давно исчезли.

– Я сама видела, как она протянула руку к отравленному кольцу и под ее пальцами все обледенело. Кольцо треснуло и сломалось. Думаю, ее дар все еще при ней, Мирия, – сказала Гвен, проходя мимо свекрови.

– О чем ты говоришь? Что еще за отравленное кольцо?

– Не важно, – вяло сказала Гвен. – Оррин вне опасности, он здоров и спокойно спит. Хватит об этом, я очень устала.

Я хочу знать, что случилось в том доме, – настаивала Мирия, встав на пути Гвен.

Молодая женщина, вздохнув, опустилась в кресло перед пылающим камином. Она подробно рассказала Мирии о том, что случилось, и о том, что Оррин повесил на шею кольцо Руатайна.

– Ворна говорит, что с помощью кольца хотели отравить Коннавара. Яд был медленный, поэтому оно убило моего Ру спустя многие месяцы.

Не верю, что кольцо было отравлено, – начала было Мирия.

– Хватит, – оборвала ее Гвен, – я ведь не дура, Мирия. Когда лунный камень раскололся, я сама видела, как из него потекла какая-то мерзость. В самом камне была полость. Как только кольцо сняли с шейки Оррина, ему тут же стало легче. Хочешь – верь, хочешь – нет. Я знаю, что убило моего сына, и, кроме тех, кто хотел убить Коннавара, никого не виню. Руатайну никто не мог желать смерти. Я не виню тебя за то, что ты дала ему это кольцо. – Гвен встала. – Это все, что я хотела сказать, кроме того, что завтра мы с детьми уезжаем. Я верю, что сюда идут Пираты. Все, кто здесь останется, умрут, а я уже видела достаточно смертей.

Мирия не произнесла ни слова, и Гвен увидела, что на секунду обычная маска слетела с ее лица и показалось совсем другое выражение, которое, вероятно, могло выражать и боль, и нежность.

– Я запретила тебе приводить Ворну в этот дом, я убила своего внука.

– Ты не хотела, – сказала Гвен, – да и я могла тебя не послушаться.

Гвен ушла в спальню. Услышав ее, Бадраиг проснулся. Гвен взяла сына на руки и прижала к груди.

Финнигалу новый день принес лишь разочарование и горечь от собственного бессилия. Утро не предвещало никакой беды – на рассвете первые повозки с беженцами покинули селение. Тут же разгорелась первая ссора. Финнигал увидел, как люди пытаются погрузить в повозки тяжелые ящики. Он подошел и попытался объяснить, что пока повозок хватает только для перевозки людей и самого необходимого. Владелец имущества, пожилой купец, оскорбил его прямо на людях и отказался выгружать ящики. Финнигал попытался его успокоить, но в конце концов приказал двум солдатам выгрузить ящики и унести их обратно в дом. Тогда побелевший от гнева торговец отказался покидать Три Ручья, заявив, что если у него отнимут все деньги, то лучше умереть.

К сожалению, это была только первая ссора. Тут и там вспыхивали скандалы, а одна из беженок, крупная паннонка, ударила солдата. Финнигал старался всех успокоить, но он был сыном своего отца и с трудом сдерживал гнев. Однако он изо всех сил пытался держать себя в руках, чтобы выполнить свой долг, и спустя два часа первая повозка отъехала на запад. Сердце Финнигала отчаянно билось, да еще начался настоящий ливень, превратив холмы в неприступные горы грязи, в которой увязали самые тяжелые повозки. Люди, по колено в грязи, медленно толкали повозки вверх по холмам.

Кольчуга Финнигала промокла насквозь, и дождевая вода лилась под железный ворот и намочила сорочку. По грязи он шел к дому Мирии. Леди Гвен с детьми давно уехала, а Мирия спокойно сидела перед пылающим камином и вышивала.

– Пора ехать, госпожа.

– Тогда езжай, я остаюсь. Финнигал стоял на своем:

– Вы подрываете мой авторитет, госпожа. Сотни жителей откажутся ехать только потому, что вы остаетесь. Раз остаетесь вы, должны остаться я и мои солдаты, и тогда некому будет защищать беженцев от изгнанников.

– Ты закончил, Финнигал? – спросила Мирия. – От раскрытой двери сильно дует, а я не хочу простудиться.

Трясясь от бессильной злобы, Финнигал развернулся и вышел под дождь.

К полудню шторм утих, но ведущая на запад тропа превратилась в настоящую трясину. Из тысячи ста жителей Трех Ручьев уехать решили лишь шестьсот. В селении осталось всего двадцать повозок, и многие уходили пешком, унося мешки с провизией и сменной одеждой.

Из-за туч вышло солнце, и настроение Финнигала тут же улучшилось, но совсем ненадолго. Люди начали возвращаться, они спускались с холмов, бросая мешки и что-то крича. Чтобы лучше их расслышать, Финнигал снял железный шлем.

– Бандиты! – разобрал он. – Их целые сотни, спасайся кто может!

Финнигал выругался и вызвал двадцатилетнего сержанта Празалиса. Солдат побежал за ним к кузнице Наннкумала.

– Собирайте мужчин! – приказал Финнигал.

– Вон они, бандиты! – крикнул Празалис, выхватывая меч, Финнигал быстро пошел по главной улице мимо старейшего дерева – гигантского дуба. Он увидел главаря бандитов – всадника в сверкающем нагруднике и шлеме. Увидев, что разбойники не собираются ни на кого нападать, перепуганные беженцы несколько успокоились. Празалис подошел к молодому капитану.

– Я посчитал, их сто три человека.

Железные Волки, держа наготове мечи, выстроились возле Финнигала. Когда бандиты приблизились, Финнигал понял, что сам смотрит на их главаря, разинув рот. Чем ближе он подъезжал, тем больше Финнигал удивлялся его сходству с Коннаваром! Невероятно! Даже глаза были как у короля: один зеленый, другой – золотисто-карий. Теперь Финнигал точно знал, что перед ним незаконнорожденный Бэйн. Ни один из изгнанников не обнажил меча. Лучники даже спрятали стрелы, боясь их намочить.

– Что вам здесь нужно? – прокричал Финнигал.

– Спокойно, капитан, – с улыбкой ответил Бэйн, – мы пришли вам помочь.

– Нам не нужна помощь подлых… Бэйн предостерегающе поднял руку.