Текст книги "История взлетов и падений"

Автор книги: Дэвид Фридман

18 февраля 1915 года Диксон устроил просмотр фильма «Рождение нации» в Белом доме для своего друга, тогдашнего президента США Вудро Вильсона, с которым они вместе учились в аспирантуре балтиморского Университета имени Джона Гопкинса. Это был первый в истории Белого дома кинопоказ, и фильм произвел на президента сильнейшее впечатление. «Это все равно что писать историю молнией, – сказал Вильсон о фильме. – И к моему глубочайшему сожалению, все это ужасная правда». Второе высказывание президента относилось не к зверской кастрации Гаса, а к его животной похоти, нацеленной на белую женщину; эту точку зрения на врожденную природу негров президент Вильсон, урожденный южанин с соответствующим темпераментом, вполне разделял с Диксоном. Историк Джон Хоуп Франклин свидетельствует, что вскоре Диксон устроил еще один приватный показ фильма для Эдварда Д. Уайта, председателя Верховного суда США. «Когда-то и я был членом клана, сэр», – сказал тот Диксону после просмотра, явно в знак одобрения всего, что делали и Гриффит, и сам Диксон.

Однако цензоры воспротивились чрезмерному насилию в «Рождении нации», поэтому на экраны вышла альтернативная версия фильма, в которой Сестричка бросалась с обрыва, лишь бы не угодить в лапы чернокожего изверга. Но и здесь сексуальная природа расизма – особенно в сцене, где члены ку-клукс-клана спасают Лилиан Гиш от насильственного брака с чернокожим политиком, – была не менее явной. Гриффит, не скрывавший своих взглядов перед журналистами, заявил, что своим фильмом он стремился «вызвать у белых женщин отвращение к мужчинам с темным цветом кожи». Эта мысль, сказал он, возникла у него в связи с ночными рейдами ку-клукс-клана. А это значит, что нация, рождение которой Гриффит прославляет в своем фильме, появилась на свет в оригинальной версии этого фильма, где кастрация Гаса воспевала способность белого человека – Гриффит наверняка бы употребил слово «долг» – преградить дорогу черному пенису.

Поскольку речь идет о психосексуальных вопросах такого масштаба, то неудивительно, что к ним обращались две самые видные фигуры в американской литературе XX века. В романе «Свет в августе» нобелевского лауреата Уильяма Фолкнера описывалась жуткая история Джо Кристмаса – белого человека, который однако же считает себя черным, так как его покойный отец предположительно был чернокожим. Мать Джо умерла при родах, и его воспитывал белый фермер, человек с садистскими наклонностями, которого Кристмас убил в драке, когда тот застал его в постели с белой женщиной. После этого Кристмас ведет жизнь бродячего негра. В конце концов он встречает старую деву, тоже белую, с которой у него завязывается роман, причем всякий раз, когда они занимаются любовью, она выкрикивает: «Негр! Негр!» Однако вслед за желанием приходит раскаяние, и она охладевает к их интимным отношениям, после чего решает «возвысить» его нравственность. Когда же Джо отказывается молиться вместе с ней, она делает неуклюжую попытку прикончить его. В этой схватке он случайно убивает ее и вновь бросается в бега. Когда слух о преступлении Джо разносится по округе, за ним организуют погоню, и толпа преследователей настигает его на ферме в Миссисипи. Один из них, Перси Гримм, смертельно ранит Джо. Но это еще не все.

Когда остальные вбежали на кухню, то увидели, что стол отброшен в сторону, а Гримм склонился над телом. Когда они подошли посмотреть, чем он занят, то увидели, что человек еще не умер. Когда же они поняли, что делает Гримм, одни из них издал придушенный крик, попятился к стене, и его стало рвать. Затем Гримм тоже отскочил назад и швырнул за спину окровавленный мясницкий нож.

– Теперь ты даже в аду не будешь приставать к белым женщинам! – сказал он.

По свидетельству Джона Б. Каллена, жившего в детстве по соседству с Фолкнером, сюжет романа был основан на реальных событиях, с кастрацией и линчеванием, которые случились в их родном городе в штате Миссисипи, когда Фолкнеру было одиннадцать лет, а сам Каллен был подростком. Жертвой этой незаконной расправы – а, по мнению Каллена, преступником, понесшим справедливую кару, – был чернокожий фермер Неле Пэттон, обвиненный в изнасиловании и убийстве белой женщины на ферме к северу от Оксфорда (штат Миссисипи). После ареста, писал Каллен, Пэттона поместили в местную тюрьму, где «с восьми вечера до двух часов ночи толпа [состоявшая из местных белых мужчин] долбила тюремную стену кувалдами и ломами, чтобы добраться до заключенного.

Когда толпа наконец ворвалась в тюрьму и сбила с камеры замок, Нелса… пристрелили, а его тело вышвырнули на улицу. Кто-то (не знаю, кто именно) отрезал у него уши, снял с него скальп и вырезал его мошонку… А после его повесили на суку ближайшего орехового дерева».

Местная газета «Лафайет каунти пресс» опубликовала тогда заметку с описанием бесславной кончины Нелса Пэттона, чей заголовок и подпись к нему звучали так: «ЧЕРНЫЙ ИЗВЕРГ ПЕРЕРЕЗАЛ ЖЕНЩИНЕ ГОРЛО/Его жертвой стала миссис Мэтти Макмаллен – она прожила после случившегося всего десять минут/Шерифы Хартсфилд и Посс бросаются в погоню, хватают убийцу и сажают в тюрьму/Толпа штурмует тюрьму и убивает головореза/Тюремщиков связали, и хотя ключей от камеры не нашлось, организованная толпа спокойно и решительно взяла ситуацию в свои руки».

В 1963 году писатель Джеймс Болдуин, который родился и вырос в негритянском Гарлеме, второй раз в жизни отправился на американский Юг. Он собирался оказать помощь активисту борьбы за гражданские права Джеймсу Формэну, агитировавшему чернокожих жителей сельских районов Алабамы участвовать в выборах. Спустя два года короткий рассказ Болдуина «Предстоящая встреча» был опубликован в сборнике его рассказов с одноименным названием. Когда герою этой истории, шерифу Джесси, чьим прототипом был шериф Биг Джим Кларк из города Сельма в штате Алабама, приходится иметь дело с демонстрантами, борющимися за гражданские права в небольшом городке на юге США, он вспоминает, как еще ребенком, сидя на плечах у отца, он стал свидетелем линчевания. Всего в одном абзаце Болдуин умудряется передать дух этой оргиастичной церемонии с ее нездоровой сексуальной подоплекой.

[Джесси] чуть повернул голову и увидел море лиц. Он смотрел на лицо матери. Ее глаза ярко блестели, а рот был приоткрыт: никогда еще он не видел ее такой прекрасной… Он ощутил небывалый прилив счастья. Он смотрел на висящее, смугло отсвечивающее тело – самый прекрасный и самый страшный предмет, какой он только видел в своей жизни. Один из друзей отца поднял руки – в них был нож… и тут, будто по сигналу, все стихли… Человек с ножом подошел к висящему телу. Вот он повернулся, улыбнулся. Теперь вокруг не было слышно ни звука… [Он] обхватил рукой органы ниггера, словно взвешивая их. В его руке они казались чем-то совершенно абстрактным – как взвешиваемый на весах кусок мяса, но только тяжелее, гораздо тяжелее и… такие здоровые, куда больше, чем у отца [Джесси]… таких больших он еще никогда не видел – и таких черных. Белая рука все больше оттягивала их, обхватывала, ласкала… И тут глаза умирающего уперлись прямо в глаза Джесси – на секунду, не дольше, – но ему показалось – прошел целый год. Джесси закричал, и тут же закричала вся толпа – сверкнуло лезвие ножа, сначала вверх, а после вниз, отсекая эту страшную штуку… И тут же толпа ринулась вперед, разрывая тело на части.

Через пару мгновений, когда Джесси утих, отец сказал ему: «Ну что я тебе говорил? Тебе уж точно будет не забыть такой пикник».

Лицо отца блестело от пота, но глаза были умиротворенными. Джесси любил сейчас своего отца, как никогда в жизни. Он чувствовал, что отец провел его через величайшее испытание, раскрыл ему невероятную тайну, которая станет ключом ко всей его дальнейшей жизни.

Впрочем, порой факты были еще ужаснее, чем вымысел. В 1932 году чернокожего батрака по имени Клод Нил обвинили в изнасиловании и убийстве Лолы Кэнниди, девочки-подростка, дочери его работодателя. Случилось это в округе Джексон сельского района Флориды. После ареста Нила отвезли в тюрьму городка Брутон в штате Алабама, по ту сторону границы штата, что должно было уберечь его от расправы. Однако той же ночью белые добровольцы из «комитета бдительности» похитили его оттуда. Похитители собирались просто передать его в руки членов семьи Кэнниди. Но наутро в газете «Игл» (Eagle), издававшейся в близлежащем городе Доутэн, штат Алабама, появился такой заголовок: «Во Флориде сожгут на костре негра насильника, захваченного в Брутонской тюрьме, изувечат и сожгут живьем в отместку за содеянное». После такого жуткого анонса на ферму Кэнниди явилось несколько тысяч человек, многие из которых распивали домашний самогон.

Члены «комиссии», которые привезли Нила на ферму, поняли, что, если они покажут его толпе, начнутся беспорядки. Поэтому они сами прикончили его в ближайшем лесу. А около часа ночи приволокли обнаженное тело Нила, привязанное за веревку к машине, к ферме Кэнниди. Отец Лолы трижды выстрелил ему в голову, после чего дети потыкали в труп заостренными палками, а взрослые несколько раз проехались по нему на машинах. Кто-то отрезал ему уши и пальцы – «на память». Когда взошло солнце, то, что раньше было телом Нила, висело на дереве у здания суда. Один предприимчивый местный житель сфотографировал его и потом продавал всем желающим открытки, по 50 центов за штуку.

Через десять дней после смерти Нила белый следователь, представлявший интересы NAACP, Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения, опросил некоторых членов комиссии, устроившей этот самосуд, которые с гордостью рассказали ему о своих действиях. Между тем, как было сказано в его отчете, последние часы жизни Клода Нила начались с того, что;

Они отрезали у него пенис. И заставили его съесть. Потом отрезали мошонку и тоже заставили съесть, а потом еще сказать, что было вкусно.

* * *

Шесть десятилетий спустя чернокожий американец вновь предстал перед комиссией белых сограждан, которых волновал его пенис. Много часов подряд эти белые мужчины слушали – многие с неподдельным ужасом – монолог одной женщины, жаловавшейся на непристойное поведение этого чернокожего мужчины, которое, по ее словам, она ничем не провоцировала и не поощряла. Она рассказала, как он хвастался размерами своего полового органа, сравнивая его с умопомрачительными гениталиями порнозвезды по имени Лонг Донг Силвер[126]126
  Этот сценический псевдоним переводится как «Длинный серебряный пенис». Считалось, что у актера, снимавшегося в 1970-е годы под этим псевдонимом в порнофильмах, длина пениса равнялась 18 дюймам (почти 46 см), однако позже было доказано, что он использовал для съемок специальный протез.


[Закрыть]. И вот теперь этот афроамериканец предстал перед специальной комиссией. Правда, в отличие от Клода Нила он не болтался на веревке – разве что, по его собственным словам, метафорически.

«С моей точки зрения, то есть с точки зрения темнокожего американца, – сказал этот человек, судья Кларенс Томас, сенаторам комиссии, рассматривавшей вопрос о его назначении членом Верховного суда США, – то, что здесь происходит, есть высокотехничное линчевание выбившихся в верхние слои общества чернокожих, которые… осмеливаются мыслить собственным умом… и предупреждение о том, что если кто не будет сгибаться в три погибели перед прежними порядками, то получит по полной программе. Нет, сегодня ты не будешь висеть на суку, но тебя линчуют, уничтожат, выставят на посмешище – и все это руками членов комиссии сената США».

12 октября 1991 года фотографии Кларенса Томаса, со стиснутыми от гнева зубами и мускулистым, как у борца, телом, облаченным в темный костюм, заполонили первые страницы практически всех американских газет. В последующие дни обвинение в сексуальном домогательстве, выдвинутое против него профессором Анитой Хилл, и горячее отрицание этого обвинения самим Томасом анализировались в передовых статьях американских газет, а также в гостиных и офисах по всей Америке. Это событие так широко освещалось средствами массовой информации, что на него отреагировали даже телевизионные комедийные шоу, обычно очень далекие от всяких политических дебатов. Комедийная зарисовка «Живыми красками», созданная афроамериканским комиком Киненом Айвори Вейэнсом, начиналась с эпизода, где актер, игравший роль Томаса уже после назначения его на пост верховного судьи, бегает за кофе для своих белых коллег. Когда же один из них интересуется его мнением по юридическому вопросу, Томас говорит; «Что вы скажете, то и я». Но потом актриса, игравшая роль верховного судьи Сандры Дэй О'Коннор, напоминает ему, что должность верховного судьи – пожизненная, так что он может расслабиться. Тогда Томас усаживается в кресло, водрузив ноги на стол, и отказывается выполнять любые поручения. Когда его спрашивают, чем вызваны такие перемены в его поведении, он говорит: «Пять минут назад я был всего лишь темнокожим судьей, назначенным нашим белым президентом Бобо. Теперь же я ваш наимрачнейший кошмар: черный судья, которого поддерживает влиятельный круг присяжных».

Создатели «Живых красок» точно «просекли» суть речи Томаса о «высокотехничном линчевании» – лучше большинства колумнистов из «Нью-Йорк таймс» или «Вашингтон пост». Практически все тогда сошлись во мнении, что вызывающая, но твердая позиция Томаса во время слушаний 11 октября принесла ему победу. Последующий опрос общественного мнения показал, что после этой речи число его сторонников среди афроамериканцев выросло с 54 процентов до 80, что тут же зафиксировали все ведущие информационные органы. Однако почти все они, с самого начала этого конфликта и до момента утверждения Томаса на посту верховного судьи, представляли эту тему как борьбу за общественное внимание между двумя социальными проблемами: расизмом и сексуальными домогательствами. Победа Томаса, постановили эти эксперты, показала, что в данном случае борьба с расизмом отодвинула борьбу с сексуальными домогательствами на второй план. На самом же деле история с Анитой Хилл и Кларенсом Томасом не была конфликтом расовых вопросов с сексуальными. Как верно догадались сценаристы комедийного скетча «Живые краски», этот конфликт касался того места, где секс и расовые проблемы в американской истории всегда пересекались. И этим местом был, конечно, черный пенис.

Именно этот орган и все, что он символизирует, был главной мишенью обвинений со стороны Аниты Хилл. Во время официального разбирательства слово «пенис» прозвучало больше 10 раз, что было бесспорным рекордом для слушаний по утверждению на пост верховного судьи – а может, и для любой публичной акции, когда-либо имевшей отношение к сенату США. Хилл свидетельствовала, что когда в 1981 году она начала работать под руководством Томаса в Министерстве образования, он часто переводил разговор с рабочих тем на обсуждение «порнографических материалов», звездой которых был «человек с очень крупным пенисом… [по имени] Лонг Донг Силвер», с которым Томас «сравнивал свой [собственный] пенис». За этим последовали предложения встретиться в нерабочей обстановке, сказала Хилл, на что она ни разу не согласилась.

Это примечательное свидетельское показание на самом деле свидетельствовало о более значимом явлении – непреходящей роли черного пениса как определяющего момента в истории американской культуры. Ведь если Анита Хилл говорила правду, то ее обвинения не просто изменяли наши представления о судье Томасе; они срывали с него маску добропорядочности. Тогда оказывалось, что под личиной высокообразованного и совершенно цивилизованного юриста скрывается на самом деле тот самый чернокожий, которого всегда страшилась белая Америка: гиперсексуальный монстр с гигантским пенисом, каким он изображался веком ранее в статье «Генитальные особенности негра». Если все это было правдой, то Томас не был ни юристом, ни законником. Он был примитивным существом, который похвалялся единственной вещью, вызывавшей у белых американцев зависть и ненависть, – своим огромным пенисом. Ситуация усугублялась тем, что у него имелась белая жена, преданно сидевшая у него за спиной во время всех этих слушаний. Ее показали на всех телеэкранах Америки – кошмар, которого так боялся Д. У. Гриффит, стал реальностью.

Этот образ не мог не впечатлить Анну Девер Смит. Драматург и лауреат различных премий, она, как и миллионы американцев, была прикована к экрану телевизора во время кушаний дела «Хилл против Томаса». Ее пылкая заинтересованность претворилась в один из самых ярких эпизодов пьесы под названием «Личности, зеркала и искажения», написанной и сыгранной ею вскоре после утверждения Томаса в должности. «В какой-то момент камера, показывавшая до этого Аниту Хилл, переключилась на общий план членов комиссии, – говорила Смит в своей пьесе, – и было видно, как на какое-то мгновение Оррин Хэтч и Стром Тэрмонд[127]127
  В 1991 году сенатору Строму Тэрмонду было 90 лет. В 1948 году он был кандидатом в президенты США с программой, которая закрепляла сегрегацию и неравенство между белыми и неграми. В одном из предвыборных выступлений Тэрмонд сказал: «В армии, дамы и господа, не хватит солдат, чтобы заставить нас, южан, отказаться от сегрегации, допустить черных в наши кинотеатры, наши бассейны, наши дома и наши церкви». Правда, в 1970-е годы он первым из южных политиков изменил свои взгляды и стал выступать за интеграцию. А после смерти Тэрмонда в 2003 голу оказалось, что у него есть «цветная» дочь 78 лет, которую родила прислуга-негритянка в доме его родителей. Семья Тэрмонда признала ее своей родственницей.


[Закрыть] переменились в лице, услышав, что она говорит. И тогда всем стало ясно,

 
что, даже не желая себе в этом
признаться, эти двое поняли – она говорит правду.
И тут же в умах этих белых мужчин
промелькнула догадка,
что их дружелюбный дядюшка Том,
когда он уходит домой
и запирает за собой дверь,
на самом деле тот еще жеребец!
Ведь известно, что у дядюшки Тома есть пенис,
и, возможно, очень даже большой,
согласно всему, что сказала Анита,
так что теперь в их ряды
жеребец затесался,
и что хуже —
с ним одна из их женщин!»
 

Однако если образ черного пениса оказался достаточно мощным, чтобы трансформировать Томаса, он мог бы сделать то же самое с Анитой Хилл. Любое обвинение в том, что он будто бы похвалялся перед ней размерами своего пениса, заявил Томас сенатору Хэтчу во время слушаний, раздувало «в сознании людей расистские стереотипы и расовую нетерпимость». Вымыслы «о половых органах чернокожих и их размерах, – сказал Томас, – использовались против самих чернокожих столько, сколько я живу на белом свете». Лично ему подобные обвинения причинили больше вреда, сказал Томас, «чем что бы то ни было в его жизни. Меня не изувечил ку-клукс-клан… Но меня глубоко травмировало это слушание».

Обвинив Аниту Хилл в фальсификации ложных, надуманных обвинений против него и его пениса – и связав эти обвинения с ку-клукс-кланом, – Томас добился качественной трансформации своей оппонентки: он «обесцветил» Аниту Хилл и «вывел за рамки ее собственной расы», превратив мягкую и воспитанную чернокожую женщину, университетского профессора, в истеричную белую невротичку, обвиняющую его в изнасиловании, – преступлении, которое на протяжении нескольких мрачных десятилетий американской истории каралось ритуальной кастрацией.

Полемика между сенатором Хэтчем и судьей Томасом на тему расовых стереотипов стала гарантией того, что линчевания – ни высокотехничного, ни какого другого – на сей раз не случится. В любом случае члены юридической комиссии сената США, все как один белые, стремились подчеркнуть, что на дворе был не 1891-й, а 1991 год. И когда в 22 часа 34 минуты 11 октября сенатор Бидден закрыл заседание комиссии, ее вердикт был очевиден. Кандидат на пост верховного судьи, оказавшийся на грани политического краха, возродился прямо из пепла. На выходе из помещения, где проходили слушания, сенатора Хэтча остановила корреспондент Национального общественного радио Нина Тотенберг.

– Сенатор, вы только что спасли его задницу, – сказала она Хэтчу.

– Неправда, Нина, – ответил этот республиканец из Юты, – свой зад он спас сам.

О чем оба они в тот момент наверняка подумали, но что ни один из них не мог озвучить, так это то, что с самого начала речь шла о спасении совсем не задней части тела.

* * *

Если Кларенс Томас заставил Америку посмотреть в глаза своим подсознательным страхам касательно черного пениса, то Роберт Мэпплторп просто взял и ткнул тот же самый орган ей в лицо – как вид искусства. Начиная с 1980 года обнаженные портреты темнокожих мужчин, которые делал этот выдающийся фотограф, стали выставлять в музеях и галереях США, Канады, Японии и Европы – под восторженные рукоплескания таких авторитетных изданий, как «Нью-Йорк таймc», «Артфорум», «Арт ин Америка», «Тайм» и «Ньюсуик». В 1986 году издательство «Сент-Мартинс Пресс» выпустило альбом этих фотографий под названием «Черная книга». Этот изысканно отпечатанный и прекрасно продуманный альбом свидетельствовал о безупречной элегантности. Обнаженные черные тела редко можно было увидеть в такой подаче – или даже просто увидеть. Среди 134 фотографий, собранных Констанс Салливэн в каноническом издании «Обнаженное тело: фотографии 1850–1960 годов», нет ни одного портрета черного мужчины.

Избирательный взгляд Салливэн был частью прочно устоявшейся западной традиции. Ведь и Гегель, и Ницше отказывали неграм в чувстве эстетики. Оба писали, что чернокожие не способны ни создавать красоту, ни вызывать чувство прекрасного. Но если наследники подобной точки зрения – арт-истеблишмент двадцатого столетия – соглашались с тем, что тело чернокожего мужчины слишком безобразно, чтобы быть эстетическим объектом, то Роберт Мэпплторп так не считал. На нескольких фотографиях в «Черной книге» он поставил своих чернокожих моделей на настоящий пьедестал; на других они имитируют позы спортсменов-олимпийцев из Древней Греции. Мэпплторп и раньше вызывал противоречивые споры своими фотографиями геев и садомазохистов. Однако портреты чернокожих мужчин с огромными членами превратили его в самого скандального художника своего времени.

В июне 1989 года, через три месяца после смерти Мэпплторпа от СПИДа, ретроспективный показ его работ в вашингтонской галерее «Коркорэн»[128]128
  Самый крупный частный музей в Вашингтоне, где выставляется американское искусство. Основан в 1869 году на средства банкира Уильяма Коркорэна.


[Закрыть] был отменен буквально накануне открытия. Поскольку выставку частично финансировал Национальный благотворительный фонд искусств (NEA), споры вокруг нее – подобно слушаниям по делу Хилл и Томаса – докатились до сената США[129]129
  Слушания в сенате состоялись о связи с тем, что NEA частично финансируется из федеральных средств, то есть из налогов. Большинство налогоплательщиков выступает против использования федеральных средств для финансирования «неуместного искусства». Творчество Мэпплторпа – лишь одни пример такой цензуры.


[Закрыть], где сенатор Джесси Хелмс в пух и прах раскритиковал каталог выставки, а само творчество Мэпплторпа назвал «порнографией»[130]130
  Его особый гнев вызвали две фотографии – негра с эрегированным членом в костюме-тройке и голенькой трехлетней девочки. Хелмс (1921–2003), считающийся сегодня – отцом неоконсерватизма в США, был фигурой крайне влиятельной; как сенатора от «табачного штата» Северная Каролина его поддерживали крупнейшие табачные компании.


[Закрыть]. Когда чуть позже выставка открылась в Центре современного искусства в Цинциннати (штат Огайо), местная полиция арестовала директора музея по обвинению в распространении непристойностей. Последовавшее в сентябре 1990 года судебное слушание получило широчайшее освещение в прессе – сам собой возник международный форум, в рамках которого многие эксперты и деятели искусства обсуждали проблемы художественной цензуры, свободы творчества, фотографии как жанра искусства и порнографии как причины преступного поведения[131]131
  Директора музея в Цинциннати судья обвинил в сводничестве и в использовании малолетних детей в порнографических целях. Присяжные оправдали его, однако вскоре он был уволен с поста директора, с ним развелась жена, а его детей без конца третировали одноклассники. Все это легло в основу фильма «Непристойные картинки» (Dirty Pictures), снятого в 2000 году.


[Закрыть].

Главным камнем преткновения в этом судебном процессе стала фотография под названием «Портрет мужчины в полиэстеровом костюме». Это был не просто портрет мужчины, каковы бы ни были ваши взгляды на свободу творчества и/или допустимые границы этой свободы. По данным биографа Мэпплторпа Патриции Моррисроу, этот образ, который многие считают шедевром фотографа, родился, когда его будущий темнокожий любовник решил показать ему костюм-тройку, приобретенный им в бытность военным моряком во время службы в Южной Корее. «Мэпплторп мгновенно обратил внимание на недостатки в крое, – писала Моррисроу, —

и, уговорив владельца костюма выступить в качестве модели, специально подчеркнул халтурное отчество швейной работы, сделав так, что большой палец левой руки «моряка» указывал как раз туда, где шов на пиджаке резко обрывался. «Разве пристало ниггеру носить такой наряд?» – пошутил Мэпплторп, показывая эту фотографию одному из приятелей».

Мэпплторп скадрировал фотографию так, что ее верхний и нижний край отсекают от тела все, что находится выше шеи и ниже колен. Полы пиджака у модели распахнуты как театральный занавес, а из расстегнутой ширинки выглядывает необрезанный черный пенис. Этот орган лишь частично возбужден, но это только подчеркивает его исключительную длину и диаметр. Он грузно свисает – тяжелый, мясистый, гнетущий, с проступающими венами. В отличие от героев фотографий Мэпплторпа, исследующих мир садомазохизма, мужчина в костюме из полиэстера ничего не делает. Он просто есть, и все. Его массивный черный пенис пробуждает одновременно и восторг, и страх, намекая на первобытную и чуть ли не животную сексуальность, которую не в силах скрыть ни один костюм – ни из полиэстера, ни из тонкой кашемировой шерсти. Все это дает потрясающий эффект, замешанный на плотской органике[132]132
  В 1980-е Мэпплторп, уже будучи признанным мастером, много фотографировал обнаженную натуру и цветы (особенно орхидеи). «Мужской член и, например, цветок равно изящны. Есть люди, которые не могут это признать. Для меня же это очевидно…» – говорил Мэпплторп. И еще: «Мне никогда не нравилась фотография сама по себе. Но я обожаю сфотографированный объект».


[Закрыть]. В книге «Игры на краю пропасти» арт-критик Артур С. Дэнто пишет, что эта фотография «является наглядной иллюстрацией выражения «ходить по краю». Она «держит зрителя в напряжении, вынуждая его балансировать между красотой и опасностью. Она и должна шокировать»[133]133
  «Терпеть не могу это слово – «шокировать», – говорил Мэпплторп. – Я просто стремлюсь выявить неожиданное. То, чего я сам еще не видел. Подвернулась возможность сделать такие вот «шокирующие» фотографии, я и сделал. Это был мой долг».


[Закрыть]. Триста лет американских фобий и фантазий – целая история, отмеченная линчеваниями, кастрациями и параноидальным страхом перед фаллическим превосходством чернокожих, – все это выражено в одном будоражащем, незабываемом и очень политическом произведении искусства. «Хотите отрезать этот пенис? – словно вопрошает эта фотография. – Тогда вам понадобится очень большой нож».

Безымянный и безликий чернокожий оказался у всех на виду, чтобы сказать правду обо всех своих чернокожих собратьях и о сексуальности в ее первичной, органичной и необузданной форме. Это область вне морали и запретов; сфера эротического помешательства, которая и восхищает, и ужасает белую Америку. У ворот в эту мифическую вселенную стоит такой вот чернокожий парень – природное воплощение бесконечной потенции. Пусть белый человек идет от рассудка, словно говорит рожденный Мэпплторпом образ; мужчина с темной кожей явно следует посылу гениталий.

То, что у мужчины в полиэстеровом костюме не было головы – а стало быть, и мозга, – лишь подчеркивало очевидную «истину» этого произведения: он черный, у него огромный черный пенис, а значит, сам он – огромный черный пенис. Тридцатью годами ранее Франц Фанон уже выразил эту мысль на страницах своей книги (см. выше): всякое интеллектуальное достижение предполагает потерю в сексуальной сфере – и наоборот. «Представить роденовского Мыслителя с эрекцией – какая шокирующая мысль», – писал Франц Фанон в книге «Черная кожа, белые маски». А вот представить негра с эрекцией много проще, поскольку белые не относятся к неграм как к равным по интеллекту. Напротив, когда белый человек видит негра, писал Фанон, для него «существует уже не сам негр, а лишь его пенис; темнокожего человека затмевает его собственный орган. Он уже не человек. Он просто пенис». И именно огромный черный пенис, как писал за полвека до Фанона американский врач Уильям Ли Хауэрд, делает любые попытки окультурить негра совершенно абсурдными.

До Мэпплторпа эта визуальная идея – что суть негров сфокусирована в черных гениталиях – выражалась так же сильно лишь однажды, в начале XIX века. В то время восторг белого человека перед черным пенисом (равно как и его страх) достиг своего апогея. Образцы мужских гениталий отсекали, исследовали, хранили в банках с формалином – все это было вполне привычным. А вот «живая» демонстрация превосходства африканских гениталий перед европейскими была для белого человека слишком травматичной. В итоге эту «вполне научную» мысль решили вывести на сцену в виде чернокожей женщины.

В первые десятилетия XIX века Саартье Баартманн, которую чаще звали просто Сарой Бартман, демонстрировали почти голой во многих театрах Европы под именем «Готтентотской Венеры», притом что слово «готтентот» было синонимом нахождения в самом низу «великой цепи существования» – теории, активно муссировавшейся Чарльзом Уайтом и другими учеными. О том, что на этой лестнице развития Саартье, а с ней и все черные африканцы, стояла чуть ли не на одной ступеньке с человекообразными обезьянами, свидетельствовали ее гениталии, особенно так называемый готтентотский передник (гипертрофированное развитие больших и малых половых губ), а также сильно выраженные симптомы стеатопигии (чрезмерно развитых, откляченных ягодиц, которые тогда называли готтентотскими).

После смерти Баартманн в возрасте 25 лет Жорж Кювье, постоянный секретарь Французской академии наук и ведущий теоретик по вопросам происхождения рас, тщательно исследовал ее тело. И вот что интересно – девять из шестнадцати страниц в отчете Кювье посвящены сексуальной анатомии Баартманн: от ее знаменитых половых губ до «упругой, сотрясающейся массы» ягодиц и обезьяноподобного строения таза. А вот мозгу ее ученый отвел всего один абзац. Впоследствии Кювье изготовил анатомический препарат половых органов Баартманн для демонстрации в Музее человека в Париже. При этом, как пишет Сандор Л. Гилман в книге «Сексуальность: иллюстрированная история», он преследовал вполне конкретную цель – документально подтвердить сходство строения гениталий «у особей, находящихся на низшей ступени развития», и «орангутангов – самого развитого вида человекообразных обезьян». Как и все африканцы, Саартье Баартманн была низведена до уровня собственных половых органов.

Точь-в-точь как это случилось с «Портретом мужчины в полиэстеровом костюме». Вот почему эта фотография вызвала бурную реакцию среди негритянской интеллигенции, как, впрочем, и среди прокуроров, сенаторов и специалистов по первой поправке к конституции США. «Пенис представлен здесь как главное отличительное свойство черного мужчины, а это классический расовый стереотип, воссозданный и поданный как произведение искусства, – писал афроамериканский эссеист Эссекс Хэмпхил, обсуждая проблематику шедевра Мэпплторпа. – Для человека с черным цветом кожи смотреть на эту фотографию без ощущения того, что тебя используют, превращая в некий объект, практически невозможно».

В конечном счете такими же оказались и чувства реального человека, позировавшего Мэпплторпу для этой фотографии. Мэпплторп познакомился с Милтоном Муром в сентябре 1980 года. По свидетельству Морриероу, у Мэпплторпа случилось тогда, по его словам, нечто вроде «тропической лихорадки»: почти все вечера он проводил в одном из баров Манхэттена, популярном среди черных гомосексуалистов. Кожа негра, ее текстура, рассказывал потом Мэпплторп критикам и искусствоведам, то, как она мерцает на черном фоне, подчеркивая строение мышц, – во всем этом была своя неотразимая эстетика. А вот близким друзьям Мэпплторп жаловался, что у чернокожих существует обратная зависимость между размером члена и объемом мозга. По его признанию, он был тогда в поиске «СуперНиггера» – человека, в котором примитивная мужественность совмещалась бы с генитальной мощью гориллы. (По всем этим пунктам Мэпплторп заблуждался не меньше Чарльза Уайта.)

То, что белая Америка превратила по ходу истории в фобию, Мэпплторп превратил в фетиш. Однако, в отличие от фрейдовских трактовок, это не было подменой сексуального удовлетворения. Этот фетиш был настолько генитальным, насколько это вообще возможно. В глазах Мэпплторпа, рассказывал Морриероу друг фотографа Уинтроп Иди, «огромный черный член» обладал неотразимой притягательностью. Другой его друг однажды слышал, как Мэпплторп описывал идеальный черный пенис так детально, что даже назвал точные размеры уретрального отверстия на его головке. Мало кто осознает, как упорно Мэпплторп искал идеальный образчик огромного черного пениса. По словам Иди, «он обследовал не одну тысячу».