Текст книги "История взлетов и падений"
Автор книги: Дэвид Фридман
Жанр:
Культурология
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)
В 384 году Августин переехал из Карфагена в Медиолан (Милан), где его могла ожидать престижная карьера в имперской администрации, если бы ему удалось завести нужные связи. Его мать Моника, уже обратившаяся в христианство, нашла ему невесту двенадцати лет, чья семья была близка к миланскому епископу Амвросию. Августин согласился на этот брак. Его любовница вернулась в Африку (в Карфаген). Августину надо было подождать два года, пока его невеста из хорошей семьи не достигнет совершеннолетия, однако, будучи «рабом похоти», как он впоследствии сам себя именовал, Августин взял новую любовницу. Он обожал сексуальное удовлетворение, но в то же время ненавидел себя за эту слабость[56]56
Тем временем грехи мои умножились. Оторвана была от меня, как препятствие к супружеству, та, с которой я уже давно жил. Сердце мое, приросшее к ней, разрезали, и оно кровоточило. Она вернулась в Африку, дав Тебе обет не знать другого мужа и оставив со мной моего незаконного сына, прижитого с ней. Я же, несчастный, не в силах был подражать этой женщине: не вынеси отсрочки (девушку, за которую я сватался, я мог получить только через два года), я, стремившийся не к брачной жизни, а раб похоти, добыл себе другую женщину, не в жены, разумеется. Болезнь души у меня поддерживалась и длилась, не ослабевая, и даже усиливаясь этим угождением застарелой привычке, гнавшей меня под власть жены (Исповедь VI:25).
[Закрыть].
В результате он испытал откровение, сравнимое разве что с тем, которое выпало на долю святого Павла, – открытие веры. Находясь в саду, Августин вдруг услышал невесть откуда детский голос, повторявший: «Возьми и читай! Возьми и читай!» Августин истолковал это как божественное веление. Под рукой у него оказался Новый Завет, послания апостолов, и, открыв его на первой попавшейся главе, он прочел: «…будем вести себя благочинно, не [предаваясь] ни пированиям и пьянству, ни сладострастию и распутству, ни ссорам и зависти; но облекитесь в Господа нашего Иисуса Христа, и попечения о плоти не превращайте в похоти». Так в один миг ему были явлены и проблема и решение. Августина вскоре крестил епископ Амвросий, знаменитый проповедник, восхвалявший достоинства девственной жизни. Новый Августин, ставший впоследствии епископом Гиппона, провел немало времени в раздумьях о том, прежнем Августине. Отчего он был бессилен перед силой похоти? Августин нашел ответ на это в Книге Бытия. И то, что он в дальнейшем проповедовал, привело к переоценке западного представления о пенисе на все последующее тысячелетие.
Прозрение Августина было тавтологично: он был бессилен управлять собственным пенисом, поскольку был бессилен. Свобода выбора есть лишь иллюзия. Правом Адама по рождению, вслед за Сотворением мира, было право на свободу, которую Августин определял как способность повиноваться Господу, однако Адам презрел сей дар, поскольку возжелал «свободу творить беззаконие» (то бишь творить грех, поступать греховно). Грехопадение Адама лишило его потомков свободы выбора – то есть, по Августину, свободы не грешить. Главным воплощением этого обстоятельства, писал Августин, является «непослушание члена». После того как Адам и Ева пренебрегли запретом Бога и отведали запретный плод, у них появилось два новых ощущения: они устыдились собственной наготы и ощутили необузданное сексуальное влечение. «И мы стыдимся того же самого, что заставило их самих устыдиться, когда они прикрыли свои чресла, сделав себе опоясания», – писал Августин. Это «то же самое» – не что иное, как спонтанная эрекция.
С точки зрения Августина, пенис был для каждого мужчины тем же, чем пятнадцать веков спустя стала рука доктора Стрейнджлава в черной комедии Стэнли Кубрика – органом, который не просто восставал, но делал это сам собой, по своему хотению[57]57
Одним из героев сатирического фильма «Доктор Стрейнджлав, или Как я перестал бояться и полюбил бомбу» (1963) был «эксперт по стратегии», доктор Стрейнджлав, выходец из нацистской Германии, который не мог управлять своей правой рукой: та «сама собой» вскидывалась в нацистском приветствии. (Между тем и вправду существует сложное психоневрологическое расстройство под названием «синдром чужой руки», когда одна или обе руки действуют сами по себе, вне зависимости от желания хозяина.)
[Закрыть]. «Это наказание за первородный грех, – писал Августин, – это чума и клеймо за грехи наши тяжкие: ибо
До грехопадения Адам и Ева не шли на поводу у секса: размножение было для них волевым актом, «подобно тому, как человек управляет ногами во время ходьбы». Однако после изгнания из рая люди перестали управлять эрекцией, и это стало для них мукой. «Порой желание приходит незванно, – писал Августин в труде «О граде Божьем». – А иной раз оно покидает задыхающегося от страсти любовника, и, хотя ум его горит желанием, тело его холодно». Для древних греков или римлян эрекция была подобна ускорению сердцебиения: она была непроизвольной, на нее не влияли ни хула, ни хвала. Но для Августина и причиной, и следствием первородного греха была похоть – соответственно, эрекция была одновременно и симптомом, и болезнью. Таким образом, Августин единолично, одним махом изменил саму природу нашего отношения к пенису: священный скипетр превратился в жезл дьявола. Такое не удавалось еще никому.
«Всякий обязательно порочен и телесен через Адама», – писал Августин. И активным началом, передающим это «позорное клеймо» из поколения в поколение, была сперма. Такое «ошеломляющее доказательство», как назвала его историк Элейн Пейгелс в своей книге «Адам, Ева и Змей», было призвано раз и навсегда установить: «всякий человек рождается со скверной». Этим утверждением Августин расшатывал сразу два столпа христианской веры: что все божественное творение является праведным и что человеку дана свобода воли. Один из первых отцов церкви, высказывавшийся на эту тему, говорил, что христианство было хорошо тем, что признавало автономию тела. Сексуальность была диким, необузданным зверем, тогда как церковь выступала в роли укротителя. Христиане-девственники вовсе не были «бесполыми», как заявляли насмехавшиеся над ними язычники. Ведь сексуально активные мужчины всего лишь завоевывали безвольных женщин, тогда как христиане-девственники усмиряли нечто куда более сильное и опасное – собственный пенис.
Молодой итальянский епископ Юлиан из Экланума (386–455) подверг подобный пересмотр раннехристианского учения об изначальной праведности человеческой природы резкой критике. Он написал открытое письмо, оспаривавшее идеи Августина, в котором утверждал, что тот заблуждался в отношении первородного греха (по Юлиану, никакого физически передаваемого наследственного фактора, который бы осквернял природу человека, не существовало), в отношении свободы воли (потому что на самом деле люди отвечают за свои поступки), а также в отношении пениса. «Господь создал тело человека, – писал Юлиан, – разделил его пол, вылепил его гениталии, наделил его любовью, через которую соединяются тела, вложил в семя силу и управляет его тайной природой – Бог ничто не создал порочным». «Правильно, – парировал Августин, – Бог здесь ни при чем – во всем виноват Адам!» То, что Юлиан восхвалял как «животворящий огонь», Августин презрительно именовал «дьявольским возбуждением плоти».
Эти теологические дебаты, насыщенные ядовитыми выпадами и личными нападками, были не менее серьезными и жаркими, чем политические дискуссии, которые сегодня можно увидеть на канале Си-эн-эн в программе «Перекрестный огонь» (Crossfire), – и продолжались они двенадцать лет, до самой смерти Августина. Августин поносил «слабоумие» Юлиана, его «тщеславие» и «безумие». Юлиан же, превосходившим своего оппонента в умении вести полемику, наэывал Августина «вождем задворок», «тем, кого лишь африканцы принимают за философа», «хрипящим старым хрычом» и даже «ревущим глашатаем ослов». И все же Римская католическая церковь, в конце концов, встала на сторону хрипящего и ревущего пустынника-деревенщины – епископа Иппонийского, причисленного впоследствии к лику святых.
С современной точки зрения, победа Августина представляется триумфом медицинского маркетинга с небольшой добавкой протофрейдизма. Сперва он объявил, что человек исполнен похоти и скверны, что он источает порочную субстанцию – сперму, а после провозгласил святую церковь Великим Врачевателем Души. Страждущих Августин утешал – мол, вы тут ни при чем. Во всем виноваты ваш прародитель Адам (которого, конечно, соблазнила Ева) и пенис, которым вы не способны управлять. Да, вы страдаете, говорил Августин, но знайте, что ваша боль и ваши страдания имеют смысл, к тому же, Божьей милостью, они не вечны. Ирония достижений Августина заключается в том, что его победа опровергает его же собственную веру в беспомощность человека. Ведь этот новообращенный христианин одной лишь своей силой воли сделал общепринятыми свои личные убеждения – убеждения человека, пришедшего к Богу в зрелом возрасте и погрязшего в борении с собственным членом, который виделся ему проводником греховного экстаза и возбуждал в нем ненависть к себе.
Как пишет Элейн Пейгелс, начиная с V века негативные взгляды Августина на эрекцию, сперму и естественную природу человека стали «доминирующими в западном христианстве, как католическом, так и протестантском, и повлияли на всю западную культуру в целом, христианскую и не только». Его теория Сотворения мира и грехопадения Адама, которую поначалу исповедывали лишь маргинальные секты, легла в основу нашего интеллектуального и культурного мировоззрения.
Сам же пенис перешел в иную ипостась. Если те, кто строил египетские пирамиды и Парфенон в Афинах, почитали его как тайную пружину жизни, если прежде племя, обитавшее в пустынях Ближнего Востока и давшее миру идею единобожия и идею прихода Мессии, поклонялось ему как божественному началу, то теперь этот священный скипетр низвергли с пьедестала и изъяли из западного культурного лексикона. Вместо него миру явился жезл дьявола – искусителя и совратителя человечества.
* * *
«В английском языке с его изысканным лингвистическим богатством существует различие между такими понятиями, как «голый» (naked) и «обнаженный» (nude), – писал историк Кеннет Кларк. – Быть голым значит быть лишенным одежды, и это слово подразумевает… смущение. А вот слово «обнаженный» не несет в себе в культурной речи какой-либо неприятной окраски. Скорее оно рождает в уме образ гармоничного и уверенного в своей привлекательности преображенного тела».
Идея обнаженного тела возникла в Древней Греции. Христианство же вернулось к понятию «голый». Как эстетический образ тело человека не утратило своей силы, однако смысл его в корне изменился. После победы идеологии Августина тело стало считаться проклятием, «облачением, которое человек был обречен носить со дня грехопадения, – писал историк Майкл Кеймил, – при этом неспособность контролировать тело свидетельствовала о человеческой греховности, а его увядание и разрушение – о близости смерти».
Средневековые изображения Адама и Евы отражают этот сейсмический сдвиг в людском сознании. Не считая Иисуса, мучеников-христиан, подвергавшихся пыткам, и горевших в аду грешников, лишь Адама и Еву дозволялось изображать без одежды. Однако тела их, в миниатюрах или на иллюстрациях в Библии, никак нельзя назвать зерцалами божественного совершенства, как это было в классический греко-римский период. Нет, отныне это объекты стыда и позора. И нет у обнаженного человека более позорной части тела, чем пенис. На средневековом рисунке, хранящемся во Французской Национальной библиотеке, изображен первый человек, только что созданный Богом, у которого попросту нет пениса. На словах же эта идея была не менее ясно высказана одной из женщин-мистиков XIII века, сестрой Мехтхильдой из Магдебурга. Пенис не был причиной первородного греха, писала она, он был лишь результатом грехопадения.
Их тела (то есть Адама и Евы] не могли быть греховными, поскольку Господь не создал у них срамных членов… Но когда они ели запретный плод, их тела позорно обезобразились, став такими, какими мы знаем их сегодня. Если бы Святая Троица создала нас столь уродливыми, у нас бы не было причины испытывать стыд.
Эта запись была сделана около 1275 года, когда изображения пениса практически отсутствовали в западном искусстве уже почти восемьсот лет. Подобное «отрицание тела в христианском искусстве, как полный отход от эстетических стандартов Античности, – пишет профессор Кеймил в книге «Готический кумир», – стало одним из важнейших поворотных пунктов в истории Запада». Даже на пике итальянского Ренессанса, через двести с лишним лет после вышеприведенного высказывания, когда художники снова стали изображать обнаженную натуру, Микеланджело убедился на собственном опыте, сколь переменчивы могут быть взгляды людей в этой области. В 1504 году во Флоренции толпа забросала камнями его обнаженного Давида. А еще через тридцать лет, когда великий мастер закончил свою колоссальную фреску «Страшный суд» в Сикстинской капелле, папа Павел IV повелел другому художнику «подмалевать» изображение, чтобы скрыть обнаженные мужские пенисы.
В средневековой Европе пенис был практически невидим, однако выкинуть его из головы оказалось сложнее. Дьявольский жезл стал навязчивой идеей христианской церкви, о чем можно судить по особому виду литературы, известной как «пенитенциалии». В этих руководствах для исповедников, возникших в VI веке в Ирландии, описывались правила поведения достойного христианина – в особенности в том, что касалось его пениса. Пенитенциалии отталкивались от идеи Августина о греховности секса, приносившего удовольствие. «Уд при сем возбраняется» – это выражение встречалось в пенитенциалиях на каждом шагу. Слово «уд» означало «пенис», а «при сем возбраняется» относилось к любому сексуальному акту, который не был направлен на продолжение рода.
Нарушителей этого правила подвергали наказанию, которое выражалось в отказе от причащения, соблюдении долгих постов, продолжительных периодах воздержания от всяких плотских удовольствий, а иногда и публичной порке. Длительность наказаний за каждое прегрешение говорит сама за себя: в английских пенитенциалиях за прерванный половой акт (так называемый коитус интерруптус) назначалось наказание сроком в десять лет, за анальный секс – пятнадцать лет, за оральный же секс полагалось пожизненное наказание. («Всякий, кто оскверняет свои уста семенем человеческим, совершает самый тяжкий грех», – утверждал Теодор Кентерберийский.) Однако в тех же пенитенциальных сборниках за преднамеренное убийство полагалось наказание сроком всего на семь лет. По-видимому, церковь и в самом деле считала пенис куда более изуверским орудием преступления, чем, скажем, тесак.
Не все теологи разделяли эту точку зрения. Пьер Абеляр (1079–1142), один из наиболее проницательных умов средневековой церкви, посвятил ранние годы своей карьеры борьбе с подобными установками. Но, в конечном счете, история самого Абеляра скорее лишь подтвердила учение Августина и даже, что еще более удивительно, Оригена. Логик по образованию, Абеляр критиковал как нелогичные все преграды на пути половых сношений в браке. «Ни одно из естественных плотских удовольствий нельзя объявлять грехом, – писал он, – равно как нельзя винить кого-то в том, что он испытывает восторг от наслаждений, которые он не может не испытывать в определенных ситуациях». Абеляр говорил, что от начала времен сексуальные отношения и прекрасная пища (а как же иначе, ведь он был французом) были естественным образом связаны с получением удовольствия; именно так это и задумал Господь. Идеи Абеляра подвергались резким нападкам, что не было для него неожиданностью. Но нападению подверглось и его тело, и вот этого он наверняка не ожидал.
Кое-кто скажет, что он заслужил и то и другое. Дело в том, что в 1118 году Абеляр стал учителем прекрасной Элоизы, племянницы Фульбера, каноника собора Парижской Богоматери. Во время уроков, как позднее писал сам Абеляр, «рука моя чаще тянулась к ее груди, нежели к ее книге».
Чтобы возбуждать меньше подозрений, я наносил Элоизе удары, но не в гневе, а с любовью, не в раздражении, а с нежностью, – и эти удары были приятней любого бальзама. Что дальше? Охваченные страстью, мы не упустили ни одной из любовных ласк с добавлением и всего того необычного, что могла придумать любовь. И чем меньше этих наслаждений мы испытали в прошлом, тем пламенней предавались им и тем менее пресыщения они у нас вызывали[59]59
Петр (Пьер) Абеляр. Истории моих бедствий. Литературные памятники./ Перевод с латинского В. А. Соколова и Н. А. Сидоровой. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1959.
[Закрыть].
Через некоторое время Элоиза родила ребенка. Любящих тайно обвенчал кипящий от гнева Фульбер, а затем они были разлучены. (Абеляр был монахом, однако он еще не был посвящен в сан, так что, по законам того времени, имел право жениться. Все же он настаивал, чтобы женитьба его была тайной, так как иначе пострадала бы его карьера учителя в церковной среде.) В результате каждый из них отправился к себе домой, и Элоиза вернулась к дяде-канонику. Однако, когда Абеляр узнал, что там с нею плохо обходятся, он похитил Элоизу и отвез ее в монастырь в Аржантеле, неподалеку от Парижа. Тогда ее дядя, Фульбер, а также «ее родные и близкие еще более рассвирепели, думая, что я их грубо обманул и посвятил ее в монахини, желая от нее отделаться», – писал позднее Абеляр. «Придя в сильное негодование, они составили против меня заговор, и однажды ночью, когда я, ничего не подозревая, спал в отдаленном покое моего жилища, они с помощью моего слуги, подкупленного ими, отомстили мне самым жестоким и позорным способом, вызвавшим всеобщее изумление: они изуродовали те части моего тела, которыми я свершил то, на что они жаловались».
Абеляр конечно же был в ярости. Не только из-за усекновения возможности своей половой жизни, но и из-за потенциальной утраты души. Как и все, кто читал Ветхий Завет, Абеляр прекрасно знал, какое презрение выказывалось по отношению к евнухам «пред лицом Божьим». Однако по прошествии двенадцати лет всем предстал другой Абеляр, человек с совершенно иным отношением к пенису. Он писал Элоизе, которая уже давно была монахиней, убеждая ее
…помнить о милости Господа к нам… о мудрости, с которой он воспользовался самим грехом и милосердно оставил без внимания нашу нечестивость, чтобы совершенно оправданной раной в единственной части моего тела он мог исцелить две души… Тогда божественная милость скорее очистила меня от этих гнусных частей, чем лишила их… что же еще было исполнено, как не удаление отвратительного несовершенства ради сохранения совершенной чистоты?
Вот какими словами ознаменовался краеугольный момент в деле демонизации пениса. Великий либеральный логик Абеляр осознал логичность собственной кастрации.
* * *
Церковь, однако, по-прежнему пребывала в замешательстве от силы мужской потенции. И ни в чем это замешательство не проявилось более очевидно, чем в учении Ватикана о том, что мы сегодня называем либидо. Блуд (то есть секс, вызываемый похотью) считался смертным грехом, однако для того, чтобы его предотвратить, церковь призывала супругов к совокуплению. Какой бы абсурдной ни казалась нам сегодня такая постановка вопроса, средневековым теологам это различие виделось вполне рациональным. Совокупление в браке считалось безгреховным, поскольку предполагалось, что в нем отсутствует похоть. Ведь его целью было не удовольствие, а следование заповеди Господа «плодиться и размножаться». Ирония судьбы здесь заключалась в том, что в результате церковь превратилась в диагностический центр по выявлению мужской половой дисфункции. Если похоть внутри Ватикана была общественным врагом номер один, то следующим по счету врагом была импотенция.
В «Декретуме» Грациана, сборнике канонического права, изданном в 1140 году, импотенция была объявлена причиной, позволяющей признать брак недействительным. Грациан настаивал, чтобы супруги, которых затронет подобное несчастье, продолжали жить вместе «как брат и сестра». Если это было невозможно, то жена могла вторично выйти замуж, тогда как для страдающего импотенцией мужчины этот путь был закрыт. Когда же преемники Грациана в католической церкви перестали вести споры о том, сколько ангелов могут одновременно танцевать на кончике иглы, они завели дискуссию на другую тему, а именно: можно ли позволять жениться евнуху? «Да!» – заявлял теолог Пьер де ля Палюд, но только если тот способен к эрекции, может проникнуть в вагину и эякулировать в нее. «Нет!» – возражал Уильям Пагула, который, однако, настаивал на том, чтобы брак оставался законным, даже если мужчина был кастрирован уже после брачной церемонии.
Но В одном почти все средневековые священнослужители были единодушны: мужей, которые не выполняли своих супружеских обязанностей, надлежало подвергать дотошному осмотру, какие бы жестокие или странные методы при этом ни использовались. Например, в ходе «испытания холодной водой» член мужа погружали в ледяную воду, после чего определяли, насколько сжались вены на его мошонке. Стоит ли удивляться, что после одного такого обследования врач отмечал, что пенис мужчины «был такого же размера, как у двухлетнего мальчика». Еще более унизительным, если только это возможно, было другое обследование, во время которого женщина (а для этого привлекали только тех, кто был известен своей «честностью») обнажала перед обвиняемым мужчиной свои груди, целовала его, ласкала, поглаживала его пенис – в общем, делала все возможное, чтобы добиться у испытуемого эрекции, – как правило, в присутствии его жены и священника.
Иногда церковные суды прибегали к процедуре, известной под названием «конгресс» или «соитие», что было частью процесса аннулирования брака на основании обвинения в импотенции. Насколько нам известно из труда «Chirurgia Magna» («Большая хирургия»), написанного в XIV веке врачом Ги де Шолиаком, супружеской паре, подвергавшейся подобной процедуре, целью которой было добиться успешной пенетрации, что позволило бы не расторгать брак, приходилось «возлежать вместе по нескольку дней» в присутствии «замужней матроны, привычной к подобным вещам». Эта матрона, как писал де Шолиак, «должна предлагать им различные специи и ароматические вещества и травы, она должна их утешать, растирать их подогретыми маслами, массировать обоих супругов около камина, заставлять их разговаривать друг с другом и обнимать друг друга. После чего она должна сообщить врачу все, что видела» (как видно, не все виды нью-эйдж терапии сексуальных расстройств зародились в Калифорнии)[60]60
Нью-эйдж (англ. New Age, буквально: «новая эра») – движение за возрождение духовности, возникшее после Второй мировой войны и достигшее наибольшего расцвета в 70-е годы XX века. Название движения произошло от его ориентации на приход Новой Эры, Эры Водолея, в начале двадцать первого века.
[Закрыть].
Из иллюстрированного манускрипта той эпохи ясно видно, насколько унизительной была такая процедура. На рисунке изображена матрона, докладывающая врачу о своих изысканиях, но там же присутствует и бедный муж, которого обвиняют в импотенции: он стыдливо свесил голову на грудь, а его одежду разводят в разные стороны две женщины (одна, по-видимому, его супруга, а вторая – матрона), обнажая для врачебного осмотра его крошечный, обмякший пенис. Как пишут историки Томас Бенедек и Дженет Кьюбинек, во Франции на подобных «конгрессах» порой присутствовало до пятнадцати человек. Неудивительно, что позже один из немецких врачей издевательски отзывался об этой процедуре, так как она «превращала помещение суда в конюшню, где обычно спаривают лошадей».
Видимо, ни одному из тех мужчин, которых в эпоху позднего Средневековья подвергали процедуре «конгресса», не посчастливилось встретить врача, знакомого с трудами Константина Африкана[61]61
Его прозвали так, поскольку родом он был из Карфагена, находившегося в то время под властью арабов. Он первым перевел с арабского труды знаменитых древнегреческих врачей Гиппократа и Галена. Он также переводил работы еврейского врача Исаака Соломона бен Иераэля и персидского врача Али ибн-аль-Аббаса.
[Закрыть] (1020–1087), врача и монаха XI века, посвятившего себя предотвращению и лечению импотенции. Переведя арабские труды по медицине на латынь – арабские же труды были, в свою очередь, переводами древнегреческих трактатов, – Африкан дал Западу новый свод знаний, собранный в двух больших трактатах – Liber Pantegni («Свод всех медицинских искусств») и Viaticum («Справочник для путешествующих»). Именно они стали основой медицинской европейской практики на протяжении последующих четырех веков. Шестая книга в справочнике для путешествующих называлась De Coitu («О совокуплении»). В ней Африкан перечислял десятки «блюд и трав, которые вызывают желание и хорошо воздействуют на импотентных мужчин», отмечая, что «некоторые из них мы испытали на себе». Один рецепт даже удостоился особого упоминания автора как «удивительно стимулирующий».
Возьмите мозги тридцати самцов воробьев и настаивайте их в течение очень долгого времени в стеклянной посудине. Затем возьмите такое же количество жира, окружающего почки только что забитого козла, и растопите его на огне, после чего прибавьте мозги воробьев и столько меду, сколько может понадобиться, все это хорошенько перемешайте в посудине и варите до тех пор, пока эта смесь не затвердеет. Затем сделайте из нее пилюли размером с лесные орехи и давайте пациенту перед сношением.
Африкана интересовали не только вопросы улучшения эрекции. Он также пытался расшифровать скрытые физиологические процессы, которые были с ней связаны, притом что сам он находился под большим влиянием древнегреческого понятия pneuma (буквально это означает «дыхание» или «ветер», однако в данном контексте этим словом обозначался живой дух внутри любого человека). «Когда в печени возникает аппетит, – писал Африкан, – сердце создает дух, который… заполняет пустоты внутри пениса и делает его твердым и негнущимся». Эрегированный пенис заполняется не кровью, решил этот монах, но воздухом, духом – и эта точка зрения будет господствовать почти пять столетий. Восхитительное доказательство непреходящего и всеобъемлющего влияния Африкана можно найти в «Кентерберийских рассказах» Чосера. Там герой «Рассказа купца» крайне недоброжелательно отзывается об этом враче-монахе, обзывая его такими словами, как «проклятущий монах», «сводник» и «жалкий продавец любовных напитков».
Однако самый удивительный пример интереса средневековой церкви к проблемам сексуальности, пожалуй, являет собой труд так называемого Петра Испанца. На самом деле речь идет о португальском священнике, который изучал теологию в Париже, а затем стал профессором медицины в Сиене. Там он сочинил комментарий к труду Африкана под названием Quaestiones super Viaticum, где задавался, в частности, таким вопросом: «Кто испытывает больше удовольствия во время соития – мужчины или женщины?» (И отвечал на него так: у мужчин больше «качество» удовольствия, тогда как у женщин больше «количество».) Это исследование на целых семь веков опередило эксперименты по измерению наслаждения при половом акте, которые проводили Уильям Мастерс и Вирджиния Джонсон, подключая к испытуемым всяческие датчики, лампочки и проводки. В другом своем труде – Thesaurus Pauperum, который, по-видимому, был самым популярным медицинским трудом XIII века, – Петр описывал тридцать четыре рецепта афродизиаков и пятьдесят шесть составов для улучшения мужской потенции. Но что делает исследования Петра Испанца особенно интересными, так это тот факт, что в 1276 году его избрали Папой Римским Иоанном XXI. К несчастью для дальнейшей судьбы западных сексуальных исследований, всего через девять месяцев после вступления в должность он погиб, когда на него обрушился потолок в библиотеке.
Было ли это делом рук божьих? Знамением свыше? Современник папы Иоанна XXI Альберт Великий (1193–1280), теолог и схоласт, вполне мог так подумать. Ведь именно он, будущий святой и учитель церкви, составил чуть ли не бесконечный список медицинских причин, по которым излишняя потенция пагубна для человека. Одним из доказательств этой теории была слышанная им история о монахе, который, «навестив одну красавицу и возымев к ней похоть шестьдесят шесть раз» за одну ночь, наутро был найден мертвым. (А кто бы на его месте выжил?) Тело несчастного монаха подвергли вскрытию, обнаружив, что его головной мозг усох до размеров граната. «Это признак того, – решил Альберт, – что коитус истощает мозг». Он также утверждал, что за людьми, которые часто занимаются сексом, все время следуют собаки. «Собаки любят запахи и следуют за трупами, а ведь тело того, кто слишком много совокупляется, приближается к состоянию трупа по причине большого количества гнилого, разлагающегося семени».
Каждый средневековый теолог знал, что сперма – это зло. Однако в сочетании с верой в то, что приспешники дьявола имеют половые отношения с людьми, сперма приобретала еще более худший статус: она становилась дьявольским семенем. Церковники, правда, так и не дали ответа на вопрос, мог ли дьявол или его исчадия производить семя сами, и если да, то каким образом. Ватикан утверждал, что дьявол и демоны не были созданиями из плоти и крови, а были бестелесными потомками оступившихся ангелов, которые после своего падения стремились совокупляться с людьми. Эти демоны внедряли в умы людей греховные желания: похоть, ярость, насилие – все это было делом рук нечисти. Демоны были сильны, и все же было непонятно, как им удавалось оплодотворять людей. Считалось, что демоны собирали семя тех, кто занимался мастурбацией или практиковал прерванный половой акт. Но все же главным источником человеческого семени у демонов была якобы сперма преступников, казненных через повешение. Специалисты-демонологи настаивали на том, что умерших мужчин следует хоронить как можно скорее, чтобы дьявол не успел выдоить из трупов семя. Многие также верили, что труп, не преданный земле, испускает семя в виде пара или тумана, подобно цветочной пыльце, которую демоны собирают и используют по назначению.
Ответ на вышеупомянутый вопрос был наконец получен благодаря усилиям лучшего ученика Альберта Великого Фомы Аквинского в его трудах Quaestiones Quodlibetales и Summa Theologica. Демоны принимали форму женщины, известную как суккубус, писал Фома Аквинский, а семя они получали у мужчин, обманывая их, соблазняя своими женскими формами и вынуждая совокупляться с ними. Позже тот же самый демон принимал вид мужчины, или инкубуса, и использовал выкраденное семя для оплодотворения женщин. (Вы обратили внимание на женоненавистничество в рассуждениях Фомы Аквинского?) Из всех источников, перечисленных доминиканскими монахами из Германии Генрихом Крамером и Якобом Шпренгером в их знаменитом руководстве для охотников за ведьмами Malleus Maleficarum – «Молоте ведьм», никого они не цитируют так часто и с таким пиететом, как Фому Аквинского. Ведь именно он объяснил, почему Господь дал дьяволу «магическую власть» над пенисом – большую, чем над любым другим человеческим органом. «Он [Фома Аквинский] учит, что первичное склонение к греху, через которое человек делается рабом дьявола, происходит в каждом из нас еще в момент зачатия», – писали Крамер и Шпренгер. (Кстати, здесь Фома Аквинский лишь пересказывает своими словами Блаженного Августина.)
И все же именно Фома Аквинский упрочил и увековечил демонизацию пениса, которую начал Августин и чей пик пришелся на один из самых страшных периодов в европейской истории. Зигмунд фон Ризлер, немецкий историк, исследовавшим период «охоты за ведьмами» в Баварии, когда на кострах были сожжены тысячи таких женщин, как Анна Паппенхаймер, писал, что «обвинители обосновывали [свои действия], ссылаясь на авторитет Фомы Аквинского. Читая доводы, приводимые обвинителями в качестве доказательства своей позиции, всякий раз видишь, что лишь идеи Фомы Аквинского носили характер четкой доктрины, непреложного принципа». Фома Аквинский со своим учением о демонизированном семени и об оплодотворенных им женщинах – «этот «Ангелический Врач», этот святой, этот ученый монах-доминиканец – несет прямую ответственность, – писал фон Ризлер, – за массовую истерию «охоты на ведьм», охватившую весь христианский мир».
