Текст книги "Тринадцать часов"

Автор книги: Деон Мейер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц)

5

На улицах сплошные пробки. На то, чтобы добраться от Лонг-стрит до Бёйтенграхт, ушло целых пятнадцать минут. Машины ползли в гору бампер к бамперу. Гриссел допил сладкий кофе. На кофе он продержится некоторое время, а потом надо бы что-нибудь съесть. И быстренько написать Карле по электронной почте, хотя вряд ли получится. Придется ждать до вечера. Ладно, проклятый ноутбук целую неделю отказывался подключаться к Интернету; можно подождать еще несколько часов. Карла не обидится; он с самого начала не справлялся с дурацкой машиной. Откуда ему было знать, что бывают ноутбуки и без встроенного модема? Свой ноутбук он приобрел по баснословно низкой цене на аукционе для полицейских – там распродавались краденые вещи, не востребованные владельцами. Карла в Лондоне, и Грисселу хотелось постоянно знать, как она там. Как дела у его Карлы, которая специально уехала за границу, чтобы «разобраться в самой себе», прежде чем решать, чем она будет заниматься дальше?

Интересно, каким образом работа горничной в лондонском отеле помогает разобраться в себе?

На подключение к Интернету он потратил еще пятьсот рандов. Пришлось купить проклятый модем и подключиться через провайдера. Потом Гриссел три часа провисел на телефоне, слушая наставления мастера из группы техподдержки. Настройка нужных параметров превратилась в настоящий кошмар. Прошел еще час, прежде чем он смог отправить Карле сообщение через Microsoft Outlook Express: «Это я. Как дела? Я скучаю по тебе и волнуюсь за тебя. Читал в „Бургере“ статью о том, как ведут себя молодые южноафриканцы в Лондоне: в основном напиваются и буянят. Не поддавайся чужому влиянию…»

Набирая первое письмо, Гриссел понял, что клавиатура не приспособлена для письма на африкаансе, где немало букв с надстрочными знаками.

«Милый папочка!

Я устроилась в отель „Глостер-Террас“, недалеко от Мраморной Арки. Район приличный, Гайд-парк совсем рядом. Работаю уборщицей. Моя смена с десяти утра до десяти вечера, шесть дней в неделю. Выходной понедельник. Не знаю, надолго ли меня хватит, работа нудная и тяжелая, и платят не очень много, но это хотя бы что-то. Все остальные уборщицы – девушки из Польши. Когда я говорю, что приехала из Южной Африки, все как одна удивляются: „Но ведь ты же белая!“

Папа, ты ведь знаешь, пить я не буду ни за что…»

Последняя фраза обожгла его, точно каленым железом. Дочь напомнила ему о том, что он натворил. Карла ни за что не станет пить, потому что ее отец – алкоголик, разбивший семью. Да, он одержал победу над собой и уже сто пятьдесят шесть дней не пьет, но прошлое не изменишь. Он не знал, как ответить дочери; он понял, что допустил бестактность, грубую ошибку, и ее никак нельзя загладить. Он ответил Карле только через два дня. Поделился радостью от покупки велосипеда. Похвастал, что теперь служит в Главном управлении уголовного розыска Западной Капской провинции. Карла порадовалась за него: «Папа, как хорошо! Наверное, твоя работа гораздо интереснее, чем моя. Я работаю, сплю и ем. Разве что в выходной, в понедельник, осмотрела Букингемский дворец…»

Постепенно их переписка наладилась. Они обменивались письмами раза по два в неделю. Послания где-то по четыре-пять недлинных абзаца. Гриссел все больше и больше втягивался в переписку, с нетерпением ждал ответов дочери. Сначала ему лишь хотелось узнать, как она живет, но потом появился интерес и писать самому. В течение дня он прикидывал, о чем будет писать: не забыть рассказать Карле о том, об этом. Слова придавали его незначительной жизни некоторый вес.

Но неделю назад ноутбук неожиданно не захотел выходить в Интернет. И даже компьютерный гений из отдела техподдержки, который наставлял его по телефону, неожиданно растерялся. Его окончательный вердикт обескураживал:

– Придется вам отнести ноутбук туда, где вы его покупали!

Но как последовать такому совету? Гриссел купил ноутбук на аукционе-распродаже краденых вещей…

Вечером в пятницу после работы он столкнулся в подъезде с Чармейн Уотсон-Смит, соседкой из сто шестой квартиры. Чармейн уже давно отпраздновала свое семидесятилетие. Тихая старушка с пучком седых волос. Одинокая, щедрая, жизнерадостная. Чармейн знала почти всех жильцов – в том числе и то, какая у кого профессия.

– Как ваша дочь? – осведомилась Чармейн.

Гриссел поделился с ней огорчением: компьютер не работает, и невозможно обмениваться письмами.

– А знаете, возможно, мне удастся найти человека, который вам поможет.

– Кто он такой?

– Подождите денек-другой.

Вчера, в понедельник, в полседьмого вечера, он гладил в кухне, когда к нему в дверь позвонила Белла.

– Тетушка Чармейн попросила меня взглянуть на ваш компьютер.

Гриссел и раньше сталкивался возле дома с молодой женщиной в сером офисном костюме безобразного покроя. Она жила в соседнем подъезде и возвращалась примерно в одно время с ним. Он почти не замечал ее, помнил только короткие светлые волосы и очки. В руках соседка сжимала портфель. В конце дня она всегда выглядела усталой.

Увидев соседку у себя на пороге, Гриссел едва узнал ее: она показалась ему красавицей. Настораживал лишь портфель, который она прижимала к бедру.

– О… входите! – Он выключил утюг.

– Белла ван Бреда. Я из шестьдесят четвертой квартиры. – Видимо, ей было так же неловко, как и ему.

Гриссел быстро пожал протянутую руку. Ладонь у нее оказалась маленькая и мягкая.

– Бенни Гриссел.

После работы Белла ван Бреда успела переодеться в джинсы и красную блузку. Гриссел заметил, что она накрасила губы ярко-красной помадой. Глаза за линзами очков смотрели застенчиво, но полные, чувственные губы Гриссел оценил сразу.

– Тетушка Чармейн у нас… – Гриссел запнулся, подыскивая нужное слово, – настоящий сыщик!

– Знаю. Но она – прелесть. – Белла разглядела ноутбук, лежащий на рабочем столе в кухне. Другого стола у него в квартире не было. – Этот компьютер?

– Д-да… – Гриссел включил ноутбук. – У меня Интернет не работает… отключился, и все. Вы разбираетесь в компьютерах?

Они стояли рядом и ждали, пока ноутбук загрузится.

– Я работаю в отделе техподдержки, – ответила она, ставя портфель на пол.

– Вот как…

– Многие считают, что это мужская работа.

– Нет, что вы… Мне совершенно все равно, лишь бы человек разбирался…

– В чем, в чем, а в компьютерах я разбираюсь. Можно? – Она показала на ноутбук.

– Да, пожалуйста. – Гриссел придвинул ей барный стул. Белла уселась перед воплощением искусственного интеллекта.

Гриссел исподтишка разглядывал ее. Какая стройная фигура! Раньше она казалась ему настоящей толстухой, но, наверное, все дело в уродливом костюме, а может, в ее лице. Такое круглое лицо подходит более полной женщине.

Гриссел определил на глазок возраст соседки: лет двадцать восемь. Он ей в отцы годится.

– Вы так подключаетесь? – Она ткнула в иконку на рабочем столе.

– Да.

– Можно войти в меню?

Гриссел не сразу понял, о чем она толкует.

– Да, пожалуйста.

Белла щелкнула мышью, посмотрела в монитор, ненадолго задумалась и сказала:

– Похоже, вы случайно изменили IP-адрес назначения. В нем не хватает одной цифры.

– Вот как…

– Номер у вас где-нибудь записан?

– Кажется, да… – Он вытащил из буфета целлофановый пакет, в который складывал все инструкции к бытовой технике, и принялся рыться в бумажках. – Вот… – Он ткнул пальцем.

– Так и есть! Видите, восьмерки не хватает. Должно быть, вы ее стерли. Такое случается довольно часто… – Белла набрала номер, щелкнула мышью, и вдруг модем ожил и, как всегда, жалобно запищал.

– Чтоб мне провалиться! – Гриссел был потрясен до глубины души.

Белла рассмеялась.

Потом он предложил ей выпить кофе. Или чай ройбуш – его любила Карла.

– Больше у меня ничего нет.

– Спасибо, выпью кофе.

Когда Гриссел ставил чайник, она сказала:

– Вы сыщик!

Гриссел ответил вопросом:

– Что тетушка Чармейн вам обо мне не рассказала?

Понемногу они разговорились, может, лишь потому, что впереди у обоих маячила перспектива одинокого вечера. Без всякой задней мысли – Бог свидетель! – он отнес кофе в гостиную. Он твердил себе: по возрасту он годится ей в отцы. Но… какие у нее губы! Он успел заметить и безупречную кожу, и пышный бюст, который, как и лицо, как будто принадлежал другой, более полной женщине.

Бенни и Белла вели светскую беседу; разговор то и дело буксовал. Ведь они были совершенно чужими друг другу людьми, которым не с кем поговорить вечером в понедельник…

Они пили растворимый кофе с сахаром и искусственными сливками. А потом Гриссел совершил большую ошибку. Машинально взял верхний компакт-диск из стопки и поставил в CD-плеер на ноутбуке. Больше не на чем прослушать музыку. Правда, у него имеется переносной «сони», но его можно слушать только в наушниках.

Белла удивилась:

– Вы любите Лизе Бекман?

– Да, очень люблю, – ответил Гриссел в порыве откровенности.

В глазах у Беллы сверкнули искорки, она словно заново что-то разглядела в нем.

Диск Лизе Бекман он купил после того, как услышал по радио в машине песню «Мой любимый». Голос певицы – страстный и вместе с тем ранимый – тронул его за живое. И мелодия тоже понравилась. Гриссел оценил и аранжировку, и аккомпанемент. Он пошел в магазин и купил диск. Он слушал его на своем переносном плеере «Сони», прикидывая, как аккомпанировал бы на бас-гитаре. Ему очень понравились стихи. И не только. Сочетание слов, музыки и голоса вызывало ощущение счастья и грусти. Гриссел не помнил, когда в последний раз музыка вызывала в нем такие чувства, такую тоску по неведомому. И когда Белла ван Бреда спросила, любит ли он Лизе Бекман, он впервые за много времени получил возможность излить душу. Вот почему у него и вырвалось: «Да, очень люблю». Он ответил пылко, от всего сердца.

– Хотелось бы и мне так петь, – вздохнула Белла, и Гриссел, как ни странно, понял, что она имела в виду. Он испытывал такое же желание: петь о жизни во всех ее проявлениях так же проникновенно, глубоко и… так же принимать жизнь. Сам он не умел относиться к жизни так, как лирическая героиня Лизе Бекман. Отвращение – вот что он испытывал чаще всего. Трудно объяснить, откуда у него постоянное омерзение и раздражение по отношению ко всему, и прежде всего к самому себе.

– Я понимаю, – признался Бенни.

Вскоре они разговорились. У них нашлось множество тем для обсуждения. Белла рассказала ему о себе. Он рассказал о своей работе. Уголовный розыск – настоящий кладезь разных историй об интересных делах, дураках свидетелях, причудах сослуживцев. Белла призналась, что хотела бы открыть собственную фирму, и ее глаза зажглись страстью и воодушевлением. Гриссел по-хорошему позавидовал ей. У нее есть мечта. А у него ничего нет. Только так, фантазии. Но о них никому не расскажешь. Их можно ворочать в голове, бренча по вечерам на гитаре. Например, приковать Тёнса Йордана наручниками к микрофону и приказать: «А ну, пой, да не одну песню, а все подряд!» И чтобы соло на гитаре исполнял Антон Ламур, а он, Бенни, подыгрывал на басе… Эх, они бы такое устроили! А еще Грисселу хотелось познакомиться со Скалком Яубертом и задать ему единственный вопрос: «Чувак, как ты ухитряешься играть на бас-гитаре, словно она встроена тебе в голову?»

Или, может быть, создать собственную группу, квартет. Петь старые блюзы. Роберта Джонсона, Джона Ли Хукера или настоящий старый рок-н-ролл – Берри, Домино, Рикки Нельсона, раннего Элвиса…

Мечты вихрем проносились в голове, пока он слушал Беллу. Около десяти она пошла в туалет. Потом вернулась и села на диван. Он вышел из кухни, где мыл посуду, и спросил:

– Еще кофе?

Они оказались очень близко друг к другу, и она отвела глаза в сторону, но на губах появилась едва заметная лукавая улыбка. Она прекрасно поняла, куда он клонит, и как будто не возражала.

Поэтому он ее поцеловал.

Сидя в пробке и обливаясь потом в душной машине, Бенни вспоминал вчерашний вечер. Вначале он не испытывал особой страсти. Близость стала естественным продолжением их разговора. Их потянуло друг к другу от тоски, оба жаждали утешения – как в песне Лизе Бекман. Два одиноких человека, нуждающиеся в ласке. Они долго целовались, а потом встали и прильнули друг к другу. Гриссела снова поразила ее стройность. Белла отошла от него, присела на диван. Он подумал: сейчас она скажет, что с нее хватит. Но она сняла очки и аккуратно положила их на пол. Без очков ее темно-карие глаза показались какими-то беззащитными. Он сел рядом; они снова поцеловались. Она сняла бюстгальтер, и он ахнул, увидев ее роскошную грудь… Сидя на жаре в машине, Гриссел вспоминал ее тело – мягкое, теплое, шелковистое, ласковое. Он помнил ее неспешную настойчивость… Потом они лежали рядом, на диване. Приподнявшись, он заглянул ей в лицо и прочел в ее глазах такую же бесконечную признательность, какую ощущал и сам. Признательность за то, что они оказались вместе, за то, что все вышло так замечательно – нежно и без спешки.

Что толку грызть себя, подумал Гриссел. Им было хорошо. Значит, все правильно…

В настоящее его вернул звонок мобильника. Должно быть, Деккер недоумевает, где застрял его наставник. Но на экране высветилось имя Анна, и у Гриссела екнуло сердце.

Ее спасло падение.

Она инстинктивно побежала вверх, по крутым ступенькам, которые поднимались на склон горы. Она бежала между высокими, увитыми плющом стенами. Неожиданно она оказалась на узкой, извилистой тропинке. И вдруг впереди замаячила громадная Столовая гора: крутые каменистые склоны, густые заросли, широкие уступы, овраги. Беглянка поняла, что совершила ошибку. Здесь, на склоне, они непременно найдут и схватят ее. Ее швырнут на землю, как Эрин, и перережут ей горло.

Она заставляла себя двигаться в гору. Назад она не оглядывалась. Подъем отнимал последние силы. Колени подгибались, голова кружилась, словно ее организм постепенно отравлялся нервно-паралитическим ядом. Наверху справа показалась станция фуникулера. Солнце бликовало на стеклах кабинок; видны были и люди – маленькие, совсем крошечные. Они находились так близко и вместе с тем так ужасно далеко… Если бы только добраться до них! Нет, склон слишком крутой, люди далеко, ей ни за что не добраться доверху.

Тропа впереди раздваивалась. Она побежала налево. Через сорок шагов тропа неожиданно закончилась, и беглянка оказалась на краю каменистого оврага. От неожиданности она споткнулась и полетела вниз. Она закрыла голову руками. Больно ударилась плечом, перекатилась на бок. Подбородок саднило. Она оцарапала руки. Но больше всего ей не хватало воздуха. Легкие как будто ссохлись. Она задышала – часто, неглубоко. Сначала она вообще захрипела, как раненый зверь, и тут же в страхе задержала дыхание. Они не должны ее услышать! Сначала вдохи давались с трудом. Постепенно дыхание восстановилось, сделалось ровнее. На дне оврага тек ручей; опустив голову, она заметила расщелину, которую вода вымыла под огромной скалой за несколько сотен лет. Расщелина небольшая, узкая, но в ней можно отлежаться.

Извиваясь, как змея, с трудом перебираясь через круглые, обточенные водой валуны, цепляясь за камни окровавленными руками, она поползла вниз. Наверху, над головой, послышался топот. Ее преследователи! Где они? С рюкзаком на спине она не помещалась в расщелине под скалой. Время на исходе; они вот-вот заметят ее! Она привстала, повела плечами… Рюкзак не снимался. Беглянке пришлось расстегнуть карабин на животе. Она стащила с плеч лямки – сначала правую, потом левую, с трудом заползла в расщелину и втащила за собой рюкзак. В трех метрах от нее трое сильных молодых людей перепрыгнули пересохшее русло ручья. Беглянка затаила дыхание. На камень закапала кровь с подбородка. Она легла и зажмурилась, словно так могла стать невидимой для них.

Гриссел нажал кнопку «Прием вызова»:

– Здравствуй, Анна.

При воспоминании о вчерашней ночи сердце у него ушло в пятки.

– Бенни, нам с тобой надо поговорить.

Не может быть, это невозможно! Как она узнала…

– О чем?

– Обо всем, Бенни. Ты сегодня вечером свободен?

Обо всем? По телефону трудно разобрать интонацию.

– Да, наверное. Где поговорим? Мне приехать домой?

– Нет. Наверное, лучше… куда-нибудь сходить, поужинать.

Господи! Это еще что?

– Хорошо. Куда?

– Не знаю. Давай на Канал? Там есть итальянский ресторанчик…

– В какое время тебе удобно?

– В семь.

– Хорошо, Анна. В семь так в семь.

– До свидания, Бенни. – Без дальнейших разговоров жена отключилась. Как будто он допустил какую-то оплошность.

Гриссел продолжал сидеть, прижимая телефон к уху. Водитель стоящей сзади машины нетерпеливо гуднул. Гриссел понял, что должен двигаться вперед. Он переключил передачу и прополз несколько метров вперед. «Обо всем, Бенни». Что это значит? И почему не дома? Может, ей просто хочется куда-то сходить. Вроде свидания. Но когда он сказал: «Хорошо, Анна. В семь так в семь», она тут же попрощалась, словно злилась на него.

Неужели она все-таки каким-то образом узнала, что произошло вчера? А если она побывала у его квартиры, у его двери? Она, конечно, ничего не видела, но могла услышать… В порыве страсти Белла вскрикивала. Ее крики возбуждали его. А если Анна в самом деле услышала?

Но она ни разу не приходила к нему на съемную квартиру. С чего бы ей явиться туда вчера? Чтобы поговорить?

Конечно, нет ничего невозможного. Она могла что-то подслушать, а потом подождать, увидеть, как Белла выходит, и… Но, если она что-то видела и слышала, зачем ей предлагать встретиться и вместе поужинать?

Нет. Может быть.

Если она знает… Ему конец. Теперь он отчетливо это понял. Но она, скорее всего, ничего не знает.

6

Браунлоу-стрит удивила Гриссела, потому что район Тамбурсклоф вообще-то считался богатым кварталом. Но здесь всю улицу занимали старые дома в викторианском стиле. Все разные. Одни недавно отремонтированы, другие совсем обветшали. Одни скромные, рассчитанные на две семьи, с общей стеной. А рядом, на склонах, – величественные особняки. Дом номер сорок семь оказался внушительным трехэтажным красавцем с верандами, балконами, металлическими перилами, украшенными причудливой резьбой, кремовыми стенами и окнами с зелеными деревянными ставнями. Лет десять назад дом явно отремонтировали, но сейчас он снова нуждался во внимании.

Гаража при доме не оказалось. Гриссел остановился на улице, за черным «Мерседесом SLK-200» с откидным верхом, двумя патрульными машинами и белым «ниссаном» с эмблемой ЮАПС на дверце. Под эмблемой черными буквами было написано: «Социальная служба». На той стороне стоял микроавтобус отдела экспертно-криминалистической службы. Толстый и Тонкий. Наверное, примчались сюда прямо с Лонг-стрит.

На крыльце топтался констебль в форме. Гриссел показал ему свое служебное удостоверение.

– Инспектор, вам придется обойти дом с той стороны. Гостиная – место преступления, – предупредил констебль.

Гриссел удовлетворенно кивнул.

– По-моему, они до сих пор в кухне, сэр. Зайдете с черного хода и сразу их увидите.

– Спасибо.

Он обошел дом кругом, окинул взглядом садик. Хозяева не слишком заботятся о растениях. Деревья и кустарники старые, чахлые. В некоторых местах настоящие непроходимые заросли. Зато отсюда отлично видна Львиная голова.

У двери черного хода дежурил еще один констебль. Гриссел снова достал из бумажника удостоверение и показал его.

– Инспектор вас ждет.

– Спасибо! – Гриссел вошел в подсобку, где стояла стиральная машина, толкнул внутреннюю дверь и очутился в кухне. За столом сидел Деккер; в руках он держал кружку с кофе, перед ним на столе лежали блокнот и ручка. Все его внимание было приковано к сидящей напротив цветной толстухе с красными от слез глазами, в бело-розовом фартуке поверх платья. В руках она комкала носовой платок. Она была такой толстой, что Гриссел затруднялся определить ее возраст на глаз.

– Франсман… – позвал Гриссел.

Деккер с недовольным видом вскинул голову.

– Бенни! – Опомнившись, он добавил: – Входи. – Широкоплечего цветного красавца, высокого и сильного, с мужественным лицом, вполне можно было снимать в рекламе сигарет. Его грубоватая красота поневоле притягивала.

Гриссел подошел к столу и пожал Деккеру руку.

– Познакомься с миссис Сильвией Бёйс. Она горничная в этом доме.

– Доброе утро, – поздоровалась Сильвия Бёйс загробным голосом.

– Доброе утро, миссис Бёйс.

Деккер отодвинул кружку подальше, словно пытаясь отделиться от нее, и с видимой неохотой подтянул к себе блокнот.

– Миссис Бёйс сегодня вышла на работу… – он мельком глянул в свои записи, – без четверти семь. Она прибрала в кухне и сварила кофе, а потом… в семь часов… отправилась в жилую зону…

– Чтобы оценить ущерб. – Сильвия Бёйс с презрением поджала губы. – Хозяйка умеет устроить такой беспорядок!

– …где она обнаружила покойного, Адама Барнарда, и подозреваемую, Сандру Барнард…

– Вообще-то ее зовут Александра, – неприязненно буркнула Сильвия.

Деккер что-то черкнул в блокноте и продолжал:

– Александру Барнард. Миссис Бёйс нашла их в библиотеке на втором этаже. В семь утра. Пистолет лежал на ковре рядом с миссис Барнард…

– Не говоря уже о пустых бутылках. Она алкоголичка, каждый вечер напивается в стельку, а мистер Адам… – Сильвия поднесла платок к носу и шумно высморкалась.

– Она и вчера вечером была, так сказать, в состоянии опьянения? – уточнил Гриссел.

– Каждый вечер напивается до бесчувствия. Вчера я ушла домой в половине пятого, и она была уже хороша – к этому часу она обычно разговаривает сама с собой.

– Миссис Бёйс утверждает: когда вчера она уходила из дому, подозреваемая была одна. Она не знает, в какое время пришел домой покойный.

– Он был хорошим человеком. Никогда не жалел для меня доброго слова. Не понимаю… За что она его застрелила? За что? Он не делал ей ничего плохого, терпел ее выходки, ее пьянство, принимал ее как есть, каждую ночь укладывал спать. За что же она его убила? – Сильвия заплакала, тряся головой.

– Сестра, у вас шок. Мы направим вас к психологу.

– Не нужен мне никакой психолог, – всхлипывая, произнесла Сильвия Бёйс. – Где я теперь найду другую работу… в моем-то возрасте?

– Все не так просто, как кажется, – сказал Деккер, когда они по деревянной лестнице поднялись на второй этаж, в библиотеку. – Сейчас сам увидишь.

Гриссел чувствовал, как напряжен молодой детектив. Он знал, что сослуживцы за спиной дразнили Франсмана Деккера «французиком». Он отличался полным отсутствием чувства юмора и непомерным честолюбием. Гриссел много что слышал о Деккере; в коридорах Главного управления провинции любят посплетничать о восходящих звездах. Деккер – сын французского регбиста. Его мать, цветная женщина из бедного пригорода Атлантис, работала уборщицей на атомной электростанции в Куберге. В молодости она слыла настоящей красоткой. После первого и последнего свидания француз вернулся к себе во Францию, не зная о будущем отпрыске. Мать Деккера не помнила фамилии отца ребенка, поэтому при крещении дала сыну имя Франсман, то есть «француз» на африкаансе. Гриссел понятия не имел, что в этой истории правда, а что – вымысел. Но галльский нос, атлетическое сложение и черные прямые волосы, которые он стриг коротко, ежиком, Деккеру явно достались от отца. Кофейный же цвет кожи он унаследовал от матери.

Следом за Деккером Гриссел прошел в библиотеку. Там уже трудились Толстый и Тонкий. Когда вошли детективы, эксперты подняли голову.

– Бенни, мы с тобой встречаемся подозрительно часто, – заметил Джимми. – Пора прекращать, не то о нас пойдут слухи!

Бенни улыбнулся избитой шутке. Потом посмотрел на жертву. Убитый лежал слева от входа. Черные брюки, белая рубашка, без галстука, в одной туфле. Два огнестрельных ранения в грудь. При жизни Адам Барнард был высоким и сильным. Черные волосы пострижены по моде семидесятых годов: закрывают уши и доходят до воротника рубашки. На висках элегантная седина. Глаза убитого были открыты; в них застыло удивленное выражение.

Деккер выжидательно скрестил руки на груди. Толстый и Тонкий встали и принялись наблюдать за ним.

Гриссел осторожно приблизился к трупу. Окинул взглядом обстановку: стеллажи с книгами, персидский ковер. Справа, на столике у кресла, пустая бутылка и бокал. Пистолет уже положили в прозрачный целлофановый пакет для вещдоков. Место, где он лежал, эксперты очертили мелом.

– Жена лежала с этой стороны? – спросил он у Деккера.

– Да.

– Пифия за работой, – заметил Толстый.

– Пошел ты, Арнольд! – огрызнулся Гриссел. – Из пистолета стреляли?

– Совсем недавно, – кивнул Арнольд.

– Но не здесь, – сказал Бенни.

– В яблочко! – воскликнул Арнольд.

– Говорил я тебе, он сразу все усечет, – заметил Джимми.

– Да, – кивнул Деккер с несколько разочарованным видом. – Пистолет автоматический, в магазине недостает трех патронов, но стреляных гильз мы не нашли. Как и следов крови на полу, и пулевых отверстий в стенах и на книжных стеллажах. Убитый в одной туфле. Где вторая? Я уже прочесал весь дом. Джимми и Арнольд обыскали сад. Значит, она прихлопнула его не здесь. Надо осмотреть еще машину на улице, но…

– Где она?

– В гостиной, с Тинки Келлерман из Социальной службы.

– Тук-тук-тук, – сказал кто-то из-за двери. На пороге показался длинноволосый фотограф.

– Входи! – крикнул Деккер. – Опаздываешь!

– Пришлось печатать портрет еще одной жертвы, чтоб ее… – Заметив Гриссела, фотограф тут же сменил тон. – Бенни, снимки уже у Вуси.

– Спасибо.

– Джимми, ты проверял ее на следы пороха? – спросил Деккер.

– Еще нет. Мы попросили ее надеть на руки бумажные пакеты. Ей это не понравилось.

– Пожалуйста, не затягивай, сними отпечатки скорее. Я не могу допрашивать ее с пакетами на руках.

– Если она прикасалась к пистолету, следы пороха все равно останутся. Не знаю, зачем они тебе.

– Это уж моя забота, Джимми.

– Ладно, мне-то что? Мое дело предупредить. Не очень-то рассчитывай на следы пороха. В наши дни хороший адвокат способен на все. – Джимми достал из своего чемоданчика коробку с надписью «Вещественные доказательства биологического происхождения» и направился к лестнице; за ним гуськом следовали Деккер и Гриссел.

– Молодец, Франсман, хорошо поработал, – сказал Гриссел.

– Сам знаю, – огрызнулся Деккер.

Служба видеонаблюдения муниципальной полиции занимала большое пространство. В зале разместились штук двадцать работающих мониторов, полный набор оборудования для видеозаписи и панель управления, которую хоть сейчас отправляй на космический корабль. Инспектор Вуси Ндабени следил за нечетким, зернистым изображением фигурки, бегущей мимо уличных фонарей по Лонг-стрит. Нужный ему отрезок занял всего девять секунд. Он снова и снова прокручивал запись на замедленной скорости. По экрану слева направо перемещались семь теней. Девушка впереди, ее можно узнать только благодаря темному горбику на спине – рюкзаку. В районе Леуэн и Пеппер-стрит она всего шага на три опережала первого преследователя; методично работая ногами, она неслась вперед стремительно, как ветер. Еще пять человек находились в шестнадцати-семнадцати метрах дальше. На последнем кадре, перед тем как исчезнуть с экрана, девушка оборачивалась через плечо, словно прикидывая, близко ли ее преследователи.

– А получше сделать никак нельзя?

Оператор неопределенно пожал плечами. Белый, невысокого роста, в круглых, как у Гарри Поттера, очках, он напоминал филина.

– Увеличить можно?

– Будет еще хуже, – предупредил оператор. Голос у него оказался гнусавый. – Могу немного поиграть с яркостью и контрастностью, но при увеличении все сразу расплывется. В общем, сильно улучшить изображение вряд ли удастся, разрешение-то небольшое.

– А вы попробуйте, вдруг получится?

Оператор принялся колдовать с настройкой.

– Чуда не ждите, – предупредил он.

Фигурки на экране медленно задвигались в обратном направлении, потом замерли. Пальцы оператора запорхали по клавиатуре, и на мониторе поверх изображения появились какие-то таблицы и диаграммы.

– Вы кого хотите получше разглядеть?

– Людей, которые за ней гонятся.

Оператор щелкнул кнопкой мыши, выделяя две из последних пяти фигур. Внезапно они заполнили весь экран. Он нажал нужные клавиши, и изображение сделалось менее расплывчатым и более контрастным.

– Все, что могу, – пояснил Филин. – Резче не выйдет.

Ндабени огорчился: опознать людей по такому изображению все равно невозможно.

– По крайней мере, видно, что они оба мужчины и один из них чернокожий, – заметил Филин.

Вуси посмотрел на экран. Не очень-то это ему поможет.

– Еще видно, что они молоды.

– Можете распечатать кадр?

– Ладно.

– Они попали только в одну камеру?

– Моя смена заканчивается в восемь. Тогда и взгляну, нет ли другой записи. Скорее всего, они прибежали со стороны Гринмаркет или Черч-стрит, но, чтобы все выяснить, понадобится время. В том квартале установлены шестнадцать камер. Но какие-то наверняка не работают.

– Спасибо, – ответил Вуси Ндабени. Кое-чего он все же не понимал. На Пеппер-стрит один из преследователей находился буквально в трех шагах от нее. Почему он не схватил ее на улице, возле церкви? Зачем понадобилось гнаться за ней на церковном дворе? Может, он промахнулся, поскользнулся? Или нарочно выжидал, пока они не окажутся в безлюдном месте? – И еще одна просьба, если не возражаете…

– Какие могут быть возражения, это ведь моя работа.

– Пожалуйста, увеличьте тех двоих, что бегут впереди.

Гриссел вошел в гостиную следом за Деккером. Просторная комната, массивные диваны, кресла, огромный журнальный стол. Мебель подобрана со вкусом – старая, но отлично отреставрированная. Невысокая и хрупкая Тинки Келлерман из отдела Социальной службы сидела, выпрямив спину, на краешке огромного мягкого кресла. На его фоне она казалась совсем крошкой. Ее всегда вызывали на место преступления, если жертвой или преступницей оказывалась женщина. Тинки умела сочувствовать и сострадать. Но сейчас она недоуменно морщила лоб.

– Мадам, позвольте я сниму с вас эти мешки, – весело обратился Джимми к Александре Барнард, сгорбленной фигурке в белом платье. Она примостилась на краешке большого, четырехместного дивана. Сидела поставив локти на колени и низко опустив голову. За нечесаными светлыми волосами, в которых мелькала седина, не видно лица. Не поднимая головы, она протянула вперед руки. Джимми ловко стянул с них коричневые бумажные пакеты. – А теперь прижмите, пожалуйста, пальцы к этим дискам. Они липкие, будет немножко неприятно, но и только… – Джимми сорвал печать со своей коробки и вынул оттуда круглые металлические диски. Гриссел видел, что руки у Александры Барнард дрожат, но лицо по-прежнему спрятано за длинными волосами.

Они с Деккером уселись в кресла. Деккер раскрыл блокнот.

Джимми работал быстро, уверенно. Снял отпечатки сначала с пальцев правой руки, потом левой.