Текст книги "Вперед в прошлое 12 (СИ)"

Автор книги: Денис Ратманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

В конце концов, вдруг это ошибка, и нет никакой беременности. Вот счастье-то у Наташки будет! Не надо отказываться от мечты, можно спокойно поступать в театральный…

– Так что ничего не бойся, я с тобой. Слышишь?

Наташка сморщила нос, кивнула. Я продолжил:

– Вырастим, воспитаем.

– Павликом назовем, – совершенно серьезно проговорила Наташка.

Начался дождик, и мы побежали домой. Едва переступили порог, из зала выбежала мама с лицом, как у терминатора. Впилась взглядом в Наташку и сказала строгим тоном:

– Наташа, идем, есть серьезный разговор.

Над матерью будто бы клубились чернильные тучи и, предсказывая беду, грохотали громовые раскаты. Натка нервно сглотнула слюну.

– А в чем дело? Сейчас-то что не так?

– Не при Павле, – отрезала мать и, приглашая войти, сперва открыла дверь в зал, потом – в свою спальню. – Идем.

Сестра бросила на меня испуганный взгляд и последовала за родительницей. Мой путь лежал в кухню, где я загремел посудой, думая о том, где сейчас отчим. Наверное, катается на своей «Волге» по деревням, продает масло и консервы. Топчет мою бизнес-идею. Следом вспомнилась бабушка, которая передала, что у деда кончается вино, и неплохо бы передать его в ближайшее время. Значит, надо опять дергать маму, чтобы она закупилась у бывших коллег. И напомнить ей про акции, а то как-то тема заглохла.

Еще неплохо бы придумать, где хранить накопленную неприличную сумму. Или правильнее куда-то вложить деньги, например в землю? Нет, неудобно, я-то пока ничего купить не могу. А может вложиться в оборудование для мастерской? Найти человека, который мотается за границу, заказать ему тот же подъемник. Можно, конечно, и в яме ковыряться, но оборудование увеличит не только престиж мастерской, но и условия труда. Не говоря про всякие шуруповерты. А еще неплохая тема – автомойка, в городе ни одной толковой нет. Есть портативные передвижные автомойки в виде мальчиков с ведрами. И шиномонтажку неплохо бы…

Мысли оборвались, когда из спальни донесся Наташкин вопль:

– Это мои личные вещи! По какому праву…

– По праву твоей матери!

Дальше мама говорила неразборчиво, я услышал только: «Веду календарь, зная, что…»

Она что же, помечает, когда у Натки женские дни, а потом ищет по мусорным ведрам прокладки, зная, что ее дочь имеет отношения с мужчинами⁈ Ну дела-а-а…

Хлопнула дверь. Донесся топот.

– Я не хочу жить, как в тюрьме! – крикнула Наташка и начала одеваться. – Где вещи обыскивают. Это неправильно! Когда тебе лезут в трусы.

– Тише! – шикнула мама.

– А и пофиг. Я собираю вещи и ухожу.

– Куда ты пойдешь? Рожать под забором? – сдала с потрохами Натку мама.

– Тебе показать, да? – встала в позу Наташка. – Ща достану и покажу, чтобы тебе спокойно было.

Захлопали дверцы шкафов. Мама примирительно что-то забормотала, но Наташка не отвечала ей, увлеченная сбором вещей. Было слышно лишь, как она всхлипывает. А я понял, что придется нам экстренно снимать хижину у Зинаиды Павловны.

– Борю выжили, теперь меня выжили, – вскрикивала Натка.

Зареванная мама влетела ко мне в кухню.

– Павлик! Ну объясни ты ей! Она уходить собралась. Куда она пойдет⁈ Ну куда?

Было видно, что мама искренне расстроена, но не поняла, что сделала не так. Возможно, она начала унижать или запугивать Натку, которая в самом деле может быть беременной, и та не выдержала. А может, Натка просто решила, что это удачный момент, и можно уходить, не объясняясь.

Глава 16
Что люди скажут⁈

– Совсем обнаглела, – ворчала Наташка, когда мы шли к Каретниковым, чтобы позвонить, – даже не стесняется, что следит за мной!

Вспомнилось, что Наташка еще совсем недавно была такой же и не испытывала стыда, когда переворачивала наши с Борисом ящики с тетрадями или трусами и носками, могла в рюкзак без спроса залезть за ручкой, навести там хаос – ну а че такого?

– Рыться в чужих вещах стыдно, – сказал я. – Как бабушка ее этому не научила?

– Может, научила, но забылось, – предположила Натка, задумалась о своем и улыбнулась. – Господи, счастье-то какое! Свой домик! Никаких тебе побудок на рассвете, никаких обысков и тупого контроля.

– Обещаю, что контроль будет не тупым, – отшутился я.

Натка махнула рукой.

– Можно вообще без него. Я теперь не погуляю. Какие могут быть гульки, когда… – Она вздохнула и погрустнела.

– А прикинь, если ложная тревога?

– Это будет самый счастливый день моей жизни! – просияла Наташка. – На все деньги, что я отложила, закатим пир на весь мир! – Она сложила руки лодочкой и посмотрела вверх, будто там сидел дядя, который раздавал всем счастье. – Господи, пусть я не буду беременной! Я так молода для этого! Обещаю, что до свадьбы – ни-ни!

Ну, это она погорячилась, с ее-то темпераментом и влюбчивостью!

– Тест – это еще не сто процентов, помни об этом.

– Ох, но все равно хоть что-то. Как до утра дожить-то? Снова не спать. И еще мать орала, все соседи слышали, начнется теперь…

– Не так уж громко она кричала, вряд ли соседи разобрали слова и вникли в суть. Не переживай.

Как обычно, Каретниковы нас встретили с распростертыми объятиями, усадили на кухне, и Наташка принялась жаловаться, как ей не дают спать, как мама обыскивает вещи и заставляет оплачивать коммуналку. Тетя Лора слушала, и ее глаза лезли на лоб. Дав Натке выговориться, она сказала:

– Боря говорил, что домик, который я советовала, вы посмотрели, и он вам понравился. Так идите туда и живите себе спокойно.

Леонид Эдуардович отхлебнул чаю, покачал головой.

– Все равно с родителями нужно договориться и решить все мирно. Ни одному из вас нет восемнадцати, теоретически вы не имеете права находиться без присмотра родителей, и, если они заявят о вашей пропаже, вас вернут домой насильно. И не вздумайте жаловаться на родителей – могут определить в детский дом.

– Мы оттуда сбежим, – проворчал Боря.

– Найти вас будет очень просто, – расстроил его Каретников-старший. – И вернуть насильно, поставив на учет в детской комнате милиции. Я, конечно, могу ошибаться, но наиболее вероятное развитие событий именно такое.

Воцарилось молчание. Воспользовавшись им, я отправился в прихожую звонить Зинаиде Павловне. Ну, или его сыну Игорю – кто трубку возьмет.

Ответил Игорь. Судя по интонации, очень обрадовался, сказал, что можно заселяться хоть сейчас и предложил растопить печь, чтобы, когда мы приедем, было тепло. Боря, который стоял рядом и слушал, аж подпрыгнул от счастья.

– Переезжаем, – заключил я, надеясь, что поставлю точку в этом неприятном событии.

Донесся голос Наташки:

– Так что, мне им пригрозить органами опеки?

Что ответила тетя Лора, я не слышал. Вернулся за стол, поднес чашку чая ко рту, и тут в дверь позвонили.

– Баптисты! – радостно предположил Боря.

– Продавцы ерунды задорого, – вздохнул Илья. – Два дня подряд разные приходили. То посуда за двести долларов, то гербакайф.

– Уходите, нам ничего не нужно! – грозно пробасил Леонид Эдуардович, но звонок прозвучал еще раз, донесся знакомый женский голос:

– Наташа, Павел! Открывайте, я знаю, что вы там!

– Мама, – насупилась Наташка.

Тетя Лора поднялась и прошептала:

– Давайте не будем ссориться, а попытаемся решить проблему мирно. Обещаете? – Она посмотрела на Борю и Наташку. – Никаких обвинений!

– Постараемся, – буркнул Боря, насупился, скрестив руки на груди.

Тетя Лора пошла открывать.

– Привет, Оля, – проговорила она в прихожей. – Да, дети здесь. Проходи на кухню, чаю выпьешь, и помиритесь.

Мама что-то невнятно забормотала. Илья вскочил ставить чайник. Ян вздохнул, поднялся и направился к выходу. Когда вошла мама, показалось, что в маленькой кухне стало не протолкнуться. Называется, чувствуйте себя как дома. За столом было всего четыре места. Леонид Эдуардович отодвинул его от стены, чтобы все поместились, тетя Лора принесла два стула из зала.

– Давайся сядем и поговорим, – предложил хозяин, занял место во главе стола, лицом к двери.

Мама сжала-разжала кулаки, и я заметил, что ее пальцы дрожат. Она себя накрутила и пришла сюда ругаться, ее встретили хлебом-солью, и она не знает, что делать.

– Вы их покрываете! – проговорила мама тоном обиженной девочки, которая при учителе предъявляет обвинение обидевшему ее хулигану. – Они уходят из дома, а вы их прикрываете! И они не слушаются!

– В чем они не слушаются? – спокойно спросил Леонид Эдуардович.

– Во всем! Ни во что меня не ставят!

– А можно подробнее, вот сейчас конфликт произошел из-за чего?

Мамины щеки вспыхнули, ноздри раздулись, а пальцы помимо воли стали теребить скатерть.

– Я… не буду выносить сор из избы.

– Хорошо, про этот раз вопрос снимается. Когда они еще не слушались и в чем? Они плохо учатся? Нарушают закон? Употребляют? Шумят? Портят имущество? Не помогают по хозяйству?

Окажись на месте мамы отец, он бы выкрутился и все так перевернул, что мы сильно виноваты во всем просто потому, что виноваты. У мамы же не хватало изворотливости и смекалки. Она покрылась красными пятнами и забормотала:

– Понимаете, мы все живем под одной крышей. Василий… отчим… очень педантичный человек, а Боря…

– Свинья, – буркнул Боря и насупился.

– Боря рассеянный. Василий пытается приучить его к порядку, а Боря с ним ругается.

– А почему бы ему просто не оставить в покое детей? – не выдержала тетя Лора и сразу же виновато смолкла.

Что она подумала, я догадывался: «Это как инвазивный вид. Пришли кошки и сожрали всех киви в Австралии, рапаны сожрали мидий, белые истребили индейцев просто потому, что сильнее, а по сути, они захватили чужое. Так и Василий пришел на все готовенькое и наводит свои порядки».

Но у тети Лоры мозг был, и она понимала, что люди попроще предпочитают факты отрицать или подгонять под свое видение ситуации. Что выгоднее и симпатичнее, то и истина.

Мама сразу же принялась оправдывать отчима:

– Ну, он же нас обеспечивает! Старается, все у него по полочкам, все в порядке. Разве это плохо – когда вещи лежат на местах?

– Меня Пашка обеспечивает, – огрызнулся Боря, я тихонько толкнул его под столом, и он замолчал.

– Только места у нас в квартире нет, – заговорила Наташка. – Некуда все класть, и получается срач. И спрятаться негде, все комнаты проходные. Куда бы ни пошел – натыкаешься на отчима, он присаживается на уши и начинает пилить.

– Люди все разные, – задумчиво проговорил я, стараясь заманить маму в логический лабиринт, откуда выход только туда, куда мне надо. – Василий не может иначе.

– Именно! – воскликнула мама. – Именно так, Паша! Все правильно.

– Другим человеком отчим не станет, ты любишь его, он любит тебя, это же счастье! Я очень рад, что с тобой рядом мужчина, который тебя ценит.

Я говорил и видел, как она расцветает – словно ребенок, которого хвалят.

– Нам очень не хотелось бы стоять на пути твоего счастья, – закончил я, глядя на напряженного Каретникова, который не понимал, куда я клоню.

Я специально взял паузу. Мама смотрела на меня с надеждой, уверенная, что я знаю выход. Что ж, не буду ее разочаровывать.

– Но ведь и Боря другим не станет. Он у себя дома, а тут вдруг дом перестал быть местом, где он чувствует себя в безопасности. Отчим его преследует и клюет, он, естественно, бунтует. Отчим другим не станет, Боря тоже не станет другим, а значит, единственный выход какой? Растащить их по углам.

– Боря должен уступить!

Как всегда, мама поняла все неправильно.

– Ага, и так пять лет подряд, – проворчал Борис и замолчал.

Леонид Эдуардович захотел возразить, но я его опередил:

– И все эти пять лет он будет чувствовать себя обиженным и несчастным. Это должно работать в обе стороны. Ты же не хочешь, чтобы твой сын был несчастным? А Василий уступать не будет, будет только давить.

В маминых глазах заблестели слезы, и я поспешил подвести ее к сути:

– Конечно нет. Но выход все-таки есть. Растащить по углам в нашей квартире не получится, она очень маленькая и все комнаты смежные. Ты понимаешь, что если так продолжится, то несчастными будут все: и Василий, которому надоест нервотрепка, и Боря, и ты. Так что лучше нам пожить в другом месте.

– Как это – в другом месте? – воскликнула она.

– В Николаевке, у пожилой хорошей женщины, которая за нами присмотрит. Будем ходить друг к другу в гости. Мы – к тебе, ты – к нам, готовить нам еду. Зарабатываю я неплохо, скоро будет еще больше. За Борей присмотрю, Наташа… Она вообще в Москву поступать скоро поедет, взрослая девушка уже.

Вместо того, чтобы возразить или согласиться, мама уронила голову на руки, сложенные на столе, и разрыдалась. Каретников всплеснул руками.

Так всегда. Когда кончаются аргументы, в ход идет тяжелая артиллерия – рёв, который должен включить у окружающих чувство вины.

Тётя Лора побежала наливать ей воду. У Бори задрожали губы, и он обнял мать, приговаривая:

– Мы все равно тебя любим. Просто очень мало места. Ма, так правда лучше. Обещаю хорошо учиться и не гулять допоздна!

Манипуляция сработала. Не будь меня рядом, Боря покаялся бы, что довел мать, и вернулся бы домой.

Хлебнув воды, мама прошептала:

– Вы же мои дети, мои маленькие дети, как вы там одни?

Наташка не удержалась и прошипела:

– Прекрасно! Никто не будет вещи об… – Я толкнул ее ногой под столом, и она обиженно смолкла.

– Давай я тебя с Зинаидой Павловной познакомлю? – предложил я маме. – Очень приятная женщина. Нам там будет… нормально. Главное – спокойно. Никто не будет злить Василия, он почувствует себя хозяином, и вашему будущему браку ничего не будет угрожать. Ведь многие семьи рушатся из-за непонимания между отчимом и детьми от первого брака. Мы хотим, чтобы ты была счастлива.

– Но не так же! – всхлипнула мама, решительно поднялась. – Вы же дети! А что люди скажут? Нет, я поговорю с Василием!

– Ну и толку? – возразил я. – Только поссоритесь. В квартире слишком тесно для того, чтобы там бесконфликтно жили такие разные люди. Живите мирно и счастливо, будем в гости друг к другу ходить, и никто не обозлится. А люди… скажи, что мы бабулю досматриваем.

– Это выход, – кивнул Леонид Эдуардович.

Похоже, маму больше всего волновало, не что мы ударимся во все тяжкие, не что останемся голодными и не присмотренными – а что люди ее осудят.

– Все равно нам всем скоро выбирать путь и становиться на крыло, – сказал я. – Так что, ма, идем домой.

– Выпейте чайку с печеньем, – предложила тетя Лора. – Сама пекла.

Мама механически отправила печенье в рот и начала жевать, испуганно поглядывая по сторонам. Она сюда пришла с четким намерением поругаться с Каретниковыми, которые поощряют шалости ее детей, а тут оказалось, что вовсе это не шалости.

– А когда отчим приезжает? – спросил Боря, косясь на часы.

Мама встрепенулась, вытерла рот, увидела, что только полседьмого, и расслабилась.

– Сказал, что не раньше восьми, он после работы за грузовиком поедет.

– Тогда идем, пока он не вернулся, буду вещи собирать! – воспрянул Боря.

Мама обратилась к тете Лоре:

– Спасибо вам, что присмотрели за Борей.

Тетя Лора улыбнулась, провожая нас в прихожую.

– Не ссорьтесь, пожалуйста! Живите мирно!

Только Наташка все еще дулась на маму и плелась позади. Боря без умолку болтал, рассказывал, какой Ян умный, мама кивала и улыбалась. Спрашивала о моих успехах в торговле и советовала переночевать дома. Завтра в школу, нужно к урокам подготовиться.

Все-таки встряска положительно на нее повлияла: она с нами по-человечески разговаривала! Вслушивалась, пыталась понять, а не отмахивалась, как обычно. Неужели поняла, что может нас потерять, и испугалась? Может, осознала что-то важное?

Хотелось верить, но вряд ли.

Дома она тоже вела себя с нами так, будто прощалась надолго или собирала в долгий и опасный путь. Помогала вспомнить, где что лежит, распределяла вещи по сумкам, летние уговорила оставить. Как это ни странно, первой собралась Наташка. Тяжелое поднимать ей было нежелательно, она сказала, что после школы заедет за остальным. На самом же деле ее учебники и то, что потяжелее, заберем мы с Борей.

Незаметно от мамы я отсчитал ей пятнадцать тысяч, и она упорхнула в наш новый временный дом. А вот Боря загрустил. Ходил из угла в угол, все ронял. То телевизор погладит, то свою кровать, то стол. Он затянул до последнего и, забрав две объемные сумки, побежал на автобус, который отправляется от конечной без десяти восемь.

Мама поглядывала на часы, а я ходил по квартире, пытаясь вспомнить, что могло понадобиться прямо завтра. Минимум посуды там был: кастрюля, старая сковородка, вся в нагаре, вилки-ложки, чашки, которые еще немцев помнили. Это все мелочи. Главное, там был долгожданный покой.

Уезжать я планировал на следующем рейсе, который без двадцати девять. С отчимом встретиться тоже планировал, чтобы все объяснить, потому что мама могла начать жаловаться, и тогда он посчитает своим долгом нас вернуть. Что это не в его интересах, до Василия дойдет гораздо позже.

Но его все не было. Я по себе помнил, что к пяти-шести можно продать грузовик чего бы то ни было, к семи обычно мы разъезжались по домам – и с отчимом, и с Канальей. Один раз пришлось задержаться, когда нас с Василием мариновали гаишники.

Наверное, он снова попал и начал быковать, и его снова повезли на медосвидетельствование. Скоро его машину запомнят и прекратят останавливать, зная, что попусту потратят деньги. Или, наоборот, объявят ему войну – кто их, сатрапов, знает.

Мама начала нервничать, ходить по квартире из угла в угол, и мне пришлось остаться, чтобы ее поддержать. Она была так уверена, что случилось ужасное, что это передалось и мне. Я успокаивал ее, что, может, просто сломался в каком-то селе. Или к дочкам зашел. Или встретил кого-то. Или с напарником заболтался. Маму же захлестывала паника, а аргумент был один – «сердцем чувствую».

Когда и в девять вечера отчим не приехал домой, неладное почувствовал и я. И брат с сестрой, потому что позвонил Боря.

– Пашка, это ты? Куда пропал? Все в порядке?

– Отчима жду, – ответил я, зевнув и бросив взгляд в кухню, где мама бездумно замерла над «Коммерсантом». – Так и нет его.

– К бабе ушуршал, – сквозь помехи донесся Наташкин голос.

– Зря переезжали, что ли? – сказал Боря. – В общем, мы тебя ждем, спать не ложимся! А Квазипуп… да чтоб его черти утянули!

Пока выдался свободный час, я достал из рюкзака подаренную дрэком тетрадь с замочком, нашел номера московских друзей, позвонил сперва Алексу, но никто не ответил. Возможно, он переехали в новый дом. Как я теперь про акции «Газпрома» узнаю?

Ничего, выкручусь.

Следующим я набрал Лекса-крепыша, сына директора школы, и узнал, что его отец вцепился в нашего дрэка руками, ногами, зубами и даже волосами, так ему понравилась идея с летним лагерем на море. Сам Лекс с Алексом не общался – считал, что тот зазнался, но сказал, что он поддерживает связь с Олегом.

Новость меня порадовала, потому что я смогу собрать летом друзей в одном месте: и парней из Москвы, и Тима-толстяка, и Каюк пусть тусуется, социализируется. Можно ненадолго деда пригласить, чтобы провел мастер-класс. Кстати, надо ему сказать, что внучку выписали из больницы, но не здесь, чтобы мама не психовала.

В конце концов, день-два, и кто-нибудь ей донесет. Так что лучше, если это буду я.

– Ма, – крикнул я, не кладя трубку, – у Лялиной дочка родилась. Сегодня забрали из роддома.

– Знаю, что родилась, – не глядя на меня, равнодушно ответила мама.

– Лялина с отцом поссорилась. Они вместе уже не живут. Вроде как он ее толкнул, и она этого не простила. Кстати, ты с ним развелась, но выписала ли его?

– Нет. Он просил его не выписывать, – ответила она как робот. – Не волнуйся, он не тот человек, который придет туда, откуда гонят. Он – гордый.

– Буду надеяться…

Я смолк, услышав шум мотора, побежал туда, где окна не заклеены пленкой, но успел увидеть лишь габаритные огни. Отчим. На «Волге», а не на «КАМАЗе». Да странно как едет, в поворот войти не может. Что это с ним? Ему плохо?

– Василий приехал, – крикнул я, и мама забегала, накрывая на стол, засияла.

Я подтащил две объёмные сумки к выходу, и тут в квартиру ввалился отчим – в порванной кожанке, грязный, с подбитым глазом, расквашенным носом, и он него жутко разило перегаром.

– Что случилось? – спросил я, подобравшись.

Отчим привалился к стене, провел по лицу руками со сбитыми костяшками и выматерился. Потом сполз по стене, скрючился на корточках и, всхлипывая, проговорил:

– Нет у меня больше грузовика. Сука, сука, сука-а-а! – последнее он проревел на всю глотку.

Глава 17
Их время

За последнее время уже много раз я чувствовал себя привидением из американского фильма. Это привидение хочет докричаться, достучаться до окружающих, но никто его не слышит и не воспринимает. Сколько раз пытался донести до отчима, что напарник у него дрянь-человек, который его обязательно кинет, но слушать меня никто не хотел.

Что я, сопляк, понимаю в настоящей мужской дружбе?

Да побольше вас!

Естественно, я не стал напоминать отчиму о своих прогнозах. В таких ситуациях особенно опасно произносить: «Ну, я же говорил» – потому что человеку и без того вон, как хреново. Сидит, трясется, плачет, наверное.

Разувшись, я вернулся в кухню, потому что странно и страшно смотреть, как взрослый мужчина рыдает, будто мальчишка. Когда истерика пройдет, он не простит свидетелей своей слабости.

Мама, накладывающая отчему жаркое, посмотрела на меня странно.

– Ты чего вернулся? Поужинать хочешь? Так присаживайся!

Я покачал головой, кивнул на выход.

– Иди к нему. Ему плохо.

Мама выронила половник, поставила тарелку на стол:

– Я же говорила, что-то не так. Что с ним?

Я пожал плечами.

– Не говорит. Истерика у него, весь побитый…

Мама рванула в прихожую, донеслось ее бормотание, всхлипывания отчима. Я был уверен, что дело в напарнике, а не в бандитах, которые его ограбили. Потому что торговал-то он на «Волге», а там не те объемы продаж, чтобы на него охотиться, на мукомольном заводе караулить. Вот если бы он таким вернулся, когда работал по-серьезному, тогда бы я волновался, а так произошедшее – скорее закономерность, чем случайность.

Одно только обидно до скрежета зубовного: меня тоже кинули, ведь это я ремонтировал машину, колеса менял, около сотки вложил. Потому мне тоже было немного обидно, хотелось пойти к этому гнилушке и велеть отдать хотя бы сто тысяч… да нет, честную половину стоимости пусть выплачивает, падла! А не сможет, пусть сдохнет, как Андрюша. Как выяснилось, гнилушки не нужны мирозданию, они только вредят и приближают конец человечества.

Так на моих руках будет еще одна смерть. Пожалуй, я не готов. Но сто тысяч жаль, их можно было не менту вороватому подарить, а потратить на что-то более полезное, например, обустроить новое жилище. Накатила злость. Воображение принялось рисовать картины возмездия: от прокола колес до поджога облитого бензином грузовика. Я представлял, как он полыхает, и так сладко становилось!

Так тебе, гнида. Будешь знать, как людей кидать!

Было только одно «но» – напарник отчима, Лёха Пацюк – мент. Подозреваемый известен, и его не составит труда привлечь. А если доказательств не будет – сделают. Отомстить, конечно, можно, но нужно выждать момент, когда у мента появятся другие актуальные недоброжелатели, и поджечь грузовик или его машину. Причем его враги должны быть какой-нибудь гнусью, которую не жалко, например, бандюками или строптивыми наркоторговцами.

– Сука, – вслух сказал я, усаживаясь за кухонный стол.

Мне необходимо было знать подробности, потому я остался.

Из прихожей потянуло корвалолом и валерьянкой.

Или зря я остался? Отчим пьян, а он выключается в таком состоянии и ничего мне не расскажет. Спустя минут десять Василий перестал рыдать и что-то злобно забормотал, я различал только маты и «убью». Мама вскрикивала и начинала уговаривать, чтобы не убивал, его ж гарантированно посадят! А еще мама предлагала порчу на Леха навести с помощью Даромиры. Идея с порчей отчиму понравилась, и он немного успокоился.

Минут через пятнадцать он зашел на кухню, уже переодетый в чистое и с обработанными ссадинами на лице. Глянул на меня равнодушно, губы его дрогнули.

– Кинул все-таки Пацюк, – уронил он. – Ты с самого начала знал, видел, кто он, а я – дура-ак, ой, дурак! Но кто ж знал, шо он таким станет?

– Вы давно знакомы? – спросил я.

– Служили вместе. Душа в душу. Не разлей вода были. Сколько раз он меня выручал, ты бы знал! Один раз из тюрмы вытащил. Дрались мы район на район. Это не у моему сели. Це вже здесь. – Спохватившись, отчим перешел с суржика на русский: – Я ж из-за него сюда приехав. А сюда кого попало у Союзе не пускали. А я водителем был. Водители были нужны.

Помолчав немного, он продолжил:

– Попав, значит, у тюрму за драку. Челюсть парню сломав. Так Лёха меня вытащил! А могли бы посадить.

– А сейчас-то? – Мама испуганно приложила руку к своему лицу, намекая на его ссадину. – Подрались? Так он тебя посадит теперь!

– И пусть, – буркнул отчим и пробормотал: – Такая дружба была! Двадцать лет! И кинул. Пусть сажает, потому шо, если такие друзья кидают – зачем вообще жить? Кому доверять?

Вспомнились десятки аналогичных историй, когда кидали близкие и ничего не предвещало. Самая вопиющая: как-то прихожу домой, а там – подруга жены. Некогда энергичная зажигалочка худая, зеленая, глаза, как у мертвеца, подернуты белесой пленкой. Вспоминать жутко.

Три года назад ее добивался мой тезка Павел. Любил – умирал. Отбил ее у жениха, замуж позвал. Она согласилась – любовь же. С работой Павлу не везло, то там кинут, то здесь. Это сейчас понятно почему, а тогда списывали на невезение. Юрист по образованию, он перебивался на стройках, и в брак вступил весь в долгах, как бездомная шавка – в блохах. Но паренек был с огромным самомнением и не столько умный, сколько изворотливый. Как выяснилось в последствие – он страдал полным прободением восприятия реальности.

Дама же эта, Сонечка, на ногах стояла твердо, пахала, как лошадь, за троих. Ну а дальше – семья, совместный долгожданный ребенок, строительство дома, открытие двух ресторанов (Сонечкиными усилиями, вложениями и опытом). Все это время Павел ее берег, поддерживал, на руках носил. Все, кто за ними наблюдал, думали: «Вот она, та самая семья, где абсолютное доверие и взаимовыручка». И вдруг Пашка понял, что он уже не просто Павел, а гендир процветающего бизнеса Павел Алексеевич. У него дорогая машина, юные официанточки в рот заглядывают, сотрудники лебезят. А поскольку прободение восприятия реальности, он уверовал в то, что это он сам такой великий, и начал жену отовсюду отодвигать.

Сонечка вовремя спохватилась, нашла поддельные документы, что к машине, которую она ему покупала, она не имеет никакого отношения. И к бизнесам тоже. Потому что все на нем, а она – просто управляющая. Потом всплыли факты, что он собирался оставить ее не просто без ничего, с долгами и без ребенка. Ну а как жить в семье и не доверять друг другу? Зачем тогда все это нужно, если постоянно думать, что у человека, который лежит в твоей постели, нож за пазухой?

С моей женой было так же. Она воспитана как истинная москвичка и считает, что провинциалы только и смотрят, как отжать ее драгоценную жилплощадь. Потому машину, которую я ей подарил к рождению сына, она оформила на мать. То есть, строя со мной что-то, она заранее готовилась к тому, что все будет разрушено. Соответственно, семья и разрушилась.

Ну и, видя историю Сонечки, я уже ничему не удивлялся и благодарил судьбу, что у меня был друг, который не предаст – Илья.

А теперь есть еще Каналья, и одноклассники, и те, кому я помог. Хоть отчим мне и не нравился, мне его жаль. Было больно видеть, как убивается этот простоватый деревенский мужчина, не разбирающийся в людях и впервые столкнувшийся с предательством. Конечно же, планы рухнули, полмира рухнуло, и его погребло под осколками надежд.

Немного успокоившись и ковыряя жаркое вилкой, он рассказал, что случилось.

Когда Василий приехал к Пацюку, не обнаружил грузовик на его привычном месте, стал звонить Лёхе, но тот не вышел, хотя был дома. Тогда Василий заглянул во двор и обнаружил «КАМАЗ». Подозревая, что случилось, Василий перелез через забор – на него напала собака. Схватив доску, он побил собаку, и тут на визг выбежал Пацюк.

Василий мирно сказал, что ему нужен грузовик. Но получил ответ, что ничего не получит, потому что это грузовик Пацюка. Теперь Алексей возвращает десять тысяч рублей и разрывает договоренности (вот расписка, подпиши) и оставляет машину в единоличное пользование.

На претензию, что это не по-человечески, лишь пожал плечами и ответил, что по закону так, и, если Василий не согласен, пусть подает в суд. Любой суд признает его, ПАцюка, правоту. Мало того, у Василия есть возможность загреметь в обезьянник. На возражение, что рубли в момент дачи расписки привязаны к курсу доллара, и это есть в тексте, Леха лишь усмехнулся и напомнил, что национальная валюта России – рубль. Десять тысяч вот, пожалуйста.

Василий не сдержался и дал ему в морду. Леха не дал себя избить и ответил. Выбежала жена и отоварила незваного гостя сковородкой. Избитая собака тоже вспомнила обиды.

В итоге Василий был изгнан с позором.

– Знаешь, шо он мне казав напоследок? – проговорил Василий. – Шобы я ему спасибо сказал, шо он наряд не вызвал и деньги вернул. Добренький какой.

– Все-таки что-то человеческое в нем осталось, – вздохнула мама.

– Нет в нем ничего человеческого, – объяснил я. – Ему перед коллегами позориться не хотелось.

Вспомнились слова Лялиной, что Пацюка те самые коллеги ненавидят, он нагадил всем, до кого дотянулся.

– Подожгу машину и дом спалю, – холодно сказал отчим. – Сяду, да. Но отомщу гаду.

Глаза у Василия были страшные, как у мертвеца, я уже видел такой взгляд у Сонечки и никогда не забуду.

Мама обняла его и проговорила:

– Васенька, Бог его накажет! Нельзя так с людьми. Вот посмотришь.

– Не дождусь, пока до него очередь дойдет, – отмахнулся он.

Тогда мама встала на колени и взмолилась:

– Васенька, не надо! Ради меня, пожалуйста.

– Ладно, – ответил он, но не было в его голосе искренности.

Наверное, ночью будет представлять, как горит дом бывшего приятеля. Очень надеюсь, что он не станет делать глупостей.

– Мент сам себя наказал, – проговорил я. – А на вашем месте я подал бы в суд. Просто чтобы нервы ему попортить, наложить на машину арест, и он ничего не смог бы с ней сделать. Так-то, скорее всего, продавать задумал. А если арест, то даже работать не сможет, наверное.

Отчим ожил ненадолго, блеснул глазами.

– Так и сделаю. Заработок есть. Не отсужу машину, так ему отомщу. Расписка-то у меня есть.

– Надо с толковым юристом посоветоваться, вдруг что подскажет. И побои снять на всякий случай. Дескать, выставил, нанес тяжкие телесные повреждения, угрожал. Мне сказали, что сами менты его не любят. А вы пока на «Волге» работайте. Неплохо ведь получается.