Текст книги "Вперед в прошлое 12 (СИ)"

Автор книги: Денис Ратманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

Глава 7
Крестный отец

Хорошо, что не сейчас нужно бегать, вывалив язык, искать эти вагончики, заморачиваться с грузоперевозками. Сейчас я могу заняться тем, чем хочется. Я достал из рюкзака часы: было начало двенадцатого. Доски и арматуру Мороз перенес, и на участке кипела работа. Те, кто посильнее, Алтанбаев, Крючок и Заславский долбали камень, ровняя траншеи, Сергей и Хулио устанавливали опалубку.

Я обратился к сестре:

– Натка, тебя домой подбросить? Ты вроде на рынок хотела.

Понч, который вместе с Зямой связывал арматуру проволокой, вскинул голову, насторожился, глядя на Наташку. Лицо ее стало страдальческим, она с гораздо большим удовольствием осталась бы тут, покрасовалась бы перед парнями.

Хулио крикнул с акцентом:

– Оставайса!

Так и подмывало сказать: «Натащя», но это прикол из будущего, меня пока не поймут. Парни бросили работу как по команде и с надеждой воззрились на Натку, она мотнула головой, поманила Зяму (Понч чуть не расплакался, что не его выделила) и торжественно вручила ему половник.

– Даю тебе сей магический предмет. Перемешивай. Через пять минут сними плов с огня и накрой крышкой, пусть доходит, иначе сгорит. Пацаны, увидимся! – Она вскинула руку, прощаясь, и последовала за мной.

– Сам сейчас куда?

– К Лялиной. Сперва к Лике, потом – в роддом, к мачехе, там приемные часы с часу до трех. Куплю на рынке что-нибудь вкусное, и к ней.

– А можно с вами? – сверкнула глазами Наташка. – Так хочется малую посмотреть!

– Ее не покажут. Она крошечная, недоношенная и потому – в инкубаторе.

– Ну, тогда – домой, – грустно согласилась Наташка. – С матерью-то Ликуши я вообще не знакома, а тут вдруг я такая приперлась. А встречаемся где? Боря пойдет объявления искать.

– Давай на рынке в пять, на плитах. Как раз будет результат, что-то да найдется, и прозвоним по объявлениям. Боре-то сегодня к художнику, ему тоже удобно найтись в центре.

Подумав немного, Наташка сказала:

– Знаешь что, если у нас в селе не найдем жилье, давай в городе снимать?

– Замучаешься ездить, – не согласился я.

– Пятнадцать минут всего. Утром все едут оттуда в город на работу, и автобус пустой. Ради спокойной жизни я готова пожертвовать этим временем сна.

Ух, как завернула! Сцена и общение с Андреем, однозначно, пошли ей на пользу, вон, какие предложения строить научилась!

– Посмотрим. Приоритет, конечно, – Николаевке.

* * *

К Лике я прибыл в двенадцать. Мопед возле общаги оставлять было опасно, потому, как обычно, затащил его на второй этаж. Возле двери, за которой мог быть отец, я замедлился, ощущая себя разведчиком в тылу врага, прокрался дальше и постучался к Лике.

Выглянув в коридор, она помогла затащить мопед в комнату, закрыла дверь на щеколду и пожаловалась:

– Дракон так и не свалил, прикинь? Сидит себе как ни в чем не бывало.

– Может, думает, что твоя мать его простит, – предположил я. – Кстати, она может?

Лика пожала плечами.

– Зависит от того, что между ними было. Если просто ссора, может простить. Если он ее ударил или толкнул, то вряд ли. Она безумно его любит, но мама очень… здраво мыслит. Это я дурочка, как нахлынет… – Она схватила себя за горло, – и дышать трудно. А мама умеет думать головой, а не этим. – Лика приложила руку к груди.

– Логика преобладает над эмоциями, – дополнил я.

– Отвернись, я переоденусь, – распорядилась Лика, и я уставился на дверь, потом – на колеса мопеда, рассматривая, не принес ли грязь в жилое помещение.

– Очень бы не хотелось, чтобы он остался, – сказала Лика вполголоса. – Он, кстати, сейчас у себя. Когда помочь надо, не дождешься с работы или… – Дальше она проговорила детским голосом: «Папа посел на ыбалку и поймал бафую сюку». Как будто никто не понимает, что за рыбалка такая.

– А ты с мамой об этом говорила? – не оборачиваясь, спросил я.

За спиной хлопнула дверца шкафа, зашелестела одежда.

– Ну да. Но мама же логичная. Она сказала, что, типа, любой мужик гуляет, когда жена беременная, это нормально. Главное, чтобы домой возвращался. Ф-фу! Меня аж затошнило. Мерзость это, а не правда жизни! Лучше уж совсем одной, чем… так.

– Не все изменяют, – попытался утешить ее я. – Это от человека зависит. А мать так сказала, потому что видела, кого выбрала, и согласна оправдывать его кобелинство.

– Видела, что брала, ага, – согласилась Лика, я продолжил: – Вот требовать, чтобы человек стал другим – глупость. Папаша изменять не перестанет. Ни ей, ни следующей своей бабе, даже если она будет молодой. Порода такая.

– То есть ты считаешь, что нормальные мужики есть? – спросила сводная сестра, шурша одеждой, и воображение нарисовало ее в лифчике и трусиках, тело отреагировало, разрушая образ того самого нормального мужика, в существовании которого я пытался убедить Лику, и я быстренько отогнал картинку.

– Если принимать за норму моногамию, то да, они существуют, – ответил я.

– А сам? Сам ты изменяешь своей девушке?

Вопрос был настолько по-детски непосредственным, что я поперхнулся слюной и покраснел. Онемел на пару секунд, подбирая слова. Пришлось опираться на жизненный опыт взрослого.

– Начнем с того, что у меня нет девушки. Если появится та, кого я буду считать своей девушкой и любить, изменять ей будет просто незачем. Когда пройдет время, и эмоции утихнут… Понимаешь, тут как. Они утихают у обоих. Бывает так, что один перерастает другого. Бывает, дороги так сильно расходятся, что рядом оказываются два чужих человека. Дальше ты или переступаешь этот рубеж, пытаешься совместно найти точки соприкосновения, бури, которые встряхнут, или уходишь, если чувствуешь, что эта трясина тебя губит. Жить во лжи точно не для меня. Когда идешь против совести, а она у меня есть, это сильно истощает. Так что мой ответ: нет. Эй, ты там оделась, поворачиваться можно?

– Нет, – ответила она и снова зашуршала одеждой.

Она все это время, видимо, слушала, разинув рот. Еще одна сестра нашла во мне родителя, с которым можно поговорить на запретные темы? Или она специально провоцирует? Снова возникла непристойная картинка. Лика ведь симпатичная, нежная, большеглазая, с кукольной внешностью и пышными пепельными волосами.

– Спасибо, что ответил. Это дает, э-э-э… веру в человечество. Папашу-то своего я не видела ни разу, мать о нем молчит, словно и не было его. По малолетке гульнула неудачно, и здравствуй, я.

Тестостерон велел здесь и сейчас заняться непотребством. Разум приказывал выйти из комнаты. Спас настойчивый стук в дверь, донесся голос отца, который подействовал, как ледяной душ:

– Лика, ты к маме в больницу пойдешь? Хотел подвезти на служебной машине.

Девушка быстро сообразила, как правильно ответить:

– Ты прямо сейчас едешь?

– Через пятнадцать минут, – ответил он.

– Спасибо, нет, я попозже.

– Ну, как знаешь.

Под далекий аккомпанемент работающего телека донеслись его удаляющиеся шаги. Когда они стихли, Лика сказала:

– Мы поедем позже. Все, я оделась.

Сообразив, что вот это «я оделась» не к спеху и поймав мой задумчивый взгляд, она смутилась, пригладила волосы.

– Или мы позже?

Сняв ботинки, я подошел к окну, откуда была видна дорога, кивнул туда.

– Как только он свалит, так сразу и мы. Нам же сперва на рынок, вкусного матери накупить.

– У меня денег нет, – буркнула Лика.

– А кто сказал, что покупать будешь ты? Моя инициатива – мои расходы.

– Ладно.

Пока я смотрел в окно, Лика уселась на коврике в прихожей, возле мопеда, припала ухом к двери – она надеялась услышать хлопок двери и шаги ненавистного отчима.

– Есть! – воскликнула она минут через семь и метнулась к окну, встала рядом, как бы ненароком касаясь меня рукой.

Может, и правда ненароком? Или я ей нравлюсь, и она меня провоцирует? Вот как они это делают, что ничего не понятно? На всякий случай я отодвинулся.

Вскоре по дороге поехал ментовский «бобик».

– Дракон улетел, – констатировала Лика и добавила задумчиво: – Когда он еще не был материным мужем, был внимательный, заботливый, даже подарки делал. Я так хотела, чтобы они были вместе и мать была счастлива! Думала, вот бы мне такого отца. Ага!

– Есть люди, которые хорошие только с чужими, – объяснил я. – А о близких ноги вытирают. Он из таких. Ну что, погнали?

Лика накинула пальто, которое было ей коротким в рукавах и в плечах поджимало, мы выкатили Карпа, она уселась сзади, обхватила меня. Снова вернулась картинка «Лика в белье». Но вместо того, чтобы опять возбудиться или отогнать ее, я подумал, что взрослому было бы все равно, а тут гормоны бурлят, и реакция от одной голой лодыжки. Что ж летом будет, когда девчонки обнажатся?

Вот же, блин, молодой и растущий организм! Если бы не опыт взрослого, влюблялся бы каждый день в новую, как восторженный щенок. Но любил бы – Веру.

А люблю ли я ее, или это дурацкое наваждение? Сладкий запретный плод? Ведь мечта должна оставаться несбыточной, или она перестает быть мечтой.

В прошлом году я мало что понимал в женщинах, и Вера мне даже не нравилась, я тащился от географички и Подберезной, а теперь знаю: Вера – лучшая из женщин, мудрая, умная, с юмором. Только с возрастом доходит, что «лучшая» складывается не из сисек, задницы и ног, от которых друзья в обморок падают, это все быстро станет обыденностью, а из того, что к этому прилагается. Да, Вера красивая, и с этим не поспоришь. Но еще и умная – какая редкость! А я – молокосос, вот же несправедливость!

На рынке я оставил Лику караулить мопед, а сам побежал между рядами, помахал Алисе за прилавком, подошел к печальной Наташке, которую деморализовывала возможная встреча с Андреем в театре, рассказал, какие планы у нас с Ликой. Потом накупил копеечных мандаринов, импортных и потому дорогих апельсинов и пару диковинных будто шерстистых плодов киви. В будущем они станут обыденностью, а ныне – экзотика. Ну и, конечно, бананов, целый килограмм почти за две тысячи рублей. Старушка, покупающая сахар на развес по соседству, смотрела на меня квадратными глазами, где читался вопрос: «Наверное, мальчик где-то что-то украл, иначе откуда у него такие деньги».

Набив пакет, я вернулся к загрустившей Лике и отломил один банан.

– Держи, это тебе.

Она глазам своим не поверила.

– Это же очень дорого… Спасибо.

Есть его она не стала, подержала немного в руках спрятала в сумочку. Наверное, будет растягивать удовольствие дома. А может, прибережет, чтобы у всех на виду съесть его в школе. Правда, налетит толпа голодного воронья с криком: «Дай кусить», зато все будут знать, что лакомства ей по карману, и завидовать.

Завидовать – банану. Капец, конечно. А раньше я и сам завидовал тем, кто приносил в школу бутерброды с сыром или колбасой, а уж Петюне как завидовал, который «Сникерсы» каждый день ел!

– Погнали.

Я оседлал мопед, Лика уселась сзади, и мы помчались в роддом, благо тут было недалеко.

В больничном дворе осмотрелись, не обнаружили ментовский бобик и решили, что отец изгнан с позором. Так было бы лучше для Лялиных и хуже для нас, потому что наша квартира – их с мамой совместно нажитое имущество, и папаша может предъявить на нее права и начать нас выживать. Не нас, мы сами уйдем, – маму с отчимом.

Была у бывшей жены знакомая, которую муж так допек, что она ушла на съемное жилье из квартиры, где у него одна восьмая, дети поначалу с ним жили, и она платила бывшему алименты, потом к ней перебрались. И нормально, чувство вины его не мучило: «Сама, тварь, виновата, загуляла и ушла, а я хороший». Это, конечно, предел низости, но я не удивлюсь такому повороту событий, придется с папашей повоевать.

В палаты к роженицам не пускали, и пространство перед входом в отделение было забито счастливыми отцами с букетами и пакетами. Когда я ходил проведывать бывшую жену в роддом, прямо в палату, мне попадались в основном мужчины за тридцать, сейчас же словно на выпускной института попал – совсем молоденькие все.

С трудом протолкнувшись к двери в отделение, я вызвал медсестру и попросил пригласить Лику Лялину. Когда выражение лица сестрички стало страдальческим, протянул ей апельсин, и она сразу воспылала ко мне симпатией. Убежала в отделение, вернулась растерянная.

– К ней муж приехал, и она ушла.

Девушка встала на носочки, выискивая Анну среди других рожениц, пожала плечами.

– В общем, нет ее. Она где-то здесь.

– Блин! – Побледнев, Лика сжала мое предплечье. – Надо ее найти! Я за нее боюсь. Где она может быть?

Я ткнул пальцем в потолок.

– На лестничном пролете между этажами, наверху или внижу. Лучшее место для приватного разговора.

– Вдруг он ее запугивает? Ей нельзя нервничать, у нее живот порезан!

Схватив за руку, Лика потащила меня наверх, откуда тянуло табачным дымом. Там курили две молодые мамашки в домашних халатах и тапках, толстая и длинная. Увидев нас, бросили окурки и сделали вид, что это не они, они просто рядом стояли.

– А ну пошли отсюда! – рыкнула на нас длинная.

Препираться мы не стали, начали спускаться этажом ниже, и еще издали я услышал голос отца:

– Бу-бу-бу… Люблю… Бу-бу-бу… Без отца. Как вы жить бу-бу-бу.

Лика спустилась еще на три ступеньки, замерла и глубоко задышала, раздувая ноздри. А вот голос ее матери прозвучал отчетливо, я слышал каждое слово.

– Ты чуть не убил меня и ребенка. И даже не извинился, выставил это так, словно все произошло случайно.

Я этого не видел, но представил, как папаша сделал страдальческое лицо и снисходительно принялся объяснять, какие все вокруг идиоты, которые во всех его бедах виноваты.

– Ну посуди сама… бу-бу-бу… уставший с работы… бу-бу-бу… а тут… бу-бу-бу. – А дальше уже громче: – Неужели это сложно? Элементарная же вещь!

– Ты никогда не извиняешься. И вот, снова я виновата. Да, это так. Но степень моей вины так ничтожна, что другой закрыл бы глаза. Тем более, что я в положении, и нервничать мне нельзя, потому я и забыла…

– Мне на работе из-за тебя весь мозг вытрахали! – взвился отец, потом перешел на шепот, и опять: – Бу-бу-бу, бу-бу-бу.

Только теперь его бормотание звучало угрожающе. Анна была непреклонна:

– Если ты поднял руку на беременную жену, значит, у тебя нет тормозов, и это будет повторяться…

– Бу-бу-бу… безотцовщину!

– Ничего. Справимся. Нет, Рома, я не вернусь. Уходи. Девочка не должна видеть, как ее мать бьют, иначе для нее это будет нормой, и она тоже позволит так с собой обращаться. «Ради ребенка» здесь не работает.

Так он ее все-таки ударил? Ну не скотина ли⁈

– Я не бил тебя! – заорал отец. – Это случайно. И мне… очень жаль, что ты не устояла на ногах.

Значит, не ударил, а толкнул. Ноги виноваты, угу, и стол, который снизу на нее прыгнул, и прямо ей в живот. Или пол – обо что там Лялина ударилась, когда падала?

– Уходи…

И опять «Бу-бу-бу».

– Уходи, – повторила Анна уже громче. – Пусти, мне больно! Отпусти, я сказала!

– Мама! – крикнула Лика, и мы побежали их разнимать.

Когда спустились на лестничный пролет, Анна стояла прямая, как струна, холодная, лишь румянец выдавал ее нервозность. Отец застыл в страдальческой позе, ссутулившись и протянув к ней растопыренные руки. Он и правда страдал, не понимая, что сделал и делает не так, потому что нечем ему понимать, и никак не объяснить ведь!

Думал, отец набросится на нас с обвинениями, что все суки и предатели, но он посмотрел жалобно, мотнул головой и поплелся прочь. Веки Анны задрожали, она сглотнула ком в горле и закрыла глаза. Лика шагнула к ней и очень осторожно обняла.

Я развернулся, чтобы уйти и они побыли вдвоем, но Лика остановила меня:

– Пашка, стой. Иди сюда. Ма, посмотри, что мы тебе привезли!

Забрав у меня пакет, Лика открыла его, распространяя аромат цитрусовых.

– Витамины! Это все Пашка.

– Спасибо, – прошептала Анна, забирая пакет.

Ни мускул не дрогнул на ее лице, она спросила то ли у меня, то ли у себя:

– Я все правильно делаю? Он просил не лишать его хотя бы этого ребенка, вас-то он потерял.

Не выдержав, я фыркнул.

– И как он нас потерял? В лесу? В людном городе? Наташку чуть не избил до полусмерти, Борю зашугал, меня пытался, но не на того напал. И кто виноват? Мы? Мама, которая чуть от горя из-за него не померла? Кто ему мешает проводить с нами время? Если вы надеялись, что с вами будет по-другому… Нет, не будет.

– Я уже поняла, – вздохнула Анна.

– Так что все вы делаете правильно. А ребенка вместе воспитаем, и прокормим, и оденем. Не переживайте.

– Пашка может, – подтвердила Лика.

– Спасибо, – сказала Анна, потупилась и ее глаза увлажнились.

Ну не говорить же ей, что я этому ребенку практически отец. Не появился бы я-взрослый, его бы никогда не было.

– Когда крестить Дину будете, возьмите меня крестным, – улыбнулся я. – Надеюсь, хоть это мне можно в моем возрасте.

– Мы подождем, когда повзрослеешь, – искренне, по-доброму улыбнулась Анна, шагнула навстречу и обняла меня.

Глава 8
Жизнь и смерть

После смерти Андрюши, причиной которой я послужил, мне до сих пор было неприятно ездить к бабушке из-за чувства вины. Но я пересиливал себя, понимая, как ей важно чувствовать себя нужной и любимой.

Возле забора я заметил машину тети Иры, точнее – Толика.Захотелось развернуться и поехать домой, но я снова пересилил себя и газанул. Узнав рокот мотора Карпа, возбудился Боцман, встал на задние лапы, передние положив на забор, а на них определив голову.

– Гав! – радостно поприветствовал он меня и завилял хвостом.

Проходящая по двору тетя Ира повернула голову, колыхнула тазиком, который несла, кивнула мне, как показалось, с неприязнью.

– Привет, – уронила она и ехидно поинтересовалась, поправляя траурный платок: – Приехал за мясом? Правильно, вовремя. Мы уже все разделали, осталось только забрать.

Да, мне не показалось, Ирина меня ненавидела иррационально ненавистью матери, потерявшей сына. Как я смею жить, когда ее мальчик мертв? Это все, конечно, понятно, тетю Иру жаль, но терпеть несправедливые упреки я не собирался.

– Добрый день, тетя Ира. У меня сегодня выходной, – улыбнулся я. – Вот и заскочил посмотреть, не закончились ли отруби, не привезти ли еще.

Шпилька на шпильку. Нашла кого упрекать в паразитировании на бабушке.

А вот Толик, в отличие от этой змеи, искренне мне обрадовался. Поспешил навстречу, пожал руку и спросил:

– У моей внучки в школе карантин. У вас тоже, да?

При упоминании внучки Толика тетю Иру перекосило. Если она не родит второго ребенка, у нее все шансы стать злобной приподъездной бабкой, истекающей желчью на скамейке и костыляющей проституток и наркоманов.

– Тоже, – с готовностью ответил я и добавил шепотом: – Как бабушка?

Тетя Ира несла таз с потрохами и удалилась на кухню, Толик проводил ее взглядом и сказал:

– Эльза Марковна держится. Ирина как обезумела, возненавидела весь мир. Как мимо церкви проезжаем, богохульничает. Не знаю, что делать.

Я покосился на летнюю кухню и сказал честно:

– Ребенка. Иначе она совсем пропадет.

Толик тяжело вздохнул.

– Так мы совсем старые!

– Сколько ей? Тридцать девять? Ерунда. Еще двоих родить можно. Если вы, конечно, готовы.

По лицу Толика было понятно, что нет, не готов. Он считал, что отстрелялся. И это пат. Если Ирина не найдет радость и заботу, она погибнет или сойдет с ума. Поговорил бы кто с ней на эту тему. Не мне же это делать.

Я направился в кухню. Бабушка мариновала сало, разложенное на столе. Увидела меня, бросила свои дела и воскликнула:

– Павлик!

Шагнула навстречу, обняла, не замечая ненавидящего взгляда Ирины.

– Как вы? Вот, присаживайся… ой, стула нет, извини…

Бабушка засуетилась в поисках стула. Кухня была завалена кусками туши, они и заняли все стулья и табуреты. А в ванной стояли тазы с потрохами и виднелась голова на подносе.

– Ба, я постою. Отрубей хватает у тебя?

– Хватает, спасибо. На месяц точно есть, – ответила бабушка.

– Что с мясом делать будешь? – спросил я.

– Часть раздам, часть продам…

– По чем продаешь?

– Три пятьсот вырезка, – ответила бабушка. – На кости, ноги для рульки – по две. А что?

Говорить, что мясо нужно мне, я не стал, иначе отдаст даром, а каждый труд должен быть оплачен, потому немного слукавил:

– Одноклассники интересуются. Если дешевле, чем на рынке, они купят килограммов десять всякого-разного.

Бабушка посмотрела с подозрением. Ирина зыркнула волком, продолжая чистить кишки для колбасы.

– Точно это не вам нужно? А то знаю я тебя.

– Нам тоже нужно, но немного, – сказал я, понимая, что несколько килограммов она передаст младшей дочери. – Денег я дам, тридцать пять тысяч, правильно?

Часть пойдет на откорм алтанбаевцев, часть останется нам, когда мы переедем на съемную квартиру, я был уверен, что скоро это случится.

– Для своих по три тысячи! – с легкостью пошла навстречу бабушка. – Толик! Десять килограммов взвесишь? И для Оленьки немного отрежь.

Толик взял топор и пошел на улицу. Бабушка догнала его и надела ему фартук, поправила воротник рубахи. Если она и страдала из-за Андрюши, то не показывала виду и выглядела живой и беззаботной. А вот Ирина похудела, осунулась и почернела, глаза ее ввалились, появились черные круги.

Она мне никогда не нравилась: жадная, завистливая и злая. Но это бабушкина дочь. Похоже, что – любимая дочь. И если она начнет спиваться, это бабушка уж точно не переживет. Так что надо подумать, как ей помочь. Первое, что пришло на ум – внушение. Почему бы и нет? Не подействует – ну, кинется на меня тетка. Хуже все равно не будет.

Потому, пока бабушка резала мясо и распихивала по пакетам, преодолев неловкость, я подошел к Ирине.

– Тетя Ира, можно вас на пару слов. – И кивнул на дверь.

Тетка насупилась, вытерла руки о фартук и молча направилась за мной. Я отошел подальше, посмотрел ей в глаза и проговорил:

– Тетя Ира, я очень вам сочувствую…

Тетушка напряглась в ожидании, а я смутился под ее невидящим взглядом и долго подбирал слова. Наконец решился:

– Прекратите убивать себя. Вы еще можете…

Глаза тетки вспыхнули, и она зашипела на меня:

– Что бы ты понимал, щенок!

Сжав кулаки, она шагнула навстречу. Зная, что будет дальше, я отпрыгнул.

– Шакаленыш, – продолжала она. – На дом материн слюни пускаешь? Вьешься, вьешься вокруг нее. Заботливый такой, добренький. Знаем мы вас, добреньких!

В нее будто вселился бес. Он шипела, шипела и шипела, брызгала слюной, скалилась и сверкала глазами. Черты ее лица заострились, казалось, зубы тоже заострились, она готова броситься на меня, вцепиться в горло и жадно лакать кровь, бьющую из сонной артерии.

Конструктивный получился диалог! Поскольку тетка преградила путь назад, я попятился и ушел в огород, туда, где свинарник и курятник. Тетя Ира подалась за мной, но передумала и вернулась в кухню, бормоча проклятия. А вот мне совершенно туда не хотелось. Только представлю, что она там, смотрит на меня, как одержимая, и плечи сами дергаются.

Побродив по огороду, я заставил себя вернуться к бабушке, которая приготовила мне с собой не только мясо, яйца, творог и молоко, но и чай с манником – перекусить сейчас. Пришлось садиться за стол с ней и тетей… Нет, тетка, слава богу, отказалась. Она сжала челюсти и старалась на меня не смотреть, а когда бабушка хвалила меня или, хуже того, обнимала, ее аж подбрасывало на табуретке.

Отдав долг вежливости родственникам, я просидел десять минут, натужно улыбаясь, потом распрощался с бабушкой, расплатился за мясо, обнялся с ней, почесал Боцмана и с огромным облегчением не просто уехал – улетел отсюда, желая больше никогда не пересекаться с теткой.

Тетя Ира, которая казалась веселой хохотушкой, превратилась в сгусток ненависти. Она ненавидела весь мир за то, что он не рухнул со смертью ее сына. Нужно будет поговорить с бабушкой о ней. Но не сегодня, конечно.

Только на выезде из Васильевки я посмотрел на часы: было начало пятого. Значит, сперва встречаюсь с Наткой и Борей на плитах возле рынка, ставших традиционным местом встречи, и мы звоним по объявлениям. Потом я еду к Лидии. Кстати, и мяса ей передам домашнего, и яиц.

В точке сбора никого не было, что неудивительно – оставалось еще полчаса. Я прислонил мопед к плитам, уселся на них и увидел Наташку, обследующую фонарные столбы. Объявление ее заинтересовало, она оторвала телефон, достала ручку из сумочки, подписала клочок бумаги. Бросив взгляд на плиты, заметила меня. Помахала рукой и устремилась навстречу.

Брякнувшись рядом со мной и свесив ноги, она отчиталась:

– Двенадцать «двушек» в Южном районе, пять «трешек» и полдома в Николаевке! От двадцати пяти до сорока тысяч.

– Лучше, конечно, Николаевка, – резюмировал я. – А где именно сдают дом?

– В самом конце поселка, я не удержалась, уже позвонила. Там две комнаты. Кухня отдельно, туалет на улице, двадцать шесть тысяч. Нормальная цена?

Туалет на улице, кухня тоже. Без воспоминаний взрослого это казалось нормальным. Теперь же – дикостью. Просыпаешься зимой ночью и – здравствуй, ведро, потому что пока оденешься, пока дойдешь расплещешь накопленное или задницу отморозишь.

– Ждем Борю? – с некой обреченностью спросила сестра.

– Конечно. Он должен Николаевку обойти, прочитать объявления на столбах и заборах. Сперва его варианты отработаем, потом – твои.

Сестрица пригорюнилась, уставилась на носки своих модных сапожек – видимо, задумалась о предстоящей встрече с Андреем. Я приобнял ее за плечи и сказал:

– Главное – выдержать две недели, потом легче будет. Ты ж курить бросала?

– Да…

– Было тяжело? Сколько ты курила?

– Полтора года. Да, было тяжко, тянуло постоянно… – Она задумалась. – Да! Через две недели полегчало, а то прямо из головы не выходили сигареты.

– Ну вот, и с привязанностью так же. Все проходит, даже самые сильные чувства, и ты это знаешь, взять хотя бы Влада.

Сестру перекосило.

– Сравнил! Андрей не такой!

– Бесспорно… О, Борис идет.

Брат помахал нам рукой и ускорился. Подойдя ближе, выгреб из кармана пригоршню отрывных телефонных номеров и гордо объявил:

– Вот!

– Сколько? – спросила Наташка.

– Семь! – гордо произнес брат.

– И где что? – поинтересовался я. – В смысле, по какой квартире где объявления? Мы ж не знаем. Ни цены не знаем, ни – сколько комнат и квартира это или дом.

– А я свои подписала! – похвасталась сноровкой Натка.

Боря хлопнул себя по лбу.

– Точно. Блин, во я баран!

Отчим бы его запилил за несообразительность и рассеянность.

– Не фатально. – Я спрыгнул с плит. – Давайте мне мелочь, пойдем звонить. Ната, ты в театр успеваешь?

– Мне к семи, – скривилась она и тоже спрыгнула. – Я с вами. Интересно же!

Боря забрал свои объявления и по дороге пытался вспомнить, где что, но точно было только, что сдавались три дома и четыре квартиры. Комнаты в общаге и в домах с хозяевами мы не рассматривали.

Наконец мы добрались до телефона. Наташка приготовила ручку, Борис виновато втянул голову в плечи, я снял трубку и принялся крутить диск телефона. Скажу, что звоню по объявлению, и попрошу рассказать про жилье, так и станет ясно, что почем.

Никто не ответил – видимо, хозяева были на работе. Клочок бумаги с номером перекочевал к Наташке, она поставила прочерк на обратной стороне и положила бумажку в сумочку.

На следующий звонок ответила, судя по голосу, старушка. Она сдавала отдельно стоящий дом за символическую плату – пятнадцать тысяч. В доме были две отдельные комнаты, кухня (просто роскошь, что не на улице!) и умывальник.

– А туалет? – спросил я.

– На улице, конечно. Но хороший, каменный, со светом.

Наташка помотала головой, Боря шепнул:

– И пофиг! Я в норе согласен жить, лишь бы не с Квазипупом.

– Это только второе объявление, их еще много, – обнадежил его я и пообещал старушке перезвонить.

В третий раз ответил суровый мужчина, который сдавал двушку. При детальном расспросе оказалось, что двушка – это две комнаты в общаге, где жила Алиса. Нас это не устроило.

Четвертый звонок: пожилая женщина сдавала часть дома со своим входом. Цена вопроса – тридцатка. Кухня общая с хозяйкой, туалет на улице. Теперь на дыбы встала Наташка, категорически не согласная с общей кухней.

Пятый звонок: трехкомнатная квартира в доме возле моря, на первом этаже. Кухня внутри, туалет снаружи. Стоимость – двадцать пять тысяч.

– Идеально! – сверкнула глазами Наташка. – Каждому по комнате, и школа близко. Я за этот вариант! Дальше можно не звонить.

На обороте бумажки она поставила жирный плюс, а я договорился с хозяйкой на просмотр сегодня в восемь вечера – как раз тренировка закончится, и доделаю свои прочие дела.

Шестой звонок: двушка в нашем доме, тридцать пять тысяч. Тоже договорился о просмотре после восьми, хозяйка сказала, что будет на месте, потому что живет по указанному адресу.

Взрослый я не одобрил бы желание подростков жить отдельно, потому что они дети и еще не сформировались как личности, им нужны родительская забота и контроль, иначе они начнут водить хороводы и питаться всякой гадостью. Но от нашей мамы ни заботы, ни поддержки, а от отчима контроль идиотский. По сути, я буду выполнять роль матери и отца, контролировать брата и сестру, направлять их и помогать им, если нужно будет. Пусть прочувствуют, что дома может быть комфортно и уютно.

А что мамина квартира рядом, это хорошо, она легче согласится нас отпустить, а то ведь может и в позу встать, что детям такое не положено.

Когда я позвонил по седьмому номеру, мне не ответили. Ну и ладно, потом еще раз его наберу, если будет актуально. Два варианта есть – уже хорошо.

Наткины объявления мы оставили как резервный вариант и разошлись, довольные. Наташка, чуть отойдя, ссутулившись, направилась в театр. Боря поехал со мной на мопеде, жужжа в ухо, что сегодня он учился рисовать портрет, и это дается ему сложнее пейзажей, но он ни за что не сдастся!

Возле дома я его высадил, забрал у него пакеты с продуктами и поехал к Лидии в дачный поселок, отмечая, что на тренировку в спортзал не успеваю, и придется заниматься с алтанбаевцами. Но откладывать визит к Лидии было нельзя, я и так совсем замотался и забыл о ней и сиротках. Еще ж Лаки! Так хотел щенка, получил его, а заниматься с ним не могу, потому что некогда. Обидно!

В моей даче горел свет. Дыру, куда я просовывал руку и открывал щеколду, заколотили, и пришлось долго сигналить.

Дети выбежали втроем, за ними, прихрамывая, шла Лидия. Светка повисла на мне. Ваня тоже порывался обниматься, но вспомнил, что он – взрослый мальчик, и устыдился. Бузя долго тряс мою руку, благодарил за то, что избавил его от рэкетира, и теперь он реально круто зарабатывает.

Хоть он и ботал по фене, за последнее время его лексикон обогатился, он более-менее научился строить предложения, а еще отрастил волосы, отъелся и стал похож на обычного мальчишку, а не на помоечного котенка. Пристраивал я Свету и Ваню, Бузя просто прибился и вот, человеком становится, работает. От того, что постоянно выжимает тряпку, которой моет машины, у него шершавые руки, как у взрослого рабочего.