Текст книги "Вперед в прошлое 12 (СИ)"

Автор книги: Денис Ратманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Вперед в прошлое 12

Глава 1
Выслушай меня!

Это была последняя пятница января, шесть вечера, мы с Канальей возвращались домой с карманами, набитыми деньгами.

1994 год стартовал как действительно новый, совершенно новый год, и я надеялся, что моя и не только моя жизнь будет новой. Голова шла кругом от перспектив. Это напоминает, когда посадишь семена и наблюдаешь, как они растут. Вот проклюнулся первый росток, вот второй, третий, четвертый. А здесь пусто, семя погибло. Сейчас то время, когда стоишь напротив зеленого поля, росточки хрупкие, лаковые, но растут не по дням, а по часам.

По сути, у меня не получилось только два дела: сделать из Андрюши-наркомана человека и открыть частную клинику. О последнем рано говорить «не получилось» – Гайде просто не вышла на контакт, а тормошить ее и убеждать у меня не было времени и ресурса, их сожрала стройка, и это только начало!

Пока Каналья торговал, он полностью делегировал полномочия Алишеру, который и в диагностике смыслил, и мастером был отменным, и в иномарках разбирался. Чтобы упростить им задачу, я связался с дедом и заказал пособие по эксплуатации «Мерседеса», «Ауди», «БМВ» и какого-нибудь японца – в общем, что будет; на немецком, английском, без разницы. Главное не на японском. Переведу, распечатаю, может, брошюрку выпущу. Хотя нет, не стоит плодить конкурентов.

Благо компьютер у нас есть. Да какой! Я поговорил с Алексом-мажором, у которого тоже имелся комп, но он в сравнении с моим был грудой металла. О дисководе Алекс даже не слышал, подавляющее большинство компов, которые использовались в России, работали только с дискетами, и памяти у них было с гулькин нос. Так что, услышав ТТХ моего компа, Алекс воскликнул: «Гонишь! А такое бывает⁈» Так что мой авторитет в его глазах до небес взлетел. Может, впервые в жизни на его пути встретился человек, у которого что-то (зачеркнуто: больше) лучше, чем у него. Теперь я понял, отчего Слава индюком раздувался – он-то понимал, какой космический корабль нам дарит, а мы это даже оценить не могли, оценили постфактум.

Несмотря на то, что Леонид Эдуардович хотел, чтобы бесценная вещь лежала на антресолях, недоступная никому, я не собирался гноить комп и настоял на том, чтобы Леонид Эдуардович разрешил собрать компьютер – для Яна. Я был уверен, что паренек разберется в его работе и быстренько научится и винду устанавливать, и программировать. Так что и ему я заказал брошюры из Москвы. Установили комп в родительской спальне, которая закрывалась отдельно и куда гости не имели доступа – нельзя было допускать утечки информации. Потому что, если узнают, что у кого-то есть что-то ценное, всегда находятся те, кто это что-то пытаются отнять.

Ну а собирать комп пришлось мне вчера ночью. Забавный опыт, когда ты ничего не соображаешь, но руки помнят и все делают. Каретников-старший и то не решился все подключать и смотрел на меня с подозрением: ну как может пацан из бедной семьи разбираться в таких вещах⁈ Илья-то знал. Надо отдать ему должное, он не мучил меня расспросами. Он вообще сделал вид, что забыл все то, что я ему рассказывал – наверное, так проще было хранить тайну.

Боря остался равнодушен к компу и на сборку не пришел. Что касалось меня, с одной стороны, я прыгал от счастья – это же круто, обладать такой игрушкой! С другой стороны, помнил, что вещь – это просто вещь, не надо становиться рабом вещей, есть люди, которым они нужнее, например, Ян. Парнишка слюной весь пол измазал, пока я собирал комп. А потом уселся за него – и пропал. Причем его не игрушки интересовали – ему было интересно разобраться, как это работает. Когда видишь, как в чьей-то душе загорается огонь, никаких денег не жалко.

Прежде чем отогнать «Зилок» на завод ЖБИ, у которого на балансе он стоял, Каналья забросил меня в центр, к магазину, возле которого валялся какой-то алкаш. Его пыталась добудиться очень худая пожилая женщина.

– Завтра так же? – спросил Алексей, сгружая мопед. – Ты подъезжаешь к повороту, я тебя забираю? И надо бы с участком что-то решить, который под мастерскую. Потому что, если хозяин продаст дом, то мы останемся на улице.

– Да как тут решишь, – проговорил я. – Мы оба заняты. А чтобы открыть АОЗТ с двумя учредителями, это вагон времени.

– Так давай тогда оформим на Эльзу Марковну. Как с работой поспокойнее станет, займусь фирмой. А уж тетя Эльза продаст участок уже фирме. Жаль, тебе ничего нельзя оформить.

– Когда мне станет восемнадцать, мы просто сменим учредителя, – сказал я. – Поменяем ее на меня. Три года терпеть осталось – не так уж много, хотя и немало.

– Ладно, давай! – Каналья помахал мне рукой, а я поехал в Николаевку.

Еще при повороте в Николаевку я заметил на пустыре, где был мой участок, пылающий костер – как маяк на горе. Что они там затеяли? Что это не пожар, понятно: слишком сыро, и гореть там нечему. Потому перед тем, как заехать к Лике Лялиной, справиться о здоровье новорожденной сестры и счастливой матери, я свернул туда. Давно стемнело, нормальным людям пора бы разойтись, но, заглушив мотор, я услышал взрывы молодецкого гогота. Тонкой ноткой пробивался женский смех.

Это мне не понравилось, и я ускорился, катя мопед – ехать по таким буеракам было опасно. И опять женский смех – заливистый, звонкий. Это кого они привели? Наверное, Карасиху, Ласку или Бучиху Ольгу – нормальная девчонка разве пойдет с такими тусоваться?

Хотя Лихолетова, вон, слюни на Алтанбаева, Бреда Питта местного разлива, пускает. Но смех не ее, она рогочет, как взбесившаяся лошадь. Надо гнать их оттуда и запретить водить баб. Что это за работа, когда вокруг девки?

На фоне огня я насчитал восемь силуэтов. Ну ничего себе тусовку устроили! Только я собрался разозлиться, как увидел на огне наш казан, в котором мама или Наташка готовила еду для рабочих. Еще плюс десять метров, и я разглядел Сергея, сидящего на самодельной скамье из досок и кирпичей. Возле казана стояли Зяма и… Я глазам своим не поверил: Наташка! Глаза горят, волосы развеваются, на лице пляшут огненные сполохи – ну прямо мать драконов! Давно не видел ее такой воодушевленной.

Что-то рассказывая парням, она мешала варево в казане и указывала туда рукой. Алтанбаевцы были тем же составом, что и вчера. Когда сестра замолчала, парни один за другим встали, окружили котел. Крючок помешал варево половником. Так же сделал Хулио.

Я остановился, желая оставаться незамеченным. Наташка взяла какую-то пачку, столовую ложку, зачерпнула что-то из пачки – видимо, соль – и отправила в казан. Она что же, учит их готовить еду? Что ж, разумное решение. Пока остальные работают, Зяма или Понч вполне могут куховарить.

Меня охватил азарт. Хотелось явиться народу эффектно, и я вспомнил фирменный вой Яна, от которого мороз по коже. Интересно, на алтанбаевцев подействовало бы?

Еще я заметил, что Алтанбаев и Крючок вьются вокруг моей сестры, но она держится с ними, как учительница, однако парни не теряют надежду ее очаровать. Неуклюже-то как! Ну точно брачные танцы бабуинов! Пока два альфача соревнуются, менее перспективные самцы наблюдают с завистью. Наташка не может не понимать, что происходит. Скорее всего, она все видит, и ей льстит внимание парней. Потому она до сих пор и не ушла с участка, рисуется, дает им кулинарные уроки. А Сергей остался, чтобы они не набедокурили, спасибо ему, адекватный человек оказался. Если он и мастером окажется отменным, возьму его бригадиром.

Пока выводы о его мастерстве делать рано. Два дня лил дождь, и земляные работы накрылись, так что траншеи закончили только вчера вечером. Сегодня, поскольку я был занят, Сергей вызвался взять в аренду доски для опалубки и закупить арматуру.

Начав подниматься по склону, я увидел доски, сваленные кучей и накрытые драной пленкой. Часть уже установили в траншею, вырытую под забор.

Меня заметили, когда я ступил на участок. Наташка, указала на меня и проговорила:

– О, смотрите, инспектор пришел!

– Ревизор, – отозвался я.

– А мы тут пельмешками балуемся, – похвастался Игорек Заславский.

Сергей обернулся, встал, я пожал его руку.

– Спасибо, что остались.

Из темноты вынырнул Понч с сырыми ветками в руках, бросил их в костер – повалил дым, да такой едкий, что мы разбежались по участку. Алтанбаев с Крючком, закрыв лица, стянули котелок.

– Ниче, шо мы тут это? – заискивающе спросил Зяма.

– Все правильно, – сказал я, и в это время вспыхнул огонь, выплюнув сноп искр, как фейерверк.

Закусив язык от усердия, Понч намотал обрывок пленки на хворостину, сунул в огонь, а потом замер, глядя, как горящие капли падают в костер: вж-жух, вж-жух! Вспомнилось, как я мелким делал так же, и аж самому захотелось повторить. А главное, захотелось взрослому во мне.

Собственно, почему бы и да? Недолго думая, я соорудил себе такой же факел.

Вж-жух! Вж-жух!

Наташка взяла миски и принялась разливать суп с пельменями. Первую тарелку отнесла Сергею, вторую отдала мне. Я уселся рядом с ним и повторил:

– Спасибо, что остались с ними.

– Ой, да не за что. Смотрю на них – и себя вспоминаю, как таким же был и так же делал факел из пленки. И будто молодею.

Он прихлебнул из миски, крякнул и оценил:

– М-м-м, копчененькое, вкусно.

И правда было вкусно, я оценил.

Закончив раздачу, Наташка взяла кусок хлеба, нанизала на прутик и расположила над костром.

– А еще можно так, получается хрустик.

Все, кроме нас с Сергеем, сделали так же. Понч и Зяма быстро передумали, напали на еду, а потом взяли себе добавки.

Романтика! Почти поход. Почти лагерь скаутов. Костер, еда, приготовленная на огне – чего еще не хватает для счастья парням? Знаю чего – гитары. Но чего нет того нет. Надо обзаводиться гитаристом.

А ведь для алтанбаевцев все могло сложиться более печально. Так, глядишь, и людьми вырастут.

Разошлись мы в семь. Ну как разошлись: толпой пошли к остановке, чтобы отправить Сергея домой. Алтанбаевцы волочились за Наташкой, неуклюже расспрашивали про театр и что такое «Фауст». Сестрица расцвела.

На остановке я велел алтанбаевцам не обижать Натку и сказал, что мне надо проведать Лялину, узнать, как там моя юная сестренка. Наташка потупилась и спросила:

– А можно с тобой? Лика меня не прогонит? Я ж ее гоняла…

– А ты извинись, – посоветовал я.

– Так извинялась уже… Так интересно на мелкую взглянуть хоть одним глазком. А как ее назвали?

– Диана Романовна, – сказал я. – Так Анна хочет, но, может, отец не согласится, посмотрим. Я не знаю, что там у них. Может, они вообще разбежались, Лика рассказывала, они жутко ругались накануне родов.

– Так он ее тоже бил? – воскликнула Натка и прищурилась, зашипела: – С-сука! А можно так сходить, чтобы его не видеть?

– Можно, – кивнул я. – Лика в отдельной комнате общаги.

Мы направились к сводной сестре, минуя приподъездных алкоголиков, которых я уже запомнил, а они запомнили меня, поздоровались, я поднял руку, приветствуя их.

В подъезде Наташка зажала нос рукой.

– Фу, ну и вонь тут.

Со второго этажа донесся басовитый женский крик:

– Жэ-еня! Жэ-еня!

Кто-то пел, кто-то ржал, звенела посуда, работающие телевизоры создавали адскую какофонию. У Наташки вытянулось лицо, ноздри затрепетали. На втором этаже поперек коридора в майке-алкоголичке и трусах лежал пьяный Женя. Дверь в его комнату была распахнута. На кровати, опершись на подушки, сидела очень толстая старуха, седая и всклокоченная, прижав к груди усохшую, скрученную контрактурами руку.

– Может, его поднять? – предложила Наташка. – А то что ж он так? Мама, вон, волнуется.

– Это не мама, – процедил я. – Жена.

Наташку перекосило. Она отступила на шаг, посмотрела на старуху, та оскалила беззубый рот и зашипела, раскачиваясь из стороны в сторону:

– Уйди. Уйди. Уйди!

– Ужас, – шепнула сестра, обошла валяющегося алкоголика и юркнула ко мне.

Я постучался к Лике и проговорил:

– Сова, открывай, медведь пришел…

В этот момент распахнулась дверь в комнату ее матери, оттуда, покачиваясь, вышел мой отец с бутылкой вина в руке. С трудом сфокусировал взгляд на нас с Наташкой, указал пальцем и пробормотал:

– Предатели! Фаш… колла… кобаранты!

Держась за стенку, он двинулся к нам. Похоже, таки придется поднять руку на отца. Но нас спасла Лика, втянула к себе в комнату. Отец подолбился немного в дверь и успокоился.

Лика поначалу будто бы не заметила Наташку, она боялась отчима. Потом же посмотрела на нее недобро и буркнула:

– Ты тут зачем? Я тебя не звала.

Натка опустила голову, поникла и проговорила, отводя взгляд:

– Лика, я мириться пришла. Была неправа. Прости меня, пожалуйста! Паша рассказал, что случилось, и я, вот…

Натка полезла в сумку и достала оттуда купленные в аптеке новенькие бутылочку для кормления новорожденных и набор сосок.

Лика окаменела, и лицо у нее стало точь-в-точь, как у матери. Подержав немного бутылочку в руке, она поставила подарок на стол – видимо, решила сгладить острые углы. Наташка еще не поняла, что прощена, и затараторила:

– Не представляешь, как я тебе сочувствую и как понимаю! Он, – она покосилась на дверь, – меня чуть не убил. Ненавижу! Но ты не переживай, этот потаскун у вас долго не задержится.

И тут Лика выдала то, что я никак не ожидал услышать:

– Мать его выгнала. Сказала, чтобы его тут не было, когда она вернется, или напишет заявление о побоях. Ну, он теперь на меня охотится, чтобы хоть кого-то побить. Мне страшно, сегодня весь день просидела. Только в туалет бегала.

– Так это он ее ударил? – возмутился я, сжимая кулаки.

Лика дернула плечами.

– Я не знаю. Вроде не то чтобы ударил…толкнул, может, или расстроил сильно. К ней все еще не пускают, а ходить ей не дают. Очень волнуюсь за нее, она любит этого козла до безумия. Как мы будем жить, что есть и всякое такое – это она не сейчас, это я уже слышала. Типа мы сейчас очень-то едим.

Лику прорвало, она говорила, говорила и говорила:

– Как ребенок без отца? Одна дочь, то есть я, без отца, и вторая будет наполовину сиротой. Ей, понимаете, нормальной семьи хотелось, когда друг за друга горой, а не это вот все. Она и была горой, а ему что-то не хватало… Хотя я знаю, чего не хватало. Мама сильно закрытая. Она кажется холодной, но на самом деле это не так. Но это нужно очень хорошо ее знать, чтобы это понять. Они ж вместе пять лет уже. Сначала так хорошо все было! А как жить с нами стал, будто подменили его. Все ему не так, особенно – я мешаю.

Лика всхлипнула. Наташка шагнула к ней и обняла, и они вместе заревели – в прошлом два заклятых врага, а ныне сестры по несчастью.

– Ничего, все будет хорошо! – утешала ее Наташка. – Будет что вам есть. Я, вот, торгую, по тридцать тысяч в месяц получается. Пашка и вас научит, да?

– Научу, – кивнул я.

Проревевшись, Натка резко сменила тему:

– Я так хочу сестричку в руках подержать, аж не могу!

– Это нескоро будет, – сказал я, – она ж недоношенная.

С Ликой мы просидели около часа, за это время узнали от нее, что у ребенка все хорошо – мамина соседка по палате из окна записку скинула. И вообще забавно смотреть, как отцы дежурят под окнами, весточек ждут.

– А батя приходил? – спросила Наташка.

– Мать его прогнала, – ответила Лика. – Ей было очень тяжело, но она смогла. Она сильная.

– Слабые в ментовке не работают, – припечатала Наташка.

И снова подумалось о делении людей на сильных и слабых, в очередной раз я пришел к выводу, что это всего лишь данная от природы способность держать удар. Это не значит, что так называемый сильный меньше страдает, когда его бьют – он точно так же чувствует боль, просто способен ее пережить и не сломаться, когда другой, например, Андрей, падает в нокаут и притворяется мертвым.

Когда Лика выплеснула обиду на отчима, заговорила Наташка, а у нее за почти шестнадцать лет накопилось к нему куда больше претензий. Я слушал ее, и волосы шевелились на голове, оживали воспоминания, я понимал, какие мы переломанные и перекошенные, и ничего удивительного в том, что та Наташка сломалась и плохо кончила. Да у всех у нас жизнь не сложилась. И почему женщины считают, что абы какой отец, чем никакого – лучше для детей? Вот наш отец ушел – и жизнь наладилась. Отчим, хоть он и чужой дядя, и то лучше.

Домой мы возвращались в полдесятого пешком. Наташка жалела Лику и была уверена, что наш отец настолько конченый, что способен поднять руку на беременную женщину.

Я слушал ее и одновременно думал, как же хорошо, что конфликт с заводскими исчерпан, и можно гулять по темноте, ничего не опасаясь. В нашем районе даже гопники нас уважают.

Что касается Анны Лялиной, да, ей будет тяжело с маленьким ребенком на руках, и на первых порах я помогу, а потом найдем ей занятие по душе.

Вдалеке появился наш дом, возвышающийся над частным сектором. Начал моросить дождь, и мы побежали – не хватало еще промокнуть в ста метрах от дома!

Но только мы подошли к дому, дождь прекратился. Я открыл дверь подъезда, и навстречу Наташе из темноты шагнула тень. Сестра вскинула руки и заорала, я инстинктивно чуть не захлопнул дверь.

– Наташа! – Андрей выступил вперед, протягивая руки к сестре. – Выслушай меня! Пожалуйста.

Натка шумно выдохнула и сжала пальцы на моем запястье. Ее рука мелко дрожала.

Глава 2
Лучшее в тебе

Наташка словно хотела, чтобы я побыл с ней во время этих переговоров, поддержал ее, но самое правильное, что я мог сделать – уйти, оставить их вместе. Ведь, каким бы ни было ее решение, потом она может передумать, а виноватым останусь я.

Андрей подошел ко мне с другой стороны, протянул руку, чтобы схватить меня, но спохватился. Я представил, как они вдвоем держат меня за руки, каждый пытается перетянуть на свою сторону, заручиться поддержкой, и стало смешно и грустно одновременно.

Особенно грустно оттого, что это делает взрослый, годящийся мне в отцы мужчина – отличный специалист, талантливый декоратор и, в принципе, человек неплохой, но…

На языке крутилось слово «ребята», но к Андрею так обращаться нельзя. Великовозрастный зять осунулся, похудел и постарел. Вроде бы даже поседел еще больше. Наташка, у которой еще час назад горели глаза и сияла корона на голове, тоже съежилась и затряслась.

– Наташа, Андрей, я буду тут, в подъезде, а вы поговорите. Вам нужно все выяснить.

Андрей вскинул голову, тряхнув кудрями, и принялся жаловаться:

– Я был хорошим сыном. Как она могла так поступить? Теперь я на улице, ни жилья, ничего…

Наташка вскинула голову, сжала челюсти и процедила:

– А то, что они мне чуть ребра не поломали, то, что обокрали меня – это нормально? Это тебя не интересует? И что ты меня нафиг послал – тоже нормально? Что бы ни случилось, я никогда… Слышишь – никогда не послала бы тебя, потому что ты для меня – главное. А я для тебя… Девочка-бумеранг: как далеко ни брось, всегда вернется?

Он схватил ее за руки, стал их целовать. Я отвернулся и, пока милые бранятся, побрел к подъезду, всей душой желая это развидеть. Было противно. Жалкий человек всегда неприятен, особенно, когда это взрослый здоровый мужчина.

Вспомнились слова из песни «Нау»: «Чингис-Хан и Гитлер купались в крови, но их тоже намотало на колеса любви». Жаль, что я не гитарист, спел бы эту песню сейчас – всем легче стало бы. Но учиться играть у меня нет времени.

Интересно, о чем Андрей ей расскажет? Поклянется стать другим человеком? Так не получится. Или начнет давить на жалость? Если так, вообще противно.

Я остановился в подъезде, в кромешной темноте. С улицы доносилось бормотание, изредка – Наташкины возгласы, за дверью справа стреляли, нагнетала напряжение нервозная музыка – там смотрели боевик. Лампочки не было, и постепенно глаза привыкли к темноте, различили светлую полоску под дверью. Я вспомнил, что тут в углу потолка – ласточкино гнездо, которое никто не убирает. Сколько себя помню, столько помню это гнездо. В апреле жильцы вернутся из дальних стран, и это будет той самой кнопкой, которая запустит весну и снимет лето с паузы.

Внезапно распахнулась дверь, и прямо на меня налетела Наташка. Ойкнула, уткнулась в плечо и разревелась. Резко обернулась, боясь, что Андрей побежит за ней. Надо отдать ему должное, он не побежал. Я не видел, что он делает на улице, мне важнее была сестра.

– Он… он… – пробормотала Наташка.

– Разжалобил? – предположил я.

– Н-нет, – мотнула головой она, судорожно хватанула воздух ртом.

– Стал обвинять?

И снова она мотнула головой.

– Дай успокоиться, и скажу.

Она всхлипывала, вздыхала, обнимала меня, потом отстранялась. Наконец более-менее успокоилась и выдохнула:

– Он… позвал меня замуж. Кольцо купил…

– А ты?

– Я… я сказала нет.

Натка уткнулась мне в плечо и замерла. Распахнулась дверь, из квартиры Стрельцовых выглянула вредная бабка, посветила в нас фонариком.

– О, проститутка, совсем стыд потеряла! В подъезде-то! Наташка, ты, что ли?

Натка отвернулась.

– Кобелей водишь? Места вам нет? – Луч скользнул по мне, на миг ослепив. – И Пашка? Пашка⁈

От неожиданности бабка онемела. Пока она не начала говорить про алкоголиков и наркоманов, Наташка побежала наверх, буркнув:

– Ипашка, ага.

Однако в квартиру она заходить не стала. Застыла на лестничной клетке, привалившись спиной к двери. Дождавшись меня, сестра спросила:

– Как думаешь, я правильно поступила?

– Правильно, – кивнул я. – Что бы ты ни сделала, я буду на твоей стороне.

Наташка сползла спиной по двери, села на корточки и обхватила колени руками. Я смотрел на нее и понимал, что, да, сестра у меня порывистая, а потому взбалмошная, неопытная, резкая, но у нее есть сила воли. Мама всю жизнь терпела отца, позволяла вытирать о себя ноги. Да и многие люди так, и мужчины, и женщины. Видно было, что решение далось ей непросто, что она любит Андрея, а если нет, то хорошо к нему относится, но находит в себе силы переступить через себя.

– Домой пойдешь? – спросил я, она помотала головой.

– Не. Мама задолбает. И не пореветь нормально. А идти-то – некуда.

– Давай на базу? – предложил я. – Или просто по улице походим.

– Пусть Андрей уйдет, и походим, – сказала сестра, и тут до слуха донесся рокот мотора. – О! Автобус. Он, наверное, уехал. Посмотришь? Я бы походила, да.

Молча кивнув, я выбежал на улицу, прошелся по окрестностям – было пусто. Поднявшись на второй этаж, я сказал:

– Давай отметимся, чтобы мама в набат не била, и сразу уйдем. Типа забрать что-то. Им пофиг, они с отчимом друг другом заняты.

Наташка кивнула, мы зашли в квартиру. Было поздно, полдесятого, на улице так вообще темень непроглядная. Взрослые ушли в спальню, к нам явился только Боря. Чтобы мама слышала, я взял фонарик и чуть ли не прокричал:

– Мы с Наташей прогуляемся. Скажешь маме, что у нас все нормально?

В принципе, ничего говорить не требовалось, все всё слышали. Спасибо, дождь не пошел, и можно было бродить сколько хочешь.

Некоторое время мы брели в конец поселка молча, вдоль дороги. Наташка пинала попавшиеся на пути камешки, я ни о чем не спрашивал – вдруг ей говорить невыносимо?

Наконец она сказала:

– Я твердо решила поступать в Москву. Тут что меня ждет? Карьеру артиста не построишь, сам знаешь, что в театре все совместители, даже ставки такой нет – актер. А на рынке всю жизнь торчать я не хочу. Так что засяду за уроки, наверстаю упущенное, авось поступлю на бюджет. Если нет, работать пойду, чтобы оплачивать учебу. А на первых порах у деда на коврике поживу, он ведь не прогонит? Даже если там торговать по выходным, все равно получится больше. Так что так. Как думаешь, я поступлю на бюджет?

– Если вгрызешься в гранит науки, то да. Еще тебе бы найти человека, который поставит речь, даст уроки актерского мастерства.

– А че не так с речью? – то ли удивилась, то ли возмутилась она. – Я нормально языком работаю. Всем нравится.

– Для провинциального театра – нормально. Мы – южане, у нас говор специфический, мы смягчаем буквы и тараторим. Некотрые прям шокают…

– Некоторые – прям да, но эти некоторые из Полтавской области. – парировала Натка, намекая на отчима из Диканек.

– Он-то да, но и коренные шокают, Карася возьми или Заславского. Мы – нет, но все равно говорим не так, как москвичи. И голос надо ставить, как дикторам или телеведущим. Это много месяцев работы. Так что смотри сама. Взвешивай силы.

– Выходит, не поступлю.

Натка сразу скисла, плечи ее поникли.

– Где ж мне научиться разговаривать, как в Москве?

– В Москве и научиться. Я бы, конечно, попытался, там же при поступлении главное – творческое задание. Возьми какой-нибудь эпизод из «Вечеров на хуторе близ Диканьки» и сделай типа стилизацию, как раз-таки этот акцент подчеркнув.

Сестра сразу воспрянула.

– Да?

– Да. Тогда не придерутся к говору. Ну, не должны. А вообще хорошо бы приехать туда и пообщаться со студентами… куда там ты хотела?

– Во ВГИК.

– Вот с этими студентами. И преподами, они не откажут, а ты будешь вооружена. Но даже если план с Гоголем не удастся, не беда. Поживешь у деда, прокачаешься, а потом поразишь их всех, и те, кто тебя брать не хотел, офигеют, ты ж капец какая талантливая!

– А работать?..

– Работы в Москве валом. Хоть в театре дерево изображать и присматриваться к работе, хоть на рынке фруктами торговать вместе с дедом. Москва – город возможностей.

– Страшно, – призналась она, поведя плечами.

– Ну ты же понимаешь, что большое будущее в твоей профессии возможно только там? – Дальше я говорил, опираясь на память взрослого, который пожил в столице, повращался в разных кругах, и вспомнил одного талантливого актера, с которым пыталась встречаться подруга жены. – Это нам отсюда кажется, что артисты, музыканты – небожители. По сути же они такие же люди, к ним не так уж сложно подобраться, а, подобравшись, найти тусовочку, в которой тебе будет интересно, стать для них своей. И тогда, считай, карьера у тебя есть, невзирая на возраст.

– А как же молодость, красота? – возмутилась она. – Талант, в конце концов⁈

И снова вспомнился тот актер, не принявший базовых вещей, которыми я делюсь с сестрой. Потому он не закрепился на стратегической высоте, когда был на пике карьеры, и выпал из обоймы, когда начал сдавать. В момент нашего знакомства это был по-прежнему талантливый, бесспорно яркий, но очень сильно пьющий человек. Привыкший к главным ролям, он не смог смириться с тем, что стал актером второго плана, и предпочел работать на стройке, глуша боль водкой. До самого дна он опуститься не успел. В июле 2025 года всем стало не до кино и не до театров.

– Без харизмы никуда, – ответил я, – но все решает человеческий фактор. Если тебя считают своей, тебе помогут. И профессия актера – это не только сцена, море цветов и овации. Это грязь, разочарования, падения, невостребованность.

Наташка вздохнула и сказала:

– Все равно хочу. И добьюсь!

– Это правильно. Знаешь, что тебе поможет? Развитие навыков, например, написания сценариев. Это сблизит со сценаристами и режиссерами, которые в твоем деле более полезны, чем коллеги-актеры.

– А-а-а, ты об этом… Ну да.

Подумалось, что все студенты ВГИКА видят себя на главных ролях. А по факту карьеру получается сделать хорошо если одному проценту из них. Остальные пополняют ряды Дедов Морозов, Кощеев и бабок Ёжек на детских утренниках, более пронырливые проводят праздники, организуют конторы по организации свадеб и корпоративов, продают душу дьяволу и подаются в агенты.

Наташка не знает, что актеры средней руки, чтобы получить работу, платят агенту до пятидесяти процентов от гонорара. Агент может как погубить карьеру актера, так и помочь ему – все, как в футболе. Но не все знают, что есть еще один путь – через тусовочку, которая включает в себя сценаристов и режиссеров. А чтобы заинтересовать этих людей, одной смазливой мордашки недостаточно – уж сколько они повидали тех мордашек. Надо быть действительно интересным.

И главное правило, какой бы путь ни выбрал артист – нужно быть в центре событий, а это Москва. Только я подумал, что сестра, которую еще год назад я считал пропащей и не любил, уедет от нас, и сердце сжалось.

Потом мы поговорили о том, как нам жить дальше. Наташка пожаловалась, что, пожив в нормальных условиях, она уже не сможет спать, образно говоря, на коврике в прихожей, когда отчим-жаворонок приходит на кухню в пять утра и будит ее. Такое положение вещей вгоняет в хандру и заставляет руки опускаться. Я рассказал про будущий дом, где найдется место и ей, и Боре. Наташка вздохнула, что это очень нескоро, а сейчас она рассмотрела бы вопрос аренды комнаты – заработок у нее приличный, двадцать-тридцать тысяч в месяц. Если десятку отдавать за жилье, на оставшиеся деньги можно питаться. Тем более, в театре премии выписывают. Правда, ей пока не положено, только если мама напишет заявление, чтобы вместо несовершеннолетней дочери деньги давали ей. Но смысла в этом нет, потому что она их будет половинить.

– Мать у нас охреневшая, – сделала вывод Наташка. – Всем родители помогают, покупают что-то, а наша мои деньги половинит вместо того, чтобы помочь. Типа я живу, свет жгу, воду лью – надо делиться.

Волосы на голове шевельнулись. И правда охреневшая.

– Это она когда такое сказала? – утонил я.

– Когда я с пожитками вернулась. Это такие мелочи, полторы тысячи сраных. Но сам факт!

Факт меня взбесил, аж сердце зачастило и захотелось устроить матери выволочку. Отчим ее полностью обеспечивает, я продукты покупаю и работу подкидываю. Что ей те полторы тысячи от дочери, которой и без того тяжело? Раньше она до такого не опускалась. Зачем она это делает? Может, отчим, который похвалялся, что в шестнадцать лет из дома ушел, выедает ей мозг, чтобы и она дармоедов разогнала? Или отчим посредством мамы воспитывает в нас таким образом самостоятельность?

Если бы не опыт взрослого, это имело бы для меня значение, а вот для Наташки имеет и еще какое: она чувствует, что одна в этом мире, и рассчитывать ей не на кого. Или она рассчитывает – на меня?

– Знаешь что, – сказал я. – Давай заключим сделку. Я оплачиваю половину жилья, которое ты найдешь. Если ты делаешь успехи в школе, заканчиваешь год без трояков, то я в июле возвращаю все, что потратила ты.

Наташка аж с шага сбилась, закашлялась. Остановилась и посмотрела на меня, как на оживший памятник.

– Просто ты мне дорога, – ответил я на незаданный вопрос, – и не хочу, чтобы ты страдала.

Она сгребла меня в объятия и сжала. Вот интересно, она и раньше была с волей и мозгами, просто я не замечал этого, или сестрица так изменилась за восемь месяцев? Наверное, все вместе. Все хорошее, что в ней было, отогрелось и пошло в развитие, заглушив озлобленность и тягу к противодействию, а следовательно, алкоголю и наркотикам.

Побродив еще немного, обсудив маму, отчима, отца и Лялину, мы сошлись во мнении, что мачеха из них всех самая нормальная, решила не терпеть мужа-идиота, даже находясь в зависимом положении. Лике тяжко придется, надо будет помогать с ребенком, но она вроде на дыбы не встает. А у меня появилась новая задача: найти Наташке жилье. Думаю, это будет несложно, ведь до лета пустует много флигелей, которые сдают отдыхающим посуточно. Не обеднею я на десять тысяч, что-то придется доложить самой Наташке, а возможность вернуть вложенное здорово ее простимулирует. Впрочем, если она не поступит бесплатно, но возьмется за учебу, я все равно верну ей деньги.