Текст книги "Могилы героев. Книга вторая (СИ)"

Автор книги: Денис Куклин

Соавторы: Павел Манохин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

5. Кочевник.

"Расчет был верным. Спустя несколько лет девчонки и мальчишки повзрослели. Но те, кому не хватило ума, так и остались верны хозяевам душой и телом. Таких было большинство.

Еще через полтора десятка лет человек по кличке Пулька взял в руки обрез. Но вместо того, чтобы прострелить грудь одному негодяю, приставил ствол к собственной груди.

Я немного знал его. Хотя в свое время считал, что знаю этого человека как свои пять пальцев. Но в одном я уверен: перед тем как нажать на спусковой крючок, Пулька посмотрел на свое отражение в зеркале – он тоже верил в будущие перерождения. В зеркале он увидел искалеченного временем, наполовину оглохшего, высохшего человека. По утрам от ударов, которые он часто пропускал в драках, у него невыносимо болела голова и начал слепнуть левый глаз. Вот кого он увидел. И еще он увидел наше отдаленное будущее, из которого уже вычеркнул себя. И улыбнулся на прощание своей хищной и дикой, непередаваемой словами улыбкой.

Умер он не сразу. По крайней мере, такой вывод был сделан в протоколе осмотра места происшествия. Наверняка у него была жестокая агония. Жаль все-таки, что я не увидел этого. Сказали бы на прощание друг другу пару слов.

При обыске у него была найдена рукопись, выправленная, отпечатанная на принтере, с графическими, искусными иллюстрациями. И.С. Тургенев "Записки охотника". Вещица в лучших самиздатовских традициях. Естественно, Тургеневым в этих "Записках" не пахло. Когда следователь прокуратуры по особо важным делам прочитал первые пять страниц текста, он снял с рукописи титульные листы, взял из своего стола собственноручно написанную совершеннейшую чепуху, которую к счастью никому еще не показывал, и совершил должностной подлог. Спустя год "Записки охотника" под другим названием и под именем плагиатора вышли отдельным изданием, имели шумный успех и были многократно переизданы. Они пахли настоящей кровью.

Откровенно говоря, я был удивлен мужеством, безответственностью и тщеславием этого человека. В книге были подробно описаны события, действительно имевшие место. И конечно узнал "Записки" не только я. Вдаваться в подробности смысла нет. Приведу лишь одну из сентенций: "Когда руки обагрены кровью, а душа просит прощение". У душегубов обычное дело, когда покаяние ходит рука об руку с грехом человекоубийства.

Кстати, написал "Записки" даже не Пулька, и я был удивлен, что рукопись оказалась у него. Потому что Пулька ненавидел настоящего автора книги. Не сказать об этой ненависти, значит не сказать ничего.

Так или иначе, но "Записки" стали его настольной книгой. Он их наверняка перелистывал и скорей всего добавил кое-что от себя. Хотя к существу дела это тоже не имеет отношение.

Вообще, персон действовавших под кличкой Пулька было пятеро. Сделано это было с намерением вводить врагов в заблуждение. Со временем один из пятерки был убит, второй просто исчез без всяких последствий, а двое взяли другие имена и выбились постепенно в люди, стали независимыми и богатыми, и делали услуги бывшей кодле уже по старой памяти да, пожалуй, на всякий случай. Из пятерых остался  один. Хотя это тоже не суть. Существенней другое. В свое время эти пятеро были связаны между собой одним именем как материнской пуповиной. Они очень хорошо знали друг друга, хотя встречались не часто. И они хорошо знали, о ком именно идет речь, когда говорили: "Пулька сделал то-то и то-то…"

В то время, когда Пулька по малолетству вляпался в криминал, идея использовать несовершеннолетних в качестве "гонцов" уже прижилась среди славянских бандитов. Пока юнец безрассуден, не ценит ни своей, ни чужой жизни – используй его… Но первыми все же были азиаты. В Россию это веяние пришло из солнечного Узбекистана и сопредельных государств.

Многие полагают, что в какой-то момент блатные договорились с "бобрами" поделить Советский Союз на сферы влияния. Думаю, ничего подобного не было. А была алчность и неразбериха, и во время нее самые проворные нажили капиталы. Хотя все что произошло с Россией, можно считать пробным шаром нового мироустройства. Приветом из нового мира, в котором государственную власть не отличить от плутократии, а регулируемая потеря общечеловеческих и моральных ценностей становится нормой.

Но вернемся к Пульке. Система прижилась, оказалась весьма эффективной в тогдашних условиях. А это были семидесятые-восьмидесятые годы  двадцатого века. Отныне молодые кадры для грядущей криминальной революции в России ковались не только за колючей проволокой. Говорливые, жадные, стремительные твари без стыда и совести плодились под боком будущих жертв. Пройдет десяток-другой лет, и они обретут полнокровное право легализовать свой "хозяйственный" навык. А спекуляцию и мошенничество власть предержащие нарекут – предпринимательской деятельностью.

Это были истоки темного потока, чья сакральная субстанция окончательно разъела зараженный социальный организм советской империи. Те, кого я описываю, не оступившиеся люди. Это преступный элемент и его с избытком хватает в любой стране мира. Эти люди не оступились, они сделали преступный промысел своим ремеслом: жить за счет ограбленного, убитого, обманутого; а попавшись с поличным проливать крокодиловы слезы. На беду свою определив явную угрозу для собственного существования, советское государство выставило против внутреннего врага цепных псов – людей умных, решительных и беспощадных. Но по разрушительной силе противоядие оказалось сравнимо с ядом. Взяв на вооружение опыт и тактику противника, эти люди оглянуться не успели, как увязли в трясине по самую маковку. С этого момента пересекаясь и постоянно противоборствуя, в нашей стране присутствует два темных потока.

Хотя и это дополнение имеет к Пульке косвенное отношение. Он всегда стоял по одну сторону баррикады. Странно все-таки что он покарал себя сам…

Когда Пулька приставил ствол обреза к груди и посмотрел в зеркало еще раз, вместо отражения он увидел что-то темное и неопределенное. Этого он объяснить не смог, а вглядеться в темную массу пристальней уже не было сил. Ему хотелось одного – закончить все как можно быстрей и уснуть, закрыть глаза. В его голове гудело и стучало мерно и глухо. Казалось, что в груди вместо сердца кипит старый, неисправный котел. Пулька посмотрел на вороненую сталь ствола и неожиданно понял, что он увидел в зеркале… Он увидел СЕБЯ…"

Федор перевернул десятка два страниц, посмотрел в окно на заснеженные крыши домов и вновь углубился в чтение.

"… и вдруг он позавидовал животному. Прошептал: "Господи, за что мне это? За что?.. Ведь я уже давно не тот, я стал другим. И ТЫ это знаешь". Нет, думал уже отстраненно, от прошлого не уйти. Но, черт возьми, это выше моих сил. И не сбежать мне, как этой кошке, не спрятаться  от беды. Поздно, уже поздно что-то менять. И совсем уже неожиданно Пулька вспомнил Вика Лейднера по кличке Алекс, чья рукопись хранилась в ящике его стола. Вспомнил, как он сказал тогда:

– Нас уже нет…

Пулька всегда недолюбливал Алекса, а после этих разговоров просто возненавидел.

Тогда они застряли в Маргилане. Охота за живчиком Керимом Шариповым зашла в тупик. У таджика было сверхъестественное чутье на засады и топтунов. В начале мая он приехал в Свердловск, и вскоре эстафету слежки передали Пульке и Алексу. С этого момента долгих два месяца они "вели" Керима через весь Уральский регион, Казахстан и республики Средней Азии, пока таджик не канул как в омут на высокогорье Памира.

В конце июня они вернулись в Фергану. Встретились со здешним резидентом высокорослым лысоватым блондином по кличке Старик. Он выдал им ключи от большого дома в одной из махаллей Маргилана и три сотни на расходы. В то время, в июне восемьдесят седьмого года, Пулька еще тешил себя надеждами относительно будущего. В отличие от него Алекс уже начал кое-что понимать. Но он спускал курок и уже тогда знал, что прощения не будет.

– Нельзя убивать людей и оставаться человеком,– говорил он.– Запомни, для нас это плохо закончится.

– Смерти боишься?– Пулька каждый вечер напивался яблочного вина и разговаривал с напарником из неизменно горизонтального положения.

– Тебя тоже убьют. Не обольщайся, дружище,– насмешливо говорил Алекс.– Если до тебя не доберутся ОНИ, ты сам себя прикончишь.

– Как-то так,– ухмылялся в ответ Пулька.– Вот так сам себе и стрельну в лоб или в сердце.

– Тогда уж стреляй в сердце. Один выстрел в голову не всегда гарантирует смерть.

Обычно договорившись до такого, они теряли друг к другу интерес. Пулька утыкался в телевизор, а Алекс бродил по ночному саду. С утра Пулька уходил в город, Алекс же две недели безвылазно просидел в доме. Его прозрачная изуродованная жизненными обстоятельствами душа требовала отдушины. В то лето он впервые задумался о будущем и попытался объяснить все, что узнал и успел понять. В то лето Вик Лейднер, потомок поволжских немцев, в глазах своего окружения слегка рехнется и начнет делать первые неуклюжие наметки "Записок". А спустя четыре года его на самом деле застрелят как бешеного пса. Застрелят свои же, когда он возьмет за правило выходить по ночам в городской парк и убивать бродяг. Каждую неделю по два человека. Он совсем уже спятит в свои неполные двадцать два года. И когда ОНИ придут за ним, он встретит палачей улыбкой. Встанет на колени и завяжет глаза витым каратеистским поясом.

Он будет стоять перед ними на коленях, обнаженный по пояс, мускулистый и сухой, похожий на фаворита с воскресных скачек. И мастер слежки Пулька впервые за свою не слишком длинную жизнь не выдержит и отвернется. В этот момент в нем что-то сломается. Как ему казалось в тот момент, он уже не сможет вернуться к своему ремеслу…

После того, как с Алексом было покончено, они проверили квартиру и забрали все, что могло выдать связь убитого и убийц. Тогда же Пулька нашел картонную папку, в которой хранилась стопка отпечатанных на пишущей машинке, засаленных, с пятнами от красного вина и сладкого чая листов с "Записками охотника".

Это была шизофреническая, выходящая за рамки человеческого сознания рукопись свихнувшегося киллера, который в своем страшном откровении давал понять: ничего в этом мире  нет и не было и ничего уже не будет. Прочитав рукопись и осознав опыт человека, перешагнувшего грань понимания жизни и смерти, Пулька впервые ощутил безысходность человеческого существования. Но до этого момента должны еще пройти долгие годы. А в восемьдесят седьмом году он вполне понимал и себя и Алекса. И Алекс еще понимал себя и то, чем занимается.

– Нужно стать неприметным,– говорил он.– Мы проехали полстраны, прикрываясь ученическими билетами. Мы можем проехать полмира и найти кого угодно, если это потребуется. Дай только срок.

– С меня хватило половины Советского Союза.– К вечеру Пулька приносил полиэтиленовую канистру сухого яблочного вина, в которых русские мужики носят бочковое пиво, и неизменно приглашал к столу напарника.

– Нет,– также неизменно отказывался тот.– Голова должна быть ясной…"

Страница закончилась. Федор аккуратно сложил листы в стопку, но не удержался, выдернул последний лист, прочитал завершающий абзац и вслух произнес слово: "Конец".

Федор вслух сказал слово: «Конец!», и вдруг почувствовал такое облегчение, словно разрешился от бремени, которое не давало покоя ни душе его, ни воображению.

– Ну,– как бы оправдываясь, сказал он себе.– Может быть, ничего этого не было. Но очень похоже на правду. Очень похоже!

Он откинулся на жесткую спинку рабочего стула и, заломив руки за голову, посмотрел в потолок. Вытянул губы трубочкой, погримасничал и вновь заговорил вслух. Заговорил так, словно в кабинете был кто-то еще:

– Ты уж меня, Пулька, прости. Но я тебя умертвил. Можно было в живых оставить. Но ведь ты у нас всегда хотел быть героем! А герои погибают в страшных мучениях в отличие от нас простых смертных. Это закон человечьего бытия. Герои обязаны принимать танталовы муки, вдохновляя нас на повседневный, будничный подвиг жизни. Друг мой,– оставив пафос, задумчиво пробормотал он.– Вместо того чтобы вытравливать из себя героя и превращаться в полную задницу, ты обязан был принять мученический венец. Но человек слаб, человек слаб…

– С кем это ты?!

Он не заметил, как Лена появилась в кабинете.

– Иди сюда,– Федор притянул ее, посадил на колени и прошептал на ухо:– Закончил я свой рассказ. Все теперь в нем, кого знал и кого придумал. И ты, и я…

– Успокоился, наконец?– Улыбнулась она.

– Нет!– Федор рассмеялся.

Лена прижалась к нему, положила на плечо голову. В кабинете стало тихо. За окном белел ноябрьский вечер. Изредка пролетали в воздухе снежинки.

Так в тишине просидели они несколько минут. В голове у Федора колобродили невесомые мысли, громоздились одна на одну, складывались, как в детском калейдоскопе в сказочные картины. Если бы не Лена, навалившаяся на грудь ласковой  тяжестью, он наверняка забылся бы в этой протяжной тишине.

– Нина звонила,– тихо сказала она.

– Да?– Федор посмотрел в окно.

– Ей  очень плохо.

– Ей нужно быть сильной сейчас.

Лена уловила в его голосе равнодушие:

– Почему ты так говоришь о ней?!

– Как?– Не понял Федор.

– Словно тебе наплевать!

– Вовсе я так не говорил…– попытался оправдаться он, но Лена уже ничего не слушала.

– Она, между прочим, ждет ребенка и сейчас ей очень тяжело!

Лена решительно высвободилась из его объятия и вышла из кабинета. Федор проводил ее задумчивым взглядом.

Он тоже встал и прошелся, разминая затекшие ноги. Но вскоре вернулся за стол и принялся перебирать черновики.

Через час ударил долгожданный мороз. И дома, и деревья, и потемневшие от времени заборы, все стало седым от инея. Малоснежная, насморочная уральская осень подходила к концу.

Еще через час зашло солнце. На полнеба расплескался холодный, малиновый закат, и чисто выбеленные снегом и изморосью улицы окутались синеватыми сумерками.

Федор стоял возле окна и смотрел на вечернюю зарю. В этот час у него вдруг появилось осязаемое предчувствие беды. Федор попытался отогнать его, но не смог. Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, он лег на диван и взял в руки журнал. Но спустя несколько минут, поймал себя на том, что из всего текста видит только две строчки, два изречения Будды Шакьямуни:

"Человек не нищий потому только, что он питается подаянием".

"Человек не аскет потому только, что он живет в лесу".

Так и есть, подумал Федор. Незаметно его мысли обратились к прошлому. А вскоре и вовсе задремал, только еще раз вскинулся и пробормотал сквозь сон:

– Мы встретимся в следующих жизнях…

Проснулся уже среди ночи. Долго лежал в темноте, пытаясь отделить реальность от сновидения. Перед глазами все еще плавилось багровое, темное небо со всполохами молний и столбами смерчей на горизонте.

Постепенно он вспомнил, что ему приснился Михаил. Он о чем-то предупреждал, но о чем именно Федор не вспомнил.

Он закрыл глаза и попытался услышать его голос. Странно иногда оборачивается жизнь, думал он. Уже стало правилом, что такие люди как Говорухин долго не живут. Но как много они успевают за свою короткую жизнь. Наверно, это и есть настоящие герои. Не полукровки вроде Пульки и ему подобных. А высеченные из гранита герои! Как хорошо и приятно быть героем. Наверняка они не знают сомнений, но прекрасно знают что есть зло. И знают как с ним бороться. Хотя, если судить по делам Михаила, в этом вопросе он был слегка близорук.

Федор попытался вспомнить его. Вспомнить, как Говорухин говорил, ходил, улыбался. Но не смог. И это было странно, потому что при жизни Михаила они были похожи друг на друга как братья-близнецы и даже прожили бок о бок несколько месяцев. Хотя время показало и другое. Они оказались разными людьми. В итоге маниакальное чувство мести привело Говорухина к гибели.

– Каждый выбирает для себя,– Федор встал с дивана и подошел к окну.

Ночь была светлой, за облаками скрывалась луна. Крыши домов и построек, дороги и палисадники припорошило свежим снегом. Свет уличных фонарей играл на морозном рисунке, намерзшем по краешку оконного стекла.

Федор нашел на столе сигареты и присел на столешницу. На сердце у него было невыразимо печально от того что жизнь струится как ручей с горы и по прошествии лет вновь иссякнет.

– Не уберег я тебя, Миша, не уберег…– Федор щелкнул зажигалкой и увидел свое отражение в окне. Он еще раз попытался вспомнить Говорухина и вдруг осознал, что уже очень многое осталось в прошлом. Но его как любого человека иногда будут навещать призраки ушедших в небытие.

А утро было морозным и свежим, и они решили прогуляться по городу. Никуда не спешили. И Федор вновь ощутил, как время плавно перетекает из будущего в прошлое. А у супруги только и разговоров было что о Нине. Накануне они весь вечер говорили по телефону. Вчерашняя обида растаяла. Федор улыбнулся, по некоторым признакам он уже понял, что она скрывает от него беременность. Но едва он заговорил с ней об этом, как Лена вновь завела разговор о скорой поездке в Татск:

– Ты ведь не хочешь к ним, Верхошатцев. Я это вижу!

– Неправда!

– А Нина ждет нас,– с обидой выговаривала ему Лена.– А ну-ка посмотри мне в глаза! Что-то ты темнишь, Верхошатцев…

Времени было около одиннадцати часов утра. Улица в этот час казалась пустой. Через три квартала от них начинались районы многоэтажек. Но тишина в городе была такой словно впереди раскинулось чистое поле.

Федор резко остановился и притянул Лену к себе:

– Тебе нравится здесь?

Она смотрела на него так, словно не услышала ни единого слова.

– Давай уедем к Нине прямо сейчас!– Он еще крепче обнял ее. Лена улыбнулась и покачала головой:

– Нет. Мы с ней уже договорились.

– Ты ведь знаешь, что я люблю тебя?

– Знаю…

Ровно через неделю таким же морозным утром Федор долил в бак своей «девятки» горючее, завел двигатель и оставил машину прогреваться. И только сейчас Федор пожалел, что летом решил не возвращаться в Каменск, а остановил свой выбор на Медянске, где ни родни у них не было, ни знакомых. Но в то время ему казалось, что это лучший из вариантов поменять обстановку после тоскливого и долгого сидения в огромной ивлевской квартире. Когда они боялись оставить Нину без присмотра и пытались повлиять на нее, убедить, доказать очевидные вещи. Именно тогда у него закружились на грани предощущений первые сцены из «Гибельных записок».

Когда Нина пришла в себя, когда миновала опасность того, что она сделает с собой какую-нибудь глупость, Федор уехал на родину и после недолгого путешествия остановил выбор на небольшом уральском городке. Медянск ничем не отличался от близлежащих городов. Но выбор был сделан, и Федор решил поселиться в незнакомом месте, где никто не помешал бы ему поработать над повестью. Сейчас он уже не помнил: думал ли тогда о Лене? Видно решил, что рай с ним будет и в шалаше. Но сегодня вдруг усомнился в том, захочет ли она вернуться сюда после поездки в Татск.

Он вышел со двора и принялся расхаживать перед воротами. Пока нас не будет, думал он, навалит по колено снега, и соседи решат, что дом снова решили продавать, и потянется о нем дурная слава.

– Здорово, Федор!– Окликнул его с дороги старик-сосед. Одет он был как полярник или альпинист.

– Здорово, Петрович!

– Прибавилось?– Сосед имел в виду его хаотичные промеры возле ворот.

– Усохло. Зима, мать ее так!

– Ну-ну,– Петрович махнул рукой на прощание и пошел в сторону магазина.

В этот момент во дворе хлопнула дверь. Федор поджал губы и сделал задумчивые глаза.

– Федор!– С раздражением позвала Лена.

– Да, милая моя?!– Немедленно откликнулся он.

– Ты помочь мне не хочешь?!

– Я вот о чем думаю,– издалека начал Федор. Лена стояла во дворе, он за воротами.– Тут неподалеку лыжная база есть. Когда вернемся, может, в лес сходим? Места здесь замечательные, бажовские…

– Хорошо,– ответила Лена. По голосу он понял, что она улыбается.

В начале двенадцатого он перекрыл газовый кран, немного завернул вентиль на трубе центрального отопления, выкрутил электрические пробки и закрыл дом.

– С богом!– Сказал бодро, выезжая на дорогу.

За окном мелькали дома, деревья, магазины. По объездной они выехали из южной части города, обогнули возле пруда Медянский новотрубный завод и покатили через северную часть. Справа мелькнуло электронное табло над центральной проходной завода, часы показывали одиннадцать-тридцать две, термометр тринадцать градусов мороза. Магнитола была настроена на "Радио-Си" и Эля Палем задорно рассказывала очередную байку про певичек из "Spice Girls" и смеялась над собственными шутками.

Лена откинулась на спинку сидения.

– Как ты себя чувствуешь?– Спросил Федор.

– Хорошо.

– Что-то с тобой происходит, милая моя?

Лена промолчала. Он подождал несколько мгновений и посмотрел на нее в зеркало заднего вида. У него даже внутри похолодело на мгновение, когда снова увидел ее непонимающий взгляд. Словно она опять не расслышала его. Федор ободряюще улыбнулся:

– Отдохни немного, я приемник выключу.

– Он мне не мешает.

Федор все же убавил громкость, и спустя минуту она на самом деле задремала.

За окном стремительно сменяли друг друга рабочие поселки, карьеры, заснеженные копры и отвалы пустой породы, дикие густые леса. А когда он свернул на Московский тракт и поехал в сторону Перьми, на обочинах замелькали придорожные заведения, кемпинги, бензоколонки и посты Госавтоинспекции. Плескалось в эфире "Радио-Си", в салоне было тепло и было совсем неинтересно смотреть по сторонам.

– "Если у нас отнимают тех, кого мы любим, то надо просто не переставать любить, и они будут жить вечно… Дома сгорают, люди умирают, но истинная любовь всегда нетленна".– Процитировал он любимую фразу из фильма "Ворон" и осторожно прикоснулся к светлым локонам любимой.