Текст книги "Роковой рубин"
Автор книги: Дебора Смит
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 31 страниц)
Услышав громкое цоканье каблуков по мраморному полу, все насторожились. Мисс Мэтти затаила дыхание, и руки ее заработали еще быстрее, отстирывая пуловер Тима.
В дверях кухни показалась тетя Александра. Длинные гладкие светлые волосы, красивое платье – она всегда носила платья, если только не собиралась заниматься верховой ездой. От нее пахло духами, глаза были аккуратно подведены – в уголках глаз она нарисовала тонкие черные стрелочки. Она не очень ловко застегивала сережку в ухе, потому что ей мешало еще одно украшение, зажатое в руке. Положив его на серебряное блюдо, стоявшее на краешке стола, тетя Александра взглянула на Тима и сощурила глаза, как-то особенно неприятно поджав губы.
Джейк смотрел на блюдо. Среди золота и серебра, как застывшая капелька крови, сверкал рубин. «Это не ее рубин, – подумал он мрачно. – Это мамин рубин».
– Что это вы делаете? – спросила Александра очень ровным голосом. Мама говорила, что ее специально учили так говорить в какой-то школе для социально преуспевших.
– Да ничего особенного, миссис Вандервеер, – сказала мисс Мэтти, продолжая возиться в раковине. – Посадил пятно на пуловер.
– Александра? – из переговорника на стене раздался певучий голос дяди Уильяма. – Ты здесь, дорогая? Не знаешь, где мой портфель? Я опаздываю в суд.
Тетя Александра подошла к переговорнику и резко нажала кнопку.
– Ищи сам. Я одеваюсь для ленча в клубе.
С дядей Уильямом она говорила удивительно грубо – Джейк никогда не слышал, чтобы его родители так друг с другом разговаривали. Дядя Уильям был добрый, он был как большой рыжий Санта-Клаус, – но Джейк никогда не слышал его смеха. Мама говорила, что до женитьбы он смеялся часто. От дяди Уильяма всегда особенно пахло, чем-то похожим на зубной эликсир; а когда он обнимал Джейка, тот чувствовал его одиночество и печаль.
Тетя Александра сунула руку в раковину, вытащила пуловер – и поморщилась. «Ох, как он воняет конскими какашками, – подумал Джейк. – Да и вся кухня ими провоняла».
– Так что за несчастный случай с тобой произошел? – спросила она Тима. Тот съежился и молча тряс головой.
Джейк расправил плечи.
– Я швырнул в него конской кака… конским яблоком.
– И я тоже, – сказала Элеонора. Джейк посмотрел на нее. Вот уж кто не похож на неженку и маменькину дочку.
Тетя Александра подозрительно взглянула на них.
– Вот как? А почему же вы перепачканы сами?
– Просто промахнулись, – серьезно ответил Джейк.
– Кто-то здесь лжет – или не говорит всей правды. Мисс Мэтти, позвоните моей невестке и попросите ее забрать детей. Визит закончен. – Мама и тетя Александра не разговаривали уже много лет.
Александра положила руку на плечо сына, и его плечо подпрыгнуло вверх, словно на пружине.
– Сынок, – произнесла она все тем же ровным голосом, – что я говорила, причем много раз, о том, как нужно беречь свое имущество? Ну-ка, повтори. Что?
– Бог помогает тем, кто сам себе помогает, – с надеждой ответил Тим.
– А еще? Подумай.
– Нам воздается по делам нашим, – голос Тима слабел и дрожал.
– Правильно. Ты заслужил наказание?
– Нет, – вмешался Джейк.
– Нет, мэм, – подтвердила Элеонора.
Тетя Александра посмотрела на них и взяла Тима за подбородок, словно он лошадь, которой нужно открыть рот, чтобы вставить удила. В другой руке у нее как-то незаметно оказатся злополучный полувер. Глаза Тима наполнились слезами, он икнул, и лицо его стало совсем бледным.
Джейка охватил ужас. Она засунула навозное пятно Тиму в рот. Джейк чувствовал вкус навоза, словно это ему пихали в рот Тимов пуловер. Элеонора закашлялась, зажимая рот рукой.
– Иди к себе в комнату, – сказала тетя Александра Тиму, ничуть не повышая голос. – Мэтти, пойдите с ним и помогите ему отмыться.
Тим, натыкаясь на мебель, поплелся вслед за экономкой. В руках у него был мокрый пуловер, а по щекам катились крупные слезы.
Ярость Джейка росла, как черное облако. Он не мог делать вид, что ничего не произошло. Кроме того, его как магнитом притягивал лежавший на столе рубин; он не понимал, почему так хочет прикоснуться к камню, но ничего не мог с собой поделать.
Рука его оказалась на серебряном блюде, он крепко обхватил рубин пальцами. Рука дернулась. Однажды он дотронулся до обгорелого места на шнуре маминого утюга, и его дернуло током; сейчас ощущение было сходное. Джейк едва не упал.
Вдруг он застыл, полузакрыв глаза. Перед его мысленным взором вспыхнула сцена. Все было четко и ярко, как в кино, – и тут же погасло.
– Что ты делаешь? – громко сказала тетя Александра.
Джек выпустил рубин, и в голове окончательно прояснилось. Тетя сверху вниз смотрела на него. Он с трудом дышал. «Не позволяй гордыне взять верх над лучшим в тебе, – говорила им бабушка. – Держи при себе то, что узнал. Не позволяй духам заподозрить, что ты знаешь лишнее».
– Ничего, – ответил он почти спокойно.
– Ничего?! А мне показалось, что ты собираешься взять мое ожерелье.
Джейк просто обомлел от такого предположения.
– Я не вор! – крикнул он прямо в лицо ведьме.
– Джейк даже не отщипывает виноградины от гроздьев в магазине, – дрожащим от возмущения голосом сказала Элли. – Хотя это делают все.
Тетя Александра все сверлила его тяжелым взглядом.
– Тогда почему ты взял то, что тебе не принадлежит?
– Я просто хотел посмотреть. – Джек не собирался переходить в наступление.
– Держи свои грязные руки подальше от всех вещей в этом доме, ты понял? Я терпела тебя и твою сестру, потому что Тим ваш двоюродный брат, но теперь я сыта по горло. Я могла бы вообще не пускать вас на порог этого дома после того, что ты сделал с моей племянницей!
У Джейка перехватило дыхание. – С Самантой? А что я с ней сделал?
– Ты ее напугал. Ты сказал ей, что я ведьма. Из-за тебя ее мучили кошмары.
– Это неправда. – Он знал, что спорить со взрослыми не полагается, но столь вопиющая несправедливость не могла остаться без ответа. – Вы хотели оставить ее здесь. И если бы это удалось, вы бы сейчас проделывали с ней страшные вещи – как с Тимом. – Джейк уже не владел собой; иначе он сумел бы остановиться вовремя. – Вы не сможете ее сожрать, потому что она моя, и я о ней позабочусь.
Тетя Александра смотрела на него так, словно он сошел с ума.
– Боже мой, – сквозь зубы процедила она. – Наверняка Сара внушила ему эту чушь. – Она откашлялась. – Ну что ж, позволь тебе кое-что сказать, молодой человек, и обязательно передай это своей матери. Я действительно ведьма. – Она наклонилась ниже и шипела ему прямо в лицо: – Если кто-нибудь из вас впредь будет лезть в дела моей семьи, я всех вас превращу в ящериц!
Это было уже слишком. Джейк не знал, был ли его дар колдовством, но чувствовал себя в силах потягаться с любой ведьмой. За Саманту! Картина, показанная ему рубином, не давала ему покоя. В ящериц, значит?! Ну-ну. И он выпалил:
– Вы целовались с этим адвокатом из Эшвилла. Вы были в комнате со стеной, заставленной книгами, и целовались с мистером Ломаксом, и он задрал вам платье, и вы ему это позволили.
Она ухватилась за угол стола, побледнев так, что макияж словно бы отделился от лица и превратился в нарисованную маску енота. На секунду ему показалось, что, когда она открыла рот, в нем сверкнули клыки.
– Если ты, – процедила она сквозь эти видимые только ему клыки, – если ты когда-нибудь посмеешь повторить эту наглую ложь, я… – «Вырву тебе сердце и сожру его».
Она не сказала этого, ограничившись мирным «отшлепаю так, что сидеть не сможешь», но он голову бы дал на отсечение, что на самом деле она имела в виду именно «вырву тебе сердце и сожру его».
– Не думаю, что Джейк лжет, – раздался вдруг голос дяди Уильяма.
Тетя Александра ахнула. Рука Элли дернулась, отчего серебряный подстаканник со звоном слетел со стола. Джейк оглянулся.
В дверях стоял дядя Уильям. Его лицо напомнило Джейку освежеванного кролика – белое мясо и сетка кровеносных сосудов; и на этом освежеванном лице – страшные, мертвые, пустые глаза.
– Скажи мне точно, что ты видел, Джейк, – попросил дядя Уильям. – И где ты был в это время.
Тетя Александра, вцепившись в столешницу, хватала воздух ртом.
– Уильям, он ведь еще ребенок. Он просто разозлился на меня, вот и выдумал эту гнусность.
– Говори, Джейк, не бойся. Скажи мне правду.
Джейк окаменел. В голове его бешено проносились мысли. «Что я натворил? Ведь именно этого бабушка не велела делать никогда. Я позволил гордыне взять над собой верх. Я почти выдал нашу тайну». Колени его стали ватными. Он не расскажет, как он узнал о тете Александре и мистере Ломаксе. Зачем дяде Уильяму лишняя боль? Рука Элли сжала его плечо – он почувствовал ее страх. Сестра поняла, какое он совершил безумие.
– Я соврал, – сказал он тихо. – Я все это придумал. Простите меня.
– Вот видишь? – дрожащим голосом сказала тетя Александра.
Но дядя Уильям медленно, словно ноги его с трудом находили пол, подошел к нему и положил руки ему на плечи.
– Не думаю, что мальчики твоего возраста так хорошо знают о том, какими мерзостями порой занимаются взрослые. Вряд ли ты смог бы выдумать такую историю.
Элли бросилась на помощь.
– Однажды в папиной приемной Моу Петтикорн забыл журнал с голыми женщинами, – сказала она со вздохом. – Наверное, Джейк насмотрелся, и вот результат.
– Правильно, – быстро согласился Джейк. – Конечно, все от этого. Не сердитесь.
Дядя Уильям все смотрел на него пустыми мертвыми глазами.
– Вот теперь ты точно сочиняешь. – У него дрожал подбородок. – Ты слышал, как твои мама с папой говорили о тете Александре, ну вот все это, что сейчас выпалил, да?
– Нет! – Джек энергично затряс головой. – Клянусь вам! Я все это придумал со злости.
Дядя Уильям тяжело, со стоном, вздохнул. Его пальцы на плечах у Джейка источали такую боль и безнадежность, что Джейк с трудом выдерживал. «Он знает, что я что-то видел. Он уверен, что я не врал».
– Идите-ка вы с Элли домой, – устало сказал дядя Уильям. – Идите. – Руки его упали вдоль тела и повисли как неживые.
Джейк взял Элеонору за руку и потянул к двери. Они побежали по подъездной аллее, миновали ворота и, только лишь достигнув города, перешли на шаг. Джейк виновато посмотрел на сестру.
– Я больше не буду. Никогда. Бабушка была права – никому нельзя говорить. Даже маме с папой.
Элли быстро-быстро помотала головой – так отряхиваются щенки.
– Может быть, дядя Уильям об этом забудет. Наверняка он об этом забудет. – Она потерла подбородок. – А скажи, когда ты дотронулся до рубина, это было действительно страшно?
– Хуже не бывает. – У Джека даже во рту пересохло. – Никогда не прикасайся к нему. Это не игрушка. Он полон ею. А она и вправду ведьма или еще хуже. Пустая душа.
Такие слова встречались в легендах, которые рассказывала им бабушка. В этом мире существует зло, и самое страшное его воплощение – пустые души, которые питаются человеческим горем и никогда не бывают сыты.
– Я уверена, ничего не случится, – громко сказала Элли, словно если сказать погромче, то слова непременно сбудутся.
Хотел бы Джейк поверить ей. Но он понимал, что, несмотря на все предостережения бабушки, пустая душа под именем Александра почуяла, что он распознал ее.
Теперь он вдруг очень явственно ощутил, что чувствовал Моу Петтикорн, все время боявшийся мин, хотя не видел вокруг ни одной.
* * *
К вечеру Джейк успокоился и стал думать, что все и вправду будет хорошо, как и сказала Элли. Ничего необычного не случилось; тетя Александра никого не превратила в ящерицу. Дядя Уильям не пришел жаловаться маме с папой на то, что их дети разносят сплетни о его жене.
Мама рисовала акварель с видом гор. На плите доспевали цыплята и суп с клецками. Папа, нарвав в огороде первых початков летней кукурузы, сел на крыльцо вертеть мороженицу с персиковым мороженым под трансляцию бейсбольного матча из портативного приемника.
Джейк и Элли валялись на лужайке, где паслась корова, без конца обсуждая события этого дня, до самого заката, пока на багровеющем небе над вершинами гранитных скал не показались летучие мыши и олени не вышли из леса поесть травы у живой ограды. Коув, как всегда, был исполнен мира и покоя. За ужином они старались есть с аппетитом, чтобы мама ничего не заметила и ни о чем не спросила. В десять часов пришла пора готовиться ко сну, и, столкнувшись с Джейком у дверей ванной, Элли прошептала:
– Вот видишь? Ничего не случилось.
Джейку казалось, что он никогда не заснет; ему было жарко в старой отцовской футболке; откинув простыни, он лежал с открытыми глазами и смотрел, как в окне мерцали светлячки. Светлячки постепенно превращались в узкие желтые глаза, которые подсматривали из кустов, желая открыть его тайну. Джейк провалился в сон без сновидений.
– Проснись, сын.
Джейк протер глаза, стараясь прийти в себя. Над ним склонился отец. Стояла глубокая ночь, но в коридоре горел свет, бросая отблеск на черные волосы отца, почему-то, полностью одетого – в свежую рубашку и брюки.
– Вставай и одевайся, – сказал отец. – Нужно ехать в город. Элли уже встала. Поторопись.
Джейк услышал быстрые шаги мамы за стеной, и его голова, затуманенная сном, окончательно прояснилась. Страшное предчувствие сдавило ему сердце.
– Что случилось?
– Несчастье с дядей Уильямом.
Глава 7
Джейк и Элли сидели на холодных пластмассовых стульях в приемном покое больницы. Джейк не сводил глаз с растения в углу – листья почти все опали, зато вся земля в горшке была утыкана окурками.
– Как же здесь может выздороветь дядя Уильям, если они даже за деревцем не могут ухаживать как следует, – пересохшим ртом прошептал Джейк сестре.
– Не знаю, – ответила она, беспокойно оглядываясь. – Когда я стану врачом, я буду следить и за растениями у себя в больнице.
В массивных двойных дверях показалась женщина в полосатом халате.
– Вы что здесь делаете? – спросила она. – Доктор, У Рейнкроу попросил меня найти вас. Вы ведь должны быть в машине.
Джейк встал со стула и подошел к ней. Ему не сиделось. Он не мог ждать в машине, в темноте.
– Как себя чувствует наш дядя? Что с ним?
– Он упал и ударился головой, Пойдемте со мной, мои маленькие, я куплю вам горячего шоколада.
– Мне страшно, – вдруг воскликнула Элли, – обнимите меня, пожалуйста!
Женщина печально вздохнула и обеими руками обняла Элли. Джейк с удивлением смотрел на сестру; она ответила ему заговорщическим взглядом зеленых глаз из-под необъятной груди в розовую полоску.
– Вот что я вам скажу, – женщина была исполнена сочувствия. – Подождите-ка лучше здесь, а я принесу вам печенья из буфета. Ладно?
– Ладно, – согласилась Элли и спокойно посмотрела на брата.
Женщина скрылась в узком коридорчике, и, как только они остались одни, Элли тихо сказала:
– Ему очень, действительно очень плохо; он за двумя большими дверями с надписью: «Реанимация. Посторонним вход запрещен».
Джейк молча кивнул, и они, больше не сомневаясь, кинулись в недра больницы – искать дядю.
* * *
Теперь она была свободна, окончательно свободна – муж ее мертв. Александра, завернувшись в одеяло, съежилась на металлическом стуле, стараясь спрятать голые ноги под изорванный подол шелковой ночной рубашки. Она была измучена, она была на грани истерики; левое плечо болело – падая, она ударилась об острый угол туалетного столика.
Глаза болели от безжалостного верхнего света. Это помещение состояло только из света, нержавеющей стати и белизны. Вокруг толпились медсестры, шоферы «Скорой помощи», в углу шериф делал пометки в маленьком блокнотике. Кто-то положил ей на лоб холодный компресс – она этого даже не заметила.
– Звонили ваши друзья, – прошептала ей в ухо одна из медсестер, – сказали, что дали Тиму полтаблетки валиума и он уснул в гостевой комнате.
Александра деревянно кивнула.
Взгляд ее остановился на столе, где лежал Уильям, – под белой простыней вырисовывалось его длинное большое тело. Одна бледная полная рука лежала поверх простыни. Склонившись к этой руке, плакала Сара, а рядом, гладя ее по плечу, стоял Хью и разговаривал о чем-то с врачом-реаниматором – они говорили слишком тихо, Александра ничего не могла расслышать сквозь звон в ушах.
Ей вдруг захотелось закричать, что она по-своему любила Уильяма, что она целых десять лет играла по правилам, хотя они с мужем совершенно не подходили друг другу, и почему никто не пожалел ее, когда она была юной девушкой, которой амбиции родителей уготовили такое и только такое будущее.
«А впрочем, – безжалостно подумала она, – что кричать?» Могла ведь изменить свое будущее. Могла сбежать с Оррином, как Франни. Но нет. Она этого не сделала. И нечего терзать себя. Она не создана для роли благородной жертвы, и значимость женщины определяется деньгами и социальным положением ее мужа, что бы там ни вопили феминистки о новых горизонтах. Неважно, что женщины напялили брюки и стали заниматься бизнесом. Пусть себе студентки спят со всеми подряд, дабы доказать свою сексуальную независимость. На самом деле ничего не изменилось.
А в результате всего этого у нее остались деньги Уильяма, престиж, сын, из которого она должна сделать нечто достойное, и – свобода, свобода делать свой собственный выбор. В итоге она получила больше, чем Франни и ей подобные. А значит – плюнуть и растереть!
Уильяма, конечно, жаль. Ему пришлось расплатиться за это жизнью, но все же его уход решает все проблемы.
К ней подошел шериф. Он происходил из захудалого семейства горных старожилов и был необычайно сговорчив – и весьма улучшил дела своего ведомства: новая тюрьма, новая патрульная машина, новая униформа – все это было куплено на деньги новых богатых, которые смеялись над ним за его спиной.
– Простите, миссис Вандервеер, – прошептал он, – но я вынужден попросить вас еще раз вспомнить все события этой ужасной ночи. И после этого я оставлю вас в покое, мэм.
– Да, конечно, – томно вздохнула Александра. Он открыл блокнот и стал читать, останавливаясь время от времени в ожидании подтверждения.
– Судья напился пьян и поднялся в спальню из своего кабинета чуть позже полуночи.
–Да.
– Он вошел в спальню, где вы читали книгу, и вы попытались уговорить его лечь спать.
– Да.
– Он не соглашался, заявлял, что хочет куда-то поехать. Видя, что он с трудом держится на ногах, вы умоляли его не делать этого.
–Да.
– Судья пытался взять ключи от машины и, хм, будучи не в себе, толкнул вас и вы упали.
–Да.
– Он выбежал из спальни, вы побежали за ним и увидели, как на лестнице он упал, ударился головой о перила и покатился вниз.
–Да.
– Ваш сын проснулся от шума и вышел посмотреть что происходит, и вы стали его успокаивать.
–Да.
– А потом вызвали «Скорую помощь».
– Да. – Она вздрогнула. Неужели кончено? И позади весь этот ужас, а впереди… О, что ждет ее впереди!
Шериф закрыл блокнот.
– Какая страшная нелепость! Еще раз прошу прощения, мэм.
Совершенно незачем было плакать. Ее поразила вдруг пришедшая в голову мысль о том, как хорошо она выпуталась. Чувство собственной безнаказаности, отпущения всех грехов охватило ее. И такая невозможно прекрасная жизнь открывала ей свои объятия
– Ну, ну, – сказал шериф и потрепал ее по плечу. – О чем здесь долго разговаривать? Бедняга судья Вандервеер споткнулся и упал с лестницы. Вот все, что я напишу в рапорте.
– Спасибо вам, – сумела выдавить из себя Александра. – Я не хочу, чтобы злые языки трепали его доброе имя.
Шериф демонстративно вырвал исписанные страницы из блокнота, смял, поискал, куда бы выбросить, и, не найдя ничего подходящего, засунул в нагрудный карман рубашки.
– Вот и все, – сказал он.
– Дядя Уильям умер?!
Этот мальчишеский голос, звенящий от ужаса, заставил всех вздрогнуть. Хью Рейнкроу резко обернулся к дверям, и Сара подняла голову, глядя заплаканными тревожными глазами. Александра судорожно вздохнула, по спине у нее побежали мурашки.
В дверях стояли Джейк с Элли и смотрели на эту скорбную сцену. Глаза у них были сухие. Увидев племянника, Александра по-настоящему испугалась. Она остро почувствовала в его появлении угрозу себе, совершенно реальную угрозу. Это не поддавалось разумному объяснению. «Он всего лишь ребенок, – уговаривала она себя. – Просто ребенок. Просто ребенок, который наслушался Сариных грязных сплетен».
Однако каким-то образом именно он узнал ее самую сокровенную тайну. И нечего себя обманывать – Сара не могла сказать ему об этом. Ужас, безмолвный леденящий ужас ощущала Александра при виде этого отродья Рейнкроу.
– Хью, уведи их отсюда! – воскликнула Сара. – Миленькие, идите, идите домой. Я скоро приду. Обещаю вам.
– Но он ведь умер, – повторил Джейк, и это не было вопросом.
Хью печально посмотрел на детей.
– Подойдите сюда.
Александра смотрела, как он обнял их за худенькие плечи и подвел к телу Уильяма. Маска бесстрастия скрывала напряженное выражение его лица. Он как истинный врач холодно и отстранение объяснил им про множественные трещины черепа, про опухоль мягких тканей головы, окружающих мозг, и так далее, и тому подобное. Александра почувствовала, что ладони у нее мокрые: она так сильно сжала кулаки, что длинные ногти впились в живую плоть. «Проклятый доктор, – истерически думала она. – Проклятый ненормальный индеец со своими полуиндейскими ублюдками».
– Он упал, – сказала Элли, плача, и посмотрела на брата. – Это был несчастный случай, его мозг распух и задохнулся. Да?
Джейк вдруг высвободился из-под отцовской руки и направился к Александре. Его бледное лицо было окружено индейской чернотой волос, как ореолом гнева. Яростные зеленые глаза смотрели на нее так, что она вжалась в спинку своего стула. А когда он протянул к ней руки с растопыренными пальцами, двигаясь как слепой, ей потребовалось собрать всю свою волю, чтобы не закрыть лицо руками и не бежать прочь, прочь – подальше от этого дьявольского наваждения. Шериф непрошено принял участие в сцене, взмахом руки как бы направляя Джейка к безутешной тетушке.
– Верно, верно, парень, – важно сказал этот дурак. – Обними свою тетю.
У нее перехватило дыхание, и рука невольно вытянулась вперед – оттолкнуть, удержать – не подходи!
– Нет! – завизжала она, уже не заботясь о том, как воспримут такую странную реакцию.
Но она не успела. Джейк дотянулся до ее запястья и крепко сжал его. Лицо мальчика исказилось, рот приоткрылся в немом крике. Александра вырвала руку.
– Уберите их! Им здесь не место! Я этого не вынесу! – кричала она.
Ее окружили медсестры, и она уже не видела, как Хью уводил детей. Но перед тем, как дверь за ними закрылась, мелькнуло на мгновение лицо Джейка. На нем ясно читалось омерзение, будто Александра была грязной кучей тряпья, которую и ногой тронуть противно. Он ничего не мог знать, этот проклятый индеец, но он знал!
Как раз тогда, когда впервые в жизни ее будущее принадлежало ей и только ей, этот ребенок стал тенью, нависшей над ее прекрасной мечтой. Грозной и неумолимой тенью.
* * *
Он лежал в постели, до шеи укутанный одеялами, в лихорадке. Папа дал ему две таблетки аспирина и попытался как мог успокоить сына.
Но ни папа, ни мама даже не представляли, что знал и о чем думал их ребенок.
– Джейк, Джейк, не болей, – умоляла его Элли.
Дом был наполнен лучами закатного солнца и непривычными звуками. На кухне толпились десятки людей – и из их клана в Ковати, и друзья из города. Они пришли выразить маме соболезнования и помочь готовить еду на следующие дни, когда все будут приходить с визитами. Элли прокралась в комнату Джейка, чтобы ему не было скучно.
– Это не ты виноват в смерти дяди Уильяма, – сказала она, сев к нему на постель. – Это был просто несчастный случай.
– Они стали драться из-за того, что я сказал, – глухо ответил Джейк. – А теперь я уже ничего не могу поделать. Я даже никому не могу рассказать об этом, кроме тебя. – Он зябко передернул плечами. – Я ее ненавижу. Ненавижу. А Саманта? Как быть с Самантой?
– Племянница тети Алекс? При чем здесь она? – с безмерным удивлением спросила Элли.
Джейк вздохнул. Даже Элли не понимает, когда он пытается объяснить, что связывает его с маленькой девочкой, которую он видел лишь однажды.
– Я должен защитить ее от тети Александры, – он не хотел вдаваться в подробности.
– Почему? – немедленно спросила Элли, наклоняясь к нему. Он не ответил, и тогда она стала его трясти, и трясти нещадно – пока он не повернулся и не открыл глаза. – Что сделала тетя Александра, черт ее побери?
Он едва слышно прошептал:
– Дядя Уильям ее ударил, и она столкнула его с лестницы.
* * *
У мамы в голове бил свой собственный барабан, под него она и танцевала. Саманта считала, что это многое объясняет. Так в свои шесть лет она сформулировала одну из величайших тайн жизни.
И теперь она твердо знала, что не ошибается насчет матери. Одним из самых ранних ее воспоминаний было воспоминание о том, как она потеряла маму в военном магазине. Отнюдь не Сэмми ушла от мамы – наоборот, мама, забыв обо всем, вдруг последовала за одной из своих подруг – гадалок. Сэмми с крошечной Шарлоттой на руках оказалась забытой в дебрях бакалейного отдела. Лишь много позже она узнала, что с детьми так поступать не принято, что мама должна была за ними присматривать. Сэмми держалась стоически; она подвела Шарлотту к контейнеру с большими жестяными банками орехов, и они сели на краешек, печально глядя на эти блестящие банки, – ждать маму.
Пока мама, спохватившись, не вернулась, человек шесть взрослых успели спросить, не потерялись ли они. На что Саманта неизменно отвечала: «Нет, нам просто нравится сидеть около орешков».
Она не хотела быть такой, как мама, – хотя мама была доброй и ласковой. Папа никогда бы их не потерял, ни при каких обстоятельствах.
– Когда я увижу Джейка? – Сэмми спросила об этом, как только мама сказала, что они полетят к тете Александре, и еще раз, когда они собирались, и снова-в самолете, и в другом самолете, на который они пересели в Атланте, и в большой машине тети Александры, которую та прислала за ними в Эшвилл, и в очередной раз спрашивала сейчас, в тишине их спальни в громадном доме тети Александры.
Итак, они вернулись в город, где она произнесла свои первые слова, туда, где, как она живо помнила, ей впервые захотелось заговорить – из-за темноволосого мальчика, который заставил ее почувствовать, что это ему необходимо.
Вещь абсолютно понятная, хотя вообще в жизни было множество вещей, Саманте непонятных. Вот, например, она знала, что дядя Уильям умер, но что такое человеческая смерть? То же самое, что смерть шнауцера по кличке Шнапс, принадлежащего фрау Миллер? Она жила в соседней с ними квартире. Пес попал под автобус. Саманта понимала, что мертвых людей хоронят с гораздо большей помпой, чем мертвых собак, а фрау Миллер просто завернула его в газеты и сунула в мусорный бак. Совершенно очевидно, что если мама не остановилась перед тем, чтобы на неделю расстаться с папой и Шарлоттой, и они с Сэмми самолетом летели до самой Америки, чтобы увидеть, как похоронят дядю Уильяма, то его вряд ли засунут в мусорный бак. Стоило ли тогда вообще ехать сюда?
Мама в длинной юбке сидела по-турецки на белом ковре, и Сэмми решительно повторила свой вопрос.
– Лапонька, – сказала мама, – когда вы познакомились с Джейком, ты была совсем маленькая. Целых три года прошло. Я думала, ты о нем уже забыла.
– Нет, не забыла. Потому что, когда я с ним заговорила, ты сказала, что это чудо. Я думаю, в мире не так уж много людей, которые умеют делать настоящие чудеса. Джейк не такой, как все.
– Я должна объяснить тебе кое-что насчет Джейка. Видишь ли, когда тетя Александра выходила замуж за дядю Уильяма, он подарил ей очень необычный подарок.
– Должно быть, он сильно ее любил.
– Да, я тоже так думаю. – Мама вдруг стала очень грустной. – Он подарил ей рубин, который принадлежал его семье с очень-очень давних пор. Но все дело в том, что этот камень дядя должен был отдать своей сестре, маме Джейка.
– Вот это да! Он что, должен был жениться на своей сестре? Я не знала, что такое бывает.
Мама посмотрела на потолок, словно стараясь получше сформулировать то, что хотела сказать.
– Да нет, жениться на сестре нельзя. Просто рубин был наследством матери Джейка. – Мама заволновалась и заспешила, как всегда, когда Сэмми своими вопросами ставила ее в тупик. – В общем, мама Джейка не любит тетю Александру, потому что та владеет ее рубином. И теперь, когда дядя Уильям… когда дяди Уильяма не стало, им больше незачем поддерживать хорошие отношения.
– Так пусть тетя Александра отдаст ей этот рубин.
– Вряд ли это возможно. Но я не об этом, пойми, мама Джейка и вся ее семья не любят твою тетю. – Мама замолчала, пристально глядя на поникшую Сэмми. – Ты ведь знаешь, что такое честь. Папа все время говорит об этом.
Сэмми кивнула.
– Это десять заповедей и присяга. Это правила, по которым должны жить добрые люди.
– Да, дорогая. И вот что получается: поскольку твоя тетя не отдаст рубин, семья Джейка не станет с ней дружить. А поскольку ты и я – часть семьи тети Александры, они не станут дружить и с нами тоже.
Сэмми недоверчиво посмотрела на нее.
– Джейк не станет со мной дружить?
– Нет, лапонька.
– Но раньше он ведь был моим другом.
– Раньше он всего этого не знал. И ты тоже. А теперь вы оба выросли и можете это понять.
– Тогда я не хочу никакой чести! – решительно заявила девочка.
– Сэмми, мне очень жаль. Ты, конечно, можешь поздороваться с ним на похоронах дяди Уильяма, но я не знаю, ответит ли он тебе. Он уже большой мальчик. И он так горюет по дяде Уильяму, что, наверное, не захочет разговаривать…
– Он разговаривал со мной еще тогда, когда я не могла ему ответить. – Она сжала кулачки, борясь с подступающими слезами. Папа говорил, что плакать – это тоже недостойно. Она не будет плакать, но и чести, как они это называют, ей никакой не нужно. Раз из-за этого рушатся такие важные вещи. Она не хотела нарушать папины правила, но совершенно не в силах была понять, как же это все может быть. – Он разговаривал со мной, – повторила она. – И я буду говорить с ним. Неважно, хочет он этого или нет.
Сэмми подбежала к окну, из которого струился такой яркий свет, что у нее заслезились глаза – заслезились сами, и никакое правило не было нарушено.
– Из-за какого-то дурацкого камня! – сердито прошептала она. – Из-за дурацкого красного камня.
* * *
Джейк неподвижно стоял в толпе людей у входа в церковь. На уровне его глаз мир состоял только из мужских галстуков и женских бюстов. Мимо плыли облака парфюмерных запахов. Его тесно окружали чужие ощущения. Судьи и адвокаты, банкиры и прочее начальство, все они гораздо больше жалели себя, нежели дядю Уильяма, потому что погода стояла прекрасная и они куда охотнее провели бы время совсем в других местах. Джейка это обижало: зачем же тогда они пришли на похороны? В такие минуты ему иногда хотелось, чтобы дар покинул его. Он смотрел на эти галстуки и бюсты и ненавидел их; лучше бы остаться одному, подальше от их фальшивой доброты.
