Текст книги "Чисто убийственный бриллиант"

Автор книги: Деби Глиори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

СЛЯКОТЬ И АЛМАЗ

(130 год нашей эры. Неисследованные дебри северной Шотландии)

Под протекающим пологом листьев в самом сердце Каледонского леса Ностриламус выковырял из зубов остатки вчерашнего оленьего окорока и рявкнул на работающих легионеров:

– Не можете, что ли, работать побыстрее?! Стайка евнухов, вооруженных шпильками, и то могла бы копать попроворней. Ну же, засучите рукава!

Истощенные и подавленные легионеры угрюмо вонзили лопаты в грязь и заскрипели остатками зубов. Преждевременно поседевшие, со впалыми щеками, эти люди мало напоминали тех мускулистых мужчин с бронзовой кожей, которые покидали залитые солнцем берега Италии, полные надежд и жажды приключений в неведомой Каледонии. Вот уже три долгих года, с лопатами наперевес, они вели эту идиотскую охоту за сокровищами. Три бесконечных года дождя, грязи и бед. Спят в промокших палатках, едят только то, что сумеют поймать в лесу, просыпаются на рассвете от звука дождя, согреваются желудевой кашей и роют, роют ямы от рассвета до заката. И это, если не считать того, что несчастным римлянам приходилось постоянно отражать нападения драконов, которые всегда начинались неожиданно и неминуемо несли гибель.

–  Стойте! – Ностриламус покинул свое укрытие под деревом и захромал к солдатам. Его истощенное тело едва было способно нести на себе вес проржавевших доспехов, покрытые нарывами щиколотки были измазаны грязью от волочившегося по земле подола некогда роскошного шерстяного плаща, теперь превратившегося в лохмотья, дававшие сомнительное тепло и служившие лишь напоминанием о том, как низко он пал с вершин славы. – Что это? Вот. Вот оно. – Ностриламус, когда-то единовластный Малефик Каледона, визжал, словно старуха, вглядываясь в грязную яму. Его люди стояли по колено в ледяной слякоти, судорожно цепляясь за осклизлые стены, поднимающиеся над их головами, и сжимая ржавые, уже ни на что не годные лопаты. Скрюченными, словно когти, пальцами Ностриламус указывал туда, где он заметил блеск металла сквозь камни и глину. Несмотря на длительное пребывание в сырости, серебристая поверхность казалась неповрежденной, и именно она притягивала взгляд Ностриламуса. На трясущихся ногах он спустился в яму и подобрался туда, где его люди стояли, опираясь на лопаты и моля Юпитера, чтобы на этотраз он послал им золотую жилу.

Металл в ямах они встречали уже не раз: полузаваленное землей оружие и доспехи их погибших предшественников, которых драконы очищали от несъедобных раковин нагрудных пластин и шлемов и глотали целиком, словно мягкие итальянские деликатесы. Пергаментная карта Асторота, с помощью которой Ностриламус пытался определить местонахождение демонического сокровища, давно уже сгнила от постоянной сырости, но легионеры разглядывали ее так часто, что могли бы нарисовать даже во сне. В надежде найти сокровище, они вырыли столько ям, что земля в Каледонском лесу выглядела, будто после метеоритного дождя. Вот почему легионеры не слишком взволнованно наблюдали, как их командир царапает ногтями землю.

– Да. Да. Даааа! – шептал Ностриламус. – Вот оно! Льнянка, иди сюда и копай, только осторожнее, парень, – повредишь, и я отправлю тебя в Сибирию…

Легионер по прозвищу Льнянка прошлепал вперед и начал потихоньку ковырять грязь лопатой, обнажая поверхность странного металлического предмета, а Ностриламус возбужденно хлопал себя руками по бокам, словно изъеденная молью летучая мышь в последней стадии горячки. С каждой лопатой откидываемой грязи форма металлического ящика проступала все отчетливее. Наконец Льнянка бросил лопату в слякоть под ногами и, потея от натуги, потянул за угол ящика. Издав хлюпающий звук, тот легко выскользнул из осклизлого гнезда и своим весом отбросил изумленного легионера.

– Давай его сюда! – скомандовал Ностриламус, карабкаясь по стене ямы с проворством, неожиданным для столь изможденного вида. – Под дерево, быстро!

Любопытствуя, что же за сокровище им удалось добыть, легионеры выбрались из ямы и сгрудились под деревом. Льнянка почтительно положил ящик на землю и, сморщив лоб, указал на то место, где на ящике были выдавлены какие-то знаки.

– Прошу прощения, Каледон, но здесь что-то есть! Какие-то загадочные символы на крышке! Что они могут значить? Вы ведь обучались искусству толкования символов, не то что мы, тупые солдаты.

Ностриламус прочистил горло и склонился над ящиком. «Должно быть, имя», – подумал он, напрягая мозги в попытке вспомнить алфавит, используемый аборигенами Каледонии.

– Сих, ах, мих, сих, ов, них, – произносил он нараспев, напряженно вглядываясь в металл. – Их, тих… Самсонит. Никогда не слышал о таком. Должно быть, предыдущий владелец. Да какая разница? Теперь это мое… – и, поддев крышку концом меча, судорожно вздохнул.

Все были так поглощены зрелищем драгоценного содержимого кейса фирмы «Самсонит», что не заметили огромную, тихо подобравшуюся сзади фигуру. Огромную фигуру с еще более огромным аппетитом…

Вольготно развалившийся в ароматном бассейне за пятьсот миль от этих событий, Асторот был потревожен звуком, который трудно было спутать с каким-то другим, – звуком мобильного телефона. Извинившись перед теми, кто разделял его купание, он обернул льняное полотенце вокруг волосатых бедер и зашлепал прочь, покачивая раздвоенным хвостом, чтобы ответить на звонок. Забрав свой плащ у изумленного раба, охранявшего раздевалку, он удалился в уединение вомиториума, [3]3
  Имеется в виду отделение, где пирующие римляне опорожняли желудок, чтобы иметь возможность продолжать наслаждаться утонченными блюдами ( Е.Г.).


[Закрыть]чтобы поговорить без свидетелей.

– Превосходно, – ухмыляясь, прошипел он в трубку. – И это заняло у него столько времени? Целых три года… Какой кретин – у него же была карта!

Вслушиваясь в голос на другом конце, Асторот на мгновение отвлекся на дородного трибуна, который вошел в вомиториум и, не ведая о присутствии демона, наклонился над отверстием в полу и опорожнил желудок от содержимого. Лавровый венок при этом свалился с его головы и, упав в бассейн с отрыгнутой пищей, бесследно исчез.

– Какая гадость, – пробормотал Асторот и добавил в трубку: – Не могу дождаться, когда меня переведут в более цивилизованную временную зону. Послушай, мне пора. К тому же у стен есть уши. Могу я надеяться на то, что продвинулся в очереди на повышение? Это ведь я заключил сделку с Ностриламусом на всех его потомков. Это ведь что-то да значит!

На другом конце линии раздался разъяренный рев, заставивший демона побледнеть и выпалить в трубку:

– В моем контракте ничего не говорится о возвращении Хроностоуна. Зачем вешать это на меня? Я его никогда в глаза не видел. Как он хоть выглядит? – В другом конце комнаты трибун безуспешно пытался выловить свой венок из потока открытой канализации. Заскрипев зубами, Асторот прошептал: – Ты просто подставляешь меня! Ты абсолютно уверен, что он затесался среди камушков, которые я закопал для моего нового клиента?

Демон застонал, пытаясь обуздать панически скачущие мысли. Даже если он сейчас сядет на коня, ему никогдане добраться до леса в Каледонии вовремя, чтобы найти чемодан. А это означает, что придется околачиваться в этой жуткой временной зоне, пока Ностриламус не откинет сандалии и не предоставит свою душу для жатвы… Но тогда Хроностоун может очутиться где угодно. И все же, рассудил демон, лучше так, чем ползти на брюхе в Правительство Аида с радостным известием о том, что он, Асторот, каким-то образом умудрился потерять самое ценное достояние Босса. Он умоляюще обратился к невидимому собеседнику:

– Послушай, я попытаюсь достать его, прежде чем кто-нибудь заметит. Пожалуйста,не губи, не сообщай Боссу о том, что Хроностоун… ну, в общем, пропал, или он сошлет меня тараканом в Москву…

Ночь упала на лес Каледонии. В зарослях папоротника валялись никому не нужные шлемы, мечи поблескивали в грязи, и водянистый лунный свет заливал поле битвы, где легионерам Ностриламуса не удалось отбить драконью атаку.

…Привлеченная не столько запахом немытых людей, сколько алмазным светом, вырвавшимся из металлического ящика, завороженная драконесса стояла за спинами легионеров, любуясь каждой ниткой жемчуга, каждым кожаным мешочком, полным рубинов, изумрудов и сапфиров, вынимаемым из груды драгоценностей. Но вот на самом дне кучи Ностриламус наткнулся на камень, рядом с сиянием которого все остальные сокровища показались блеклыми стразами.

В этот момент драконесса прочистила горло и заявила о своем присутствии.

– Я возьму вот это, людишки, – прорычала она, выступая вперед, чтобы забрать алмаз величиной с куриное яйцо. – Эту сережку я ищу уже целую вечность. Давай-ка ее сюда. – И, протянув здоровенную когтистую лапу, она растолкала оцепеневших от ужаса легионеров.

«Если бы они просто отдалиалмаз…» – думала она, с легким сожалением похлопывая себя по огромному животу. Итальянская пища такаяжирная. Самому костлявому она, однако, дала убежать и потом долго с интересом наблюдала, как он несется по лесу, вопя и роняя драгоценные камни из карманов, словно ужас приделал крылья к его ногам. Инстинкт самосохранения преодолел жадность, и Ностриламус, бросив самый богатый из всех мыслимых кладов, даже ни разу не обернулся.

– Глупый человечишка, – прошептала драконесса, устраиваясь поудобнее в гнезде на самой верхушке шотландской сосны и трогая когтем ухо, чтобы проверить, на месте ли ее давно утерянная серьга. Серьга была на месте. Она свисала с драконьего уха, ловя каждой своей бриллиантовой гранью лунный свет и отбрасывая искристые отражения на кладку яиц под брюхом драконессы. Отдавая должное редкой красоте, драконесса тем не менее не имела ни малейшего представления о немыслимой силе камня, украшавшего ее ухо. В свое время камень носил много имен: Драгоценность, Перикола Иллюминем, Игнеа Люцифер, эти имена звучали на многих языках и во многих странах мира, где камень продавали, передавали, наследовали, где за него сражались и умирали. Но отзывался он лишь на одно имя, и было оно – Хроностоун, камень времени.

ОЖИВШЕЕ ПЕЧЕНЬЕ

Послеобеденный чай на газоне плавно перешел в ужин, и, несмотря на мошкару и ощутимую прохладу, Стрега-Борджиа и их гости продолжали сидеть за столом. Небо сменило лазурный цвет на темно-лавандовый, и Лэтч повесил несколько фонарей на нижние ветви цветущей вишни, а Ток и Ффуп, совместив свои плавательные и зажигательные способности, запустили плавать во рву целую флотилию свечек в цветах кувшинок. Блэк Дуглас извлек из маленького футляра скрипку размером в три четверти и, пристроив крошечный инструмент под бородой, принялся наигрывать призрачную мелодию. Беседа за столом начала затихать, музыка вплеталась в голоса, словно бесконечная лента. Даже миссис Маклахлан отвлеклась на мгновение от слежки за Дэмп и, закрыв глаза, вздохнула с глубоким удовлетворением.

– Эту мелодию играли на нашей свадьбе, помнишь, дорогой? – шепнула синьора Стрега-Борджиа мужу, желая поднять его настроение. Однако Лучано продолжал хмуриться. Впереди маячила мрачная перспектива целой недели в переполненном гостями доме, и он воздержался от ответа. – Лучано, ну вот это ты просто должен помнить… – Надеясь, что музыка затронет те струны его души, которые были неподвластны словам, синьора Стрега-Борджиа начала подпевать скрипке: – Последний поцелуй перед разлукой…

Лэтч, шествовавший по газону с зажженным канделябром в каждой руке, остановился как вкопанный. Эта песня… Он и представления не имел, что у его хозяйки такой глубокий голос. Музыка пробуждала давние воспоминания, и глаза дворецкого наполнились слезами. В детстве мама пела ту же самую мелодию, чтобы убаюкать его…

Даже Титус, как ни странно, на этот раз не почувствовал неловкости из-за маминого поведения. Он всегда любил ее пение и теперь знал, что все за столом тоже захвачены мамиными чарами. Все, кроме Фьяммы д’Инфер, раскачивались в такт музыке, лишь она одна осталась неподвижной, скривив рот в презрительной усмешке. Дэмп, которая сидела за столом напротив синьоры Стрега-Борджиа, вдруг принялась дирижировать, используя погасшую свечку вместо палочки…

Миссис Маклахлан внезапно вынырнула из сладкой дремы. Что-то упало ей на колени и тут же начало карабкаться вверх по скатерти. Посмотрев вниз, она обнаружила маленького пряничного человечка, целый поднос которых она испекла сегодня утром. Только теперь он уже не был инертным печеным изделием, а весьма подвижным существом, причем, к ужасу няни, очень голосистым.

– Ня-ня-ня, ня-ня-ня, не поймаешь меня! – запищал он. – Я Пряничный Человечек. – И словно чтобы подчеркнуть сказанное, помчался вокруг стола, перепрыгивая через бокалы с вином, вилки и ложки.

Услышав шум, синьора Стрега-Борджиа затихла на полуслове и вопросительно посмотрела на миссис Маклахлан.

– Должно быть, в муке были жучки, – пробормотала няня и протянула руку, чтобы поймать фигурку.

– Я так недумаю… – Фьямма д’Инфер ловко подцепила Пряничного Человечка вилкой. К ужасу миссис Маклахлан, она поднесла визжащую маленькую фигурку ко рту и со злодейской улыбкой откусила ему голову.

Дэмп уронила свою дирижерскую свечку и заорала во все горло. Миссис Маклахлан в мгновение ока очутилась рядом с ней, схватила малышку со стула и крепко прижала к груди.

– Бедная моя девочка. Что случилось? – закричала синьора Стрега-Борджиа, которая не видела, как был обезглавлен пряник. И, соответственно, пребывала в неведении относительно того, отчего так горько рыдает ее младшая дочка. Миссис Маклахлан, надеясь избежать объяснений, попыталась отвлечь публику.

– Помнишь, Дэмп, что я тебе говорила о свечках? – ворковала. – Они горрррячие, жжжгутся.

Поскольку на свечке, которую только что держала Дэмп, не было никаких признаков огня, подобное утверждение могло бы вызвать недоумение собравшихся. Но тут, как нельзя более кстати, во главе стола появилась Мари Бэн. Тень поварихи зловеще упала на скатерть, и из большого кофейника, который она держала обеими руками, донесся вулканический грохот. Она двинулась по направлению к хозяевам, и при каждом ее шаге из носика кофейника вырывался шипящий коричневый фонтан. Синьор Стрега-Борджиа встал.

– Вы уверены, что справитесь? Давайте, Мари Бэн, я вам помогу… – Но прежде чем он успел шагнуть к ней, повариха качнулась и с приглушенным воплем грохнула кофейник на середину стола.

– Он есть горячий, – сказала она, что было излишне, поскольку скатерть вокруг кофейника начала буреть, распространяя запах белья, горящего под утюгом. – Теперь мы иметь кофе, – продолжила она, и это незамысловатое утверждение в ее устах прозвучало, словно угроза. Уставившись на Блэка Дугласа, она спросила: – Молёко? Захар? – и, наклонив кофейник под опасным углом, плюхнула бурой жидкости в ближайшую чашку.

– Что этотакое? – прошептал Титус, когда отец опустился на стул. – Оно пахнет чем угодно, только не кофе…

Злополучный Блэк Дуглас, жертва пристального взгляда прищуренных глаз Мари Бэн, поднес чашку к губам и сделал малюсенький глоточек. Доли секунды было достаточно, чтобы глаза его отреагировали на испытанный им шок, но тут же, сообразив, что повариха все еще отслеживает каждый его жест, он заставил свои парализованные лицевые мышцы изобразить подобие улыбки.

– Ммм, великолепно, – солгал Дуглас, протянул руку к сахарнице и положил в чашку несколько ложечек с верхом того, что, как он отчаянно надеялся, было тростниковым сахаром. На лбу у него выступил пот, лицо его стало мертвенно-бледным. Мари Бэн мрачно улыбнулась и переключила внимание на синьора Стрега-Борджиа, наполнив содержимым кофейника еще одну чашку. Миссис Маклахлан торопливо встала, предотвратив попытку поварихи сделать то же самое для нее.

– Нет, благодарю вас, дорогая. Попрощайся со всеми, детка, – сказала няня, прижимая к себе Дэмп, и быстро понесла ребенка через сад.

Краем глаза она с ужасом заметила, что от стола отделилась еще одна фигура и двинулась ей наперерез.

– У меня не было возможности пожелать этому ребенку спокойной ночи, – сказала Фьямма д’Инфер, загораживая дорогу миссис Маклахлан. Дэмп издала тихий вой и вцепилась в няню, как пиявка, но Фьямма не отставала, подойдя вплотную и пристально глядя на ребенка. – Какая необычнаядевочка, – промурлыкала она, протягивая руку и стараясь подцепить Дэмп скрюченным пальцем под подбородок, чтобы заставить ее встретиться с собой взглядом. Дэмп тут же крепко зажмурилась.

– Она слишком устала, вам не кажется? – резко проговорила миссис Маклахлан, добавив: – Идем, крошка, пора в ванночку.

Однако от Фьяммы было не так-то легко отделаться.

– О, у меня есть божественное средство для твоей ванночки, малышка. Мммм, желтые пузырьки с зеленым блестящим веществом внутри – тебе понравится, правда!

– У нее очень чувствительная кожа, – прошипела миссис Маклахлан, заслоняя собой Дэмп и стараясь обойти назойливую женщину.

– У нее есть еще кое-что, – в голосе Фьяммы прозвучала угроза. – Я уверена, вы хорошо понимаете, о чем я говорю, миссис Маклахлан, – шепнула она.

Няня невольно поежилась. Эта отвратительная женщина знала. Каким-то образом она догадалась… Миссис Маклахлан почувствовала, что задыхается, словно чьи-то руки вцепились ей в горло и сжимают его…

– Смотреть на меня, – приказала Фьямма, вкладывая в голос всю свою силу и наступая на няню. – Смотреть. На. Меня.

К ужасу миссис Маклахлан, она почувствовала, как невидимые крючки впиваются ей в подбородок, поднимая голову вверх. Дэмп жалобно ныла, словно от невыносимой боли – высоким тонким голоском, которого няня еще никогда от нее не слышала. Фьямма д’Инфер издевательски расхохоталась.

– Смотреть. На. Меня, – повторила она, ее слова отдавались странным эхом.

– Боже правый, неужели обязательно быть стольтребовательной? – раздался знакомый голос у них над головами. Томно помахивая огромными крыльями, Ффуп спланировала с крыши, приземлилась рядом с миссис Маклахлан и с некоторым смущением уставилась на Фьямму. – Я здесь, я смотрю на вас, как вы просили, но, хм… или вы сделали что-то, чего я не замечаю? Волосы? Брови? – Драконесса нахмурилась. – Нет, не брови, может, новый макияж? Вы изменили нос? Сделали подтяжку? Инъекции ботокса? [4]4
  Инъекции ботокса – адресные инъекции ослабленных возбудителей ботулизма, в результате которых перестают работать мимические мышцы лица.


[Закрыть]Ну же, леди, подскажите! – поняв, что никаких подсказок не последует, Ффуп попыталась разрядить напряженность беззаботной болтовней. – Что ж… а где вечеринка? Что тут вообще происходит? Почему все так мрачно и скучно? – И, отфыркнув два маленьких язычка пламени, она игриво ткнула Фьямму д’Инфер локтем в ребра, отчего та потеряла равновесие и рухнула на синьору Стрега-Борджиа, которая как раз на всех парах мчалась к дому мимо них.

– Упс, прости, Фьямма, – задыхаясь, проговорила она. – До меня только дошло, из чего она сварила этот ужасный кофе. Извини, я должна проследить, чтобы бедная Мари не приготовила еще один кофейник, – и без дальнейших объяснений кинулась в дом.

Воспользовавшись замешательством ведьмы, миссис Маклахлан припустила вслед за хозяйкой. Она взлетела по лестнице в детскую и вместе с Дэмп заперлась в ванной. «Конечно, маленькая задвижка не защитит от такого чудовища», – думала она, стягивая с Дэмп платьице и наклоняясь, чтобы снять с ребенка ботиночки и носочки. Протянув руку, она открыла оба крана. Звук текущей воды странным образом успокаивал, словно ее чистая природа могла смыть ужас предшествующих минут. Кем бы ни была Фьямма д’Инфер, решила миссис Маклахлан, совершенно очевидно, что она нестудентка-ведьма. Словно прочитав нянины мысли, Дэмп заерзала у нее на коленях и внимательно посмотрела в лицо Флоры.

– Не люблю, – заявила она. – Плохая-плохая тётя бяка.

– Абсолютно верно, – согласилась миссис Маклахлан. – Держись от нее подальше, зайчик. Она очччень опасна.

– Горрячая-горрячая жжжется? – спросила малышка, и бровки ее нахмурились от серьезности вопроса.

– Очень, – сказала миссис Маклахлан, подставляя пенное средство для ванны под струю воды из холодного крана. Вода в ванне приобрела нежно-розовый оттенок, и комната наполнилась запахом земляники. Дэмп радостно вздохнула и положила головку на утешительную грудь миссис Маклахлан.

Укрывшись на кухне, где их не могли слышать гости, собравшиеся на газоне, синьор и синьора Стрега-Борджиа шепотом вели жаркую дискуссию.

– Бачи, ты шутишь. Не может быть, чтобы мы пили кофе, сваренное из помета грызунов!

– Э-э-э… это не простопомет грызунов, дорогой. Да не волнуйся ты так, это был просто замороженный помет морской свинки, который я хранила в старой банке из-под кофе… Вполне понятная ошибка…

– Понятная ошибка для Мари Бэн, согласен, но на нее я и не сержусь. Откуда ей было знать? Ответственность лежит на тебе. О чем ты думала, женщина? Кем надо быть, чтобы хранить фекалии на кухне? И зачем?

– Для настойки, Лучано. Я же не думала…

– В этом-то и проблема. Ты никогдане думаешь. – Лучано уже был не в силах остановиться, хотя театральность ситуации заставляла вспомнить об итальянской опере. Его грудь вздымалась, глаза метали молнии, а жесты стали карикатурно экспансивными. Сознавая, к стыду своему, что ведет себя дурно, Лучано с ужасом услышал раскаты собственного голоса: – Ты не думалао своей семье, когда приглашала всех этих чокнутых в гости; ты не думала, как мы будем себя чувствовать в доме, наводненном ведьмами, бормочущими заклинания; ты не думалао нашем здоровье, когда наполнила дом банками и склянками с биологически опасными материалами… Я иду спать, пока меня окончательно не доконали твои упражнения в магической некомпетентности…

Кухонная дверь с треском захлопнулась, вслед за чем раздался топот шагов по ступеням. Не замеченная в буфете для фарфора, притулившемся в углу кухни, Тарантелла выкатила глаза и наложила еще один слой помады на свое и без того отчаянно розовое ротовое отверстие, а потом посмотрела на синьору Стрега-Борджиа, которая хлюпала носом и терла глаза, сидя за кухонным столом. «Какие травмы и волнения, – подумала Тарантелла; – насколько же проще съесть супруга, прежде чем он сделается слишком занудным…»