Текст книги "Об интеграции и адаптации ведьм в иномирном обществе (СИ)"

Автор книги: Дарья Остольская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Когда прямо передо мной приземлилось нечто круглое и серое, я среагировала инстинктивно: вскочила и шагнула назад... а надо было включить мозг.

Не учла, что нахожусь я пусть и на плоском, но всё же камне. И камень этот посреди ручья, а значит он мокрый и скользкий. И ручей тоже мокрый, и в некотором смысле скользкий. Это я сполна оценила, когда рухнула в него спиной вперед. Но прежде чем вода сомкнулась, я успела увидеть длинные уши и белое заячье брюшко перепрыгнувшего через меня моего «страха».

«Надо доверять миру» эхом повторила я недавнюю умную мысль.

Ручей оказался глубиной почти метр: если сидишь, то вода до подбородка доходит. Холодная вода. По первости, челюсти свело, и я даже пискнуть не смогла, а вот когда неуклюже выбралась на берег, зубы начали задорно отбивать чечётку. Эта барабанная дробь точно отпугнула всё зверьё на полкилометра окрест. И хорошо: значит вернусь к Лере, сумев избежать новых незабываемых встреч.

Подхватив синими пальцами полный котелок, так и ждавший меня на камне, я побрела в лагерь.

Когда дошла до места, вода уже не текла с меня ручьями. Она просто медленно методично капала. Кап. Кап. Как метроном, отсчитывающий чёткий, замедляющийся с каждой секундой, ритм.

На поляне было пусто. Костёр уже горел, недалеко от него высились две кучи: первая – колотые дрова, вторая – ярко зеленые еловые лапы. Ганатарцы что-то увлечённо жевали в кустах, из которых наружу торчали лишь помахивающие хвосты. А Леры не было.

Словно услышав мои мысли, ведьмак появился из-за деревьев, держа в руках пушистую охапку свежесрезанных еловых веток, и эти самые ветки закрывали ему весь обзор. Лера меня не видел, но чувствовал, потому, бодрым шагом пересекая поляну, поинтересовался:

– Всё хорошо, родная? Ручей нашла?

Ну, как бы «да». Нашла.

Бросив свежие лапы к уже имеющимся, Лерка повернулся и только теперь ошарашенно замер.

А я, предъявив чугунок и постукивая зубами, отрапортовала:

– Воду принесла.

В ответ же глазами блеснули недобро и рыкнули «Васька!».

А что «Васька»? Я тут вообще не при чём!

Раздели до белья, укутали в одеяло, как в кокон и поставили в полуметре от костра. Сам же ведьмак сноровисто сложил из еловых лап лежанку, и укрыл её поверх вторым тонким походным одеялом. Движения чёткие, отработанные, по-военному экономные: никакой суеты, ничего лишнего. И сам полубог тоже быстро разделся. Повернулся спиной, и, протягивая вслепую мне свою рубашку, скомандовал:

– Бельё тоже снимай. Давай, Вась, быстро.

Быстро не получилось, конечности не слушались, но, когда я натянула Леркину рубашку, она всё же хранила остатки его тепла.

– Пошли греться, горе моё.

И схватив в охапку, ведьмак потащил меня к импровизированной кровати. Улёгся сам, уложил меня поверх, укрыл одеялом и принялся аккуратно растирать мои заледеневшие пальцы.

– Теперь расскажешь, что случилось?

Спросил Лера, когда я перестала стучать зубами.

– Оленей увидела. – честно призналась я.

Лера не понял.

– И из-за этого полезла купаться?

– Нет, я испугалась и поскользнулась.

– Оленей? – недоверчиво переспросил полубог.

– Зайца. – буркнула в ответ, понимая насколько это глупо звучит.

Находящийся подо мной горячий твёрдый пресс подрагивал в попытке сдержать смех.

– Бедное дитя мегаполисов. – пытаясь сохранить серьёзность, сокрушался мой жених, – Ладно, поженимся, переедем ненадолго во дворец. Дядя для пятилетней дочки там зверинец завёл. Будем приучать тебя к флоре и фауне. А то зайцев на нашем пути встретится ещё много...

Лере было очень весело.

Я мстительно положила холодные ладони ему на рёбра, полубог вздрогнул, но когда я попыталась убрать руки, накрыл их поверх своими, и, поцеловав в макушку, прошептал:

– Грейся.

И я грелась.

И по мере того, как отогревалась, мысли текли всё медленнее и медленнее. Вспоминались события последних дней, утренняя месть, которую и местью-то назвать стыдно, ибо совсем не ведьминская она у меня получилась: чую ведьмы мстят если не изощреннее, то уж точно дольше. Но посде Бранигона обиженно отфыркиваться от ласк своего мужчины почему-то совсем не хотелось. Не такая я, по сути, и «ведьма». А мой «ведьмак», если вспомнить, что подтвердились мои предположения, тоже на самом деле не ведьмак.

– Значит полубог. – заговорила я вслух. – А что с твоей божественностью?

– А что с ней? – переспросил Лера, поглаживая мою поясницу, – С ней ничего. Кровь отца, в общем-то, во мне так и не проявилась. Не пробудилась. Единственное божественное умение, это перемещение. И то никому нельзя знать. Поэтому пользоваться толком не могу. Знаешь, даже странно немного. С твоим появлением во мне всколыхнулись все древние инстинкты. Каждая из семи инородных кровей тебя признала, возжелала и проявилась в этом желании. Я думал, и божественная кровь как-то изменится, но нет, тишина.

– Каждая из семи кровей проявилась?

– Угу.

Ну, если по поводу шести у меня вопросов не было, о вот про одну последнюю...

– И эльфийская?

– Да.

Вспомнив демонические когти и драконьи чешуйки, потянулась к Леркиным ушам. Проведя же по овальному краю и не обнаружив острого кончика, спросила:

– И в чём же она проявилась?

А полубог, усмехнувшись, приподнял меня выше, чтобы иметь возможность заглянуть в лицо, и ответил:

– В тяге к прекрасному.

ГЛАВА 14

Ильвар сидел на ковре, подтянув под себя одну ногу и вальяжно свесив кисть руки с согнутой в колене второй. Чуть откинувшись назад, он привалился боком к подушкам. Поза расслабленная, от неё так и веяло властностью. Все расселись под навесом. Близилось время обеда. Ковры и шкуры были брошены прямо на землю, и заставлены широкими блюдами. Зенитное солнце палило нещадно, раскаляя воздух степи, и тонкая ткань навеса, укрывавшая импровизированный «стол» от прямых солнечных лучей, белокожего мага совсем не спасала. Было невыносимо душно. До головокружения. До дурноты.

Хотя со стороны старый лис в данный момент был похож скорее на сытого льва, лениво скользящего взглядом по своему прайду, нежели на представителя дипломатической миссии, оценивающего обстановку, просчитывающего свой следующий ход и при этом пытавшегося унять бешено зашедшееся сердце. А сердце униматься не желало, бухая о рёбра слишком быстро, и слишком громко. И одышка, как у загнанного ребятнёй дворового пса. Вот хадур! Маг медленно-медленно вдохнул.

Бой дался нелегко. Но ни один степняк не заметил, насколько. Ни один из них не почуял в Ильваре ни усталости, ни страха. Кочевники не видели, как сейчас под рубашкой старого мага пот, выступая капельками, собирается и скользит вдоль позвоночника, доставляя белому человеку новую порцию неприятных ощущений... Как будто их за весь этот грёбаный день было недостаточно!

Правила приличия степняков требовали прибытия гостей с утра. После ночного перегона. Таким образом гость даёт понять хозяину, что не имеет дурных намерений:

«В ярком свете солнца ты видишь моё лицо, ты можешь увидеть мои мысли, написанные на нём. Видишь моего коня, оружие и людей. Я не прячу и не прячусь. Я показываю тебе себя»

Ага. Показываю. Взмыленный, уставший, не спавший и получаса, злой и голодный. Красавец. Прям не налюбуешься!

Да и какие дурные намерения могут быть? Ни на что действительно дурное после ночи пути уже не остается сил.

Ильвар ненавидел традиции степняков, но это не значило, что он не будет их исполнять. Точно, чётко, идеально. Именно поэтому пятый представитель из шестнадцати магов Совета трясся в седле весь вечер и всю ночь, восемнадцать часов к ряду (после девятидневного перехода), и предстал пред светлы очи Прокладывающего Путь в должном виде: гордый, потный и в пыли. Сам Прокладывающий Путь, окинув Ильвара взглядом, лишь удовлетворенно хмыкнул. Чтоб его базгулы четыре дня имели и в хвост и в гриву.

Высказав положенные приветственные слова, маг преподнес дары. Дары, естественно, не приняли. Тончайшие арвирийские ткани и клинок, выточенный из жала с кончика хвоста виверны, так и остались лежать на земле у ног главного Путника. Ибо Прокладывающий Путь не может ничего принять из рук недостойного.

И Ильвар пошел доказывать, что достоин. Как в старые добрые времена...

Бой был долгим. Не потому, что старый лис не мог одолеть противника, но потому, что ему нужно было расположить к себе степняков и Путника. А что может быть более располагающим, чем хорошее зрелище? Противник был молод и силён, бой длился почти час, и сейчас пятый маг Совета был как никогда рад, что принял двойную дозу стимулирующего зелья, потому что магией пользоваться нельзя, а на свои физические силы без дополнительных «ухищрений» рассчитывать уже не приходится. И пусть потом он будет в отключке часов двенадцать к ряду, и это будет больше похоже на смерть, нежели на сон, зато он добился своего: дары приняты, а во взгляде Прокладывающего Путь можно заметить неприкрытый интерес. Но выигрыш в бою дал ему право лишь находиться со степняками за одним столом, а не говорить. Говорить может лишь «мужчина». Поэтому Ильвар сидел, облокотившись на подушки, и пытался восстановить сбившееся дыхание перед вторым испытанием.

Прислуживавших у стола женщин маг разглядывал с нарочитым интересом, посверкивая маслянистыми глазками и приподнимая уголки губ в пошловатой ухмылке – ибо его интерес должен был быть не менее горяч, чем интерес коренных жителей Великой Золотой Степи.

Дикари. Самовлюбленные, высокомерные, ничего из себя не представляющие дикари. Тоже мне, Великая Золотая. Ни городов, ни образования, ни науки, ни медицины. Магия застыла на уровне шаманизма!!! Это вообще уму не постижимо! Весь мир прогрессирует, а эти замерли в стадии зародыша, и непонятно вообще, как выживают со своей антисанитарией. Давно уже передохнуть все должны... но ведь живут. Маг не позволил брезгливости отпечататься на лице, продолжая играть свою роль.

Путник же пригубил первую чашу. Обед начался.

А этот их шаманизм вполне способен дать отпор и магии, и ведовству (что степняки не преминули доказать полтора века назад во время очередной попытки захвата). Ильвар был тогда категорически против (зачем Империи вообще эти земли сдались?!), но большинство голосов оказалось не на его стороне. В итоге, помотавшись за кочевниками по степи в безуспешных попытках вызвать их «на честный бой», Империя потеряла шестую часть армии и вернулась в прежние границы не солоно хлебавши. Потому что невозможно воевать с людьми, которые могут собрать свой дом за час, и унести его на собственной спине в закат, не оставив в высоких травах даже следов, по которым их можно было бы обнаружить. Это всё равно, что пытаться резать мечом воду.

Ловить кочевников в степи... генерала, лоббировавшего эту компанию казнили. Хотя по мнению Ильвара отсечение головы было слишком «мягким» способом. Не проникся морикат Ватис, не понял, какую подножку подставил Империи. Из-за этого придурка были оборваны только-только зарождавшиеся ниточки связей магов с шаманами. За прошедшие сто пятьдесят лет маги могли бы уже приручить и одомашнить степняков, и сейчас вопрос их поддержки в деле становления новой магической династии правителей уже был бы решенным.

Эти мысли где-то на задворках бродили в голове белого человека, пока он с жадностью поглощал истекающее жиром мясо. Еще один побочный эффект стимулятора: зверский аппетит. Но и это было Ильвару на руку: настоящий мужчина любит и умеет есть.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Прокладывающий Путь поднялся, и пятый маг Совета напрягся: Путник не должен сейчас никуда уходить, это противоречит традициям. Мужи Великой Золотой Степи проводили взглядом своего повелителя, а стоило ему только скрыться за пологом, повскакивали следом и разошлись по своим богато расшитым шатрам.

Все женщины, что прислуживали на так странно оборвавшемся обеде, выстроились в шеренгу с противоположной стороны стола и покорно опустили головы. Весь вид их чётко давал понять, что они в ожидании. Но в ожидании чего?!

Не позволяя ни одной лишней эмоции отпечататься на своём лице, Ильвар жестом поманил ближайшую служанку. Не в меру худая, уже нездоровой худобы, молодая женщина склонилась почтительно, и, не разгибая спины, ожидала слов белого человека.

– Куда ушел Прокладывающий Путь?

– На дневной сон, господин. – еле слышно прошептала кочевница.

Даже жаль её немного стало. Совсем девчонка еще, лет семнадцать – восемнадцать, наверное. Рано овдовела. И дальнейшая судьба её не завидна: молодых любят чаще и усерднее, чем старых. Эта девочка определенно пользуется спросом среди соплеменников, и еще пару лет будет. Может даже до двадцати доживёт.

Второй раз её в шатёр не возьмут, и мужа у неё никогда больше не будет. И детей не будет, потому как сама она их не поднимет... да и не родит – не позволят. Степняки знают, как нужно ударить в живот, чтобы плод на третьем месяце кровью вышел.

– Долго дневной сон длится?

Ильвар приподнялся, так как ему очень важно было услышать ответ, а девочка говорила так тихо, что он с трудом бы его расслышал. Кочевница вздрогнула от движения мужчины, но осталась стоять на месте, всё так же согнувшись пополам и уставившись взглядом в землю.

– До заката.

– Ты знаешь, где мой шатёр? – спросил маг, разглядывая острые скулы на изможденном лице, и чуть покачивающиеся тугие чёрные косички, украшенные облупившимися разноцветными бусинами. Не богатая, и никогда богатой не была. Но красивая, поэтому замуж взяли. Наверняка, без приданого, и, скорее всего не первой женой.

Девчонка молчала.

– Возьми мясо, вино и сладости. Отнеси ко мне в шатёр, и сама там оставайся.

Кочевница не промолвила ни слова, лишь еще ниже поклонилась.

«Значит дневной сон... Это кто же вам, о Прокладывающий Путь, подал такую идею? Не спорю, мне-то это только на руку. Настораживает лишь, что кочевники всегда до фанатизма следовали заветам своих предков, и уклад их не менялся тысячелетиями. Ни одного отступления от предписанного давно ушедшими Дорогой Солнца, и тут вдруг новшество. Знать бы чем эта подвижка аукнется Империи в дальнейшем. Раньше предугадать действия степняков вовсе не составляло труда. В смысле, вообще можно было не просчитывать варианты, ибо вариант был всегда один – единственно правильный по мнению кочевников, строго соответствующий нормам, догмам и канонам. А эти самые нормы, догмы и каноны у любого, кто имел дела с народом Степи, заученные, отлетали от зубов. А что теперь? И единственное ли нововведение дневной сон, или стоит ждать вечером еще сюрпризы?»

Размышляя обо всём этом, маг направился вслед за маленькой вдовой, которая водрузив на голову кувшин, и подхватив два больших блюда, шла к дальнему краю стоянки. Кочевница была похожа сейчас на орхидею: тоненькое-тоненькое тельце-стебелёк, на котором тремя массивными тяжеловесными бутонами распускались серебряные посудины с яствами. Проявив чудеса ловкости, женщина юркнула под полог последнего шатра, и задумчивый маг вошел следом.

Вдова поставила блюда на специально отведенное место (на ковре оно обозначалось особым рисунком) и замерла, склонившись у входа. Еще маленькая. Уже не наивная, но всё равно еще маленькая: надеется, что её отпустят, потому что страшно спать с белым человеком. Все знают, насколько белые люди жестоки. И, раз уж её собственный народ делал с ней то, из-за чего она ночами почти кричала в кошмарах, раз уж её народ заставил её уже трижды скинуть дитя за минувшие со смерти Кхади полтора года, то что же с ней может сделать этот... этот... Мужчина. Белый. Маг.

Выйдет ли она вообще отсюда живой?

– Брать тебя сейчас я не буду. Мне нужны ответы. – нарушил образовавшуюся тишину голос этого опасного (и в том, что белый человек опасен, кочевница не сомневалась) хищника.

И маленькая женщина лишь сильнее сжалась, не веря в благосклонность Солнца.

– Сядь сюда.

Ильвар указал на место подле себя. Рукой не дотянется, но всё равно слишком близко. И девчонка рванула бы из шатра, и бежала бы так далеко и так долго, как только позволили бы ей короткие ноги, но она знала, что за наказание последует, если она посмеет перечить. Она видела, как наказывали Гоёцэцэг. «Красивый цветок» означало её имя. И Гоёцэцэг действительно была прекрасна.

Была… Нет больше Гоёцэцэг.

Кочевница села, где было сказано, и замерла в ожидании.

– Имя? – коротко потребовал Ильвар.

Он раздражался с каждой минутой всё сильнее. Эта покорность и забитость просто бесили. Еще сильнее эмоции начинали бушевать, стоило только вспомнить наглых живых и жизнерадостных магинь из академии. Выпорол бы половину из них самолично за все их проказы, может заодно и ум бы прибавился через пятую точку, а то ростом уже с него, а как были бестолковыми вертихвостками, так ими и остаются.

Вертихвостки, не вертихвостки, но они живые. А эта...

– Имя? – жестче повторил маг, так и не дождавшись ответа.

– Сэргэлэн.

Сэргэлэн? Что-то знакомое.

Ильвар задумался, и припомнил значение:

– «Весёлая»?

– Да, господин.

Значит муж взял её не только потому, что красивая. Она ещё и характером легка. Наверное часто улыбалась... раньше.

– Сэргэлэн, я буду задавать тебе вопросы, за каждый ответ ты будешь получать еду.

Глаза девушки удивлённо расширились, и чтобы маг не увидел недозволенной реакции, она еще ниже склонилась, уже почти утыкаясь носом в рисунок ковра, и прошептала:

– Да, господин.

– Выпрямись и смотри мне в глаза. – приказал белый человек.

И Ильвар точно знал, что услышит в ответ:

– Нельзя, господин.

– Это мой приказ.

– Меня забьют камнями, господин. Смотреть прямо в глаза, неуважение. Пощадите, господин.

– Сэргэлэн, я белый человек, и в моём мире всё несколько иначе.

– Но мы сейчас не в мире белого человека. – прошептала кочевница, едва шевеля губами.

И не усиль Ильвар слух магически (не может же он каждое слово переспрашивать, а девочка так тиха, что он просто не услышал бы её ответов... особенно заройся она таки лицом в ковер) он бы ничего не разобрал. Это был просто выдох. Неразличимый. Никто, кроме самой Сэргэлэн никогда не узнал бы её истинных непокорных мыслей.

Но Ильвар уже активировал простенькое заклинание, и слышал сейчас даже как в соседней палатке уважаемый Хтайёнэ получает удовольствие, что уж говорить о шепоте маленькой женщины, сидящей в паре шагов от него. Еще не до конца сломленной женщины, раз позволяет себе такие речи. И факт этот Ильвара почему-то странно обрадовал. Старый, наверное, уже стал пятый маг Совета.

Старый.

– Да, мы сейчас не в мире белого человека, – повторил он крамольные слова Сэргэлэн, и девушка заметно побледнела, – Но, по правилам твоего мира, ты должна беспрекословно подчиняться. Выпрямись и посмотри мне в глаза.

И Сэргэлэн обреченно выпрямилась. Её забьют камнями. Теперь уж точно забьют. Но может это и к лучшему? Сколько можно терпеть это... это...

– Сколько? – повторил Ильвар, и женщина, поглощенная своими мыслями, не сразу поняла, что он спрашивает.

– Сколько тебе лет? – медленно проговорил белый человек, глядя в раскосые, почти чёрные глаза кочевницы.

– Шестнадцать.

– Давно вдова?

– Полтора оборота Светила.

– Выдали в четырнадцать?

– Да.

Смотреть в глаза мага Сэргэлэн было неудобно, неуютно, страшно, и из-за этого ответы её были односложны и даже грубы. Было ощущение, что её разрезали пополам, положили две половинки рядом, и теперь сравнивают их. Ищут, чем они отличаются друг от друга, пытаются в сопоставлении вычленить правду.

Нет. Определенно смотреть в глаза мужчины – это пытка. Только глаза Кхади не доставляли ей боли. Тёплые, счастливые глаза.

Маг сам разлил вино, поставив перед кочевницей кубок. Положил на тарелку несколько кусочков медовой сладости с орехами, и придвинул это богатство девчонке, чей рот моментально наполнился слюной.

– Ешь. – скомандовал белый человек, и его словам вторило голодное урчание впалого живота маленькой женщины.

Кочевница не отказалась бы сейчас от еды, кто бы эту еду не предложил. Не в её положении было выбирать.

Четвёртый раз. Боги...

Кхалди был бы счастлив такой плодовитости своей жены. Вот только... еще немного, несколько недель, и один из мужчин заметит. Значит она снова будет лежать пять-шесть дней в бреду, после того, как скинет дитя. А только встанет на ноги, вновь окажется под одним из защитников племени.

О, ушедшие к Солнцу, да за что же...

Сэргэлэн вылизала тарелку, не желая оставлять даже капли сладкого медового сока, и, подняв глаза, встретилась с задумчивым прищуром Ильвара.

– Беременная?

Раз даже белый человек заметил, значит у неё нет этих нескольких недель.

– Да, господин.

– Ладно. – напряженно кивнул своим мыслям маг.

Ильвар пододвинул оба блюда ближе к кочевнице, приказал «Ешь», а сам начал задавать вопросы. Оказывается дневной сон Путник повелел ввести после того, как в поселении на несколько недель остановился другой белый человек. Тот человек называл это странным словом. То ли «Систа», то ли «Сиета», то ли «Сиеса».

Кочевникам было неудобно это выговаривать, они так и не запомнили слово. Зато отдыхать в самое жаркое, самое тяжелое полуденное время было удобно. Так и появился дневной сон.

Тот белый человек, что принёс дневной сон «в подарок» Прокладывающему Путь был великим шаманом. Он говорил с животными. И конь у него был удивительный. Чёрный, бархатный, словно беззвёздная ночь.

А что ещё тот белый человек принёс? Сэргэлэн не знает, потому что рядом с Прокладывающим Путь вдовам появляться нельзя: под руку со вдовами ходит мужская смерть, и если Сэргэлэн подошла бы к Путнику ближе чем на десять шагов, её убили бы на месте, а тело потом не сожгли бы, а оставили гнить на земле, чтобы мужская смерть была к этому гнилому телу привязана, и не смогла перескочить на другую женщину, не посмела бы унести её мужчин: ни мужа, ни сыновей, ни братьев.

– Какой же бред, – тихо прокомментировал Ильвар, накладывая девчонке на мясо.

Сама она так к общему блюду и не притронулась, но стоило подать ей её тарелку, жадно набросилась на уже остывшие куски.

Теперь нужно было не только склонить Путника на свою сторону, но и выяснить кто, а главное с какой целью, посещал стоянку кочевого народа.

– Господин...

Сэргэлэн запнулась, но Ильвар не торопил, и, собравшись с духом, маленькая вдова всё же спросила:

– Вы правда не возьмёте меня?

– Пока ты не хочешь, нет. Но ты захочешь.

Пожал плечами маг, и кочевница нахмурилась.

Что значит «захочешь»?

Нет, она конечно знает, что значит «захочешь». Она хотела Кхалди. Но разве можно испытывать нечто подобное по своей воле к белому человеку? Ведь все знают, что когда они взбираются на женщину, то убивают её в конце, разрывают на части, а содранную с кусков тела кожу высушивают, и пишут потом на ней свои странные буквы, вставляя эти «страницы» в «гримуары»… Что за «страницы» и «гримуары» Сэргэлэн не знала, но это и не важно. Главное, что согласиться на это с белым человеком всё равно, что попытаться это сделать с гремучником: противоестественно, глупо… да и просто самоубийство в особой изощрённой форме. Сформулировать это Сэргэлэн, конечно, не могла, но невозможность выразить эти свои эмоции заумными словами нисколько не мешала ей ощущать всё это внутри.

– Я возьму тебя если ты захочешь, потому что я могу тебя отсюда увезти.

«Ох, какой же ты стал старик, Ильвар» – поругал сам себя маг, – «Ты же не сможешь увезти всех. Зачем ты лезешь?!».

Нет. Ставить своё желание выше интересов Империи он не будет. Да и не желание это, а так, блажь. Но если эта когда-то улыбчивая девочка его попросит, он заберет её с собой. Служанкой в дом. Покорная и преданная, она ему пригодится. Да и молодая еще, сумеет приспособиться к новым условиям, сможет адаптироваться в новом мире. Возможно даже станет счастливой и вернёт улыбку на своё лицо, оправдывая данное богами в семь лет имя.

– Увезти?

– Да. К себе в дом. Мне нужно, чтобы там было чисто, и была горячая еда.

И сердце маленькой вдовы пропустило удар. Она ведь может и убирать и готовить, но... Что за жизнь там, у белых людей. Хотя, когда здесь «жизнь» не жизнь, то может ли там быть намного хуже?

– Ты сможешь родить и вырастить своего ребенка. Я дам тебе где жить, и что есть. Тебе и твоему ребенку.

Лис всегда без труда находил болевые точки. Знал куда надавить и что предложить, чтобы стопроцентно получить согласие. Прирожденный дипломат. Дипломат, который в данный момент ясно видел «собеседник готов».

И несмотря на то, что Сэргэлэн раздирали сомнения, она закрыла глаза, и спросила:

– Что я должна делать, господин.

– После дневного сна должно состояться еще одно испытание?

– Да.

– Ты знаешь, сколько будет женщин?

– Три, господин, как того требует традиция.

– Выбор предоставят мне?

Кочевница лишь кивнула.

– Я выберу тебя.

Глядя на то, как сжимается и скукоживается женская фигурка, Ильвар пояснил:

– Я выберу тебя, чтобы ты поняла какой я. Какие мы – белые люди. Ты должна открыть глаза, и увидеть, что то, что вам рассказывают, ложь. Ты прочувствуешь меня настолько близко, насколько это вообще возможно, и определишь, доверяешь ли ты мне. Ты должна знать, кто такие белые люди, прежде чем выйдешь за пределы стоянки, ибо обратного пути не будет, и значит выбор твой должен быть осознанным.

Ильвар старался строить предложения так, как это делали степняки, чтобы маленькой вдове проще было его понять.

– Да. Я поняла. Я всё сделаю.

– Прежде, чем я укажу на тебя, встань возле двух женщин, которых можно взять, не опасаясь за своё здоровье. Не важно, молодые или нет. Главное, чтобы у них не было никаких болезней. Есть чистые среди вдов?

– Есть.

– Хорошо. Принеси мне воды. Мне нужно ополоснуться.

Потому, что масло, которое маг собирался использовать, в грязную кожу втирать нельзя, а то ходить ему потом месяц с язвами.

Сэргэлэн подскочила, и быстро направилась к выходу. Движения её были теперь другими, намётанный глаз пятого мага Совета сразу приметил, как изменилась девчонка. Может её еще можно оживить? Похоже, действительно можно...

У самого полотна, в шаге от выхода, кочевница остановилась, низко опустила голову, чуть сгорбилась, и вот уже маг вновь смотрит на забитую маленькую вдову.

«Молодец» – улыбнулся мужчина, – «Умная, выживет».

Лисица. Маленькая, и почти мёртвая, но всё-таки лисица.

Точно выживет. И ребенка сможет поднять.

Через три четверти часа маг стал счастливым обладателем двух вёдер почти чистой воды.

– После вечернего испытания мне понадобится еще. Сможешь достать?

– Нет, господин. Вы же знаете, что мыться неправильно. Греховно. Столько воды брать нельзя. Я это смогла принести, вытаскивая из колодца по черпаку, и пряча.

– Знаю, – со вздохом признал лис. – И это, наверное, самый раздражающий из ваших законов. Принеси мне два полотнища. Раз другого выхода нет, будем обтираться и надеяться, что этого хватит.

Мокрой тканью маг вытирался тщательно, хотя всё равно не чувствовал себя чистым. Ильвар использовал одно ведро, приберегая второе на ночь. А когда с очистительными процедурами было покончено, достал из сумки маленький фигурный флакончик тёмного стекла.

Масло было жгучим. Стоя посреди шатра голышом под взглядом маленькой вдовы, он не чувствовал никакого морального дискомфорта, не мальчик уже стесняться. Зато физически ему было ой как нехорошо. Кожа, стоило на неё попасть маслу на основе яда эгерской кобры, начинала зудеть, краснела и кое где, на особо нежных участках, шла волдырями. А этим самым «особо нежным участкам» следовало как раз уделить пристальное внимание. Эгерское масло наносилось на те части тела, которыми мужчина должен был соприкасаться с женщиной (или женщина с мужчиной, не важно, эффект один и тот же). Естество смазывали в первую очередь. При соприкосновении и нагревании, масло работало как сильнейший афродизиак: оно многократно усиливало влечение. Даже если партнёры изначально не испытывали друг к другу каких бы то ни было чувств, между ними разгоралась настоящая страсть. Они хотели друг друга неистово до тех пор, пока яд кобры медленно разлагался в тканях на составляющие. И удовольствие, которое партнёры получали от акта, тоже увеличивалось в разы.

Смазав пах, бёдра, живот и грудь, Ильвар растёр остатки по рукам, закрыл глаза и принялся ждать. Меньше чем через час сойдут волдыри, исчезнет покраснение и припухлость, а пока приходилось стоять, расставив ноги и раскинув в стороны руки, чтобы ненароком ни до чего не дотронуться и не причинить себе боль.

Почему-то вспомнилось, как он впервые использовал это средство. Ильвар улыбнулся: тогда был полный боекомплект. Эгерские красные простыни, эгерское масло и зелье по отцовскому рецепту. Ух, что творил он с той фрейлиной. Почти двое суток не выпускал из постели глупую курицу, чтобы узнать, куда увезли Её Императорское Высочество. Хотя, надо признать, тело у «курицы» было умопомрачительное: молодое, гибкое. А потом, еле живой после жаркого марафона, трясся в карете до монастыря Пресветлой Девы, где Её Императорское Высочество пыталась «уединиться от мира, дабы замолить грехи», на деле же Анриэтта хотела доходить беременность, и, родив, спрятать плод любви.

Понятное дело, любви не Императорской.

Ильвар тогда был молод. Это было первое его серьезное дело. И он был очень горд собой. Тем, что смог послужить Империи, и избавить Императора от «нежелательного недоразумения и последствий, которые оно могло повлечь».

Избавил.

Лис был сильным магом, и лекарское направление всегда давалось ему достаточно легко. Он лишь сказал «Приветствую Вас, моя Императрица», и у Анриэтты отошли воды. На пятом месяце это был приговор.

Он принимал преждевременные роды вместе с двумя доверенными фрейлинами Её Императорского Высочества: мори Пайрой и мори Атирой. В тот момент, когда мори Атира приняла у него из рук бездыханное тельце ублюдка, он понял, что пропал. Это была она. Его магиня.

А потом он узнал, что она помолвлена.

А потом дрался за неё. И проиграл.

И снова дрался... только во всём этом не было смысла, потому что Атира его не признала. Она не почувствовала, что они связаны, что они предназначены друг другу.

Истинная пара. Древнее как мир правило: маг и магиня, ведьмак и ведьма. Те двое, что должны быть вместе. Так почему же его любимая его не приняла? Она вышла за Зэитана и родила Бакаира. А он всё не мог понять, неужели он обманулся, и где-то на свете есть его предназначенная?

Не обманулся.

Когда Атира умирала во вторых родах, он сходил с ума в другой части света. Он не смог быть рядом, не смог до неё добраться, но каждой клеткой прочувствовал, как его любимую покидала жизнь. Медленно, капля за каплей, на протяжении почти двух суток родильной горячки. А потом её не стало, и оказалось, что не стало и Ильвара: там, внутри, у солнечного сплетения, просто опустело...