Текст книги "Ядовитая боярыня"

Автор книги: Дарья Иволгина

– Очень даже возможно, – сказал Флор.

– Это же Россия, – поддакнул Кроуфилд несколько двусмысленно. – В России возможно абсолютно все!

* * *

Взяли лошадей, чтобы ехать быстрее. Иордан, Кроуфилд и Флор помчались по улицам Новгорода и дальше по берегу. Искали корабль под названием «Горация». В гавани его не было, и никто не видел, чтобы такое судно входило в Новгородский порт. Но Кроуфилд настаивал на своей правоте. Он был уверен, что Питер ван Хехст ничего не придумал. Такую историю трудно изобрести. В конце концов, мог просто поведать своим спасителям что-нибудь попроще – не бросили бы его обратно в море только потому, что байка о злоключении показалась англичанам недостаточно занимательной!

– Корабль был, – уверял Кроуфилд, – и он должен уже находиться где-то здесь. Мы можем разделиться, хотя я полагаю, что он через новгородские воды не проходил, бросил якорь не доходя до города.

Совету Кроуфилда последовали – другого выхода попросту не было: роковое судно необходимо обнаружить и обезвредить, иначе произойдет непоправимое.

Гибель царя будет означать всеобщий хаос в стране, у которой и без того довольно врагов. И в первую очередь репрессии обрушатся на Новгород.

– Вот он! – крикнул, поднимаясь в стременах, Иордан. Он вырвался вперед и остановился на вершине невысокого холма. – Вижу!

Его спутники приблизились, напряженно вглядываясь в даль.

– Какие у тебя глаза! – восхитился англичанин. – Как у моряка!

– Лучше, – фыркнул ливонец.

Они двинулись дальше. Корабль действительно покачивался у берега. Он выглядел странно – потрепанным и неопрятным, как неряшливая женщина с косматыми волосами, торчащими из-под рваного платка. Некоторые паруса были убраны, другие висели, концы болтались, по палубе был разбросан мусор.

– Мне это очень не нравится, – пробормотал Кроуфилд. – Скажу больше, друзья мои, я испытываю ужас…

В молчании они приблизились еще на несколько десятков метров. Теперь уже ясно можно было различить: то, что они приняли поначалу за мусор, были человеческие тела.

Люди лежали как попало, застыв в самых нелепых и невероятных позах, у некоторых были изогнуты руки, точно на шарнирах, или голова вывернута под невозможным углом.

– Мертвы! – вскрикнул Флор. Мухи с жужжанием кружили над трупами и ползали по их лицам и глазам.

Флор спешился, осенил себя крестом.

Ливонец последовал его примеру. Англичанин остался в седле.

Они подошли к самому борту и невольно отшатнулись. Все кругом было изрисовано теми же бесовскими значками, которыми испоганил стену флорова дома безумный Пафнутий. Здесь были странные рожицы, кривляющиеся бесенята – Пафнутий узнал бы тех, что прыгали в воздухе вокруг Авдотьи Турениной у нее в дому, – отвратительные орнаменты, странные узоры, один вид которых наполнял здоровую душу необъяснимым ужасом…

– Если Сванильдо прав, – медленно проговорил Флор, – то они все отравлены.

– Но почему они умерли? – спросил Кроуфилд. – В этом нет никакой логики!

– Они перебили друг друга, – заметил Иордан, склоняясь в седле. – Это очевидно. Если этот яд вызывает страшные картины перед глазами человека, он начинает отбиваться от несуществующих врагов.

– Это логично, – согласился Кроуфилд и уже в который раз глянул на ливонца с уважением. – Следовательно, – продолжил он мысль, как будто не желая допустить, чтобы все лавры достались Иордану, – тот же человек, что отравил Пафнутия, уже побывал на этом корабле.

– Следовательно, – подхватил Флор, – это – тот же человек…

– Один и тот же человек отравил и Пафнутия, и моряков? – уточнил Кроуфилд. – Нужно посмотреть, господа, остался ли на корабле дьявольский груз.

Все трое замолчали, переглядываясь. Никому не хотелось ступать на борт проклятого корабля. Наконец Флор тряхнул головой.

– Что ж, – выговорил он, – это случилось у меня дома, так что мне и идти.

– Я с тобой, – объявил ливонец. – Ты польстил мне, назвав лучшим врагом. Я знаю, Флор Олсуфьич, что рано или поздно сойдемся мы с тобой на поле брани, но я уважаю тебя и не позволю погибнуть прежде той грядущей войны.

– А может, никакой войны еще не будет, – добавил Кроуфилд. – Но не в характере английских моряков отступать перед дьяволом!

И все трое забрались на борт «Горации». Тучи мух поднялись в воздух, и Флор вспомнил еще одно наименование врага рода человеческого – Повелитель Мух. Поистине, «Горация» превратилась в настоящий ад.

Всем им, людям войны, торговли и авантюрных путешествий, доводилось видеть мертвецов, все они встречали смерть лицом к лицу и не раз – посреди разбушевавшейся стихии или в бою. Но такого в их жизни еще не бывало.

Каждая доска корабля несла на себе следы дьявольского безумия. Повсюду была кровь, кое-где находили сорванные лоскуты кожи или выбитые зубы, а к штурвалу прилипла большая прядь окровавленных волос.

Трупы усмехались, наблюдая за живыми, которые пробирались между ними, стараясь на наступать на руки и ноги. Несколько раз Кроуфилду казалось, что чьи-то пальцы пытаются сомкнуться на его лодыжке, но, опустив глаза, он видел, что это лишь иллюзия.

Поэтому когда одно из тел действительно пошевелилось и двинулось в сторону, Кроуфилд утратил свой невозмутимый вид и подпрыгнул почти на полметра вверх.

Мертвец приподнимался, слепо глядя мутными глазами и топорщась окостеневшей рукой, словно простирая ее к живому.

Кроуфилд прикусил язык, чтобы не закричать. Его спутники уже отошли и не видели происходящего. А когда англичанин решился наконец крикнуть и все-таки позвать их на помощь, то обнаружил, что не может выдавить из себя ни звука. Горло перехватило, Кроуфилд мог только бессильно сипеть.

Наконец мертвец приподнялся еще выше и повалился набок. Под ним обнаружился еще один. И этот новый был живым.

– Слава Богу, – пробормотал Кроуфилд. Он вытащил нож и осторожно приблизился к моряку.

Живой человек беспокойно водил глазами из стороны в сторону. На нож в руке Кроуфилда он не обращал ни малейшего внимания – казалось, он просто не видел его.

– Где Финч? – тихо спросил он. – Это ты, Роб? А? Или нет…

Кроуфилд взял его за руку. Моряк содрогнулся, как будто коснулся ядовитой медузы.

– Это я, – сказал Кроуфилд. – Стэнли. А ты кто?

– А? – снова бросил моряк. – Ну, я… А? Ты? А Роб?

– Кто ты? – повторил Кроуфилд.

– С кем ты разговариваешь? – подал голос Флор.

Кроуфилд приподнялся и громко произнес:

– Идите сюда! Здесь нашелся живой!

Оба его спутника поспешили назад и обступили моряка.

– Кто ты? – в третий раз спросил Кроуфилд.

– Я… Роб, – ответил человек.

– Твое имя Роб?

– Да… А Финч?

– Финч – это капитан? Боюсь, тут все мертвы, кроме тебя, Роб, – сказал Кроуфилд. – Вставай. Ты можешь встать?

Роб осторожно, будто не доверяя собственному телу, выбрался из-под трупа и поднялся на ноги. Он выглядел растерянным и смущенным. Затем он осмотрелся по сторонам и побелел.

– Что здесь случилось? – прошептал он.

– Мы бы хотели поговорить с тобой об этом, – сказал Флор.

– Нет, нет! – вскрикнул Роб, закрывая лицо руками. – Этого не может быть!

Кроуфилд схватил его за локоть и потащил с корабля. Его спутники последовали за ним. Лишь оказавшись на холме, там, откуда проклятый корабль не был виден, Роб немного пришел в себя.

– Я плохо помню, – признался он. – Мы везли… Все думают, что мы везли порох. Мы все время ругались. Это потому, что команда была плохая. Финч набрал кого попало.

– Ты это и о себе или только о своих товарищах? – уточнил Кроуфилд. Он очень не любил, когда моряки предавали дух товарищества.

Роб поглядел на англичанина доверчиво, как ребенок на учителя, и ответил с обезоруживающей простотой:

– Себя тоже. Я боялся, что меня отправят на галеры за воровство, я ведь воровал в порту кошельки… Теперь я этого делать не буду! – добавил он горячо. – Я видел, что бывает, когда приходит дьявол! Я видел это своими глазами!

– А на корабле был дьявол? – удивился Кроуфилд.

– Да! – ответил Роб. Он огляделся по сторонам, как бы опасаясь увидеть скептицизм на лицах своих слушателей, но все трое оставались серьезными. – Я добрый католик, господа, и я верю в дьявола, особенно когда вижу его лицом к лицу!

Моряк выглядел совершенно нормальным, только перепуганным и уставшим, заметил Флор. Но сходство безумия, охватившего моряков с «Горации», с тем, которому был подвержен беспамятный Пафнутий, не вызывало сомнений. Если Сванильдо прав, то Пафнутий принимает ядовитое зелье не в первый раз. А эти бедолаги, возможно, отведали его впервые…

– Ответь на некоторые вопросы, хорошо? – предложил ему Кроуфилд. – Если ты не будешь врать, я возьму тебя к себе на корабль.

– И поплывем в Англию? – добавил Роб.

Кроуфилд улыбнулся.

– Вот именно.

– Хорошо! – сказал Роб.

– У вас был на корабле человек по имени Петер ван Хехст? – начал Кроуфилд.

– Да. Он со всеми ссорился. Говорил, что мы везем порох для какой-то дурной цели. Бранил протестантов. Вообще задирал нос. Он упал за борт.

– Отлично! Следующий вопрос, – Кроуфилд потер руки. – Вы везли порох. Кто был заказчиком?

– Приходил человек, говорил с капитаном. Довольно простецкий на вид. Я думаю, он – доверенное лицо заказчика.

– Он вам заплатил?

– Он разговаривал с капитаном…

– Проклятье! – сказал ливонец. – Если даже порох привезли для Турениной, мы об этом не узнаем. Естественно, она прислала кого-то из своих холуев… Впрочем… – И он вернулся к моряку: – А ты не заметил, этот доверенный человек… Как он держался?

– Обыкновенно, – пожал плечами Роб.

Моряк стоял, окруженный тремя незнакомыми людьми, и вертел головой, обращаясь то к одному, то к другому. Было видно, что он очень слаб, однако ни сесть, ни выпить ему не предлагали, хотя у ливонца имелась при себе фляга.

– Подумай! – настойчиво повторил ливонец.

Роб закрыл глаза и наморщил лоб. Потом вдруг лицо его прояснилось.

– Ну, мне почудилось, что у него бок болит… Он немного кособочился, когда ходил… А что?

– Если это тот человек, о котором я думаю, – торжественно объявил ливонец, – то у него должна быть рана на боку. Это я его поранил, – добавил он и сверкнул глазами.

– А, – сказал моряк. – Ну, может быть…

– Картина мне видится так, – подытожил Кроуфилд, – Туренина имела задачей заказать порох ради творения заговора, а когда получила желательное, то отравила весь экипаж.

– Выходит, и Пафнутий – ее человек? – Флор заметно встревожился.

– Одно к одному! – не без важности молвил Кроуфилд. – Однако это есть также поправимо, поскольку мы обязаны ликвидировать опасность.

Флор усадил английского моряка к себе за спину, и все четверо помчались обратно в Новгород.

Глава 15
Пороховая мина

Назар Колупаев глядел на Флора мутно, как будто приказной дьяк несколько дней кряду непрерывно пил. Не прибавляло приветливости и общество, в котором явился к нему «медвежонок»: длинный ливонец да рыжий англичанин.

Флор в отчаянии сказал:

– Назар, я на колени встану и буду прилюдно рожу себе царапать, как опозоренный баскак, если не скажешь: кто устраивает охоту для царя и где…

Назар молчал, тяжело ворочались в его голове сразу несколько громоздких мыслей. Сказать? Не сказать? Уж не участвует ли Флор в заговоре? А о существовании некоего заговора против Иоанна Васильевича Назар чуял тем особым обостренным чутьем, коим должны обладать государственные мужи средней и мелкой руки…

Наконец Колупаев выговорил:

– Знаешь что, Флор, я тебе скажу, но с того мгновения глаз с тебя не спущу.

– Согласен, – быстро просветлел Флор.

И Назар Колупаев, приказной дьяк, произнес:

– Авдотья, вдова Туренина – вот кто! У нее остались хорошие охотничьи угодья после мужа и домик отличный. Там и будет отдыхать Иоанн Васильевич после того, как загонят для него кабана, и потешится его русское сердце охотой!

И глянул на иноземных спутников Флора. Те отреагировали по-разному: ливонец осклабился, показал свои лошадиные зубы и чуть сморщил длинный нос, а англичанин вынул изо рта трубку и молвил:

– О, это роскошно!

Флор метнулся к Колупаеву, схватил его за руки.

– Глаз с меня, говоришь, спускать не будешь? Вот и хорошо! И еще стрельцов мне дай, Назар!

– На что тебе стрельцы? Вот полоумный! Что ты затеваешь, Флор Олсуфьич? – Колупаев отбивался, как мог, но получалось у него плохо, Флор так и впился, точно клещ.

– Я затеваю? – Флор обернулся к своим спутникам за помощью. – Да скажите ему! Покажите ему этого… Роба! Хотя он еще один иностранец…

– Дело в том, – заговорил Кроуфилд, – что нам стали известны некоторые обстоятельства. Мы лично… О, это очень ужасно!

И он замолчал, обдумывая, что сказать дальше.

– Порох, Назар, – прямо вымолвил Флор. – Туренина купила несколько бочек контрабандного пороха, а всю команду корабля, который доставил ей товар, отравила.

– Этого не может быть! – выпалил Назар и покраснел так, словно его застали голым с непотребной девкой. Багровая краска залила всю его широкую мясистую физиономию, а глаза странно потемнели. – Как это – отравила всю команду? Где?

– Под Новгородом, – пояснил Кроуфилд и сделал неопределенный жест рукой, в которой держал трубку. Дым описал причудливую кривую, задрожал и растворился в воздухе. – О, это очень кошмарно! Мы там побывали. У нас есть живой матрос. Он видел.

– Какой живой матрос? – застонал Колупаев. – Что он видел? Глупый басурман! Зачем ты путаешь меня?

Стало тихо. Было слышно, как Назар скрежещет зубами. Даже на ливонца это произвело некоторое впечатление. Но только не на Кроуфилда. Совершенно невозмутимо он проговорил:

– О, тут нет никакой путаницы! Товар привезли контрабандой. Туренина прислала отравителя и забрала товар. Из всей команды один жив. Он – здесь. Он может, возможно, если сумеет, давать показания.

И, чрезвычайно довольный столь логичной речью, англичанин сунул трубку в рот и затянулся.

Колупаев посмотрел на него с ненавистью.

– Звать матроса? – осведомился Флор. И умоляюще сложил руки: – Поверь мне на слово, Назар! Поверь, и я помогу тебе выкрутиться из истории с Глебовым.

Назар напрягся всем своим могучим телом.

– Что ты хочешь сказать?

– То, что ты и сам знаешь. Туренина оболгала Глебова, ты казнил невиновного.

– Убью! – заревел Колупаев и вскочил, размахивая кулаками. – Убью!

– Это нелогично, – подал голос англичанин, но тут же странно пискнул и выскочил вон, ибо Колупаев явно вознамерился свернуть дерзкому басурману шею.

Ливонец принял холодный вид и удалился сам, отчаянно изображая, что делает это по собственной воле и в тот самый момент, когда счел нужным.

– Поверь! – крикнул Флор, выскакивая из приказа. Кружка, пущенная ему в голову, разбилась о вовремя захлопнутую дверь.

– Тяжелый человек, – фыркнул Флор, когда они оказались в относительной безопасности от колупаевского гнева.

Матрос, ожидавший их в некотором отдалении, уныло поглядывал на своих спасителей. Он слышал, как в приказе ревели и топали ногами, донесся до его ушей и гром разбитой кружки, так что Роб вполне справедливо предположил наличие начальственной грозы. Он ожидал, что это не улучшит настроения его новым знакомцам, однако, к его удивлению, все происходило ровно наоборот.

Флор даже улыбался и потирал руки.

– Теперь – домой, – объявил он. – Я хочу собрать наших и отправиться в охотничий домик Турениной. Уверен, там мы найдем все доказательства заговора и уничтожим пороховую мину.

– А стрельцы? – спросил ливонец.

– Ха! – Флор фыркнул. – Назар мне поверил. Он явится туда сам, вот увидишь, с подкреплением. Но пускать дело на самотек я тоже не хочу, так что и сам приду… Если Бог даст, встретимся с Назаром на месте. А если не даст – избавим государя от опасности и без Назара.

– Лично я направляюсь в гостиницу, – сказал ливонец. – Я только что вспомнил о том, что мне необходимо составить несколько писем и прочитать мой молитвенник. Я совершенно пренебрег делами и правилами моего ордена. Честь имею!

И он, вежливо поклонившись, зашагал прочь по улице. Флор проводил его глазами и покачал головой.

– Хитрый гусь! Пошел строчить донесения своему магистру…

– Может быть, это не вполне благоприятно? – осведомился Кроуфилд.

– Да нет, – Флор вздохнул. – Он по-своему честный человек. Идем, Стэнли. Очень много дел. Я бы не стал доверять спасение царя одному только Колупаеву. Он рассержен, испуган и может изрядно наломать дров.

– О, наломать дров! – почему-то развеселился Кроуфилд. – Дрова чрезвычайно важны во время пикника!

* * *

Связанный Пафнутий лежал на постели и глядел в потолок. Сиделец рядом с ним был теперь другой – Харузин ушел отдыхать, измученный близким присутствием безумия и какой-то особенно тяжкой атмосферой, которую распространяют скорбящие наркоманы, и у ложа Пафнутия остался Лавр. Он тянул четки и негромко пел:

 
Иисусе мой прелюбезный, сердцу сладосте,
Едина в скорбех утеха, моя радосте.
Рцы душе моей: «Твое есмь Аз спасение,
Очищение грехов и в рай вселение».
 
 
Мне же Тебе Богу благо прилеплятися,
От Тебе милосердия надеятися.
Кто же мне в моих бедах грешному не поможет,
Аще не Ты, о Всеблагий Иисусе Боже!
 
 
Хотение мое едино: с Тобою быти,
Даждь ми Тебе Христа в сердце всегда имети.
Изволь во мне обитати, благ мне являйся,
Мною грешным, недостойным не возгнушайся…
 

Неожиданно Лавру показалось, что он слышит второй голос, повторявший не в лад, но очень тихо и скорбно:

– Мною грешным, недостойным не возгнушайся…

Лавр остановился, замолчал. Голос тоже смолк.

– Пафнутий, – позвал Лавр.

Безумец шевельнул глазами, двинул губами.

– Ты меня слышишь? – спросил Лавр.

– Развяжи меня… – пробормотал Пафнутий.

– Опасаюсь я, – ответил Лавр. – Как бы не пришлось снова с тобой драться… Еле совладали, такой ты бык здоровенный оказался…

– Это зелье проклятое так действует… – шепнул Пафнутий. – Сейчас прошло. Я как новорожденный телок – еле лежу, а уж рукой и вовсе пошевелить не могу. Развяжи меня, Лавр.

– Ты помнишь, стало быть, кто я такой? – удивился Лавр. – И имя свое помнишь?

– Да…

– В прошлые разы ты ничего не помнил, Пафнутий. Или ты притворялся?

– Я не притворялся… – Слезы потекли по бледным щекам Пафнутия, слабенькие и жиденькие. Лавр глядел на них и не верил им.

– Твоя хозяйка – госпожа Туренина, не так ли? – спросил Лавр.

Пафнутий кивнул, глотая слезы. И добавил:

– Она всех подле себя держит, не так, так эдак… И полюбовников, и прислужниц, и работных людей… Ее все боятся, а иные жить без ее зелья не могут.

– Так и Харузин говорил, – задумчиво молвил Лавр. – Видать, расплодились впоследствии эти Туренины… Надо бы это зловредное племя под корень извести. Согласен ты со мной?

– Я, Лаврушка, сейчас на все согласен, – пробормотал Пафнутий. – Развяжи меня… Больно.

– Терпи, – сказал Лавр. – Я здесь один. Развяжу тебя – после не поймаю, а ты человек опасный. Что у тебя на сердце?

– Ничего…

Но Лаврентий недаром был «медвежонком», выросшим среди разбойников, – он хорошо видел, когда у человека на сердце прячется какая-то тайна.

– Лучше скажи мне сейчас, – пригрозил Лавр, – иначе тебе будет очень больно, Пафнутий. Ты предать нас хочешь.

– Нет! – вскрикнул Пафнутий тоненько и зарыдал, как женщина, в голос.

Лаврентий отвернулся от него и снова начал петь. Тогда Пафнутий прошептал еле слышно:

– Туренина хочет, чтобы я отравил царя.

Лавр сделал вид, что не слышит. Он продолжал выводить слова своей молитвенной песни:

 
Исчезе в болезни живот без Тебе, Бога,
Ты мне крепость и здравие, Ты слава многа.
 
 
Радуюся аз о Тебе и веселюся,
И тобою во вся веки, Боже, хвалюся…
 

Пафнутий повторил, чуть громче:

– Авдотья дала мне яд, чтобы я отравил царя!

Лавр замолчал и быстро повернулся к связанному, взял его за руки, нежно и одновременно сильно стиснул:

– Ты уверен?

– Да, Лаврентий, в этом я уверен…

– Фиал при тебе?

– На груди. Вы не нашли его, когда меня хватали.

– Это потому, что мы тебя не обыскивали, – сердито пояснил Лавр. – Вот единственная причина. Поверь мне, Пафнутий, если бы я решил тебя обыскать, то нашел бы что угодно, даже маковое зерно у тебя за щекой!

Пафнутий тяжело вздохнул, полотенца, туго стягивающие его грудь, впились в тело, и под рубахой обрисовались очертания крохотного пузатого сосудика.

Лавр осторожно извлек в прореху ладанку с зашитым в нее фиалом. Разрезал шнурок и завладел сосудом. Там действительно плескалась какая-то жидкость – всего несколько капель.

– Осторожней, – шепнул Пафнутий, – это страшный яд, клянусь тебе!

– Он убивает? – спросил Лавр. – Или вызывает безумие?

– Безумие… Спаси меня, брат Лаврентий! – Пафнутий забился, пренебрегая болью, которую доставляли ему путы при их натяжении, зарыдал, затрясся. Глядеть на него было страшно и жалко.

– Лежи! – сказал Лавр. – Я к тебе опять Харузина пришлю. Он будет читать Псалтирь, а ты лежи да слушай, понял? Ни слова ему не говори, иначе я отрежу тебе язык!

– Ты? – Пафнутий так удивился, что даже плакать перестал.

– Мой отец – разбойник! – напомнил Лавр. – Если понадобится, я забуду о жалости. И не жди, что Харузин снимет твои путы прежде, чем придет Флор и позволит освободить тебя. Харузин – человек боязливый. Он тебя опасается, потому что еще прежде ему доводилось видеть таких, как ты.

И с этим Лаврентий вышел, а вскоре явился Харузин, кислый и недовольный, уселся подальше от постели и принялся монотонно читать Псалтирь. «Сделали из меня какого-то Хому Брута, – думал он, бормоча церковнославянские слова. – Неровен час этот дурак со своей постелью поднимется над полом и летать начнет… Круг надо было очертить, что ли…» Но затем ему в голову пришла спасительная мысль: кровать-то тяжелая, в пол врощена, вряд ли она поднимется. Да и летать тут негде, зацепится углами.

И вот такое простое, даже примитивное соображение совершенно успокоило Харузина. Он продолжал читать, а бес в душе Пафнутия присмирел и не давал о себе знать.

Пафнутий слушал, моргал, вздыхал, но молчал. И минуты текли медленно, чинно – в ожидании Флора Олсуфьича.

Флор ворвался в дом вместе с англичанином и каким-то несчастным оборванным иностранцем, к тому же заляпанным грязью и кровищей. Иностранца, не говоря худого слова, отправили мыться в лохани на дворе и переодеваться в пристойное платье. Флор плюхнулся на скамью под образа и принялся стонать и охать на все лады.

– Устал! – объяснил он Вершкову. – Однако дело не ждет – сейчас едем в имение Турениной. Помнишь, Недельку заманили туда? Там охотничий домик имеется, и Авдотье поручили устроить охоту для царя. По пути объясню. Собирайся! Где Лавр?

Брат пришел, сел рядом. Флор сразу углядел, что у того озабоченный вид.

– Что еще? – спросил он и вдруг подскочил: – С Натальей?..

– При чем тут Наталья? – удивился Лавр и вдруг засмеялся. – Все о зазнобе беспокоишься? Нет, она сейчас вышиванием увлекается. Ей Настасьюшка показывает, как жемчугом шить. Сидят рядком, молча, точно две голубицы, и трудятся.

Кроткая, отзывчивая, смиренная Настасья вызывала у Гвэрлум самые нежные чувства. Настасье можно было покровительствовать, а кроме того, она оказалась настоящей «Марьей-искусницей». Как всякий «неформал», Гвэрлум была чуть-чуть хиппи и очень уважала различные феньки и украшения. Рукоделие в ролевой среде весьма почиталось и даже иногда приносило доход.

Поэтому девушки почти подружились – насколько это было возможно.

– Рассказывай, брат, что случилось, – устало попросил Флор. – Нам еще ехать полдня верхом, пока доберемся до места…

– Пафнутий очнулся, – проговорил Лавр. – Он человек Турениной. Это она его опоила, лишила памяти и выгнала.

– Почему?

– Надоел ей или еще по какой причине… – Лавр пожал плечами. – Авдотья лишилась рассудка, бесы завладели ее душой. Разве ты не видишь?

– Я это видел! – сказал Флор с сердцем. – Ох, поверь мне, брат, я такое видел! Не самого дьявола, но самые мерзкие его козни… И они еще не закончены.

– Туренина обладает неслыханной властью над душой Пафнутия и над его телом, – продолжал Лавр. – Он не может долго жить без ее зелья, а она приказывает ему совершать самые страшные поступки, и он все делает. И даже не помнит об этом.

– Я устал, – сказал Флор. – Давай попросту повесим его в лесу на первой же сосне, а?

– Погубим невинного человека, – возразил Лавр. – Наш отец тяжело расплатился за подобный грех.

– Невинного! – вздохнул Флор. – Все они невинные… кроме нас с тобой.

– Туренина дала ему фиал с ядом, чтобы на пиру Пафнутий отравил царя.

– Час от часу не легче! – воскликнул Флор. – А я узнал, что она заложила порох в охотничий домик, где останавливается царская свита!

– Похоже, Авдотья очень не хочет, чтобы государь остался жив. Если не яд, так взрыв его убьет… – проговорил Лавр. – Она безумна, брат, я это понял. Она еще безумнее, чем Пафнутий. Она вся во власти своего господина дьявола – бедная, погибшая душа!

– Чем по Авдотье скорбеть, подумал бы лучше, как уберечь царя, – сказал Флор, шевеля пальцами правой руки и разглядывая их так, словно видел впервые. – У меня ум за разум заходит – ничего в голову не идет.

– Пороховую мину уберешь ты. Возьми англичанина и Вершкова, – посоветовал Лавр.

– И я поеду! – раздался юношеский голос.

Оба брата повернулись в ту сторону одновременно и с одинаковым выражением лица уставились на подошедшего Севастьяна.

– Нет, Глебов, ты останешься дома, – приказал Флор. – Ты последний в роду, я не позволю тебе рисковать и жертвовать жизнью… Довольно и нас.

– Я… – запальчиво начал было Севастьян, но Флор встал и рассердился:

– Я велел тебе остаться дома! Если тебя заметят на улице, то схватят, а следом за тобой возьмут под стражу и Настасью. А если ты погибнешь, Севастьян, твоя сестра останется без защиты. Нет, ты будешь здесь. В этом доме тоже могут понадобиться мужские руки…

Севастьян сник и присел в уголке. Бездействие измучило его, но Флор был прав. Кроме того, Севастьян обещал во всем слушаться братьев – хозяев приютившего его дома.

* * *

Пафнутий лежал, как бревно, неподвижный, но не спал – таращился в потолок. Еле заметно поднималась и опадала грудь. Только по этой примете и видно было, что он еще жив. Харузин с Лавром проводили друзей в опасный поход на болота, в туренинские владения, и вернулись к одержимому. Свободно разговаривать при нем они не стеснялись. Если Пафнутий исцелится, то ему во всем можно будет доверять – в те минуты, когда туренинское зелье не было властно над его душой, Пафнутий являл себя человеком добросердечным и преданным. А ежели бесы возьмут верх – Пафнутий умрет… Правда, оба друга надеялись, что такого не случится.

– Скажи мне вот что, Лавр, – спросил Харузин, – разве человек, одержимый бесом, не пропал? Разве он уже не посвящен дьяволу?

– Разумеется, нет! – ответил Лавр. – Вот тебе пример. Какие-нибудь дьяволопоклонники крадут у родителей-христиан невинного младенца и приносят его в жертву своему повелителю на черном алтаре… Куда попадает душа этого младенца, как по-твоему?

– Не знаю… – смутился Харузин. – Никогда не думал об этом.

– Младенец сей рассматривается как мученик. Неужели Христос не возьмет эту душу в объятия, не утешит ее?

– Ты прав, – пробормотал Харузин, смущенный мыслью о невинноубиенном младенце.

– Это не я прав, – улыбнулся Лавр. – Это Церковь права… Одержимость бесом не есть полное препятствие ко спасению. Это – своего рода болезнь, испытание или искушение, попускаемое человеку для его же блага.

– Ничего себе – благо! – не удержался Харузин.

– Если победит искушение – благо, – твердо ответил Лавр. – А беса одолеть можно только… Ну?

И он посмотрел на Харузина, как учитель на прилежного ученика в ожидании правильного ответа.

– Смирением, – сказал Пафнутий.

Лавр быстро повернулся к нему.

– Ты это знаешь! – сказал он уверенно. – Вот что, Пафнутий, от этого спасение твоей души зависит – обещаешь меня слушаться, не спрашивая и не рассуждая?

– Обещаю…

– Сделаешь то, что я прикажу?

– Сделаю…

– Ладно.

И Лавр хладнокровно развязал полотенца, освобождая беспамятного Пафнутия от уз.

– Погоди, не двигайся, я тебе руки и ноги разотру, – сказал Лавр и действительно принялся растирать руки Пафнутия. Тот стонал и покряхтывал, а затем попытался сесть, но снова бессильно упал на подушки.

– Ты ведь не ел давно, – сказал Лавр. – Ослабел?

– Когда зелье… есть не хочется, – ответил Пафнутий. – Забываешь, что вообще какая-то еда существует. Я и сейчас не голоден. Только слабость.

– Тебе женщины бульон сделают, – обещал Лавр. И повернулся к Харузину: – Сходи, Сванильдо, попроси их… Чтоб покрепче, хорошо?

Харузин молча подчинился. Беспокоить Гвэрлум он не стал – это было в иных случаях небезопасно. Как теперь, когда она увлеклась новой забавой. Поэтому Харузин сам спустился в кухню. К своему удивлению, он обнаружил там Севастьяна с Ионой – они о чем-то увлеченно говорили.

«Вот кстати, – подумал Харузин. – Не буду нарушать их уединение».

А вслух произнес:

– Лавр просит сварить мясной бульон. Не откажи, Иона, – сделай.

Иона проворчал:

– Ну, если Лавр просит…

Харузин поскорее ушел. Ему не терпелось узнать, о чем договариваются Лавр с Пафнутием, но когда он вернулся в комнату, разговор был уже окончен. Пафнутий лежал и улыбался, а Лавр стоял рядом, готовый уйти.

– Бульон скоро будет, – сообщил Харузин, не слишком успешно скрывая свою досаду. – Иона принесет. Ты уверен, что Пафнутий теперь безопасен? Если он свернет мальчишке шею…

Пафнутий закрыл лицо руками, но не издал ни звука.

* * *

До охотничьего домика дорога была известной, и путники гнали лошадей, как только могли. Вадим чувствовал себя в седле гораздо более уверенно – все-таки тренировки и конные переходы не прошли для него без последствий. К удивлению Вадима, английский моряк гораздо хуже держался на лошади, чем он сам. Это странным образом подбадривало Вадима. Всегда приятно, когда кто-то менее опытен, чем ты сам. Непонятно почему, но подобное обстоятельство как будто прибавляет тебе опытности и уверенности в себе.

Когда друзья свернули в лес и углубились в чащу, день над их головами померк. Здесь водилось много дичи. Лес производил впечатление заколдованного места, как будто, кроме дичи, обитали там и лешие, и кикиморы, и русалки, и разные страшилища, оставшиеся человечеству в наследство от темных языческих времен.

И если великий Пан не умер, то нашел себе пристанище именно в таком месте, среди причудливо изогнутых древесных стволов, как бы кривляющихся в темноте, оставивших бесплодные попытки пробиться к дневному свету.

Лошади ступали тихо. Наконец между деревьями показалось строение. Никаких следов запустения здесь больше не было – охотничий домик был чисто прибран, и еще издалека было заметно, как постарались слуги Турениной: на подходе были разложены ковры, приготовлено место для костра, огромный чан уже ждал своего часа, чтобы вместить в себя тушу кабана, которому предстояло быть затравленным и убитым. Коновязь для лошадей под навесом с обновленной кровлей, рогатины, пики – все было исправным и ждало хозяйской руки.