Текст книги "Порочное создание (СИ)"

Автор книги: Дарси Дарк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)

– Что происходит? – взорвался и не пожалел голосовых связок, привлекая внимание каждого, кто находился в ближайших пятисот метрах. На моё счастье, мимо пронеслась блондинистая голова, которую тут же ухватил за локоть, не позволяя сделать шаг назад, пока не расскажет, что происходит.

– У миссис Стаффорд резко упало артериальное давление, – просветила девушка и, чёрт подери, сочувственно сложила губы бантом. – Мистер Фишер просил вас переждать в его кабинете.

Чего переждать? Блондинка не спешила возвращаться к своим обязанностям, даже когда отступил от неё и затравленно уставился на занавешенное панорамное окно.

– Низкое давление приводит к тому, что головной мозг плохо кровоснабжается, и в связи с этим получает мало кислорода. А это, мистер Майер, может стать причиной ишемического инсульта, – у меня задёргался глаз, стоило перевести взгляд на задравшую нос суку. – Видите, в данном вопросе я оказалась компетентна.

Позволил удовлетворённой суке с гордо поднятой головой свалить к чёрту, а сам опустился на диван и не сводил глаз с двери, отделяющей от Никки. Было глубоко всё равно на яд, выплюнутый медсестрой, все мысли занимали услышанные последствия от неожиданно взыгравшего давления.

Ничего же не предвещало беды!

Когда сообщили, что Никки впала в кому, почувствовал страх и злость на врачей, не сумевших предотвратить случившееся. Сейчас же как-то иначе: нет страха, злости и даже раздражения от очередной плохой новости. Просто чувствовал пустоту. Ощущал её физически настолько реально, что обхватил рукой живот в попытке скрыть от посторонних глаз выпотрошенные наружу органы.

Я не замечал суетившихся медсестёр, даже на мистера Фишера не обратил внимания, который выглянул в коридор и вновь спрятался в палате. Я не думал о коме, о возможном инсульте, не рассматривал перспективу хороших новостей и не страшился крупного фиаско. Единственный вопрос, занимающий мои мысли и на который битые полчаса искал ответ, – это самый банальный и наивный вопрос: «А что мне дальше делать?»

Что делать, если прошедшая неделя – это всего лишь песчинка в уготовленных Судьбой песочных часах? Что делать, если мистер Фишер выйдет из палаты и одарит меня прискорбным взглядом?

«Однажды представил, что просыпаюсь утром и узнаю, что её нет. Просто не существует».

Всплыл в голове голос парня, который когда-то подтолкнул меня на шаг к примирению с черноволосой. Тогда слова показались наивными и заоблачными, однако сейчас они пробирали до дрожи. Даже поёжился от неожиданно нахлынувшего озноба, категорически отказываясь мириться с мыслью, что Никки может исчезнуть из моей жизни. Himbeere не посмеет исчезнуть хотя бы потому, что у меня на неё глобальные планы. Ближайшие лет сто она будет вынуждена терпеть Мудака, которому по своей глупости призналась в любви.

Вскочил с дивана и хорошенько встряхнулся, прогоняя подступившую панику к чёрту. Я ёбнулся! Я на секунду забыл, с какой стервой имел дело, раз решил, что она прогнётся под массой свалившегося дерьма.

– Мистер Майер! – окликнул знакомый голос старика, удосужившегося выйти из палаты. Пригляделся к морщинистым чертам, отыскивая намёки на скорбь, и с облегчением их не обнаружил. Или же Фишер настолько холоднокровная мразь, что собирался с улыбкой сообщать о худшем?

– Ну, и напугала нас миссис Стаффорд! Уже хотели вводить внутривенно препараты, а она вдруг своими прекрасными глазками захлопала.

На секунду завис, переваривая услышанную информацию, чтобы после счастливо улыбнуться. Я, чёрт возьми, впервые за адскую неделю улыбнулся счастливо и не чувствовал раздражения от улыбки заведующего отделением. Теперь пусть кто-нибудь попробует пройти мимо с кислой миной – свалю наповал той чистой энергией, распирающей меня изнутри.

– Никки не знает язык! – ляпнул первое, что пришло в голову, и похлопал старика по плечу. – Мне срочно нужно к ней!

– Девушку обследуют, и, уверяю вас, ей нужна реабилитация. Хоть срок комы небольшой, но несколько дней для восстановления как физически, так и морально необходимы.

Закивал, беспрекословно соглашаясь с каждым словом, и прильнул к панорамному окну, жалюзи на котором к моему огромному облегчению медленно подняли. Вокруг кровати ютились две медсестры, загораживая от меня девушку, но уже то, что я видел, как она предпринимала попытки перевернуться – это уже радость.

Прислонился лбом к холодному стеклу и не сводил взгляд с черноволосой, завороженно наблюдая за её медленными движениями головой, за растерянным, хмурым взглядом, следящим за копошениями медсестёр.

Неожиданно девушка метнула чёрный взгляд на панорамное окно, будто чувствуя себя под прицелом снайпера. Господи, какой же я кретин, раз позволил себе усомниться в том, что ещё хоть раз увижу этот чёрный блеск и потону в завораживающей бездне.

Губы черноволосой медленно растянусь в намёке на улыбку, и я не смог удержаться от ответного порыва.

Чёрт возьми, я влюбился. Снова.

***

Стоило открыть глаза, пару раз проморгать белую пелену, как силы покидали меня, и я вновь отдавалась во власть сновидениям. По крайней мере, теперь мне снились яркие картинки и запоминались в чертогах памяти, что нельзя сказать о недельном блуждании сознания между землёй и небом.

Без понятия, сколько проспала на этот раз, но пелена не мозолила глаза и позволила увидеть на столе, расположенного около приоткрытого окна, букет красивых пионовидных роз. Пятьдесят одна роза вытеснила противный запах медикаментов и заполнила помещение своим нежным, ненавязчивым ароматом. Восхитительное пробуждение, которое не только обрадовало неожиданным букетом, но и моей успешной попыткой приподняться на кровати и принять сидячее положение.

Неожиданно позади себя услышала обеспокоенный голос медсестры, присутствие которой не сразу заметила, а когда заметила, испуганно вздрогнула. Блондинка преодолела ничтожное расстояние между нами и на непонятном языке обрызгала меня слюной, пытаясь уложить в кровать.

– Я устала лежать, – прохрипела и с трудом откашлялась, негодуя на свой хрипучий голос. – Всё тело отекло.

Объяснять что-либо было также бесполезно, как её неугомонные выкрики, однако чего не ожидала, так это сильного давления её ладоней на мои плечи, заставляющие опрокинуться спиной на кровать. Тело и без того подводило своей слабостью, а под силой медсестры вовсе отказывалось слушаться.

На секунду опешила от подобной наглости, чтобы в следующую секунду превозмогая окаменевшее тело, настойчиво сесть на кровати и зло уставиться на блондинку:

– Не много ли на себя берёшь? – хрипела я и оттолкнула в сторону назойливые руки. – Отвали!

Девушка одарила меня недобрым взглядом и, поняв, наконец, что я не собиралась падать в обморок, отступила. Прорычала что-то на немецком и вышла из палаты, громко хлопнув дверью, однако не успела я отойти от столкновения с наглостью, как она вбежала обратно. Дверь так и не закрылась, когда следом за медсестрой вошёл Томас, и я неосознанно поправила запутавшиеся волосы.

Мужчина зол и то, как выплёскивал свой гнев на наглую особу, заставляло в восхищении поаплодировать. Поймала себя на мысли, что впервые слышу цельную немецкую речь Томаса, а не отдельные слова и фразы. Чёрт возьми, это рай для моих ушей, но, к сожалению, блондинка быстро ретировалась из палаты, и Томас обратил своё внимание на меня. В неуверенности помахала рукой в знак приветствия, глубоко в душе опасаясь, что не весь гнев снизошёл на медсестру, и что-то приберёг для меня за непослушание. Ну, не могла я больше лежать! Не могла!

Но в противовес моим опасениям Томас улыбнулся и осторожно присел на край кровати, позволяя вблизи рассмотреть несколько новых морщинок вокруг глаз и откровенную усталость на глубине карего взгляда.

– Ну, привет, – прошептал и большим пальцем очертил мою проступившую ямочку на щеке. – Не хочешь прилечь?

Покачала головой и вцепилась руками в его локоть, не желая лишаться нежности прикосновений. С ума сойти! Прошла неделя, пролетевшая в одно мгновение, а Томас настолько приноровился к немецкой речи, что усиленный акцент искажал английский язык. Это не раздражало, как любителя чистого английского, напротив, восхищало своей экзотикой.

– Как себя чувствуешь?

– Как будто беспрерывно проспала сутки, – для наглядности попыталась сжать пальцы в кулак, но вышло откровенно дурно. – День и ночь смешались.

– Ничего страшного, скоро войдёшь в режим.

Недовольно поджала губы, наблюдая за уставшим, не выспавшимся мужчиной, и чувствовала себя последней дрянью – мало того, что умудрилась просрать неделю своей жизни, так ещё Томаса напрягла больничной тягомотиной.

– Мы же договаривались, – решила ему напомнить, указательным пальцем разглаживая морщинки у глаз. – Ты едешь домой и отдыхаешь.

– Обязательно, но только вместе с тобой.

И как тут удержать на лице маску крайнего неудовольствия? Снежная Королева треснула от натиска моей улыбки, которую скрыла в невесомом касании к губам мужчины. До мурашек по коже приятны услышанные слова и то, каким уверенным и непоколебимым тоном он говорил. Значит, не передумает, не бросит проблемную меня на произвол судьбы.

– Спасибо за цветы, – прошептала, переводя взгляд на благоухающие бутоны роз. – Жаль, домой не получится забрать эту красоту.

От духоты, больничной атмосферы и запаха препаратов не то, что цветы быстрее вяли, – пациенты не выдерживали и сбегали без оглядки.

– Если хочешь, в каждой комнате дома будет стоять по букету.

В заинтересованности покосилась на ухмыляющегося искусителя:

– Хочу!

Тихий смех был моей наградой, и я с чувством потянулась к мужчине, уткнувшись лицом в ложбинку на его шее. С тех пор, как открыла глаза и непонимающе оглядывалась по сторонам, единственной поддержкой был Мудак, которого у мудаком даже в мыслях было неловко называть. Ощутила ответные крепкие объятия и не сдержала судорожного вздоха, осознавая, что никому не было дело до меня. Ни мать, ни отец, ни тем более брат, узнав о приключившемся со мной несчастье, не поспешили бы на помощь. Мать бы, уверена, пустила скупую слезу и запричитала, когда отец зашёлся бы в оре, не сдерживая череду оскорблений в мой адрес. А Шейн… Шейн бы расстроился, что безумство бородача привело к всего лишь коме. Никому не было дело до меня, кроме Томаса.

– Меня гнетёт, что я проебала неделю жизни, – поделилась своими мыслями, перебирая чуть отросшие волосы мужчины на затылке. – Я ни черта не помню, что произошло в день Х, и от этого чувствую себя неполноценной.

– Совсем не помнишь тот день? – уточнил Майер, заставляя в задумчивости нахмурить брови:

– Помню, как уговорила тебя на завтрак в постель, – рассмеялась и теснее прижалась к мужскому телу. – Даже не надейся, что я забыла твои кулинарные навыки. Теперь не отделаешься!

Игриво заглянула в опьяняющий свод глаз, ощущая мелкую дрожь от глубины взгляда:

– Помню изумительный секс, – коснулась губами щетинистой щеки, медленно продвигаясь к манящей полоске губ. – Помню ласки, горячий язык… тебя внутри.

Опешила от неожиданного натиска губ и проворного языка, за считанные секунды оккупировавшего мой рот, и попыталась сильнее ухватить пальцами волосы на затылке, однако тело с трудом слушалось. Могла лишь упиваться ласками мужчины и ненавидеть себя за невозможность подарить ответный взрыв эмоций.

– После этого ничего не помню, – прошептала и услышала заразительный смех Томаса, который нехотя отстранился от меня:

– Вот мы и определились с причиной твоей контузии.

В неуверенности улыбнулась, и Томас, без лишних слов уловив моё вмиг изменившееся настроение, не позволил опустить взгляд:

– Почему же Чарльз так поступил? – спросила, прекрасно понимания, что Томас не в силах дать ответа. И я не в силах вспомнить ни встречу с Миллером, ни наш разговор, ни его омерзительный поступок. Чёрт возьми, ещё никогда не чувствовала себя настолько потерянной!

– Может, оно и к лучшему, – заключил мужчина. – Давай на этом закроем неприятную тему и больше никогда к ней не вернёмся, м-м-м?

Согласно кивнула, хотя с трудом представляла, как получится избавиться от мыслей о произошедшем и Чарльзе, который снова и снова врывался в наши жизни и рушил планы к чёрту.

– А что, если он вернётся? – не сдержалась от волнующего вопроса, признаваясь себе и мужчине в страхе. Я всегда глубоко в душе опасалась бородача, особенно в моменты, когда он нёс ахинею, однако сейчас чувство страха вышло из-за кулис и в полной мере проявило себя. Жутко.

Почувствовала, как мужские пальцы приподняли мою голову за подбородок и заставили посмотреть в тёмно-карие глаза, в которых не было намёка на слабость – страх. Только решимость и непоколебимость, передавшаяся в твёрдом голосе:

– Он не посмеет, – заверил мужчина, и мне очень сильно хотелось верить словам, однако от безумца стоило ожидать, чего угодно. – Ник, он не вернётся. А если осмелится, то я клянусь, это будет последний раз, когда он нас потревожит.

Неверующе свела брови на переносице и осторожно напомнила:

– Томас, мы говорим о твоём брате…

Отрицать факт родства – глупо, особенно вспоминая слова Миллера о младшем брате: «Мы всегда поддерживали друг друга!» Однако то, с какой яростью и решимостью говорил Томас о брате, заставляло мурашкам оставить след на коже.

Неожиданно лицо мужчины озарила неподдельная улыбка, отчего сильнее нахмурилась, а он больше забавлялся:

– Родственников не выбирают, Ник! – продолжал улыбаться Томас. – Однако у меня есть выбор между сумасшедшим и стервой. Я выбираю стерву.

Закатила глаза, и в удивлении наблюдала, как он избавил стопы от лоферов и забрался на кровать, медленно опуская меня на подушки за собой:

– В этом нет твоей вины.

Когда Томас успел научиться читать мысли?

– И до тебя наши отношения были дерьмом.

Не поспоришь, однако, навряд ли, раньше речь заходила об угрозах. В тоне Томаса звучала неподдельная угроза.

– Иногда я жалею, что связалась с Чарльзом, – призналась, удобнее устраиваясь на подушках, и теснее прижалась спиной к груди мужчины. – И всё же, если бы не он, я бы с тобой не встретилась.

Почувствовала затылком тихое фырканье:

– Забыла, кто обанкротил твоего vater? Уверен, ты в своих бесчисленных попытках помочь семье и отомстить за неё, непременно бы вышла на меня.

Не сдержалась от тихого смеха, борясь со слабостью и песком в глазах, который упорно утяжелял веки. Мысль о том, что жестокой Судьбой была запланирована наша встреча, заставляла чувствовать приятное волнение в области сердца.

– И я бы не смогла сопротивляться – влюбилась бы в тебя с первого поцелуя.

Повернула голову в сторону мужчины и услышала его тихое сопение, радуясь, что ему, наконец-то, удастся нормально поспать. Я же настроилась оберегать его сон, даже затаила дыхание, способное потревожить умиротворённого Томаса. Однако сама не заметила, как отдалась во власти Морфея, и вновь день-ночь смешались для меня в единый отрезок времени, по прошествии которого мучилась головной болью и дикой слабостью.

В один прекрасный день, когда со стоном открыла глаза и поморщилась, вдруг осознала, что меня не тревожит ломка суставов. Более того, тело послушно выполняло команды, и я могла позволить себе сгибать пальцы рук и ног без былого усердия. Но самым радостным моментом во всей эпопеи восстановления было разрешение врачей выйти на улицу и подышать свежим воздухом.

Моим многочасовым гляделкам в окно пришёл конец, и я могла позволить себе не только пожирать взглядом лавочки в окружении зелёной территории, но и пройтись между ними под руку с Томасом.

В один из таких прекрасных дней он ждал меня на лавочке под цветущим после зябкой зимы деревом, когда я в раздражении покидала кабинет мистера Фишер. Научилась понимать примитивные немецкие слова, так что категорический отказ доктора не был ошибкой моего нулевого знания языка. Он отказал не только в выписке из больницы, он отказал в приёме необходимых мне препаратов.

– Мистер Фишер не разрешил принимать таблетки, – пожаловалась Томасу, в раздражении опускаясь на лавочку. – А мне, чёрт возьми, нельзя прерывать курс!

Мужчина не понимал глобальности проблемы, раз так просто пожал плечами:

– Начнёшь курс заново, как только восстановится организм.

– Мисс Кинг ясно дала понять, что медлить нельзя, – настаивала на своём, вспоминая неутешительный диагноз гинеколога. – Я не собираюсь становиться бесплодной!

Томас оторвался от экрана мобильного телефона и уставился на меня с таким выражением лица, что сомнений не оставалось – он целиком и полностью на стороне мистера Фишера:

– Ты зря паникуешь! – постарался успокоить мужчина, на что я снисходительно выгнула бровь. – Не криви лицо, Ник, и перестань нести откровенную чушь. Будут у тебя дети.

Моя бровь изогнулась непостижимым образом от подобного заявления:

– А у тебя будут?

Уголки губ мужчины характерно дрогнули:

– Раз у тебя будут дети, логично, что и у меня.

– То есть у нас? – уточнила и ощутила неприятную искорку злости в самое сердце, однако откровенный взгляд Томаса, блуждающий по моему лицу, заставил в смущении отвернуться. – Переста-а-а-нь ТАК смотреть.

– Как? – рассмеялся мужчина и притянул в свои объятья. – Ты очень красивая, Ник. Не могу на тебя не смотреть.

Злость улетучилась также быстро, как и настигла мою впечатлительную натуру. Вовсе я не красивая во всей больничной тягомотине: волосы никак не желали распутываться, лицо от переизбытка жидкости напоминало минное поле, а изящные изгибы тела скривились от выпирающих костей. Но глупо отрицать, что слова Томаса нехило прибавили самооценки, отчего мысли о внешности отступили в глубины сознания.

– Я немного изменила свои планы на жизнь, – решилась поделиться с мужчиной, раз речь зашла о будущих детях, как оказалось, общем потомстве. – С моей непредсказуемой жизнью, когда в любой момент могу то впасть в кому, то быть приконченной чокнутым, я решила не ждать тридцати лет. Если получится забеременеть в двадцать один, то об аборте больше не заикнусь.

– Всё будет, Ник, – чувствовала улыбку на виске и улыбнулась в ответ, вдохновлённая податливостью Томаса в таком щепетильном вопросе:

– Хочу одного ребёнка.

– Один ребёнок – стопроцентный эгоист! – на удивление не согласился мужчина, заставляя меня с готовностью отчеканить:

– Двое – стопроцентные соперники! По собственному опыту знаю.

Томас рассмеялся:

– Уговорила, пусть будет трое!

Очень часто мужчина одаривал меня взглядом, а-ля «думал, разговариваю с адекватным человеком, а не дурочкой», так вот сейчас я с готовностью вернула его коронный взгляд:

– Ну, сам и родишь.

Вскрикнула от внезапной щекотки в области рёбер и со звонким смехом задёргалась в мужских руках, избавляясь от мучительной, одновременно сладкой пытки:

– Я скучал по тебе, – горячо зашептал мне на ухо Майер, отчего замерла в его руках и пропустила приятную вибрацию по телу. Не часто он был столь откровенным в своих чувствах и каждый редкий раз – полная неожиданность для не приготовленной меня. Прильнула губами к его щеке и влажной дорожкой спустилась к губам, желая исцеловать каждый дюйм любимых губ, не скупившихся на приятности.

Впервые в жизни, я была уверена, что меня любят. Томас не романтик, не говорил красивых слов, не осыпал ванильной мишурой, лишь бы я не разглядела всех его недостатков. Нет. Он проявился во всех гранях, и каждому Томасу готова признаться в любви: злому, раздражённому, недовольному, нахмуренному, весёлому, доброжелательному, саркастичному… любого любила и чувствовала, что моя любовь взаимна. Впервые в жизни она оказалась кому-то нужной.

– Я скучаю по дому, – прошептала и залюбовалась длинными пальцами, перебирающие кончики моих волос. – Может, ты переговоришь с мистером Фишером, и он сжалится надо мной?

Непонимающе нахмурилась, когда мужские пальцы выпустили волосы и лишили меня тепла своих ласк:

– Переговорю, – милостиво согласился Томас и ошарашил неожиданной новостью. – Тем более Свен ждёт тебя в Нью-Йорке, говорит, твой ненаглядный Джузеппе соскучился.

Не стал удерживать, когда отстранилась от объятий и в упор посмотрела на спокойное лицо мужчины. Нет, он явно не спокоен. На ментальном уровне ощущала, как его распирало от непонятно откуда взявшейся…обиды?

– Я скучаю по нашему дому в Грюнвилле, – исправилась, ладонью касаясь щетинистой щеки. – И я не вернусь в Нью-Йорк до тех пор, пока мы не перенасытимся друг другом.

Готова поклясться, если бы не щетина, я бы имела удовольствие лицезреть намёк на румянец. Но в тот момент было достаточно многообещающей улыбки и поцелуя, опалившего моё запястье:

– Грюнвальд, Ник.

К этому нужно привыкнуть.