Текст книги "Гарри Потер и Обряд Защиты Рода"

Автор книги: Danielle Collinerouge

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

* * *

Милый Дневник, я спятила, сошла с ума, съехала с катушек! В объятьях Джеймса я теряю голову и позволяю ему делать со мной все, что ему захочется. Он фантастически изобретателен во всем – и в ласках, и в доставлении мне удовольствия, и в месте наших свиданий. Оказывается, комната, где мне так понравилось, не только его. Впрочем, надо быть дурой, чтобы не догадаться, что ею пользуется и Сириус. Но темперамент Джеймса не совпадает с количеством его законных ночей в этой комнате. А я, если честно, резко к ней охладела, когда представила, что там до нас был этот нахал Сириус со своей очередной подружкой. Джеймс ответил, что это не вопрос и он найдёт для нас другое гнездышко. Следующей же ночью он прокрался в мою спальню (только как, ума не приложу, до сих пор ни один парень не смог преодолеть нашу заколдованную лестницу. На это Джеймс ответил, что для него правил не существует, а у парней просто бедная фантазия!). Я жалобно возражала ему, что боюсь, что это немыслимо, со мной в спальне ещё четыре девушки. Джеймс пообещал, что их не тронет и сегодня ночью его единственной жертвой буду я, заткнул мне рот маленькой подушкой, которую притащил с собой. Вскоре я сама зажимала в ней свои стоны, дрожала от страха, что нас услышат, и задыхалась от удовольствия. Джеймс не отпустил меня, пока не получил свое и всласть не настращал, что заберет подушку у испорченной и несдержанной девочки в самый интересный момент. Потом, довольный собой и мной, он исчез под плащом-невидимкой. Я, замирая от страха, выглянула из-за полога. Все девушки мирно спали.

* * *

Следующая наша встреча была в ванной для старост. Джеймс совсем без руля и тормозов. Он внаглую выспросил у своего друга Люпина, где находится ванная, какой у неё пароль. А вечером под плащом притащил меня туда, завесил полотенцем портрет русалки, чтобы та никому не разболтала об увиденном, и принялся меня купать. Он сказал, что это его личная идея, с гейлой они до этого не дошли, «деньги кончились». Я ужаснулась, неужели то, что он до сих пор вытворял, прежде прорепетировал со своей ненаглядной Золоткой! Но Джеймс только засмеялся и сказал, что большинство уроков потратил на «оттачивание техники непосредственно самого процесса», а по поводу ласк у него был отличный теоретический курс – гейла была ленивая и болтливая. А потом добавил, что только со мной у него рождаются отличные идеи, как повести время. У меня было лучшее купание за всю жизнь (предыдущую, конечно).

* * *

Я снова в больничном крыле с волшебным кляпом между ног и кучей настоек на прикроватной тумбочке. Мое законное страдание раз в месяц. Но теперь я знаю, за что. За 20 дней моей взрослой жизни я, кажется, уже испробовала всё, что только можно. Не может человек быть так счастлив за просто так, мне было слишком хорошо с Джеймсом все эти три недели.

– Почему тебе так плохо, Лили? – Джеймс прибежал ко мне в обеденный перерыв, эффектно превратил тыквенный сок в ананасовый, но видя мою кислую улыбку, спросил это.

– Не может быть все время хорошо, Джеймс, – вздохнула я.

– Глупости всё это! У тебя так всегда было! Я помню, ещё в 3 классе ты напугала мадам Помфри, она вызывала специалиста из клиники Св. Мунго, потому что с тебя кровь просто лила, не останавливаясь.

– Откуда ты все это знаешь, Джеймс? – удивилась я.

– Потому что с тебя глаз не спускал, испугался, что ты умрешь, и серьёзно обдумывал, что в таком случае сделаю с собой.

– Ты ненормальный! – ужаснулась я. – Разве я тебе тогда нравилась? Ты же был невыносимым шкодником!

– Был, но в тебя влюбился ещё в первом классе. И шкодничал, когда с тобой было все хорошо. А тогда… я серьёзно испугался, что ты чем-то страшным заболела и тебя не могут вылечить!

– А разве не ты потом притащил мне чихающих лягушек – они прыгали по всему больничному крылу, мадам Помфри их ловила.

– А ты смеялась! Когда я подслушал, что с тобой все в порядке, то решил, что немного повеселиться тебе не повредит, – Джеймс улыбался, а я удивлялась, что, оказывается, он так давно меня любит. Зачем тогда дергал за косички, толкался и вообще валял дурака в моём присутствии!

– Скажи, Лили, – вдруг серьёзно спросил он, – ты действительно здорова?

Я кивнула и объяснила, что такое иногда бывает у девушек и женщин, говорят, что после родов все может измениться.

– Это долго ждать, тебе ещё рано становиться матерью. Попробуем другой способ, – ответил Джеймс.

Так, что он снова задумал?

– Я прочитал, что когда человека очень любишь, то можно облегчить его страдания, – произнес он.

– Ты уже облегчил. Когда ты рядом, мне не так плохо, – ответила я.

Но он ответил, что этого не достаточно. Он взял меня за руки и сказал, что таким образом, если сильно напрячься, то у человека можно забрать силы, а можно и боль. Не знаю, правда это или нет, но живот стал ныть меньше, и я благодарно поцеловала его руки. Джеймс растаял и пропустил следующий урок, развлекая меня.

* * *

Когда я вышла из больничного крыла, Джеймс уже выл от тоски по мне, при этом умудряясь ещё и шутить над своим состоянием. Он, действительно, ужасно изголодался, и я чувствовала себя мучительницей, уговаривая подождать его ещё пару дней. Я, как обычно после первой волны (почти в прямом смысле, мой дорогой Дневник!) своих ежемесячных страданий, была очень бледная от кровопотери. Мадам Помфри дала мне с собой большой пузырёк витаминной настойки. Если принимать её три раза в день, силы быстро вернутся.

Джеймс преданно нес за мной портфель, набитый книжками, когда два завистливых слизеринца прохихикали, что у меня какие-то странные темные пятна на мантии (и откуда только, гады, узнали, что больше всего на свете я боюсь, что запачкаю кровью мантию или юбку?). Джеймс едва не разорвал их. Но мне чудом удалось удержать его и уговорить, не обращать внимания.

– Они что, следят за тобой, что ли! – рычал Джеймс. – Какое им дело до твоего недомогания!

– Все любят нашу красавицу Лили, – ну, конечно, это Сириус со своими друзьями. – С выздоровлением, Эванс, мы невероятно рады, потому что без тебя наш друг совсем сдал!

Люпин предупредительно дернул его за рукав мантии. Но Блек и дальше загадочно улыбался. Не люблю этого пижона!

Глава 43. Дневник Лили – 2

Через несколько дней начался второй этап наших встреч. Оказывается, испытала я не всё. Джеймс показал мне, как ласкать его, и теперь я стала совсем испорченной. Потому что умираю от удовольствия, когда нахожу горячие точки на его теле (впрочем, у него почти все тело – сплошные горячие точки!). В такие моменты он полностью в моей власти, и это дает очень интересные ощущения. Кстати, милый Дневник, ты будешь смеяться, но до встреч с Джеймсом я ни разу не видела голого парня. Джеймса это очень позабавило, и он с удовольствием восполнил этот провал в моих знаниях, показав мне, как устроен. Я заметила ему, что он не маленький. Джеймс рассмеялся, сказав, что я просто не видела немаленьких. На что я ехидно осведомилась, неужели парни так зорко следят друг за другом и измеряют свое сокровище.

– Конечно, Лили, ты даже не представляешь, как мы трепетно относимся к своим верным друзьям, вторым нашим волшебным палочкам! Самое страшное, если она окажется недостаточно большой, – ответил он. А потом засмеялся и добавил, – А Золотко говорила, что самое страшное, если она окажется слишком длинной и толстой.

Не смотря на то, что я ещё не смирилась с существованием до меня этой золотоволосой твари, я тоже засмеялась.

* * *

Знаешь, милый Дневник, мы просто невероятно откровенны друг с другом, хотя я слышала, что парням нельзя всего рассказывать. Но у меня нет ничего такого, чего нельзя рассказать Джеймсу. До него у меня никого не было, хотя парни всегда провожали меня довольно откровенными взглядами. И, знаешь, Дневник, не только парни: ещё в прошлом году несколько раз семиклассницы предлагали поласкаться под душем, уверяя, что это приятно и прикольно. (Естественно, я отказалась! Мне противна сама мысль, чтобы меня кто-то касался, кроме Джеймса.) Джеймс, услышав такое, даже вскочил. Он не знал, что так бывает. Странный он – иногда такой искушенный, а иногда наивный, как мальчишка. Он прижал меня к себе и сказал, что убьет всякого, кто ко мне притронется. Он невероятно ревнив. И я тоже. Поэтому я кусаю его, спросив, а нет ли таких волшебных тварей, с которыми можно потренироваться бедной, изголодавшейся по мужчине девушке. Из последовавшей тирады я поняла, что мужики страшные собственники. Тогда я спросила, а не приревнует он меня ко мне. Он не понял. А когда до него дошло, то с любопытством спросил, как это делают девушки. Я честно ответила, что плохо представляю, потому что кроме его ласк, меня ничто не возбуждает, а до него не хотелось.

– У меня были более важные дела, – ответила я, – например, учеба. А ещё я так переживала, что Макгонагал мне поставит итоговую оценку не «отлично», а «хорошо».

Джеймс хохотал едва ли не до слёз.

Как-то я призналась Джеймсу, что думаю о нас иногда во время уроков, вспоминаю, что вытворяла ночью с ним и краснею. Это отвлекает. Джеймс ответил, что я даже не представляю, насколько парням хуже, чем девушкам, и выразил предположение, почему придумали просторные мантии. Я, естественно, хихикала в ответ.

* * *

О, милый Дневник, Джеймс просто игнорирует все правила Хогвартса. После отбоя мы под плащом-невидимкой частенько идем в комнату за сэром Кэдоганом – там старая классная комната со сдвинутыми в угол поломанными партами, но там есть камин. Джеймс на несколько часов наколдовывает то, что я хочу – кровать или диван, или огромный мягкий матрас. Там мы проводим большинство наших встреч. Единственное, что плохо во всем этом – сэр Кэдоган какой-то чокнутый, дразнит Джеймса, меняет пароли, но зато с удовольствием слушается меня и просит, чтобы я его гладила по щеке, тогда он открывает нам вход.

Джеймсу все время хочется приключений, поэтому он часто приходит в мою спальню, но сжалившись надо мной, ставит на нашу кровать заклинание, не пропускающее звуки, потому что в абсолютной тишине замка ночью, мне кажется, что слышны даже наши поцелуи. Больше всего мне не нравится возвращаться после наших любовных игр по холодным коридорам. После того, что делает со мной Джеймс, я ужасно хочу спать. А Джеймс есть – это у него такая особенность, дорогой Дневник. Джеймс боится, что кто-нибудь заметит наше отсутствие в спальнях, и после любви мы вынуждены возвращаться в свои кровати, а для себя он таскает еду из кухни, чтобы немного подкрепится. Когда налюбившись с Джеймсом, я вижу, как он что-то грызет, то хихикаю в подушку.

Я мечтаю о том времени, когда смогу спать в его объятиях – это почти также хорошо, как и обласкивать его, и получать ласки от него. Однажды в ночь на субботу Джеймс особенно долго не отпускал меня, ставил эксперимент (о, он это весьма любит) – несколько раз почти доводил меня до пика и немного охлаждая, начинал снова. Все закончилось тем, что от удовольствия я ненадолго отключилась. Он сначала испугался, но поняв, что это было, очень обрадовался и попросил, чтобы я попробовала такое проделать с ним. У Джеймса потерять сознание не получилось, зато я серьёзно испугалась, что его услышал Филч в своем кабинете. После такого не могло быть и речи о нашем возвращении. Мы просто уснули в объятиях друг друга – и это было превосходно! Чувствовать его тело, прижатое ко мне, его тепло, запах (знаешь, Дневник, я очень люблю его запах, а ведь моя подруга здорово меня напугала, рассказывая, что её просто выворачивало от запаха её парня, хотя в остальном всё было отлично). Мы с Джеймсом так счастливы, что иногда мне становится страшно, что это быстро кончится. Мне нестерпима мысль, что Джеймс разлюбит меня или я ему просто надоем. Я сказала ему об этом, но он даже слушать не захотел. Он уверял, что просто обожает меня и даже представить себе не может на моем месте другую девушку.

– Я далеко не самая красивая в Хогвартсе, – возразила я ему. Но Джеймс твердо сказал, что я самая красивая, настоящая молодая ведьма, которая приворожила его.

– Нет, я не привораживала тебя! – испугалась я.

– Ты привязала меня к себе одним своим существованием, – улыбнулся он. – Как иначе объяснить, что кроме тебя, я никого никогда не хотел.

****

Предчувствие не обмануло меня, дорогой Дневник, я знала, что должно что-то случиться. Кажется, я беременна. Меня тошнит, я ничего не могу есть, чувствую себя просто отвратительно. Конечно, не я первая, с кем это случилось. Моя знакомая семикурсница рассказала мне, что в прошлом году одна девушка из Рейвенклов оказалась в интересном положении, хотела скрыть, но это каким-то образом стало известно декану, в его кабинете был ужасный скандал. Но меня волнует не это. В конце концов, это мое дело, мне уже есть 17. Мне невыносима мысль об убийстве ребенка. Оказывается, у волшебников для этой цели есть место в Лютном переулке. Всего за каких-то десять галеонов дадут зелье, от которого произойдёт мини-выкидыш, а потом нужно принять заживляющую настойку. А в клинике св. Мунго это сделают за 50 галеонов, но там безопаснее. От рассказа Мэгги я покрылась холодным липким потом. Нужно сказать Джеймсу. Я постараюсь убедить его оставить нашего ребенка, хотя понимаю, что он сейчас не кстати. Мы слишком молоды, не устроены. К тому же, даже если меня не выгонят из школы, срок родов – конец июля – начало августа, значит на НОЧах я буду сидеть с огромным животом и слушать шушуканье за спиной и смешки.

Джеймсу не нужно было объяснять, он сам всё понял. И даже если и расстроился, то весьма искусно это скрыл.

– Пойдем к дедушке Дамблдору и попросим, чтобы обвенчал нас, – сказал он.

Значит, он не будет отказываться от ребенка! Я заплакала – почувствовать его поддержку в такой момент, у меня словно гора с плеч свалилась.

– Лили, ты даже не представляешь, как избавление от ребенка вредит женщине! Мне родители говорили об этом, предостерегали, чтобы я отвечал за свои поступки. Как в воду глядели! Я люблю тебя, я соблазнил тебя, я сказал, что буду принимать зелье Бесплодия.

– Представляю, как меня будет отчитывать Макгонагал, – всхлипнула я и ясно представила себе её побелевшие от гнева губы, ошеломленно выговаривающие: «Мисс Эванс! Глупая вы девчонка, как вы могли. Я разочарована и бесконечно рассержена!»

– А мы её пригласим в крестные нашему ребенку, – придумал Джеймс и даже улыбнулся. – Не волнуйся, Лили, я скажу тете Минерве, что ты ни в чем не виновата, не смогла отказать чемпиону, отличнику и просто красивому юноше. А меня пусть чихвостит, сколько ей вздумается. Я уже привык.

– Профессор Дамблдор, – всхлипнула я, – вдруг он скажет, что я должна покинуть школу!

– Даже если и так, – пожал плечами Джеймс, – ты станешь моей женой и тебе вовсе не обязательно работать. Тем более, если у нас будет ребенок. Если ты боишься, что твоя мама будет зудеть на тебя, поживешь у моих стариков. А если они тоже будут гундеть, значит, купим себе своё жилье, например в Хогсмиде можно снимать комнату, в общем, придумаем что-нибудь. В конце концов, мы уже совершеннолетние. У меня есть кое-какие деньги, заработаю ещё – ученики любят мои шутки, да и папа на карманные расходы не скупится. Моя семья довольно богатая. Единственное, я скучать буду, значит, после уроков буду бегать к тебе – вымолю у дедушки разрешение, он добрый.

Знаешь, Дневник, слова Джеймса поразили меня. Я так боялась, что он струсит, разозлится, что я забеременела, отдалится от меня. Как я, глупая, могла про него такое подумать! Он правда любит меня и готов нести ответственность за свои поступки!

Потом он отвел меня к мадам Помфри. В конце концов, она должна была осмотреть меня и вынести свой приговор. Да и самочувствие моё оставляло желать лучшего – очень болела голова и ужасно тошнило. У двери в кабинет я упала в обморок.

Когда пришла в себя, то увидела над собой лицо профессора Дамблдора и приготовилась к головомойке. Но директор почему-то смотрел на меня со страхом. Оказалось, что я вовсе не беременна, кто-то навел на меня мощные темные чары, поэтому я так плоха. Я слышала разговор профессора Дамблдора и мадам Помфри. Похоже, это серьёзно, кто-то использовал запрещенную черную магию. Я могла даже умереть. Но и этого мало, профессор сказал мадам Помфри, что через меня это пошло и на Джеймса, хотя он пострадал несравненно меньше. Он лежал на соседней кровати, его, также как и меня, чем-то поили. Лежа на подушках, он учил уроки, которые передавал ему Сириус. Я почти все время спала – меня поили каким-то зельем, водой и не давали еды. Через три дня я, исхудавшая, но выздоровевшая, была выпущена из больничного крыла. Виновницу произошедшего к тому времени уже нашли – это оказалась Пати Паркинсон из Слизерина – дебелая девица с лошадиной челюстью. Она всегда меня терпеть не могла, но не до такой же степени! У неё под кроватью нашли тряпичную куклу с пучком моих волос. Живот и рот были проткнуты иголками. Паркинсон во всем созналась, но сказала, что её просили все одноклассники как-нибудь навредить мне. Вот она и постаралась. Я не думала, что меня так ненавидят. Поэтому, когда меня отвели к профессору Дамблдору в кабинет, я от страха просто расплакалась.

– Ты очень красивая, дитя моё, – сочувствующе вздохнул наш добрый директор.

– Не настолько, чтобы делать со мной такое! – всхлипнула я.

– Люди всегда завидуют удачливым в любви, – грустно блеснул своими очками дедушка. – Джеймс – хороший парень.

Тут я вспомнила, что мне говорили, будто профессор Дамблдор умеет читать мысли и видеть энергетику любого волшебника. Выходит, он знает, что я была близка с Джеймсом!

– Да, девочка, я знаю, что вы с Джеймсом ведете себя не очень скромно. Но я буду чувствовать себя старым негодяем, если буду препятствовать такой любви. Я только прошу вас быть осторожными и более скрытными, – нет, совершенно точно он умеет читать мысли, милый Дневник!

Я смущенно и виновато пообещала. А затем спросила, что будет с Паркинсон. Директор ответил, что её дело рассматривается в суде. Оказывается, за черную магию можно сесть в Азкабан! Но ведь Паркинсон – просто дура и сделала это по глупости!

– Ты слишком добра, Лили, в мире, где ты родилась, за это даже не могут наказать. Но каждый волшебник должен осознавать степень ответственности за свои поступки. Черная магия под запретом, и те, кто к ней прибегает, должны знать, что это очень серьёзно, – строго сказал Дамблдор, и мне стало не по себе.

* * *

Моя история наделала в школе много шума. На уроках волшебного права нам рассказали про запрет черной магии. Паркинсон временно отстранили от занятий, слизеринцы теперь меня боятся, как огня. Остальные же смотрят, как на экзотическое животное, шепчутся, тычут пальцами. Только везде и слышно, вы слышали про Эванс, её хотели отравить, да эту Эванс, ту красотку Поттеровскую, да, её самую, девушку гриффиндорского ловца. Я изо всех сил пытаюсь не обращать внимания на эту свалившуюся на меня славу, но не могу, это ужасно меня злит!

Однако мой прерванный печальным событием роман с Джеймсом продолжился. Он был очень счастлив, что все обошлось, что меня не выгнали со школы, что ему не придётся расставаться со мной.

– Признайся, ты просто рад, что не будешь сразу после школы стирать пеленки, – шутила я.

– Зачем? – удивился Джеймс, причем совершенно искренне и недоуменно.

– Как зачем? Ведь малыши имеют привычку их пачкать! – ответила я.

Я совсем забыла! У семьи Джеймса есть домашний эльф Оззи, он и выполняет всю домашнюю работу. Объяснять Джеймсу, что он рабовладелец – бесполезно, у него это в крови. Но это ничего, рассказывая о порядках в мире магглов, я надеюсь, что смогу его убедить платить бедному эльфу за его труд и освободить его из рабства, сделав наемным работником.

– Я больше переживал, что придется начать жить со своей рукой, – смеялся Джеймс. – Я уже развязался, без тебя не могу, изменять тебе нельзя, вот и придется все делать самому.

Я обозвала его маньяком, но он только счастливо обнял меня. Сириус насмешливо за нами наблюдал и что-то едко заметил на ухо Ремусу. Он, наверняка, комментировал влюбленность Джеймса. А я вот что скажу тебе, мой милый Дневник, если бы я влюбилась в такого нахала, как этот Блек, я бы пила Отворотное зелье просто литрами, лишь бы побыстрее избавится от этого чувства. Девчонки бегают за ним табунами, он не знает, какую предпочесть. Представляю, какой он эгоист в постели!

Я уверена, что это из-за него у Джеймса иногда бывают какие-то неотложные дела! Мой любимый боится поссориться с этим Самым-Крутым-Парнем-На-Факультете, а я следую советам маггловских психологов – хотите удержать своего мужчину, не ставьте перед ним выбор: вы или его друзья.

Зато я привыкла делиться всем с Джеймсом, поэтому когда я немного побухтела на Блека и его самовлюбленность в постели, Джеймс засмеялся и сказал:

– Не знаю, я с ним не был!

Естественно, я тоже прыснула и пригрозила его убить, если он это сделает. На что Джеймс ответил, что этого нельзя делать, можно сильно навредить своим магическим способностям, а раньше за это наказывали очень и очень строго.

– Это ненормально, Лили. Отец говорил мне об этом, да и я, честно говоря, тоже так считаю, – произнес он. – А насчет Сириуса… девчонки от него без ума, значит, он обращается с ними правильно. Каждая женщина заслуживает такого обращения с собой, какое она позволяет. Попробовал бы он тебя заставить написать ему реферат за право провести с ним ночь, – Джеймс захихикал, – А я готов выучить за тебя все уроки, лишь бы ты позволила хотя бы поцеловать себя!

* * *

Джеймс стал просто невменяемым, когда шок от случившегося минул, он, похоже, помешался на мне (не скрою, что и я на нем тоже), даже днем он крутится возле меня, льнет ко мне, старается незаметно для других распускать руки под моей мантией, тихонько целует меня, когда мы вместе делаем домашние задания. И если ты думаешь, дорогой Дневник, что я его ругаю за это, то ошибаешься. Да, я ужасно переживаю, что нас кто-то увидит. Я рассказала ему о разговоре с Дамблдором, но Джеймс ответил, что весь Хогвартс знает, что я его девушка, сам Джеймс не делает из этого тайны и пропускает мимо ушей колкости своего друга Сириуса, одергивания Ремуса, смешки одноклассников. Правда, многие полагают, что дальше романтических пожатий рук друг другу и робких поцелуев у нас дело не пошло (у меня, почему-то, репутация жуткой недотроги). Я бы предпочитала, чтобы так думали все, но, очевидно, друзья Джеймса в курсе того, что мы более, чем близки.

Тем временем Джеймс выдрессировал малышей выметаться из угла гостиной, когда приходил туда со мной, несколько раз буквально забив словами, за которыми никогда не лез в карман, нескольких скалящих зубы второкурсников.

Я слушаюсь Джеймса, не могу ему противиться, кроме как в одном – я требую, чтобы он не задирался. Он уступает.

* * *

Однажды он велел мне явиться в свою спальню. Я в ужасе мотала головой, заклинала его встретиться в другом месте, но он был неумолим. Ужасаясь собственной испорченности, я поздним вечером поднялась в спальню парней. Но, похоже, у Джеймса ещё сохранились остатки мозгов – кроме него в комнате никого не было. Сириус – я догадываюсь где, а вот остальные…

– Питер уехал домой – мама его зачем-то вызвала, Ник – в больничном крыле. Сириус сама знаешь где, а Ремус согласился спать возле камина в гостиной.

Я накинулась на него с восклицаниями, что он сошёл с ума, что Люпин – староста и по идее должен препятствовать этому! Джеймс в ответ задернул полог и швырнул меня на постель. Не смотря на то, что в спальне никого больше не было, я наложила на себя заклятие Силенцио, потому что Джеймс отобрал у меня подушку. Но когда я пришла в себя, оказалось, что Джеймс давно его снял. Я испуганно зажала рот.

– Что за глупости ты придумала, Лили, – лениво осведомился он в мое плечо, – а вдруг я бы сделал тебе больно. Нечаянно… Кроме того, ты лишаешь меня аплодисментов.

– Каких аплодисментов?

– Слышать твои сладострастные стоны – лучшая похвала для меня, – мило улыбаясь, сообщил он мне.

– Мы оба сумасшедшие, нас выгонят из школы за разврат! – жалобно говорила я, надевая ночную сорочку и халат.

– Успокойся, я осторожен – это раз, мне уже есть 17 – это два. И, наконец, третье – даже если меня поймают, что такое 50 очков? Подумаешь! Или декан предпочитает, чтобы я сам справлялся. Говорят, за это штрафуют всего на 10! Да ты сама мне сказала, что дедушка Дамблдор не против нас, сам, небось, молодым был!

Как видишь, мой милый Дневник, Джеймсу все нипочем! Спорить с ним бесполезно. Я тихо спустилась вниз и пошла в свою спальню. Возле камина я увидела завернувшегося в одеяло Люпина, он пытался удобно устроиться на ночь. Я сказала ему, чтобы он возвращался в свою постель. При этом сгорая от стыда.

* * *

Дорогой Дневник, какой-то шестикурсник, проходя мимо меня по лестнице, лапнул за грудь. Это было настолько отвратительно и обидно, что у меня брызнули слёзы и я пожаловалась Джеймсу. Пуффендуйца еле удалось спасти. Я уже серьёзно пожалела, что рассказала Джеймсу, нужно было просто дать этому придурку по больному месту. А теперь Джеймс, правда, и пуффендуец тоже, отбывают наказание. Стебенса отправили к зельеведу драить класс, а Джеймса, у которого почти вся школьная жизнь прошла в отбывании наказаний, посадили в кабинет трансфигурации ничего не делать. Макгонагал придумала, как наказать его посильнее, ведь у Джеймса такая фантазия и превосходные волшебные способности, что он обязательно придумает, как при помощи магии незаметно и без напряжения выполнить любое по сложности задание Филча. Поэтому профессор велела ему два часа ничего не делать. Это, действительно, серьёзно, ведь Джеймс делает 200 оборотов за секунду, в нем жизнь бьёт ключом. В кабинете без волшебной палочки ему оставалось, если не хотелось умереть со скуки, только читать учебники. Но в этот раз Джеймс пострадал из-за меня, поэтому я решила прокрасться к нему, чтобы ему было не скучно сидеть в темном классе. Я достала из его чемодана (он мне разрешал это делать) плащ-невидимку и прокралась к нему, открыв дверь простейшим заклинанием. Он очень обрадовался, а когда увидел плащ, едва не захлопал в ладоши от счастья.

Милый Дневник, если бы профессор Макгонагал узнала, как Джеймс отбывал наказание, она бы выгнала из школы и меня, и его! Он велел мне превратить стул в мягкий матрас, если я не хочу на жестком полу. Я ужаснулась его задумке. Но кто мог остановить Джеймса! Он только разрешил, чтобы это произошло под плащом. Я никак не могла расслабиться, хотя Джеймс старался меня успокоить, начав ласкать. Я жалобно бормотала, что ужасно боюсь. После уговоров, он пригрозил мне, что не отпустит, пока не сделает своё дело, и если я не хочу, чтобы тётя Минерва, зайдя в класс, услышала интересные звуки, то я должна немедленно ему подчиниться, расслабиться и доставить себе и ему немного радости.

– У нас ещё больше часа, Лили, – напомнил он, снова задирая мне юбку, которую я испуганно натягивала едва ли до пяток.

Что мне оставалось делать, Дневник? Естественно, я отдалась Джеймсу. Но должна признать, что это было очень круто! Джеймсу тоже понравилось, он пообещал, что скоро осквернит ещё какой-нибудь класс. А ещё он отметил, что это было самое лучшее наказание за всю его Хогвартскую жизнь!

* * *

На Рождество я пригласила Джеймса в гости. Он никогда прежде не бывал в маггловской семье, и я предупредила его, что у нас в доме совсем нет волшебства, что мы обычные небогатые магглы. Джеймс, как всегда, выкинул очередной номер. Представь себе, мой любимый Дневник, он вылил на голову какой-то дурацкий раствор и аккуратно причесал свои растрепанные волосы, затем состроил невинную мордашку – и я еле его узнала. Это был просто пай-мальчик в очках с невинно сложенными губками. Но зато таким он страшно понравился моей маме! А когда он между прочим упомянул, что из богатого и древнего волшебного рода, то мама была просто счастлива узнать, что мы с Джеймсом любим друг друга. Моя сестра Петуния смотрела на него с откровенным ужасом и презрением, особенно после того, как он эффектно превратил её овсянку в 8 шариков ванильного мороженого. Больше всего на свете сестрица боится колдунов и магию. Зато мама пришла в полный восторг и попросила его показать ещё пару-тройку фокусов. Джеймс произвел на неё впечатление. После ужина она показала ему, как смотреть телевизор, а меня увела в комнату и поделилась своими мыслями по поводу Джеймса, восклицая, какой мальчик! Какой красавчик, Лили! Какой вежливый! Просто умница! Я еле сдерживала улыбку, вспоминая, каким чудом и шкодником мог быть этот невинно хлопающий ресницами юноша.

Джеймс спросил, почему моя сестра – такая злюка и предположил, что она ещё девственница в свои 23 года. Я умирала от смеха в его плечо, потому что он нечаянно оказался правым на все сто. У Петунии скверный характер, а запросы к женихам – выше самой высокой башни в Хогвартсе! Чтоб не пил, не курил, ползал в ногах и при этом был богат. Собственно последний пункт был особенно важным. А ещё Джеймс сразу догадался, что она меня ненавидит. Это его удивило просто невероятно, он считал, что сестра не может так относиться к сестре. Я ответила, что не осуждаю её, потому что нечаянно не раз отбивала у неё женихов.

– Джеймс, я не виновата, я не хочу, чтобы это происходило, но маггловские мужики просто дуреют, когда меня видят! – пожаловалась я.

– Не удивительно, – усмехнулся Джеймс. – Лили и Петуния – два цветка, только последний немножко похож на жестокую карикатуру на первый. Лили – от тебя дуреют не только магглы, но и волшебники, а это что-то значит, поверь мне! Держу пари, что в Средневековье тебя бы просто сожгли за неземную красоту. Ты – моя, но я не могу насытиться тобой, я тебя все время хочу, понимаешь? У тебя вместо крови течет приворотное зелье!

Джеймсу очень понравилось у нас. Особенно телевизор и кафе на соседней улочке. Джеймс невероятно стильный даже в одежде магглов. Но она ему не очень понравилась, вернее, ему не понравились узкие джинсы.

– Лили, – Дневник, я в первый раз увидела, что Джеймс серьёзно смутился! – а если я захочу тебя, что же тогда мне делать!

– Думать про Филча и все сразу станет в порядке, – закатилась от хохота я.

– Если я подумаю о Филче, то боюсь, что у меня никогда ничего не встанет, – весело отпарировал он, – это же школьный ужас, воплощение всех подростковых комплексов, маньяк чистоты и скуки!

Джеймсу настолько понравилось у меня, что он уехал в полном недоумении, почему к магглам испытывают такое презрение в мире волшебников. Он считал, что у нас многому не мешало бы поучиться. Например, ему понравилось метро и ужасно рассмешили турникеты, которые так легко обмануть при помощи плаща-невидимки. Но особенно ему понравился эротический фильм, который мы посмотрели тайком ночью, пока мама и Петуния спали в своих комнатах. Джеймс так завелся! А потом признал, что это круче «Чарующей плоти». Я тут же расспросила его об этом журнале. Джеймс с изумлением узнал, что я не видела ни одного номера. Он объяснил мне, что там двигающиеся фотографии красавиц-волшебниц, которые оголяются перед читателем, трогают себя в нужных местах. А в конце каждого номера есть фотография пары, которая занимается приблизительно тем же, чем я с Джеймсом в комнате по желанию. Всё это удовольствие стоит 8 галеонов, а если фото цветные, то 16! Я расспросила его, когда он успел насмотреться этих журнальчиков. Он сказал, что впервые по блату (огромному) ему его одолжил, угадай, кто, милый Дневник, конечно же, непревзойденный Сириус. У него, наверное, интерес к этому делу возник через несколько часов после рождения! Джеймс рассказал, что Сириуса соблазнила семикурсница, когда ему едва исполнилось 15 лет. С тех пор он на этом слегка повернулся, благо от желающих отбоя не было и нет по сей день! В приливе откровенности Джеймс сознался, что Сириус быстро всем пресыщается и это его главный недостаток. Оказывается, Блек недоумевает по поводу того, что я до сих пор не надоела Джеймсу. Но тут же оправдал его тем, что он просто ещё ни разу не влюблялся по-настоящему. А по поводу журналов Джеймс сказал, что из-за прекрасного полового воспитания в Хогвартсе только благодаря этой «Чарушке» не упал в обморок при виде обнажившейся перед ним гейлы и не набросился, как голодный волк, на меня. Я кокетливо спросила, почему, как голодный волк? На что он ответил, что никогда не видел тела, прекраснее моего.