Текст книги "Ангелология"

Автор книги: Даниэль Труссони

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 32 страниц)

Через некоторое время Эванджелина заметила, что крепко прижимает страницы к дубовому столу. Ее взгляд скользнул от книги к дверному проему, где всего лишь несколько часов назад она впервые увидела Верлена. Это был необычайно странный день, начиная с утреннего омовения и заканчивая ее теперешним состоянием. Она чувствовала себя как во сне. Верлен ворвался в ее жизнь с такой силой, что казался – подобно воспоминаниям о семье – лишь порождением ее разума, реальностью и выдумкой одновременно.

Она достала из кармана письмо, развернула его, положила на стол и снова перечитала. В поведении Верлена – прямоте, дружеском отношении, интеллекте – было нечто, что раскололо раковину, в которой она жила все эти годы. Его появление напомнило ей, что кроме монастыря существует и другой мир. Он дал ей свой номер телефона на клочке бумаги. Эванджелина понимала, что, несмотря на ее обязанности по отношению к сестрам и опасность быть обнаруженной, она должна поговорить с ним.

Ощущение того, что надо спешить, настигло ее, когда она шла по оживленным коридорам первого этажа. Она быстро миновала зал Вечной гармонии, где было в самом разгаре собрание партнеров по молитве, ремесленный семинар, который проводил в Сент-Роузе Художественный центр Витербо. Она не остановилась в общей гардеробной, чтобы найти свою куртку, и не зашла в миссионерский офис, чтобы заняться сегодняшней почтой. Она даже не проверила список поклонения. Она просто вышла из главного входа и прошла к большому кирпичному гаражу с южной стороны здания, где из серой металлической коробки, висящей на стене, достала связку ключей и завела монастырский автомобиль. Эванджелина по опыту знала, что единственное по-настоящему уединенное место для сестры-францисканки от Непрестанной Адорации женского монастыря Сент-Роуз – это салон коричневого четырехдверного седана.

Она была уверена, что никто не будет возражать против того, чтобы она взяла автомобиль. В ее обязанности входили поездки на почту. Ежедневно она складывала корреспонденцию Сент-Роуза в хлопчатобумажную сумку и выезжала на трассу 9W – двухполосное шоссе вдоль Гудзона. Лишь у нескольких сестер имелись водительские права, поэтому Эванджелина ездила не только на почту, но и покупала лекарства, пополняла запасы канцтоваров и выбирала подарки на дни рождения сестер.

Эванджелина пересекала реку в Датчесс Каунти по металлическому мосту Кингстон-Райнклифф. На мосту она снизила скорость, приоткрыла окно и стала рассматривать дома на обоих берегах, растущие как грибы, – монастырские здания различных орденов, включая башни монастыря Сент-Роуз, поместье Вандербильтов в окружении многих акров земли. С высоты моста она могла видеть на несколько миль вокруг. Машина подрагивала от порывов ветра, и это пугало Эванджелину. Она ехала очень высоко над водой и, взглянув вниз, на мгновение поняла, что чувствовала бы, если бы умела летать. Эванджелина всегда любила ощущение свободы, которое появлялось у нее над водой. Эта любовь появилась во время прогулок с отцом, когда они переходили Бруклинский мост. Доехав до конца моста, она развернулась и отправилась на другой берег, не отрывая глаз от сине-фиолетового гребня гор Катскилл, вздымающихся в небо на западе. Пошел снег. Ветер поднимал снежинки и разгонял их. И опять, пока мост нес ее высоко над землей на надежно поддерживающих сваях, ей показалось, будто душа отделяется от тела, закружилась голова, как иногда утром в часовне Поклонения, когда ее посещало благоговение перед необъятностью мироздания.

Эванджелина надеялась, что поездка поможет ей собраться с мыслями. До сегодняшнего дня будущее представлялось ей как бесконечный затуманенный коридор, по которому она могла идти вечно, не находя цели. Сейчас же, свернув на трассу 9W, она задумалась о странном рассказе Селестины и о Верлене, непрошенно появившемся в ее жизни. Она пожалела, что отец умер, – ей хотелось бы спросить у него, как он, со всем своим опытом и мудростью, поступил бы в подобной ситуации.

Она опустила окно, и ледяной воздух ворвался в автомобиль. Несмотря на то что стояла суровая зима, а она уехала без куртки, ее кожа горела. Пропитанная потом одежда прилипла к телу. Она взглянула на себя в зеркало заднего вида и заметила, что ее бледная шея покрылась неровными красными пятнами. В последний раз подобное происходило с ней в год смерти матери. Тогда у нее обнаружился целый список необъяснимых аллергий, которые полностью исчезли после того, как она очутилась в Сент-Роузе. Годы созерцательной жизни, возможно, окружили ее коконом покоя и уюта, но не смогли подготовить к встрече с прошлым.

Свернув с главного шоссе, Эванджелина оказалась на узкой извилистой дороге, ведущей в Милтон. Вскоре деревья стали реже, лес отдалился, и взгляду открылся огромный небесный свод. Густо сыпался снег. Тротуары были пусты, как будто снег и холод разогнали всех по домам. Эванджелина подъехала к заправке, заправила автомобиль и вошла, чтобы позвонить. Дрожащими пальцами она опустила в телефон-автомат двадцать пять центов, набрала номер, который дал ей Верлен, и с колотящимся сердцем стала ждать. Телефон прозвонил пять, семь, девять раз, потом включился автоответчик. Она прослушала сообщение, записанное голосом Верлена, и положила трубку. Двадцать пять пенсов были потрачены зря. Верлена там не было.

Включив зажигание, она поглядела на часы рядом со спидометром. Было почти семь. Она пропустила вечернюю работу по хозяйству и ужин. Разумеется, сестра Филомена ждет ее возвращения, и придется как-то объяснить свое отсутствие. Огорченная, она размышляла о том, что с ней случилось, почему она отправилась в город, чтобы позвонить незнакомому человеку и обсудить предмет, который он, конечно же, нашел бы абсурдным, если не полностью безумным. Эванджелина собралась вернуться в Сент-Роуз, когда увидела его. На другой стороне улицы, за большим окном, украшенным морозными узорами, сидел Верлен.

Гриль-бар, Милтон, штат Нью-Йорк

Откуда Эванджелина узнала, что нужна ему, что он ранен, потерял машину, да к тому же выпил немало мексиканского пива? Верлену это казалось чудом. Возможно, этим фокусам она научилась в монастыре? Ее неожиданное появление было выше его понимания. Но это она медленно шла к двери таверны – осанка идеальная, короткие волосы заложены за уши. Ее черная одежда напомнила ему унылые одеяния девочек, с которыми он встречался в колледже, – молчаливых, артистичных, таинственных девочек. Он смешил их, но ни разу не смог уговорить переспать с ним. За несколько секунд она пересекла зал и села напротив него, похожая на эльфа женщина с большими зелеными глазами. Она вряд ли бывала когда-нибудь в месте вроде милтонского гриль-бара.

Через его плечо она оглядела бар, небольшую эстраду, бильярдный стол, музыкальный автомат и доску для дартса. Казалось, Эванджелина не замечала, что неуместно выглядит среди публики, или же это ее не заботило. Осмотрев Верлена, словно раненую птицу, она нахмурила брови и стала ждать, пока он расскажет ей о том, что с ним случилось.

– Возникли проблемы с моей машиной, – сказал Верлен, не желая вдаваться в подробности. – Я пришел сюда.

– В такую метель? – спросила Эванджелина с искренним удивлением.

– Я все время шел по шоссе, но потом сбился с пути.

– Слишком далеко, чтобы прийти пешком, – сказала она с ноткой недоверия в голосе. – Странно, что вы ничего себе не отморозили.

– На полпути меня подвезли. Повезло, иначе я бы отморозил себе задницу.

Эванджелина молча смотрела на него, и он подумал, не сказал ли чего-нибудь лишнего. В конце концов, она монахиня, и ему следовало бы вести себя сдержанно, но она сбивала его с толку. Она чересчур отличалась от общего представления о том, какой должна быть монахиня. Она была молода, остра на язык и слишком симпатична, чтобы соответствовать образу, который он нарисовал в уме, – серьезной, без чувства юмора сестры от Непрестанной Адорации. Он не знал, как ей это удается, но в Эванджелине было что-то, чего он не мог описать.

– А почему вы здесь? – спросил он, надеясь шуткой сгладить неловкость. – Разве вам не надо молиться, или совершать добрые дела, или что-нибудь в этом роде?

– Честно говоря, я приехала в Милтон, чтобы позвонить вам, – с улыбкой ответила она.

Наступила его очередь удивляться. Он представить себе не мог, что она захочет увидеть его снова.

– Вы шутите.

– Нисколько.

Эванджелина отбросила упавшую на глаза темную челку. Посерьезнев, она объяснила:

– В Сент-Роузе невозможно сохранить что-либо в тайне. Я не могла рисковать и звонить вам оттуда. А мне нужно спросить вас кое о чем, что должно остаться между нами. Это очень деликатный вопрос, но я надеюсь, вы поможете мне в нем разобраться. Речь идет о письме, которое вы нашли.

Верлен сделал глоток «Короны». Его поражало, какой уязвимой выглядела Эванджелина, угнездившись на краешке стула. Глаза покраснели от густого сигаретного дыма, длинные тонкие пальцы без колец обветрились от мороза.

– Мне бы не хотелось говорить об этом, – сказал он.

– Тогда, может быть, – она наклонилась к нему через стол, – вы сообщите мне, где нашли эти письма?

– В архиве личных бумаг Эбигейл Олдрич Рокфеллер, – ответил Верлен. – Письма не были внесены в каталог. На них никто не обратил внимания.

– Вы их украли? – спросила Эванджелина.

Верлен почувствовал, что щеки у него загорелись.

– Взял на время. Я верну их, как только пойму, о чем в них идет речь.

– А сколько их у вас?

– Пять. Все написаны в течение пяти недель в сорок третьем году.

– И все они от Инносенты?

– В пачке не было писем от Рокфеллер.

Эванджелина не сводила глаз с Верлена, ожидая, что он еще что-нибудь скажет. Ее внимание поразило его. Возможно, так подействовал интерес к его работе – никем не оцененному исследованию, даже Григори, а может, сказалась искренность ее поведения, но ему очень хотелось произвести на нее впечатление. Все опасения, расстройство, мысли о тщетности содеянного исчезли.

– Мне нужно знать, есть ли в письмах какие-нибудь упоминания о сестрах Сент-Роуза, – объяснила Эванджелина.

– Я не уверен, – ответил Верлен и откинулся на спинку стула. – Но мне кажется, их там нет.

– Может, были упоминания о сотруднике Эбигейл Рокфеллер? О монастыре, церкви или монахинях?

Верлена озадачил ход мыслей Эванджелины.

– Я не помню писем наизусть, но, по-моему, там нет ничего о монахинях Сент-Роуза.

– Но в письме Эбигейл Рокфеллер к Инносенте, – Эванджелина попыталась перекричать музыкальный автомат, ее трясло от волнения, – она определенно упоминала сестру Селестину: «Селестин Клошетт прибудет в Нью-Йорк в начале февраля».

– Селестин Клошетт была монахиней? Я весь день пытался отгадать, кто такая Селестин.

– Она и сейчас монахиня, – сказала Эванджелина, понижая голос так, что его было едва слышно из-за музыки. – Селестина – монахиня. Она до сих пор жива. Я пошла поговорить с ней после того, как вы уехали. Она стара и нездорова, но ей известно о переписке между Инносентой и Эбигейл Рокфеллер. Она знала об экспедиции, упомянутой в письме. Она рассказала немало пугающих подробностей о…

– О чем? – спросил Верлен, в мгновение ока заинтересовавшись ее словами. Что она сказала?

– Я точно не понимаю, – сказала Эванджелина. – Она говорила какими-то загадками. Когда я пыталась их понять, они теряли всякий смысл.

Эванджелина сильно побледнела. Верлен разрывался между желанием обнять ее и тряхнуть за плечи. Вместо этого он заказал еще две бутылки «Короны» и положил на стол рукописную копию письма Рокфеллер.

– Прочтите его снова. Может быть, Селестин Клошетт действительно перевезла некий объект из Родоп в монастырь Сент-Роуз? Она говорила что-нибудь об этой экспедиции?

Забыв, что он едва знаком с Эванджелиной, он потянулся через стол и коснулся ее руки.

– Я хочу помочь вам.

Эванджелина отняла руку, с подозрением посмотрела на него и перевела взгляд на часы.

– Я не могу остаться. Я уже слишком долго отсутствую. Думаю, вам вряд ли известно об этих письмах больше, чем мне.

Официантка поставила перед ними пиво, и Верлен продолжил:

– Писем должно быть больше. По крайней мере еще четыре. Инносента отвечала Эбигейл Рокфеллер, это совершенно точно. Вы можете поискать их. А может, Селестин Клошетт известно, где их найти.

– Мистер Верлен, – властным тоном сказала Эванджелина, и это больно ударило Верлена, – я сочувствую вашим поискам и желанию выполнить поручение вашего клиента, но я не могу участвовать ни в чем подобном.

– Это не имеет отношения к моему клиенту, – ответил Верлен и сделал большой глоток пива. – Его зовут Персиваль Григори. Он просто ужасен; мне вообще не стоило соглашаться работать на него. Он нанял бандитов, они вскрыли мою машину и забрали все бумаги. Понятно, он что-то ищет, и если это что-то – письма, которые мы нашли и о которых я ему не сказал, то нам надо найти оставшиеся письма раньше, чем это сделает он.

– Вскрыли вашу машину? – недоверчиво спросила Эванджелина. – Поэтому вы очутились здесь?

– Это не имеет значения, – сказал Верлен, стараясь казаться беззаботным. – Хотя, пожалуй, имеет. Я должен попросить вас отвезти меня на вокзал. И мне нужно знать, что именно Селестин Клошетт привезла в Америку. Монастырь Сент-Роуз – единственно возможное место, где может находиться этот предмет. Если вы сможете найти его или хотя бы письма, то мы поймем, что все это значит.

Выражение лица Эванджелины немного смягчилось, словно она взвешивала все «за» и «против». Наконец она проговорила:

– Я ничего не обещаю, но поищу.

Верлен хотел обнять ее и сказать, как он счастлив, что встретил ее, попросить ее поехать в Нью-Йорк вместе с ним и начать работу в эту же ночь. Но, видя, как беспокоит ее его внимание, он не стал этого делать.

– Идемте, – сказала Эванджелина и взяла со стола связку ключей. – Я подброшу вас до вокзала.

Монастырь Сент-Роуз, Милтон, штат Нью-Йорк

Эванджелина пропустила общий обед и ужин в столовой. Она знала, что может найти еду в кухне – огромные холодильники были заполнены тарелками с остатками блюд, но при мысли о том, чтобы поесть, ей стало нехорошо. Не обращая внимания на голод, она прошла мимо лестницы, примыкающей к трапезной, и направилась к библиотеке.

Открыв дверь и включив свет, она увидела, что комнату привели в порядок – кожаный регистрационный журнал, оставленный открытым на деревянном столе, был закрыт; книги, наваленные в тележку, расставлены по местам; чья-то заботливая рука пропылесосила плюшевые коврики. По-видимому, кто-то из сестер решил прикрыть ее. Чувствуя себя виноватой, она поклялась вдвое усерднее приняться завтра за уборку, может быть, предложить помощь в прачечной – несмотря на привычку монахинь стирать свои накидки вручную, это была одна из самых неприятных обязанностей. Неправильно вынуждать других трудиться вместо нее. Если кто-то отсутствует, остальные должны выполнить его работу.

Эванджелина положила сумку на диван и присела на корточки перед очагом, чтобы разжечь огонь. Вскоре по полу заплясали неверные отблески пламени. Эванджелина опустилась на мягкие подушки, положила ногу на ногу и попыталась привести в порядок хаотические мысли о событиях дня. Это был совершенно невероятным образом перепутанный клубок информации, которую она изо всех сил старалась удержать в памяти. Огонь так ласково согревал, а день был настолько насыщенным, что Эванджелина вытянулась на диване и вскоре уснула.

Чья-то рука трясла ее за плечо. Подскочив, Эванджелина увидела, что рядом стоит сестра Филомена и строго смотрит на нее.

– Сестра Эванджелина, – спросила Филомена, все еще держа девушку за плечо, – что вы делаете?

Эванджелина моргнула. Она крепко заснула и теперь не могла сообразить, что происходит. Ей казалось, библиотека вместе с книжными полками и мерцающим камином находится глубоко под водой. Она поспешно опустила ноги на пол и села.

– Думаю, вам известно, – произнесла Филомена, садясь рядом с Эванджелиной, – что сестра Селестина – одна из самых старших в нашем сообществе. Я не знаю, что случилось сегодня, но она весьма расстроена. Я провела с ней всю вторую половину дня и едва смогла ее успокоить.

– Мне очень жаль, – сказала Эванджелина и почувствовала, как при упоминании Селестины у нее в мозгу что-то щелкнуло. – Я заходила, чтобы спросить ее кое о чем, что я нашла в архиве.

– Она была чрезвычайно взволнована, – сказала Филомена. – О чем вы с ней говорили?

– У меня и в мыслях не было беспокоить ее, – ответила Эванджелина.

Она с пугающей четкостью вспомнила безумие, в которое впала Селестина при попытке поговорить с ней про письма. Было бы наивным полагать, что она удержит в тайне такую странную беседу.

Сестра Филомена пристально поглядела на Эванджелину, словно пытаясь определить, готова ли она к сотрудничеству.

– Дело в том, что Селестина снова хочет поговорить с вами, – наконец сказала она. – Я хочу попросить вас сообщить мне обо всем, что узнаете от Селестины.

Эванджелине ее слова показались странными. Она не понимала, зачем это нужно Филомене, но кивнула в ответ.

– Мы больше не должны допустить, чтобы она переутомилась. Пожалуйста, будьте осторожны в разговоре с ней.

– Хорошо, – ответила Эванджелина, встала и отряхнула водолазку и юбку от налипших ниток. – Я сейчас же пойду к ней.

– Дайте слово, – строго сказала Филомена, провожая Эванджелину до дверей библиотеки, – что сообщите мне обо всем, что вам расскажет Селестина.

– Но зачем? – спросила Эванджелина, пораженная бесцеремонностью Филомены.

Филомена помолчала, подбирая слова:

– Селестина не так сильна, как кажется, дитя. Мы не хотим подвергать ее опасности.

Сестра Селестина уже не сидела в коляске, а лежала на кровати. На столике стоял поднос с нетронутым ужином – куриный бульон, крекеры и вода. Увлажнитель воздуха исходил паром, комнату заполнял сырой туман. Инвалидное кресло осталось в углу возле окна. Задернутые шторы придавали келье вид мрачной больничной палаты. Это впечатление усилилось, когда Эванджелина аккуратно закрыла за собой дверь, отрезавшую все звуки.

– Входите, входите, – пригласила Селестина.

Селестина сложила руки на груди. Эванджелине вдруг захотелось прикрыть ладонью белые хрупкие пальцы старухи, защитить их, хотя она не могла понять почему. Филомена была права: Селестина совсем ослабела.

– Вы хотели видеть меня, сестра, – проговорила Эванджелина.

С большим трудом Селестина приподнялась и откинулась на подушки.

– Я должна просить вас извинить мое сегодняшнее поведение, – сказала она, глядя прямо в глаза Эванджелины. – Не знаю, как это объяснить. Я не говорила об этом слишком много лет. Даже странно, что, несмотря на прошедшие годы, события юности настолько живы в памяти и так волнуют меня. Тело может состариться, но душа остается молодой, какой ее создал Бог.

– Не нужно извиняться, – сказала Эванджелина и положила ладонь на тонкую, как прутик, руку Селестины, вырисовывающуюся под тканью длинной ночной рубашки. – Я сама виновата, что расстроила вас.

– Честно говоря, – продолжала Селестина более твердым голосом, словно гневаясь, – вы меня застали врасплох. Я не сталкивалась с этими событиями очень много лет. Я знала, что наступит время, когда я все расскажу вам. Но я думала, это произойдет гораздо позже.

Селестина опять сбила ее с толку. Этими словами она вдребезги разбила хрупкое равновесие, которое обрели было мысли Эванджелины.

– Подите сюда, – сказала Селестина, оглядывая комнату. – Пододвиньте стул и сядьте рядом со мной. Это будет долгий рассказ.

Эванджелина взяла в углу деревянный стул, поставила его у изголовья кровати Селестины и села, внимательно слушая слабый голос монахини.

– Думаю, вам известно, – начала Селестина, – что я родилась и училась во Франции и приехала в монастырь Сент-Роуз во время Второй мировой войны.

– Да, – быстро ответила Эванджелина. – Я знаю об этом.

– Наверное, вы также знаете…

Селестина помолчала и посмотрела в глаза Эванджелины, словно ища в них осуждение.

– …что я оставила все – свою работу и свою страну – в руках нацистов.

– Мне кажется, война вынудила многих искать убежища в Соединенных Штатах.

– Я не искала убежища, – сказала Селестина, подчеркивая каждое слово. – Во время войны мы переживали тяжелые лишения, но я бы выдержала их, если бы осталась. Возможно, вы этого не знаете, но я приняла постриг не во Франции.

Она закашлялась в носовой платок.

– Я сделала это в Португалии, на пути в Соединенные Штаты. До этого я была членом другого ордена, одного из многих, которые преследуют те же цели, что и наш. Только… у нас был разный подход к их достижению. Я сбежала из этой группы в декабре сорок третьего года.

Селестина уселась повыше и отпила глоток воды.

– Я оставила эту группу, – наконец сказала она. – Но они не отпустили меня так просто. Прежде чем уйти, мне пришлось выполнить последнее задание. Члены этой группы приказали мне отвезти посылку в Америку и передать ее нашему агенту в Нью-Йорке.

– Эбби Рокфеллер, – рискнула предположить Эванджелина.

– Поначалу миссис Рокфеллер была просто богатой дамочкой, которая посещала нью-йоркские встречи. Подобно многим женщинам светского общества, она только наблюдала. Я полагала, что она занимается ангелами подобно тому, как богачи занимаются орхидеями – с большим энтузиазмом, но не обладая знаниями. Честно говоря, я понятия не имею, в чем состоял ее интерес до войны. Когда же началась война, она очень искренне стала помогать нам. Она поддерживала нашу работу. Госпожа Рокфеллер присылала оборудование, транспортные средства и деньги, чтобы помочь нам в Европе. Наши ученые не принимали ничью сторону во время войны – в душе мы были пацифистами, нас финансировали неофициально, как и в самом начале.

Селестина поморгала, словно ей в глаз попала соринка, и продолжила:

– Таким образом, вы можете догадаться, что частные источники финансирования существенно помогли нам выжить. Миссис Рокфеллер приютила членов нашей группы в Нью-Йорке, организовала их выезд из Европы, встретила в порту и дала убежище. При ее поддержке мы смогли предпринять нашу самую большую миссию – экспедицию в глубь земли, в самый центр зла. Подготовка к путешествию длилась много лет, с тысяча девятьсот девятнадцатого, когда был найдет рукописный отчет о предыдущей экспедиции в ущелье. Вторая экспедиция была предпринята в сорок третьем. Было рискованно ехать в горы, поскольку на Балканы падали бомбы, но миссис Рокфеллер подарила нам превосходное снаряжение и обеспечила всем необходимым. Можно сказать, всю войну миссис Рокфеллер оставалась нашим ангелом-хранителем, хотя многие не желали уезжать так далеко.

– Но вы уехали, – негромко проговорила Эванджелина.

– Да, я уехала, – ответила Селестина. – Не буду вдаваться в подробности, скажу только, что я больше не хотела участвовать в миссии. Я знала, что покончила с этим, еще до приезда в Америку.

Селестина закашлялась. Эванджелина помогла ей сесть и подала воды.

– Ночью мы вернулись с гор, – продолжала Селестина, – и тут случилась ужасная трагедия. Серафина, мой наставник, женщина, которая взяла меня на работу, когда мне было пятнадцать лет, и учила меня, оказалась в опасности. Я нежно любила доктора Серафину. Она дала мне возможность учиться и развиваться, а такая удача выпадала немногим девочкам моего возраста. Доктор Серафина считала меня очень одаренной. По традиции члены нашего общества были монахами и учеными, поэтому мои умения – я хорошо училась и знала много древних языков – особенно привлекали их. Доктор Серафина обещала, что меня признают полноправным членом общества и после экспедиции дадут доступ к обширным ресурсам, духовным и научным. Доктор Серафина была мне очень дорога. Но после той ночи моя работа внезапно потеряла всякое значение. Я обвиняю себя в том, что с ней случилось.

Эванджелина видела, что Селестина очень расстроена, но не знала, как ее успокоить.

– Я верю, вы сделали все возможное.

– В те дни происходило много печального. Возможно, вам трудно это себе представить, но в Европе умирали миллионы. Тогда мне казалось, что наша миссия в Родопах важнее всего. Я не понимала всей глобальности того, что творилось в мире. Я заботилась только о своей работе, своих целях, своем личном развитии, о нашем деле. Я надеялась произвести впечатление на членов совета, которые решали судьбу молодых ученых, таких как я. Конечно, я ошибалась, когда была настолько слепа.

– Простите, сестра, – спросила Эванджелина, – но я не могу понять – какая миссия? Какой совет?

Эванджелина заметила, что при этом вопросе Селестина напряглась. Сухими морщинистыми пальцами она стала водить по яркому вязаному одеялу.

– Я скажу вам то же самое, что говорили мне мои преподаватели, – наконец ответила Селестина. – Только они могли познакомить меня с такими же, как я, и показать мне владения Общества ангелологов в Париже. Поскольку мне представили веское, неопровержимое доказательство, которое я могла увидеть и потрогать, вы должны поверить мне на слово. Мои учителя осторожно ввели меня в мир, который я собираюсь показать вам. К сожалению, большего я не могу для вас сделать, дитя мое.

Эванджелина хотела что-то сказать, но взгляд Селестины остановил ее.

– Проще говоря, – сказала Селестина, – мы ведем войну.

Не в силах вымолвить ни слова, Эванджелина во все глаза уставилась на монахиню.

– Это духовная война, которая продолжается всю историю человеческой цивилизации, – пояснила Селестина. – Мы продолжаем то, что началось давным-давно, когда родились исполины. Они жили на земле тогда, и они живут сегодня. Человечество боролось с ними тогда, и мы боремся с ними теперь.

Эванджелина проговорила:

– Это из Бытия.

– Вы верите в точность слов Библии, сестра? – резко спросила Селестина.

– Мои обеты основаны на этом, – сказала Эванджелина.

Она поразилась рвению, с которым Селестина нападала на нее. В ее голосе послышались нотки порицания.

– Некоторые интерпретируют Бытие, главу шестую, метафорически, как иносказание. Это не моя интерпретация и не мой опыт.

– Но мы никогда не говорим об этих существах, об исполинах. Ни разу я не слышала, чтобы сестры Сент-Роуза упоминали о них.

– Исполины, нефилимы – это древние названия детей ангелов. Раннехристианские ученые утверждали, что ангелы нематериальны. Они характеризовали их как светящихся, призрачных, тающих, бестелесных, чистых. Ангелы – это Божьи вестники, их было бесчисленное множество, и они должны были нести Его волю от одной сферы к другой. Люди, созданные менее идеальными – по образу и подобию Божьему, но из глины, – могли лишь с благоговением смотреть на огненных бестелесных ангелов. Это были высшие существа с яркими телами, стремительными движениями и священной целью. Их красота соответствовала роли посредников между Богом и Его творением. А потом некоторые из них, непокорные, скрестились с людьми. Исполины явились их несчастным плодом.

– Скрестились с людьми? – переспросила Эванджелина.

– Женщины рожали детей от ангелов.

Селестина помолчала и посмотрела Эванджелине в глаза, чтобы убедиться, что та поняла ее.

– Технические детали скрещивания долго были объектом глубокого исследования. Веками церковь отрицала возможность подобного воспроизводства. Отрывок из Бытия – это препятствие для тех, кто полагает, что ангелы не имеют физических признаков. Чтобы объяснить это явление, церковь утверждала, что репродуктивный процесс между ангелами и людьми был асексуальным, смешивание духов, в результате которого у женщины появлялся ребенок, – своего рода обратное непорочное зачатие, где потомство становилось порочным, а не святым. Мой преподаватель, доктор Серафина, о которой я уже говорила, полагала, что все это полная ерунда. Она утверждала, что возможность женщин беременеть от ангелов доказывает, что ангелы были физическими существами, способными к половым сношениям. Она полагала, что ангельское тело гораздо ближе к человеческому, чем можно было ожидать. Во время работы мы зафиксировали гениталии ангела. Фотографии раз и навсегда доказывают, что ангелы – как это сказать? – снабжены теми же самыми приспособлениями, что и люди.

– У вас есть фотографии ангела? – спросила Эванджелина, не сумев побороть любопытство.

– Фотографии ангела, убитого в десятом веке, мужчины. Ангелы, которые влюблялись в человеческих женщин, были, судя по всему, мужчинами. Но это не означает, что среди них не было женщин. Считается, что одна треть ангелов-наблюдателей не полюбила людей. Эти послушные существа возвратились в свой небесный дом, где остаются и по сей день. Я подозреваю, что они были ангелами-женщинами, которые не соблазнялись так, как ангелы-мужчины.

Селестина с трудом перевела дух, поудобнее уселась на кровати и продолжила:

– Ангелы, оставшиеся на земле, во многих отношениях были необычны. Мне всегда казалось поразительным, насколько они похожи на людей. Их неповиновение было актом доброй воли – очень человеческое качество, напоминающее о необдуманном выборе Адама и Евы в райском саду. Непокорные ангелы тоже были способны к исключительно человеческому проявлению любви – они любили целиком и полностью, слепо, опрометчиво. Получается, они променяли Небеса на страсть – обмен, который трудно полностью постигнуть, особенно потому, что вы и я оставили надежду на такую любовь.

Селестина улыбнулась Эванджелине, словно сочувствуя жизни без любви, которая предстояла ей.

– Они очаровательны в этом. Их способность страдать за любовь оправдывает их поступки. Но Небеса безжалостно наказали ангелов-наблюдателей. Дети от союзов между ангелами и женщинами оказались чудовищными существами, которые принесли в мир большие беды.

– И вы полагаете, что они до сих пор среди нас, – проговорила Эванджелина.

– Я знаю, что они все еще среди нас, – ответила Селестина. – Но за века они эволюционировали. В наше время эти существа скрываются под новыми разнообразными именами. Им покровительствуют старинные, чрезвычайно богатые семьи и неприкосновенные корпорации. Трудно представить себе, что они живут в нашем мире, но я обещаю: как только вы откроете глаза, вы увидите, что они повсюду.

Селестина изучающе посмотрела на Эванджелину, словно пытаясь понять, насколько хорошо та усвоила все сказанное.

– В Париже я привела бы вам серьезные и неопровержимые доказательства. Вы бы прочли показания свидетелей, возможно, даже увидели бы фотографии, сделанные в экспедиции. Я объяснила бы, какой огромный и замечательный вклад внесли за столетия мудрецы-ангелологи святой Августин, Фома Аквинский, Мильтон, Данте, и тогда наше дело предстало бы перед вами во всем своем величии. Я провела бы вас через мраморные залы в комнату, где хранятся архивные записи. Мы разработали сложнейшие схемы, где каждый ангел помещен точно на свое место. Такие работы упорядочивают мироздание. Разум французов особенно логичен, примером могут служить работы Декарта, в его системах есть что-то чрезвычайно успокаивающее. Интересно, вам тоже так показалось?

Назад к карточке книги "Ангелология"