Текст книги "Ангелология"

Автор книги: Даниэль Труссони

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 32 страниц)

Я родилась в традиционной католической семье и, изучив свои каноны, знала очень немногое о доктринах других религий. Но мне было известно, что мои сокурсники придерживаются разных верований. Габриэлла, например, была иудейкой, а доктор Серафина – возможно, самая опытная и скептически настроенная из всех преподавателей, если не считать ее мужа, – была агностиком, к огорчению многих профессоров. Но сейчас я впервые окончательно поняла, сколько религиозных течений лежит в основе истории и канона нашей дисциплины.

– Наши ангелологи самым тщательным образом изучили еврейские генеалогии, – продолжала доктор Серафина. – Еврейские ученые вели подробнейшие генеалогические записи из-за законов наследования, а также потому, что поняли, как важно проследить историю до самого начала, поэтому на их свидетельства можно ссылаться, их можно проверить. Когда я была в вашем возрасте и только начинала изучать ангелологию, я занялась еврейскими генеалогическими методами. Я рекомендую всем серьезно настроенным студентам изучить их. Они удивительно точны.

Доктор Серафина перелистала страницы книги и открыла красиво написанный документ, обрамленный золотыми листьями.

– Это генеалогическое древо семьи Иисуса, его составил в двенадцатом веке наш ученый. В соответствии с христианской доктриной, Иисус был прямым потомком Адама. Здесь генеалогическое древо Марии, написанное Лукой, – Адам, Ной, Сим, Авраам, Давид.

Палец доктора Серафины скользнул вниз по схеме.

– А это история семьи Иосифа, записанная Матфеем, – Соломон, Иосафат, Зеруббабель и так далее.

– Это довольно распространенные генеалогии, – сказала Габриэлла.

Наверное, она видела сотни подобных схем, а я раньше не сталкивалась с такими текстами.

– Конечно, – пояснила доктор Серафина, – существовало много генеалогий, по которым можно было проследить, как родословные соответствуют пророчествам Ветхого Завета, касающимся Адама, Авраама, Иуды, Иессея и Давида. Но эта немного отличается от других.

Имена связывала обширная разветвленная сеть. Мне показалось обидным, что под каждым именем скрывался человек, который жил и умер, поклонялся и боролся, так и не узнав своей цели в великой исторической цепочке.

Доктор Серафина коснулась страницы, ее ногти заблестели в мягком свете ламп. Сотни имен были написаны цветными чернилами, множество тонких ветвей поднималось вверх, отходя от небольшого ствола.

– После Потопа сын Ноя Сим основал семитскую расу. Иисус, разумеется, происходит от этой линии. Хам основал африканские расы. Иафет, или, как вы узнали из лекции Рафаэля на прошлой неделе, существо, превратившееся в Иафета, стал родоначальником европейской расы, включая нефилимов. Рафаэль в своей лекции не упомянул одну деталь, а я считаю, что ее очень важно понять пытливым студентам. Дело в том, что генетическая дисперсия людей и нефилимов намного сложнее, чем кажется поначалу. Земная жена Иафета родила от него много детей, а те, в свою очередь, произвели множество потомков. Некоторые из этих детей были полностью нефилимами, некоторые – гибридами. Дети Иафета – Иафета-человека, убитого существом-нефилимом, принявшим облик Иафета, – до своей смерти родили много детей, которые были настоящими людьми. Таким образом, потомками Иафета были люди, нефилимы и гибриды. В результате их браков появилось население Европы.

– Это очень сложно, – сказала я, пытаясь отследить различные группы.

– Это и есть причина, для чего нужны генеалогические схемы, – сказала доктор Серафина. – Без них мы бы ни в чем не разобрались.

– Я читала, что многие ученые полагают, будто родословная Иафета смешана с родословной Сима, – сказала Габриэлла.

Она указала на ветвь генеалогии, выделив три имени – Эбер, Натан и Амон.

– Здесь, здесь и здесь.

Я наклонилась, чтобы прочесть имена.

– Почему ты в этом уверена?

– Я считаю, что есть определенные документы, но, честно говоря, они могут быть неверными, – сказала Габриэлла.

– Вот почему это называется теоретической ангелологией, – добавила доктор Серафина.

– Но многие ученые верят в это, – сказала Габриэлла. – Это постоянный и непрерывный элемент ангелологической работы.

– Уверена, что современные ангелологи в это не верят, – сказала я, пытаясь скрыть, как потрясла меня эта информация.

Мои религиозные убеждения были сильны уже тогда, и я не могла поверить в ничем не подкрепленную теорию о происхождении Христа. Схема, которая секунду назад казалась безупречной, теперь выбивала меня из колеи.

– Идея о том, что в Иисусе текла кровь наблюдателей, абсурдна.

– Может быть, – ответила доктор Серафина, – но существует целый раздел ангелологии, который занимается изучением этого предмета. Он называется ангеломорфизмом и занимается исключительно теорией о том, что Иисус Христос был вовсе не человеком, а ангелом. В конце концов, непорочное зачатие произошло после визита архангела Гавриила.

– Кажется, я что-то об этом читала, – сказала Габриэлла. – Гностики тоже верят в ангельское происхождение Иисуса.

– В нашей библиотеке существуют – вернее, существовали – сотни книг об этом, – ответила доктор Серафина. – Лично меня не заботит, кто были предки Иисуса. Меня волнует другое. Вот это, например, мне кажется чрезвычайно интересным, независимо от того, теория это или нет.

Доктор Серафина подвела нас к следующему столу, где, словно дожидаясь нас, лежала открытая книга.

– Это ангелология нефилимов, она начинается с наблюдателей, продолжается историей семьи Ноя и простирается во все правящие семьи Европы. Она называется «Книга поколений».

Я взглянула на длинный список имен. Я понимала, какую власть захватили нефилимы в обществе и какое влияние оказали на человеческую деятельность, но все равно изумилась, обнаружив их в родословных королевских семей Европы – Капетингов, Габсбургов, Стюартов, Каролингов. Это было все равно что читать историю европейских династий.

– Неизвестно, сделано ли это специально, – сказала доктор Серафина, – но существует достаточно доказательств, чтобы убедить большинство из нас, что великосветские семьи Европы заражены кровью нефилимов.

Габриэлла внимательно слушала все, что говорила Серафина, будто запоминала для экзамена или, что гораздо более правдоподобно, пыталась понять, зачем наш преподаватель показывает этот необычный текст.

– Здесь перечислены фамилии почти всех благородных семей, – сказала Габриэлла. – Неужели это все нефилимы?

– Верно, – ответила доктор Серафина. – Нефилимы были королями и королевами Европы, их желания повлияли на жизни миллионов людей. Они держались на смешанных браках, первородстве и грубой военной силе. Их королевства собирали налоги, рабов, имущество, все виды полезных ископаемых и сельскохозяйственные ресурсы, нападая на любую группу, которая приобретала независимость хоть в чем-то. Их влияние в Средние века было настолько велико, что они даже не скрывались. По сообщениям ангелологов тринадцатого века, существовали культы, посвященные падшим ангелам, которые целиком и полностью организовали нефилимы. Многие беды, приписываемые ведьмам – а обвиняемыми почти всегда были женщины, – были частью ритуалов нефилимов. Они поклонялись предкам и праздновали возвращение наблюдателей. Эти семьи существуют до сих пор. На самом деле мы все время держим руку на пульсе. Их семьи у нас под особым наблюдением.

На странице было очень много имен, но ничего неожиданного я не увидела. На Габриэллу же слова Серафины подействовали совершенно иначе. Прочитав имена, она в ужасе отшатнулась. Она впала в панику, как на лекции доктора Рафаэля. Казалось, она близка к истерике.

– Неправда, – почти закричала Габриэлла. – Это не мы за ними наблюдаем, это они следят за нами!

С этими словами она развернулась и выбежала из комнаты. Я смотрела ей вслед, не понимая, откуда такой взрыв эмоций. Она словно сошла с ума. Снова повернувшись к рукописи, я не увидела ничего, кроме страницы с именами. Большинство из них были мне незнакомы, несколько принадлежали знатным древним родам. Ничего особенного. Мы вместе изучали много книг по истории, но ни одна не доводила Габриэллу до такого состояния.

Но доктор Серафина, похоже, точно знала причину странного поведения Габриэллы. На ее лице было написано удовлетворение, будто доктор Серафина не только ожидала, что она отскочит от книги, но планировала это. Видя мое смущение, доктор Серафина закрыла книгу и сунула ее под мышку.

– Что случилось? – спросила я, удивленная этим так же, как и необъяснимым поведением Габриэллы.

– Мне больно об этом говорить, – сказала доктор Серафина, выходя вместе со мной из комнаты, – но кажется, у нашей Габриэллы очень большие проблемы.

Моим первым порывом было обо всем рассказать доктору Серафине. Бремя двойной жизни Габриэллы и гнетущая атмосфера последних дней слишком давили на меня. Но слова застряли у меня в горле. Из темного коридора появилась фигура, похожая на демона в черных одеждах. У меня перехватило дыхание, но я тут же поняла, что это монахиня – член совета, которую я видела в атенеуме несколько месяцев назад. Она преградила нам путь.

– Могу я задержать вас на минутку, доктор Серафина? – спросила она низким голосом, слегка пришепетывая, что я нашла очень неприятным. – У меня есть несколько вопросов по поводу груза в США.

Я успокоилась, увидев, что доктор Серафина невозмутимо отнеслась к присутствию монахини, заговорив с ней обычным властным голосом:

– Какие вопросы могут быть в такой поздний час? Все уже подготовлено.

– Совершенно верно, – ответила монахиня. – Но я желаю удостовериться в том, что картины из галереи отправляются в Соединенные Штаты вместе с иконами.

– Разумеется, – сказала доктор Серафина, входя вслед за монахиней в комнату, где ждали отправки длинные ряды ящиков и коробок. – Их получит наше доверенное лицо в Нью-Йорке.

Оглядев ящики, я заметила, что на многих наклеена маркировка для отправки по морю.

– Груз отправляется завтра, – сказала доктор Серафина. – Нам только надо убедиться, что все здесь и что груз доберется до порта.

Пока монахиня и доктор Серафина обсуждали отправку груза – как, несмотря на все меньшее количество судов, покидающих Францию, обеспечить безопасную эвакуацию наиболее ценных объектов, – я вышла в коридор. Не сказав того, что собиралась, я тихо удалилась.

Я шла по темным каменным коридорам мимо опустевших классов и покинутых лекционных залов, шаги гулким эхом отзывались в тишине, которая царила здесь вот уже несколько месяцев. В атенеуме было то же самое. Библиотекари вечером ушли, выключив свет и заперев двери. Я воспользовалась ключом, который мне дала доктор Серафина в самом начале учебы. Открыв дверь, я оглядела длинную темную комнату и от души порадовалась, что одна. Я часто бывала в пустой библиотеке после полуночи, продолжая работу после того, как остальные расходились по домам. Но сегодня я впервые почувствовала отчаяние.

На стенах висели пустые полки, только кое-где оставались случайные тома. Везде стояли ящики с книгами – их должны вывезти из академии и спрятать по всей Франции. Где именно, я не знала, но понимала, что нужно очень много подвалов, чтобы разместить такое большое собрание. Когда я подошла к ящику, руки у меня задрожали. Книги лежали в беспорядке, и я забеспокоилась, что никогда не смогу найти то, за чем пришла. После нескольких минут поисков, когда паника выросла до невиданных размеров, я наконец нашла ящик с работами и переводами доктора Рафаэля Валко. Такой уж был характер у доктора Рафаэля, что содержимое ящика находилось в полнейшем беспорядке. Я нашла фолиант с подробными картами пещер и ущелий, эскизы, сделанные во время исследовательских экспедиций в горы Европы – Пиренеи в двадцать третьем году, Балканы в двадцать пятом, Урал в тридцатом и Альпы в тридцать шестом, – и страницы с пометками об истории каждой горной цепи. Я внимательно просмотрела тексты с пометками, записи лекций, комментарии и педагогические справочники. Глядя на названия и даты работ доктора Рафаэля, я понимала, что он написал книг даже больше, чем я могла себе представить. Я открыла и закрыла каждый текст, но не нашла того единственного, что надеялась прочитать, – перевода отчета о путешествии Клематиса к пещере непокорных ангелов в атенеуме не было.

Оставив разбросанные книги на столе, я рухнула на стул с жестким сиденьем, пытаясь справиться с разочарованием. Словно бросая вызов моим усилиям, хлынули слезы. Слабо освещенный атенеум поплыл перед глазами. Я устала от конкуренции. Я больше не верила ни в свои способности, ни в то, что по праву занимаю место в академии, ни в будущее. Я хотела, чтобы моя судьба была известна, записана в контракт, подтверждена печатью и подписана, чтобы я могла покорно следовать ей. В первую очередь мне нужна была цель и польза. Сама мысль о том, что я недостойна учиться здесь, что меня могут отослать к родителям в деревню, что я никогда не займу место среди ученых, которыми восхищались, заставила меня похолодеть от страха.

Уронив голову на деревянный стол, я спрятала лицо в ладони, закрыла глаза и застыла в отчаянии, ни о чем не думая.

Не знаю, сколько я так сидела, но вскоре ощутила какое-то движение. Запах духов моей подруги – восточный аромат ванили и лауданума – сказал мне о присутствии Габриэллы. Я подняла взгляд и сквозь слезы увидела пятно алой ткани, такой блестящей, что она казалась инкрустированной рубинами.

– В чем дело? – спросила Габриэлла.

Украшенная драгоценными камнями ткань, как только я вытерла слезы, превратилась в атласное платье такой необыкновенной красоты, что я ничего не могла сказать, а только смотрела на него, раскрыв рот. Мое очевидное изумление лишь рассердило Габриэллу. Она скользнула на стул напротив меня, бросила на стол вышитую бисером сумку. Шею украшало великолепное драгоценное ожерелье, длинные черные вечерние перчатки поднимались до самых локтей, закрывая шрам. Габриэлла, по-видимому, совсем не чувствовала холода – даже в тонком платье без рукавов и прозрачных шелковых чулках ее кожа казалась разгоряченной.

– Скажи, Селестин, – спросила Габриэлла, – что случилось? Ты больна?

– Я в порядке, – ответила я.

Я старалась говорить спокойно. Обычно она не особо обращала на меня внимание, а в последние недели и вовсе мной не интересовалась, поэтому, чтобы перевести разговор, я спросила:

– Куда-то идешь?

– На вечеринку, – ответила она, опустив глаза – явный признак того, что собирается встретиться с любовником.

– Что за вечеринка? – поинтересовалась я.

– Она не имеет ничего общего с учебой, поэтому вряд ли тебя заинтересует, – ответила она, отметая все дальнейшие попытки расспросов. – Скажи лучше, что ты здесь делаешь? Что тебя так огорчило?

– Я искала текст.

– Какой?

– Какой-нибудь текст, который мог бы помочь мне с геологическими таблицами, которые я составила.

Это прозвучало неубедительно.

Габриэлла оглядела книги на столе, увидела, что их все написал доктор Рафаэль Валко, и сразу же поняла, что именно я искала.

– Записки Клематиса не размножены, Селестин.

– Я так и поняла, – ответила я, ругая себя за то, что не убрала книги обратно в ящик.

– Ты должна бы знать, что текстов такого рода в свободном доступе нет.

– Тогда где он? – взволнованно спросила я. – В кабинете доктора Серафины? В хранилище?

– Отчет Клематиса о первой ангелологической экспедиции содержит очень важную информацию, – сказала Габриэлла, улыбаясь от удовольствия при мысли о собственной осведомленности. – Его местоположение держится в тайне, которую позволено знать лишь немногим.

– Тогда как тебе удалось прочесть его? – с завистью воскликнула я.

Осознание того, что Габриэлла имеет доступ к редким текстам, заставило меня потерять всякое самообладание.

– Как получилось, что ты так мало интересуешься нашими исследованиями, но читала Клематиса, а я отдаю всю себя нашему делу и не могу даже издали увидеть его?

Я тут же пожалела о сказанном. Габриэлла встала, взяла со стола бисерную сумочку и неестественно спокойно проговорила:

– Ты думаешь, будто понимаешь то, что видела, но все гораздо сложнее, чем кажется.

– Я думаю, вполне очевидно, что ты связалась со взрослым мужчиной, – ответила я. – Подозреваю, доктор Серафина думает то же самое.

На мгновение мне показалось, что Габриэлла повернется и уйдет, как всегда, когда она чувствовала себя загнанной в угол. Вместо этого она дерзко вскинула голову.

– На твоем месте я бы не стала говорить об этом доктору Серафине или кому-то еще.

Понимая, что сейчас у меня в руках все карты, я спросила:

– Отчего же?

– Если кому-нибудь станет известно о том, что, как ты думаешь, ты узнала, – сказала Габриэлла, – все мы очень сильно пострадаем.

Хотя я не могла до конца постичь суть ее угрозы, тревога и страх в ее голосе остановили меня. Мы оказались в тупике и не знали, как выйти из него.

Наконец Габриэлла нарушила тишину.

– Возможность получить доступ к отчету Клематиса есть, – проговорила она. – Если хочешь его прочесть, надо лишь знать, где искать.

– Я думала, текст не был размножен, – сказала я.

– Так и есть, – ответила Габриэлла. – И я не имею права помогать тебе его искать, тем более что это совершенно не в моих интересах. Но ты тоже могла бы помочь мне.

Я встретила ее взгляд и поняла, что именно она имеет в виду.

– Вот что я предлагаю, – проговорила Габриэлла, когда мы вышли из атенеума в темный коридор. – Я скажу тебе, как найти текст, а ты, в свою очередь, будешь хранить молчание. Ты не скажешь Серафине ни слова обо мне или о твоих предположениях о моих поступках. Ты не скажешь, когда я прихожу домой или ухожу. Сегодня вечером меня не будет несколько часов. Если кто-нибудь придет ко мне, скажи, что не знаешь, где я.

– Ты просишь меня солгать преподавателям?

– Нет, – ответила она. – Я прошу тебя сказать правду. Ты не знаешь, где я буду сегодня вечером.

– Но почему? – спросила я. – Зачем ты это делаешь?

Во взгляде Габриэллы мелькнули усталость и отчаяние, и я поверила, что она будет со мной откровенна и во всем признается. Но надежда вспыхнула на миг и тут же исчезла.

– У меня нет времени, – нетерпеливо заявила она. – Ты согласна или нет?

Мне не надо было ничего говорить. Габриэлла отлично поняла меня. Я сделала бы все, чтобы получить доступ к тексту Клематиса.

Мы пошли по коридору в крыло академии, построенное в Средние века. Габриэлла шла быстро, туфли на платформе выстукивали беспорядочный ритм. Когда она резко остановилась, я натолкнулась на нее и затаила дыхание.

Ее разозлила моя неуклюжесть, но Габриэлла не произнесла ни звука. Она повернулась к двери, одной из сотен дверей одинакового размера и цвета, без номеров или табличек с фамилиями.

– Вот, – сказала она, указывая на свод над дверью, выложенный из известняковых кирпичей. – Ты выше, чем я. Может быть, сумеешь дотянуться до камня в основании.

Вытянув руку как могла, я ощутила пальцами ноздреватый камень. К моему удивлению, при нажатии он скрипнул и отодвинулся в сторону, оставив небольшое открытое пространство. Следуя указаниям Габриэллы, я залезла туда и достала холодный металлический предмет размером с перочинный нож.

– Это ключ, – сказала я, с удивлением держа его перед собой. – Откуда ты знаешь, что он здесь?

– Отсюда ты попадешь в подземное хранилище академии, – сказала Габриэлла, показывая, чтобы я поставила камень на место. – За этой дверью – лестница. Спустившись по ней, найдешь вторую дверь. Ключ отопрет ее. Это вход в личные помещения Валко. Перевод отчета Клематиса хранится там.

Я пыталась вспомнить, слышала ли об этом, но не смогла. По-видимому, именно здесь сокровища были в безопасности, и здесь хранились книги из атенеума. Я хотела потребовать, чтобы она рассказала мне об этом тайном месте. Но Габриэлла подняла руку, предупреждая вопросы.

– Я опаздываю, у меня нет времени для объяснений. Я не могу сама отвести тебя к книге, но уверена, любопытство поможет тебе найти то, что ты ищешь. Иди. И помни: когда закончишь, верни ключ в тайник и никому не говори о сегодняшнем вечере.

С этими словами Габриэлла повернулась и вышла, ее красное атласное платье отражало слабый свет электрических лампочек. Я хотела попросить ее вернуться и проводить меня в подземелье, но она уже ушла, оставив после себя лишь легкий аромат духов.

Следуя инструкциям Габриэллы, я открыла дверь и вгляделась в темноту. На крючке над лестницей висела керосиновая лампа с закопченным стеклом. Я зажгла фитиль и подняла лампу перед собой. Вниз уходила крутая каменная лестница. Камни покрылись мхом, на них ничего не стоило поскользнуться. Сырой воздух и запах земли создавали ощущение, будто я спускаюсь в каменный подвал отцовского дома в деревне, где хранились тысячи бутылок выдержанного вина.

Внизу я нашла железную дверь, зарешеченную, словно вход в тюремную камеру. В стороны от нее отходили кирпичные коридоры, ведущие в непроглядную тьму. Я посветила туда. Где разрушился кирпич, были видны участки светлого нетронутого известняка, на котором стоял город. Ключ легко открыл замок, и единственным препятствием осталось мое желание развернуться и рвануть по лестнице наверх, в знакомый мир.

Очень скоро я наткнулась на ряд комнат. В тусклом свете лампы я разглядела, что первая заполнена ящиками с оружием – люгерами, кольтами сорок пятого калибра и винтовками М-1. Там были коробки с лекарствами, одеяла и одежда – все, что может понадобиться в случае расширения конфликта. В следующей комнате я увидела множество ящиков из тех, что неделю назад упаковывались в атенеуме, только теперь они были заколочены. Открыть их без инструментов было невозможно.

Я шла по темным переходам. С каждым шагом лампа становилась тяжелее. Я начала понимать всю масштабность переезда ангелологов под землю. Я и не представляла, насколько продумано и спланировано наше сопротивление. Здесь было все необходимое для жизни – кровати, самодельные туалеты, водопровод и множество керосинок. Оружие, еда, лекарства – в известняковых ходах и туннелях под Монпарнасом имелось все необходимое. Впервые я поняла, что, если начнутся сражения, многие не будут бежать из города, а перейдут сюда и станут бороться.

Вскоре я попала в другое место – высеченное в мягком известняке, сырое, больше похожее на нору. Здесь я нашла предметы, которые помнила по посещениям кабинета доктора Рафаэля, поэтому сразу же поняла, что это личное помещение Валко. В углу, покрытый тяжелым брезентом, стоял стол со стопками книг. Свет керосиновой лампы озарил пыльную комнату.

Я без особых трудностей отыскала текст, хотя, к моему удивлению, это была не книга, а пачка листов с записями, не больше брошюры по размеру, переплетенная вручную, с одноцветной обложкой. Невесомая, как тонкая ткань, слишком иллюзорная на вид, чтобы содержать что-нибудь важное. Открыв ее, я увидела, что текст написан от руки на прозрачной бумаге с пятнами чернил, каждая буква выцарапана, почти вдавлена. Я погладила пальцем буквы и почувствовала углубления. Стряхнув со страниц пыль, я прочла: «Заметки о первой ангелологической экспедиции, сделанные в 925 году после Рождества Христова преподобным отцом Клематисом из Фракии. Перевод с латыни и примечания доктора Рафаэля Валко».

Под этими словами стояла золотая печать с изображением лиры. Этот символ я раньше никогда не видела, но с того дня начала понимать, что именно он лежит в основе нашей миссии.

Прижав книжицу к груди, я внезапно испугалась, что она развалится прежде, чем я прочту ее. Я поставила лампу на гладкий известняковый пол и уселась рядом. Свет падал мне на руки, и когда я снова открыла брошюру, почерк доктора Рафаэля стал отлично различим. Отчет об экспедиции очаровал меня с самого первого слова.

«Заметки о первой ангелологической экспедиции, сделанные в 925 году после Рождества Христова преподобным отцом Клематисом из Фракии

Перевод с латыни и примечания доктора Рафаэля Валко

I [24]24
  *Поскольку рукопись об экспедиции преподобного Клематиса не была разбита на отдельные части, переводчик составил систему пронумерованных главок. Такое разделение было создано для ясности. Черновики личных записей, обрывки мыслей и размышлений, кратко законспектированные во время путешествия и, вероятно, предназначенные в качестве мнемонической схемы для возможного написания книги о первых поисках местонахождения падших ангелов, не носили никакой системы. Составленные главки призваны выстроить записи по хронологии и предложить вашему вниманию подобие единой рукописи. – Р. В. (Здесь и далее звездочкой отмечены примечания доктора Рафаэля Валко – прим. верстальщика)


[Закрыть]

Благословенны быть слугами Его Божественного взгляда на Земле! Господь, взрастивший семя нашей миссии, да поможет осуществить ее!

II

С мулами, нагруженными провизией, и душами, освещенными ожиданием, мы начали свое путешествие по землям эллинов, дальше по могущественной Мезии во Фракию. Хорошо сохранившиеся дороги и оживленные улицы, построенные римлянами, сообщили нам о прибытии в христианский мир. Все же, несмотря на позолоту цивилизации, здесь остается угроза воровства. Много лет прошло с тех пор, как моя нога в последний раз ступала на гористую родину моего отца и отца его отца. Мой родной язык будет, разумеется, звучать странно, потому что я привык к языку римлян. Мы начинаем подниматься в горы, и я боюсь, что даже моя одежда и церковные печати не смогут защитить нас, как только мы покинем большие поселения. Я молюсь о том, чтобы встретить как можно меньше сельчан на пути по горным тропам. У нас совсем нет оружия, и мы не будем просить о помощи, но будем полагаться на добрую волю незнакомцев.

III

Когда на пути к горе мы остановились передохнуть на обочине, брат Фрэнсис, наиболее яркий ученый, стал говорить о страданиях, которые он испытывает, думая о нашей миссии. Отведя меня в сторонку, он признался, что верит: наша миссия – это происки темных сил, что непокорные ангелы обольстили наши умы. Его беспокойство меня не удивило. Многие братья сомневались в необходимости экспедиции, но рассуждения Фрэнсиса напугали меня. Вместо того чтобы расспросить его, я слушал его опасения, понимая, что его слова были признаком накопившегося утомления от поисков. Открыв свой слух его горестям, я взял их на себя, освещая его омраченный дух. Это ноша и ответственность старшего брата, но моя роль теперь даже более решающая, поскольку мы готовимся к самой трудной для нас части путешествия. Поборов искушение возразить брату Фрэнсису, я молча трудился оставшиеся часы.

Позже, уединившись, я стремился понять беспокойство брата Фрэнсиса, молясь о ниспослании мне указания и мудрости, чтобы я мог помочь ему преодолеть сомнения. Хорошо известно, что ученые во время прошлых экспедиций не нашли никаких следов. Я уверен, что скоро все изменится. Но все же фраза Фрэнсиса „братство мечтателей“ не выходит у меня из головы. Слабая тень сомнения начинает колебать мою непреодолимую веру в нашу миссию. Что, спрашиваю я себя, если наши усилия – только авантюра? Как убедить себя в том, что наша миссия – от Бога? Но семя неверия, растущее в моем мозгу, легко раздавить, если думать о необходимости нашей работы. Борьбу вели многие поколения до нас, и будущие поколения ее продолжат. Мы должны поощрять молодежь, несмотря на недавние потери. Страха следует ожидать. Естественно, что битва при Ронсевале, [25]25
  *Битва в Ронсевальском ущелье произошла во время исследовательской миссии в Пиренеях в 778 г. О самом путешествии известно немногое, за исключением того, что миссия потеряла большинство людей в результате нападения из засады. Свидетели описывали нападавших как гигантов с нечеловеческой силой, превосходным вооружением и удивительной физической красотой. Эти описания идеально соответствуют современным портретам нефилимов. Одно из свидетельств гласит, что к гигантам в огненном облаке спустились крылатые фигуры, то есть их контратаковали архангелы. Данное свидетельство ученые изучали не без азарта, поскольку это не что иное, как третья ангелофония ради битвы. Альтернативная версия отмечена в «Песни о Роланде», она значительно отличается от записей ангелологов.


[Закрыть]которую все изучали, жива в их памяти. И тем не менее вера не позволяет мне сомневаться в том, что за всеми нашими деяниями стоит Бог, воодушевляя тело и дух, пока мы движемся в гору. Я упорно верю, что надежда скоро возродится среди нас. Мы должны верить, что это путешествие, несмотря на недавние ошибки, увенчается успехом. [26]26
  *Поиски преподобными отцами артефактов и реликвий по всей Европе подробно задокументированы в «Священной миссии преподобных отцов» Фредерика Бонне (925–954 гг. н. э.). В книгу включены копии карт, знамения и пророчества, используемые в таких путешествиях.


[Закрыть]

IV

На четвертый вечер путешествия, когда огонь почти догорел, лишь тлели угольки, а путники собрались вместе после ужина, разговор свернул на историю наших врагов. Один из младших братьев спросил, как случилось, что наша земля, от Иберии до Уральских гор, [27]27
  *Названия, употреблявшиеся в X в., заменены современными топонимами везде, где это возможно.


[Закрыть]была покорена темным порождением ангелов и женщин. Как мы, скромные служители Бога, стали нести ответственность за очищение Божьего мира? Брат Фрэнсис, меланхолия которого в последнее время столь занимала мои мысли, громко спросил, как Бог позволил злу наводнить Его владения. Как, спросил он, чистое добро может существовать в присутствии чистого зла? И пока вечерний воздух становился все холоднее, а в небе повисла замерзшая луна, я рассказал собратьям, как семена зла рассеивались в святой почве.

За десятилетия после Потопа сыновья и дочери Иафета обычного человеческого происхождения отделились от сыновей и дочерей ложного Иафета ангельского происхождения, сформировав две ветви из одного дерева – одну чистую, другую отравленную, одну слабую, другую сильную. Они рассеялись вдоль больших северных и южных морских путей, оседая в богатых наносных заливах. Они тучей пронеслись по альпийским горам, как летучие мыши, обосновавшись в самых высоких пределах Европы. Они расселились вдоль скалистых побережий и на обширных плодородных равнинах, спустившись к берегам рек – Дуная, Волги, Рейна, Днестра, Эбро, Сены. Все земли заполонило потомство Иафета. Где они останавливались, вырастали поселения. Несмотря на общее происхождение, между двумя группами царило глубокое недоверие. Жестокие, жадные и сильные нефилимы постепенно поработили своих человеческих братьев. Гиганты объявили Европу своим владением по праву происхождения.

Первые поколения порочных наследников Иафета жили в полном здравии и благополучии, управляя каждой рекой, горой и равниной континента и обладая властью над своими более слабыми братьями. Однако за десятки лет в их расе появился дефект, столь же заметный, как трещина на блестящей поверхности зеркала. Один младенец родился более слабым, чем другие, – крохотный, хнычущий, он не мог набрать в легкие достаточно воздуха, чтобы закричать. Пока ребенок рос, стало заметно, что он меньше остальных, он медленнее развивался, у него появились болезни, неизвестные их расе. Этот ребенок был человеком, который родился похожим на своих прапрабабушек, дочерей человеческих. [28]28
  *Недавно восстановленные и систематизированные работы Грегора Менделя, монаха-августинца, члена совета ученых-ангелологов Вены с 1857 по 1866 г., пролили свет на тысячелетнюю тайну истории нефилимов и прироста населения в Европе. Мы видим, что, согласно теории наследственности Менделя, основанной на хромосомах, рецессивные черты дочерей человеческих существовали в нефилимской линии Иафета и ждали момента, чтобы проявиться в будущих поколениях. Хотя современные исследователи считают хромосомные реперкуссии при скрещивании людей и нефилимов очевидным результатом такого размножения, появление среди нефилимов человеческих существ стало, разумеется, огромным ударом для популяции, и считалось, что это божественное вмешательство. Еще раньше преподобный отец Клематис писал, что человеческих детей внедрил в нефилимскую линию Иафета сам Бог. Разумеется, у нефилимов была совершенно другая интерпретация такого генетического бедствия.


[Закрыть]В нем не было ничего от наблюдателей – ни красоты, ни силы, ни ангельского облика. Когда ребенок достиг зрелости, его насмерть забили камнями.

Во многих поколениях аномалия не повторялась. Затем Бог пожелал населить земли Иафета своими детьми. Он послал к нефилимам множество людей, вдохнув в непаханую землю Святой Дух. Поначалу они часто умирали в младенчестве. Со временем о слабых научились заботиться, их кормили грудью до трех лет, прежде чем позволить присоединиться к другим, более сильным детям. [29]29
  *Существуют различные документы, удостоверяющие исключительную физическую силу потомства нефилимов и генетическую неизбежность рождения человеческих детей у потомков наблюдателей и женщин, в особенности обзор доктора Г. Д. Холланда о демографии нефилимов «Тело человека и ангела. Медицинский справочник» (Галлимар, 1926).


[Закрыть]Если они доживали до зрелости, то ростом были на четыре головы ниже родителей. Они начинали стареть и угасать на третьем десятке и умирали до наступления восьмого. Человеческие женщины гибли при родах. Болезни требовали развития медицины, но даже после лечения люди проживали лишь часть срока, обычного для их братьев-нефилимов. Нетронутые земли нефилимов были испорчены. [30]30
  *Среди определенных племен нефилимов популярной стала практика принесения в жертву человеческих детей. Считается, что это как средство контроля за ростом человеческого населения, которое представляло угрозу обществу нефилимов, так и обращение к Богу, чтобы Он простил грехи наблюдателям, все еще заключенным в подземную темницу.


[Закрыть]

В течение долгого времени человеческие дети женились друг на друге, и род людской рос рядом с нефилимами. Несмотря на физическую неполноценность, дети Иафета-человека упорно продолжали заниматься своим делом под управлением братьев-нефилимов. Случайно происходили смешанные браки, привнося в расу дальнейшую гибридизацию, но этим союзам препятствовали. Если у нефилимов рождался человеческий ребенок, его отправляли за городскую стену, где он умирал среди людей. Если у людей рождался ребенок-нефилим, его забирали от родителей и ассимилировали в расу господ. [31]31
  *Это не первое появление термина «раса господ» в обсуждении нефилимов. Существуют многочисленные примеры, когда нефилимов обозначают как относящихся к «расе господ» или «высшей расе». Это обозначение широко известно и часто цитируется. По иронии судьбы понятия «высшая раса», «супермен», которые ангелологи употребляли в мифологии нефилимов, были присвоены и переделаны современными учеными, такими как граф Артюр де Гобино, Фридрих Ницше и Артур Шопенгауэр, в качестве компонента человеческой философской мысли. Это, в свою очередь, использовалось в кругах нефилимов, чтобы поддержать теорию «господствующей расы», – таким образом понятие обрело популярность в современной Европе.


[Закрыть]