Текст книги "Ангелология"
Автор книги: Даниэль Труссони
Жанр:
Детективная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 32 страниц)
Розовая комната, монастырь Сент-Роуз, Милтон,
штат Нью-Йорк
Эванджелина ввезла инвалидную коляску Селестины в Розовую комнату и остановила ее у длинного деревянного стола для переговоров. За ним сидели девять старших сестер с седыми волосами, выбивающимися из-под накидок, и спинами, сгорбленными от возраста. Среди них обнаружилась и мать Перпетуя, серьезная полная женщина в таком же современном одеянии, как и Эванджелина. Они с интересом смотрели на Эванджелину и Селестину: несомненно, сестра Филомена сообщила им о событиях прошедших дней. Как только Эванджелина заняла место, Филомена встала и с большим воодушевлением заговорила. Опасения Эванджелины возросли, когда она увидела, что Филомена положила перед сестрами письмо Габриэллы.
– Информация, лежащая передо мной, – сказала Филомена и вытянула руку, приглашая сестер взглянуть на письмо, – поможет нам одержать победу, которой мы так долго ждали. Если лира спрятана у нас, надо быстро ее найти. Тогда у нас будет все, что нужно, чтобы продвигаться.
– Пожалуйста, поясните, сестра Филомена, – сказала мать Перпетуя, с сомнением глядя на Филомену, – в какую именно сторону продвигаться?
– Я не верю, – ответила Филомена, – что Эбигейл Рокфеллер умерла, не оставив точных сведений о местонахождении лиры. Пришло время узнать правду. Мы должны знать все. Что вы скрывали от нас, Селестина?
Эванджелина тревожно глянула на Селестину. За последние сутки ее состояние значительно ухудшилось. Лицо покрылось восковой бледностью, руки сводило судорогой, и она так сильно сгорбилась, что едва не выпадала из коляски. Эванджелине не хотелось привозить Селестину сюда, но, узнав правду обо всем, что произошло – о посещении Верлена и письмах Габриэллы, – Селестина настояла на своем.
– Мне известно о лире столько же, сколько и вам, Филомена, – слабым голосом заговорила Селестина. – Много лет я, как и вы, ломаю голову над тем, где она может находиться. Хотя, в отличие от вас, я научилась умерять свое желание отомстить.
– В своем желании найти лиру я руководствуюсь не местью, – возразила Филомена. – Но сейчас настало время. Если мы не найдем ее, это сделают нефилимы.
– Пока они ее не нашли, – заговорила мать Перпетуя. – Думаю, еще сколько-то они пробудут в неведении.
– Ну хватит. Вам пятьдесят лет, Перпетуя, вы слишком молоды, чтобы понять, почему мне не нравится бездействие, – заявила Филомена. – Вы не видели, какие разрушения приносят эти существа. Вы не видели, как горит ваш любимый дом. Вы не теряли сестер. Вы не боялись каждый день, что они могут вернуться.
Селестина и Перпетуя посмотрели друг на друга со смесью беспокойства и усталости, словно уже много раз слышали подобное от Филомены.
– Мы понимаем – то, что вы пережили во время нападения сорок четвертого года, подогревает ваше стремление бороться, – сказала мать Перпетуя. – Вы видели сестер, беспощадно уничтоженных нефилимами. Трудно одобрить бездействие, помня о подобном ужасе. Но мы когда-то проголосовали за поддержание мира. Пацифизм. Нейтралитет. Секретность. Вот принципы нашего существования в Сент-Роузе.
– Пока местонахождение лиры неизвестно, нефилимы ничего не найдут, – добавила Селестина.
– А мы найдем, – ответила Филомена. – Мы вплотную приблизились к разгадке.
Сестра Селестина подняла руку и заговорила так тихо, что сестра Бонифация, сидящая напротив, прибавила громкости в слуховом аппарате. Селестина ухватилась за поручни инвалидной коляски, костяшки пальцев побелели от усилия. Она едва удерживалась, чтобы не упасть.
– Все верно: сейчас время конфликта. Но я не могу согласиться с Филоменой. Я считаю нашу позицию мирного сопротивления священной. Не нужно бояться поворота событий. Вселенная позволяет нефилимам подниматься и падать. Наш долг – сопротивляться, и мы должны быть готовы к этому. Но самое важное – нельзя превращаться в низменных предателей, подобно нашим врагам. Мы должны достойно хранить наше наследие. Сестры, давайте не забывать идеалы наших основателей. Оставаясь верными традициям, со временем мы победим.
– Время – это как раз то, чего у нас нет! – отчаянно выпалила Филомена, ее лицо исказила злая гримаса. – Скоро они будут здесь, как и много лет назад. Разве вы не помните омерзительную, убийственную кровожадность этих существ? Не помните о печальной судьбе матери Инносенты? Нас уничтожат, если мы не будем действовать.
– Наша миссия слишком важна, чтобы допускать опрометчивые действия, – сказала Селестина.
Ее лицо вспыхнуло, и Эванджелина смогла представить себе серьезную молодую женщину, прибывшую в монастырь Сент-Роуз пятьдесят пять лет назад. Но яростный спор утомил Селестину. Поднеся дрожащую руку ко рту, она закашлялась. Казалось, она рассматривает свою немощность с беспристрастным вниманием, отмечая, что ее разум ясен, даже когда тело одряхлело.
– Ваше здоровье не дает вам думать ясно, – сказала Филомена. – Вы сейчас не в том состоянии, чтобы принимать важные решения.
– Инносента считала точно так же, – проговорила мать Перпетуя. – Многие из нас помнят ее преданность идее мирного сопротивления.
– И посмотрите, чем для нее обернулось мирное сопротивление, – возразила Филомена. – Ее безжалостно убили.
Она обратилась к Селестине:
– Вы не имеете права скрывать, где находится лира, Селестина.
– Вы не знаете самого главного о лире и об опасностях, которые ее сопровождают, – проговорила Селестина так тихо, что Эванджелина едва расслышала.
Селестина положила ладонь на руку Эванджелины и шепнула:
– Нет смысла спорить дальше. Мне надо кое-что вам показать.
Эванджелина вывезла коляску Селестины из Розовой комнаты в коридор и покатила к хлипкому лифту. В кабине Эванджелина зафиксировала колеса. Двери закрылись с негромким металлическим лязгом. Когда она потянулась, чтобы нажать кнопку четвертого этажа, Селестина остановила ее. Протянув трясущуюся руку, она нажала кнопку, на которой не было никакого обозначения. Лифт рывками стал опускаться. Он остановился где-то внизу, и двери, визжа, открылись.
Эванджелина ухватилась за поручни коляски и выволокла ее в темноту. Селестина щелкнула выключателем, ряд тусклых лампочек осветил пространство. Когда глаза привыкли к свету, Эванджелина поняла, что они в монастырском подвале. Она услышала доносящийся сверху шум посудомоечных машин и плеск сточных вод в трубах, значит, они находятся прямо под столовой. По указанию Селестины Эванджелина повезла инвалидную коляску через подвал, пока они не оказались в самом его конце. Там сестра Селестина оглянулась, чтобы убедиться, что они одни, и указала на обычную деревянную дверь. Она была незаметной, непримечательной, Эванджелина подумала, что за ней – кладовая, где хранятся метлы.
Селестина достала из кармана ключ и дала его Эванджелине. Девушка вставила его в замок. Несколько безуспешных попыток – и дверь наконец поддалась.
Эванджелина потянула за шнур возле дверного проема, лампочка осветила узкий кирпичный проход, резко уходящий вниз. Удерживая коляску Селестины, чтобы она не сорвалась, Эванджелина осторожно пошла вперед. Свет становился все слабее. Наконец они оказались в каком-то помещении. Воняло плесенью. Эванджелина потянула за второй шнур – она бы не заметила его, если бы он не скользнул по щеке. Шнур был тонкий, как паутинка. Старинная лампа вспыхнула с шипением, словно готова была в любой момент лопнуть. На стенах росла плесень, на полу валялись стулья. Вдоль стен лежали куски разбитого витражного стекла и несколько плит молочного мрамора, точно такого же, из какого был сделан церковный алтарь, – остатки после строительства церкви Девы Марии Ангельской. Посреди комнаты высился ржавый бойлер, покрытый паутиной и пылью, давным-давно заброшенный, ненужный, как змее старая кожа. Здесь не убирали много десятков лет, если вообще когда-то убирали.
За бойлером пряталась еще одна дверь, такая же непримечательная, как и первая. Эванджелина подвезла к ней коляску Селестины, вынула из кармана собственные ключи и попыталась открыть дверь общим ключом. Удивительно, но та открылась. Эванджелина разглядела контуры большой, заполненной мебелью комнаты. Щелкнув настенным выключателем, она поняла, что не ошиблась. Длинное и узкое помещение было размером почти с церковный неф, низкий потолок поддерживали темные деревянные балки. Разноцветные восточные ковры – малиновый, изумрудный и ярко-синий – устилали пол, на стенах висели многочисленные гобелены с изображениями ангелов. Ткани с золотым шитьем показались Эванджелине довольно старыми, может, даже средневековыми. А еще в комнате имелся большой стол, заваленный рукописями.
– Потайная библиотека, – прошептала Эванджелина, не в силах совладать с собой.
– Да, – подтвердила Селестина. – Читальный зал ангелологов. В девятнадцатом веке нас часто посещали ученые и высокопоставленные гости и проводили здесь много времени. Инносента использовала его для общих собраний. Его покинули много лет назад. А еще это наиболее безопасное место в монастыре Сент-Роуз.
– Кто-нибудь знает о его существовании?
– Очень немногие. Когда в сорок четвертом году начался пожар, почти все сестры собрались во внутреннем дворе. Но мать Инносента направилась в церковь, чтобы выманить нефилимов из монастыря. Перед этим она велела мне прийти сюда и спрятать ее бумаги в сейф. Я плохо знала монастырь, а у Инносенты не было времени на точные указания, но в конечном счете я нашла эту комнату. Я спрятала в сейф то, что она дала мне, и поспешила во двор. К моему огромному горю, когда я вернулась, все было охвачено пламенем. Нефилимы появились и исчезли. Инносента была мертва.
Селестина коснулась руки Эванджелины.
– Идемте, – сказала она. – У меня есть для вас еще кое-что.
Она указала на великолепный гобелен «Благовещение», на котором архангел Гавриил, сложив за спиной крылья и наклонив голову, передавал Деве весть о пришествии Христа.
– Действительно, добрый вестник, – проговорила Селестина. – Конечно, святость вести зависит от получателя. Вы, дорогая, достойны. Снимите ткань со стены.
Эванджелина последовала указанию Селестины и сняла гобелен. Перед ней оказался квадратный медный сейф, вмурованный в бетон.
– Три-три-три-девять, – сказала Селестина, кивая на комбинационный замок с шифром. – Прекрасное число – количество небесных сфер плюс все типы ангелов небесного хора.
Эванджелина повернула диск направо, потом налево, потом снова направо. Металлические диски аккуратно проворачивались. Наконец сейф щелкнул, и дверца отошла. Внутри лежал кожаный футляр. Эванджелина взяла его дрожащими пальцами и отнесла на стол. Затем подкатила к столу Селестину.
– Я привезла этот футляр в Америку из Парижа.
Селестина вздохнула, словно этот миг явился итогом всей ее жизни.
– Он находился здесь с сорок четвертого года, в целости и сохранности.
Эванджелина погладила прохладную кожу. Латунные застежки сияли, как новенькие пенни.
Сестра Селестина закрыла глаза и взялась за подлокотники коляски.
Эванджелина помнила, как сильно больна Селестина. Путешествие в монастырский подвал, должно быть, чрезвычайно утомило ее.
– Вы устали, – сказала Эванджелина. – Думаю, вам пора вернуться к себе комнату.
– Тише, дитя, – ответила Селестина и приподняла ладонь, чтобы прервать ее. – Я должна отдать вам еще кое-что.
Селестина сунула руку в карман платья, достала листок бумаги и вложила его в ладонь Эванджелины.
– Запомните этот адрес, – сказала она. – Там живет ваша бабушка, глава Ангелологического общества. Она будет рада вам и поможет продолжить с того самого места, где я остановилась.
– Я видела этот адрес сегодня утром в миссионерском отделе, среди моих документов, – ответила Эванджелина. – Тот же самый адрес стоит на письмах Габриэллы.
– Тот же самый, – подтвердила Селестина. – Настало ваше время. Скоро вы поймете свою цель, а пока вам надо увезти футляр из обители. Персиваль Григори не единственный, кто жаждет заполучить письма Эбигейл Рокфеллер.
– Письма миссис Рокфеллер? – прошептала Эванджелина. – Разве в футляре не лира?
– Эти письма приведут вас к лире, – объяснила Селестина. – Наша дорогая Филомена искала их больше полувека. Здесь теперь небезопасно. Вам надо сейчас же увезти их.
– Если я уеду, позволено ли мне будет вернуться?
– Вернувшись, вы поставите под угрозу безопасность остальных. Ангелология – это навсегда. Единожды начав, ее невозможно оставить. И вы, Эванджелина, уже начали.
– Но ведь вы перестали заниматься ангелологией, – возразила Эванджелина.
– И посмотрите, чем это кончилось, – ответила Селестина, перебирая четки, висящие у нее на шее. – Можно сказать, что мой побег в Сент-Роуз частично послужил причиной опасности, в которой теперь находится ваш юный гость.
Селестина помолчала, словно ожидая, пока слова дойдут до сознания девушки.
– Не пугайтесь, – сказала она, взяв Эванджелину за руку. – Всему свое время. Вы оставите эту жизнь, но получите другую. Вы продолжите давнюю традицию. Кристина де Пизан, святая Клара из Ассизи, сэр Исаак Ньютон и даже святой Фома Аквинский не чурались нашей работы. Ангелология – благородное, может быть, самое высокое призвание. Эту науку выбрать нелегко. Нужно быть храбрым.
Пока они беседовали, Селестина переменилась – казалось, болезнь отступила, в светло-карих глазах светилась гордость. Голос обрел силу и уверенность.
– Габриэлла будет очень гордиться вами, – продолжала Селестина. – Но я буду гордиться еще больше. С первой минуты вашего прибытия я знала, что вы станете выдающимся ангелологом. Когда мы с вашей бабушкой были студентками в Париже, мы могли точно угадать, кто из наших сокурсников преуспеет, а кто нет. Это похоже на шестое чувство – способность обнаружить новый талант.
– В таком случае надеюсь, что не разочарую вас, сестра.
– Просто удивительно, как вы похожи. Глаза, губы, походка, осанка. Похожи до невозможности, как близнецы. Я буду молиться, чтобы ангелология увлекла вас так же, как Габриэллу.
Эванджелине ужасно хотелось узнать, что произошло между Селестиной и Габриэллой, но Селестина опередила.
– Скажите мне напоследок – кто ваш дед?
Голос ее дрогнул.
– Вы действительно внучка доктора Рафаэля Валко?
– Не знаю, – ответила Эванджелина. – Отец никогда не говорил об этом.
На лицо Селестины набежала тень, но очень быстро рассеялась, сменившись беспокойством.
– Вам пора идти, – сказала она. – Будет непросто выбраться отсюда.
Эванджелина снова хотела встать позади инвалидной коляски, но, к ее удивлению, Селестина притянула ее к себе и обняла, потом шепнула на ухо:
– Скажите бабушке, что я прощаю ее. Скажите, я понимаю – тогда не было выбора. Мы делали все необходимое, чтобы выжить. Скажите, она не виновата в том, что случилось с доктором Серафиной, и, пожалуйста, скажите, что все прощено.
Эванджелина тоже обняла Селестину, чувствуя, какой худой и слабой была старуха под просторной одеждой.
Подхватив тяжелый футляр, Эванджелина повесила кожаный ремень через плечо и повезла Селестину обратно к лифту по длинным коридорам. Как только они оказались на четвертом этаже, ее движения стали быстрыми и осторожными. Она чувствовала, что Сент-Роуз отодвигается от нее в неведомые дали. Никогда больше она не проснется в четыре сорок пять утра и не поспешит по темным коридорам на молитву. Эванджелина не могла себе представить, что полюбит другое место так, как любила монастырь, и все же внезапно ей показалось неизбежным то, что она его покидает.
Монастырь Сент-Роуз, Милтон, штат Нью-Йорк
Оттерли припарковала «ягуар» в перелеске позади монастыря, спрятав машину среди сосен и елей. Заглушив двигатель, она вышла на заснеженную землю. Ключи зажигания остались в замке. Персиваль не мог участвовать ни в каких событиях, требующих физических усилий, поэтому ему лучше оставаться подальше. Не сказав ему ни слова, Оттерли закрыла дверцу машины и быстро пошла по обледеневшей тропинке к монастырю.
Персиваль знал о Габриэлле достаточно, чтобы понимать – захватить ее не так-то просто. По его настоянию Оттерли позвонила гибборимам, чтобы узнать, где они сейчас. Они были в нескольких милях южнее, на проселочных дорогах к северу от моста Таппан Зи. Он сомневался, что они сумеют поймать Габриэллу, и был готов вмешаться, если гибборимы потерпят неудачу. Габриэлу надо остановить прежде, чем она доберется до монастыря.
Персиваль вытянул ноги, насколько позволяло пространство автомобиля, и уставился в заляпанное грязью ветровое стекло. Сквозь ветви деревьев виднелся монастырь – внушительное строение из кирпича и камня. Если они правильно рассчитали время, то гибборимы, которых послала Снейя – а она обещала не менее сотни, – должны быть уже на месте, ожидая сигнала Оттерли к нападению. Вытащив из кармана телефон, Персиваль набрал мать, но услышал только долгие гудки. Он пытался дозвониться ей каждый час все утро, но безуспешно. Он оставил сообщение анаким, когда та подошла к телефону, но она, очевидно, забыла передать его Снейе.
Персиваль открыл дверцу машины и окунулся в морозный утренний воздух, остро ощущая собственное бессилие. Он сам должен был организовать всю операцию. Это он должен был повести гибборимов на монастырь. А вместо этого командование приняла младшая сестра, а его оставили, чтобы дозвониться до равнодушной матери, которая сейчас, вероятнее всего, нежилась в джакузи, совершенно не думая о его положении.
Он направился к обочине шоссе, надеясь заметить там Габриэллу. Когда он снова позвонил матери, на удивление трубку подняли после первого же гудка.
– Да, – произнес хрипловатый властный голос.
– Мы здесь, мама, – сказал Персиваль.
Он услышал музыку и голоса и сразу же понял, что у матери опять гости.
– А гибборимы? – спросила Снейя. – Они готовы?
– Их пошла инструктировать Оттерли.
– Одна? – недовольно спросила Снейя. – Разве твоя сестра может руководить ими в одиночку? Их почти сотня.
Персивалю показалось, что мать ударила его. Ведь она знала, что болезнь мешает ему сражаться. Уступить Оттерли было оскорбительно, для этого потребовалось все его хладнокровие. Ему казалось, что Снейя будет в восторге.
– Ничего страшного, – сказал он, пытаясь оставаться спокойным. – Оттерли прекрасно справится. Я наблюдаю за входом в монастырь, чтобы убедиться, что нам ничего не помешает.
– Знаешь, – ответила Снейя, – сможет она или нет, не так важно.
– У тебя есть сомнения?
– Дорогой, у меня нет сомнений, – ответила Снейя. – Дело в том, что наша Оттерли, несмотря на все ее бахвальство, находится в чрезвычайно затруднительном положении.
– Я действительно не знаю, о чем ты, – сказал Персиваль.
Вдали над монастырем появилась струйка дыма – знак того, что нападение началось. Сестра, по-видимому, прекрасно обходилась и без него.
– Когда ты в последний раз видел ее крылья? – спросила Снейя.
– Не помню, – ответил Персиваль. – Очень давно.
– Я скажу тебе, когда ты в последний раз их видел, – проговорила Снейя. – В тысяча восемьсот сорок восьмом году, на ее первом балу в Париже.
Персиваль отчетливо припомнил тот день. Крылья Оттерли появились совсем недавно, и, подобно всем юным нефилимам, она демонстрировала их с большой гордостью. Они были разноцветными, как крылья Снейи, но очень маленькими. Ожидалось, что со временем они вырастут до настоящих размеров.
Снейя продолжала:
– Если ты спросишь, почему прошло так много времени с тех пор, как Оттерли показывала свои крылья, я отвечу – потому что они так и не развились. Они крошечные и бесполезные, крылья ребенка. Она не умеет летать и, конечно, не может их никому показать. Можешь себе представить, как смешно выглядела бы Оттерли, решив развернуть свои придатки?
– Я ничего не знал, – ошеломленно проговорил Персиваль.
Несмотря на негодование по отношению к сестре, ему очень хотелось защитить ее.
– Меня это не удивляет, – ответила Снейя. – Ты вообще многого не замечаешь, ты погружен в собственные удовольствия и страдания. Твоя сестра более ста лет скрывала от нас свои проблемы. Но правда в том, что она не похожа ни на тебя, ни на меня. В свое время твои крылья были великолепны. Мои крылья до сих пор прекрасны. Оттерли – низкая порода.
– Ты думаешь, что она неспособна справиться с гибборимами. – Персиваль наконец понял, почему мать рассказала ему тайну Оттерли. – Ты считаешь, что она потеряет управление атакой.
– Если бы ты мог исполнить свою законную роль, сынок, – сказала Снейя.
В голосе ее слышалось разочарование, как будто она уже привыкла к мысли о никчемности Персиваля.
– Если бы ты только мог возглавить наше дело, возможно, мы…
Не в силах слушать дальше, Персиваль отключился. Он глядел на длинную асфальтовую ленту шоссе, петляющую между деревьями и исчезающую за поворотом. Он ничего не мог сделать, чтобы помочь Оттерли. Ему никогда не удастся восстановить славу своей семьи.
