Текст книги "Ангелология"

Автор книги: Даниэль Труссони

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 32 страниц)

Верхний Уэст-Сайд, Нью-Йорк

Эванджелина свернула на Западную Семьдесят девятую улицу, медленно двигаясь позади городского автобуса. Остановившись на красный свет, она мельком взглянула на Бродвей, на полуденный городской пейзаж, и в ее душе поднялась радостная волна узнавания. Она провела тут много уик-эндов с отцом. Они бродили по улицам, обедали в какой-нибудь тесной закусочной, благо их здесь хватало. Беспорядочные толпы спешащих людей, слякоть, множество зданий, постоянное движение – Нью-Йорк остался ее старым знакомым, несмотря на годы, которые она провела вдали от него.

Габриэлла жила в нескольких кварталах отсюда. Хотя Эванджелина с самого детства не бывала в доме бабушки, она хорошо его помнила – фасад из гладкого песчаника, изящную металлическую ограду, вид на парк. Она нередко вызывала в памяти эту картину. Но теперь она думала о Сент-Роузе. Она пыталась изо всех сил, но не могла забыть, как сестры смотрели на нее, когда она выходила из церкви. Словно она виновата в нападении, словно самая юная обитательница монастыря натравила на них гибборимов. Уходя, Эванджелина не отрывала взгляда от дорожки. Только так она смогла добраться до гаража, ни разу не оглянувшись.

В конце концов Эванджелина не выдержала, посмотрела в зеркало заднего обзора и увидела покрытый сажей снег и мрачных сестер, собравшихся на берегу реки. Разоренный монастырь был похож на разрушенный замок, лужайку покрывал пепел. Эванджелина тоже изменилась. В мгновение ока она перестала быть монахиней, сестрой-францисканкой от Непрестанной Адорации, и превратилась в Эванджелину Анджелину Каччаторе, ангелолога. Они въехали на шоссе, по обе стороны дороги выстроились сотни берез, похожие на мраморные столбы, и Эванджелине показалось, что она разглядела тень огненного ангела, который подал ей знак двигаться вперед.

По дороге в Нью-Йорк Верлен сидел впереди, а Габриэлла разместилась сзади. Она извлекла содержимое кожаного футляра и стала его рассматривать. Наверное, Эванджелина не так легко переносила отсутствие в Сент-Роузе подходящих собеседников, и пока они ехали, девушка откровенно говорила с Верленом о своей жизни, о монастыре и даже, к ее удивлению, о родителях. Она рассказала ему о детстве, проведенном в Бруклине, как ей запомнились прогулки с отцом по Бруклинскому мосту. Она рассказала, что знаменитый проход вдоль всего моста был единственным местом, где она чувствовала беззаботное чистое счастье, и что это до сих пор самое ее любимое место на свете. Верлен продолжал расспросы, и она отвечала с такой готовностью и открытостью, будто знала его всю жизнь. Уже много лет она не говорила ни с кем, подобным Верлену – красивым, умным. Много лет она не чувствовала ничего по отношению к мужчинам. Ее прежние мысли о мужчинах внезапно показались ей детскими и поверхностными. Безусловно, он понимал: ее поведение забавно и наивно.

Когда Эванджелина нашла стоянку, Габриэлла повела их с Верленом к дому из песчаника. На улице почему-то никого не было. По тротуару мела поземка; припаркованные автомобили покрылись тонким слоем льда. Но в окнах дома горел свет. Эванджелина заметила за стеклом движение, как будто их прибытия ждали. Она представила себе листы «Таймс», разбросанные на толстых восточных коврах, чайные чашки, расставленные по краям стола, огонь, разожженный в камине, – так бывало в детстве по воскресеньям, когда ее брала к себе Габриэлла. Воспоминания ребенка, ностальгия, романтика. Что ждет ее теперь?

Как только Габриэлла отперла замок, кто-то повернул большую медную ручку и распахнул дверь. Их встретил похожий на медведя темноволосый человек с двухдневной щетиной, одетый в толстовку с капюшоном. Эванджелина никогда его не видела. Но Габриэлла, наверное, хорошо его знала.

– Бруно.

Она тепло обняла его, хотя такое совсем не в ее характере.

Мужчине на вид было лет пятьдесят. Эванджелине подумалось, что, несмотря на разницу в возрасте, Габриэлла могла бы выйти за него замуж. Габриэлла выпустила Бруно из объятий.

– Благодарение Богу, ты здесь.

– Разумеется, я здесь, – сказал он и тоже отступил назад, чтобы лучше рассмотреть ее. – Члены совета ожидали тебя.

Бруно улыбнулся Эванджелине и Верлену и пригласил в прихожую. Эванджелина узнала запах дома Габриэллы – книг и старинной мебели – и ощутила, как с каждым шагом рассеивается ее беспокойство. Битком набитые книжные шкафы, картины в рамах – портреты знаменитых ангелологов, – аура серьезности, которая заволакивала комнаты, как туманом, – все в доме из песчаника было точно таким, как помнила Эванджелина.

Снимая пальто, она увидела свое отражение в зеркале – и не узнала себя. Темные круги вокруг глаз, вся в копоти. Никогда еще она не казалась себе такой серой, заурядной и неуместной здесь, в доме бабушки. Верлен подошел к ней сзади и положил руку на плечо. Еще вчера подобный жест наполнил бы ее душу ужасом и смятением. Теперь она пожалела, когда он убрал руку.

В свете всего произошедшего непростительно, что ее мысли заняты им. Верлен стоял в нескольких дюймах. Она встретилась с ним в зеркале глазами, и ей захотелось, чтобы он оказался еще ближе. Чтобы лучше понять его чувства. Чтобы он сказал ей что-нибудь такое… что ему тоже приятно ловить ее взгляд.

Эванджелина снова вгляделась в отражение. Как же она смешна – растрепанная, грязная. Верлен, в строгой черной одежде и ботинках на каучуковой подошве, должен считать ее нелепой. Монастырские манеры накрепко впечатались в ее сознание.

– Интересно, как вы оказались здесь, – сказала она, пытаясь догадаться, о чем он думает. – Вы случайно попали в эту заваруху.

– Безусловно, – сказал он, покраснев, – это удивительное Рождество. Но если бы Габриэлла не нашла меня и я бы не впутался во все это, я бы не встретил вас.

– Может, это было бы к лучшему.

– Ваша бабушка немного рассказала мне о вас. Я знаю, что не все так просто. Я знаю, что вас отправили в Сент-Роуз из предосторожности.

– Я была согласна и на большее, – ответила Эванджелина.

– Вы вернетесь туда? – спросил Верлен так, словно ее ответ много значил для него.

Эванджелина прикусила губу. Понимает ли он, какой это сложный вопрос?

– Нет, – наконец проговорила она. – Никогда.

Верлен придвинулся ближе и взял Эванджелину за руку.

Бабушка, предстоящая работа – все померкло. Он потянул ее прочь от зеркала и повел в столовую.

На кухне что-то готовилось, комнату заполняли ароматы мяса и помидоров. Бруно пригласил их к столу, застеленному льняной скатертью, на котором стоял фарфоровый сервиз Габриэллы.

– Вам надо пообедать, – сказал Бруно.

– Мне правда кажется, что сейчас не время, – рассеянно проговорила Габриэлла. – Где остальные?

– Сядь, – приказал Бруно. – Надо поесть.

Выдвинув стул, он подождал, пока Габриэлла сядет.

– Это займет всего минуту.

С этими словами он скрылся на кухне.

Эванджелина села рядом с Верленом. В тусклом свете поблескивал хрусталь. Посреди стола стоял графин с водой, в ней плавали кусочки лимона. Эванджелина налила напиток в стакан и подала его Верлену. Их пальцы встретились. Прикосновение подействовало на нее как разряд молнии. А ведь они познакомились только вчера! Как быстро померкли воспоминания о Сент-Роузе! Казалось, прошлая жизнь – всего лишь сон.

Вскоре вернулся Бруно с большой дымящейся кастрюлей с чили. Эванджелина и не думала про обед – она привыкла к бурчанию в животе и легкой головной боли – следствию вечной нехватки воды. Но как только на столе появилась пища, девушка почувствовала, что голодна. Эванджелина помешала ложкой бобы с помидорами и кусочками колбасы и принялась за еду. Чили был острым, во рту вспыхнул пожар. В Сент-Роузе сестры питались овощами, хлебом и мясом без приправ. Самое изысканное блюдо, которое она ела за все эти годы, был сливовый пудинг, его обычно готовили на Рождество. Она закашлялась, прикрывая рот салфеткой.

Верлен вскочил и налил ей воды.

– Выпейте, – сказал он.

– Спасибо, – поблагодарила она, отдышавшись. – Я так давно не ела ничего подобного.

– Это пойдет тебе на пользу, а то у тебя вид, словно ты не ела несколько месяцев. – Габриэлла встала, оставив еду на тарелке. – Хорошо бы тебе привести себя в порядок. Кое-какая моя одежда тебе подойдет.

В ванной она велела Эванджелине скинуть замызганную юбку и пропахшую дымом рубашку и выбросила все это в мусорную корзину. Она дала Эванджелине мыло и чистые полотенца, показала, как включать воду, чтобы принять ванну и душ. Выдала джинсы и кашемировый свитер. Одежда отлично подошла Эванджелине. Когда Эванджелина переоделась, Габриэлла одобрительно осмотрела ее. Совершенно другой человек. Они вернулись в столовую, и Верлен с изумлением уставился на Эванджелину.

После еды Бруно повел их по узкой деревянной лестнице наверх. Сердце Эванджелины колотилось. В прошлом она не часто сталкивалась с ангелологами – случайные встречи во время прогулок с отцом или бабушкой, косвенные и мимолетные. Беглое знакомство с миром, в котором жила ее мать, всегда вызывало любопытство и страх одновременно. Честно говоря, при мысли встретиться лицом к лицу с членами ангелологического совета душа уходила в пятки. Разумеется, они будут спрашивать ее, что произошло утром в Сент-Роузе. Безусловно, их глубоко заинтересуют действия Селестины. Эванджелина не знала, что отвечать.

Возможно, поняв ее смятение, Верлен коснулся пальцами руки Эванджелины, и этот жест успокоения и заботы снова пронзил ее словно ударом тока. Она заглянула в его глаза. Они были темно-карие, почти черные, очень выразительные. Заметил ли он, почувствовал ли, как у нее перехватило дыхание? Она не ощущала своего тела, поднимаясь вслед за бабушкой по ступенькам.

Наверху они вошли в комнату. Когда Эванджелина в детстве приходила к бабушке, комната эта всегда была заперта. Она помнила резные украшения на тяжелой деревянной двери, огромную медную ручку, замочную скважину, сквозь которую пыталась подсматривать. Но видела только тонкие полосы неба. Все оказалось просто: в комнате было множество узких окон. Сквозь стекла пробивался пепельно-фиолетовый свет надвигающихся сумерек.

Стены кабинета украшали картины: конечно же, ангелы – разноцветные фигуры в сияющих одеждах, распростершие крылья над арфами и флейтами. Эванджелина увидела забитые до отказа книжные полки, старинный секретер и множество роскошного вида кресел и диванов. Несмотря на великолепие убранства, комната выглядела неухоженно – краска сыпалась с потолка, сворачивалась чешуйками на стенах, края массивной батареи парового отопления заржавели. Бабушка, как и прочие ангелологи, в последние годы нуждалась в деньгах.

В дальнем конце комнаты обнаружились старинные стулья и низкий стол с мраморной крышкой, за которым и собрались ангелологи. Кое-кого Эванджелина узнала – много лет назад она встречала их с отцом, хотя и не понимала, кто все эти люди.

Габриэлла представила Эванджелину и Верлена совету. Там были Владимир Иванов, красивый пожилой русский эмигрант, он состоял в организации с тридцатых годов, с тех пор как бежал из СССР; Мичико Сейто, замечательная молодая женщина, стратег ангелологии и международный координатор, управлявшая глобальными финансовыми делами в Токио; Бруно Бехштейн, ученый-ангелолог средних лет, он переехал в Нью-Йорк из Тель-Авива.

Эванджелина лучше всего помнила Владимира, хотя он сильно постарел. Его лицо было исчерчено глубокими морщинами, и он выглядел очень серьезным. В тот день, когда отец поручил ее заботам Владимира, тот был необыкновенно добрым, а она всячески не слушалась его. Что заставило его вернуться к работе, которой он ни за что на свете не хотел больше заниматься?

Габриэлла положила на стол кожаный футляр.

– Добро пожаловать, друзья. Когда вы прибыли?

– Утром, – ответила Сейто-сан. – Хотя следовало явиться гораздо раньше.

– Мы приехали сразу, как только узнали о том, что случилось, – добавил Бруно.

Габриэлла указала на три пустующих кресла. Изящные резные подлокотники потерлись и потускнели.

– Садитесь. Все мы устали.

Эванджелина опустилась в мягкое кресло, Верлен – рядом с ней. Габриэлла угнездилась на краю, переложив футляр к себе на колени. Ангелологи смотрели на нее с пристальным вниманием.

– Добро пожаловать, Эванджелина. Давно не виделись, дорогая.

Владимир указал на футляр:

– Я и представить себе не мог, что нас сведет вместе такое.

Габриэлла наконец отщелкнула застежки. В футляре оставалось все то же – блокнот «Ангелология», запечатанные конверты с письмами Эбигейл Рокфеллер и кожаный мешочек из дарохранительницы.

– Это ангелологический журнал доктора Серафины Валко, – пояснила Габриэлла. – Мы с Селестиной нередко обращались к этим записям, к магической книге Серафины – так мы в шутку называли блокнот, хотя шутка это лишь отчасти. Здесь множество ее работ, заклинаний, секретов и заметок про ангелологов прошлого.

– Я думала, блокнот утерян, – сказала Сейто-сан.

– Не утерян, а очень хорошо спрятан, – ответила Габриэлла. – Я привезла его в США. Он находился у Эванджелины, в Сент-Роузе, в целости и сохранности.

– Хорошо придумано, – одобрительно кивнул Бруно и взял блокнот у Габриэллы.

Взвесив его на ладони, он подмигнул Эванджелине, и она улыбнулась в ответ.

– Скажите, – попросил Владимир, – что вы еще нашли?

Габриэлла вытащила из футляра кожаный мешочек и медленно развязала стягивающий его шнурок. Внутри лежал необычный предмет из тонкого металла, размером с крыло бабочки. В пальцах Габриэллы он засиял. Он казался гибким и легким, но когда Габриэлла дала его подержать Эванджелине, девушка почувствовала, какой он твердый и негнущийся.

– Это плектр лиры, – пояснил Бруно. – Очень умно придумано – хранить его отдельно.

– Как вы помните, – сказала Габриэлла, – преподобный Клематис после первой ангелологической экспедиции отослал плектр в Париж, где он оставался у европейских ангелологов до начала девятнадцатого века, пока мать Франческа не привезла его на хранение в США.

– И построила вокруг него часовню Поклонения, – добавил Верлен. – Это видно на тщательно выполненных архитектурных чертежах.

Владимир, казалось, не мог оторвать глаз от предмета.

– Можно? – спросил он наконец.

Он осторожно взял плектр у Эванджелины и положил на ладонь.

– Он прекрасен, – сказал Владимир.

Эванджелину тронуло, как нежно он проводил пальцем по металлу, будто читал шрифт Брайля.

– Невероятно прекрасен.

– Еще бы, – кивнула Габриэлла. – Он сделан из чистого валкина.

– Но как его хранили в монастыре все эти годы? – спросил Верлен.

– В часовне Поклонения, – ответила Габриэлла. – Эванджелине известно больше, чем мне, – ведь это она нашла его.

– Он был в дарохранительнице, – сказала Эванджелина. – Она была заперта, а ключ нашелся в малой дарохранительнице над ней. Я точно не знаю, как он туда попал, но его, наверное, хотели очень хорошо спрятать.

– Великолепно, – сказала Габриэлла. – Лучшего места, чем часовня, не найти.

– Почему? – поинтересовался Бруно.

– Часовня Поклонения – место непрестанной адорации сестер, – объяснила Габриэлла. – Тебе известен ритуал?

– Две сестры молятся перед Святыми Дарами, – задумчиво проговорил Владимир. – Они меняются каждый час. Правильно?

– Именно так, – подтвердила Эванджелина.

– Они сосредоточены во время поклонения? – спросила Габриэлла.

– Конечно, – ответила Эванджелина. – Это время высочайшей концентрации.

– А на чем сфокусировано их внимание?

– На Святых Дарах.

– И где они находятся?

Подытоживая ход мыслей бабушки, Эванджелина проговорила:

– Разумеется, сестры направляют все свое внимание на Святые Дары, которые спрятаны в малой и большой дарохранительницах. Поскольку плектр был там, сестры невольно следили за инструментом, пока молились. Непрестанная адорация оказалась сложной системой безопасности.

– Совершенно верно, – кивнула Габриэлла. – Мать Франческа придумала потрясающий метод охраны плектра двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю. При таких бдительных, постоянно присутствующих стражах плектр невозможно было обнаружить, тем более украсть.

– За исключением, – сказала Эванджелина, – нападения в сорок четвертом году. Мать Инносента погибла на пути в часовню. Гибборимы убили ее, прежде чем она успела дойти туда.

– Потрясающе, – проговорил Верлен. – Сотни лет сестры принимали участие в продуманном до мелочей фарсе.

– Вряд ли они считали, что это фарс, – возразила Эванджелина. – Они выполняли две обязанности сразу – молитву и охрану. Ни одна не знала, что находилось в дарохранительнице. Я понятия не имела, что дело гораздо серьезнее, чем ежедневное поклонение, чем молитва.

Владимир погладил металл кончиками пальцев.

– Звук должен быть весьма необычным, – сказал он. – Около полувека я пытался представить себе, как зазвучала бы кифара, если провести по струнам плектром.

– Но экспериментировать с лирой нельзя, – сказала Габриэлла. – Вам известно так же, как и мне, что могло бы случиться, если бы кто-нибудь заиграл на ней.

– И что могло бы случиться? – спросил Владимир, хотя и так было понятно, что он знает ответ на вопрос.

– Лиру создал ангел, – сказал Бруно. – Ее мелодия прекрасна и разрушительна одновременно и может повлечь очень странные – некоторые сказали бы жуткие – последствия.

– Хорошо сказано, – улыбнулся ему Владимир.

– Я цитирую ваше главное произведение, доктор Иванов, – ответил Бруно.

Габриэлла зажгла сигарету.

– Владимиру очень хорошо известно, что говорить о возможных последствиях – пустая трата времени. Есть только теории – в основном его собственные. Сам инструмент не был изучен должным образом. Он никогда не попадал к нам надолго, но из отчета Клематиса и из записей Серафины Валко и Селестин Клошетт известно, что лира обладает необъяснимой властью. Даже те, у кого добрые намерения, не могут противиться желанию заиграть на ней. Именно это делает ее настолько опасной.

– Если дернуть струну, мир, каким мы его знаем, может прекратить свое существование и исчезнуть, – сказал Владимир.

– Он может превратиться в ад, – вступил Бруно, – или в рай. В легенде говорится, что Орфей нашел лиру во время путешествия в подземный мир и заиграл на ней. Эта музыка возвестила новую эру в истории человечества – началось процветание науки и земледелия, искусство стало оплотом человеческой жизни. Это одна из причин, почему Орфея так чтят. Это был пример воздействия лиры.

– Это невероятно опасные романтические измышления, – резко сказала Габриэлла. – Как известно, музыка лиры разрушительна. Утопические мечты, подобные вашим, недопустимы.

– Ну хорошо, – сказал Владимир и указал на предмет, лежащий на столе. – Часть лиры здесь, перед нами, ждет подробного изучения.

Все взгляды обратились на плектр. Эванджелина подумала о том, какую силу, очарование, искушение и желание он излучает.

– Я не понимаю одного, – сказала она. – Какую выгоду надеялись получить наблюдатели, играя на лире? Это были обреченные существа, низвергнутые с Небес. Как могла музыка спасти их?

– В самом конце отчета преподобного Клематиса приведен сто пятидесятый псалом, написанный им собственноручно, – ответил Владимир.

– Музыка ангелов, – прошептала Эванджелина.

Это был один из ее любимых псалмов, она помнила его наизусть.

– Да, – подтвердила Сейто-сан. – Именно так. Музыка хвалы.

– По-видимому, – сказал Бруно, – наблюдатели пытались возместить Создателю убытки, воспевая ему хвалы. Сто пятидесятый псалом дает совет тем, кто желает получить благосклонность Небес. Если бы их попытки оказались успешными, заключенных в темницу ангелов снова бы приняли в небесное воинство.

– Это – одна версия, – сказала Сейто-сан. – Вполне возможно, что они пытались уничтожить Вселенную, от которой были отлучены.

– Цель, – добавила Габриэлла, вертя в руках сигарету, – которой им так и не удалось достичь. Ну а теперь давайте вернемся к цели нашей встречи. За последние десять лет из европейских тайников были украдены все небесные инструменты, которыми мы владели. Мы предполагаем, что их забрали нефилимы.

– Кое-кто полагает, что их созвучие освободит наблюдателей, – сказал Владимир.

– Но любой, кто читал книги, согласится, что нефилимы не думают о наблюдателях, – сказала Габриэлла. – Ведь еще до того, как Клематис попал в пещеру, наблюдатели играли на лире, надеясь призвать нефилимов на помощь, но потерпели полную неудачу. Нет, нефилимам инструменты нужны для себя.

– Они хотят излечить свою расу, – добавил Бруно. – Они хотят снова стать могущественными, чтобы и дальше порабощать человечество.

– И они так близки к своей цели, что мы больше не можем сидеть сложа руки, – сказала Габриэлла. – Я уверена, они забрали остальные небесные инструменты, чтобы защититься от нас. Но лира им нужна для другого. Они пытаются вернуть себе великолепие и совершенство, какого у них не было уже сотни лет. Хотя нас тревожило постоянное молчание Эбигейл Рокфеллер, так сказать, по вопросу местонахождения лиры, мы не беспокоились, что ее найдут. Но все провалилось. Нефилимы взяли след, и нам необходимо приготовиться.

– Мне кажется, миссис Рокфеллер хотела как лучше, – проговорила Эванджелина.

– Она была дилетантом, – пренебрежительно сказала Габриэлла. – Она интересовалась ангелами так же, как ее богатые подруги интересовались благотворительными балами.

– Она делала доброе дело, – возразил Владимир. – Не забывайте, если бы не она, мы бы не получили такой громадной поддержки во время войны. Она профинансировала экспедицию в сорок третьем году. Она была набожной женщиной и верила, что большое богатство должно идти на благие цели.

Владимир откинулся на спинку стула и скрестил ноги.

– Которые, к счастью или нет, оказались тупиком, – пробормотал Бруно.

– Не обязательно, – сказала Габриэлла.

Она сунула плектр обратно в мешочек и достала из футляра серый конверт. На лицевой стороне – ряд латинских букв, вписанных в квадрат. Если Селестина не ошиблась, там лежали письма Рокфеллер. Габриэлла положила его на стол перед ангелологами.

– Селестин Клошетт велела Эванджелине привезти нам это.

Ангелологи с неподдельным интересом склонились над символом.

– Что это означает? – спросила Эванджелина.

– Это ангелологическая печать, квадрат SATOR-ROTAS, – ответил Владимир. – Мы уже многие сотни лет ставим такую на документы. Это говорит о важности документа и удостоверяет, что его послал один из нас.

Габриэлла обхватила себя руками, словно продрогла.

– Сегодня у меня была возможность прочитать письма Инносенты к Эбигейл Рокфеллер, – сказала она. – Мне стало ясно, что Инносента и Эбигейл Рокфеллер косвенно затрагивали вопрос о местонахождении лиры, хотя ни Верлен, ни я не смогли понять как.

Эванджелина почувствовала дежавю, когда Владимир с решительным спокойствием взял у Верлена конверт. Он закрыл глаза и стал шептать непонятные слова – то ли заклинание, то ли молитву. Потом он открыл конверт.

Там лежали старые выцветшие конверты размером с ладонь Эванджелины. Поправив очки, Владимир поднес письма поближе, чтобы рассмотреть почерк.

– Они адресованы матери Инносенте, – сказал он и положил их на стол.

Всего было шесть писем, на одно больше, чем написала Инносента. На лицевой стороне каждого конверта виднелись гашеные марки – одна красная за два цента и одна зеленая за цент.

Эванджелина взяла письмо и увидела имя Рокфеллер, вытисненное сзади. Рядом был написан обратный адрес на Западной Пятьдесят четвертой улице, меньше чем в миле отсюда.

– Я уверена, в этих письмах говорится, где спрятана лира, – сказала Сейто-сан.

– Думаю, мы не сможем сделать окончательный вывод, не прочитав их, – сказала Эванджелина.

Без дальнейшего промедления Владимир открыл конверты и выложил на стол шесть небольших открыток из толстой кремово-белой бумаги с золотой рамкой по краям. На всех были одинаковые рисунки – греческие богини с лавровыми венками на голове танцевали в окружении херувимов. Два ангелочка – упитанные, похожие на младенцев херувимы с округлыми крылышками – держали в руках лиры.

– Это классический дизайн ар-деко в стиле двадцатых годов, – сказал Верлен. – Надписи выполнены тем же шрифтом, который использовался для обложки журнала «Нью-йоркер». Характерное симметричное расположение ангелов. Два херувима с лирами – зеркальные отображения друг друга, типичный мотив в ар-деко.

Наклонившись над открыткой так низко, что волосы упали на глаза, Верлен продолжал:

– Это определенно почерк Эбигейл Рокфеллер. Я много раз изучал ее дневники и личную корреспонденцию. Это, несомненно, он.

Владимир сгреб открытки и быстро пробежал глазами по строчкам. Затем с видом человека, который слишком много лет терпеливо ждал, он отодвинул их и встал.

– Там ни о чем таком не говорится, – сказал он. – Первые пять открыток напоминают какие-то перечни. В последней открытке вообще ничего нет, за исключением имени: «Элистер Кэрролл, попечитель, Музей современного искусства».

– В них должна быть какая-нибудь информация о лире, – сказала Сейто-сан, перебирая открытки.

Владимир мгновение смотрел на Габриэллу, словно обдумывая вероятность того, что он что-нибудь пропустил.

– Пожалуйста, – предложил он. – Прочтите их. Скажите, что я не прав.

Габриэлла одну за другой читала открытки и передавала их Верлену. Он быстро проглатывал их содержание – Эванджелина только удивлялась, как ему удается понять, что там написано.

– По стилю и содержанию они ничем не отличаются от писем Инносенты, – вздохнула Габриэлла.

– А о чем в них говорится? – спросила Сейто-сан.

– В них обсуждается погода, благотворительные балы, званые обеды и участие Эбигейл Рокфеллер в ежегодном сборе средств для монастыря Сент-Роуз, – ответила Габриэлла. – Они не дают непосредственных указаний, где искать лиру.

– Мы возлагали на Эбигейл Рокфеллер все наши надежды, – сказал Бруно. – Что, если мы были не правы?

– Я бы не стала недооценивать роль матери Инносенты в этой переписке, – проговорила Габриэлла и взглянула на Верлена. – Она была известна невероятной хитростью и могла уговорить других тоже пойти на хитрость.

Верлен сидел молча, рассматривая открытки. Наконец он поднялся, вынул из сумки папку и положил на стол рядом с открытками четыре письма. Пятое осталось в монастыре, его забыла там Эванджелина.

– Это письма Инносенты.

Он смущенно улыбнулся Эванджелине, как если бы она и теперь осуждала его за то, что он украл их из архива Рокфеллеров.

Верлен разложил открытки Рокфеллер и письма Инносенты в хронологическом порядке. Затем одну за другой взял четыре открытки миссис Рокфеллер, положил перед собой и стал рассматривать их лицевые стороны. Эванджелину озадачили действия Верлена. Еще больше она изумилась, когда он заулыбался, словно что-то в открытках насмешило его.

– По-моему, миссис Рокфеллер была гораздо умнее, чем мы думаем, – наконец сказал он.

– К сожалению, – наклонилась к открыткам Сейто-сан, – я не понимаю, где в письмах указания на интересующий нас предмет.

– Позвольте, я покажу вам. Все здесь, на открытках. Переписка разложена в хронологическом порядке. В письмах миссис Рокфеллер нет прямых указаний на местонахождение лиры, и поэтому можно предположить, что в них не содержится ничего особенного. Но им придают смысл ответы Инносенты. Я сегодня утром показывал Габриэлле, что в письмах Инносенты есть повторяющийся шаблон. В четырех из них она комментирует какое-то произведение искусства, которое Эбигейл Рокфеллер вложила в свою корреспонденцию. Сейчас я вижу, – Верлен указал на открытки миссис Рокфеллер, – что Инносента, несомненно, комментировала эти четыре листка.

– Прочтите нам ее высказывания, Верлен, – попросила Габриэлла.

Верлен взял письма Инносенты и зачитал предложения, где превозносился художественный вкус Эбигейл Рокфеллер, те самые отрывки, которые он утром показывал Габриэлле.

– Сначала я подумал, что Инносента говорит о рисунках, возможно даже, об оригинальных художественных произведениях, вложенных в письма. Это стало бы находкой века для ученого, занимающегося современным искусством, такого как я. Но, глядя правде в глаза, надо признать, что для миссис Рокфеллер подобное было бы крайне нетипичным. Она была коллекционером и любителем искусства, но не художником.

Верлен взял из разложенных бумаг четыре кремовые открытки и передал их ангелологам.

– Это и есть открытки, которыми восхищалась Инносента, – сказал он.

Эванджелина осмотрела открытку, которую ей дал Верлен. На ней было великолепное четкое изображение херувимов-близнецов со старинными лирами в руках. Открытки были приятными глазу и очень соответствовали вкусу женщины вроде Эбигейл Рокфеллер, но Эванджелина не видела ничего, что помогло бы раскрыть тайну.

– Присмотритесь к херувимам, – попросил Верлен. – Обратите внимание на построение лир.

Ангелологи рассматривали открытки, по очереди передавая их друг другу.

– В рисунках есть неправильность, – сказал Владимир. – На каждой открытке лиры различаются.

– Да, – кивнул Бруно. – Количество струн на правой и левой лирах неодинаковое.

Эванджелина заметила, как бабушка рассматривает свою открытку и улыбается, словно наконец поняла ход мыслей Верлена.

– Эванджелина, – обратилась к ней Габриэлла. – Сколько струн ты видишь на каждой лире?

Эванджелина присмотрелась к своей открытке и увидела, что Владимир и Бруно правы – количество струн на каждой лире было разным. Но она это восприняла скорее как странность самих открыток, а не как серьезное доказательство.

– Две и восемь, – ответила Эванджелина, – но что это означает?

Верлен вынул из кармана карандаш и по порядку записал цифры под лирами. Затем передал карандаш остальным и попросил их сделать то же самое.

– Мне кажется, это не самая удачная интерпретация музыкального инструмента, – разочарованно сказал Владимир.

– Количество струн на каждой лире, вероятно, было методом шифровки информации, – сказала Габриэлла.

Верлен забрал открытки у Эванджелины, Сейто-сан, Владимира и Бруно.

– Вот эти цифры: двадцать восемь, тридцать восемь, тридцать и тридцать девять. В таком порядке. Если я прав, то, соединив эти цифры, мы поймем, где находится лира.

Эванджелина уставилась на Верлена. Для нее цифры были совершенно бессмысленными.

– Вы думаете, это адрес?

– Не совсем так, – ответил Верлен, – но последовательность цифр может указать на адрес.

– Или координаты на карте, – предположила Сейто-сан.

– Но где? – спросил Владимир. – В Нью-Йорке сотни тысяч адресов.

Нахмурившись, он задумался.

– Это меня и смущает, – сказал Верлен. – Очевидно, эти цифры должны иметь для Эбигейл Рокфеллер особую важность, но я не знаю, как именно это определить.

– Какую информацию можно передать с помощью восьми цифр? – спросила Сейто-сан, словно прокручивая в мозгу варианты.

Назад к карточке книги "Ангелология"