Текст книги "Ангелология"

Автор книги: Даниэль Труссони

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 32 страниц)

Мы прошли по коридору, поднялись по лестнице и оказались в другом здании. Доктор Рафаэль одну за другой отпер несколько дверей. Последняя выходила в холодную аллею. Во все стороны разбежались крысы, оставив недоеденные отбросы – гнилые картофельные очистки и цикорий, который во время войны заменял кофе. Доктор Рафаэль взял меня за руку и повел за угол и на улицу. Вскоре мы оказались за несколько кварталов от кладбища, нас поджидал «панар-левассор». К окну автомобиля был прикреплен лист бумаги с какой-то надписью по-немецки. Хотя я не могла перевести текст, я предположила, что это пропуск или разрешение, которое позволит нам проезжать через контрольно-пропускные пункты по всему городу. Теперь я поняла, как нам удалось сохранить такой роскошный автомобиль и получать топливо – «панар-левассор» принадлежал немцам. Доктор Валко наблюдал за нашими тайными операциями, находясь в рядах немцев, и сумел использовать свое положение – по крайней мере, сегодня вечером.

Водитель открыл дверцу, и я скользнула на теплое заднее сиденье. Доктор Рафаэль сел рядом со мной. Он взял мое лицо в свои холодные руки и хладнокровно взглянул мне в глаза.

– Смотрите на меня, – велел он.

Он всматривался в мое лицо, словно искал что-то необычное.

Я уставилась на него. Я впервые видела его так близко. Ему было около пятидесяти, кожа испещрена морщинками, седины в волосах было даже больше, чем мне показалось сначала. Наша близость поразила меня. Я никогда еще не была так близко к мужчине.

– У вас голубые глаза? – спросил он.

– Карие, – ответила я, смущенная странным вопросом.

– Подойдет.

Он открыл маленький дорожный чемоданчик и положил его между нами. Оттуда он достал атласное вечернее платье, шелковые чулки, пояс с подвязками и туфли. Я сразу же узнала наряд. Это красное атласное платье несколько лет назад носила Габриэлла.

– Наденьте это, – велел доктор Рафаэль.

Мое удивление, очевидно, было так велико, что он добавил:

– Вскоре вы увидите, зачем это нужно.

– Но это вещи Габриэллы, – возразила я, не сдержавшись.

Я не могла заставить себя дотронуться до платья, зная все о ее поступках. Я вспомнила, как видела доктора Рафаэля и Габриэллу вместе, и пожалела, что не промолчала.

– Какие именно? – требовательно спросил доктор Рафаэль.

– Той ночью на ней было это платье, – ответила я.

Смотреть ему в глаза я не могла.

– Я видела вас вместе. Вы были на улице под нашей квартирой.

– И вы полагаете, будто поняли, что именно видели, – проговорил доктор Рафаэль.

– Как можно было ошибиться? – прошептала я, глядя в окно на унылые серые здания и вереницу уличных фонарей – мрачное зимнее лицо Парижа. – Было вполне очевидно, что происходит.

– Наденьте платье, – строгим голосом приказал доктор Рафаэль. – Вы должны больше доверять мотивам Габриэллы. Дружба должна быть сильнее необоснованных подозрений. В наше время доверие – это все, что у нас есть. Вы многого не знаете. Очень скоро вы поймете всю степень опасности, перед лицом которой оказалась Габриэлла.

Я медленно освободилась от теплой шерстяной одежды. Расстегнула брюки, стянула через голову тяжелый свитер, защищавший меня от ледяного горного ветра, и стала надевать платье, боясь порвать его. Платье было мне велико, я сразу же почувствовала это. Четыре года назад, когда я видела его на Габриэлле, платье было бы мне слишком мало, но за годы войны я похудела на десять килограммов, и теперь одежда на мне болталась.

Доктор Рафаэль Валко тоже сменил костюм. Когда я оделась, он вытащил из чемоданчика черный пиджак и брюки – униформу СС и достал из-под сиденья неразношенные блестящие черные ботинки. Униформа была в отличном состоянии, должно быть купленная не на черном рынке и не из вторых рук. Я предположила, что это еще одно полезное приобретение нашего двойного агента в СС. При виде униформы я задрожала – она совершенно преобразила доктора Рафаэля. Закончив одеваться, он нанес на верхнюю губу прозрачную жидкость и приклеил тонкие усики. Затем зачесал волосы назад, напомадил их и приколол к отвороту значок СС – небольшое, но точное дополнение, которое вызвало у меня отвращение.

Доктор Рафаэль прищурился и внимательно осмотрел меня, тщательно проверяя мою внешность. Я скрестила руки на груди, словно могла спрятаться от него. По-видимому, я изменилась недостаточно, что-то ему не понравилось. К моему великому смущению, он одернул на мне платье и занялся моими волосами, совсем как мама, когда в детстве собиралась отправиться со мной в церковь.

Автомобиль промчался по улицам и остановился перед Сеной. Солдат на мосту постучал в окно машины рукояткой люгера. Водитель открыл окно и заговорил с солдатом по-немецки, показывая пакет бумаг. Солдат заглянул на заднее сиденье и пристально уставился на доктора Рафаэля.

– Guten Abend, [43]43
  Добрый вечер ( нем.).


[Закрыть] – сказал доктор Рафаэль с прекрасным немецким произношением.

– Guten Abend, – пробурчал солдат, изучил бумаги и махнул рукой, разрешая проезд через мост.

Поднимаясь по широким каменным ступеням муниципального банкетного зала с рядом колонн перед классическим фасадом, мы проходили мимо мужчин в вечерних костюмах и держащих их под руку красавиц. Немецкие солдаты охраняли вход. Я понимала, что по сравнению с изящными женщинами должна казаться болезненной и изможденной, слишком худой и бледной. Я собрала волосы в узел и уложила их, использовав косметику из чемоданчика доктора Рафаэля, но как непохожа я была на них, с их прическами, созданными лучшими парикмахерами, и свежим цветом лица. Горячие ванны, пудра, духи и новая одежда – всего этого не существовало ни для меня, ни для других в оккупированной Франции. Габриэлла оставила хрустальный граненый флакон духов «Шалимар», драгоценное напоминание о более счастливых временах. Я хранила его после ее исчезновения, но не осмеливалась использовать ни капли. Я вспоминала мирную жизнь как нечто из детства, что-то, что больше никогда не вернется, словно выпавшие молочные зубы. Было слишком мало шансов, что меня примут за одну из этих женщин. Я вцепилась в руку доктора Рафаэля, пытаясь оставаться спокойной. Он шел стремительной походкой, очень уверенно, и, к моему удивлению, солдаты без проблем пропустили нас. Неожиданно мы оказались в теплом, шумном, роскошном банкетном зале.

Доктор Рафаэль привел меня в дальний конец зала, мы поднялись по ступенькам к столику на балконе. Через минуту, привыкнув к шуму и необычному освещению, я разглядела длинную столовую с высоким потолком и зеркальными стенами, в которых отражалась толпа – то мелькнет женский затылок, то сверкнет брелок часов. Повсюду висели красные флаги с черной свастикой. Столы застелены белыми льняными скатертями и уставлены фарфором, с букетами цветов в центре – розы военной зимой в полуразрушенном городе казались настоящим чудом. Хрустальные люстры бросали дрожащий свет на темный мозаичный пол, сияли атласные туфельки. Шампанское, драгоценности, красивые люди – все кружилось в свете ламп. В глазах рябило от поднимающихся бокалов – Zum Wohl! Zum Wohl! [44]44
  За здоровье! ( нем.)


[Закрыть]Изобилие вина ошеломило меня. Было трудно купить еду, а хорошее вино могли достать лишь те, кто был связан с оккупантами. Я слышала, что немцы тысячами реквизировали бутылки шампанского, и погреб моей семьи был тоже опустошен. Для меня даже одна бутылка была чрезвычайной роскошью. А здесь вино текло рекой. Я сразу же поняла, как сильно жизнь победителей отличается от жизни побежденных.

С высоты балкона я подробно рассмотрела праздных кутил. С первого взгляда толпа ничем не отличалась от любых подобных собраний. Но чем дольше я всматривалась, тем больше я видела гостей с необычной внешностью. Они были тонкими и угловатыми, с высокими скулами и расширенными кошачьими глазами. Они были похожи друг на друга, как близнецы. Светлые волосы, полупрозрачная кожа и необычный рост выдавали в них нефилимов.

Официанты пробирались сквозь толпу, предлагая бокалы с шампанским.

– Это, – сказал доктор Рафаэль, указывая на праздную толпу внизу, – я и хотел, чтобы вы увидели.

Я снова оглядела толпу, чувствуя себя больной.

– Такое веселье, когда Франция голодает.

– Когда Европа голодает, – поправил доктор Рафаэль.

– Откуда у них столько еды? – спросила я. – Столько вина, красивой одежды, туфель?

– Теперь вы видите, – сказал доктор Рафаэль, слегка улыбнувшись. – Я хотел, чтобы вы поняли, для чего мы работаем, что находится под угрозой. Вы молоды. Может быть, вам трудно до конца понять, чему мы противостоим.

Я прислонилась к начищенным медным перилам, обнаженные руки обожгло прикосновение холодного металла.

– Ангелология – не только теоретическая шахматная игра, – продолжал доктор Рафаэль. – Я знаю, что в первые годы учебы, когда увязаешь в Бонавентуре и святом Августине, кажется именно так. Но наша работа заключается не только в умении побеждать в спорах о гиломорфизме и в составлении таксономий ангелов-хранителей. Наша работа происходит здесь, в реальном мире.

Я заметила, с какой страстью говорил доктор Рафаэль и как его слова перекликаются со словами Серафины, когда она предостерегала меня в Глотке Дьявола. Наши обязанности лежат в мире, в котором мы живем и куда должны вернуться.

– Поймите, – говорил он, – это не просто сражение между горсткой борцов Сопротивления и армией оккупантов. Это война на изнурение противника. Сплошная непрерывная борьба с самого начала. Святой Фома Аквинский полагал, что темные ангелы появились в течение двадцати секунд после сотворения мира. Их злая природа почти немедленно нарушила совершенство Вселенной, оставив ужасную трещину между добром и злом. Целых двадцать секунд Вселенная была чиста, прекрасна, не сломана. Представьте себе, на что было похоже существование в эти двадцать секунд – жизнь без страха смерти, без боли, без сомнений. Представьте себе.

Я закрыла глаза и попыталась вообразить такую Вселенную. И не смогла.

– Двадцать секунд совершенства, – сказал доктор Рафаэль, принимая от официанта два бокала с шампанским – для себя и для меня. – Мы получили все остальное.

Я глотнула холодного сухого шампанского. Вкус был таким замечательным, что язык дернулся, словно от боли.

– В наши дни преобладает зло, – продолжал доктор Рафаэль. – Но мы не прекращаем борьбу. Нас тысячи в каждом уголке земли. Их тоже тысячи, а возможно, и сотни тысяч.

– Они стали такими могущественными, – заметила я, оглядывая богатство в танцевальном зале под нами. – Мне кажется, что так было не всегда.

– Отцы-основатели ангелологии находили особое удовольствие в планировании истребления врагов. Но, как известно, они переоценили свои способности. Они считали, что сражение будет быстрым. Они не понимали, какими дерзкими могли быть наблюдатели и их дети, как они упивались уловками, насилием и разрушением. Несмотря на то что наблюдатели были ангелами и сохранили божественную красоту своего происхождения, их дети были испорчены насилием. Они, в свою очередь, портили все, чего касались.

Доктор Рафаэль сделал паузу, словно пытался отгадать загадку.

– Рассмотрим, – наконец сказал он, – отчаяние, которое, наверное, испытывал Создатель, уничтожая нас, горе отца, убивающего своих детей, крайнюю необходимость его действий. Миллионы существ утонули, погибли цивилизации – а нефилимы все равно выжили. Экономическая нестабильность, социальная несправедливость, война – все это проявления зла в нашем мире. Понятно, что уничтожение жизни на планете не устранило зло. При всей их мудрости, преподобные отцы не учитывали этого. Они не были полностью готовы к борьбе. Вот пример того, как даже самый опытный ангелолог может допустить ошибку, игнорируя историю. Наша работа была почти уничтожена во времена инквизиции, но вскоре нам удалось вернуть утраченное. Девятнадцатый век тоже принес потери, когда теории Спенсера, Дарвина и Маркса были превращены в системы социальных манипуляций. Но раньше мы всегда восстанавливались. Теперь же я начинаю беспокоиться. Наши силы убывают. Концлагеря переполнены людьми. Нефилимы вместе с немцами одержали главную победу. Им нужно было, чтобы на какое-то время появилось подобное учение.

Я решила задать вопрос, который не давал мне покоя:

– Вы считаете, что нацисты – нефилимы?

– Не совсем, – объяснил доктор Рафаэль. – Нефилимы – это паразиты, использующие в своих целях человеческое общество. Прежде всего они метисы – частично ангелы, частично люди. Поэтому они могут легко внедряться в цивилизации и выходить из них. Исторически они присоединялись к группам, подобным нацистам, продвигали их, поддерживали их финансово и, применяя военную силу, всячески способствовали их успеху. Это очень старая и очень успешная практика. Одержав победу, нефилимы получают вознаграждение, тайно делят трофеи и возвращаются к обычной жизни.

– Но их еще называют «всем известные», – вспомнила я.

– Действительно, многие из них очень известны, – сказал доктор Рафаэль. – Но богатство обеспечивает им защиту и секретность. Здесь их довольно много. Например, я бы хотел представить вас одному очень влиятельному джентльмену.

Доктор Рафаэль встал и обменялся рукопожатием с высоким белокурым господином в великолепном шелковом смокинге. Его лицо было мне очень знакомо, хотя я не могла понять откуда. Возможно, мы встречались прежде, потому что он взглянул на меня с не меньшим интересом, а потом стал внимательно разглядывать платье.

– Герр Раймер, – поприветствовал мужчина.

Дружеское обращение вкупе с вымышленным именем доктора Рафаэля говорило о том, что мужчина понятия не имел, кто мы на самом деле. Он разговаривал с доктором Рафаэлем как с коллегой.

– В этом месяце вас почти не видно в Париже. Война не дает отдыхать?

Доктор Рафаэль сдержанно рассмеялся.

– Нет, просто проводил время с этой прекрасной юной леди. Это моя племянница Кристина. Кристина, – обратился ко мне доктор Рафаэль, – это Персиваль Григори.

Я встала и протянула руку мужчине. Он поцеловал ее, холодные губы коснулись моей горячей кожи.

– Чудесная девушка, – сказал мужчина, хотя едва смотрел на меня, так занимало его мое платье.

С этими словами он вытащил из кармана портсигар, протянул его доктору Рафаэлю и, к моему удивлению, поднес ту же самую зажигалку, которую я видела у Габриэллы четыре года назад. Я мгновенно поняла, кто именно стоит передо мной. Персиваль Григори был любовником Габриэллы, мужчиной, которого она обнимала. Ошеломленная, я слушала, как доктор Рафаэль ведет светскую беседу о политике и театре, касаясь наиболее примечательных военных событий. Затем Персиваль Григори слегка поклонился и оставил нас.

Я сидела на стуле, не в силах понять, откуда доктор Рафаэль знает этого человека, как оказалась с ним связана Габриэлла. Пребывая в замешательстве, я избрала наиболее разумную линию поведения – решила молчать.

– Вам уже лучше? – осведомился доктор Рафаэль.

– Лучше?

– Во время поездки вы были больны.

– Да, – ответила я, глядя на свои руки, такие красные, словно я сгорела на солнце. – Думаю, все будет хорошо. Следов от ожогов почти не осталось. Через несколько дней все заживет.

Желая переменить тему, я сказала:

– Вы не закончили рассказ о нацистах. Они полностью находятся под контролем нефилимов? Если это так, то как мы сможем победить их?

– Нефилимы очень сильны, но когда их побеждают – а до сих пор их побеждали всегда, – они быстро исчезают, оставляя свое людское воинство перед лицом наказания в одиночестве, как будто они совершали злые дела по собственной воле. В партии нацистов множество нефилимов, но те, кто стоит у власти, – люди на сто процентов. Вот почему нефилимов так трудно истребить. Человечество понимает зло, даже жаждет его. В нашей природе есть что-то, что пленяется злом. Мы легко поддаемся влиянию.

– Легко управляемы, – проговорила я.

– Да, наверное, «управляемы» – более подходящее слово.

Я откинулась на бархатную спинку стула, нежная ткань успокаивала кожу спины. Казалось, мне уже несколько лет не было так тепло. В зале заиграла музыка, и пары начали танцевать.

– Доктор Рафаэль, – обратилась я к нему.

От шампанского я осмелела.

– Можно задать вам вопрос?

– Разумеется, – ответил он.

– Почему вы спросили, голубые ли у меня глаза?

Доктор Рафаэль посмотрел на меня, и на мгновение мне показалось, что он сейчас расскажет что-нибудь о себе, приоткроет свой внутренний мир, который обычно не показывал студентам. Мягким голосом он сказал:

– Об этом вы должны были узнать на моих лекциях, дорогая. Помните внешность исполинов? Их облик, обусловленный генами?

Я припомнила его лекции и вспыхнула от смущения. Ну конечно, подумала я. У нефилимов ярко-голубые глаза, светлые волосы и рост выше среднего.

– О да, – сказала я. – Теперь я вспомнила.

– Вы довольно высокая, – пояснил он. – И стройная. Я подумал, что было бы легче пройти мимо охранников, если бы у вас были голубые глаза.

Я быстрым глотком допила шампанское. Мне не хотелось ошибаться, особенно в присутствии доктора Рафаэля.

– Скажите, – попросил доктор Рафаэль, – вы понимаете, почему мы послали вас в ущелье?

– С научными целями, – ответила я. – Чтобы осмотреть ангела и собрать эмпирические данные. Сохранить тело для отчетов. Найти сокровище, потерянное Клематисом.

– Конечно, лира была основной целью поездки, – согласился доктор Рафаэль. – Но вы не спрашивали себя, почему с такой важной миссией послали неопытного ангелолога вроде вас? Почему экспедицию возглавила Серафина, которой только сорок лет, а не кто-то из старших членов совета?

Я покачала головой. У доктора Серафины были свои профессиональные амбиции, но мне казалось странным, что доктор Рафаэль не отправился сам в горы, особенно после работы с записями Клематиса. Я полагала, меня включили в состав экспедиции в награду за то, что я обнаружила, где находится ущелье, но, по-видимому, здесь были и другие мотивы.

– Мы с Серафиной хотели послать в пещеру молодого ангелолога, – сказал доктор Рафаэль, встречаясь со мной взглядом. – Вы нечасто сталкивались с нашими профессиональными методами. Вы не стали бы относиться к экспедиции с предубеждением.

– Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, – сказала я и поставила на стол пустой хрустальный бокал.

– Если бы туда отправился я, – объяснил доктор Рафаэль, – я бы увидел только то, что ожидал увидеть. Вы же, напротив, увидели то, что там было на самом деле. Ведь вы обнаружили то, чего не смогли другие. Скажите правду – как вы нашли это? Что случилось в ущелье?

– Я думала, доктор Серафина обо всем рассказала вам, – ответила я, внезапно обеспокоившись истинными намерениями доктора Рафаэля.

– Она описала физические подробности, количество фотоснимков, которые вы сделали, время, которое потребовалось, чтобы спуститься вниз. Описание было довольно полным. Но ведь это не все, не правда ли? Было что-то еще, что вас напугало.

– Простите, но я не понимаю, о чем вы.

Доктор Рафаэль зажег сигарету и откинулся на спинку стула. На его лице отразилось изумление. Меня потрясло, каким красивым он сейчас был.

– И даже теперь, в безопасности, в Париже, вы боитесь, – сказал он.

Расправляя ткань атласного платья, я ответила:

– Я точно не знаю, как это описать. Сама пещера наводила очень сильный страх. Когда мы спустились в ущелье, там было так… темно.

– Довольно естественно, – кивнул доктор Рафаэль. – Ущелье уходит глубоко под землю.

– Не физически темно, – сказала я, боясь наговорить лишнего. – Это было абсолютно другое качество. Изначальная темнота, чистая темнота, темнота, которую ощущаешь среди ночи, проснувшись в холодной пустой комнате, свист падающих бомб, кошмар подсознания. Такая темнота говорит о погубленной сущности нашего мира.

Доктор Рафаэль смотрел на меня, ожидая продолжения.

– Мы были в Глотке Дьявола не одни, – проговорила я. – Там были наблюдатели. Они ждали нас.

Доктор Рафаэль продолжал разглядывать меня, и я не могла сказать, было ли это выражением изумления, страха или – как я втайне надеялась – восхищения.

– Разумеется, остальные рассказали бы об этом, – сказал он.

– Я была одна, – объяснила я, нарушая обещание, данное доктору Серафине. – Я ушла от остальных и переплыла реку. Я была растеряна, сбита с толку и не помню подробностей случившегося. Единственное, что я точно знаю – я их видела. Они стояли в темных клетках, точно так же, как тогда, когда с ними столкнулся Клематис. Один ангел посмотрел на меня. Я чувствовала его жажду свободы, желание оказаться среди людей, желание спастись. Ангел тысячи лет стоял там, ожидая нашего прибытия.

Мы с доктором Рафаэлем Валко явились на чрезвычайное заседание совета ночью. Место его проведения было определено в спешке, и все перебазировались в центральное здание академии на Монпарнасе – атенеум. Внушительный величественный атенеум за годы оккупации пришел в упадок. Там, где когда-то было полно книг, сидели студенты, шелестели страницы и шептали библиотекари, теперь были пустые полки и углы, заросшие паутиной. Я несколько лет не входила в библиотеку, и такие перемены заставили меня пожалеть о временах, когда у меня не было никаких забот, кроме учебы.

Изменение места встречи было обычной мерой безопасности, но эта предосторожность стоила нам времени. Когда мы покидали бал, нам передал сообщение молодой солдат. Он сказал о встрече и о том, что наше присутствие требуется немедленно. Как только мы добрались до места, нам передали другое, закодированное сообщение, которое означало, что надо прибыть незамеченными. Было почти два часа ночи, когда мы заняли места на стульях с высокими спинками по обеим сторонам узкого стола в атенеуме.

Две небольшие лампы в центре стола бросали на сидящих тусклый размытый свет. В комнате ощущалось напряжение, и я сразу же почувствовала, что произошло что-то важное. Члены совета сдержанно поприветствовали нас. Казалось, мы на похоронах.

Доктор Рафаэль занял место во главе стола, показав, чтобы я села на скамью рядом с ним. К моему большому удивлению, в дальнем конце стола сидела Габриэлла Леви-Франш. Прошло четыре года с тех пор, как я в последний раз видела ее. Внешне Габриэлла оставалась такой же, какой я ее помнила. Темные волосы острижены в короткое каре, губы накрашены ярко-красной помадой, на лице безмятежность. В то время как большинство из нас были истощены военными лишениями, Габриэлла выглядела изнеженной и защищенной. Она одевалась и питалась лучше, чем любой из ангелологов, собравшихся в атенеуме.

Заметив, что я прибыла с доктором Рафаэлем, Габриэлла приподняла бровь. В ее зеленых глазах зажегся недобрый огонек. Очевидно, наша конкуренция продолжалась. Габриэлла так же настороженно относилась ко мне, как и я к ней.

– Расскажите мне все, – дрогнувшим голосом проговорил доктор Рафаэль. – Я хочу знать точно, что произошло.

– Автомобиль остановили для досмотра около моста Сен-Мишель, – ответила пожилая женщина-ангелолог – монахиня, которую я встречала несколько лет назад.

Плотная черная накидка и недостаток света делали ее почти невидимой. Я могла рассмотреть только скрюченные пальцы, лежащие на гладкой столешнице.

– Охранники приказали им выйти из машины и обыскали. Их забрали.

– Забрали? – воскликнул доктор Рафаэль. – Куда?

– Мы не знаем, – ответил доктор Леви-Франш, дядя Габриэллы, с маленькими круглыми очками на носу. – Мы подняли по тревоге наших сотрудников в каждом районе города. Их никто не видел. К сожалению, я должен сказать, что их нет нигде.

– А груз? – спросил доктор Рафаэль.

Габриэлла встала и положила на стол тяжелый футляр.

– Лира была у меня, – сказала она, касаясь пальчиками коричневой кожи футляра. – Я ехала в машине позади доктора Серафины. Когда мы увидели, что наши агенты арестованы, я приказала своему водителю развернуться и ехать обратно на Монпарнас. К счастью, ящик с находкой был со мной.

Плечи доктора Рафаэля опустились. Он облегченно вздохнул.

– Футляр в безопасности, – сказал он. – Но они задержали наших агентов.

– Разумеется, – кивнула монахиня. – Они бы никогда не позволили таким ценным пленникам уйти, не получив у них взамен что-нибудь не менее ценное, чем свобода.

– И какие их условия? – спросил доктор Рафаэль.

– Обмен – сокровища ангелологов, – ответила монахиня.

– И что они подразумевают под «сокровищами»? – негромко спросил доктор Рафаэль.

– Они точно не сказали, – ответила монахиня. – Но в любом случае им известно, что мы привезли из Родопских гор нечто ценное. Я полагаю, нам надо выполнить их пожелания.

– Это невозможно, – возразил доктор Леви-Франш. – Об этом и речи быть не может.

– Мне кажется, они точно не знают, что именно нашла экспедиция в горах, только то, что это что-то важное, – вмешалась Габриэлла, выпрямившись на стуле.

– Может быть, захваченные агенты рассказали, что они вынесли из пещеры, – предположила монахиня. – Под таким давлением это было бы естественно.

– Полагаю, ангелологи будут соблюдать наш кодекс, – с гневом ответил доктор Рафаэль. – Насколько я знаю Серафину, она всех заставит молчать.

Он отвернулся, и я увидела, как у него на лбу сверкают капельки пота.

– Она выдержит допросы, хотя всем известно, что их методы могут быть более чем жестокими.

Атмосфера сгустилась. Все понимали, как зверски нефилимы обращаются с людьми, особенно если хотят чего-то добиться от них. Я слышала рассказы о пытках, к которым они прибегали, и могла себе представить, что они сделают с нашими коллегами, чтобы получить информацию. Закрыв глаза, я зашептала молитву. Я не знала заранее, что может случиться, но понимала всю важность сегодняшнего вечера. Если мы потеряем то, что нашли в пещере, наша работа пропадет зря. Находки были слишком ценными, но станем ли мы жертвовать ради них всей командой ангелологов?

– Я уверена в одном, – сказала монахиня и посмотрела на часы. – Они еще живы. Нам позвонили около двадцати минут назад. Я сама говорила с Серафиной.

– Она могла говорить свободно? – спросил доктор Рафаэль.

– Она убеждала нас сделать обмен, – ответила монахиня. – Она особо просила доктора Рафаэля поторопиться.

Доктор Рафаэль сложил руки перед собой. Казалось, он изучал что-то, лежащее на столе.

– Что вы думаете о таком обмене? – спросил он, обращаясь к совету.

– У нас нет выбора, – сказал доктор Леви-Франш. – Обмен противоречит нашим правилам. Мы никогда не совершали обменов в прошлом, и, полагаю, нам не стоит делать исключений, независимо от того, как мы относимся к доктору Серафине. Мы не можем отдать им материалы, привезенные из ущелья. Мы сотни лет готовились к тому, чтобы получить их.

Я ужаснулась, услышав, что дядя Габриэллы так равнодушно говорит о моем преподавателе. Мое негодование немного улеглось, когда я увидела, с какой неприязнью смотрит на него Габриэлла. Так она когда-то смотрела на меня.

– Тем не менее, – сказала монахиня, – мы получили сокровище благодаря доктору Серафине. Если мы ее потеряем, то не сможем двигаться вперед.

– Обмен невозможен, – настаивал доктор Леви-Франш. – Мы не успели изучить записи и проявить фотографии. Получается, экспедиция оказалась бесполезной.

– А лира, – сказал Владимир, – невозможно представить, что случится, если она попадет им в руки. Последствия могут быть ужасны. И не только для нас – для всего мира.

– Согласен, – кивнул доктор Рафаэль. – Инструмент необходимо сохранить от них любой ценой. Но ведь должен быть какой-то выход.

– Я знаю, что вы не разделяете моих взглядов, – сказала монахиня. – Но этот инструмент не стоит человеческой жизни. Мы обязательно должны сделать обмен.

– Но сокровище, которое мы нашли, – венец огромных усилий, – возразил Владимир.

Он говорил с сильным русским акцентом. Порез под глазом зашили, виднелись лишь свежие страшные швы.

– Наверное, вы не подумали о том, что мы потеряем с таким трудом добытый артефакт и никогда не сможем его вернуть.

– Я подумала, – ответила монахиня. – В такой ситуации необходимо понять, что ничего нельзя поделать. Это не в наших силах. Мы должны положиться на Бога.

– Смешно, – фыркнул Владимир.

Пока члены совета спорили, я смотрела на доктора Рафаэля. Он сидел так близко, что я чувствовала кисло-сладкий аромат шампанского, которое мы пили всего несколько часов назад. Я видела, что он молча формулирует свои мысли, ожидая, пока остальные исчерпают аргументы. Наконец он поднялся, жестом попросив собравшихся замолчать.

– Тихо! – велел он.

Я никогда раньше не слышала, чтобы он говорил с таким напором.

Все повернулись к нему, удивившись внезапной властности в его голосе. Хотя он был председателем совета и известнейшим ученым, он редко показывал свою власть.

– Сегодня я взял эту юную девушку-ангелолога на вечеринку, – начал доктор Рафаэль. – Это был бал, который устраивали наши враги. Думаю, не покривлю душой, если скажу, что вечеринка была великолепной, не правда ли, Селестин?

Не в состоянии подобрать слова, я лишь кивнула.

– У меня были на это причины, – продолжал доктор Рафаэль. – Я хотел показать ей наших врагов вблизи. Я хотел, чтобы она поняла, что силы, против которых мы боремся, – здесь, живут рядом с нами в наших городах, воруют, убивают и грабят, а мы за этим беспомощно наблюдаем. Думаю, этот урок произвел на нее впечатление. А сейчас я вижу, что многим из вас не помешал бы такой воспитательный эпизод. Вижу, мы забыли, для чего мы здесь.

Он указал на кожаный футляр, лежащий между нами.

– Мы не можем проиграть эту борьбу. Преподобные отцы не боялись прослыть еретиками, создавая наше учение. Они сохранили тексты во времена, когда церковь сжигала людей и книги. Они переписывали пророчества Еноха и рисковали жизнью, передавая следующим поколениям информацию и ресурсы. Это их борьба, которую мы продолжаем. Вспомните «Комментарии к сентенциям Петра Ломбардского» Бонавентуры, где так красноречиво доказано метафизическое основание ангелологии, доказано, что ангелы – это одновременно материальная и духовная субстанция. Вспомните отцов-схоластов. Дунса Скота. Сотни тысяч тех, кто стремился преодолеть интриги злых сил. А сколько из них пожертвовали ради этого жизнью? Сколько с радостью сделали бы это снова? Это – их борьба. И через сотни лет мы стоим перед таким же выбором. Как бы то ни было, это бремя лежит на наших плечах. В нашей власти определить будущее. Мы можем продолжить борьбу или сдаться.

Он встал, подошел к футляру и взял его в руки.

– И решить это надо немедленно. Проголосуют все члены совета.

Как только доктор Рафаэль призвал голосовать, присутствующие подняли руки. К моему чрезвычайному изумлению, Габриэлла тоже получила это право, хотя ей никогда не разрешали посещать собрания, не говоря о возможности принимать решения. Несмотря на то что я провела годы за работой, чтобы подготовиться к экспедиции, и рисковала жизнью в пещере, мне не предложили участвовать. Габриэлла была ангелологом, а я до сих пор новичком. Слезы гнева и поражения показались у меня на глазах. Комната расплылась, и я едва могла разобрать, как проходит голосование. Габриэлла подняла руку в пользу обмена, так же как доктор Рафаэль и монахиня. Но многие пожелали остаться верными нашим кодексам. Когда подсчитали голоса, оказалось, что тех, кто голосовал за обмен, и его противников получилось одинаковое количество.