Текст книги "Как погиб Запад. 50 лет экономической недальновидности и суровый выбор впереди"

Автор книги: Дамбиса Мойо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Развилка на дороге: Доводы в пользу государственного управления развитием

Хотя невозможно знать, что именно они думали в то время, история могла бы предостеречь Китай (и другие развивающиеся страны) о последствиях неуправляемого капитализма: гиперинфляция в Веймарской республике, крах Уолл-стрит в 1929 году и последовавшая Великая депрессия, а также взлеты и падения еще 300-летней давности в эпоху голландской тюльпаномании XVII века и пирамида Компании Южных морей начала XVIII века, а также серия паник в ходе Наполеоновских войн.

Самым убедительным доказательством в пользу капитализма с государственным управлением (а не в пользу полного невмешательства в свободу рынка) стал кредитный кризис 2008 года. В научных и финансовых кругах был достигнут широкий консенсус относительно непосредственных причин кризиса: чрезмерного привлечения заемных средств (что подробно рассматривалось в 3-й главе) в сочетании с недостаточным регулированием.

Бывший председатель Федерального резерва Алан Гринспен (которого десятилетиями называли главным банкиром мира) за свое девятнадцатилетнее пребывание в должности пришел к мнению, что самый эффективный рынок – это тот, который регулируется минимальным количеством официальных указаний. Это с неизбежностью привело к тому, что возникла культура невмешательства, пронизанная убеждением, что присущие человеку хорошие качества сами по себе будут регулировать систему, и все необходимые сдержки будут идти изнутри, а не снаружи. В 2008 году наступила жестокая ясность: самоуправление – это то, чего никак нельзя было доверять рынку.

Ничто не могло бы так сильно убедить развивающиеся страны не западного мира в необходимости эффективного государственного управления капитализмом, как финансовый кризис 2008 года.

В ответ на обращение российского премьер-министра Владимира Путина на давосском саммите китайский премьер Вэнь Цзябао подчеркнул недостатки системы, основанной на «чрезмерном расширении финансовых институтов в слепой погоне за прибылью», и «неустойчивой модели развития, длительно характеризующейся низкой экономией и высоким потреблением». Хотя он постарался не называть имен, он явно имел в виду США.

Цель главы – не раскритиковать внедренный Западом механизм финансовой системы (или ее основ) (финансовая литература завалена этими нотациями). Скорее она должна просто напомнить нам, что в то время как Запад, видимо, хотел только закрыть глаза на неприятную правду и отмахнуться от различий между теорией и практикой, остальной мир, видимо, слишком ясно осознал недостатки свободного рынка и ту роль, которую государство должно играть в иррациональном мире; и что не только из-за слабости финансовых моделей, но и, возможно, целого сонма макроэкономических причин роль правительства должна быть ключевой – оно должно быть главным героем.

Финансовый кризис 2008 года напомнил миру, что есть по крайней мере две ситуации, когда даже в экономике свободного рынка правительство должно вмешаться и принять меры. Во-первых, когда происходит злоупотребление рынком или нарушение закона. Во-вторых, когда рынок не работает: например, частный рынок может не предоставлять общественных благ. Общественные блага существуют ради пользы каждого, но никто не хочет брать на себя их стоимость – подумайте об образовании, здравоохранении, национальной безопасности или инфраструктуре (хотя являются ли некоторые из них общественным благом, вопрос спорный). Здесь государство может и должно вмешаться и предоставить гражданам то, что иначе не мог бы предоставить частный рынок.

В этой книге уже подробно говорилось о том, что и качество, и количество американских инвестиций в образование радикально уменьшилось в последние десятилетия. Да и в спорах о плюсах и минусах финансирования национальной безопасности в США, о государственном здравоохранении и о том, что целых 50 миллионов американцев (около 20% населения страны) не имели медицинской страховки, пока администрация Обамы не ввела государственную схему медицинского обеспечения. И разумеется, растущие расходы на продолжение войн в Ираке и Афганистане означают, что и политики, и граждане никогда надолго не забывают о безопасности и интересах страны. Совсем не так с инфраструктурой. Но именно в инфраструктуре – решающей для работы экономики – Америка уязвима, а Китай надрывается изо всех сил.

Состояние американской инфраструктуры и сравнительное невнимание к ней хорошо известны. Однако внимание правительства и финансовые вливания – именно то, в чем отчаянно нуждается этот сектор.

Обрушение моста на шоссе I-35 в Миннеаполисе, штат Миннесота, в августе 2007 года и разрушение дамб в Новом Орлеане во время урагана «Катрина» в 2005 году – всего лишь два примера повсеместной слабости американской инфраструктуры. В своих регулярных отчетах Общество строителей США прилежно фиксирует другие многочисленные примеры. В своем опубликованном исследовании Общество строителей утверждает, что американская инфраструктура в целом близка к краху и тянет разве что на двойку. Также оно отмечает, что около 30% (590 750) мостов в США имеют «конструктивные недостатки или функционально устарели» и что на их ремонт требуется 9,4 миллиарда долларов в течение двадцати лет. И это только мосты.

Роль американского государства в обеспечении условий для предпринимательства и экономического роста за счет строительства инфраструктуры уходит к дням Дикого Запада. В книге «Смелые предприятия: как наше государство построило Америку и почему сейчас ее нужно перестроить» Феликс Рохатин высказывает ясные и убедительные аргументы и доводы за роль государства в обеспечении инфраструктуры. Он подробно описывает, как государственная политика подготовила площадку для общественных сооружений, сыгравших неотъемлемую роль в экономической судьбе Америки, от Трансконтинентальной железной дороги до канала Эри, Финансовом акте о реконструкции, корпорации Tennessee Valley Authority и создания системы автомагистралей между штатами, которая модернизировала Америку; как в XIX веке власти привлекли армию США для защиты рабочих, строивших инфраструктуру.

Все больше людей осознает, что, по словам Рохатина, «дороги и мосты Америки, школы и больницы, аэропорты и шоссе, порты и дамбы, водопроводы и системы управления воздушным движением – вся инфраструктура страны быстро приходит в угрожающее состояние», но встает насущный вопрос: откуда возьмутся деньги, чтобы исправить ситуацию, и исправить быстро? Фактически деньги, выделяемые на инфраструктуру, – частные деньги, разумеется, – по всей видимости, направляются на тщеславные проекты, из-за чего большинство ньюйоркцев с трудом припоминают, когда в последний раз на Манхэттене или в любом другом из пяти районов Нью-Йорка строили новый мост или туннель. При этом для спортивных команд города – «НьюЙорк Метс», «Джайентс» и «Янки» – недавно построили новый стадион.

Из-за обветшалой и ослабленной инфраструктуры страдают не только США. Как утверждается в книге «Британия после Блэра – либеральная программа», по заявлению британских предприятий, состояние британской транспортной инфраструктуры является не только одним из главных препятствий на пути повышения производительности, но и очевидной преградой для деловых инвестиций. В обзоре, сделанном для Конфедерации британской промышленности, 51% компаний заявил, что репутация Великобритании как делового центра серьезно пошатнулась из-за транспортных проблем.

Закон «О восстановлении и реинвестировании американской экономики», принятый администрацией Обамы в 2009 году, предусматривает расходы на сумму 45 миллиардов долларов на транспортные проекты, то есть вдвое больше доли федерального бюджета на эти цели, и 27-миллиардный вклад частного инвестора Уоррена Баффета в 2009 году в американские железные дороги – это шаги в верном направлении, хотя и сравнительно мелкие. В конце концов, американское Общество инженеров-строителей в «Ежегодном отчете об инфраструктуре» за 2009 год оценило, что США потребуются не меньше 2,2 триллиона долларов, чтобы исправить структурные недостатки и дефекты системы общественных сооружений всей страны. Что еще хуже, еще в 2005 году Общество оценивало необходимые траты в 1,7 триллиона долларов; значит, всего за четыре года сумма увеличилась на 500 миллиардов (с 1,7 триллиона долларов до 2,2 триллиона) – весьма тревожная тенденция и, вероятно, она еще будет набирать силу в будущие годы.

Между тем уже первые шаги Китая в инфраструктуре достойны войти в легенды. По оценке журнала Economist, между 2006 и 2010 годами Китай потратит 200 миллиардов долларов на одни только железные дороги; больше этого в железные дороги не вкладывала ни одна страна, начиная с XIX века. Вдобавок в следующие десять лет китайское правительство проследит за строительством 300 тысяч километров дорог в сельских районах, а также почти сотни новых, оборудованных по последнему слову техники аэропортов.

Что касается железнодорожного транспорта, то есть данные, что к 2020 году 50% скоростных поездов мира будут ездить в Китае со скоростью 250 километров в час по дорогам протяженностью 18 тысяч километров. В Шанхае, финансовой столице Китая, уже построен маглев – суперскоростной бесконтактный поезд на магнитном подвесе, самый быстрый поезд в мире, достигающий скорости 430 километров в час. Он был построен всего за четыре года. Китайская инфраструктура, возможно, начинает из невыгодного положения, но главное, она явно находится под пристальным вниманием государства.

В поисках политической свободы

Запад верил в модель, сформулированную на языке политической свободы (особенно личных свобод и демократии), а также финансовые идеалы, основанные на рациональном, полном и сравнительно надежном мире, где личные свободы побуждают человека действовать в собственных интересах, что, в свою очередь, приводит (должно привести) к саморегуляции, которая и будет сдерживать рынки. До 2008 года все это казалось верным. Фрэнсис Фукуяма в своем полемическом «Конце истории» (1992) кратко изложил мнение, что западная модель испытана, проверена и лучше ее нет.

Остальные более цинично (и, быть может, более реалистично) подошли к миру, в котором мы живем. Их политико-экономическими системами управляет твердая уверенность в государстве и опасливое недоверие к личным поступкам и мотивам. Они считают, что, если не сдерживать человеческую жадность, она всегда приведет к такому равновесию системы, при котором немногие будут наживаться за счет многих – и общества в целом. Они указывают на неравенство доходов в западных странах, да и на непотизм и корыстные интересы, характерные для нашего общества, и полагают, что их позиция оправданна. Они видят иррационализм, неполноту и ненадежность мира и еще тверже убеждаются во мнении, что в случае бедствия можно надеяться только на государство, которое должно разработать план спасения экономики от краха, и что только сильное государство способно вывести страну из кризиса. Последствия непредвиденного краха 2008 года, призывы к национализации, усилению контроля и более строгому регулированию, возможно, укрепили их уверенность. Как странно, что помешанный на индивидуализме Запад решил игнорировать опасности и причуды человеческой природы, притом что Китай, предстающий перед Западом монолитом коллективизма, по всей видимости, принял их в расчет.

Конечно, возможно, еще слишком рано подводить итоги; надо подождать и посмотреть, как справится Китай, если и когда он достигнет западного уровня жизни. В конце концов, есть мнение, что в развивающихся странах остается большая опасность «тяжелого хвоста» (то есть маловероятных рисков с далеко идущими последствиями) именно в силу уязвимости их политических институтов и в том, что их образ управления не прошел проверку временем. Конечно, западным институтам, экономике, политическим организациям и системе поощрения присущи недостатки, большинство которых сводится к злоупотреблению доверием и/или принятию решений при недостатке информации. В развивающемся мире это не всегда так.

Возьмем важнейший сектор природных ресурсов. Тринадцать нефтяных компаний мира с крупнейшими резервами являются государственными и управляются государствами развивающихся рынков. Государственные компании, такие как саудовская Saudi Aramco, Национальная иранская нефтяная компания, венесуэльская Petroleos, российские Газпром и Роснефть, китайская Национальная нефтяная компания, малазийская Petronas и бразильская Petrobras, контролируют больше 75% мировых запасов и добычи нефти. При этом на промышленном Западе просто не существует государственной собственности на нефть. Крупные западные нефтяные компании – ExxonMobil, BP, Shell – находятся в руках частных акционеров. Больше того, какими грандиозными они бы ни казались, на их долю приходится лишь 10% мировой нефтедобычи и 3% запасов.

Далее встает вопрос накоплений. Как говорилось выше, государства развивающегося мира управляют независимыми фондами богатства и следят за тем, чтобы решения в вопросах национальных накоплений принимались на самом высоком политическом уровне прежде всего в интересах государства в целом, а не отдельных людей. Конечно, и в этих регионах есть предприниматели, которые заботятся только об увеличении собственных прибылей и которыми движет одна корысть, но невозможно отрицать, что они вынуждены действовать в контролируемых рамках, где важнейшим является благосостояние всего общества. Конечно, капитальные инвестиции Китая не стали для него легким односторонним успехом, но важно то, что фонды с независимым управлением являются пулами капитала, которыми владеет правительство, действуя в интересах широкого населения, – и в этом они чрезвычайно отличаются от знакомых западу Эверестов частного капитала.

Даже на персональном уровне граница между частными и государственными решениями размыта. То, что люди на Западе считают исключительно личным делом, большинство остального мира относит к компетенции государства. Хорошо известная политика «одна семья – один ребенок», введенная Китаем для снижения социально-экономической нагрузки (китайские власти утверждают, что со времени ее введения в 1979 году до 2000 года она предотвратила рождение не менее 250 миллионов человек), всего лишь один из примеров того, что лидеры развивающегося мира, как видно, мало что оставляют на волю случая.[91] В 2008 году китайская Национальная комиссия по населению и планированию семьи заявила, что государство не откажется от политики одного ребенка по крайней мере еще десять лет.[92]

А в то время как жители Запада возмущаются, что их снимают камеры видеонаблюдения, Сингапур вводит Сеть социального развития – государственную брачную 91 Политика одного ребенка: http://ru.wikipedia.org/wiki/Одна_семья_ – _один_ребенок.

92 Национальная комиссия по населению и планированию семьи: http://www.npfpc.gov.cn/.

организацию, чья цель «способствовать заключению браков между образованными одинокими людьми, прививать положительное отношение к браку одиноким людям и способствовать образованию крепких и стабильных семей в Сингапуре».[93] За более чем двадцать лет эта государственная служба в роли Купидона помогла заключить почти 30 тысяч браков. О дивный новый мир!

Такое впечатление, что в развивающемся мире государство не знает границ; коллективное государство имеет первостепенное значение и господствует над всем личным, оспаривая западный догмат о примате личности.

При современном жестоком, основанном на соперничестве миропорядке безрассудно ожидать, что Остальные откажутся от агрессивного подхода, который до сих пор приносил им успех, – достаточно только посмотреть на обнаруженное Остальными экономическое Эльдорадо.

Инь против Яна, Запад против Остальных

Предыдущие разделы рассматривали эволюцию ВВП в разных странах на протяжении веков, рисуя картину периодических подъемов и падений разных действующих лиц. Однако, чтобы лучше понять теперешнее положение совокупного ВВП стран, лучше всего разбить его на составные части.

Экономическая способность страны производить богатство (ее валовой внутренний продукт – ВВП) сводится к одному простому уравнению: Д = П + И + Г + (Э – И). Многие узнают здесь основную и простейшую из всех макроэкономических формул. Но именно эта про93 Сингапурская Сеть социального развития: http://lovebyte.org.sg/web/SDU%20annual%20report%20FA.pdf.

стейшая догма яснее всего показывает, в чем ошибся Запад и в чем не ошиблись Остальные. Фактически самый легкий способ объяснить нечто очень сложное. Рассмотрим формулу подробнее.

Д – это ВВП страны, то есть ее доход. ВВП складывается из следующих частей: П – конечное потребление, количество трат населения (индивиды, а не государство); И – валовые инвестиции в экономику (частные и государственные); Г – чистая позиция государства, то есть его доходы (налоги и т. п.) минус расходы, а (Э – И) – экспорт страны минус импорт. Например, страна с потреблением 200 долларов, капиталом 100 долларов, чистой позицией государства 500 долларов, экспортом 400 долларов и импортом 200 долларов (то есть с чистым экспортом государства 400 долларов – 200 долларов = 200 долларов) будет иметь ВВП 1000 долларов.

ВВП каждой страны определяется суммой этих составляющих (и в том числе отношение между экономикой страны и экономиками других стран). Подробное рассмотрение этой формулы также позволит понять, почему промышленный мир оказался в свободном падении, а остальной мир на подъеме. Это не случайно. Возможно, фактор случайности кажется довольно сильным в экономике, все же поразительно, как эффективно остальной мир добивается будущего экономического успеха. Трудно сомневаться, что эти страны твердо встали на путь к нему.

Потребление

Если есть некая идея, определившая западный образ мыслей в XX веке, – это неограниченное потребительство. История американского потребителя – это история того, как его всеми средствами делали все прожорливее и ненасытнее. В потреблении самом по себе нет ничего плохого. Более того, если взглянуть на приведенную выше формулу ВВП, увеличение потребления положительным образом вливается в ВВП (или в поток доходов) – чем выше потребление, тем выше ВВП.

Однако в последние десятилетия случилось так, что сочетание низких процентных ставок, легкодоступных кредитов и быстрого роста цен на все типы активов (за период с 1997 по 2006 год цены на недвижимость в США увеличились на 124%) питало и финансировало бум потребления в Америке, которое все набирало обороты. Например, рост цен на недвижимость позволил многим воспользоваться увеличением стоимости дома для рефинансирования ипотечного кредита по более низкой процентной ставке и взять второй кредит и затем в духе времени использовать освободившиеся деньги на то, чтобы с головой уйти в потребительские траты. Конечные потребительские расходы на домохозяйство в процентах от ВВП составили в 2007 году 70% – сравните их с примерно 35% в Китае и 54% в Индии. Несмотря на положение Китая – это вторая крупнейшая экономика мира, – по потреблению он занимает всего лишь пятое место, и поэтому в McKinsey Quarterly его потребительские траты назвали «анемичными».

В 2009 году Китай имел уровень сбережений 51% от ВВП – один из высочайших в мире, в отличие от всего 1,6 триллиона в американской экономике (13% от ВВП), которая, между прочим, в шесть раз больше китайской. Эта оценка совокупных сбережений (государственных вместе с корпоративными и личными) показывает, какие разные сберегательные пути выбрали две страны и в какие разные стороны они идут. (В ходе посткризисного освобождения от левериджа объем накоплений в США пошел вверх.) Если разобрать картину сбережений по частям, мы увидим между ними еще большую дистанцию.

Например, в Китае сбережения на домохозяйство составляли высокие 30% от семейного дохода. Сравните с отрицательной (после выплаты налогов) нормой сбережений 0,4% американских домохозяйств. Это значит, что средняя американская семья вообще не откладывает денег – что за счастливые дни! Конечно, проблема в том, что это не внезапное статистическое отклонение – пропасть росла десятилетиями. Как в 2006 году сказал Стивен Роуч, бывший главный экономист Morgan Stanley: «США и Китай, два главных игрока всемирной экономики, действуют на разных концах спектра сбережений. Бережливые китайцы довели экономию до крайности, а расточительные американцы залезли в долги».[94][95]

История рынка субстандартных ипотек уже хорошо известна, но, говоря о причинах финансового кризиса, обозреватели, как правило, ошибочно заявляют, будто бы частное потребление в США увеличилось за счет валовых частных внутренних инвестиций, что просто не соответствует действительности. Вопрос потребления имеет двойственный характер: растет ли потребление за счет инвестиций? И растет ли потребление за счет торговли (в частности, торгового баланса)?

94 Стивен Роуч, главный экономист Morgan Stanley (2006): http:// www.money.cnn.com/2006/03/03/news/international/chinasaving_fortune/.

95 И США, и Китай виноваты в неправильном распределении капитала и, несомненно, еще заплатят за это.

Инвестиции

Так же как частное потребление, инвестиции в частный сектор в США выросли с 1,389 триллиона долларов до 2,136 триллиона долларов в период с 1997 по 2008 год.[96] При близком рассмотрении становится ясно, что эти сенсационные цифры представляют реальность в ложном свете; большая часть этого инвестиционного вала накопилась в секторе жилья, увеличив жилищную пирамиду.[97]

Дело в том, что потребление росло не за счет совокупных инвестиций. Проблема в плохом качестве инвестиций: слишком много средств было вложено в самые непроизводительные сектора. Эти вложения в непроизводительные предприятия, которые не создавали денежного потока, означали, что США встали на путь неизбежного краха. Вкладывать в заводы, автомагистрали, железные дороги и оборудование – это одно, все это активы, которые приносят деньги и помогают экономике, а вкладывать в картины, отпуска и всевозможную недвижимость – совершенно другое; эти активы удобства ничего не производят, однако экономический рост зависит именно от производства.

Обозреватели и государственные деятели, по-видимому, слишком сосредоточены на размере потребления в процентах от ВВП, но это отвлекает от главного, и, ес96 Данные о частных инвестициях: Bureau of Economic Analysis, «Table 5.2.5U, Gross and Net Domestic Investment by Major Type»: http://www.bea.gov/national/nipaweb/nipa_underlying/TableView.aspPSelectedTable=71&FirstYear=2010&LastYear=2011&Freq=Qtr&ViewSeries=N.

97 Конечно, можно возразить, что инвестиции были вложены (сравнительно непродуктивно) в жилищный фонд, а не в более продуктивные производственные средства и оборудование, но это уже эффект второго порядка.

ли думать только о том, что американские потребители слишком много покупали, это значит упустить из внимания истинную, коренную проблему. Рост потребления в процентах от ВВП сам по себе ни плох, ни хорош. Важно, чем он сопровождается. Фактически то, что для одного человека покупка, для другого доход.

Для иллюстрации представьте на минуту, что правительство США создало систему государственного здравоохранения; вследствие этого индивидуальное потребление, скорее всего, упадет, потому что в данный момент расходы на здоровье составляют часть потребления. Однако государственная доля ВВП изменилась (то есть государственные расходы); они возрастают, если стоимость здравоохранения выше, чем налоги, собранные на его оплату, и потому увеличивается дефицит. Если же, наоборот, государственные расходы снизятся в маловероятном случае, когда расходы на государственное здравоохранение обходится дешевле собранных налогов, то с бухгалтерской точки зрения практически ничего не изменится, при условии, что государство сможет предоставлять такие же услуги, как и частный сектор (здесь на минуту забудем про скептицизм).

Представьте в таком же духе, что произойдет, если правительство США полностью выйдет из оборонного бизнеса и все служащие армии, флота и ВВС немедленно будут наняты частными охранными фирмами. Немедленное сокращение государственных трат на военнослужащих отразится в том, что государственные расходы пойдут вниз, а потребление (частное) – вверх. В обоих случаях изменение процента потребления от ВВП само по себе мало что значит; значение имеет относительные изменения элементов ВВП.

Да, если потребление растет, а вложения снижаются, пора волноваться. Ярчайший пример – британская экономика в 2000-х годах. Однако в течение нескольких лет потребление в США увеличивалось, а инвестиции, хотя в основном они оставались на одном и том же уровне, порой даже возрастали!

Проблема США в том, что рост потребления в процентах от ВВП компенсировался не инвестициями или изменением государственной доли, но только ростом торгового баланса. Большая часть увеличившихся затем доходов утекала за границу. Это значит, что проблема американского потребления сама по себе лишь часть более крупной проблемы, на которой и должны сосредоточиться политики, то есть на решении торговой проблемы.

Торговый баланс

Генри Форд, как известно, платил рабочим своего завода выше тогдашней ставки, а когда его спросили почему, сказал знаменитую фразу: «Я хочу платить своим рабочим больше, чтобы они покупали мои машины».[98]

Так же и американский потребительский бум не стал бы пагубным для американской экономики, если бы доходы не уходили кому-то еще. Да, если бы американцы в основном потребляли американские товары, производимые американскими рабочими (даже при долговом финансировании), тогда чистый итог определенно был бы положительным. Данные говорят, что увеличение потребления в США на самом деле произошло за счет торгового баланса (разницы между экспортом и импортом). Проблема Америки заключалась в том, что ее возросший 98 Генри Форд о заработной плате: «Му Life and Му Work: An Autobiography of Henry Ford», NuVision Publications, 2007.

объем потребления, свидетелями которого мы были в последние десятки лет, помог обеспечить рост и рабочие места Китаю, а не дома американцам. Иными словами, американское потребление создало доход, который утек не в американские карманы. Это не аргумент в пользу протекционизма, а констатация факта.

В 2007 году Китай и Америка обменялись товарами на сумму более 400 миллиардов долларов; огромный рост по сравнению с 5 миллиардами долларов в 1980 году. Взгляните на красноречивую разницу торговых балансов (экспорт минус импорт). В 2006 году США имели зияющий дефицит в 6% ВВП – рекордно низкий процент за почти десятилетний цикл колебаний между -4,3% в 2000 году и -5,3% в 2007.

Между тем чистый экспорт Китая разве что не взлетел до небес. В 1970 году доля торгового баланса от китайского ВВП составила всего 5%. Хотя Китай продавал гораздо больше, чем покупал, этот положительный торговый баланс – ничто по сравнению с пиком 2007 года, когда после многих десятилетий положительного баланса он достиг колоссальных 75% от ВВП. Именно поэтому в 2009 году Китай и оказался на первом месте в мировом экспорте, оттеснив оттуда Германию.

Все это не прошло мимо внимания западных граждан и политиков. Несмотря на сопутствующую угрозу потери рабочих мест в производстве, лозунг «Покупай американское», выступления знаменитостей, формирующих общественное мнение в США, таких как телеобозреватель Лу Доббз, и даже обвинение китайцев в неспортивной игре (обозреватели давно высказывали свою озабоченность тем, что Китай манипулирует своей валютой ради торговых преимуществ; удерживая курс на низкой отметке – как когда-то поступили западные страны, – и не позволяя рынку самому отрегулировать стоимость валюты, таким образом делая сравнительно дешевые китайские товары привлекательными для иностранных покупателей: чем больше китайский экспорт, тем сильнее его торговый баланс).

Сравнительные преимущества против максимизации объема

Коренная проблема США – то, что они следуют принципу торговли, установленному в экономических учебниках лет сто пятьдесят назад, – концепции сравнительного преимущества. Сравнительное преимущество означает, что в идеале человек, компания или страна должна специализироваться на тех товарах и услугах, в производстве которых она наиболее эффективна либо если у нее наименьшие издержки на их производство. Понятие сравнительного преимущества, очень симпатичное в теории, работает, только когда все страны (люди и компании) играют по одинаковым правилам. На практике же это совсем не так. И хотя есть возможность получить прибыль от торговли с партнером, который не отвечает взаимностью, по идеальному сценарию торгующие страны производят то, что умеют производить лучше всего самым рациональным и эффективным образом.

Фактически азиатские страны во главе с Китаем стремились вести торговую игру по правилу абсолютного преимущества, когда где люди, компании и страны производят товары и услуги с наименьшими абсолютными (а не сравнительными) издержками. Как многие другие развивающиеся страны, Китай максимизирует объем, а не прибыль, поскольку это нужно ему для создания рабочих мест и в конечном итоге для сохранения общественной (и политической) стабильности.

Вот почему Китай не хочет просто производить футболки и радиоприемники, игрушки и безделушки и обменивать их на системы управления и самолеты; Китай хочет производить все. В целом максимизаторы объема склонны стремиться к абсолютному, а не конкурентному преимуществу, которое постулируют западные страны.

США должны понять это и соответствующим образом приспособить международные и торговые отношения. Подробнее об этой насущной проблеме ниже.

Государственные траты

Наконец, есть еще Г, состояние государственного бюджета.

В 2008 году большинство индустриальных стран имело бюджетный дефицит порядка 4% ВВП (США – 4,1%, Япония – 3,4%, Великобритания – 3,5%). Китай между тем гордился двузначным бюджетным профицитом в том же году, как и в большей части последних десяти лет. Сравните его с успехами Запада. С 1992 по 2001 год средний бюджетный дефицит в США составлял 2%, которые стали прелюдией к последующим шести годам государственного недофинансирования (в 2010 году бюджетный дефицит США приблизился к тревожным 11% ВВП).

Достаточно сказать, что дефицит сам по себе не так уж плох (на самом деле многие экономисты утверждали, что это предвестник длительного роста), но главное, в состоянии страна финансировать его или нет. Учитывая, сколько западные страны занимали у Китая и других, ничуть неудивительно, что они превратились в страны-должники с огромными долгами. В 2009 году состояние американских финансов было угрожающим: США имели самый большой бюджетный дефицит со времен Второй мировой войны.