Текст книги "Классициум"
Автор книги: Далия Трускиновская
Соавторы: Леонид Кудрявцев,Дмитрий Володихин,Антон Первушин,Юстина Южная,Вероника Батхен,Игорь Минаков,Андрей Щербак-Жуков,Николай Калиниченко,Иван Наумов,Яна Дубинянская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 34 страниц)
Трансляция прервалась.
– Они все погибли, – марсианин повел рукой, нарушив кружение прозрачных медуз, и те, ускользая от опасности, вспыхнули ярче. – Оружие, которое поклялись не использовать, было пущено в ход. Рукотворный катаклизм вызвал эффект цепной реакции. Волна страшных землетрясений пронеслась по планете. Нам оставалось лишь беспомощно взирать на то, как умирает мир.
– Но позвольте. Там же есть жизнь, – я недоуменно посмотрел на своего собеседника. – Вы же сами видели. Деревня у канала и эти… кочевники.
– Когда Фобос достигает наивысшей активности, мощность потока частиц усиливается многократно, – марсианин легко поднялся и указал в центр кольцевой галереи. Там было устроено нечто вроде неглубокого бассейна. – Луч проходит здесь и, отразившись от вод внизу, приобретает небывалую силу. Используя ее, мы способны листать страницы бытия, странствуя между мирами. Осознав, что наш народ уничтожен, мы привели машину в действие и оказались здесь. Мы стали исследовать местность вокруг и выяснили, что в этой вселенной оружие так и не было пущено в ход. И болезнь симбионтов не дает такого страшного эффекта, как в покинутом нами мире. Те, кого вы называете кочевниками, – остатки городского населения. Они жестоки и несговорчивы, и всё же надежда есть. Мы пока не можем излечить весь свой народ, но вам мы поможем.
– О какой помощи вы говорите? Человеческая цивилизация переживает пору расцвета. В нашем мире нет войн и…
– Я говорю не о вашей расе, – мягко прервал меня марсианин, – я говорю о вас, – он подошел к краю площадки и долго смотрел на игру света, отражающегося от тонких конструкций подвесных галерей вертикального города. – Наши миры связаны между собой: древний дом моего народа, планета туманных лесов, из трех она ближе всего к солнцу, и, наконец, ваш родной мир – обитель юных, стремящихся покорять космос. Изменения в одном из домов влекут перемены в двух других. Так было всегда. Когда Колокол открыл дорогу между мирами, вместе с городом Ничтожных в новую вселенную перешло еще кое-что.
– Моя память?
– Верно. Когда ваш жизненный цикл был запущен вновь, две личности сплавились в одну. Думаю, есть и другие, кого постигла схожая судьба.
– Откуда вам знать, что это не форма психоза? – Я вскочил. Меня вдруг начал раздражать этот доброжелательный всезнающий туземец. – Думаете, это легко, каждый день отгораживаться от чужих воспоминаний, переживать чужую боль? Тосковать по местам, где никогда не был? А теперь вы приходите и говорите, что всё это нормально! Что если вы ошибаетесь? Что тогда?!
Марсианин шагнул вперед и положил свои тонкие руки мне на плечи. Его лицо было безмятежно, черные глаза смотрели на меня не отстраняясь. Огромные зрачки без белка, лишь по краям едва заметная серебристая окружность, точно два солнечных затмения.
– Я не ошибаюсь, – мягко сказал паромщик, – увидеть кого-то из родной вселенной – это как встретить земляка, странствуя в чужом краю.
– И как же вы хотите помочь мне?
– В миг, когда Колокол ударит вновь, вы должны занять место там, – марсианин указал на чашу бассейна.
– И что тогда?
– Возможно, вы отыщете гармонию.
– Звучит не слишком обнадеживающе.
– Верно, но это единственный шанс.
* * *
Лучины марсианских фонарей умирали постепенно, от верхних уровней к нижним. И оттого казалось, что в жерло пещеры устремляется поток дегтярного мрака. Затемнение достигло берегов подземного озера. Тогда молочные реки вспыхнули бледным холодным опалесцентом и неожиданно принялись разливаться в стороны. По отвесным поверхностям стен зазмеились ажурные меандры малых проток. Я почувствовал себя внутри огромной кровеносной системы.
По проложенным в галереях желобам молочные ручьи устремились к неглубокому округлому бассейну, на краю которого я стоял. Вскоре чаша заполнилась до краев, и тогда я увидел, что напротив меня тоже стоит некто. Света было недостаточно, чтобы разглядеть детали, однако мне это было не нужно.
– Спускайтесь в бассейн, – послышался за моей спиной голос паромщика, – не бойтесь замочить одежду.
Я нащупал ногой первую ступень и стал медленно сходить вниз. Человек напротив меня сделал то же самое.
Жидкость, если это была жидкость, не оказывала решительно никакого сопротивления, и вообще никак себя не проявляла. Моя одежда по-прежнему была сухой.
Я ступил на дно бассейна и медленно двинулся вперед. Вскоре я смог различить лицо человека. Конечно, это был Максим. Он казался спокойным и отрешенным. Смотрел сквозь меня. Не узнавал. Белесая завеса холодного огня отгораживала нас от окружающего мира, но я всё же различил за спиной сына долговязую фигуру поводыря. Сердце охватил внезапный страх. А вдруг это всё ложь, и коварные марсиане используют нас для какого-то древнего жуткого обряда. Что, если мы для них всего лишь жертвы? Убоина. Расходный материал. Если они называют себя ничтожными, то кем считают нас? Усилием воли я отбросил сомнения, как делал это множество раз, шагнул вперед, поднял голову.
Мне явились округлые края каверны, темно-синий, почти черный глаз неба в серебряных искорках безразличных звезд. Вот что-то изменилось. Бархатистую пустоту вселенной теснил серый зрачок Фобоса. Я ощутил странную вибрацию. Мелкая, едва ощутимая дрожь. По мере того как Калека занимал позицию над пещерой, ощущение усиливалось. Наконец я понял – вибрировала молочная жидкость. Белесые щупальца принялись охватывать мои руки, туловище. Дробясь, извиваясь, отыскивая кратчайший путь к своему уродливому богу, молочные ручьи поглощали меня. Свечение стало ярче, интенсивнее. Мой сын исчез. Передо мной стоял высокий лысый старик. Кожа туго обтягивала огромный покатый череп, лишь у бровей громоздились горизонтальные складки глубоких скорбных морщин, кустистые брови сошлись на переносице. Глаза запали, скулы заострились. Уголки губ были опущены. Над ними щетка седых усов, точно подернутый инеем сухой ковыль. Я знал его. Я был им. И странное дело. Эта чуждая двойственность впервые не тяготила меня. Пропасть в моем сознании не исчезла, но вдруг утратила свою значимость. Оставалось сделать последний шаг.
– Прости меня, – бог знает, за что я просил прощения. За то ли, что знал любовь родителей и счастье мирной жизни, не ведал лишений и разочарований? Или, может быть, за то, что воскрес здесь, а не в той суровой сотрясаемой страстями реальности?
– И ты прости… – сухие старческие губы задвигались, словно что-то пережевывали, пробовали на вкус слова, – прости меня за всё.
Лицо старика принялось истаивать, осыпаться. Чешуйки кожи стремительно отслаивались и, кружась, уносились в темноту. Вскоре он исчез совсем. И тогда реальность разверзлась, распадаясь на звуки и образы.
* * *
Я иду сквозь пустыню. По обе стороны от меня серая равнина постепенно темнеет, совмещаясь с черным небом. Он впереди. Тот, кого нужно догнать. Я прибавляю шагу, и наши тени совмещаются. Вот-вот я настигну его…
Ночь. Темная комната. Крупный бородатый мужчина склонился над странным светящимся экраном. На экране, словно на листе бумаги, проступает текст «… Максим Горький, русский писатель, прозаик, драматург. Один из самых популярных авторов рубежа XIX и XX веков…»
Слияние двух рек. Лоб высокого холма. Крепость. В небе над башнями облака. Невозможно прекрасные, белые и сдобные, точно калачи. Я бегу вниз, к реке. Мимо палисадов, мимо псов и кур, кустов сирени и будки городового. Вихрем ссыпаюсь с холма, слегка задерживаюсь на полпути у дома купца, но путь свободен, и я прибавляю шагу. Вот и Волга, широкая, привольная, едва виден отдаленный берег. По спокойной глади большой воды степенно движется белый пароход…
Бьет колокол.
Я очнулся. Молочная жидкость убывала. Ее свечение меркло, и, словно в ответ, по краям площадки затеплились огоньки фонарей. В этом мягком, слабо пульсирующем свете передо мной стоял мой сын. Его взгляд прояснился. Ни холодной отстраненности, ни безумного блеска. Максим, наконец, смотрел прямо на меня. Сердце больно заворочалось, забилось в груди и вдруг пропустило удар. В глазах сына я читал узнавание.
А. М. Пешков
Москва – Марс, 1967 г.
Сергей Довлатов. Межпланетный компромисс
(Автор: Яна Дубинянская)
Сергей Довлатовродился 3 сентября 1941 года в Уфе, в семье театрального режиссера Доната Исааковича Мечика и литературного корректора Норы Сергеевны Довлатовой.
С 1944 года жил в Ленинграде. В 1959 году поступил на отделение марсианских диалектов филологического факультета Ленинградского государственного университета и учился там два с половиной года, затем был исключен за неуспеваемость и призван в армию.
Службу отбывал в войсках охраны исправительных колоний на спутнике Ганимед (рудники тяжелых металлов), где написал первые рассказы, составившие потом сборник «Космозона».
Вернувшись на Землю, Довлатов поступил на факультет журналистики ЛГУ, сотрудничал в студенческой многотиражке Ленинградского планетолетостроительного института, писал рассказы. Входил в литературную группу «Земляне». Работал литературным секретарем Веры Пановой.
В результате конфликтов с литературной средой оказался на Внешнем мире Япет, где жил с сентября 1972 до марта 1975. Работал на пресс-портале «Цветущий Япет» (отдел журналистских расследований), являлся внештатным сотрудником журналов «Юность Япета», «Дружба миров» и «Ку!». Этот период жизни писателя нашел отражение в рассказах, объединенных позже в книгу «Межпланетный компромисс». Первая книга Довлатова, готовившаяся к выходу в издательстве «Япетский прозаик», была спущена на тормозах негласным распоряжением Япетского отделения КГБ.
В течение двух месяцев работал экскурсоводом и погонщиком динозавров в заповеднике «Парк юрского периода» (Венера).
В 1975 году вернулся в Ленинград. Работал в детском журнале «Плазма». Писал прозу. Журналы и издательства отвергали его произведения. Довлатов публиковался в самиздате, а также в контркультурных эмигрантских журналах «Красная планета», «Космос и мы» (Марс).
В 1978 году из-за преследования властей Довлатов эмигрировал с Земли на Марс, где вскоре стал главным редактором еженедельной газеты «Новый марсианин». Газета быстро завоевала популярность в эмигрантской среде. Одна за другой выходили книги прозы Довлатова. К середине 1980 х годов добился большого читательского успеха не только в среде колонистов, но и коренных жителей планеты, стал кумиром марсианской молодежи. За годы эмиграции издал сорок восемь книг (включая переводы) на Марсе и Венере.
После обретения Марсом независимости (24 августа 1989 года) Сергей Довлатов в течение десяти лет возглавлял Министерство культуры молодой республики. Организовал масштабный проект возрождения литературы на марсианском языке. Написал роман-эпопею в пяти частях «Филиал?!», изданный во всех обитаемых мирах. В 1999 году впервые после эмиграции посетил Землю в качестве почетного гостя на торжествах, посвященных 200 летию А. С. Пушкина.
Скончался на семидесятом году жизни 17 февраля 2011 года. Похоронен на кладбище Гранд-канал 01261 (Независимая республика Марс).
…И остался я без работы. Может, думаю, на курсы программеров пойти? Программеры всегда анекдоты травят…
Встречаю Логинова с Первого межпланетного.
– Привет. Ну как?
– Вот, ищу работу.
– Есть вакансия. Портал «Весь Космос в одном». Пиши код: kisyunya-собака-allspace.8511/02.
– Чего?
– Ее Оксана зовут.
– Такая блондинка?
– Профессионалка! А главное – человек мягкий.
– На ощупь? – спрашиваю.
– Ты ее знаешь?
– Нет.
– А говоришь… Код записал?
Я записал.
– Только оденься поприличнее. Моя жена говорит, если б ты прилично оделся…
Между прочим, шлет как-то приват-волну его жена… Стоп! Тема широкая и волнующая, но не будем отвлекаться.
– Заработаю – оденусь. Белый скафандр куплю, с бабочкой…
Выкопал старое резюме, набрал более или менее пристойных перфокарт и вышел в колл-эфир на собеседование. Кисюня мне не понравилась: усталая стервозная баба, кости, двусмысленные ухмылочки. Посмотрела на меня:
– Вы, конечно, не член?
Я виновато кивнул. Она добавила, как дура, хрипловато растягивая слова:
– Тут до вас уже претендовало всяких… Посмотрят на меня – и с концами. Хоть код браслета оставьте.
Я надиктовал что-то случайное, наверное, из рекламы.
Отключившись, еще с полчаса тупо сидел перед машиной, прокручивая старые перфокарты. Некоторые уже и не открывались, а до сих пор активные умиляли древностью дизайна. Десять лет вранья и копистава. И всё же – какие-то люди, события, какая-то жизнь… Не в самих текстах, а там, за горизонтом…
Нельзя два раза погрузиться в один и тот же океан. Но можно, всматриваясь в толщу бугристого льда, разглядеть кровли подледных построек, жерла энергомогильников, груды строительного мусора на дне… А заглянув за помпезный экран иллюзиума, увидеть тесную подсобку, пульт, засыпанный крошками и пеплом, батарею пустых бутылок за ящиком, набитым очками с разноцветными стеклами, и обкуренного программера. Это известно каждому, кто хоть раз побывал там, за экраном…
Начнем с копеечной инфы в новостийной ленте.
Межпланетный компромисс № 1
(Портал «Цветущий Япет», ноябрь 1973)
КОСМИЧЕСКИЙ САММИТ. В Центральном конференц-комплексе Внешнего мира Япет открылся внешнеэкономический саммит под эгидой Управления Внеземных колоний, посвященный проблеме юрисдикции межпланетных торговых сообщений и урегулирования Единого Межпланетного торгового пространства (ЕМТП). В саммите принимают участие первые лица внешнеэкономических ведомств Земли, Оберона, Япета, Венеры, Ганимеда, Ио, Титана, Титании, Меркурия, Европы, Марса и др. Более 182 ведущих экономистов УВК поделятся опытом и новейшими разработками в области, а также наметят новые пути для дальнейшего сотрудничества и процветания Открытого Космоса. Саммит продлится до 16 ноября по земному счислению.
Меня посадили делать ленту местных новостей.
– Ты самый молодой, – обосновал редактор. – Пока Дашка в декрете. Ищешь «Япет», выделяешь, и копистав. Понял?
– Понял. Где ищу?
– Везде.
Переспрашивать я не стал.
За соседней машиной копиставила новости межпланетница Катя. Ее пальчики реактивно летали над клавишами, резво ползла перфокарта.
Слово «Япет» кто-то уже вбил в поискушку до меня. Я обреченно ткнул запуск. И надо же, сразу выудил целый экономический саммит. Приободрившись, скопиставил новость, переписал литературно и даже, подозревая корпоративный сговор, набрал для проверки конференц-комплекс. Жуткий, кстати, прозрачный гроб на дне подо льдом. Ни разу там не был.
Перечитал. Поставил в ленту.
Больше на Япете, как и следовало ожидать, ничего не происходило.
Я сходил на перекур с программерами, а когда вернулся, Катя сказала, что меня искал Ван Шульц.
Прибегает. Первый зам главного, тихий такой веснушчатый кролик в очках, перспективный юноша. Но сейчас рыжая морда перекошена, терморегуляторы набекрень, извилистая лента в руках:
– Чья инфа про саммит?
– Ну, моя, – говорю.
– Как ты ее писал?!
– Обыкновенно. Копи-став.
– Откуда взял, спрашиваю?
– Уже не помню, оно во всех лентах есть. А что не так?
– В каком порядке у тебя планеты перечислены?! Что это такое: Меркурий, Венера, Земля, Марс…
– Как всегда, от Солнца.
– При чем тут Солнце?
– Я думал, при чем… А как надо?
Стонет:
– Меркурий же открыто поддержал Рудную агрессию… Венера – да, перспективный партнер. А Землю ставим на первое место! Всегда, запомни, тра-ди-ционно! Это же Земля, колыбель человечества. Внешние миры в произвольном порядке, хоть по алфавиту, но на Европе-то, не забудь, скрывается Вечеровский, и они его не сдают, сволочи… А Марс в нынешней ситуации вообще лучше не упоминать.
– Как это?
– Ладно, только в самом конце. Ненавязчиво.
Я выдернул перфокарту, скомкал, переделал. Запустил. С завистью проследил за Катиными пальчиками: она уже нарубила, наверное, штук тридцать межпланетных новостей. И тут снова подлетает Ван Шульц:
– Ты издеваешься?!
– Нет. А что?
– Где у тебя Япет?
– На букву «Я» – перед Марсом.
– И на что ты намекаешь таким образом?! Не говоря уже о естественном патриотизме… Япет – сразу после Земли. Хотя подожди… Оберон!!!
– Там база межпланетного терроризма?
– Там головной офис наших спонсоров!.. хотя ты ж недавно с Земли, толку объяснять. Встань, сам поправлю. Набирают на портал клинических идиотов…
За местную новость мне выписали два рубля по гонорарной сетке.
Межпланетные идут по три.
Межпланетный компромисс № 2
(Портал «Цветущий Япет», август 1973)
ВЕРХОМ НА ЛЕДЯНОЙ ВОЛНЕ. Полигон экстремального спорта «Япет 1», излюбленное место отдыха передовой молодежи нашего молодого мира, сегодня отмечает свое пятилетие. Именно здесь вчерашние покорители дикой недружелюбной планеты находят место для выплеска адреналина в условиях сегодняшнего, комфортного и благоустроенного Япета. Местная сборная по экстремальным видам спорта холодных миров в прошлом году заняла четвертое место среди юниоров на Межпланетной спартакиаде категории «В», и это, уверен, не последнее достижение наших молодых спортсменов. Среди героев ледяного полигона есть и прославленные звезды: Х. О’Брайан, Х. Сведенбрект, Ю. Лапаулли, Й. Костицкий. Подает надежды молодой спортсмен В. Сидоров. Впереди у юноши еще много побед, но главное – он готов в любую минуту проверить себя, закаляя характер для будущих испытаний, которые готовит для нашей молодежи неизведанный Открытый Космос.
Полигон экстремалов на Япете – злачное и гиблое место. Ветер сдувает с ног, в лед повмерзали груды мусора. Единственный каскад ледяных волн похож на бюст пожилой марсианской проститутки, перенесшей оспу. Страховочное ограждение давно съела коррозия, медпункта нет уже года три. Мне рассказывали, что шею здесь кто-нибудь ломает буквально каждый день, но пишут алкогольное отравление, а то бы полигон давно прикрыли.
Выпивка, кстати, дешевая.
Решил я сделать юбилейный репортаж. На открытом льду пробыть больше пяти минут невозможно: заглянул в ближайшее заведение, их тут штук семь-восемь, все непотребные, зато тепло. Взял согреться и разговорился с Васькой Сидоровым.
С Васькой мы познакомились пару месяцев назад, в буфете при Доме литераторов Япета. Он, конечно, никакой не литератор, охмурял местную поэтессу. Нас представили, Сидоров встает из-за столика, выпрямляется и смотрит мне в глаза по горизонтали, удивленно. И не задал традиционного вопроса про мой рост, чем и запомнился.
– Катаешься? – спрашиваю.
Говорит гордо:
– А то!
– Сколько спусков?
Васька выпил и признался:
– Типа сегодня первый.
После четвертой банки рассказал. С профессиональными заездами на полигоне давно дохляк, все приличные экстремалы летают кататься на Европу – там и современные волны, и тотализатор, и хорошие деньги. А в нашей дыре ставят на новичка. Вылетит новенький за страховочную ограду или не вылетит. Никакой ограды, конечно, нет, линия обозначена консервными жестянками, вмороженными в лед.
– Ты псих, – говорю. – Или полный идиот. Ставить на тебя?
– А то! Знаешь, какие там бабки?
Я подошел к бармену, сделал ставку. Вернулся к Ваське, и мы продолжили. К нам присоединился Йося Костицкий, бодрый старый алкоголик с металлопластиковым протезом вместо носа. Долго и увлекательно врал про последний чемпионат Европы, так что мы чуть не пропустили Васькин заезд. Бармен подошел напомнить, что пора.
– Угу, – сказал Васька.
Поднял булькнувшую банку, но до рта не донес. Рухнул мордой на сгиб уютной, калачиком, руки, и захрапел.
Йося забеспокоился и потряс его за плечо. Васька храпел мирно и основательно, как бурый медведь в самом начале зимы. Сдвинуть его с места было невозможно.
– Тридцать к одному, – сказал Костицкий. – Вот сволочь.
– Бери с той стороны, – говорю. – На воздухе, может, проснется.
Васька неразборчиво залопотал и, с трудом установленный вертикально, положил голову мне на плечо. Мы вышли наружу, ледяной ветер хлестнул по щекам. Маленькие смерчи носили по всему полигону упаковку из-под венерианской воблы и обрывки реклам. У подножия ледяной волны собралась кучка зрителей.
Васька дрых, повиснув между нами, его подошвы разъезжались по бугристому льду.
– А вы с ним одного роста, – задумчиво сказал Костицкий. – Давно хотел спросить, какой у тебя?
– Иди ты, – огрызнулся я.
– Тридцать к одному, – напомнил Йося.
– Я похож на психа?
Льдоскафандр яичного цвета немного жал под мышками, а шлем, как ни странно, пришелся впору. Я был о своей черепной коробке лучшего мнения. Не говоря уже о ее содержимом.
– На поворотах тормози ногой, а главное, не ори, – напутствовал Костицкий. – Поорешь вот так на морозе, а потом ангина.
На ангину я был, в общем, согласен. Подобная перспектива даже веяла оптимизмом.
Ледяная волна уходила вниз практически отвесно, что почему-то совсем не было заметно со стороны. Далеко-далеко выглядывал несерьезный холмик следующего изгиба и еще дальше – трамплин, похожий на дразнящийся язык. Я лег на живот, упираясь локтями и окончательно трезвея. В шлеме зазвучала команда, и на счет «два» я уже точно знал, что никуда не съезжаю, а наоборот – сейчас позорно поднимусь на ноги и спущусь назад по лестнице, оскальзываясь на нечеловеческом ветру. Я еще молодой. Меня любят девушки, пускай и далеко не все, у меня лежит в издательстве «Япетский прозаик» почти сверстанная книга. И в редакции, пожалуй, не поймут.
Заревело «три!!!», и чей-то могучий пинок под зад придал мне ускорение. Я заорал.
И тут же всё кончилось. Прямо перед глазами торчал из-подо льда зазубренный край жестянки. Я чуть-чуть не доставал до нее выброшенной вперед рукой.
Первым ко мне подбежал Йося. И сразу увел переодеться в подсобку, где ждал уже вполне вменяемый Васька. Он полез целоваться, но я пресек.
Бармен выдал мне из кассы шестьдесят три рубля. И по двадцать пять я скачал с Костицкого и Васьки. Потом я пару раз еще заходил на полигон, но желающих прокатиться новичков что-то не находилось. Было заманчиво повторить тот же фокус под своим именем, однако не сложилось, не знаю, почему.
Сидоров, кстати, расшибся через полгода. Сломал руку и два ребра. Но ледяные волны тут не при чем: сковырнулся по пьянке в аварийный люк на втором подледном уровне.
Межпланетный компромисс № 3
(Журнал «Юность Япета», июль 1974)
«КОСМОПОЛИТИЗМ – СОСТОЯНИЕ ДУШИ» (рубрика «Гости Япета»)
Ал-Ла Цхой 185 на первый взгляд напоминает земную девушку: тот же открытый взгляд, обаятельная улыбка. И только присмотревшись, замечаешь ее стильные вертикальные зрачки, шевелящиеся волосы, оливковую кожу и загадочный изгиб марсианских безбровных дуг. Конечно, внешность не самое главное для женщины – и все-таки, и все-таки… На Япет Ал-Лу занесло вольным космическим ветром: студентка Марсианского межпланетного института гуманитаристики, она путешествует по мирам космостопом, знакомясь в дороге с самыми разными существами и людьми. На суровом, но по-своему цветущем Япете Ал-Ла пополнила свой дорожный косморюкзак новыми впечатлениями и обрела новых друзей. Своими мыслями и наблюдениями юная марсианка делится с читателями нашего журнала.
– Ал-Ла, что привело вас на нашу небольшую и отдаленную планету?
– Я много слышала о Япете. Это молодой, суровый и прекрасный мир, где я давно мечтала побывать. И когда подвернулся грузовой космолайнер, следовавший в направлении Внешних миров, я не колебалась ни минуты.
– Каким вы нашли Япет и его жителей?
– Конечно, тут очень холодно, но я была к этому готова и заранее купила терморегуляторы фирмы «Вечные льды», они мне очень к лицу, не правда ли? Но главное – тепло сердец мужественных колонистов растапливает океанский лед. Я приобрела здесь множество новых друзей.
– Вы путешествуете одна?
– Со мной всегда мой верный косморюкзак «Пятое измерение», Библиотека межпланетной литературы в читательском планшете «Sony 74» и набор косметики «Dzintars-Mars-Elit»!
– Скучаете ли вы по дому?
– Конечно, я очень люблю мой старый добрый Марс, колыбель древнейшей цивилизации Солнечной системы. Но я дочь свободной космической эры, и мой дом – весь Открытый Космос.
– Каковы ваши дальнейшие планы?
– Заканчиваются каникулы, и придется возвращаться на Марс, в гуманитарный институт, где я изучаю курс космосоциологии и гендерной проблематики миров. Начнутся ежедневные кропотливые занятия, которые помогут мне в будущем стать ценным членом межпланетного сообщества. Но сейчас я здесь, на цветущем Япете, и мне хорошо. Космополитизм – это состояние души!
Меня часто спрашивают, почему среди моих героев так много преступников и подлецов, и мне на это нечего ответить. Хотя, конечно, я не согласен. Я стараюсь изображать людей такими, какие они есть: люди как люди, в чем-то симпатичные, где-то меньше. Помню, служа охранником на рудниках Ганимеда, я дружил с одним человеком, заморозившим свою жену в жидком аммиаке. Он много о ней рассказывал, и я, в общем, понимаю его мотивы. А был еще один старый марсианин, он сидел за то, что расшиб по пьяни хрустальную сосульку в общественном месте. На Марсе за такое дают пожизненный срок.
Но сейчас я о другом.
Эта история случилась, когда я уже пару лет жил на Япете, работал на центральном пресс-портале, пописывал налево в несколько журналов и пытался пробить бумажную книгу в местном издательстве. В редакции «Цветущего Япета» мы сидели втроем в одном отсеке: я, Митя Кабанов и Серж Лафоре – фамилии я, конечно, придумал, – хотя работали все в разных отделах.
Мой тезка Серж, которого знакомые узнают в этих записках по характерным словечкам «девиантный», «аберрация» и «ниже абсолютного нуля», занимался микроэкономикой и бизнесом умеренно буржуазного Япета. Микроэкономика и бизнес исправно снабжали его коллекционными емкостями к праздникам, сувенирами на корпоративные годовщины и всякой ценной мелочью за статьи, проводимые мимо рекламного отдела. Иногда мы употребляли это на троих.
Митя Кабанов, известный своим камуфляжным скафандром, цитатами из великих на любую тему и абсолютным успехом у девушек, числился по культуре, но писал во все отделы понемногу, включительно с «Межпланетным сексом». А я собирал информацию для журналистских расследований. Дело кропотливое и муторное: на Япете все друг друга знают, гадости друг о друге рассказывают охотно, однако настаивают на анонимности. Приходится каждую фигню перепроверять по много раз.
Я сидел в редакции и прогонял через поискушку досье на одного деятеля, кандидата в члены местного правительства, теневого хозяина подледного борделя и крупного взяточника. Лично я не был уверен, что это дерьмо вообще стоит трогать, но шеф сказал – надо. Сержа на месте не было. Появляется Митя с очередной барышней на буксире.
– Это Ал-Ла, – говорит. – Она тут у нас посидит, пока я по одному делу сбегаю, ага?
– Ага, – отвечаю. – Тебя из секса искали.
– Передай, будет им в пятницу секс. Не скучай, малыш. Перекуси тут пока.
Я поднял голову и увидел, как девушка кивнула и вскинула узкую ладошку на прощание. Юная марсианочка с кошачьими глазами, не красавица, но непосредственная, милая. Позвякивали колокольчики в ее живых, копошащихся, как гусеницы, косичках. Кабанов оставил ей недопитую бутылку льдокефира и упаковку плавленых сырков, но есть она стеснялась.
– Не обращайте на меня внимания, – говорю. – Я немного занят, будьте как дома.
И занялся правительственным сутенером и хапугой. Через несколько минут услышал, как она зашуршала фольгой.
За полчаса я закончил статью, и мы разговорились.
Ал-Ла рассказала, что учится на гендерного космосоциолога, что ей двадцать три года, ее родители живут на берегу Гранд-канала, а старшая сестра замужем за колонистом с Ио. Она врала. Когда марсиане врут, у них проступают зеленые пятнышки на кончиках ушей, но ей почему-то казалось, что я не вижу. Увлеклась и долго сочиняла про институт и свою дипломную работу по альфа-самцам Земли. Я спросил, как будет называться раздел, посвященный Мите Кабанову. Она смутилась.
– А правда, – спрашивает, меняя тему, – что все журналисты на самом деле непризнанные писатели?
– Нет, – соврал и я. – Попадаются признанные. Но смысл?
Когда беседуешь с марсианами о литературе, становишься циником. Древняя цивилизация, они давно переросли стадию использования слов не по прямому назначению. Если их неформальная молодежь всюду ходит с планшетами и цитирует земных писателей, так это такая протестная мода, назло старшим, вроде колокольчиков в волосах. Сразу хочется дистанцироваться и ляпнуть что-нибудь уничижительное.
Спросил, что она читает. Оказалось, «Марсианку Ло-Литу» Набокова.
– Пошлятина, – говорю. – Кабанов дал скачать?
Позеленела. Угадал, значит.
Тут в отсек заглянула Анджела. Анджела – свой парень, лиловая негритянка весом в полтонны, вследствие чего часто и шумно восхищается сниженной гравитацией Япета. Работает младшим оператором на выпуске, хотя могла бы и новости копиставить, ей предлагали. Выпить способна больше, чем весь наш отсек вместе взятый, и у нее всегда можно одолжиться, если что. Организовывает у себя в бункере на третьем подледном вечеринки, на которые тащит всех подряд. Однажды напоила вдрызг меркурианского посла, и он попер среди ночи на полигон кататься с ледяной волны, еле замяли всей редакцией. В общем, хорошая одинокая баба.
– Мальчики, – говорит, – тут созрела идея…
Увидела марсианку.
– Это Ал-Ла, Митина знакомая, – поспешно уточнил я.
Анджела хмыкнула:
– Кабанов в своем репертуаре. В общем, сегодня как всегда. Придешь?
– Как получится, – говорю. – Работы много.
– Шалун, – сказала она с нежностью. И умчалась дальше по отсекам.
Ал-Ла сидела совсем зеленая. Но тут, к счастью, вернулся Митя. Я передал ему приглашение Анджелы.
– Ага, – сказал Кабанов.
Шумно опрокинул в глотку оставшийся льдокефир и отбыл, волоча марсианку за собой на буксире. Я подумал, что вряд ли ее когда-нибудь увижу. Тем более что и звали ее наверняка вовсе не Ал-Ла.
* * *
Вечером я отправился в иллюзиум, один журнал заказал рецензию на премьеру эпопеи «Космополковнику никто не пишет». Положительную. Выдержал полтора часа и решил, что ради двадцати строк в колонку с меня хватит. Действия никакого, одни спецэффекты вроде желтых бабочек, шарахающих крыльями по лицу. Пыльца и запах для достоверности.
Обтерся выданной при входе салфеткой и отправился к Анджеле.
Веселье уже поутихло. Некоторые парочки виновато обжимались по углам. Только громогласный Митя Кабанов ругал позицию Меркурия на межпланетной арене. Кто-то его, кажется, слушал.
Я подошел к иллюминатору. За толстым стеклопластиком колыхались в океанской толще пузырчатые водоросли, похожие на несвежий студень. Проплыла, изгибаясь, неприятная черная рыба.
Я отвернулся и увидел марсианку Ал-Лу. Она сидела у стенки, съежившаяся и забытая.
