Текст книги "Ну и что, что тролль (СИ)"

Автор книги: Д. Кузиманза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Маркус из-под чьего-то локтя закивал головой, как фарфоровый болванчик. Доверяя его подсказке, Айвен тоже кивнул. Тотчас сильные и осторожные руки каких-то людей, которых он не успел толком рассмотреть, посадили его в носилки, подвешенные между двумя красивыми, откормленными, с блестящей шерстью мулами; он видел, что сбруя животных щедро увешана погремушками, колокольцами и бляшками из начищенной меди и серебра. Только попытался сосредоточиться и собраться с мыслями – "Каким образом меня занесло на арену, где никого знакомого, кроме Маркуса и Мартины, и вообще, почему я здесь, мы не сюда собирались" – как гонец барона Камеры… нет, Камары… ну, гонец этого барона застрекотал, как нанятый:

– Ты поразил меня, победив эту гору мяса! Он ведь был подлым и применял всякие нечестные штучки. Еще и накачался чудинами. А тебе прямая дорога в герои! – Болтливое создание вытащило из кармана вышитый платок, сняло шляпу и промокнуло белый лоб и румяные девичьи щеки. – Меня зовут Виенна, а ты, как мне сказали, зовешься Айвен. Вот мой знак, – важно показала небольшой пергамент с печатью.

Айвен скосил глаза в сторону и увидел кивок Маркуса, тот выразительно тыкал себя в грудь и указывал на Мартину. Голова еще гудела, но инстинкт самосохранения заставил Айвена указать в сторону приятелей и даже что-то сочинить:

– Там… вот… это мои конюший и… э-э-э… кормилица.

Что такое конюший, Айвен тоже не соображал, вскочило в голову первое попавшееся слово, но здесь всюду кони, наверно, что-то связанное с конями. Виенна вытерла потное лицо, прищурила голубые глаза (странное, но очаровательное сочетание с каштановыми кудрями) и продолжала:

– Ты как будто не совсем веришь? А печати? А барон? Ты же знаешь барона?

Можно было поискать глазами Маркуса и Мартину, только Виенна не сводила с Айвена глаз, поэтому он убедительно заявил:

– А как же!

– Тогда вперед!

– А мои кормилица и конюший?

– Я гонец, я не вербую, а привожу к барону тех, кого он хочет, и не собираю всякий мусор с улицы. Вперед!

Айвен не слишком ловко, но выпрыгнул из носилок:

– Раз так, то прощай, красавица!

Загорелый человек в фиолетовом обернулся и подмигнул ему: похоже, он не слишком симпатизировал самоуверенной девице в пурпуре. Но прежде чем покрасневшая от возмущения Виенна успела что-то сказать, вокруг поднялся невероятный шум. Кто-то начал трубить тревогу, кто-то кричал: "Бунтовщики! Спасайтесь!" Вокруг вдруг началась паника, и нетерпеливые зрители превратились в беспомощных беглецов.

Судя по тому, что ворвавшиеся на площадь агрессоры скручивали и оглушали молодых мужчин, это было что-то вроде вербовки, о которой говорила Виенна. Вокруг визжали, умоляли и проклинали. Айвена стукнули по голове, он простонал: "Чтоб вас… опять?", снова свалился на раскаленный песок и успел только заметить, что Маркус и Мартина отчаянно сражаются с превосходящими силами каких-то растрепанных и оборванных парней. Потом свет в его глазах помутился, и он опять потерял сознание…

А очнулся на какой-то кровати с ужасной головной болью и тошнотой. Начал было озираться, но сразу же стиснул виски ладонями: "Ой, ну и болит". Потом все-таки рассмотрел несколько кроватей, а вернее, нар. С потолка текло. Что это: казарма? тюрьма? больница?

Однако постепенно Айвен вспомнил все, что предшествовало его появлению на арене и победе над громилой.

После недолгой растерянности, вызванной появлением Маркуса и Ронни "У Беззащитной Сиротки", они обсудили поход к башне, оставили в гостинице (в "тылу", как пошутил Иво) Мартина, леди Элизабет и шмеля Полосатого в качестве возможного курьера, а потом… что было потом?

Отбили всю память.

Скрипнула дверь, и в комнату вошла странная мокрая личность в мантии и капюшоне. Предполагая, что это один из товарищей по несчастью, Айвен уже открыл было рот для приветствия, но… Быстрым движением мантия оказалась сброшенной, и Айвен вздрогнул: у личности было лицо, но его покрывала черная блестящая шерсть, а под маленьким круглым носом торчали длинные, щетинистые, серые усы. Зато с лица – совершенно невероятно! – смотрели человеческие глаза, голубые и чуть насмешливые.

– Не бойся, – сказало существо, когда Айвен пришел в себя, шумно выдохнул и растерянно кашлянул. – Я был таким же, как ты. Но барон коварно меня обманул. И не только меня. Это ужасный человек, который использует свою ужасную власть, чтобы исполнять свои ужасные желания. Я и мои друзья, пострадавшие от барона, составили заговор. И продолжаем привлекать к нему сторонников, как тебя, например.

– Очень странный способ привлечения, – вздохнул Айвен, сердито глядя на собеседника. – Вы думаете, стукнув кого-то по голове, можно вызвать его особую симпатию?

– Верим, – пылко перебил его заговорщик, – что если бросим яркий свет на делишки барона, то все порядочные люди к нам присоединятся. Разве не знаешь, что почти каждый день проливается невинная кровь? Барон рубит головы всем подряд. Убил свою мать, якобы потому, что она плохо влияла на него. А знаешь, как объяснили ее смерть? Неудачным падением из окна из-за неожиданно приключившегося головокружения. У него было семь детей, недавно уже четвертый баронет исчез при таинственных обстоятельствах. Фатум, якобы, рок. Негодяй! Он не достоин даже жить, а тем более править! Присоединяйся к нам! Ты ведь неплохой боец, я видел поединок, ты неплохо держался.

– Я-а-а?!

– Ты выделывал такие штуки, что все решили, что ты владеещь чарами. Обычный человек не может так драться!

Айвен решил скромно промолчать. В той части драки, которую он помнил, его тело, руки, ноги действовали странным образом сами по себе, без участия соображения. Но, может быть, у магов так всегда?

– И вот я решил, что ты-то нам и нужен, – разглагольствовал между тем заговорщик. – Но тут баронская вербовщица чуть не перебежала мне дорогу. Пришлось устроить небольшую отвлекающую заварушку. Виенна тоже в долгу не осталась.

– Так-так, вы отвлекали друг друга, а таких, как я, лупили по головам.

– Неужели ты не простишь эту мелочь? Нам так нужны честные люди! Эх, что там плюгавый барон! Я знаю таких людей… таких! Вот, возьми пива промочить горло и слушай!

* * *

Знаю, что такое страх. Знаю это чувство, когда сжимается вокруг головы тесное пространство и угнетает все мысли. Знаю, что такое трясина ночи, в которую проваливаешься, забывая о безопасности, а песенка тревоги сплетается с предчувствием беззащитности. Почувствовал и перечувствовал все это в далеких и диких Слепых горах, а ходил там, затем чтобы отдохнуть и поговорить со стройными соснами и хмурыми буками. Такой тогда был романтик шестнадцати лет.

Так вот, маленькая деревня, скорее даже, лесной хутор. Несколько деревянных домов. От них тропа ведет через пустоши к небольшому купеческому тракту, а вторая, можно сказать, дорога идет куда-то лесом, то и дело пересекая ручьи.

Жили там люди могучие и грубые, как места, в которых пришлось им жить. Улыбающиеся лица – и тяжелая работа. Не знали фальши и зависти, в их ежедневности такие ценности себя не оправдывали.

А женщины! Прекрасные в работе, любви и заботах о своем многочисленном потомстве. Всегда готовые на самоотречение и борьбу со стихиями.

Да-а, такие вот люди там были. Чуткие и мягкие. Жесткие и жестокие. И была какая-то вечная безмолвная тайна в жестах этих людей. Переглядывание, иногда быстрый шепот, и лица каменеют, и замолкают даже малые дети. А иногда трагедия и кровь явные.

Как-то Лука пошел в лес за мясом, как они говорят. За оленем, то есть. Пошел и не вернулся на своих ногах. Приволокли его на сворке обезумевшие псы – под самый дом. Отстрелил себе ногу. Случайно, а может быть и не случайно? Может быть, кто-то из-за дерева, да прямо в колено, которое разлетелось вдребезги? Того никто не знает и никогда не узнает! Точно!

Ну, и в одну темную и густую, как смола, ночь пришлось мне идти той дорогой, той – лесной. Нет, не скажу, зачем. Я там был из-за тайны моих друзей. Взялся нести кое-что через лес к другим таким же секретникам… э-э, замолчу об этом, а то, слово за слово – и расскажу, а тайна не моя! «Никому!» Это была просьба и, одновременно, угроза, которые чту до сих пор. Конец и точка, и баста!

Так вот, шел я, городской житель, а точнее брел почти наощупь той ночью. Темнота вокруг и темень в душе. Так рождается настоящий страх.

Когда последние огоньки хутора исчезли за деревьями, то превратился я в беззащитного и слепого жука. Для подкрепления духа были у меня только фляга «чистой слезы» и толстая палка. Выпить и упасть на мох? А миссия моя? Побрел я, как слепец размахивая перед собой палкой.

Эх, какого труса я праздновал?! Когда-то пережил пляшущий над головой топор в руках пьяного безумца. Так вот ночной страх был не ровня тому. В лесной тьме какие только бестии и чудища не шли по моим следам?! Каждый шорох был изголодавшимся волком. Каждый треск – банда бешенных медведей. Вижу темноту или ничего не вижу. Все происходит в другом измерении и времени. Не знаю, что было минуту назад и что будет через минуту. Все исчезает и расплывается. Есть только темнота, усиленная предчувствием какой-то приближающейся чужой силы.

Вдруг над головой острый, словно разбитое стекло, птичий крик. Острее, чем осколки под босой ногой. Действительность съежилась до размеров моей спины. Второй крик проплыл у меня над головой и замер где-то в чаще. Кажется я на миг потерял сознание. Когда очнулся, то тело мое послушно шагало по дороге, а крик то и дело повторялся, пока я не понял, что кричу сам. Со стыдом сжал зубы, и тут на фоне тьмы появилась маленькая искорка.

Светлячок? Маленькая гнилушка? О нет! Что-то или кто-то, как и я, пересекало лес, в такт колыханиям огонька слышался треск хвороста и веток. Зверь, человек, дух? Я не мог решить, что лучше, но остановился и стал ждать. Бежать, скажете? Куда, кроме дороги вперед или назад? Наконец по шуму шагов стал я догадываться, что это человек. Ну, что же, приготовился к атаке, потому что неизвестный хотя бы освещал себя, отступление же потерялось бы в лесу.

Человек прошел еще два десятка шагов и осветил меня. Послышался смех, незнакомец дружелюбно смеялся.

– Эй! – сказал он мне. – Чего орешь?

Я обалдел. Странный вопрос и весь абсурд ситуации потушили все мои чувства. И страх вместе с ними. Даже жалко стало, что уже не дрожу и не трясусь. Пропала острота ощущений и романтика.

– Кашель, – попытался выбраться я из неловкости. – Кашель сильный замучил!

– Кашель? А папироски не найдется?

Я кивнул и достал пачку сигарет. Незнакомец подошел, положил фонарь на землю. Мох и опавшие листья и хвоя заблестели, как подсвеченный ковер. Теперь я рассмотрел собеседника: лицо в оспинках, одного уха не хватает, на щеках глубокие складки или рубцы.

– Садись, братишка, – незнакомец удобно устроился на невесть откуда взявшемся лежащем дереве и указал место возле себя. – Выкурим трубку мира и пойдем дальше. Кого-то ищешь?

– Можно сказать, да.

– А чего орешь?

Хотел рассказать ему о своих страхах, но не знал, как это объяснить чужому человеку. Стыдно мне было.

– Куда ты идешь и зачем – это я знаю, – сказал он. – Чего орешь подозреваю. Даже предполагаю, что несешь в своем рюкзаке. Идешь ты, братишка, а за тобой тянется след, ах, какой след. Я за тобой наблюдаю.

"О чем он говорит? – подумал я. – Что знает? Какой-такой след привел его ко мне и к моей тайне?"

Я перестал об этом гадать, а сел рядом с ним и попробовал его разговорить:

– У меня есть фляжка "слезок", может, выпьем за встречу?

С минуту он молчал, потом широко улыбнулся и протянул руку:

– Думаю, неплохо бы!

Отпил несколько глоточков, смаковал "слезки", причмокивая и щурясь при каждом глотке и под каждый глоток закуривая. Потом вернул флягу мне. Потом опять вернулась она к нему. Я все это время думал, как дальше пойдет разговор. Странные слова незнакомца вызвали у меня противоречивые чувства. Боялся его, но был он мне интересен. Интерес на одном уровне со страхом, понимаешь?

"А если напасть? – думал я. – Пока пьет? Один рубящий по шее…"

– Я Рдна, – вдруг представился он: а что ж, вполне обычное местное имя.

– Рдна, ты меня напугал, знаешь? Кто ты, что тут делаешь?

Он осушил фляжку, вернул ее мне и хмыкнул:

– Гм, я? Я? – покачал головой. – Когда-то, очень давно шел я с таким же поручением. Поэтому знаю, куда идешь и с чем. Но я до цели не добрался, остался здесь и живу с тех пор в этом лесу, хотя не знаю, подходит ли слово «жизнь» к моей ситуации? – Он поднялся с бревна, отрусил штаны. – Понаблюдаю, чтобы ты дошел до цели. Ты этого не поймешь, но это так. До конца пути буду тебя сопровождать.

Мой страх окончательно исчез, теперь я пробирался сквозь темноту без малейшей тревоги. Незнакомец шел за мной, но я его не боялся.

Дошли до нужного мне поселочка уже под утро, когда отступает ночь и идут спать демоны. На опушке леса мой спутник исчез. Когда? Я не заметил. Вот только что хрустели веточки под его ногами – и нет никого.

Значительно позже я сообразил, что он мог ходить тихо, как лесной зверь, а ко мне подошел шумно, чтобы предупредить заранее!

Адресат посылки, которую я нес, пригласил меня разделить его с женой завтрак. Ели в сосредоточенном молчании: соленое мясо, хлеб, жареные грибы и много чеснока, пили все те же "слезки", теперь уже хозяйские.

На десерт хозяйка подала чай, брусничный сок и лепешки. Тогда хозяин спросил:

– Как добрался? Только не говори: хорошо.

– Не скажу, – согласился я. – Боялся, как последний заяц.

И вдруг пришло мне в голову, что именно за этим гостеприимным столом вернулось ко мне то напряжение, с которым начинал путь в темноте. Что-то мешало мне лениво откинуться на стуле и подремать. Начал присматриваться к хозяевам. Они же на меня не смотрели, а быстро переглядывались, иногда касались друг друга кончивами пальцев, как будто так разговаривали. Он слегка сгорбленный, почти без шеи, с длинным мясистым носом. Она красивая, хотя в возрасте, смуглая, черноволосая, похожая на цыганку. Только ладони большие и грубые от работы.

– Но там кое-кого встретил, – добавил я.

Хозяева подвинулись ко мне.

– Кого? – спросила хозяйка, упорно глядя мне в глаза.

Я неторопливо рассказал все, как было. Они слушали и согласно кивали головами. Мне показалось, что мой рассказ им откуда-то известен, интересуют только подробности. Под конец выглядели так, словно ждали моего рассказа больше, чем посылки.

Когда я замолчал, хозяин встал из-за стола, подошел к окну, а я смотрел на его сутулую спину и ждал. Он же смотрел в окно, затем обернулся и спросил:

– Знаешь, кто это?

– Не знаю, а кто?

– Жена, налей нам еще, я должен рассказать!

Он пригорюнился, подпирая голову ладонями:

– То, что я расскажу, случилось на самом деле. История дикая и безумная, но тут, в Слепых горах, ничего не происходит нормально.

Жена его подала нам стаканы и присела в стороне.

– Да, – продолжал хозяин, – случилось это несколько лет назад. Было это время, когда жилось нам совсем неплохо, мы не ели солонину с чесноком, а мясо и много рыбы, чего хочешь, то и ели! Не спрашивали и кто откуда к нам приходит, таких вопросов и до сих пор тут не задают. Рдна пришел и быстро стал одним из нас. Пил мало, зато работал много. Хоть и чужак, но его любили.

Только одна у него была странность: уходил в горы и не бывал дома по нескольку суток. Никто его не спрашивал: мужчина взрослый, его дело.

Но однажды Рдна пошел через лес известной тебе дорогой и не добрался до нужного места. И не вернулся. Ждали мы его, ждали и волновались. Посылка эта была большой ценностью, потеря ее висела над нами, как проклятие. Стали искать. Бродили, кто-где. Наконец набрели на страшное место, маленькую поляну в сосняке. Трава там была красной от крови, деревца вывернуты с корнем. Тут на него напали. А где тело? Поискали вокруг и нашли только ухо. Ухо Рдны? Кто знает.

Приехали стражники, что-то вынюхивали, ничего не говорили. Что-то знали о Рдне? Молчали.

Мы пригласили их на обед, угостили "слезками", развязали языки. И узнали, что в городке, который лежит за два дня пути от нас, сбежали из тюремной башни два злодея. Этого нам было достаточно. Пока стражники спали, мы собрали людей. И наших собак, которые прежде чем в лес войдут, уже знают, что искать. Долго не искали. Нашли злодеев почти в горах. Одного еле живого, а второй от ран помер. Еле живой нам все рассказал. Наскочили на Рдну они и крикнули: "Деньги есть?" или как-то так. Сказал, что денег нет, но даст им папирос и хлеба. Тогда они потребовали его посылку. Он сказал, что рюкзак не его, что это чужое. Кто-то из них ударил его в лицо, другой ножом отрубил ухо. А Рдна вытащил из ножен старый штык и стал им работать, как с медведем или кабаном, скажем. В конце концов, злодеи смылись во тьму, а Рдна остался в луже крови. Что с ним потом было? Никто не знает. Потом стражники нашли только одного злодея… того, умершего от ран.

Хозяин замолчал и молчал долго. Но мне было очень интересно, и я спросил:

– Если стражники нашли неживого злодея, а Рдну никто так и не видел, то откуда вы узнали, как именно они на него напали и что говорили.

Хозяева переглянулись, коснулись друг друга концами пальцев, и я вдруг испытал то же, что в лесу до встречи с Рдной. Вскочил из-за стола, схватил шапку и палку да ноги в руки. Долго бежал по дороге, но собаки со стороны поселочка так и не залаяли. Только тогда я пошел спокойно.

Вот как бывает. А ты говоришь – по голове ударили. Так что же, поступишь к нам?

Айвен покивал:

– Да, не хотел бы я оказаться на вашем месте за тем гостеприимным столом! А с вербовкой? Вот в этом вы прогадали. Видите ли, через… эх, я уже запутался, сколько дней, но очень скоро!.. я, возможно, превращусь в тролля. Со всеми вытекающими из этого последствиями.

Заговорщик фыркнул и махнул мохнатой рукой:

– Ну и что, что тролль? Посмотри на меня. Лишь бы человек был порядочный!

"Кажется, влип, – подумал Айвен, в отчаянии закрывая глаза. – Разве я собирался участвовать в каких-то дурацких боях без правил и заговорах? Чепуха! Мне нельзя отвлекаться, без меня все погибнет, как шипел тот странный голос в красивой комнате. И он прав. Мне нужно добраться до ведьмы из черной башни с летучими мышами, иначе я превращусь в тролля, а затем мы собирались спасти Ивара. А потом, если все пойдет как надо, в порядке очереди помогу и этим заколдованным заговорщикам. И еще я хотел бы знать, куда исчезла Тилли?"

14

– Пощади, не погуби!

Откуда и слова у нее такие взялись?!

– Ты не столько дрова поджигай, сколько водой заливай…

Росомаха звякнула цепью и уставила в ее лицо не по-звериному умные глаза. И то сказать: ведь зверюга совершенно по-человечьи принесла дрова и затопила печь в баньке! А темнолицая тетка – сестра мачехи – приказывала ей на самом обыкновенном человеческом языке. Так в чем же дело? Или с человечьим языком росомаха восприняла и все людские слабости и пороки? Не потому ли крестная сунула в карман дырявой шубейки дорогой кружевной платочек со словами:

– А без этого ты и жизни лишишься!

Как же права была! Тетка не сама косточки племяшки глодать станет, а еще и дружка пригласила, Горыныча. И племяшка даже боится догадываться, кто он, этот ее бой-френд…

Платочек красоты неописуемой и ценности немалой, в другое время она сто раз подумала бы, прежде, чем его отдать. Но в баньке все жарче и жарче! И это быстро меняет шкалу ценностей.

– Вот, возьми в подарок.

Росомаха хватает платок, словно ящерица жирную муху, и подмигивает ей.

– Горит ли огонь? Кипит ли вода? – слышится из динамика голос злокозненной тетки. Будем надеяться, что мерзкая людоедка в грязном гипсе не установила здесь камеру наблюдения.

– Горит огонь жгучий! Кипит вода ключевая! – отвечает росомаха, туша последние тлеющие угольки и многозначительным кивком указывая ей на дверь.

Не чуя ног, она вываливается в предбанник, натягивает на себя шубейку и… в дверях, конечно же, сторожит филин-качек. Но крестная – не забыть переписать все ее именинные дни – предусмотрела и этот пассаж. В кармане (в нем-то ни одной дырочки нет, будьте уверены) ветчина, заботливо упакованная во вчерашнюю газету. Ветчина – первый сорт, даже пахнет мясом. Филин тут же перестает топорщить "уши" и щелкать клювом: с набитым ртом это невозможно. Надо ли говорить, что и без подсказки племяшка выбегает из баньки и несется к воротам.

Ага, сейчас-сейчас… Разбежалась… Свирепые собаки уже приготовились ее растерзать! Но если кто-то думал, что она отдала филину всю ветчину, тот плохо знает крестную, а инструкции крестной она всегда изучает досконально. Даже те их абзацы, которые напечатаны мелким шрифтом. Итак, она достает еще два с половиной килограмма ветчины из кармана. Свора дружно поднимается на задние лапы и начинает вальсировать вокруг. Они за всю службу такого здесь не видели, если тетка хоть чуть-чуть похожа на мачеху характером.

Однако пятиборье еще не закончено: железные ворота угрожающе скрипят и грозят захлопнуться, словно большущий капкан. Но, учуяв запах свежего солидола, тут же сменяют гнев на милость. Подрядив для смазки отставшего от собачьей своры малыша (откуда крестная о нем знала? Но ведь снабдила же ее баночкой собачьих консервов "Для щенков"!) – она во весь опор галопирует к реке. На полпути получает ощутимую оплеуху ветками. Но это уже собственная ошибка: почему на березку ленточки с люрексом не повязала?

Вот и река. Росомаха уже в лодке и нетерпеливо скрипит веслами в уключинах. Что? Не забыла о напильнике, который завернула в кружевной платочек? Н-ну, чуть не забыла… от волнения, наверное.

Лодка несется со всей возможной скоростью, но тетка – даром, что в гипсе – естественно, гонится за ними. На чем, на чем?.. Есть у нее такой летательный аппарат на помеловой тяге: "СТУ-ПА" – средство транспортное улетное, модель "Просто абалдеть".

Ну что же, нужно начинать использовать дополнительные резервы!

Напильник летит назад, реку перегораживает решетка из толстых прутьев. Конечно, тетке грызни всего на часок, но и часок ценен.

Опять догоняет? Достать из кармана щетку для волос и швырнуть на берег. Ф-фух, добросила! И, как полагается, из щетки тут же сделался густой лес. Железные деревья – во! пятерым не обхватить! – растут вплотную друг к дружке, мышь не проскочит. Вдали послышался громкий треск, а потом яростные вопли: тетка вошла в соприкосновение с лесным заслоном. На час ей работы хватит, а потом…

А на потом еще один подарок от крестной остался – кусок гранита. (Вернее, эта вещь называется «пресс-папье». В доэлектронную эпоху ею промокали чернила. Не ясно, где чернила могли применять – принтеров тогда не было – но, как видно их часто разливали). Из гранитного «пресс-папье» тут же вырастают высоченные горы. Темные, жуткие… совсем, как здание «Ау-эгей-банка» недалеко от дома! В общем, совершенно непроходимые, неперелетимые и непобедимые, как тот банк – она-то знает, папа ссуду брал.

В общем, гребут они по очереди, гребут, а тем временем папка уже домой вернулся и спрашивает:

– Где же моя дочка?

– Не знаю, – отвечает мачеха. – Не спросясь, убежала гулять.

Но тут они с росомахой входят в дом. Так, мол, и так – на смерть "матушка" послала. И что злая мачеха могла возразить против двух свидетелей? Папаша как рассердился, как затопал ногами, как схватил со стены ружье – а она шасть в печку и в трубу вылетела. Ищите, машите, пишите!..

А дверь опять открывается, и являются добры молодцы в золотых одеждах. И давай росомахе в пояс кланяться. Смотрят дочка с папой – а это и не росомаха совсем, а князь в собольей шапке и драгоценной одежде. Взял он дочку за руку и повел во двор, где уже стояла тройка. Посадили их с папашей на шитые серебром подушки, укрыли медвежьей полостью, и помчались тройки в его высокий терем на свадебку веселую, на пир щедрый. А князь на гнедом коне рядом скачет, а дружина его – позади.

– Душа моя, а почему конь у тебя не белый? – спросила она жениха.

– Надоело! – ответил он. – Все хихикают: "На белом коне, на белом коне." Я вообще решил реорганизовать все. И на тебе, голубка моя, женюсь потому, что все княжны и принцессы мне уже сто раз двоюродные сестры или родные тетки. Княжеский генофонд спасать надо, породу оздоровлять!

– Оздоровлять? – ошеломленно переспросила она, и ей стало обидно, что опять ставят не сказку, а дурацкий стеб…

– Алло! Эй! Девушка!

Матильду трясла за плечо улыбающаяся тетка в форме.

– Конечная остановка! А спать иди домой. У меня доча тоже работает допоздна и в метро засыпает. Остановку не проехала?

Ох ты! Хорошо, что разбудили! Так бы и каталась, ведь спит она крепко. А милый, дорогой, любимый, единственный бегал бы, волнуясь, вокруг станции метро и с тревогой обзванивал всех ее сотрудников, ведь репетиция давно закончена.

– Нет, мне до конечной, – она улыбается добродушной контролерше и спешит к эскалатору, на ходу глядясь в зеркальце и поправляя макияж. Дурацкая пьеса выскальзывает из-под локтя и падает, раззявившись, обложкой кверху. Какой– то паренек чуть было не наступает на нее, но поднимает и отдает Матильде. Она хочет одарить его самой ослепительной из своих сценических улыбок, но вспоминает, что наверху ее встречает дорогой, любимый, единственный. Поэтому просто мило улыбается и благодарит.

Поднять пьесу ей было бы не так-то просто – как известно, костяная нога не сгибается, особенно если войдешь в образ.

Но через пару часов мысли о костяной ноге далеко, а она за столиком рядом с самым-самым.

Разноцветная иллюминация кружит Матильде голову. Ко всему еще и оглушительная музыка. Почему-то в таких заведениях считается: чем громче, тем лучше, и колонки натыканы в самых неожиданных местах. Посетителям приходилось кричать, что добавляет еще больше шума.

Матильда не слышала своих мыслей и не могла ни на чем сосредоточиться. Кажется, она перебрала в выпивке, все выглядит смешным и неважным. Но как заноза, словно камешек в обуви, что-то мешает и тревожит. Может быть, здесь слишком много симпатичных девушек?

– Поехали уже домой, – обратилась она к сидящему рядом за столиком кафе молодому мужчине, тому самому милому, дорогому, любимому, единственному. Но тот был занят разговором с другими, точнее они перекрикивались, наклонившись через стол. Матильда легонько толкнула его локтем, и, когда он посмотрел на нее, повторила:

– Я устала. Поехали отсюда.

Он улыбнулся. Хотя выпил столько, что кто-нибудь другой уже валялся бы под столом, по нему почти ничего не было видно. За это его тоже любила – за силу и жизнелюбие. И за это, но главная привлекательность была в другом.

– А как объясним наш уход молодоженам? – спросил он.

– Это твой друг, – она имела в виду жениха, а ее приятель был свидетелем на его свадьбе. – Выдумай что-нибудь, – крикнула почти ему в ухо и соблазнительно улыбнулась.

Он извинился перед сидящими за их столом и пошел искать свежеиспеченного мужа в этой толпе, где все перемешались. Невеста сплетничала с какими-то женщинами и на его вопрос только пожала плечами. Наконец нашел бывшего жениха танцующим с какой-то длинноногой блондинкой.

– Извини, дружище, но мне срочно нужно уйти, – кричал ему. – Еще раз всего наилучшего и счастья в семейной жизни!

Блондинка подмигнула ему, а друг понимающе кивнул и рассмеялся:

– Нет проблем! Спасибо тебе.

Когда вернулся к своему столику и кивнул Матильде, та сразу оживилась, схватила его под руку, и они вышли на свежий воздух. Когда уже были на стоянке машин, спутница остановила его. Он хотел спросить, что случилось, но она закинула ему руки на шею и поцеловала в губы. И не успел он ее тоже обнять и прижать к себе, как Матильда выскользнула из его рук, засмеялась и пошла к машине. Он, тоже усмехнулся, скрывая досаду, но ускорил шаг, выключил сигнализацию и, как джентльмен, открыл дверцу Матильде, помог ей забраться на сидение рядом с водительским, захлопнул дверцу.

– Пристегнись, – обойдя машину и садясь за руль, посоветовал ей.

Она накинула на себя ремень, не застегнув: не любила ремни, и сейчас ей было не до того:

– Мои родители поехали на дачу до понедельника. Может быть, продолжим приятный вечер?

Он заулыбался шире, без лишних разговоров кивнул, и они выехали со стоянки. Матильда включила радио, которое отозвалось оглушающими воплями, напоминающими то, от чего они сбежали.

– Только не это! Не могу ничего найти.

Он нажал другую клавишу, на мгновение наступила тишина, которая сменилась негромкой, мурлыкающей мелодией

– Ты купил новую машину?

– Несколько дней назад взял у мамы.

Она улыбнулась:

– Обмоем тачку, да?

– Мы же едем, – усмехнулся и он, не отводя глаз от дороги: вот-вот должны были выскочить с тихой улицы на оживленную развязку.

А Матильду вдруг охватила волнение и смутная тревога. Что-то она забыла… Сегодня такой суматошный день, все время она спешила, все время… да, именно время поджимало, столько дел она скомкала ради этого вечера с приятелем. Но оно того стоит, хватит мучиться романтической дурью и смотреть на мир сквозь розовые очки. Пора браться за ум, пора, как говорят, вить свое гнездо. Он любит ее, видно невооруженным взглядом, поэтому все побоку, главное, не подпустить к нему других таких же умниц!

Но что же она все-таки забыла? Не то, чтобы важное, точнее, сейчас неважное… Пьеса? Но пьеса на заднем сидении, и о ней можно забыть до завтра. Что же она все-таки не сделала?

– Ой! – вдруг вскрикнула она так, что он вздрогнул, но продолжала уже со смехом:

– Я даже не знаю, есть ли дома хотя бы минеральная вода и кусок хлеба! Остановишься возле какого-нибудь магазина?

– Прежде всего, возле цветочного, чтобы купить тебе розы. Ты любишь розы?

– О-бо-жаю! Ой, какой ты милый! – и в неожиданном, как недавно на стоянке кафе, порыве, она кинулась к нему с поцелуями. Момент был явно неудачный, он крикнул:

– Перестань! – но было уже поздно, именно в этот момент машина вылетела из полумрака на ярко-освещенное пространство.

Он успел заметить что-то краем глаза. Мелькнуло слева и закрыло им дорогу. Матильда взвизгнула. Он стиснул зубы от злости и напряжения. Удар! Сильный толчок! Успел услышать треск своих ребер, но больше ничего.

Матильда же именно в этот последний страшный момент вспомнить, что такое она несколько часов назад должна была сделать.

* * *

Через некоторое время попыталась открыть глаза. Мелькали перед ними яркие огоньки иллюминации, словно все еще была в дискотеке. Хотела очнуться, открыть глаза, но они, как все тело мучительно болели. А где он, он?

– Тише, тише, – услышала чей-то голос. – Уже вызвали помощь. Лежите и не двигайтесь, вы ранены.

Лежит? Ранена? Когда? А, они попали в аварию, да, да, да… Ей стало страшно. А что, если она умрет? А что с ним? И почему она лежит, если ехала в машине?