Текст книги "Ну и что, что тролль (СИ)"

Автор книги: Д. Кузиманза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

– Да, приятель, – повторил Георг, хлебая суп, – это была бы не жизнь, а малина!

– Я тоже так подумал, – весело сказал тролль. – Вот и супчика тебе дал, чтобы ты был мне под стать.

С тех пор Георг живет со своим приятелем в пещере. Даже его прежний хозяин не принял бы к себе на работу маленького, зеленого, пучеглазого тролля!

* * *

Бесси рассмеялась:

– Какая забавная сказка!

– То-то и оно, – усмехнулся Готфрид. – Ну и что, что тролль? Самому нужно быть человеком!

Замолчали, потому что по лестнице спустилась хмурая седая Ингигерда.

– Сказка? – пробормотала она. – Если бы! С тех пор тролль спускается с горы и строит свои замки на всех дорогах. Когда я спешила сюда, мне пришлось объехать два подобных сооружения.

– Значит, он разбойник?

– Ну нет, наглости у него на это не хватает, вот что я вам скажу. А Георг трусоват.

– Но неужели Георг до сих пор не уговорил тролля расколдовать себя? – удивилась Бесси.

– Для этого нужна голова или головы поумнее, чем у Георга. А расколдовать… Некоторые изменения необратимы. Скажем, вон ту солонку может разбить и мышь, а опять превратить в целую – только волшебник.

– Как печально!

– Ну почему же? – сказал Готфрид. – Георг печет в пещере хлеб на продажу, а вырученные деньги тратит на магов, чтобы вернули ему прежний облик. Спроси Готфрида, кто поставляет хлеб и булочки в гостиницу?

– Да неужели? – пробормотала изумленная Бесси, но тут же опомнилась. – Я так благодарна почтенной Ингигерде, и плата…

– В качестве платы бросьте моей упряжке по цыпленку.

– А что у нее за упряжка? – тихо спросила Бесси у Готфрида.

– Лучше госпоже не знать, – коротко ответил тот и поспешил выполнить пожелание Ингигерды.

– О! – только и сказала Бесси. – Тогда я поднимусь и посмотрю на Айвена.

– Смотреть там особенно не на что, – возразила Ингигерда. – Если бы он был обычным человеком, то я сказала бы, что его изрядно побили, держа за горло длинными когтями. Но он могучий маг, и все могло происходить по-другому.

– Разве мага не могли избить?

Ингигерда насмешливо покачала головой:

– Можно подумать, что госпожа не знает своего мужа. Когда я меняла повязки на его ранах, он лежал смирный, как ягненок. Но как только я попыталась нафаршировать раны магией, ну и вскинулся же он. И – не желая повторять судьбу Георга – я отступила. Дала ему единственное зелье, на которое мастер Айвен согласился, – сонное. Теперь он спит, как младенец. Лучше госпоже не тревожить его сон и подумать о себе. Не дело, чтобы мастер Айвен, проснувшись, увидел у жены бледное лицо и темные круги вокруг глаз.

– Надеюсь, этого не произойдет. Здешний хозяин так заботлив.

– Хозяин? Какой хозяин?

– Готфрид.

– Но он не хозяин, а нечто вроде управляющего или дворецкого. Разве госпожа не обратила внимания на вывеску гостиницы?

– Нет.

– А зря. Любая вывеска расскажет вам больше болтливого человека. Болтун болтает о том, что ему самому интересно, а вывеска говорит все сразу.

– Как же называется гостиница?

– "У Беззащитной Сиротки".

– Какое странное название!

– Не более странное, чем "У Кривого Билла".

– Но не хотите же вы сказать, что хозяйку зовут Беззащитная Сиротка?

– Мне недосуг что-либо еще говорить, – проворчала Ингигерда, вынимая из большого кармана хрустальный шар и внимательно вглядываясь в него, – я спешу. Что, Готфрид? – подняла она взгляд.

– Мне кажется, по одному цыпленку маловато.

– Нечего закармливать их перед дорогой, иначе им не поднять не то, что карету, а самое себя.

4

И опять он шел, но теперь лесной дорогой, которая постепенно превращалась в узкое и неглубокое ущелье. Дорога была ему отлично знакома: одно из любимых мест его детства. Справа белели высокие березы, по левой же стороне золотилась гуща соснового молодняка. Все больше чувствовал в воздухе влажность и запах прелых листьев. Здесь, дальше по ущелью, господствовал буковый лес – мрачный и суровый в эту пору дня.

– Твоя песня. Это твоя песня, – мурлыкал под нос.

Он медленно двигался вперед. Не чувствовал страха, несмотря на то, что становилось все темнее и тише. Но вдруг стал отдавать себе отчет, что тишина, которая его окружает, абсолютна. Ни шума шагов, ни голосов птиц, ни даже собственного дыхания. Поднял голову, чтобы посмотреть на звезды, но небо…

– О-о-ох! – вздохнул с удивлением.

То, что двигалось по узкой полосе неба, между двумя стенами леса, явно не походило на тучи. Почувствовал влагу. На лице, на ладонях, одежде. Так не пахнут прелые листья и трава. Запах тошнотворно-сладковатый.

Кровь! Падала большими каплями из огромных, тяжелых вен, висящих здесь же над лесом. Облила его всего. Когда почувствовал страх, не мог уже свободно двигаться. Постепенно терял человеческие контуры и становился неестественно большим коричневым сгустком. Ужас, который в конце концов коснулся его оцепеневшего сознания, был последним ощущением, которое запомнил, как свое. Сгусток поглотился.

– Я существую, как я. – Это было единственным, что мог понимать. Не имел чувств, желаний, тела. Попросту был. Ничто, кроме "был". Не знал, как долго это длилось, потому что не знал ни одной меры, ни даже не мог чем-то "знать". Миг, как вечность. Не знал места, в котором находился. Не имел понятия, кто он и зачем. Понимал лишь одно:

– Я существую.

Что-то изменилось. Невесть что позволило ему распознать звук. Или появилось чувство слуха, орган позволяющий отличить звучание от тишины. Услышал мелодию. А затем понял слова.

И его выплюнуло назад.

Маленькая человеческая фигурка во мраке букового леса, непонимающе глядящая на низко висящие, тяжелые, темно-синие тучи. Как приятно – приплыла быстрая мысль – очередное мое изменение прошло спокойно.

Но это была неправда, и он закрыл глаза.

Озноб встряхнул его тело, и холодные капли пота выступили на лице. Внезапный страх исчез так же быстро, как воришка с присвоенным бумажником. Что-то жгло его теперь изнутри, какое-то пламя пожирало его и вынуждало встать и идти к неизвестной цели. Подчинился. С усилием поднялся на колени и открыл глаза. Стоял перед серой мраморной дверью. Надпись сообщала: «Каждый кузнец своего счастья».

– Я сошел с ума! – громко сказал самому себе.

– …сошел…

– …ума…

– …сошел…

– …ума… – пошло отдаваться эхо, как будто был не в лесу, а в зале со странной акустикой.

Чтобы отделаться от навязчивых звуков, торопливо потянул дверь на себя. Напрасно! Дернул изо всех сил – так что хрустнули суставы.

– Болван, нужно не дергать, а толкать! – крикнул кто-то со злостью. – Ну же! Ну! – оказывается, кричал сам. – Открывайся же!

Его ослепил кошмарный блеск. Закрыл глаза и… упал лицом в песок, а во рту почувствовал мелкие камешки и вкус крови. Отплевываясь, поднялся на ноги.

– Прорвался. Кретин!

Желтый песок, без конца и края, окружал его со всех сторон, а солнце стояло в зените. Это солнце было королем, который мог уничтожить любого, самого сильного противника, а человека сожгло бы за полдня. Желание, о котором он забыл перед лицом Леди Бессмертия и ужасов букового ущелья, которого еще минуту тому назад в своем безрассудстве не чувствовал, выросло до такой степени, что во рту не осталось даже слюны, а в теле сил.

– Воды! – прохрипел, падая на колени.

– Выбери, пришелец, – ответил ему король, – чего ты хочешь больше: воды или своей памяти?

– Воды! Зачем мне память, если я умру, и все погибнет?

В ответ хлынул дождь.

Безграничный дождевой поток.

«Границы. Подумай о них, глядя в звездное небо. Присмотрись к дождинке и найди точку, в которой начинается ее поверхность. И напомни себе минуту, когда ты родился. А затем подумай поздно ночью, засыпая, почему ты – это ты».

Посмотрел подозрительно в сторону окна. Что-то было не так. Тучи. Темно-синие, тяжелые, растрепанные, быстро меняющие форму. Напоминали ему его сон. Если это был сон.

– Твоя песня. Это твоя песня. – Слова происходили из его сна. Помнил это очень четко. Помнил также облегчение, с которым проснулся. Однако сейчас, когда посмотрел в окно, появилось беспокойство. – Эти тучи. Надеюсь, они останутся обычными.!

Потянулся к сумке на столике. За своей тетрадью.

«Интересно, что еще я помню».

Начал писать дрожащей от возбуждения рукой, потом удивился тому, что пишет не авторучкой и не старинным пером, а просто пальцем.

«Волк, скрытый под маской кротости, сам не знаешь…» – Прочитал быстро, со злостью вырвал страницу и, смятую, бросил в угол.

– Бессмыслица! – медленно успокаивался. – Но нужно признать, что некоторые сны бывают очень странными. – С любопытством осмотрел палец. – Но сейчас-то не сплю?

В окно видел небо. Вот те на! Было черным и усыпанным звездами. Мог догадываться, что где-то за лесом поднимается месяц. Или горит большой огонь, зарево. Любил такое ночное небо. Начинал тогда мечтать. Закрыл глаза, мысли спокойно поплыли в неопределенность.

А сам оказался сидящим за накрытым столом.

– Айвен, за тебя и за твое здоровье! – усмехнулся Готфрид, поднося к губам кружку темного пива.

– За искусство Ингигерды! – добавил Айвен.

– За искусство Ингигерды! – с энтузиазмом согласились Бесси и Готфрид. – И… Что-то случилось, Айвен?

– Странно, – пробормотал он. – Очень странно.

– Что странно?

– Многое. Ведь я только что… Ладно, это потом. Но странно, например, что в гостинице и в корчме резные панели и потолочные балки, мебель и даже ковры.

– Разве они некрасивы? – удивился Готфрид.

– Очень. Но они такие же, как в том доме, где меня нашла Бесси.

– Неужели?

– Да. И мебель так же инкрустирована чем-то блестящим.

– Мода, – пожала плечами Бесси.

Корчма жила своей веселой вечерней жизнью. Постояльцев из гостиницы было раз, два и обчелся – Айвен и Бесси. Остальные пришли снаружи. Одни после тяжелой или легкой работы искали здесь столько отдыха, сколько мог осилить их кошелек, другие пытались заработать, предлагая то, чего не было в меню. Третьи же – самые приветливые и с самыми честными глазами и невинными взглядами – ловили момент стащить все, что плохо лежит в чужом кармане. Все знали друг друга настолько хорошо, что во время стычек точно оценивали, кто может быть виноват или от кого держаться стоит подальше. Впрочем, Готфрид не любил драк, а хозяйка их терпеть не могла. Поэтому шумели и верещали просто-напросто стараясь доказать свою правду в споре, часто помогая себе вилкой или ложкой, которыми отчаянно колотили по столу.

"Хоть снимай эту корчму для фильма", – Айвен смотрел во все глаза.

– Комнаты как комнаты. Мебель как мебель, – Готфрид одним залпом допил кружку. – А почему не пьешь? Пиво не нравится?

– Наверное, у меня нет твоего опыта по его поглощению.

Все – Готфрид, Айвен и Бесси – засмеялись. Затем управляющий строго крикнул:

– Где наш обед? А, уже несут! Вы любите жареных на вертеле цыплят?

– Да, – задумчиво кивнул Айвен.

– Тебе бы чего-нибудь еще, может, какой-то суп? – предложила Бесси.

– И тарелка королевского супа из лосося со сливками для госпожи, – крикнул, не разобравшись, Готфрид.

Бесси улыбнулась, и они принялись за цыплят.

– И кто мне, пока я спал, – посмотрел на свою ладонь Айвен, – сделал такой интересный рисунок на ладони? Мне кажется, пытались нарисовать тролля.

– Тролля?! – вскрикнули Бесси и Готфрид.

Аппетит у обоих сразу же пропал.

– Где? Покажи?

– Ну, смотрите. А у меня никогда никаких рисунков не было.

– Будет чудовищем темноты, – в замешательстве сказала Бесси. – Дорога в никуда.

– О чем ты? – удивился Айвен.

– Болтовня, – хмуро объяснил Готфрид. – Наша повариха рассказывает глупые сказки. Я ее уволю!

– Что за сказки? А ну-ка, ну-ка, выкладывайте!

Слово за словом Айвен вытянул из них рассказ о страшной дороге в никуда.

– Рассказ о черной башне – это искаженные слухи о Леди Бессмертия, – сказал он грустно. – А судя по ее характеру, летучие мышки вполне могут быть… гм-гм… кем-то, кто не мог спокойно усидеть дома, но должен был доказать, что является героем. Да-а, что-то во всем этом есть! Я не хотел вам говорить, но кажется мне, что я… Подозреваю, что когда-то я не был тем, кем я являюсь в настоящий момент.

– Странные вещи ты говоришь, – Готфрид потянулся к пиву, но передумал и положил руки на стол. – Когда-то я жил у Западной реки, и там был подобный случай. Один оборванец однажды утром встал и объявил, что он – лорд над лордами. Утверждал, что у него забрали память, которая на какое-то время каким-то чудом вернулась. Никто ему не поверил, и бедняга, как безумец, долго сидел в сарае под замком.

– Нужно будет проверить, что с ним сейчас, – посочувствовал Айвен. – Ну же, Бесси, Готфрид, ешьте. Страхи и тревоги от голода и жажды только возрастают – я-то знаю. Готфрид, в вашей корчме волшебно-изумительные блюда!

– Секрет нашей кухни! – гордо улыбнулся управляющий. – Каждый хороший кулинар имеет свое тайное оружие, о котором не болтает. Например, пряности.

– Почему же ты рассказываешь нам?

– Потому что ты – это ты, а госпожа – твоя жена.

– Я – это я? А что во мне такого особенного? Почему ты сразу поверил мне, а я тебе?

Готфрид наморщил лоб, обвел взглядом комнату. Потер переносицу.

– Потому что ты этого захотел.

– Не понимаю.

– Я тоже, – пожал плечами Готфрид. – Я не понимаю, почему я знаю, что ты так хочешь. Мы должны поступать так, как хочешь ты. Нет, я неверно выразился. Не должны, а… Мы не можем поступать иначе, чем как ты хочешь.

– Ох, ты совсем меня запутал. Получается, что я навязываю вам поведение, так что ли?

– Конечно, – вмешалась в разговор Бесси. – Иначе я не позволила бы, чтобы меня называли этим ужасным именем. Но ты захотел, и я подчинилась.

– Я захотел?

– Конечно. Ты начал меня так называть. "Бесси" – фи!

– Но если тебе не нравилось, почему ты не сказала?

Готфрид сделал предостерегающий жест, но было поздно. Женщина надменно вскинула голову:

– В нашем роду леди никогда не просят!

– Но ты могла бы объяснить, – ошарашенный Айвен пытался подобрать подходящие слова. – Могла бы сказать, что имя "Бесси" тебе неприятно. Хотя что тут плохого, не понимаю.

"Бетси, Бетти и Бесс

Пошли гулять в лес".

Так кажется? Хорошо, я буду называть тебя леди Элизабет. Да?

Она милостиво улыбнулась, а Готфрид поторопился сменить тему:

– В каждом деле – в поварском, в военном – есть свои секреты.

– Верно, – согласился Айвен, – у каждого хорошего воина свои хитрости. И чем дольше он единственный их знает, тем больше у него шансов на долгую жизнь. Однако в нынешние времена войну выигрывают не умением, а деньгами. Времена храбрых рыцарей, воюющих за перчатку принцессы, минули так же, как проходит зима и наступает весна.

– Я не согласен с тобой, потому что военное искусство…

Готфрид не закончил фразу. Тяжелая входная дверь влетела внутрь, чуть не прибив сидящих за столом у входа. В корчму вошли два тролля. Первый из них, великан с топором, зарос зеленой бородой почти до бровей. Другой, маленький и худой, держал в лапах арбалет и особых примет не имел.

– Не двигаться с места, скотины! – заревел тролль с бородой, вонзая топор в ближайший стол. – Давайте мясо и пиво, иначе съедим и выпьем вас.

– Нет проблем, – хладнокровно ответил Готфрид, не двигаясь с места. – Но сначала заплатите за разбитую дверь, расколотый стол и испорченное настроение моих постояльцев и посетителей!

– Может быть, заплатить и за пиво с мясом? – захохотал зеленобородый тролль. – Разве ты не видишь, кто мы? Мы – бездухи!

– Ага, – кивнул Готфрид и обернулся к посетителям. – Те, кто уберет отсюда этих громил, могут не платить.

Всего три человека неуверенно приподнялись, но не успели взять в руки что-либо подходящее для драки, как за спиной троллей в дверном проеме возникла дюжая особа женского пола, схватила обеими руками выбитую дверь и с размаху опустила ее на голову зеленобородого. Второй тролль завозился с тетивой арбалета, но следующий удар уже обломком двери пришелся ему по лапам. С визгом он кинулся вон, бросив своего приятеля на произвол судьбы.

Готфрид с улыбкой посмотрел на Айвена:

– Как видишь, я был прав: военное искусство всегда побеждает!

– Кто же эта несравненная воительница?

– Хозяйка гостиницы и корчмы.

Айвен покачал головой:

– В таком случае прав именно я: трудно поверить, чтобы хозяйка стерпела, когда громят ее имущество и подрывают бизнес.

5

«У Беззащитной Сиротки». Почему бы и нет?

Ее с детства так прозвали. Нет, каким-то особенно наивным ягненком не была. И пугливой овцой тоже. Прозвище – вот и все. Иногда сама забывала, как зовут ее по-настоящему. Грета? Гудрун? Хельга? Мартина?

– Сиро-отка-а-а!

Ну хорошо, Мартина. А его звали Мартин. Никаких шуток, вышла замуж за Мартина! В их околице было много Мартинов, так что не стоило крутить носом и выбирать жениха с другим именем.

Кто же знал, что так получится? День-то был самый обычный.

В тот день худенькая невысокая Мартина – Беззащитная Сиротка – обвешанная покупками, почти вбежала в гостиницу и направилась в сторону кухни, в то же время сбрасывая с ног грязные башмаки. Из последних сил поставила корзинки и сумки на скамьи, затем повернулась к плите, на которой похлопывало крышкой кастрюли душистое жаркое. Мартина заглянула в кастрюлю, помешала, попробовала.

– Успела! Не подгорело, – шепнула с облегчением и случайно глянула в окно. – Нет, это невозможно! Опять?!

Мартин и четверо его приятелей шли от ворот.

– Ну хватит! Хватит! Мало того, что я готовлю на всех постояльцев, так он водит сюда и своих собутыльников из корчмы! Пусть готовят сами, пусть едят сами, а потом разобьют и выкинут грязную посуду, чтобы не мыть!

Мартина выпрыгнула в противоположное окно и направилась на край деревни, где жила ее сердечная подруга. Ага, вот подругу-то и звали Хельга. Из-за нее и заварилась каша.

– Ужас, Хельга. С меня хватит! – выпалила с порога Мартина.

– Что случилось?

– Ничего нового. То, что всегда. Он лежит, а я в огороде копаюсь. Он в корчме, а я за покупками бегаю, постояльцев кормлю и прибираю. Принесу пять корзин, думаю: запаслась надолго, а он приятелей ведет и все съедают, как саранча! Убегу от него, я не шучу!

– Нет, лучше не убегай. Ты знаешь что?

– Ну?

– Дам тебе адрес одной колдуньи.

– Что? Еще мне колдуньи не хватало!

– Она может все. Посоветует.

– Посоветует? Колдунья?

– Ой, я не знаю, но рассказывали, что помогает многим. Особенно женщинам. Одной из мужа-грубияна сделала такого ласкового котика, что та вторую любовь переживает.

– Разве? Ну, говори адрес, я попробую.

На следующее утро после долгих обид и скандала с Мартином, Мартина пошла искать колдунью.

Та жила в старом доме из красного кирпича под зеленой крышей. Мартина отворила скрипучую дверь, ведущую в темноту: "Ой!", после чего на ощупь начала искать лестницу или лампу. Отыскала перила и, судорожно держась за них, медленно взобралась на второй этаж. Приостановилась перед дверью, чтобы перевести дыхание и собраться с мыслями. Не успела однако ничего собрать, потому что в этот момент дверь открылась. Мартина постучала в косяк.

– Добрый день, – сказала, не переступая порога.

– Войди, войди, деточка, – услышала из глубины комнаты.

– Я иду, – сказала Мартина – Пусть будет, что будет. – И решительным шагом направилась в сторону голоса.

В полутемной от тяжелых занавесей комнате возле печки стояла толстая женщина, помешивая что-то в котелке.

– И опять добрый день, – ответила женщина, продолжая помешивать.

"Все, что готовит, съедает сама," – промелькнуло у Мартины в голове.

– Да, все. Но что тебя ко мне привело, моя деточка?

Только упрямство не дало Мартине с визгом убежать.

– Не очень знаю, сударыня ведьма.

– Я не ведьма, а колдунья, – сказала толстуха. – Ведьма живет через три дома.

– Да, колдунья, верно. Говорят, что умеет госпожа помочь в любой супружеской беде.

– А в чем заключается твоя беда, милочка?

– Я работаю, а муж мой отдыхает, я тружусь, а он развлекается, я еле живая от усталости, а он песни поет! – пожаловалась Мартина. – Я накуплю-наготовлю, а он ватагу друзей ведет.

– Я знаю, золотце, знаю. Мужчины всегда садятся нам на голову. И нет бы песни пели нам или руки наши натруженные целовали или любовью пылкой любили! Но эти глупцы даже этого не умеют. А потом хватаются за голову: где моя жена?

– Немного трудно говорить об этих делах с кем-то чужим, но госпожа хорошо меня понимает.

– Милочка, дам тебе вот что, – колдунья подошла к старому комоду и вынула бутылку, подписанную непонятными знаками. – Сделаешь вкусный ужин, подашь вино, а в вино добавишь это. И ему, и себе, помни!

– Себе тоже?

– Да, себе тоже. Иначе не подействует. На второй день муж будет совсем другим человеком.

– Так быстро подействует? Сразу изменится? И станет идеальным мужем? – недоверчиво спросила Мартина.

– Нет, сразу идеален не будет, сначала будет, так сказать, переход, но – ш-ш-ш! – обо всем ты узнаешь в свое время. Запомни: ужин, вино, микстурка. А на второй день вы начнете новую жизнь. Когда ты почувствуешь, что муж твой идеален, тогда посети меня еще раз. Нужно будет закрепить трансформацию.

– З-закрепить т-трансформацию?! – испуганно спросила Мартина.

– Это по-научному. Обо всем узнаешь в свое время!

И колдунья вывела посетительницу за дверь дома.

Через полчаса Мартина с Хельгой, сидя в креслах в гостиной у последней, молча присматривались к стоявшей перед ними таинственной бутылке с еще более таинственной микстурой внутри.

– И что ты думаешь? – прервала молчание Мартина.

– Сама не знаю. Думаю, не убьет ли вас это?

– Вряд ли, но я слышала, ты знаешь, в таких зельях может быть всякая гадость: моча зайца, кровь летучей мыши.

– Хм, – Хельга откупорила бутылку и понюхала содержимое. – Пахнет совсем неплохо. Какими-то травами, – подала бутылку владелице. – Но ты знаешь, что я думаю? Рискнуть и выпить. Может как раз удастся. – Хельга еще раз взяла бутылку, опять понюхала, попробовала микстуру на кончик языка.

– Ну как? – спросила Мартина.

– Да какое-то оно безвкусное. Может, немножечко анисом отдает.

– Тогда решусь, – захихикала Мартина. – Побегу делать вкусный ужин.

Наступил вечер. Мартина ласково пригласила ужинать своего мужа.

– Что это за вино? – спросил он. – Пахнет непривычно.

Вино было из кладовки, но с добавленной в него микстурой.

– А я не знаю, – соврала Мартина. – Хельга хотела меня угостить, хорошее какое-то. Но я решила отнести домой. Не пей сам, подожди меня, мы поднимем какой-нибудь тостик.

– Я ожидаю, ожидаю. А разве у нас сегодня какая-то особенная дата? – спросил озадаченный муж, глядя недоверчиво то на стол, то на необычно приветливую жену.

– Нет, не дата. Но я подумала, что приятно съесть вдвоем хороший ужин. Твое здоровье, дорогой!

– Твое здоровье и приятного аппетита, дорогая, – улыбнулся успокоенный Мартин, выпил вино и взялся за вилку и нож.

Ели почти в молчании. Хотя Мартин пытался начать разговор, но Мартина была слишком занята своими мыслями, опасениями и угрызениями совести, чтобы быть в состоянии поддерживать беседу. Чувствовала себя так, словно намеревалась убить мужа. Хотела даже схватить стаканы и быстро вылить их содержимое, но убедила себя, что это без толку, и такая душистая жидкость не может быть опасной. Кроме того, ведь она тоже выпьет: если погибнут, то вместе.

К действительности вернул ее голос Мартина:

– Дорогая! А за что мы выпьем теперь?

– Может так, попросту, за нас?

– Я – за. Никаких изысканных тостов. Попросту за нас, чтобы вместе постарели, в таком счастье, в каком мы сейчас живем. И знаешь что, оставим тосты и ляжем спать.

Так и сделали.

А утром Мартин проснулся первым. В сонной голове проползла мысль: что-то не так. Всегда его будила Мартина, а на столе уже стояла тарелка с чем-нибудь вкусным и кружка с чем-то ароматным. Сегодня же его жена не позвякивала в кухне кастрюльками и чашками, а рядом было слышно чье-то шумное дыхание. Мартин неохотно потянулся, полежал еще несколько минут. Тишина и шумное дыхание. Он вздохнул, сел на кровати и сонным движением взъерошил себе волосы. Длинная белокурая прядь упала ему на лицо, закрыв левый глаз. Мгновение он ошалело смотрел на волосы, потом перевел взгляд на лежащие на одеяле руки. Поднес их к глазам.

– А-а-а-а!!! – выскочил из кровати, словно ошпаренный. Подбежал к зеркалу.

– А-а-а-а!!! – крикнул во второй раз.

С ужасом в глазах повернулся в сторону кровати. Там, совершенно спокойно спал он, Мартин, его собственным непробиваемо крепким сном. Мартин подбежал к кровати, отбежал, опять подбежал.

– Ты кто?! Эй! – орал уже совсем истошно. – Проснись!!!

Еще раз подбежал к зеркалу, путаясь в длинных штанинах своей, то есть, прежнего Мартина, пижамы. Зеркало опять показало ту же картину – хрупкую привлекательную женщину с рассыпавшимися по плечам белокурыми волосами, утонувшую в огромной мужской пижаме.

В это время открыла глаза Мартина и ленивым голосом поинтересовалась:

– Что ты кричишь? – после чего испуганно закрыла рот: ее ошарашил собственный голос. Это был не ее голос! Был мужским! Мартина посмотрела на свои большущие волосатые ладони и крикнула:

– А-а-а-а!!! – так, что Мартин зажал уши. Нетрудно догадаться, что бедняжка увидела в зеркале.

– Что это? На кого я похожа? А-а-а-а!!!

– Ну, не перегибай, ты выглядишь неплохо! То есть, я, – несмотря на ужас в ее муже взыграла мужская гордость. – А вот я… Ах, эх… – Дальше пошли такие слова, что уши зажала уже Мартина.

– Прекрати сквернословить! – закричала она, пытаясь перекрыть визг мужа.

– Сквернословить?! Я уже должен быть в корчме, а у меня тело женщины! И я не должен сквернословить?! – визжал Мартин, нервно бегая по спальне.

– Между прочим, ты сейчас в моем теле, а потому не имеешь права визжать и ругаться, словно какая-то пьяная амазонка! – басом возразила Мартина. – Ты сам говорил, что нет ничего худшего, чем проклятия, которыми сыплет женщина. Особенно привлекательная, – прибавила с жалобной улыбкой.

Слабосильный Мартин упал в обморок.

В общем, колдунья переборщила. Не такую перемену просила у нее Мартина!

Может быть, толстуха ошиблась с бутылкой?

Или проявила мудрость?

Мартина еле дождалась вечера и побежала закоулками к красному дому под зеленой крышей, чтобы получить противоядие от микстурки. Да еще и дрожала, чтобы Мартин не догадался, как все вышло. Ну и дела! Такого в самых страшных снах не увидишь!

Окончилась вся история благополучно. Почти. Обратная трансформация удалась. Почти. Муж опять превратился в мужчину, а жена – в женщину. Да только Мартин уменьшился до изящного размера жены, та же приобрела солидные габариты своего здоровяка мужа. Но разве счастье в сантиметрах и килограммах?

6

Айвен лежал у себя в комнате и опять смотрел в небо: тучи, угнетавшие его своим видом три дня назад, больше не появлялись, и звезды добродушно помаргивали с темного неба. А так как на душе у мага было очень странно, то хотя бы вид звезд успокаивал и давал какую-то поддержку. Айвен верил в историю, рассказанную поварихой, потому что знал, она – истинная правда. Откуда знал? Вот это хороший вопрос, и таких вопросов за три дня накопилось у него больше десятка. Единственной надеждой спастись от превращения в тролля была колдунья из черной башни, которую все боялись. Все – кроме него. Почему он верил, что это Леди Бессмертия? Почему знал, что она ему поможет?

Но странное дело: больше, чем личная опасность-безопасность его волновали все те же слова. «Все погибнет».

– Айвен? – услышал он голос леди Элизабет. – Вы не спите? Почему? Болят раны? Зря я не уговорила вас поберечь себя, не вставать еще с постели и не ходить в корчму. Но вам всегда не хватало рассудительности.

– Почему же? – он улыбнулся. – Было очень занимательно. Эти тролли, возомнившие себя бездухами, и наша отважная хозяйка, которая так великолепно с ними расправилась.

– А я поверила, что они – бездухи.

– Им далеко до бездухов. Послушайте, леди Элизабет… – Айвен замялся, и она взглянула на него с вежливым удивлением. Поэтому он и не спросил у нее то, что занимало его уже несколько часов – с того мгновения, как она странно повела себя в корчме. Почему она – его жена? Что связало высокородную леди, так гордящуюся своим родом, и его, пусть мага, но отнюдь не важного лорда? Любовь? Но он все меньше верил, что она его любит.

Наверное, он изменился в лице, потому что жена все-таки поинтересовалась:

– Вы хотели меня о чем-то спросить?

– Нет, – солгал он, – но мне, знаете ли, очень жаль, что я причинил вам столько хлопот и заставил переживать.

– Вчера в корчме? – слегка удивилась она.

– Нет, вообще.

– Но я люблю вас и обязана заботится, как о своем муже, – леди Элизабет произнесла это так… Айвен затруднялся определить интонации в звучном голосе жены.

– Я очень благодарен.

– Тогда послушайтесь меня, закройте глаза и поспите. Может быть, дать сонного зелья?

Он с улыбкой покачал головой и вдруг с изумлением понял, что ждет не дождется, когда леди Элизабет уйдет. В чем дело? Чем она его отталкивает? Тем, что не захотела называться Бесси? Тем, что заносчиво напомнила всем, кто она? Но так ведут себя все высокородные, их так воспитывают, это, чаще всего, не спесь и не презрение к другим, а привычная манера поведения. И ведь она примчалась за ним, избитым и раненым, не побоялась опасностей пути, плакала, увидев его в жалком состоянии, заботилась о нем здесь, в гостинице! Так в чем дело?

– А в том, что когда она приехала меня спасать, то была милой, непосредственной, ласковой. Такой, что лучше я и пожелать не мог. Но с тех она изменилась просто на глазах, стала сдержанной, холодновато-вежливой и очень хорошо воспитанной леди, – сказал Айвен тихо вслух, как будто так ему легче было делать выводы из каких-то мыслей.

А леди Элизабет вернулась в свою комнату, бесцельно прошлась по ней и остановилась перед зеркалом.

"Ну, и чего ты добилась? – насмешливо спросило ее изображение. – Почему ты смолчала? Хотя я не знаю, в чем ты можешь его упрекнуть?"

– Я чувствую себя так, будто охватывает меня безумие, словно я перестаю господствовать над моей жизнью. Сначала было ощущение пустоты и покорности, а затем ярость и крик. Я расскажу тебе все, – доверительно наклонилась она к зеркалу. – Это будет история моего путешествия и моей тайны, которая была во мне самой, и моей судьбы, которая почему-то свернула на другую дорогу.

* * *

Было замечательное летнее утро, а я навсегда уезжала из моего родного дома. Я оставляла его, не зная куда направляюсь. Никто не попросил меня, чтобы осталась. До последнего момента я ожидала, что родители позовут меня назад. Я послушала бы их? Нет, конечно. Но знали ли они об этом? Или не хотели знать: лучше сбыть с рук непокорную дочь, даже если она уже жалеет о своем выборе! А я отдавала себя безгранично, слепо.

Родители не хотели дать мне приличного сундука или сумки. Наконец, нашлась какая-то большая плетеная корзина. Я положила в нее свои вещи, мало их было. Немного одежды. Пара колец и три ожерелья в крохотном ларце. От остального я отказалась: таково было условие моего отъезда. Мы попрощались холодно, они ни о чем не спрашивали. Чтобы прервать молчание, я стала заверять их, что не должны обо мне тревожиться. Как будто их что-то волновало!