Текст книги "Ну и что, что тролль (СИ)"

Автор книги: Д. Кузиманза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

Карету прислал Маркус, но там, куда меня привез кучер, не было ни дома, ни замка. Он выставил мою корзину прямо на обочину, с минуту смотрел, что я буду делать дальше, а потом уехал не оборачиваясь.

Проходили часы, наступил вечер, я сидела на своей корзине – леди на корзине! – беззаботно напевая песенку и глядя в небо. Пыталась прочитать, какая судьба записана для меня в звездах. Тогда не было во мне еще страха. Только много веры, убеждения, что, без сомнения, произойдет что-то хорошее. Я чувствовала себя счастливой, освобожденной от вечной чопорности и глупых условностей.

Когда сделалось уже совсем темно, появился Маркус. Неожиданно, ниоткуда. Он всегда был растяпой, вечно забывал и опаздывал. Не ожидая моего приглашения, присел на корзину, и остальную ночь мы разговаривали. Это была странная, магическая ночь. Измениться должна была вся моя жизнь. Тогда я не допускала мысли, что через нескольких лет я буду в растерянности и злости. Что даже мысленно не сумею разыскать нашего дома на холмах.

Под утро приехала та же карета, Маркус взял меня за руку и отвез к себе. То, что было между нами, полно было страсти и восторга, но не было в том любви, которая дает ощущение осуществления. Не раз я пыталась понять, в чем тайна этого ощущения, искала его в себе и не умела найти.

Дом на холмах.

Это место должно было быть моим убежищем, сосредоточием безопасности. Я искала его долго, может быть с рождения. Оно было где-то в моем воображении, описанное подробно и восхищенно. Поэтому уже в первый день, там, на холмах, я уверилась, что это именно то место, где могу и должна остаться. Я нуждалась в пространстве и свободе, мечтала о жизни издали от тесных улиц и шумных людей, присутствие которых пугало меня и раздражало. В городе я чувствовала себя, как дикое животное, не хватало мне воздуха и простора. В последние месяцы, прежде чем я уехала, чувствовала в себе настоящую манию побега. Казалось, что я в полушаге от безумия, я задыхалась, мне не доставало свободы.

Итак, дом на холмах.

Старинный деревянный, с пологой, покрытой мхом с северной стороны крышей. Стоял на вершине одного из холмов, так что в окна каждой комнаты видно было далеко вокруг: серпантин полевой дороги, луг, на котором из рассветного тумана появлялись олени. В старину были в этих местах и другие дома, много домов, но их владельцы, ушли, и они ушли вместе с ними. Кое-где еще виднелись остатки фундаментов, заросшие травой и кустами.

Наш дом был стар и издавна необитаем, но повезло ему опять найти хозяев, которые вернули бедняге смысл существования. Там было несколько больших, просторных комнат, в обвитые виноградом окна струился свет со странным и приятным соломенным оттенком, там громоздилось много мебели – старой, солидной, темной.

С первых дней я чувствовала, что вернулась в место, которое принадлежало мне раньше. Очаровали меня окружающие наш холм леса, кипевшие оттенками бронзы и красного цвета. Запах прелых листьев, запах деревьев и земли. Птицы, так беззаботно благословляющие каждый день. Огромные небо и тучи.

Над моей головой была вся вселенная, начало и конец нашего мира. Засматриваясь в звезды сентябрьского неба, я поднималась мыслями над землей, и они плыли свободно в другие, не известные мне до сих пор места.

Хорошие были часы, когда мы сидели на веранде и пили вино, глядя на пролетающие над нашими головами стаи перелетных птиц. Маркус говорил тогда, что будет со мной всегда. Клялся мне во всем, чего я хотела. Иногда мы слушали тишину, переполненную ночными отзвуками леса. Странную и тревожную тишину.

На холмах больше никто не жил. А далеко внизу, на дне долины лежал городок. Я не ездила туда, мне жаль было покидать наш дом. Не хотела встречаться ни с кем. Не желала светской жизни, другие люди совсем не интересовали меня, и я радовалась, что наш дом стоит на отшибе, хотя бы мы и были осуждены на вечное одиночество. Время от времени посещал нас, однако, старик-охотник, принося с собой добытого на охоте зайца или утку.

Приходил ранним утром, громким криком извещая о своем прибытии. Я не помню ни его первого появления, ни того, как мы познакомились. Скорее всего, пришел, представился Маркусу, и так уже и пошло. Старик знал о лесной жизни все. Но несмотря на его добрые намерения, я не любила эти посещения, а особенно подарки, которые с ними связывались. Маркус смеялся надо мной, наблюдая мою озабоченность. Но когда силуэт старого Дитмара скрывался вдали, мы шли к березовой роще, начинавшейся у подножия холма, и там устраивали очередному зайцу или утке похороны. Со временем возникло в этом месте целое кладбище, а растущая там трава зеленела обильно и свежо.

Мы жили на холмах уже четвертый год, когда однажды ночью мне приснился странный сон. Я бежала широкой аллеей, я бежала легко, как только во сне можно, в сторону дома с двумя стрельчатыми башнями. Внутри – витражные окна впускали свет, он расходился в полосы – я остановилась, всматриваясь в солнечные картины. С них смотрели на меня красивые женщины, держащие на руках младенцев, и мудрые, морщинистые лица стариков. За их спинами туманились причудливые города, реки, которые разливались по полям, избушки и большие дома с полными садами мальв, ратуша с часами. И чем больше я всматривалась в детали этого мира, тем больше разрастался он и увеличивался, пока я не очутилась внутри него на тропинке среди поля золотых хлебов. А на краю поля стоял он. Стоял, повернувшись ко мне спиной, словно загляделся в другой сон. Я ждала, что он обернется, я кричала ему, я просила, но слова терялись в звонком летнем воздухе. И от крика я проснулась, дрожащая от холода.

Светало. Я разожгла огонь, согрелась. Но потом опять подобралось ко мне то, что приснилось. Я чувствовала удивление, смешанное с восторгом, с предчувствием чего-то необычайного. Сон, такой выразительный, полный чувств!

Он повторился через несколько ночей, затем еще и еще. Был как долго ожидаемая радость, в которую веришь, что еще осуществится. Не то, чтобы влиял на мою жизнь, но не было дня, чтобы я не вспоминала этот сон, и

его

в нем. Я чувствовала себя предоставленной лишь себе, покинутой. Потому ли я звала его? Того, кто никогда не поворачивался ко мне лицом.

Маркусу я ничего не рассказала. Он не понял бы, почему какой-то сон может иметь для меня такое значение. Добрый Маркус, про себя смеялся бы надо мной, а вслух сказал бы, что все будет хорошо. Всегда так говорил, желая меня успокоить.

– Ты слишком много думаешь и чувствуешь, это мешает тебе нормально жить, – сказал однажды.

– И что? Как я могу измениться? Я должна удалить кусок своего сердца или души?

– Не знаю, но тебе не помешает больше радоваться тому, что ты имеешь.

– Но я радуюсь каждому дня, радуют мне пустяки, на которые многие не обращают внимания.

"А этот сон – радость, и не пробуй меня изменить!" – добавила я мысленно.

Теперь во сне я вижу Маркуса.

7

Мартина постучала. Готфрид понял, кто за дверью, по силе ударов. А вот шагов не слышал: надо же, такая туша, а словно крадущийся зверь идет. Хотел поклониться госпоже хозяйке, но та отмахнулась:

– Мы свои люди, а дело важное!

Управляющий вопросительно взглянул на Беззащитную Сиротку, и та объяснила:

– Ты говорил, что этот Айвен – могучий маг. И я подумала, что если?..

– Если мы свои, то позволь тебя перебить. Я не говорил, что Айвен – могучий маг.

– Но…

– Ни тебе и никому другому.

– Но…

– Ничего подобного я не говорил, хотя уверен в этом. И ты уверена. И леди Элизабет. И Мартин, твой муж. И Ингигерда.

– Но-о-о! – мощный вопль Мартины заглушил голос Готфрида, и тот с улыбкой умолк.

Беззащитная Сиротка нервно мяла в руках платок:

– Но если никто мне об этом не говорил, то почему я это знаю и уверена?

– Не знаю. Не знаю, почему я так суетился и суечусь вокруг него. Не знаю даже, почему считаю его моим другом.

– Так может быть, это от его чар? – Мартина оживилась. – Он нас заколдовал, чтобы мы ему угождали. Но я согласна заботиться о нем и сама по себе, только бы выполнил мое желание! А ты?

– Я тоже. Чего не скажешь о леди Элизабет.

– Странно, за что ей ненавидеть Айвена? Такого доброго и симпатичного мужа!

– Гм, – помялся Готфрид. – Видишь ли, есть у меня мысль. Если Айвен мог внушить нам, что мы его любим, то и с леди Элизабет могло произойти то же самое.

– Но чем плохо любить такого мужа? Потому, что он не лорд? Уж эти высокородные задаваки!

– Мартина, мне кажется, но учти, только кажется.

– Да говори же, в чем дело?

– Видишь ли, если он мог внушить мне,что я его друг, то леди Элизабет мог внушить, что она его жена.

– Да не поверю! Он честный человек – по лицу видно.

– Не возражаю. Но до сих пор мы с тобой не слишком доверяли внешности окружающих. В отличие от Мартина. А тут вдруг размякли.

– Ой!!! – вырвалось громогласно из могучей груди Мартины. – Она не жена ему и вдруг это поняла! Как и мы – да?

– Не знаю, но все указывает.

– Нет, Готфрид, не верю я в его бесчестность. Если он и заколдовал ее, то с добрыми намерениями.

– С добрыми? С какими, кроме тех, которые, как говорится, лежат на поверхности?

– Ладно, сейчас мне важнее, чтобы он исполнил мое желание. Ведь через несколько дней он может превратиться в тролля, и неизвестно, останется ли у него прежняя магическая мощь.

– Никогда не слышал, чтобы какой-то маг превратился в тролля, даже побывав в тех проклятых местах, – пожал плечами Готфрид.

– Это верно, но он может отправиться к ведьме из черной башни, чтобы она убрала рисунок с его ладони. И уж если она превратит его в нетопыря, то как же он сможет колдовать? Нна всякий случай я попрошу его выполнить мое желание завтра же! Меня пугает только одно. До сих пор Айвен не сделал ничего магического. Он ведет себя, как самый обычный человек! Я заглянула в его комнату, а он спит.

– Ну и что? Все спят, и маги тоже.

– Но у него был такой, знаешь, трогательный вид. Он улыбался во сне. Совсем как Мартин, когда был мальчишкой!

– Но ведь и я когда-то был мальчишкой. Я же человек.

Мартина обернулась и покраснела, как пион, глядя на Айвена.

– Человек, – покивал Готфрид. – Человек – это такое странное существо. Он абсолютно уверен в своем величии и непогрешимости. А сам даже не замечает, что вокруг него разыгрывается извечная война зла с добром.

* * *

Некоторые люди утверждают, что управляет нами некая энигматическая сила, которая нас мелочно и постоянно опекает. Другие возражают им, что ничего загадочного в человеческом поведении нет. А ведем мы себя так, как нам не нравится потому, что так вели себя наши родственники-предки. Но что же на самом деле? Кто мы и что есть наши поступки? И почему мы так увлеченно раскачиваемся на качелях добра и зла, правды и лжи, прямодушия и лицемерия и позволяем каруселям наших дней кружить себе головы? О, это тайна, над которой задумывается каждый из нас. Особенно, когда неспокойно на сердце.

Как-то утром я сидел в моей полной роскошного беспорядка квартире в утомленном жизнью кресле. Из-за его злобно-пружинной старости мне пришлось подложить под себя целых две подушки! Я смотрел в окно и, как обычно, пережевывал романтически-прагматическую моральную дилемму. В окно приветливо постукивал дождик, но у меня не было никакой охоты выяснять, притворялся ли он таким же теплым и душистым, как привыкли его описывать поэты, или норовил прожечь мою новую ветровку.

Романтически-прагматическая дилемма не совсем была на тему «Неужели меня хотят окольцевать?!», но явно уклонялась в ту сторону, то есть, грызла меня здоровенная экзистенциональная хандра. Трудно сказать, пытался ли я отыскать за мокнущими стеклами сущность сущего. Увы! я самый нелогичный тип в нашем ужасающе логичном мире.

Впрочем, что-то меня не туда занесло с объяснениями, ведь логика (с математической точки зрения) наука точная, а я обычно неточный, растрепанный, если только понимаете, что пытаюсь сказать. Как всегда лень и плохое настроение заполняли комнату, словно клей. Или мед. Если рассматривать в перспективе, то мед – не самое худшее, с чем я встретился тогда. Тем более, экзистенциональный мед. С щепоткой безнадежного юмора. А настроение было паршивое, какая-то война внутри. Я глубоко вздохнул и закрыл глаза. Спать, спать, спать! А зачем спать? Даже хлопнул себя по лбу от злости: «Опять непременные вопросы и переливание из пустого в порожнее!»

И вот тут-то очаровательно-бархатный голосок мне и сказал:

– Ты должен успокоиться и задуматься над тем, что делаешь и почему?

Я не сразу открыл глаза. В квартире не было никого, а значит, голосок мне приснился, уже сплю. Но решил оглядеться, вдруг во сне со мной разговаривает мой пес. Говорил не пес, которого у меня, между прочим, нет. На подлокотнике кресла возле моей ладони сидел большущий полосато-коричневый шмель и добродушно улыбался. Улыбался моим лицом, между прочим.

Я сглотнул слюну и кивнул. Ясное дело, пришло ко мне во сне мое лучшее "я", чтобы довести меня до ума и возвратить моей душе внутренний покой. Недаром шмель полосат не по-шмелиному – поперек, а по-странному – вдоль.

– И что я должен делать? – прошептал я.

– Не нервничай, – сказал мой полосатый гость.

– Легко сказать! Ты вот улетишь, а я проснусь и останусь со всеми своими проблемами.

– Наоборот, твои неприятности – и мои тоже. В моих интересах тебе помочь!

– Неприятности – это ко мне! – сказал, попыхивая трубочкой, шмель приятного стального цвета с трехдневной щетиной на подбородке моего лица. – Ну, что с тобой? Дать прикурить? У меня есть две запасные трубки.

– Ну, вечно ты встрянешь, – мягко пожурил его полосатый шмель. – Собьешь бедного с толку.

– Я хочу помочь этому бедняге не меньше, чем ты! Кто-то должен защищать его от избытка доброты!

– Его? Шутишь?

– Я печален, как водопроводчик под ванной миллиардера. А защиты ему не миновать.

Видя их серьезные физиономии и еще более серьезные намерения, я стал жалеть вышеупомянутого "беднягу". Только через несколько мгновений до меня дошло-доехало, что это спасаемое несчастьечко – я собственной персоной.

– От кого? От тебя?

– Нет, от тебя, темнота полосатая!

– Только без хамства! – Полосатый погрозил пальцем.

– А ну тебя знаешь куда? – отмахнулся Стальной.

– Послушайте, – прервал я эту очаровательную беседу, – если вы уже здесь, то давайте все вместе искать решение проблемы.

– С ним? – закричал Полосатый. – С этим грубияном?

– С этим лицемером? – вторил ему визгом Стальной.

На всякий случай я сполз с кресла и забрался под стол. Свой характер знаю хорошо, мне устроить скандал – раз плюнуть. А тем более, с разными сторонами моей натуры. И тогда вызывайте КЧС.

– Полосатый клоун! – орал между тем Стальной, размахивая кулачками (я еще попутно удивился, откуда у шмеля кулачки). – Торт тебе на голову. С фруктовой начинкой!

– О-о-о-о! – завыл Полосатый, залитый кремом и джемом. В воздухе запахло кондитерской.

– Великий певец, хе! Бурные аплодисменты!

– Ах, так! Ну, сейчас получишь пирогов с котятами!

Я приподнял край скатерти, которая закрывала мне Стального, чтобы не пропустить появления пирогов. Надеялся, что ни один котенок не пострадает. Так и случилось. Все они вывалились из пирога на голову несчастного шмеля стального цвета, а потом радостно стали: три котенка – вылизывать его мохнатую шубку, а еще два – катать его по креслу, словно клубок ниток. Стальной зашипел, стряхнул с себя котят, и тут же они с Полосатым заняли оборону в противоположных углах комнаты, используя мебель и утварь, как естественную защиту. Я понял, от чего защиту, когда по комнате запрыгала молния, и большая, резная кружка, гордость моей коллекции, разлетелась на тысячу кусочков. Вторая молния поразила старое кресло, выбив из него наружу все пружины, но его я не жалел.

– Эй! Позвольте гражданскому населению покинуть территорию военных действий! – крикнул я, размахивая носовым платком. – И перенесите свой конфликт куда-нибудь подальше от моей квартиры! А если кто-то из вас зацепит мою коллекцию поделочных камней, то ни пироги, ни торты вам не помогут – прихлопну мухобойкой!

– Но, дружище! – крикнул мне Стальной из своего угла. – Это же для твоей пользы! – Он торопливо увернулся от очередной молнии.

– Иду за мухобойкой! – предупредил я, осторожно переступая через котят.

– Это же помощь! – возмутился и Полосатый, отпрыгивая от чего-то кругло-шипящего, которое я принял за испуганного ежа.

– Да пошли вы со своей помощью! С меня хватит! Будет вам не мухобойка, а шокер, так! Кыш отсюда! И котов заберите!

Шмели погрустнели.

– Мы же, – хныкнул Стальной.

– Для тебя, – вторил ему Полосатый.

– А ну, руки вверх и выходите на середину комнаты! И если я увижу хотя бы одну молнию, то…

Медленно, шажок за шажком, держа руки над головой, шмели подошли ко мне.

– Хорошо, что предлагаешь? – спросил Стальной, стараясь держаться подальше от котят, которые восприняли его возвращение, как приглашение к новой игре.

– Разоружайтесь и вон отсюда! Это безусловные условия!

Они посмотрели на меня смущенно, как бы понимая безнадегу своей ситуации, а я вдруг заметил некоторую перемену в их внешности. Оба были теперь одеты в бронежилеты, повязки на голове и поляризующие очки. Вояки!

И тут я понял, что это не сон, однако своего решения не изменил.

Шло время.

Со дня бесславного исчезновения шмелей прошло залитое дождями лето, осыпалась золотом осень, и настала строгая в своей серо-белости зима. Пришла она в четверг, на денек, плюнув снегом на глобальное потепление.

Я уже давно забыл о моей «кольцевой» проблеме, только осталось от нее горько-сладкое воспоминание. Хм, некоторые гурманы жизни утверждают, что стабилизация чувств возле одной и той же женщины – это как смерть, похороны и кремация сразу. И, уступая ворчанию родственников и сплетням знакомых в этом вопросе, я почувствовал себя аккуратно погребенным жизнью, потому что она решительно стабилизировалась: регулярное калорийное питание, постоянная, хотя мизерная, зарплата и красивая, зрелая женщина под боком. Да, это были симптомы моего преждевременного ухода из парка удовольствий.

Только дырявое кресло на чердаке напоминало мне о невероятном нашествии шмелей, и их непонятных планах относительно меня. Я и не подозревал, что, развязав мешок с событиями, раз и навсегда изменил свою жизнь, и окружающая меня благополучная стабилизация – дело временное. Мои милые шмели обо мне не забывали.

Итак, был зимний и – о чудо! – морозный четверг, я как раз читал на кухне книгу. Называлась она «За двадцать минут вкусно, дешево, полезно». Как раз пытался реализовать один из рецептов: «Омлет с сыром и ветчиной под соусом…» Дочитать не успел, потому что краем глаза увидел какое-то движение в районе холодильника.

О горе мне! Болтая ножками в крохотных кроссовках на нем сидели рядышком и улыбались мои знакомцы Полосатый и Стальной. На голове Стального красовался шлем древнего авиатора, а Полосатый щеголял в соломенной шляпе с цветной ленточкой. Меня, однако, волновали не их головные уборы, а кривые мечи на поясе, хотя напоминали эти мечики брелоки для ключей.

– Только без фейерверков, а то вам торты мармеладом покажутся, – строго предупредил я, угрожающе приподняв миску с взбитыми яйцами.

– Но, дружище, – улыбнулся от уха до уха Полосатый, – мы принесли тебе хорошую новость.

На всякий случай я оглядел кухню:

– Хорошую новость? Восстановили кружку или починили кресло?

– Но, дружище, не будь так занудливо материален. – Стальной скорчил именно такую гримасу, какой я привык выражать пренебрежение.

– Вспоминая ваш прошлый визит…

– Но сейчас не визит, а новость.

– Замечательная новость! – подпел приятелю-сопернику Полосатый.

Я схватил их в ладони, открыл форточку и выкинул за окно. Обернулся к плите и…

– А вот и мы-ы!

– С новостью!

Туча слов вырвалась у меня при виде шмелей, беззаботно сидящих на том же месте. Оглядываясь на обстоятельства, мой комментарий был достаточно интеллигентным, но заставил бы покраснеть старого бича.

– Так вот, новость!

– Сколько вас здесь? – я заглянул под мойку и в шкаф. – А ну вылазьте все!

– Что за глупый вопрос? Жизнь тебя ничему не научила.

– Научила полгода назад. Что вам от меня нужно?

– Приключение.

– Путешествие.

– Вы ошиблись адресом, я не туристическое агентство.

– Но ты турист.

– Я?!

– Ты всегда ворчал, что тебе уже двадцать два, а не пережил еще ни одного настоящего приключения.

– Спасибо, полгода назад было очень интересно.

– Правда? – обрадовался Стальной. – А не хочешь?..

– Не хочу!

– Ты трус, – Полосатый сказал это без всякого вызова, очень спокойно и небрежно. Как это привык делать я.

– За труса ответишь. Что вам от меня нужно?

– Приключение!

– Путешествие!

– Нет, не хочу. Вечно я тащу рюкзак какого-нибудь маразматика, который решил увидеть горы и умереть. А у вечернего костра пристают ко мне старые грымзы тридцати пяти лет.

– Нет проблем, – сказал Стальной. – Ты будешь выглядеть старше.

– Я не хочу быть стариком!

– Сорок лет, согласен?

– И ревматизм с радикулитом? И полная серость?

– Вот недотепа! Ты будешь выглядетьсорокалетним, понятно? Только выглядеть, понял?

– Понял. А что за приключения? Какие путешествия?

Шмели оживились.

– Так ведь каждый сам кузнец своей судьбы.

– Нет серых людей и серых судеб – это лишь вопрос точки зрения.

– И каждый кузнец – артистическая натура.

– И каждый артист играет рядом с другими артистами.

Я потряс головой:

– Уф, наговорили. Ну, хорошо, я согласен и на приключение, и на путешествия. Только сготовлю омлет и позавтракаю.

– А мы пока все подготовим, – согласились они.

И стали готовить, а я с интересом наблюдал, помешивая в сковороде.

Передвинув на поясе мечи, они принялись доставать из карманов пачки сигарет, куски мела, авторучки и баночки с кофе. Конечно, все это в путешествии могло пригодиться, но ожидал-то я чего-то

такого

. Как я был наивен!

Но вот Полосатый издал радостный вопль (чуть не снесший у меня полчерепа) и раскрыл на коленях зеленую записную книжечку.

– Ну вот, – сказал он, – сейчас все и произойдет.

– Я еще не позавтракал, – возразил я, давясь горячим омлетом.

– Слушать можешь.

– А-а, слушать? – я стал дуть на омлет.

– Ты будешь управляющим гостиницы, а потом поможешь хорошему человеку в путешествии к могущественной волшебнице.

– Менеджер-универсал, – пробурчал я с набитым ртом. – После такого вступления о приключениях можно и не спрашивать.

– А это не вступление, а инструктаж, – хихикнул Стальной.– На месте разберемся.

– Разберемся? Вы будете со мной?

– Мы всегда телохранители наших клиентов, – важно заявил Полосатый. – – Отпусти сковороду, там тебе она не пригодится, – посоветовал Стальной.

– Оп! – я очумело пялился на трехэтажное здание, на котором висела нелепая вывеска. – Вы не шутили? Где это мы? Что это?

– С клиентами не шутят, – строго ответил Стальной. – А это гостиница "У Беззащитной Сиротки".

– А вон та бабища кто?

– Беззащитная Сиротка, конечно!

Мда-а, все так и было за день до появления Айвена и Элизабет.

* * *

Управляющий хлопнул в ладоши, и перед изумленными взглядами Айвена и Мартины появились Полосатый и Стальной.

– Если мы отправимся в путь, – усмехнулся Готфрид, – они будут нашими гонцами. Шустрые ребята, честное слово!

Айвен улыбнулся.

Человек.

Самый обычный человек, хотя в приятелях у него неподражаемые шмели.

8

А ведь есть мальчишки, которые никогда не улыбаются.

Такие, как Ивар, хотя ему всего двенадцать.

Не до смеха было ему и теперь. В таких местах даже днем становится не по себе. А после заката дневные звуки стихли. Ивару показалось, что Лес замер в ожидании чего-то, что может случиться в темноте.

Обычный дневной лес засыпал, превращался в ночной, а тот еще чувствовал себя неуверенно и не решался выбраться из нор и логовищ. Сумерки, тишина, только тихий ветерок шелестел листьями на деревьях, и звезды загадочно помаргивали на темно-бархатном небе.

Этот же был безмолвен всегда. Ни шелеста, ни звериного или птичьего крика. Ивар подумал: даже треск ломаемых им веток гремит на всю округу, а огонек на растопке в поспешно разожженом костре кажется совсем беспомощным. Но пламя сначала робко, потом с отличным аппетитом принялось уминать один кусок дерева за другим. Мальчику стало спокойнее.

Его глаза цвета лесного ореха были глубоки и умны, а твердое выражение лица не смягчали по-детски нежные черты и темные длинные локоны, небрежно выбивавшиеся из-под причудливой, великоватой ему шляпы. Кожаный кафтан и плотная льняная рубашка защищали его от вечернего холода, но впереди была ночь, поэтому Ивар и разжег огонь. А еще он собирался испечь на ужин рыбу. Еще утром, до опушки Леса, переходя вброд сонную речушку, ловко поймал руками. Там же, на берегу, очистил ее и выпотрошил острым камнем. Почему-то нельзя было брать в дорогу нож.

Огонь давал ощущение безопасности. Но сгущал окружающую темноту в мрак и казалось, что Лес подступает все ближе и ближе. Ивар со вздохом оглянулся через плечо и опять занялся рыбой. Странными путями-дорогами попал он сюда, а вначале было раннее детство, и Бригитта.

Первое воспоминание.

Первое осознание себя.

– Что ты делаешь, сопляк,– старая Бригитта вытащила его за ухо из старой деревянной бочки. В свои четыре года не мог понять, как это ухо выдержало его вес. Не мог также надивиться тому, что оно оказалось более или менее нормальной величины, когда его касался, а не распухло, как лист лопуха.

– Если ты еще раз туда влезешь, то я закрою тебя в хлеву со свиньями! – второе ухо Ивар спас, ловко ускользнул от ее грубых рук.

– Попробуй только, увидишь! – кричала ему вслед, но знал, что не побежит за ним. С облегчением вздохнул и еще раз коснулся пунцовой ушной раковинки. Вряд ли стоило забираться в это корыто, мелькнуло в голове, но я хотел поиграть!

Другие дети его избегали, и потому должен был искать развлечений сам. Рано узнал, что он – Особенный, из-за этого и отношение к нему отчужденное. Малышня в деревне его не задирала и дорогу не перебегала. Не из уважения или страха к нему: так сурово велели родители, а родителей в таких особых случаях нужно слушать, иначе получишь хорошую порку. Вся деревня знала, что время от времени рождается ребенок, которого отдают старому чародею Горну. Забранное от матери, отданное под присмотр грубой Бригитты дитя готовилось к тому, чтобы, когда придет время, выполнить свое Задание.

Эта подготовка доводила Ивара до протеста.

Сколько раз он кричал:

– Скажи мне это как-то проще, потому что я не понял!

Старик Горн не сердился: уже успел заметить, что малый сообразительнее других Особенных в его возрасте.

Но два дня назад учитель был особенно терпелив. А двенадцатилетной Ивар не скрывал свою скуки и отчаянно зевал.

– Ну хорошо, повторю еще проще, – сказал Горн. – Каждые двадцать четыре года в нашей деревне обязательно должен родится такой парень, как ты. И когда ему исполнится двенадцать лет, этот парнишка должен отправиться на север.

– Почему в двенадцать лет? – поинтересовался Ивар, но чародей не обратил на его слова внимания:

– За три дня ему нужно добраться до Каменного Холма в Лесу.

– В каком лесу?

– Есть только один такойЛес! Но ты его не должен бояться, потому что в нем никто не живет.

– А звери?

– Там никто не живет. Деревья, трава и камни, но нет там ни одной живой души. Даже комаров.

– Это хорошо, что нет комаров! – задиристо ответил Ивар, хотя тон старого чародея вызвал у него озноб.

– Там ты найдешь пещеру. Ты должен будешь зайти в нее и добраться до ее конца.

– А почему ты не пойдешь сам? Ты чародей и хорошо знаешь, куда идти и как все выглядит,

– Потому, что человек может туда войти только раз, а затем вход навсегда для него закрыт. А я уже там был.

Ивару подумалось, что голос Горна задрожал. Может быть, только показалось, но ему стало еще больше не по себе.

– Ну хорошо, – вздохнул он и кивнул чародею. – А когда я дойду?

– В конце пещеры на каменном постаменте ты найдешь…

"Кристалл", – подумал Ивар, всматриваясь в огонь.

Вот почему он Особенный: его жизненная цель – добыть Кристалл. Никто из людей этого не может. А он Особенный, не такой как все. Он лучше их всех!

Пошевелил горящие поленья веткой, искры взлетели вверх, как будто золотые пчелы. Словно единственные живые существа в заколдованном Лесу.

«Всего два дня тому назад я разговаривал с Горном, а мне кажется, словно прошли недели».

Огонь начал гаснуть, поленья рассыпались в угольки. Ивар завернул рыбу в прихваченные с собой листья из деревни и зарыл в уголья. Горн предупредил его, что и дрова для костра, и еду, и воду, и все, чем будет пользоваться, должен будет принести в Лес с собой. Вот так.

Остальную часть костра Ивар немного отодвинул и подбросил несколько веток на угольки. Рыба испечется быстро. Он поест и сразу ляжет спать. Завтра самый важный день!

За пределами светлого круга от костра было очень темно, ничего, кроме потрескивания огня, не перерывало неестественную тишину. Но Ивару все время казалось: за пределами света что-то движется. Иногда казалось, что слышатся звуки.

– Это мне только чудится, – сказал он вслух, стараясь не бояться, – это мои выдумки. Но может Лес подсовывает мне эти звуки?

Голос его прозвучал странно и дрожаще.

– Только ведь в Лесу никто не живет, нет здесь никого, – сказал Ивар теперь уже шепотом. – Да, ни людей, ни зверей, ни птиц.

Но и шепот быстро стих. Ивар говорил мысленно:

«Я ведь готов к выполнению Задания. Горн мне все рассказал. Я не должен бояться, потому что все знаю, знаю, что делать и знаю как. И я хотел бы в это верить, – подумал, поглядывая в темноту за пределами света. – Там слева – кустики ежевики, а справа – странно выглядящий пень. Не боюсь!»

Подбросил еще пару веток.

"Почему лишь Особенные с ореховыми глазами могут

туда войти

? Почему можно туда войти только один раз. Почему, когда я поинтересовался о других ребятах, которые туда ходили, Горн не ответил, а отвел глаза? Почему? Почему? Почему? Появилось страшно много вопросов, на которые не знаю ответа. Почему я не спросил обо всем этом у Горна, когда была возможность? Почему пришло мне это в голову только лишь теперь, когда некому отвечать? А если оттуда просто напросто не возвращаются?"

Это малоприятное открытие сделало темноту еще противнее.

«Я знаю, что должен добраться к Кристаллу. Тогда буду освобожден. Освобожденными стали все Особенные до меня. И Кристалл поможет мне найти собственную дорогу, так же, как и другим Особенным. Так я это все понимаю. Но почему Горн не хотел сказать мне этого прямо?»

Рыба испеклась. С аппетитом, который не испортили страх и сомнения, Ивар съел рыбу, а кости кинул в огонь. Потом улегся на покрытой толстым мохом земле и съежился, но по-прежнему смотрел в огонь. Успел уже приучить себя к тишине, перестала ему мешать, как в первый день. А огонь давал ощущение безопасности и приятно грел. Усталость и сытый желудок заставили немного выцвести и потерять свои живые краски все недавне страхи. Вопросы медленно появлялись в его сонной голове, но реальность переплеталась с воспоминаниями и неуверенностью в будущем. И он провалился в сон, уже не беспокоясь о том, что будет утром.