Текст книги "Смерть под парусом (пер. Гольдберга)"

Автор книги: Чарльз Перси Сноу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Глава 7
Почему пятеро приятных людей ненавидят Роджера?

Когда мы собрались за маленьким круглым столом и приступили к ужину, меня уже одолевали сомнения: не померещилось ли мне то, что я видел в темноте? Напротив меня Уильям спокойно отвечал на какое-то замечание Филиппа. Белый свет яркой парафиновой лампы в центре стола освещал его мужественное умное лицо, и я пытался убедить себя, что Уильям всегда выглядел именно так, что я не видел, как его лицо искажается мстительной улыбкой, и что это была всего лишь игра света и тени.

Долгое ожидание в темноте наложило отпечаток на всю компанию. Никто, кроме меня, не видел улыбки Уильяма – если она мне не померещилась! – но все слышали слова Эвис: «А теперь Роджер мертв», – которые разрушили наш негласный уговор не упоминать об убийстве. Расправляясь с ростбифом (стряпню миссис Тафтс отличала не оригинальность, а постоянство, и ужин был точной копией ленча с добавлением консервированного супа), Кристофер сказал:

– В этом убийстве меня больше всего удивляет одна вещь.

– Какая именно? – быстро спросил Уильям.

Все примолкли; мы были вынуждены слушать мнения других об убийстве, хотя предпочли бы вообще не касаться этой темы. Нечто вроде навязчивого желания прикусывать больной зуб.

– История с судовым журналом, – ответил Кристофер. – Наверное, он исчез не просто так, но какой смысл кому-то его брать?

– А что в нем было? – небрежно спросил Финбоу.

– Всего лишь описание прошедшего дня, приправленное неудачными шутками: Роджер воображал себя юмористом. – Лицо Кристофера помрачнело. – Бедняга.

– Должно быть, Роджер написал нечто такое, что убийца хотел скрыть от остальных. Прямая улика, – оживленно подхватил Уильям.

– Эта гипотеза не объясняет исчезновение вымпела, – возразила Тоня. – Почему пропал и вымпел?

– Теряюсь в догадках, – признался Уильям.

– Думаю, – предположил Кристофер, – его бросили за борт просто так. Наверное, убийца имел вескую причину избавиться от судового журнала, и поэтому выбросил его, а потом отправил вслед за журналом и вымпел, полагая, что все начнут искать связь между двумя пропавшими предметами. Вот одно из возможных объяснений.

– Гениально, – сказал Уильям.

Я слушал спор, завороженный горькой иронией ситуации. Один из нас точно знал, почему пропали судовой журнал и вымпел! Одному из сидящих за столом была известна разгадка! Тем не менее в комнате царила мирная, домашняя атмосфера, словно мы просто собрались здесь, чтобы вместе провести выходные. Я торопливо огляделся. Уильям подчеркивал свое согласие с выводом Кристофера, потягивая пиво; Кристофер доедал последний кусок говядины; Эвис отодвинула тарелку и крошила пальцами хлеб; Филипп смешивал пиво с сидром, собираясь угостить Тоню шенди, а она с интересом наблюдала за ним. Наши с Финбоу взгляды встретились. Интересно, подумал я, что он извлек из только что закончившейся дискуссии? В глубине комнаты стояла миссис Тафтс, суровая и нетерпеливая, ожидая, когда можно будет унести мясо.

До конца трапезы разговор вертелся вокруг книг.

Миссис Тафтс начала убирать сыр. Вдруг Эвис задрожала.

– Я ужасно замерзла.

– Что-то случилось? – с тревогой спросил Кристофер. – Ты плохо себя чувствуешь?

– Нет, все в порядке. Просто замерзла. Миссис Тафтс, можно нам с мисс Гилмор разжечь камин у нас в спальне?

– Камин? – с негодованием повторила экономка. – В это время года?

Бледное, печальное лицо Эвис вдруг стало жестким.

– Зажгите камин, миссис Тафтс, – твердо сказала девушка.

Экономка шагнула к столу.

– Это невозможно.

Кристофер встал и твердо произнес:

– Миссис Тафтс, вы немедленно разожжете камин для мисс Лоринг.

– Не буду, – не уступала экономка. – Теплым летним вечером здоровой молодой женщине камин ни к чему. И вообще, здесь нет угля.

– А нельзя достать уголь в деревне? – нахмурившись, спросил Кристофер.

– Нет, – отрезала миссис Тафтс. – Я хотела сегодня привезти пару мешков.

– Прости, дорогая. – Кристофер повернулся к Эвис. – Похоже, тут мы ничего не можем поделать.

– В Норидже должен быть уголь, – возразила она, и уголки ее губ опустились в капризной гримасе.

– Попробуй найди его так поздно, – сказал Кристофер. – Кроме того, здесь не очень холодно, дорогая. Выпей – сразу согреешься.

– Я хочу камин, – повторила Эвис. – Ты не собираешься ничего предпринять?

– Ты не можешь требовать, чтобы ночью кто-то отправлялся в Норидж за углем. У нас даже нет машины! Как он доберется назад? – вмешалась Тоня.

На протяжении всего дня я замечал, что отношения между ними оставляют желать лучшего; отповедь Тони и ответ Эвис сделали это очевидным.

– Я разговаривала с Кристофером, – сказала Эвис. От раздражения на ее белых щеках появился легкий румянец. – Остальных это не касается. Кристофер, я редко о чем-то прошу. – Теперь в ее голосе слышались жалобные нотки.

Кристофер беспомощно пожал плечами:

– Сделаю все, что смогу, дорогая. Но ты должна понять, что ведешь себя крайне неразумно.

Эвис заставила себя улыбнуться.

– Наверное. Это все волнение, – пробормотала она. – Пойду лягу и попытаюсь согреться. Спокойной ночи всем.

Эвис встала из-за стола, и мы смотрели, как она плавной и грациозной походкой выходит из комнаты.

– Думаю, она очень устала, – извинился за нее Кристофер. – Неудивительно – после такого дня.

– У всех был плохой день, – возразила Тоня. – Что будет, если мы все станем вести себя как капризные звезды балета?

В разговор вступил Финбоу:

– Ваши слова напомнили мне вопрос, который сержанты задают молодым солдатам, заметив, что у них неначищенные пуговицы: «Что будет, если каждый солдат британской армии выйдет на парад с такими же неначищенными пуговицами, как у тебя?» На этот вопрос существует единственный ответ, но я его никогда не слышал: «В британской армии будет много неначищенных пуговиц».

Тоня рассмеялась, а Финбоу продолжил:

– Этот аргумент недостоин вас, Тоня.

Приготовления к партии в бридж заставили забыть о капризах Эвис, но я чувствовал себя неловко. Мне часто приходилось видеть ее грустной и апатичной, однако признаков дурного настроения я в ней никогда не замечал. Меня охватили дурные предчувствия.

В подавленном настроении я занял место за карточным столом в паре с Финбоу и автоматически включился в игру. К моему облегчению, он выиграл торговлю, и я на какое-то время был избавлен от необходимости притворяться, что сосредоточился на игре. На диване за спиной Финбоу Тоня и Филипп тихо перешептывались; их лица почти касались друг друга. Я снова посмотрел на карты и увидел, что Финбоу успешно завершает рискованную заявку «четыре черви». Следующую сдачу я сыграл плохо, но вскоре сосредоточился на картах, забыв о своих страхах.

Я играю в бридж почти всю жизнь и без ложной скромности могу сказать, что у меня достаточно хорошая память, чтобы играть выше среднего. Тем не менее в тот вечер я не мог тягаться с партнерами. В Гонконге я слышал, как Финбоу называли «лучшим игроком к востоку от Сингапура»; с его быстрым умом и огромным опытом, полученным скучными вечерами в ссылке, иначе и быть не могло. Уильям и Кристофер тоже оказались первоклассными игроками. Манера игры у них разительно отличалась. Уильям сидел неподвижно, потирая подбородок, почти ничего не говоря, подсчитывая шансы с почти математической точностью и никогда не преступая границы разумного. Игра Финбоу представляла собой смесь удивительной корректности бриджа с рискованностью покера. Как он сам признался после невероятного блефа: «Бридж – слабая замена беседе. Но ни в одной беседе подобный блеф не остался бы безнаказанным».

Кристофер улыбнулся в ответ:

– Из немногих ваших бесед, свидетелем которых я был, можно сделать вывод, что вы часто получаете удовольствие подобного рода.

У Кристофера было чутье игрока, которого я лишен начисто.

Пока длилась игра, я забыл обо всех подозрениях, не вспоминал о мрачном ожидании в темноте. Могу похвастаться, что хотя трое моих партнеров находились в отличной форме, мне везло, и я выиграл целый фунт.

Примерно в половине двенадцатого мы закончили третий роббер и разошлись по комнатам. Я начал снимать пиджак, и тут Финбоу остановил меня.

– Погодите, – сказал он. – Хочу покатать вас на лодке – нужно поговорить.

В других обстоятельствах я бы запротестовал, поскольку в моем возрасте устоявшиеся привычки становятся очень важной частью жизни, а я не имею обыкновения кататься на лодке в полночь – по крайней мере с тех пор как мне исполнилось двадцать три. Но слова Финбоу вновь пробудили во мне смутные подозрения и страхи. Волнение и тревога способны победить возраст, и я искренне ответил:

– Великолепно.

– Нужно подождать полчаса, – тихо сказал Финбоу, закуривая, – чтобы эти молодые люди могли заснуть. Вы пока почитайте книгу – я не хочу теперь разговаривать.

Я попытался сосредоточиться на книге «Жизнь Дизраэли» Андре Моруа, которую захватил с собой из Лондона, но свеча горела неровно, и в ее желтом свете буквы плыли перед глазами; кроме того, описанные в книге события казались далекими и незначительными по сравнению с драмой, в которой принимал участие я сам. Я покосился на немного похожий на лошадиный, но тем не менее благородный профиль Финбоу. Он сидел за туалетным столиком, положив перед собой лист бумаги, и что-то писал. Я вернулся к Моруа, но с еще меньшим успехом.

Наконец Финбоу тихо встал.

– Выйдем через веранду, – шепнул он.

Неслышно ступая в одних носках, мы открыли застекленную дверь и, стараясь не шуметь, вышли на террасу.

– Подождите здесь, – сказал Финбоу. – Я найду лодку.

Его удлиненный силуэт исчез в кустах справа от сада. Луна светила очень ярко, и я постоял немного в черной тени бунгало. Затем медленно двинулся к тому месту на берегу реки, где Финбоу мог меня забрать. Из кустов донесся какой-то шорох, и я вздрогнул от страха, заметив притаившуюся там темную фигуру.

Непросто сохранять хладнокровие в день, когда убили одного из ваших друзей, а вы сами живете в одном доме с убийцей. Темного силуэта в залитом лунным светом саду оказалось достаточно, чтобы мое сердце учащенно забилось. Однако я не осмелился подать голос, опасаясь, что наша с Финбоу экспедиция будет обнаружена, и заставил себя медленно дойти до берега реки. Меня не покидало неприятное чувство, что темная фигура в кустах движется вслед за мной.

Достигнув берега, я повернулся и стал ждать. Мне было страшно – сегодня я уже видел человека с пулей в сердце. Темная фигура отделилась от кустов и двинулась ко мне; я приготовился дать отпор.

Затем незнакомец вышел на свет, и мне с трудом удалось сдержать смех. Это был Алоиз Биррел. Подойдя почти вплотную, он спросил:

– Куда это вы собрались, мистер Кейпл?

– Покататься на лодке.

– Неужели? – Биррел с вызовом посмотрел на меня.

– Вместе с мистером Финбоу, – невинно прибавил я.

Лицо Биррела вытянулось, и он разочарованно признал:

– Тогда, думаю, все в порядке.

Я услышал глухой плеск весел, и вскоре к берегу пристал Финбоу.

– Добрый вечер, сержант Биррел, – вежливо поздоровался он.

– Добрый вечер, сэр.

– Убедите, пожалуйста, сержанта Биррела, что я не помышляю о побеге, – обратился я к Финбоу.

– Мы собираемся прокатиться на лодке, – объяснил он. – Нам, старикам, нужна небольшая разминка перед сном.

– Можете не беспокоиться, сэр, – сказал Биррел. – Понимаете, я присматриваю за бунгало, чтобы предотвратить еще одно убийство.

– Еще одно убийство? – изумился Финбоу.

– Я абсолютно уверен, что мы имеем дело с серийным убийцей, – с волнением в голосе отвечал Биррел. – Он собирается устранить всю компанию – по одному.

– Да, вы должны помешать преступнику, – с серьезным видом согласился Финбоу. – Наверное, будете дежурить здесь, на всякий случай.

– Таков мой план, – сказал Биррел. – Мне нужно найти пистолет, я должен быть на месте, если убийца что-то замышляет.

– Удачи, сержант, – пробормотал Финбоу, и мы уселись в лодку.

Стараясь не шуметь, Финбоу проплыл мимо бунгало, а когда мы повернули и двинулись вдоль дамбы Кендал, усмехнулся:

– Этот человек меня уморит.

– Скорее он уморит меня, – мрачно поправил я.

– Просто потрясающе, Йен. Вы в роли убийцы всей компании. – Финбоу рассмеялся, не переставая грести. – Очевидно, Биррел начитался мистера Ван Дайна[13]13
  Американский журналист, автор детективов.


[Закрыть].

– Зачем вы меня сюда вытащили? – спросил я. – Мы прекрасно поговорили бы и в комнате.

– Стены очень тонкие, – тихо ответил Финбоу. – А у меня еще не было возможности проверить, какая там слышимость, поэтому решил не рисковать.

Сильными гребками он вел лодку вдоль дамбы; на левом берегу до самого горизонта тянулись поля, мертвенно-бледные при свете луны, с редкими огоньками домов. В более спокойные времена я бы с радостью забыл обо всем и наслаждался безмятежностью этих равнин, но теперь меня раздражал контраст между спокойствием природы и волнующей неопределенностью открытий, ждущих впереди. Я выжидающе посмотрел на Финбоу.

Он улыбнулся в ответ и продолжал энергично грести против течения. Борясь с волнением, я закурил. Наконец мы добрались до зарослей камыша, прорезанных каналами чистой воды у входа в Хейгемскую заводь; водное пространство пересекала золотистая лунная дорожка, на блестящей поверхности которой темнели листья плавающих в воде кувшинок. Издалека донесся крик какой-то птицы.

– Так вот, – сказал Финбоу, перестав грести. – В этом вашем убийстве есть несколько странностей.

– Вы что-то выяснили?

– Боюсь, не слишком много, – задумчиво произнес он. – Просто добавил пару вопросов к тем, что сформулировал после ужина. Первый: почему Тоня расстроена не меньше, чем Эвис?

– Вовсе нет, – возразил я.

– Расстроена, только лучше умеет держать себя в руках. Вспомните, Йен. Когда во время ленча Уильям заикнулся об убийстве, она чуть не вскрикнула, а потом, когда Эвис упомянула о поездке Роджера в Ниццу, вообще вышла из себя. Вы же слышали рассказ Филиппа, какой она была расстроенной в первый день путешествия. Интересно почему? И что произошло в Ницце? Разумеется, это может не иметь никакого отношения к Роджеру. Не исключено, что с Ниццей у нее связаны неприятные воспоминания – ее бросил мужчина или не хватило денег на покупку помады. Но я готов поспорить, что в мисс Тоне есть много такого, о чем нам не рассказали.

– Полагаете, Филипп знает то, чего не знаем мы? – спросил я.

– Полагаю, – улыбнулся Финбоу, – он может знать еще меньше. Утром я говорил, что, по-моему, Филипп не убивал Роджера. Теперь я в этом абсолютно уверен.

– Почему? – Я почувствовал легкую обиду. Конечно, Финбоу вызывал у меня восхищение, но ведь мне известно то же, что и ему, и вдобавок я давно знаком с этими людьми. – Это все ваша любимая психология: и поскольку двухлетним мальчиком он любил свою двоюродную тетушку, став двадцатипятилетним мужчиной, он не мог убить Роджера.

– Нет, – весело ответил Финбоу. – Мое заключение имеет прочную материальную основу – при условии, что волос можно считать прочной материальной основой.

– Вы нашли на Роджере чей-то волос? – спросил я, вздрогнув.

– Разумеется, нет. Убийца не будет шутливо бодаться с человеком, прежде чем застрелить его. Просто видел, как Тоня гладит Филиппа по голове.

Я растерялся, не понимая, какая может быть связь между этой, вне всякого сомнения, очаровательной картиной и невиновностью Филиппа. Финбоу продолжал:

– Любопытно, что Тоне не терпится выйти замуж за Филиппа. Слышали, как я рассказывал им о Балеарских островах? Вы, наверное, догадались, что меня интересовала их реакция. Она стремится сыграть свадьбу как можно скорее.

– А Филипп? – поинтересовался я.

– Он хочет на ней жениться – если вообще способен чего-то хотеть. Но его не стоит принимать в расчет; Тоня всегда добивается того, чего хочет, – ответил Финбоу, пристально вглядываясь в воду.

– Неужели вы подозреваете Тоню?

– Нечестный вопрос, – мягко возразил Финбоу. – Я более откровенен с вами, чем был бы любой другой в подобной ситуации, и ради вас я размышляю вслух. Пока не знаю, подозревать мне Тоню или нет. Единственное, в чем не приходится сомневаться: она очень напугана и хочет замуж за Филиппа как можно скорее. С другой стороны, Эвис пока не торопится выйти за Кристофера. Понимаете, это очень странно.

– Не хитрите, Финбоу, – запротестовал я. – Вы делаете далекоидущие выводы из того, что Тоня торопится выйти замуж. Но нельзя же приходить к выводам, основываясь лишь на факте, что Эвис не торопится. Одно из двух.

– Не обязательно, – ответил он. – Как раз наоборот. Дело тут не в желании или нежелании выйти замуж: каким-то образом и желание, и нежелание связаны со смертью Роджера.

Через прогалину в камышах медленно проплыл лебедь. Эта мирная картина лишь подчеркнула зловещий смысл сказанного Финбоу. Потом я вспомнил зажженную спичку и мелькнувшую на лице Уильяма кривую улыбку.

– Послушайте, Финбоу, вы что-нибудь заметили, когда вечером зажгли спичку? Мы сидели в темноте, и Эвис говорила об убийстве.

– Думаете, я случайно зажег спичку именно в этот момент? – мягко спросил он.

– Значит, вы видели лицо Уильяма?

– Выражение лица Уильяма было… довольно неожиданным.

– Как будто он злорадствовал.

Я вновь живо представил его лицо.

– Думаю, именно злорадствовал, – сказал Финбоу. В его голосе сквозила необычная тревога. – Но еще не все ясно. Каждый раз, когда я думаю об Уильяме, что-то от меня ускользает. Меня не покидает ощущение, что я уже сталкивался с фактом, который позволит сделать вывод о виновности или невиновности Уильяма. Не отпечатки пальцев… и не то, что он брался за румпель… или заходил к себе в каюту перед вашим собранием. Другое. Мне никак не удается понять, что это за факт. В любом случае завтра мне необходимо посетить больницу Гая.

Кажется, я начинал догадываться.

– Хотите узнать, как повлияет это происшествие на будущее Уильяма?

– Узнать, – тихо сказал Финбоу, – как доктор Роджер Миллз отзывался о своем перспективном молодом коллеге докторе Уильяме Гарнетте.

– Первый раз вижу, чтобы улыбка так меняла лицо человека, – заметил я.

– Я тоже. – Финбоу опустил руку в воду и позволил лодке плыть по течению. – И у меня такое ощущение, что, не будь я законченным тупицей, мне не нужно было бы ехать в больницу Гая.

– Да, – кивнул я и вспомнил эпизод во время чаепития. – Почему вы так грубо оборвали его, когда он заговорил об убийстве за чаем?

– Ничто человеческое мне не чуждо, – с безмятежной улыбкой ответил Финбоу. – Меня раздражало, что мне не удается разгадать Уильяма, – в тот момент я был твердо убежден, что обязан знать ответ.

– А теперь знаете?

– Нет. – Он посмотрел мне в глаза. – Но завтра буду.

Финбоу повернул лодку к дому, сделал несколько энергичных гребков и вытащил весла из воды; мы медленно поплыли вдоль дамбы. Не отрывая взгляда от дна лодки, Финбоу заговорил, и его тон испугал меня.

– Есть еще один маленький вопрос, на который мне хотелось бы получить ответ.

– Какой? – вскинулся я. Мои нервы были на пределе.

– Вопрос такой: почему все эти пятеро молодых людей люто ненавидели Роджера?

Глава 8
Крикетный стадион

Проснувшись следующим утром, я обнаружил, что Финбоу уже покинул нашу с ним спальню. Голова слега побаливала, но это неприятное ощущение быстро вытеснили тягостные воспоминания о вопросе, который задал Финбоу, прежде чем направить лодку к бунгало. Почему пятеро молодых людей люто ненавидели Роджера? По возвращении я пытался выпытать мнение Финбоу на этот счет, однако он не пожелал сообщить ничего более определенного.

Я встал с тяжелой головой, и пока брился и умывался, все время обдумывал слова моего приятеля. Хотя вряд ли это можно назвать размышлениями: просто вопрос с безумной настойчивостью звучал у меня в голове.

Когда я появился в столовой, остальные уже приступили к завтраку. Я пожелал доброго утра миссис Тафтс, и та что-то недовольно буркнула в ответ. Финбоу встретил меня радостным возгласом:

– Привет, Йен! Я тут рассказывал молодым людям о ваших глазах и о том, что мы решили отправиться в Лондон, навестить окулиста.

– Да, – растерянно кивнул я.

– Они вас так сильно беспокоят? – сочувственно спросила Эвис.

– Немного. Мне следовало проверить зрение еще до отъезда.

С обычным для раннего утра раздражением я подумал, что Финбоу мог бы предупредить меня, прежде чем принуждать ко лжи.

– Куда вы собираетесь? – резко спросил Уильям.

– Отвезу его к одному моему приятелю. Врач, к которому Йен обычно ходит, известен, но некомпетентен, – вежливо вставил Финбоу. – Такое допустимо только на государственной службе, где компетентность не имеет значения. В отличие от медицины.

Уильям громко рассмеялся; я немало удивился такой реакции, поскольку это замечание показалось мне одной из самых неудачных шуток Финбоу. От дальнейших размышлений меня отвлек голос миссис Тафтс.

– Если вы соизволите позавтракать, я смогу убрать со стола.

После завтрака Финбоу заставил меня поторопиться, чтобы успеть на поезд в 9.48 из Поттера. Бежать мне совсем не хотелось. Финбоу гораздо выше и худее меня, и мне за ним не поспеть; кроме того, я не сомневался, что эта сценка доставит удовольствие тем, кто катается по реке на моторных лодках. Идти, однако, пришлось непривычно быстро. Пересекая поле, мы столкнулись с Алоизом Биррелом, который любезно улыбнулся Финбоу и с подозрением посмотрел на меня.

– Составляет план действий на сегодня, – заметил Финбоу, когда мы разминулись с сержантом. – Хочет связаться с коронером, чтобы продлить следствие на неделю.

– А… – только и сказал я – ходьба в таком темпе не располагала к беседе.

– Я говорил с ним до завтрака, – пояснил Финбоу. – Он виделся с главным констеблем графства, и они позвонили в Скотленд-Ярд.

Я забеспокоился.

– И что это значит?

– Сегодня нам предстоит нанести визит в Скотленд-Ярд.

От быстрой ходьбы я запыхался, что несколько приглушило мое волнение, но когда мы сели в поезд, медленно катившийся по равнине к Столему, тревога вернулась.

– Почему все пятеро ненавидели Роджера? – с беспокойством спросил я.

– Считаете, это неправда? – вопросом на вопрос ответил Финбоу.

– Не знаю. У меня такое чувство, что мы ходим по кругу, – растерянно сказал я. – Не думаете же вы, что эти пять человек сговорились убить Роджера – и все обо всем знают?

– Мой дорогой Йен, – рассмеялся Финбоу. – Вам бы в напарники к Алоизу Биррелу. Великолепная идея. В преступлении подозреваются пять человек. Кто его совершил? Ответ: все. Разумеется, такое возможно – только не в нашем случае.

– А что вы имели в виду, – настаивал я, – когда говорили, что все ненавидят Роджера?

– Только то, что сказал.

– Откуда вы знаете?

– Наблюдал за ними, – объяснил Финбоу. – Полагаете, они ведут себя как люди, у которых убили близкого друга?

Передо мной мелькнул проблеск надежды.

– Вы редко ошибаетесь в людях, Финбоу. – Я чувствовал не только облегчение, но и гордость за себя. – Но на этот раз вы явно не правы. Я не испытывал ненависти к Роджеру. Он мне очень нравился.

– Предположим.

– Ну а после его убийства я не так сильно страдаю, как вы могли бы ожидать. Мне тревожно – но в основном за Эвис, за то, как она это перенесет. А несколько раз я развлекался и веселился, словно смерти Роджера и вовсе не было. А он мертв лишь двадцать четыре часа.

– Одно из главных утешений жизни, – задумчиво произнес Финбоу, – это легкость, с которой мы переносим несчастья других людей. Вы, безусловно, правы. Ваша реакция на смерть Роджера абсолютно нормальна. Вас забавляет нелепость Биррела и миссис Тафтс; вам интересны мои теории, как, собственно, и любые головоломки; вы заботитесь о своем здоровье и боитесь простудиться, отправляясь посреди ночи на болота; вы наслаждаетесь завтраком. Все точно так же, как если бы Роджер продолжал стричь купоны со своих пациенток на Харли-стрит. Но я хочу задать вам вопрос: что происходит, когда вы думаете о Роджере?

Я попытался ответить как можно честнее:

– Кажется, представляю его за одним из привычных занятий. Например, шумно играющим в бридж. Мне его не хватает, и мне от этого не по себе. Думаю, в основном из-за того, что его нет, – из моей жизни исчез такой занятный человек.

– Для человека вашего поколения, Йен, вам удивительно легко дается правда, – заметил Финбоу. – Полагаю, именно так мы все реагируем на смерть случайного приятеля. Это эгоистичное чувство. Занятный и полезный человек перестает быть занятным и полезным. Однако все остальные воспринимают его смерть иначе.

Вспомнив прошедший день, я спросил:

– Что они сказали?

– Полагаете, Тоня ведет себя так, как должна вести после смерти дружелюбного хозяина, с которым ее недавно познакомили? Будь все так просто, она испытывала бы легкую грусть – и только. Такие молодые женщины не сходят с ума из-за того, что поблизости застрелили практически незнакомого человека. Посмотрите на нее: она испугана. Чего боится Тоня? Почему льнет к Филиппу, словно ищет защиты? Почему она играла на пианино, когда обсуждалось убийство? Я не знаю причину ее страха, но догадываюсь, почему Тоня села за инструмент. Чтобы скрыть мстительное выражение глаз.

Я живо представил себе разноцветные глаза девушки.

– А Эвис? – продолжал Финбоу. – Плачет в самые неподходящие моменты. Она тоже боится – но запутанные причины ее страха я пока не понимаю. Можно предположить, что она жалеет человека, который был в нее влюблен. Молодая женщина жестоко обошлась с Роджером, когда он был жив, и тепло вспоминает его после смерти. Эвис понимает, что должна выглядеть опечаленной: ей представляется необходимым делать вид, что она любила его. Поэтому Эвис плачет, а в перерывах горестно вздыхает. Но это неправда, Йен, это спектакль.

– Как вы можете! – Я был в ужасе.

– Могу, – серьезно ответил он. – Помните, когда я зажег спичку, мы оба обратили внимание на лицо Уильяма. А знаете, чье лицо я на самом деле хотел увидеть?

Казалось, воздух в вагоне застыл.

– Нет.

– Эвис.

– Но она с такой скорбью говорила о Роджере, – возразила.

– В темноте, – поправил Финбоу. – Мне хотелось посмотреть, с каким выражением лица она произносит эти печальные слова. Эвис сидела позади меня, но над камином есть зеркало.

– И какое у нее было лицо? – спросил я.

– Словно она раздавила ногой жука. Отвращение, страх – и удовлетворение, – невозмутимо ответил Финбоу.

– Этого не может быть.

– Эвис очень привлекательная девушка. – Финбоу не в первый раз произносил эту фразу, казалось бы, не имевшую отношения к делу. – И неплохая актриса. Но она все время боится – по-настоящему. Я ничего не понимаю.

Мы приближались к Норт-Уолшему, и Финбоу окинул взглядом леса и уходящие за горизонт поля.

– Единственный достойный пейзаж – абсолютно плоский, – заметил он. – Здесь слишком сильно ощущается влияние пригородов. Мне больше по душе болотный край, из которого мы приехали, в середине зимы. Но китайские рисовые поля и Транссибирская магистраль еще лучше, потому что они уходят в бесконечность.

Меня не очень заинтересовали эстетические воззрения Финбоу. Нетерпеливым тоном я продолжил расспросы:

– А как насчет остальных – Кристофера и Филиппа?

– Филипп не способен испытывать сильную ненависть, – улыбнулся Финбоу. – Боюсь, сильную любовь – тоже. Вероятно, Тоне еще предстоит это обнаружить. Наш герой рожден для романтических влюбленностей, начинающихся в парижских студиях и заканчивающихся при соприкосновении с реальной жизнью. Вспомните мой вчерашний разговор с ним: он чрезвычайно мил, но очень мягок. То есть Филипп не любил Роджера, насколько он вообще способен кого-то не любить. Помните, как он читал газетное сообщение об убийстве?

– Да. Я боялся, что кто-то из них расстроится, но все шутили.

– Чья шутка была первой? – тихо спросил Финбоу. – Филиппа. Словно он прочел сообщение о чем-то занимательном, но не очень важном. Филипп сожалеет о смерти Роджера не больше, чем миссис Тафтс. Точно так же он вел себя, когда рассказывал мне, что Тоня не любила Роджера. Практически признался, что был бы удивлен, если бы Роджер понравился Тоне.

Я запротестовал, поскольку испытывал инстинктивное недоверие ко всему неосязаемому.

– Это мелочи, Финбоу. Основываясь на них, вы не можете утверждать, что эти люди убили Роджера.

Финбоу улыбнулся:

– А вы хотите, чтобы они скалили зубы и рычали? Мои выводы основаны на мелочах. Мы имеем дело с людьми, а не с преступниками в представлении Алоиза Биррела.

– А Кристофер? – не сдавался я.

– Кристофер только что получил работу и молодую женщину, и, естественно, это очень приятно. Как настоящий джентльмен, он не выставляет напоказ свою радость. Но вы помните тот момент, когда Кристофер упомянул о Сан-Пеллегрино и Роджере? И еще один эпизод, за ужином, когда все обсуждали, куда мог деться судовой журнал; довольно равнодушно Кристофер назвал Роджера юмористом. Потом сознательно прибавил: «Бедняга», – но я уверен, что лишь из чувства приличия. Помните?

Я помнил. В обоих случаях голос Кристофера был спокойным и бесстрастным.

– Не думаю, что ему очень жаль Роджера, – продолжал Финбоу. – Но его равнодушие слишком наигранно, чтобы выглядеть убедительным. А Уильям… Вы ведь не станете спорить, Йен, что Уильям не очень любил Роджера?

Я вновь вспомнил зажженную спичку и лицо Уильяма.

– По крайней мере тут я с вами согласен. Послушайте, если вы правы, почему все они ненавидели Роджера?

– Меня все больше интересует вопрос, каким он был на самом деле.

На станции в Норидже Финбоу купил какой-то исторический роман и протянул мне.

– Похоже, это самая толстая книга из всех, что здесь предлагают, – сказал он. – Надеюсь, вы получите удовольствие от чтения.

– Почему?

– Мне нужно подумать, – с улыбкой объяснил он. – А еще я принес газеты. Посмотрим, что в них пишут об убийстве. Полагаю, мне удастся пару часов посвятить размышлениям и почитать китайскую поэзию. Насколько я помню, в детективных романах положительные герои ведут себя именно так. Вероятно, они кретины. Наши мысли постоянно перескакивают с одного на другое – читая китайскую поэзию, я могу наткнуться на слово, которое напомнит мне об Эвис или Уильяме. И снова стану обдумывать проблему.

Между Нориджем и Ливерпуль-стрит Финбоу заговорил лишь однажды. В окрестностях Кембриджа он увидел тонкие шпили Королевской капеллы, и его задумчивое лицо разгладилось.

– Всю жизнь мечтал перевернуть это странное сооружение вверх ногами, – с тихим смехом сказал он.

Я вопросительно взглянул на него. Сам я учился в Тринити-колледже и всегда восхищался капеллой как единственной достопримечательностью Кембриджа, равной которой нет в Оксфорде. Я знал, что Финбоу окончил Королевский колледж, и поэтому ожидал услышать историю, связанную с капеллой. Однако он лишь пробормотал:

– Так она выглядела бы гораздо лучше, – и снова погрузился в молчание.