Текст книги "Смерть под парусом (пер. Гольдберга)"

Автор книги: Чарльз Перси Сноу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

Глава 17
Пятеро приятных людей испытывают облегчение

Эти слова как громом поразили меня. Целый час я испытывал радостное возбуждение при мысли, что мир в нашей компании будет восстановлен и нам больше нечего бояться. Финбоу одной фразой уничтожил мою надежду.

– Человек, который его убил? – растерянно переспросил я. – Вы не верите в самоубийство?

– Разумеется, нет, – ответил Финбоу. – Хотя эта версия может оказаться удобной для властей.

Я с тоской посмотрел на дорогу: приближался автобус.

– Да нет же, это очевидное самоубийство. Вспомните о судовом журнале! – Мной овладело отчаяние. – Какого дьявола убийца стал бы привязывать судовой журнал к пистолету?

Улыбнувшись, Финбоу поднялся в автобус и вытянулся на сиденье.

– Мой дорогой Йен, – начал он свою речь. – Возможно, вы помните, как несколько дней назад я говорил, что невозможно иметь все материальные факты или все психологические факты. Разумеется, это банальность и, подобно большинству банальностей, неопровержима. Тогда я сказал, что поверю в самоубийство Роджера, если его видели двадцать восемь заслуживающих доверия свидетелей, и попытаюсь понять, какой психологический факт от меня ускользнул, поскольку в данный момент предположение о том, что Роджер мог покончить с собой, абсолютно невероятно. Но у нас нет двадцати восьми надежных свидетелей, которые поклянутся, что Роджер застрелился. Вместо них имеется одна улика, напомнившая Биррелу об одном весьма изобретательном способе мести – в виде самоубийства. Естественно, наша улика должна была ассоциироваться с этим способом. С другой стороны, масса психологических фактов делают самоубийство Роджера крайне маловероятным. Понимаете, кончают жизнь самоубийством очень немногие, причем они, как правило, не принадлежат к жизнерадостным, оптимистичным и успешным людям с растущей практикой на Харли-стрит.

– Обычно ваши рассуждения отличаются большей осторожностью, – заметил я. – Роджера не назовешь очень успешным – вероятно, он понимал, что Уильям скоро отберет у него славу, и мог чувствовать себя несчастным из-за Эвис. Знаете, не очень приятно быть влюбленным в девушку, которая не отвечает тебе взаимностью.

– Это не причина для самоубийства. – На губах Финбоу мелькнула улыбка. – Вероятно, Роджер страдал из-за любви к Эвис, но я уверен: его не покидала надежда, что Эвис все же любит его. Понимаете, Йен, почти любому человеку труднее всего понять, что тот, кого он любит, не испытывает к нему ответных чувств. Даже самые рассудительные удивительным образом умудряются обманывать себя. Одни придумывают разнообразные объяснения, почему девушка не открывает своих чувств. Другие даже признают, что их не любят, – но только на словах. Полагаю, это справедливо для всех. Даже для самых закоренелых реалистов вроде меня. – Мне показалось, что по его красивому лицу пробежала тень. – И еще в большей степени для такого мужчины, как Роджер, – жизнерадостного, нечестного по отношению к себе и другим и, кстати, привыкшего пользоваться успехом у женщин. Я не делаю никаких выводов. Просто совершенно очевидно, что большую часть времени Роджер не сомневался: рано или поздно Эвис придет к нему и скажет, что уже давно любит его.

Я был вынужден признать, что гипотеза Финбоу об отношении Роджера к Эвис полностью соответствует тому, что я собственными глазами наблюдал в течение последнего года. У меня оставался еще один, последний аргумент.

– А как насчет Уильяма? Роджер должен был бояться его.

– Роджер, несомненно, боялся Уильяма, – с улыбкой ответил Финбоу. – Но тут он мог многое предпринять – и предпринял бы, – прежде чем обращаться к такому средству, как самоубийство. Вы же понимаете, что все карты были на руках у Роджера; у него прочная репутация, а люди с огромным уважением относятся к репутации, даже если подозревают, что ее обладатель не так хорош, как о нем говорят. Нет, если бы каждый врач или ученый, подобный Роджеру, сводил счеты с жизнью из-за молодого соперника, уровень смертности среди врачей и ученых был бы чрезвычайно высок; в действительности же молодому сопернику позволяется очень медленно завоевывать признание. Затем весь процесс повторяется уже в отношении его молодого соперника, и так будет продолжаться, пока наше общество не придет к «Утопии», описанной у мистера Уэллса.

– Но в жизни Роджера могли быть обстоятельства, о которых вы ничего не знаете, – задумчиво произнес я.

– Совершенно верно, – ответил Финбоу. – И если бы имелись веские материальные основания предполагать самоубийство, я бы признал, что недостаточно глубоко изучил Роджера. Однако в настоящий момент психологические факты полностью согласуются с материальными, и вместе они свидетельствуют о невозможности самоубийства Роджера.

– Материальные факты? – запротестовал я. – Они свидетельствуют, что он мог это сделать.

– Вы упустили один материальный факт, – мягко возразил Финбоу.

– А именно?

– Самого себя.

– Что?! – вскричал я.

– Задумайтесь на минутку, – продолжал Финбоу. – Если это самоубийство, то необыкновенно хитрое, тщательно рассчитанное, с явной целью представить его как убийство. Согласны?

– Да, – кивнул я.

– Однако ни о каком убийстве не могло быть и речи, если бы мистер Йен Кейпл вдруг решил прогуляться по палубе и увидел, как Роджер намеренно стреляет в себя. Понимаете, Роджер полагал, что вы сидите на палубе… а даже один случайный фактор никак не вяжется с хорошо продуманным самоубийством. Это очень важно, Йен: Роджер не мог знать о ваших передвижениях. Только те, кто находился внизу, точно знали, где вы!

– Думаю, да, – согласился я.

– Это очевидно. Роджер мог точно сказать, где находятся в это время остальные – обычно в таких компаниях придерживаются заведенного порядка, – однако он не мог знать ваших привычек, пока вы не пробудете на яхте день или два, – объяснил Финбоу.

– Он мог рискнуть, – сказал я.

– Мог – если имелась веская причина. А ее не было, – мягко возразил Финбоу. – В ближайшие пару дней не намечалось никаких событий, которые Роджер должен был во что бы то ни стало предотвратить. Например, свадьба Эвис – но это дело далекого будущего. Или карьера Уильяма. Ее можно было разрушить, убив себя и через месяц, и во вторник, первого сентября, – никакой разницы. Нет, Йен. Как выразился бы Алоиз Биррел, не тот ритм!

– Получается, вы зря критиковали любимое словечко сержанта?

– Единственное оправдание для глупых терминов заключается в том, что умный человек может использовать их для краткости, – с улыбкой сказал Финбоу. – Тот, кто спустил курок, пребывал в отчаянии. И он точно знал, где в то утро находился каждый из вас.

– Но зачем тогда привязывать судовой журнал к пистолету? – мрачно спросил я, понимая, что Финбоу вполне может оказаться прав и скоро придется услышать вещи, которые принесут мне невыносимые страдания.

– Человек, совершивший это преступление, умнее любого из нас, – ответил Финбоу. – Если бы убийство с самого начала походило на самоубийство – обычное, с прощальным письмом и револьвером около тела, – то у всех непременно возникли бы сомнения. Однако преступник устроил все так, чтобы картина выглядела как убийство – по крайней мере сначала, – причем в высшей степени загадочное, когда под подозрение в равной степени попадают все пятеро. Затем обнаруживается револьвер. Его так предусмотрительно выбросили на участке реки с твердым дном, чтобы найти было легко, но не слишком – здесь ничего не должно быть слишком просто или очевидно. Какой вывод полиция делает, найдя револьвер? Что это самоубийство, замаскированное под убийство. Вероятно, это первый в истории случай, когда убийца обставляет все как самоубийство, которое выглядит убийством. Разве вы не видите, насколько совершенен план преступника? Подозрения падают на всех пятерых – в том случае если не сработает трюк с самоубийством. Кроме того, в результате расследования будет проанализирована личность Роджера. И тогда на первый план выйдет месть с помощью самоубийства. Очень, очень умно! У преступника хороший вкус – ничего вульгарного, ничего слишком очевидного, все уравновешенно и гармонично. Единственный человек со вкусом, оставшийся в этом журнальном мире!

Я молчал.

– Истинная ценность находки Биррела состоит в объяснении нескольких загадочных фактов, – продолжал Финбоу. – Теперь мы знаем, почему пропали судовой журнал и вымпел. Уверен, что судовой журнал был использован – как я и предполагал на поле для крикета – для того, чтобы отвлечь Роджера. Кроме того, это подходящий груз. Вымпелом оказалось очень удобно привязать журнал к пистолету – как вы помните, он лежал на той же полке.

– Теперь понятен и смысл того, что никто не признался, когда в обмен вы пообещали молчание. Очевидно, преступник – не важно кто – рассчитывал, что смерть будет признана самоубийством, и не собирался раскрывать себя.

Мы сошли в Поттер-Хейгеме и медленно двинулись назад, через широко раскинувшуюся деревню и поля. Я очень страдал – все-таки это убийство и развязка еще не наступила. Когда мы приближались к бунгало, Финбоу тихо сказал:

– Я собираюсь сообщить всей компании, что верю в версию Биррела. Вы должны сделать вид, будто вас тоже убедили. Притворитесь, Йен, постарайтесь быть нормальным и счастливым, как если бы это было самоубийство.

Я пообещал, хотя еще никогда в жизни не испытывал такого отвращения к притворству.

Финбоу вышел в сад, где собрались остальные; в компании царила напряженная атмосфера. Филипп и Тоня лежали на траве, повернувшись друг к другу; Эвис и Кристофер тихо сидели в шезлонгах. Уильям расположился в кресле-качалке, углубившись в книгу. Однако когда мы с Финбоу заняли свои места, стало ясно, что всем не терпится задать нам вопрос, который не давал им покоя с той секунды, когда Алоиз Биррел объявил о начале поисков.

Однако привычка скрывать свой интерес к тому, что тебя действительно волнует, оказалась очень сильна; кроме того, все чувствовали, что было бы неразумно демонстрировать свое любопытство. Поэтому все пятеро вежливо слушали, как Финбоу рассуждает о достоинствах и недостатках английских железных дорог по сравнению с немецкой железнодорожной сетью местного сообщения. Кристофер и Уильям высказали свое мнение относительно железных дорог разных стран.

Наконец Филипп не выдержал:

– Финбоу, а что там насчет пистолета?

– Ах да, – спокойно ответил Финбоу, опуская взгляд на лежащего на траве молодого человека. – Алоиз Биррел его нашел.

– Неужели? – пробормотал Кристофер.

– Да, – подтвердил Финбоу. – Нашел. В полумиле от Хорнинга. К пистолету при помощи шнуров от вымпела был привязан судовой журнал. Все согласились, что Роджер застрелился, предварительно привязав судовой журнал к пистолету, чтобы тот упал за борт, – так что все выглядело как убийство. Биррел объяснил Скотленд-Ярду, что это всего лишь довольно необычное самоубийство.

На секунду все замолкли. Потом Эвис тихо вздохнула и ее бледное лицо расплылось в улыбке. Филипп с Тоней обнялись, и их губы слились в долгом, страстном поцелуе. Кристофер с довольным видом оглянулся и дотронулся до руки Эвис. Уильям разразился резким, язвительным смехом.

– Милая шутка, – сказал он. – Все подозревают друг друга, а этот проклятый идиот застрелил себя сам.

– Да, забавно, – согласился Финбоу.

– Убедились, что я не убивал Роджера? – прибавил Уильям. – Ведь вы подозревали меня, да?

Финбоу улыбнулся:

– Собственно говоря, я всегда знал, что это не вы.

– Я вам не верю. – Уильям рассмеялся. – Откуда вы могли знать?

– Возможно, когда-нибудь расскажу. Все дело в том, что вы довольно агрессивный молодой человек.

Весь этот жуткий фарс был для меня настоящей пыткой. Омерзительно было сидеть здесь и слушать, как Финбоу рассказывает всем, что причин для беспокойства больше нет. Мне приходилось изображать спокойствие, понимая, что скоро станет известно имя убийцы. Мои мысли прервал низкий голос Эвис:

– Хорошо опять чувствовать себя свободной. Последние несколько дней… Боже, мне кажется, я постарела на десять лет!

– Да, было не очень приятно, – признался Кристофер.

– Не хотелось бы пережить такое еще раз, – сказала Тоня, обращая к нам раскрасневшееся лицо.

Все дружно согласились, и я почувствовал жалость ко всем пятерым, и особенно к одному, который еще несколько часов будет пребывать в блаженном неведении.

– Идея! – воскликнул Филипп. – Давайте расскажем миссис Тафтс.

Позвали экономку, и через несколько минут она появилась – неохотно, с неодобрительной миной на лице.

– Миссис Тафтс, вам будет приятно услышать, что ни один из нас не совершал убийства, – сообщил Филипп.

– Кто это сказал? – с подозрением спросила экономка.

– Сержант Биррел, – ответил Филипп.

Лицо миссис Тафтс немного смягчилось.

– Ну, если так… Он умный человек, сержант Биррел, и джентльмен, чего нельзя сказать о многих других, которые называют себя джентльменами.

Она бросила взгляд в мою сторону; похоже, миссис Тафтс меня глубоко презирала, причем независимо от того, совершил я убийство или нет.

– Что ж, раз никто из вас этого не делал, – сказала миссис Тафтс, – вам больше нет нужды здесь оставаться. Когда вы уезжаете?

– Немедленно, – буркнула Эвис.

– Вечером, – сказал Уильям.

– Мы должны здесь переночевать, – запротестовал Филипп. – Просто для того, чтобы показать, что мы снова друзья и когда-нибудь опять соберемся вместе, чтобы приятно провести время.

– Хорошая идея, – одобрил Кристофер. – Мы останемся до завтрашнего вечера или послезавтрашнего утра, миссис Тафтс.

– Хм! – буркнула экономка.

Вторая половина дня стала для меня серьезным испытанием. На компанию периодически накатывали приступы ребячливой радости, как у людей, которые считают, что должны добросовестно отпраздновать важное событие. Наблюдая за ними, Финбоу бесстрастно заметил:

– Забавно, что обычаи определяют, как все должны вести себя под влиянием сильных чувств. Посмотрите, как все они стараются быть веселыми – просто потому, что с детства привыкли думать, что обязаны веселиться, избавившись от волнений. Хотя нормальная реакция на избавление от сильного стресса – это апатия и усталость.

– Как вы можете рассматривать их, словно насекомых? – с горечью спросил я.

Финбоу улыбнулся.

Он сидел рядом со мной и курил, а остальные, немного поплавав в реке, нежились на солнце в купальных костюмах. Белокожая Эвис выглядела хрупкой и томной. Руки и ноги Тони были позолочены средиземноморским солнцем; они с Филиппом обнимались и возились в воде. Эвис и Тоня так хороши, подумал я, что пожилому человеку просто неприлично наблюдать за ними. Тем не менее одна из них хладнокровно убила человека.

До меня донесся ровный и доброжелательный голос Финбоу:

– История Тони и Роджера довольно любопытна. Разумеется, она принадлежит к тому типу девушек, которые довольно легко влюбляются – причем страстно. Теперь она без ума от Филиппа. Но я рискну предположить, что два года назад Тоня испытывала сильные чувства к Роджеру Любопытно, как она воспринимает это теперь. Изо всех сил старается скрыть, что они вообще были знакомы.

– Потому что это было опасно, – вставил я.

– Нет. В основном для того, чтобы Филипп ни о чем не догадался, – возразил Финбоу. – И это очень интересный факт.

– Для молодой женщины естественно скрывать прежние романы от любовника, – ответил я, не понимая, куда клонит Финбоу.

Он усмехнулся:

– Готов поспорить, что Тоня рассказала Филиппу обо всех своих увлечениях – кроме этого. Она явно гордится мужчинами, которые были влюблены в нее.

– Тогда почему она скрывала роман с Роджером? Разве что планировала убить его.

– Потому что хотела сохранить любовь Филиппа и не желала, чтобы он видел ее в обществе человека, который без долгих раздумий ее бросил. Вспомните, что Роджер, живя с Тоней, регулярно делал предложения Эвис. И Тоня знала, что он любит Эвис. Именно этого она не могла простить. И позволить, чтобы Филипп узнал, – спокойно ответил Финбоу.

– Какое это имеет значение, если он ее любит?

– Вероятно, Тоня руководствовалась – сама этого не сознавая – разумным предположением, что наши привязанности воздействуют на окружающих. Нередко мужчине нравится женщина просто потому, что она нравится другим; точно так же даже страстно влюбленный попадает под влияние других мужчин, если им женщина не кажется привлекательной. Поэтому, узнай Филипп, что Роджер любит Эвис, но абсолютно безразличен к Тоне, его страсть могла бы сильно померкнуть. Мы до нелепости чувствительны к суждению других людей – но тут ничего не поделаешь. Никто не обладает достаточной уверенностью в себе, чтобы не обращать внимания на мнение толпы – или завистника!

– В ваших рассуждениях есть рациональное зерно, – согласился я и посмотрел на Эвис и Тоню, стоявших рядом на солнце.

Каждый молодой человек, которого одаривали любовью эти девушки, мог считать себя счастливцем. И тем не менее…

– Наверное, вы обратили на это внимание, когда вчера ночью слушали разговор Тони с Филиппом, – задумчиво заметил Финбоу. – Она не очень боялась обвинения в убийстве; гораздо больше ее страшила мысль, что Филипп узнает от других, как ее бросил Роджер. Помните, как Тоня настаивала, что устала от Роджера и бросила его. Больше всего на свете ей хотелось, чтобы Филипп поверил в это. Вот почему она увела его той ночью, предалась с ним любви и рассказала историю, которую ей очень хотелось выдать за правду. Вот, собственно, причина ее ненависти к Эвис – каждый раз, когда видит ее, Тоня вспоминает о своей растоптанной гордости.

Я посмотрел в продолговатое лицо Финбоу:

– Довольно убедительно и остроумно. Но что это доказывает?

– Это доказывает, что для Тони мертвый Роджер гораздо опаснее живого. После его смерти роман с ней станет достоянием гласности, а живой Роджер, все еще надеясь жениться на Эвис, постарается скрыть, что жил с Тоней, одновременно делая предложения Эвис.

– Вы хотите сказать, – я был охвачен ужасом, – что не считаете Тоню убийцей?

– Разумеется, нет, – спокойно ответил Финбоу. – Мне казалось, вы должны были убедиться в ее невиновности в ту минуту, когда мы нашли пистолет.

Глава 18
Эвис сжигает бумагу

Я буквально лишился дара речи. В голове вертелась одна мысль – из подозреваемых осталась одна Эвис. Она стояла на берегу реки, раздумывая, не искупаться ли еще раз: печальное бледное лицо, стройное грациозное тело – воплощение истинной красоты. Я в ужасе закрыл глаза.

Финбоу продолжал спокойно объяснять:

– Место, где было найдено оружие, точно указывает на время убийства. Даже допустив, что течение могло протащить пистолет по твердому дну реки, мы приходим к выводу, что он не мог упасть за борт позже девяти пятнадцати. Эти расчеты мы делали в первое утро. Значит, Тоня полностью исключается. Она не могла покинуть каюту раньше девяти двадцати. Потом нужно было откуда-то взять пистолет – предположительно из каюты Роджера. Разумеется, оружие не могло быть при ней. С такой фигурой, как у Тони, невозможно спрятать пистолет под пижамой. Потом еще требовалось убить Роджера. А это значит, что она не могла бросить пистолет в воду раньше девяти двадцати, что выходит за установленные границы.

У меня не осталось сил возражать или спорить. Единственное, что я понимал, – Эвис в опасности. Слова давались мне с трудом.

– Значит, это Эвис? Ради Бога, не вмешивайтесь. Пусть думают, что это самоубийство. Я этого не перенесу!

Голос Финбоу не утратил привычной мягкости.

– Подождите еще несколько часов, Йен. Скоро все закончится. Сделаю все, что смогу.

Получив это обещание, я с трудом подавил мрачные предчувствия, от которых меня даже подташнивало.

Когда все переоделись после купания, Тоня предложила спуститься вниз по реке в Поттер-Хейгем и выпить там чаю. Молодежь восприняла это как символ свободы, и они с шумом и смехом запрыгнули в две лодки, стоявшие рядом с бунгало. Большинство поместились в моторную лодку, за штурвал которой стал Кристофер; мы с Финбоу и Уильямом сели в шлюпку. Я вспомнил о том, как в последний раз плыл на шлюпке; тогда я по глупости считал, что Финбоу подозревает Тоню, и теперь, когда открылась еще более ужасная правда, с горечью вспоминал об этом.

Когда шлюпка медленно причалила к берегу, остальные уже расселись за столом в саду.

– Идите сюда! – крикнула Тоня. – У нас чаепитие без убийцы.

– Довольно необычное ощущение, – улыбнулся Филипп. – Пить чай и не думать, что в нескольких футах от тебя сидит убийца.

– Жизнь становится неимоверно скучной, – заметил Кристофер, когда мы с Финбоу и Уильямом усаживались за стол. – Думаю, Йен должен что-то предпринять – не хотите ли кого-нибудь убить, просто ради развлечения?

Я попытался улыбнуться, но без особого успеха.

– В чем дело, Йен? – ласково спросила Эвис. – Что-то вы не рады.

– Доживите до нашего возраста, дорогая, – вмешался Финбоу, – и вы обнаружите, что существует огромное количество недомоганий, которые мешают радоваться и о которых не принято говорить. Во всяком случае, Йен стесняется. На самом деле у него расстройство желудка.

– Мой бедный Йен! – обеспокоенно воскликнула Эвис. – Я вам так сочувствую. Могу я как-то помочь?

– Все будет в порядке, – пробормотал я.

– Пойду в паб и спрошу у них что-нибудь, – сказала Эвис.

Пришлось терпеть эту жестокую комедию. Единственное, что я мог сделать, – не закричать, наблюдая, как Эвис летящей походкой удаляется на поиски лекарства от выдуманной Финбоу болезни. В действительности же мой аппетит испортил страх за судьбу самой Эвис.

Тем не менее вынужденная клоунада продолжалась. С грустным видом я проглотил немного порошка, а остальные стали воспринимать меня как молчаливого зрителя на благодарственном пиру.

Тоня вспомнила шутку Финбоу.

– Вы говорили о своем возрасте, Финбоу, – запротестовала она. – Но вы же гораздо моложе Йена.

– Во всех отношениях, кроме календарных лет, я значительно старше. На самом деле я родился в тысяча восемьсот семьдесят девятом – этот год больше ничем не примечателен.

– Вам всего пятьдесят два! – воскликнул Филипп.

– Верное умозаключение, – согласился Финбоу.

– Вы достаточно молоды, чтобы жениться, – заявила Тоня, поднимая взгляд от чашки.

– Я бы сказал, слишком молод для такого дела, – ответил Финбоу.

– Проказник, – фыркнула Тоня.

– Невероятно. – Филипп обвел взглядом стол. – Вспомните, что мы думали друг о друге три последних дня. Я не признаюсь, кого считал убийцей Роджера, но это было ужасно.

– Бог свидетель, меня не назовешь сентиментальным, – подал голос Уильям. – Но я рад, что все закончилось.

– Бедняга Роджер мертв, – сказал Кристофер. – Давайте забудем об этом. И поговорим о следующем совместном путешествии.

– Мы можем навестить вас с Эвис в Пенанге, – небрежно заметил Филипп.

– Было бы чудесно, – ответил Кристофер, но на его лице промелькнула тень беспокойства. – Хотя мы не поженимся, пока я не пробуду там год или два.

– Какая жалость! – вырвалось у Тони. – Почему бы нам вместе не сыграть свадьбу на следующей неделе?

– У нас еще куча времени, – отмахнулась Эвис.

Куча времени, подумал я. Должно быть, у нее стальные нервы.

– Давайте на Рождество поедем в Йер[18]18
  Один из курортных городов Французской Ривьеры.


[Закрыть], – предложила Тоня.

– Возможно, мне удастся вырваться, – сказал Уильям. – Не забывайте, что я не принадлежу к числу бездельников вроде вас. Постараюсь.

– Думаю, я смогу, – сказала Эвис.

Я прикусил губу, чтобы удержаться от восклицания.

– Боюсь, на меня рассчитывать не приходится, – сказал Кристофер. – Я буду выращивать каучук.

– А вы, Йен? – спросила Тоня.

– Не знаю, дорогая, – с несчастным видом ответил я.

– Завтра вам станет лучше, – успокоила она.

– А вы сможете приехать, Финбоу? – спросил Филипп. – В обычных обстоятельствах мы чрезвычайно милые люди. Вы нас полюбите, когда познакомитесь поближе.

– Не уверен, что вы меня полюбите, если познакомитесь поближе, – сказал Финбоу.

Вероятно, я один понимал, что он имеет в виду.

Чаепитие продолжалось – с разговорами, добродушными шутками и едой. Финбоу заварил себе два чайника, сопровождая первую чашку каждой порции обычной фразой о лучшем чае в мире. Филипп и Тоня затеяли какую-то шумную игру. Кристофер и Уильям курили с довольным видом. Из всей компании только я не мог наслаждаться безмятежностью этого вечера. Однако временами мне казалось, что по лицу Эвис пробегает тень.

В шесть часов они с неохотой признали, что пора возвращаться в бунгало. Я говорю «они», потому что сам так боялся ночи, что предпочел бы ждать здесь, в саду.

– Мне должны доставить посылку, – сказал Финбоу. – Что, если я вернусь в моторной лодке? Могу взять с собой Йена, Филиппа и Тоню.

– Мы намерены прогуляться. – Тоня взяла Филиппа под руку. – Мы вас очень любим, но иногда хочется побыть десять минут наедине.

– Можно мне с вами, мистер Финбоу? – напряженным голосом поспешно спросила Эвис.

Ее глаза внезапно расширились от страха. Финбоу внимательно посмотрел на нее:

– Разумеется, если вы хотите. Уильям может привезти Кристофера на шлюпке.

За три минуты путешествия от Поттера до бунгало ни я, ни Эвис не проронили ни слова. Финбоу заметил, что никогда не думал, что опустится так низко и станет за штурвал моторной лодки. Эвис храбро улыбнулась. Я был слишком расстроен и не замечал ничего, кроме ее бледного лица.

Когда мы причалили к берегу рядом с бунгало, Эвис покинула нас, бегом пересекла сад и вошла в дом через застекленные двери террасы. Мы с Финбоу пошли по дорожке. На столе гостиной лежал пакет, адресованный Финбоу.

– Хорошо, – сказал он. – Это от Аллена. Вы не отнесете его к нам в комнату, Йен?

Я положил пакет на туалетный столик и невидящим взглядом уставился в окно. Все равно там не на что смотреть. Ни теперь, ни потом. Лицо Эвис станет лишь тенью в памяти старика.

Вошел Финбоу с еще одним пакетом в руках – из коричневой бумаги, без надписи. Он положил второй пакет рядом с первым, выпрямился и сказал:

– Теперь мы должны взглянуть, чем занята Эвис.

– Может, хватит, Финбоу? – взмолился я. – Оставьте ее, ради всего святого. Вы же не допустите, чтобы девушку…

– Я обещал, что сделаю все возможное, – перебил он.

Мы вышли в гостиную; казалось, меня влекла за ним сила, которой я не мог сопротивляться. На секунду Финбоу застыл неподвижно.

– Если я не ошибся, – пробормотал он, бросился к двери Эвис и распахнул ее.

В комнате стоял резкий запах дыма. На полу лежала груда почерневшей и обугленной бумаги, края которой все еще лизало дымное пламя. Эвис смотрела на огонь широко распахнутыми глазами, губы кривились в жесткой усмешке. Я и представить себе не мог, что на ее нежном, грустном лице может появиться выражение злобного и презрительного торжества. Мои сомнения испарились – вместе с последней надеждой. Все кончено, подумал я.

– Странные у вас манеры, мистер Финбоу, – язвительно улыбнулась Эвис.

– Полагаю, что-то связанное с Роджером? – спросил он, указывая на пол.

– Вы проницательны, – ответила он. – Как вы догадались? Собственно, это был мой дневник.

– Вести дневник – опасная привычка.

Несмотря на все самообладание девушки, спокойный ответ Финбоу потряс ее.

– Можете думать все, что хотите, – дрожащим голосом сказала она.

– Именно этим, – вежливо ответил Финбоу, – я и собираюсь заняться.

– О! – прошептала Эвис.

– Возможно, вам будет интересно узнать, что вы поступили ровно так, как я и предполагал. Это полностью согласуется с моей версией. Последний недостающий фрагмент.

Прямая и стройная, она стояла перед ним.

– Что вы собираетесь делать?

– Скоро увидите, – ласково ответил он. – Предлагаю вам вместе с Йеном подождать в гостиной, пока не вернутся остальные.

Эвис рухнула на диван, закурила и улеглась неподвижно, словно окаменев от страха. Финбоу стоял, облокотившись на пианино. Я с несчастным видом опустился в кресло.

– Та-ак! – вдруг тихо произнес Финбоу и повернулся к девушке. – Я переоценивал свои умственные способности. Нам с вами нужно прогуляться, Эвис.

Она подняла голову.

– Если вы говорите, что нужно, значит, нужно; но я предупреждаю, что не испытываю ни малейшего желания, – неприязненно ответила она.

– Боюсь, ваше желание не имеет значения, – ответил Финбоу.

Он быстро вышел из комнаты и вернулся с пакетом без адреса. Попросив меня сообщить остальным, что они с Эвис скоро вернутся, Финбоу повел девушку в коридор, и они вышли из дома через дверь, от которой начиналась тропинка в поля.

Я остался один в полутемной комнате. Мысли с сумасшедшей скоростью сменяли одна другую. Перед глазами мелькали яркие картины. Вот Эвис плачет в моих объятиях и умоляет помочь. Безутешная Эвис на палубе говорит о своей симпатии к Финбоу. Эвис рассеянно смотрит на болота, когда Тоня кричит ей: «Гордость не позволяет тебе говорить с нами?» Финбоу в поезде, рассказывающий, что при свете спички у нее было такое лицо, словно «она раздавила жука». И последняя сцена: Эвис сжигает бумаги, и ее милое лицо искажает кривая улыбка.

Из сада в дом вошли Уильям и Кристофер.

– Прошу прощения, что так долго, – сказал Уильям. – Большую часть пути пришлось идти против ветра.

– Вы один, Йен? – спросил Кристофер. – А где Финбоу и Эвис?

– Пошли прогуляться.

Мне было жаль Кристофера: бедняга, какое потрясение ему предстоит пережить!

– Странно, – заметил он. – Начинает моросить дождь. Думаю, они скоро вернутся.

– Наверное, – кивнул я.

Через пару минут появились Филипп с Тоней и принялись обсуждать приготовления к свадьбе. Тоня пребывала в радостном возбуждении.

– Уильям, вам тоже нужно жениться, – заявила она.

– Я слишком занят, – ответил он. – И слишком осторожен.

– Глупости. Первая женщина, которая этого захочет, выйдет за вас замуж – оглянуться не успеете.

Она завела граммофон, поставила фокстрот и принялась самозабвенно танцевать с Филиппом, прильнув к нему всем телом. С каким-то отстраненным сочувствием я наблюдал за смуглым лицом Кристофера, хмурым и тревожным – вероятно, он размышлял о чужой любви, более счастливой, чем его.

Уильям присел рядом со мной.

– У вас обеспокоенный вид, Йен.

– Неважно себя чувствую, – признался я.

– Наверное, результат нервного напряжения, – предположил он. – Обычно ничего не чувствуешь, пока все не закончится, а потом все обрушивается на тебя словно дубина.

Я старался быть вежливым, но каждое произнесенное им слово казалось мне глупее предыдущего. Финбоу еще предстояло привести к нам Эвис и все рассказать. Капли дождя забарабанили в окно. Завывания фокстрота не смолкали. Я слышал удары своего сердца.

Наконец я увидел, как под дождем через сад пробираются две фигуры. Вероятно, Финбоу и Эвис пересекли поле и вернулись по берегу реки. Уильям открыл застекленные двери, чтобы впустить их, промокших и задыхающихся. Волосы Эвис были влажными, на чулках виднелись темные пятна брызг.