Текст книги "Смерть под парусом (пер. Гольдберга)"

Автор книги: Чарльз Перси Сноу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Чарльз Перси Сноу

Предисловие

«Смерть под парусом» – первая из моих опубликованных книг, хотя это и не первое мое произведение: в возрасте двадцати одного года я написал книгу о жизни мужчин и женщин в провинциальном университете того времени. К счастью, это произведение не было опубликовано и рукописи больше не существует.

Я очень рад, что «Смерть под парусом» публикуется повторно. В 1932 году, когда был написан этот роман, мне было двадцать шесть, и для меня самого – но не для окружающих – выход книги стал сигналом, что следует отказаться от научной карьеры и посвятить себя литературе. Мне всегда этого хотелось, и я подумал, что пора начинать.

Почему первым стал детектив, я не понимал тогда и не понимаю теперь. Наверное, чувствовал, что принадлежу к тем писателям, которым нужно попробовать себя в разных жанрах, прежде чем они поймут, что у них лучше получается. Как бы то ни было, я сочинил изящный выдуманный детектив в духе того времени. Его очень тепло приняли, и я обнаружил, что, почти вырвавшись из ловушки науки, иду навстречу другой. Разного рода искушения толкали меня на путь автора детективов.

На самом деле у меня никогда не было намерения вновь браться за детективы. Сочинять их очень интересно, но они отнимают не меньше времени, чем обычный роман, а я уже знал, чего хочу, и понимал, что у меня едва ли хватит на это времени. Будь у меня вторая жизнь, я бы с удовольствием написал еще несколько детективов. Причем не ограничился бы рамками жанра «Смерти под парусом». Я создал бы настоящий детективный роман, максимально приближенный к реалистическому. Еще никто, даже Сименон, не написал того, чего хотелось бы мне. Я убежден, что возможности жанра далеко не исчерпаны.

Чарлз Перси Сноу

26 февраля 1959 года

* * *

Чарлз Перси Сноу – классик английской литературы XX века, тонкий стилист и умный психолог. Подлинную славу Сноу принесла его гениальная эпопея «Чужаки и братья» – одиннадцать романов, посвященных проблемам английской интеллигенции второй половины прошлого столетия.

Смерть под парусом

Глава 1
Шестеро приятных людей

Я плутал среди множества тропинок, каждая из которых была как две капли воды похожа на предыдущую. Мили через три мое терпение начало истощаться.

Предложение Роджера провести пару недель в компании друзей на Норфолкских озерах показалось мне соблазнительным. С каждым годом мне все труднее вылезать из уютной берлоги, где я могу потакать своим холостяцким привычкам, наслаждаться хорошей едой и спать в комфорте; тем не менее в свои шестьдесят три года я все еще готов пожертвовать некоторыми удобствами ради приятной компании. К тому же я знал, что ни одна из устраиваемых Роджером загородных прогулок не обходится без интересных молодых мужчин и женщин.

Кроме того, мне всегда нравились равнины, неспешное плавание по озерам и закаты, которые можно наблюдать только там, где на протяжении ста миль нет ни единого холма. Даже бессмысленность выбора другой тропы, еще более грязной, чем предыдущая, не разрушила какого-то лихорадочного наслаждения от вида синевато-багровой линии горизонта, прерывавшейся несуразным силуэтом одинокой мельницы.

Тем не менее я злился на Роджера. Компания уже неделю путешествовала под парусами, прежде чем мне удалось выбраться из Лондона. Роджер написал, что нужно добраться на поезде до Роксема, а оттуда пешком до дебаркадера близ Солхауза, прибавив: «Это легко найти и не очень далеко». Я ругал себя: не следовало забывать, что после того как Роджер переключился на состоятельных пациенток, его беспочвенный оптимизм значительно усилился. И вот теперь, темным сентябрьским вечером, мне приходится брести под мелким дождиком, сражаясь с порывами свежего ветра. Одежда начала промокать, а чемоданчик, казалось, становился все тяжелее. Боюсь, в моем возрасте такие приключения уже не доставляют удовольствия.

Затем я увидел проблеск воды над зарослями камыша в том месте, где река поворачивает к Солхаузским болотам, а чуть в стороне – в сотне ярдов – на фоне неба чернел силуэт мачты без парусов. Яхту поставили на ночь у причала; иллюминаторы сияли, а из-под парусинового навеса пробивалась полоска зеленоватого света. Я поспешил к судну и услышал рокочущий голос, который мог принадлежать лишь одному человеку в мире.

Из всех моих знакомых только Роджер производил столько шума. Но теперь этот звук меня даже обрадовал – он сулил комфорт каюты и стаканчик горячительного из рук хорошенькой девушки. Предвкушая удовольствие, я был готов простить Роджеру и громкий голос, и даже вечернюю прогулку длиной в несколько миль под моросящим дождем.

Идя вдоль дебаркадера, я почти успокоился и окликнул Роджера. Внутри яхты что-то загремело, и между створок тента просунулась голова моего приятеля.

– Йен! Куда ты запропастился? – радостно вскричал он.

– Принимал участие в самом дурацком беге с препятствиями, который только видел свет, – сдержанно ответил я. – Условия составлял идиот: мокрым и холодным вечером идти с тяжелым грузом неизвестно сколько времени и неизвестно куда. Проигравший погибает, победитель добирается до места назначения и убивает идиота.

Роджер разразился хохотом.

– Иди сюда и пропусти стаканчик. Скоро тебе полегчает.

Я поднялся на судно.

– Полегчает!.. У меня одна мечта – умереть.

Роджер снова рассмеялся; мы нырнули в люк и спустились в каюту. Следуя за ним, я отметил, что Роджер все толстеет и толстеет.

Каюта была наполнена светом, гулом голосов и звоном бокалов.

– А вот и Йен! – воскликнул кто-то.

Меня подтолкнули к койке, и Эвис налила мне золотистый коктейль в бокал на длинной тонкой ножке.

При виде Эвис мне всегда казалось, что, будь я на двадцать лет моложе, смотрел бы на нее с еще большим восхищением, но смущался бы гораздо сильнее. В моем возрасте остается лишь наслаждаться радостями спокойного созерцания.

В тот вечер Эвис была почти до неприличия хороша. Только она могла разливать коктейли с таким видом, словно это очень важное и интересное занятие, причем делала это с меланхоличной радостью, заставлявшей меня еще больше восхищаться ее капризным ртом и белыми руками.

Она была прелестна от завитков открывавших лоб каштановых волос до кончиков длинных стройных ног, но, принимая от Эвис бокал и любуясь ее улыбкой, я подумал, что одних только глаз достаточно, чтобы считать ее очаровательным существом.

– Ваши глаза чарующе печальны, дорогая, – сказал я.

Как бы то ни было, разница в сорок лет позволяет мне без стеснения расточать комплименты – хотя рассчитывать на награду уже не приходится.

– Вы всегда так милы, Йен, – ответила Эвис и зажгла для меня сигарету.

– Долгая тренировка: в молодости у меня получалось гораздо хуже, – пробормотал я и снова забился в угол.

– Ее глаза и вправду чарующе печальны, – сказал из противоположного угла Кристофер. – Как они могут быть печальны у человека, в жизни которого никогда не случалось неприятностей. – Его смуглое лицо на мгновение проступило из темноты, и тонкие губы растянулись в улыбке.

Эвис вспыхнула и весело засмеялась в ответ. Я вспомнил слухи об их предстоящей свадьбе. Уже два года Кристофер был влюблен в нее и, подобно многим приятелям Эвис, нередко пребывал на грани отчаяния.

По крайней мере такой вывод следовал из моих наблюдений, и теперь я решил, что если Кристоферу наконец удалось заинтересовать ее, он этого заслуживает. Мне Кристофер нравился: в молодом человеке чувствовались пытливый ум и яркая индивидуальность.

Однако даже его многочисленные достоинства не могли полностью заглушить приступов ревности, которые в моем возрасте пора бы изжить. Наблюдая, как Эвис смеется ему в ответ, я мечтал о том, чтобы стать похожим на Кристофера – юным, загорелым, двадцатишестилетним.

В любом случае они были очаровательной парой, и я напомнил себе, что уж лучше Эвис выйдет замуж за него, чем за Роджера, – не секрет, что не так давно Роджер добивался ее руки с той же бесцеремонной, неуемной энергией, которую привносил в любое дело. Эвис отвергла его, и какое-то время он очень переживал. Роджер не привык, чтобы ему отказывали.

Меня радовал такой поворот событий. Вспоминая об этой истории, я разглядывал Роджера. Он сидел у двери каюты, краснолицый и шумный, и даже сама мысль о его женитьбе на Эвис казалась кощунственной. Я знал, что Роджер становится знаменитым. Ему удалось занять прочное положение на Харли-стрит[1]1
  Улица в Лондоне, где находятся приемные ведущих частных врачей-консультантов. – Здесь и далее примеч. пер.


[Закрыть], и коллеги считали его лучшим специалистом своего поколения. Но этого недостаточно для брака. Роджер слишком – как бы это выразиться? – «груб» для Эвис. Они абсолютно разные, но, как ни странно, приходятся друг другу двоюродным братом и сестрой – факт, в который почти невозможно поверить. Насколько я знаю, история с их браком благополучно завершилась – по всей видимости, Эвис увлеклась Кристофером, а Роджер пришел в себя и обрел привычную жизнерадостность. Подозреваю, что наша прогулка на яхте затевалась для того, чтобы продемонстрировать: все снова в полном порядке.

Мои мысли прервал голос Роджера, совсем не похожий на голос страдающего человека с разбитым сердцем.

– Йен, ты похож на фаршированную рыбу, – заметил он.

– Я задумался.

– О чем же? – поинтересовался Роджер.

– О том, что наш хозяин продолжает увеличиваться в размерах.

Роджер оглушительно расхохотался.

– Похоже, я действительно толстею, – согласился он. – Результат спокойствия души. Кстати, тут есть новое лицо. Ты не знаком с девушкой по имени Тоня?

– Еще нет. Но надеюсь познакомиться.

– Вот она. – Роджер взмахнул пухлой рукой. – Ее привел Филипп. Тоня Гилмор.

Я так увлекся созерцанием Эвис, что толком не разглядел остальную компанию. Филипп приветливо улыбнулся мне, когда я вошел в каюту, но на девушку, полулежавшую на койке рядом с ним, я не обратил внимания.

– Позвольте вас познакомить, – сказал Роджер. – Тоня, это Йен Кейпл. Он очень, очень стар – ему не меньше шестидесяти. Я пригласил его в качестве образчика галантности времен короля Эдуарда.

– Думаю, мне пришлись бы по вкусу люди той эпохи, – сказала Тоня низким хрипловатым голосом, и я был благодарен ей за поддержку.

Эта девушка притягивала взгляд – но не утонченным очарованием, как Эвис, а яркой индивидуальностью. Круто изогнутые дуги бровей под шапкой волос, в свете лампы отливавших рыжиной, оттеняли миндалевидные глаза, один из которых, к моему изумлению, оказался карим, а другой – зеленым. На смуглой коже выделялись губы с темно-красной помадой. Стройное тело обтягивало ярко-зеленое платье, черный ремешок подчеркивал тонкую талию. Она забралась на койку с ногами, и Филипп гладил ее загорелые лодыжки.

– Вкус у Филиппа оказался лучше, чем мы могли предположить, – заметил я, и все стукнули бокалами о стол, потому что Филипп слыл всеобщим любимцем.

Единственным его занятием в жизни было заводить друзей; особо не утруждая себя, он закончил Оксфорд, немного сочинял стихи, немного играл на сцене и много болтал. Теперь, в возрасте двадцати пяти лет, Филипп фланировал по Европе, по-прежнему бездельничая и очаровывая окружающих. Состояние отца позволяло вести подобную жизнь, а сердиться на Филиппа просто невозможно – что бы он ни сделал или собирался делать.

Глядя на лежащего на койке Филиппа – пряди волос спадают на живое, подвижное лицо, руки гладят лодыжки Тони, – я приготовился смеяться над его эскападами, чтобы доставить удовольствие ему и обольстительной девушке, которую он привел в нашу компанию.

Филипп мгновенно отреагировал на мое замечание.

– Вкус? О каком вкусе ты говоришь, Йен, старый греховодник? Еще слово, и я расскажу всем о женщине с плоским лицом и свернутым набок носом.

Это было что-то новенькое. Я даже растерялся. Все прыснули. Между тем Филипп продолжал:

– Йен познакомился с ней в автобусе. Она читала книгу. Йен, парень не промах, подходит к ней, садится рядом и говорит: «Не хотите ли почитать другую книгу?» «Какую книгу?» – спрашивает женщина. «Железнодорожное расписание», – отвечает он. «Зачем?» «Чтобы мы могли уехать вместе», – заявляет Йен. У нее было абсолютно плоское лицо и кривой нос.

Все расхохотались, и громче всего Роджер. Мои попытки оправдаться утонули в общем веселье, и я присоединился к остальным. Затем послышался звучный и чистый голос Уильяма:

– Йен – воплощение вкуса, и эта история никак не могла произойти с ним. А Филипп начисто лишен воображения и поэтому не в состоянии сочинить ее. Из чего я делаю вывод, что это произошло с самим Филиппом.

Филипп бесстыдно улыбнулся, и Тоня легонько дернула его за ухо. Я отсалютовал бокалом Уильяму и сказал:

– Уильям, мальчик мой, вы меня спасли. Приветствую вас и благодарю!

Он всегда такой: молчит, пока не посчитает необходимым сказать что-то конкретное.

Уильям сидел в своей обычной позе: тень улыбки на бледном лице, ладонь обхватывает квадратный подбородок. Роджер познакомил нас четыре года назад, представив его как молодого многообещающего врача, и впоследствии я слышал, что Уильям потеснил самого Роджера. Признаюсь, это меня не удивило – Уильяму еще не исполнилось тридцати, но его отличали уверенность и стройность мышления, а бесстрастная внешность скрывала немалое честолюбие – залог достижения самых высоких целей, которые он перед собой ставил.

Его бледное умное лицо резко контрастировало с круглым красным лицом Роджера, позади которого он сидел, и я подумал, что если мне когда-нибудь придется выбирать специалиста по раковым заболеваниям – надеюсь, такой необходимости не возникнет, поскольку я испытываю страх перед врачами, как любой человек, который ничем серьезным в жизни не болел, – то я без колебаний обращусь к Уильяму.

Всемером мы занимали почти все пространство каюты. Я осушил бокал и с ощущением приятной расслабленности, которое приходит с последним глотком хорошего коктейля, окинул взглядом нашу компанию.

Чтобы лучше оценить их всех, я принялся мысленно описывать каждого, словно проводил инвентаризацию.

Мне нравится находиться среди молодежи – и среди друзей. Слева с сигаретой во рту сидела Эвис Лоринг и смотрела на меня взглядом, полным грустного очарования. Рядом с Эвис, между ней и дверью, устроился ее кузен Роджер Миллз, наш хозяин и преуспевающий врач; когда я перевел на него взгляд, он подносил к губам стакан с виски. Уильям Гарнетт один занимал дальнее сиденье в конце каюты и, подобно всем неугомонным молодым людям, сидел на самом краешке, подперев голову ладонями; я сказал себе, что скоро он будет самым известным из всех нас. На боковой койке дальше от двери лениво растянулась Тоня Гилмор, запустив пальцы в волосы Филиппа Уэйда. Сам Филипп закрыл глаза и являл собой воплощение счастливой праздности. Затем мой взгляд вернулся к ближнему краю каюты, где в другом углу расположился Кристофер Таррант: худое загорелое лицо наполовину скрыто в тени, глубоко посаженные глаза внимательно следят за руками Эвис.

Шестеро милых и приятных людей, подумал я, и жизнь показалась мне прекрасной. За исключением Тони, которую, насколько мне было известно, все, кроме Филиппа, видели впервые, мы хорошо знали друг друга. Мы познакомились три года назад на многолюдной вечеринке на вилле в Южной Италии, и теперь я очень дорожу завязавшейся дружбой – остается верить и надеяться, что остальные тоже. Окинув взглядом нашу компанию, я удовлетворенно улыбнулся.

– У вас самодовольный вид, Йен, – произнесла Эвис, наклоняясь ко мне.

– Дорогая моя, – ответил я, – самодовольство – одна из немногих компенсаций за старость. Мы все испытываем удовольствие от пребывания здесь, с людьми, которые нам нравятся. Но вы, молодые, склонны скрывать свои чувства. Я же просто радуюсь и открыто признаю это.

– Наверное, хорошо быть старым, – сказала она и, кажется, вздохнула.

– У возраста есть и недостатки, – ответил я и посмотрел на приоткрывшиеся губы девушки.

Роджер достал из буфета еще одну бутылку виски и по очереди наполнил стаканы. В прежние времена я удивился бы, что такие девушки, как Эвис и Тоня, пьют крепкие напитки, но теперь примирился с этим – как и с другими вещами, неизбежными в наши беспокойные дни – и не видел причин, почему бы им не выпить виски, если им это доставляет удовольствие. Пригубив, Уильям посмотрел на меня.

– Йен еще не слышал новости. Он не знает, что мы сегодня празднуем.

– И что же мы празднуем? – поинтересовался я и добавил – Если не считать нашей встречи?

– Кристофер получил должность управляющего всеми каучуковыми плантациями в Малайе, – сообщил Уильям.

– Замечательно. Очень рад за тебя, Кристофер. – Я повернулся к нему. – Надеюсь, это не только почетно, но и прибыльно.

– Да, они обещают ему кучу денег! – вставила Эвис.

– Давненько не слышал такой хорошей новости. – Я знал, что Кристофер может рассчитывать только на собственный заработок, и был рад слышать о его успехе. – Внимание… Предлагаю тост за Кристофера!

Я поднял бокал, и мы выпили.

– Спасибо огромное, – сказал Кристофер, и его лицо, зачастую жесткое, стало нежным и юным. – Окончательного решения еще нет. – Он улыбнулся. – Мне предстоят встречи с разными руководителями компании: они хотят убедиться, что я не слечу с катушек, как только уеду отсюда.

Мы рассмеялись и снова крикнули:

– За Кристофера!

Затем послышался жалобный голос Филиппа:

– А вы будете праздновать, если я тоже устроюсь на работу?

– Мой дорогой Филипп, – ласково ответила Эвис, – мы все ужасно расстроились бы, случись такое. Единственное, в чем мы можем быть уверены, – это факт, что ты абсолютно ничего не делаешь.

Филипп выпрямился, изображая оскорбленную гордость.

– Ты дитя, Эвис, и еще ничего не понимаешь. Кстати, Тоня всерьез подумывает, не взять ли меня к себе секретарем.

Ладонь Тони легла на его плечо.

– Его единственной обязанностью будет вскрывать мои письма, – хриплым голосом произнесла она.

– Зачем вам это нужно? – удивился я.

– Разумеется, чтобы заставить его ревновать. – Она изогнула свои высокие брови. – Филипп – англичанин до мозга костей и не будет их читать, если ему не платят. А так ему придется внимательно просматривать письма, и я надеюсь, это его возбудит. Даже если мне придется писать любовные письма себе самой.

Девушка на мгновение задержала взгляд на Филиппе, и мне показалось, что лишь вмешательство Роджера помешало им поцеловаться на глазах у всех.

Но Роджер, умевший находить выход из неловкого положения, громогласно объявил:

– А теперь, дети, пора спать. Утром, еще до завтрака, я рассчитываю отплыть в Хорнинг.

– Полагаю, завтракать будем в Хорнинге, – проворчал Филипп. – Это значит, что придется вставать до неприличия рано.

– Ради всего святого, почему ты всегда снимаешься с якоря до завтрака? – зевая, спросил Кристофер.

– Не понимаю, какая разница – я всегда встаю в восемь и управляю яхтой сам. А вы, лентяи, можете еще часик поваляться в постели, – ответил Роджер, улыбаясь Кристоферу.

Я заметил, что они на дружеской ноге, и подумал, что после соперничества за Эвис такое поведение делает честь им обоим.

– Кроме того, всем полезно хотя бы две недели пожить без всяких удобств, – с усмешкой прибавил он.

– А где моя постель, Роджер? – осторожно поинтересовался я. – На крыше рубки? Там мне уж точно будет достаточно неудобно.

Роджер встал и потянулся; лицо его было красным и лоснящимся от пота.

– Нет, мы с вами спим здесь, на этих двуспальных койках. Самому старшему и самому толстому нужно побольше места. Всю прошлую неделю девушки занимали двуспальные койки в каюте на корме. Не знаю почему. Просто мы их балуем. А этим троим паразитам досталось три одиночных койки в центре судна. Так мы спали всю неделю[2]2
  План яхты, на котором указано, кто где спал, см. на с. 25. – Примеч. автора.
  (В файле – глава 1, рис. 2 /см. ниже/. – Прим. верст.).


[Закрыть].

– Ты сам ни на йоту не веришь в свои спартанские теории – иначе подвешивал бы себя на мачту головой вниз и спал в таком положении, – возразила Эвис Роджеру, убирая стаканы со стола.

– Моя дорогая Эвис, – громогласно заявил Роджер, – никто из вас так и не понял, в чем смысл такого рода отдыха. «Преодолевать трудности в комфорте». То есть мы живем на судне, которым должны управлять сами: моторный катер явно удобнее, но так гораздо веселее. С другой стороны, у нас приличная еда; мы могли бы питаться хлебом и лярдом, но это не столь забавно. Как и во всех играх, мы сами устанавливаем себе правила. Вставать рано утром – одно из них.

– Очень точно сформулировано, Роджер, – сказал я. – Пожалуй, мне стоит обдумать твои мудрые мысли снаружи, пока ты будешь наслаждаться еще одной непременной частью игры – приготовишь каюту для сна. Спокойной ночи всем.

Все направились к своим койкам, и Роджер принялся убирать окурки и бутылки. Через носовой люк, который располагался рядом с нашей каютой, я выбрался на узкую палубу и теперь стоял, наслаждаясь прикосновениями прохладного воздуха к лицу.

Несколько минут я размышлял о людях, собравшихся на яхте: о том, что они значат для меня, и о том, какая судьба их ждет. Я пожилой человек, и в моей жизни были времена, когда меня одолевали сомнения, существует ли хоть какая-то справедливость в нашем мире, устроенном так несправедливо и странно, что одни люди имеют возможность отдыхать на яхте, а остальную часть года бездельничать на побережье Средиземного моря, а другие пятьдесят недель в году проводят в Олдеме[3]3
  Промышленный центр в составе Большого Манчестера.


[Закрыть] и оставшиеся две недели – в Бристоле[4]4
  Город на юге Великобритании.


[Закрыть].

Однако с возрастом подобные сомнения посещали меня все реже и реже. Теперь я уверен, что невозможно придумать ничего лучше, чем подобное неравенство. Если мир комфорта и лени исчезнет, потеря будет невосполнимой! Именно это я повторял себе на яхте ночью, предшествовавшей началу истории, о которой я собираюсь рассказать.

Мне часто приходится слышать, как мои знакомые с воодушевлением рассуждают о том, что всякое изменение – к лучшему. И тогда я теряюсь, не в состоянии выразить свои ощущения. Но в тот вечер, когда я стоял один на палубе яхты, мне казалось, что, окажись рядом, они, возможно, поняли бы меня.

Снизу донесся тихий, переливчатый смех Эвис. Страшно подумать, что ее очарование может быть безвозвратно утеряно в ежедневной рутине! Сильнее, чем прежде, я почувствовал, что одно лишь существование этой девушки оправдывает мир, в котором она появилась на свет. Я подумал о других пассажирах яхты. Почему бы не позволить таким милым и веселым бездельникам, как Филипп и Тоня, развлекаться сколько им хочется? Они украшают жизнь, и если подобные люди исчезнут, мир рухнет. Мир, который, несмотря на все свои недостатки, дарит больше радостей жизни большему количеству людей, чем любой другой, который мы можем придумать. Бог свидетель, в этом мире больше глупцов и злодеев, чем я могу сосчитать, но его населяют также чрезвычайно милые люди, с которыми мне повезло встретиться.

Я подумал о нашей разношерстной компании. Некоторые с рождения окружены комфортом. Эвис, к примеру, всю жизнь провела в кругу людей, озабоченных лишь одним: чем занять свободное время. Уильям же, наоборот, отвоевывал место под солнцем исключительно собственным умом; десять лет назад он учился, не щадя себя, в одной из средних школ Бирмингема. Филипп привык, что удовлетворяется любой его каприз, а Кристофер, сын школьного учителя, нередко сам с характерным для него горьким юмором говорил: «Я всегда был так беден, что даже не научился влезать в долги».

Таким образом, на яхте Роджера собрались выходцы из разных слоев общества – одни из милейших людей, которых мне когда-либо приходилось встречать. Если их мир исчезнет, подумал я, то блеск и элегантность навсегда уйдут из нашей жизни!

До нелепости мрачные мысли для полноватого пожилого мужчины, поздним вечером стоящего на палубе яхты, но я не оправдываю себя. Я действительно так думал, и привожу здесь свои размышления для того, чтобы показать, как я относился к своим друзьям до начала событий, так сильно повлиявших и на них, и на меня самого. Признаюсь, однако, что испытал легкий стыд, обнаружив, что задумываюсь над проблемами, которые следовало разрешить еще в двадцатилетием возрасте.

Закурив, я стал смотреть на отражение красного кончика сигареты в воде. От болота потянуло сыростью, и по спине пробежал озноб. Я услышал глухое уханье совы и тихий шелест ее крыльев. Камыши и небо поглотила тьма – луну скрывали облака, и единственным источником света были сверкающие полосы от иллюминаторов, протянувшиеся поперек реки. Ночь стояла очень тихая, и вода казалось неподвижной.