Текст книги "О непредсказуемости жизни (сборник рассказов) (ЛП)"

Автор книги: Чарльз Маттиас

Соавторы: Кристофер Хаггис,Крис О'Кэйн,Филлип Гёз,Тэрри Спаффорд,Ки Койот,Дэниэл Д'Алимонтэ,Джон Слеепер,Паскуаль Поркупиннэ
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

Я только развел руками:

– Почту за честь. И, счастливого путешествия, друг.

– Приложу все силы, – проказливо улыбнулся летучий мыш. – Но перед отлетом, я должен исполнить и второе дело. Угадай какое?

– Ты желаешь получить от меня ответ, – тяжело вздохнул я.

– Да! Так что ты ответишь на предложение Герцога?

Через несколько минут я стоял у окна и смотрел, как одинокая пустельга исчезает в ночи, неся мои слова своему повелителю. Графу и смею надеется, другу, существа прошедшего сквозь столь многое... Ради дружбы? Ради службы? Кто знает...

Звезды сияли над уснувшим замком, да слабый ветерок едва заметно колыхал тяжелые бархатные портьеры, висящие пообок приоткрытого окна. Последнее дуновение уже ушедшего лета... Здесь, у южного подножья Барьерных гор еще держалось тепло, но ветерок уже нес дыхание надвигающейся осени. Еще совсем слабое, но скоро, скоро...

Молодой мужчина, годами еще почти юноша, одиноко сидящий в угловом кабинете, медленно откинулся на высокую спинку кресла. Узкое, породистое лицо, четкий абрис которого пересекала тонкая, почти незаметная линия старого шрама, гордая посадка головы, прямая спина – молодой граф Айтено, наследник древнего рода лендлордов и повелителей земли Каррас считал, что именно глубокой ночью его мысли обретают наибольшую ясность. А что до сна... Увы, иногда им приходится жертвовать в пользу государственных дел. Особенно, когда приходится разбирать (да, что там разбирать – разгребать!) безобразия, накопленные за сорокалетнее правление умершего дядюшки.

За прошедший со дня принятия омажа год в этом деле наметился некоторый прогресс. К сожалению, только некоторый. Даже в личной графской канцелярии еще оставались сторонники покойного графа. Многим, очень многим влиятельным людям молодой граф Айтено отдавил ноги, кошельки и прочие доходные места. Дошло до того, что из-за чрезмерной активности некоторых очень огорченных лиц, работавших еще с дядей, подверглось опасности заключение и подтверждение торговых договоров с соседями.

И если бы не поддержка сторонников, друзей, молодежи герцогства и, как это ни странно, большинства бюрократов из графской канцелярии, Айтено, наверное, давно бы уже сдался. Но, спасибо им всем – поддержка, пусть часто молчаливая, все же была и граф держался.

За этот год, блюдя благосостояние жителей графства и, разумеется, не забывая о собственной безопасности, молодой граф окружил себя доверенными людьми – охрана, советники, помощники... Людьми, которым он заведомо мог доверять. Ну, а тот факт, что не все они собственно принадлежали к роду человеческому...

К сожалению, тот, кому он доверял больше всех, сейчас отсутствовал. Топо отбыл с важным заданием в Цитадель Метамор и задержался... Еще одно важное задание. Еще одна попытка искупить преступления уже два года как умершего графа Мишеля Каррас, еще одна попытка найти верного сторонника.

Молодой граф соскучился по уверенным, внушающим спокойствие манерам друга... Мыш-оборотень был наперсником и верным помощником Айтено уже очень, очень давно и странно было не ощущать его присутствия. Они были неразлучны с того дня, когда молодой, никому не известный дальний родственник графа купил у проезжего торговца странную зверушку – мыша-оборотня. Перепуганный недавним изменением, отведавший палки и голода в клетке торговца, Топо всей душой полюбил юношу и вскоре по Мидлендсу путешествовала неразлучная парочка.

Вспоминая Айтено прервались пронзительным птичьим воплем, раздавшимся от окна. Развернув стоявший на столе масляный светильник, граф увидел на подоконнике ястреба-пустельгу. Уцепившийся когтями за край деревянной плахи, сокол спокойно чистил клювом перья.

– Ну, здравствуй, малыш. Откуда ты взялся? – спросил Айтено.

При звуке его голоса птица расправила крылья и слетела на пол, скрывшись за большим столом. Чтобы увидеть сокола, Айтено пришлось подняться со стула. Перед привставшим герцогом предстало удивительное, но не сказать, чтоб совсем незнакомое зрелище – прилетевшая птица меняла облик. Менялся рост, вес, смещались мышцы и даже кости скелета... Прямо на глазах неведомые силы вылепляли из сокола совсем другое существо...

Подозрительный граф, не понимая, что происходит, на всякий случай потянулся за коротким мечом, который он тайно держал под столом. Впрочем, пока Айтено только положил ладонь на рукоятку спрятанного клинка.

Существо продолжало меняться. Клюв уменьшился, а потом и совсем исчез, кости челюстей вытянулись вперед, формируя пасть; маховые перья уменьшились, теряя функциональность, превращаясь не более чем в красивый покров уже не крыльев, а лап... И вот изменения завершились, сформировав знакомую фигуру.

– Прямо из Цитадели, милорд, – услышал ошеломленный граф, а знакомая, но теперь почему-то покрытая вместо шерсти пером фигура опустилась на колено перед своим повелителем.

– Топо? Ты? Но как?..

– Во плоти и в перьях, милорд! Немного задержался, выполняя задание, и вот – попал под действие проклятья Цитадели.

Глядя на вернувшегося друга, Айтено никак не мог решить, что делать дальше. Наконец, он выбрал путь, который всегда использовал с Топо – дружба и честность.

– Поднимись с колен, Топо. Мы были друзьями слишком долго, чтобы я позволил тебе замерзнуть на холодном полу. Ах ты гулена! Что ты делал в Цитадели так долго?! Признавайся! Ты присмотрел там симпатичную летучую мышку и не хотел возвращаться?! Я скучал тут без тебя, и вообще... Иди ближе к камину, я хочу рассмотреть твой новый облик, – сказал граф, улыбаясь вернувшемуся другу.

Мыш-оборотень медленно поднялся на ноги, и последовал за Айтено к большому камину. Озаряемый жарким пламенем, молодой граф изучал, как проклятие Цитадели подействовало на тело друга. Однако, за исключением бросившихся в глаза коротких коричневых, с черными крапинками перьев, которые заменили исчезнувший мех, никаких изменений Айтено заметить не сумел. Насмотревшись, молодой граф накинул на плечи другу свою верхнюю накидку и крепко обнял:

– Мне нравится твой новый облик, Топо. Ты хорошо смотришься в перьях.

– Поначалу было плохо... меняться во второй раз непросто, но там, в Цитадели мне помог друг, а потом, после нескольких полетов... Ах, полет!.. Я уже полюбил его! – вздохнул Топо, прижимаясь мордочкой к груди друга.

Усадив мыша в мягкое кресло у огня, молодой граф взял со специальной каминной полки кувшин подогретого вина со специями и медом, и разлил по двум стаканам. Потом уселся в другое кресло и спросил:

– Думается мне, что тебе есть что рассказать сегодня вечером. Но сперва, что ответил д'Алимонте?

– Он очень польщен предложением, мой граф, но, тем не менее, сейчас не может принять его. Он считает, что из-за его нынешнего облика, путешествие через Средний и Северный Мидлендс может оказаться чрезмерно рискованным. Также д'Алимонте  просил передать, что ему хочется посетить твои земли, мой граф, и что когда-нибудь в будущем, он возможно приедет. К моему сожалению, это произойдет нескоро. Напоследок, он желает твоей светлости удачи во всех делах, процветания твоим землям, хороших урожаев, теплых зим и так далее.

– Что ж... – вздохнул молодой граф. – Осторожен и рассудителен. Следовало ожидать. А теперь, верный мой Топо, расскажи о Цитадели. Как там живут, какие налоги взимает лорд Хассан, как работает его разведка, быстро ли тебя обнаружили...

Перевод – Рэдгерра, Дремлющий.

Литературная правка – Дремлющий.

⁵ Чуть больше 12 метров.

⁶ Примерно 1метр 20см.

⁷ Вассальная клятва.

Ветер судьбы
Филлип Гёз

Год 705 AC, первая декада октября

– Эта лестница просто бесконечная! – буркнул я, когда бесчисленные ступеньки заставили задрожать от усталости даже мои выносливые лапы.

– Угу... – выдохнул, пряднув ушами бредущий следом конь-морф, его светлость лорд Томас Хассан IV, нынешний герцог Цитадели Метамор.

– И вообще, все эти лестницы хороши, если у тебя есть копыта, чтобы прогарцевать по ним, или крылья, чтобы облететь... – продолжал брюзжать я. – А мои огромные кроличьи ступни, просто не предназначены для ступенек!

– Кажется, ты неплохо справляешься с лестницами, когда на другой стороне находится Молчаливый Мул, – встрял в разговор еще один конь-морф.

– Боб Стейн, тот факт, что ты служишь в Цитадели казначеем и выдаешь мне жалование, совсем не повлияет на мое нежелание признавать твою правоту! – ухмыльнулся я. – Впрочем, даже ты, напрягши свои присыпанные золотой пылью мозги, сможешь понять, что я на самом деле просто учитываю ваши ограниченные возможности. Прими я на минутку полную животную форму, домчал бы наверх быстрее ветра! И сейчас вы в этом убедитесь. Увидимся наверху, ваши сиятельства!

С этими словами я изменился до полной животной формы, и серый гранит древних стен мелькнул мимо размазанной полосой, свиваясь спиралью... Вперед и вверх, вперед и вверх – до маленькой верхней площадки. Там я и остановился, ожидая компаньонов.

...

Хм...

...

Что-то долго.

...

Да когда же они появятся?!

...

Пока наконец перестук копыт и тяжелое дыхание не сообщили мне: они уже близко.

– Ну, наконец-то! Мои копытные друзья пожаловали! Что задержало вас в пути? Происки Насожа? Сотня лутинов? Ваш героический поход окончен! Входите же!

Томас ответил мне пронзительным взглядом, Боб же не смог даже и этого. Оба насилу втащились на площадку и остановились, едва дыша.

– Что такое?! Копытные не могут обогнать маленького слабого кролика?! Ай-ай-ай! Надо срочно запретить все лестницы в Цитадели!

Я продолжал сыпать соль на раны компаньонов, отыгрываясь за их ежегодные победы в соревнованиях бегунов – на всех праздниках именно мы втроем занимали три первых места. Увы мне, мое место было неизменно третьим... Я продолжал участвовать в забегах, надеясь на этапы слалома, на короткие дистанции, в конце концов, на счастливую случайность, но наши коняги наверстывали свое на длинных дистанциях, не говоря уж о марафоне. Где уж этим лошадникам понять прелесть выматывающего силы и рвущего жилы короткого рывка...

А потому я довольствовался маленькими победами и неустанно напоминал о них. Жаль только, друзья слишком устали и не могли оценить мои подначки. Или не слишком?

– Думаю, будет куда проще запретить жареных кроликов, – выдохнул наконец Томас. – Лестниц у нас много, жареный же кроль – один. Вот тебя мы и запретим! Стучи в дверь... Горелый. Нас кажется, ждут!

– А как же! Не герцогское это дело! Прикажу, и... постучат! – высказался я напоследок, подходя к двери, ведущей в покои гусыни.

– Достопочтенная! – крикнул я, выбив ногой дробь. – Доктор Шаннинг! Мы пришли по твоему зову!

– Кто это «мы»? Я никого не звала! – глухо донеслось с той стороны.

Мои спутники удивленно переглянулись, но я-то знал нашу достопочтенную гусыню:

– Ты хотела видеть нас немедленно. В послании герцогу Хассану твоей рукой написано: «бросить все и, не медля ни минуты, подняться к тебе, прихватив первых лиц герцогства». Я верно цитирую? Так вот, мы все здесь. Лорд Томас Хассан, Боб Стейн и я.

– О боги!.. Я и правда писала такое, но...

В комнате достопочтенной что-то зашуршало, скрипнуло, послышались шаги и дверь наконец распахнулась:

– Входите ваша светлость! Прошу вас!

Немногим выпала честь видеть комнату досточтенной Шаннинг, хотя сам я там бывал и бываю нередко. Круглое помещение, расположенное на вершине одной из башен, обстановкой и всем своим видом ясно показывало личность хозяйки. Талантливая, в отношении иных вещей даже гениальная, но увы весьма рассеянная гусыня-морф имела привычку оставлять вещи там, где ее застало высочайшее чувство вдохновения – результатом стал воистину один из самых странных видов в Цитадели.

Беспорядочно расставленная мебель, шкафы, набитые самыми странными вещами. Висящие криво и косо полки, уставленные пыльными томами, тетрадями и свитками, вперемешку со статуэтками, кусками дерева и замысловатыми камнями. Обыденные вещи, лежащие там, где их использовали в последний раз, да так и забыли.

И запахи: о, эти запахи...

Запах пыли, корицы, хлеба, сладостей и чего-то еще, трудно определимого, но ясно присутствующего – от письменного стола. На самом краю массивной, черного дерева с серебряными инкрустациями столешницы замерла оловянная чаша, заполненная зеленым песком, рядом лежал покрытый толстым слоем пыли свиток, надписанный рукой Шаннинг: «Расшифровка Ключевого камня для Джонатана». С другого краю вольно расположился череп клювастого существа, подобного я не встречал за все мои путешествия по Мидлендсу. А на макушке черепа засыхал позабытый бутерброд с джемом, капая пурпурной сладостью прямо в глазницы.

Едва уловимый аромат цветочной пыльцы и тлена – со стороны древнего, рассохшегося  от старости буфета, на полках которого, вместо посуды стояли и лежали коробки с коллекцией мертвых насекомых самого невероятного вида и расцветок, организованных в странный порядок, понять который я не смог за все годы, как ни пытался.

Запах мыла, морской пены и старых салфеток – от стеллажа, притулившегося прямо напротив шкафа и содержащего все, какие только можно вообразить виды зубочисток...

Вонь чего-то горелого – от камина, где над давно погасшими углями висел закопченный котелок, его подгорелое содержимое когда-то выкипело, да так и осталось. И отовсюду, буквально из каждого угла – запах особых, ароматизированных чем-то неведомым чернил гусыни. Отрывки стихов, отдельные мысли, заметки – рукой Шаннинг писанные на всем, что подвернулось ей в моменты вдохновения. На салфетках, на полях книг и писем, на скатерти и стенах, даже на собственной одежде достопочтенной. Просто ужасная растрата писательского таланта, поскольку (увы и горе всем нам!) большая часть всех этих записей абсолютно нечитаема...

Каким образом сама достопочтенная разбиралась во всем этом хаосе – то ли чудом, то ли какой-то причудливой комбинацией абсолютной памяти и особого таланта  – ума не приложу. Но ведь разбиралась, причем безошибочно. Сколько раз, потратив на поиски в этой комнате напрочь пропавшей вещи не один час, я обращался к достопочтенной гусыне с недоуменным и раздраженным вопросом, чтобы почти тут же получить искомое. Причем в большинстве случаев Шаннинг не приходилось даже вставать с ее высокого табурета.

Впрочем, наша достопочтенная и не была бы собой, будь она какой-то иной. И я лишь больше ценил произведения ее великолепного ума, все-таки прорывавшиеся сквозь хаос, пусть даже это был всего лишь эпиграмма, написанная торопливыми каракулями на листе салата...

А вот Томас и Боб, не привыкли ни к подобному виду, ни к самой гусыне. Представьте же их удивление, когда предложив им присесть на два пыльных стула, спиной к угасшему камину, сама хозяйка застыла столбом, уставившись на полки со свитками. К счастью, я сразу узнал мечтательно-отсутсвующее положение крыльев и шеи, ту особую позу, которую достопочтенная принимала, мысленно улетая в известные только ей дали и выси.

– Доктор! – нарушил я полет ее мысли. – Доктор Шаннинг, вы хотели сказать нам что-то важное.

– Ах, да. Сию минуту, почтенные господа, сию минуту.

С этими словами гусыня взгромоздилась на ее любимый высокий табурет, прямо перед теми самыми полками, но уже спиной к ним.

– Так о чем же мы... Ах да, письмо! Дело в том, ваша светлость, что вы никак не могли прибыть по моему зову. Потому что я не отправляла вам письма.

После таких слов, челюсть отвисла уже не только у лошадников, но и у меня.

– И каким же чудом мы смогли его получить? – первым пришел в себя Томас. – Может быть... письмо могли отправить без вашего ведома? У вас ведь есть служанка?

Впрочем, пыльные разводы на стоящем в углу туалетном столике тут же опровергли его слова.

– Нет, ваша светлость, письмо не отправлялось, – покачала клювом Шаннинг. – Во-первых, я и не собиралась его отправлять. Во-вторых, Ки-койот не поднимается за посланиями сюда, я сама уношу их вниз, а именно это письмо я не уносила. И, в-третьих, даже глядя на торчащий у вас из рукава уголок написанного мною письма, я точно знаю – это письмо не покидало комнаты. Потому что, не вставая с места, я вижу это же самое письмо, лежащее на полке.

В полной тишине Томас вынул из рукава свиток пергамента, медленно развернул и, окинув взглядом сверху вниз, перевел озадаченный взор сначала на меня, потом на Боба.

– Доктор, а вы можете показать нам, то ваше письмо, которое на полке? – попросил Боб Стейн.

– Конечно, уважаемый. Вон оно!

Взмах крыла гусыни охватил половину комнаты, вместе с изрядной частью Барьерного хребта и Мидлендса.

– Кхм... – я решил вмешаться, поскольку в этой комнате искать маленький свиток мы могли до следующего пришествия Насожа. – Шаннинг, тогда уж достаньте нам его. Чтобы не тратить время на поиски.

Не вставая с табурета, даже не приподнимаясь, гусыня протянула крыло назад-вверх, и безошибочно вытащив из горы лежащих на полке свитков один, протянула герцогу.

Осторожно развернув пергамент, Томас принюхался и всмотрелся...

– Это невероятно! – воскликнул он. – Запах, чернила... Даже помарки, кляксы и жирные пятна на тех же местах! Они неотличимы!

Схватив, до того мирно лежащий на коленях второй пергамент, конь-морф поднес его поближе к первому, сличить. В тот же миг оба листа задрожали, затрепетали, как будто неощутимый, но неистовый ветер рванул их из пальцев-копытец, в мгновение ока письма притянуло друг к другу, они слиплись... Все. На колени лорда упал один-единственный лист исписанного пергамента, тут же свернувшийся трубкой.

– Мда... Весьма... интересно.

Даже и не знаю, кто это сказал, но лично мне было более чем достаточно. Я решил немного отвлечься, а потому достав из кисета любимую трубку, набил ее смесью трав и начал неторопливо раскуривать.

Поглядев, как я пускаю колечки, Хассан осторожно взял с колен свиток, медленно развернул...

– Все как раньше. По крайней мере, внешне. Ну, верные мои советники... и разумеется достопочтенная Шаннинг, что скажете?

Какое-то время мы обдумывали, что тут можно сказать. Первым нарушил тишину Боб Стейн:

– Сдается мне, финансы и бухгалтерия в данной проблеме помогут мало. А вот разведка...

– Кто бы спорил! – буркнул я. – Чуть что, сразу разведка... Так и быть, разведка, кое-что выскажет. Навскидку: кому-то очень сильно понадобилось передать лорду Хассану это письмо. Цель... даже и не знаю. Ваше присутствие здесь? Но зачем? Покушение? Но где оно? Что-то совсем непредставимое? Опять же, где оно?

– Действительно... загадочно, – хмыкнул Боб. – Но быть может наши маги смогут что-нибудь узнать? Помнится, Пости хвастал, что сможет узнать стиль чуть ли не любого мага Мидлендса.

– Вряд ли, – вмешалась Шаннинг. – Скорее всего, автор ребуса позаботился о следах.

– Но попытаться-то стоит! – возразил я.

– Попытайтесь, – решил вопрос герцог, протягивая мне письмо. – Что-нибудь еще?

– Да, есть пара вопросов, – кивнул я. – И первый из них я адресую вам достопочтенная. Скажите, почему вы собственно решили не отсылать уже написанное письмо?

– Забавно... – немного подумав, заговорила гусыня. – В кои-то веки раз я стала настоящим героем таинственного детектива. Что ж... Для начала, я засомневалась, стоит ли вообще его отсылать. Не столь уж важна была моя находка, чтобы звать вашу светлость сюда, да еще столь срочно. Еще подумалось, что вполне можно и самой к вам спуститься. Потом меня что-то отвлекло... Ах да, рассказы для Лунного фестиваля. Мы целую неделю разбирали эту груду литературного хлама, а Матиас то отвлекался, то вообще сбегал куда-то, оставляя все на меня и на Фила... виданное ли дело, рассказы пылятся, а он признание в любви кропает! А время-то идет!

– Кхм! – призвал я к порядку увлекшуюся гусыню. – А дальше?

– Дальше был Лунный фестиваль, и мне было совсем не до писем, потом... – тут гусыня замялась.

– Потом вы о нем просто-напросто забыли, – усмехнулся лорд Хасан. – И спустя еще неделю, кто-то решил подтолкнуть события. Похоже, успешно. Во всяком случае, мы здесь.

– Отсюда следует второй вопрос достопочтенной, – согласно кивнул я. – А именно: что же такое вы нашли?

Гусыня пошелестела крыльями, пригладила торчащее сбоку перышко... и наконец сказала:

– Ваша светлость, мои розыски в библиотеке Цитадели наконец принесли результат. Я нашла оригинал тринадцатого катрена безумного Фликса.

Некоторое время в комнате царила тишина. Потом Боб Стейн выдохнул:

– Не может быть! Им же должно быть... почти тысяча лет!

– Огненные чернила, хрустальный пергамент, оттиск ладони самого пророка. Что еще?

– Отлично, – кивнул казначей. – Просто великолепно. Эту вещь достойно оценят коллекционеры Мидлендса. Поздравляю, достопочтенная, вы богаты. Но... стоило ли поднимать шум? Пророчества Безумного Фликса хорошо известны.

– Совершенно с вами согласна, – кивнула гусыня. – Пророчества действительно изучены и рассмотрены чуть ли не по буквам. И я ни за что не стала бы вас беспокоить, если бы не одна тонкость. Внимательно сличив оригинал и поздние копии, я обнаружила ошибку переписчиков и переводчиков.

– В самом деле? – спросил Боб, все еще не слишком впечатленный.

– Да, всего несколько слов, но их замена очень серьезно искажала общий смысл катрена, – гордо сказала Шаннинг.

«Как интересно... – подумал я, отвлеченно отслеживая разговор и на всякий случай прислушиваясь, не раздадутся ли чужие шаги за дверью. – Когда-то я тоже изучал катрены Фликса. Давно, во времена ученичества. И тринадцатый катрен... Единственный, кающийся одновременно Цитадели и моря. Его я изучал особенно внимательно».

– Прочти мне твою версию, – попросил я гусыню.

– Непременно! – склонила голову достопочтенная. – Слушайте.

Наступит время

Созреет зло

Ворвется в мир

Раздробит на части

Поселит проклятья

Болезни страх

Отравит моря и землю

Но остановят его

Настоящие мужчины

Их вождь встанет над тройными вратами

Белый кролик

Маг-крыса

Его помощники и друзья

Бесстрашный конь-король

Возглавит зачарованную армию

Черный будет вынюхивать

А белый поведет флот

Их будут бояться друзья

Их проклянут враги

Встанут они на пути

На стенах крепости

Что есть овеществленная вечность

Остановится зло, замрет мир

Покуда силы их будут в равновесии

В те дни

Разноцветье

Тихий шаг из хаоса

И взгляд свысока

Объединят силы с другими

И точные науки принесут победу

На море и на суше

Флоты и армии

Оплатят кровью время

Что займут точные науки

Величественный конь-король

Взнуздает созданного раба

Великие бури

Возвестит начало новой эпохи

И новый пророк

Увидит новую страницу

/Вольный перевод Дремлющего, с участием Ксеноморфа/

In times to come

The world in sum

Will be cut up into twain

With Evil's heart

Confined in part

Through warrior's blood and pain

On sea and land

True men will stand

So that evil cannot gain a wizard's fate

On triple gate a leader shall appear

With hare of white and rat of might

He shall know no fear

His Army shall

Be magical

Hated by all near In fort they stand

In fight long plan'd

At sea they strike shrewd blows

The world is held

Through body's weld

Where knowledge freely flows

But vict'ry comes

From math and sums

Of scholars in strange clothes

So it shall happen by land and sea

An alliance will end this history

Fleets and forts shall pay red blood for time

While thinkers create device sublime

The horse-king controls the newfound slave

With it the world, which it to him gave

Great storms announce the end of the age

And new prophet shall see new page

На вершине древней башни вновь повисла тишина, пока мы обдумывали услышанное. Наконец Томас высказался первым:

– Шаннинг, я не заметил отличий от канонического варианта.

– Три слова, – возразил я. – Три слова отличаются. «Rat of might» (крыса с магическими способностями, крыса-маг) в каноническом варианте читалось как «fat old knight» (старый рыцарь). Других различий нет.

– Не совсем, – удовлетворенно изогнула длинную шею гусыня, – ты пропустил кое-что важное.

– А именно?

– Обрати внимание на строку перед словами: «rat of might»

– Но она не изменилась! – возразил я. – Там сказано: «hair white», значит у лидера будут белые или седые волосы. Что не так?

Томас бросил на меня загадочный взгляд, прижимая уши и тщательно пряча ухмылку.

Затем  и Боб Стейн тоже как-то странно уставился на меня...

– Что? – заерзал я на внезапно ставшем твердым стуле. – Что вы на меня смотрите? Разумеется у меня белый мех, я весь белый! И седина проглядывает! И что? У тебя Томас тоже проглядывает седина! И вообще... Мало ли у кого белые волосы и мех! Это ничего не значит!

– Фил, – говоря эти слова, гусыня прямо лучилась удовольствием, – безумный Фликс не знал грамоты. Ты должен бы знать, раз уж изучал катрены. Его слуги записывали, потом записи копировались, причем многократно. Но, как известно, Фликс оставлял отпечаток ладони только на первом экземпляре. И только первый экземпляр каждого пророчества писался на хрустальном пергаменте, поскольку даже тогда он был безумно дорог. Там, на полке за моей спиной лежит оригинал тринадцатого катрена.

– Ну и?

– Ты читал «hair white», «белые волосы», что трактовалось как «седые волосы», иначе говоря – восшедший на стену лидер стар годами. Но в оригинале сказано «Hare white». «H-a-R-E». «Кролик». Белый кролик. Понимаешь? Не «h-a-I-R». Не «волосы» и уж тем более, не «мех».

Я застыл, как громом пораженный. Тогда, во времена моей молодости, изучая катрены Фликса, мы решили, что крепость с тремя воротами – не что иное, как вечный Метамор. Это, кстати, была одна из причин, из-за которых я приехал сюда. И теперь, теперь все вставало на свои места. Как только я перестал искать в третьем катрене толстого старого рыцаря, как все обрело ясность и логичность...

Крыс-морфов в Цитадели хватает, одна из них вполне может иметь скрытые способности к магии. И если «белый кролик» – я, то «конь-король», должен быть, должен быть...

Все с той же загадочной улыбкой, конь-король из пророчества, мой друг и повелитель герцог Томас Хассан закрыл глаза и выпал из кресла в глубоком обмороке.

Боб среагировал первым – упав на колени рядом с бесчувственным телом, он расстегнул тесный ворот атласного пурпуэна⁸ графа, давая приток свежего воздуха, пока я стоял столбом, а гусыня курлыкала и беспомощно металась вокруг.

Однако, в конце концов, я пришел в себя.

– Шаннинг! – сказал я, вставая на пути мечущейся гусыни и хватая ее за плечи. – Шаннинг, выслушай меня! Изменись полностью и лети за помощью! Скажи целителям, что герцог упал и ударился головой о каменный пол!  Быстрее!

Тряхнув головой, Шаннинг подтверждающее крякнула и порхнула в ближайшее окно. Я же обратился к придворному казначею:

– Боб! Шутки в сторону, в беге по лестнице вниз, ты обгонишь меня. Беги за придворным целителем. Я отправил Шаннинг, но гусыня... Гусыня и есть.

Конь морф несколько мгновений колебался... Потом решился:

– Ладно. Только... Помнишь второй вариант?

– Костьми лягу!

И он умчался вниз по лестнице, оставив меня наедине с милордом и другом.

Теперь следовало оказать ему всю возможную помощь. Я осторожно распахнул расстегнутый Бобом ворот пурпуэна, расслабил завязки камизы⁹. Шаннинг улетела, забыв прикрыть створки окна, и ветерок шевельнул мне шерсть на длинных ушах. Вот только одно окно совсем не давало притока свежего воздуха... и я прыжком взвился на подоконник ближайшего проема. На пол полетели бесформенные кусочки глины, какие-то свертки, перья, а я, вскочив на деревянную плаху и ухватившись за скобу ручки, рванул на себя раму, одновременно пытаясь отщелкнуть тугую защелку. Та неожиданно легко поддалась, и порыв ветра буквально вытащил меня наружу, вслед за распахнувшейся створкой. Я едва успел выпустить ручку – уже вися над пропастью, подталкиваемый ветром, на скользком подоконнике...

Побалансировав несколько мгновений и уже падая вниз, я все-таки сумел изогнувшись, уцепиться локтем за торчащую на подоконнике пирамидку. Как будто приклеенная или вросшая в дерево, костяная штучка даже не шевельнулась, пока я подтягивался и переваливался на подоконник. Но едва я, попробовав спуститься в комнату, оперся на нее, как белая, мигающая красным глазком штуковина немедленно осталась в лапе, а я, естественно свалился вниз.

Прямо на лорда Хассана...

К тому времени, когда перепуганное животное во мне успокоилось настолько, чтобы разжать насмерть стиснутые лапы, я вдруг понял, что так и лежу на животе Томаса, уцепившись за его одежду, как за величайшую драгоценность и спрятав морду у него на груди.

Разумеется, конь-морф немедленно пришел в себя.

– Фил, – приподняв голову и слабо мотнув гривой, сказал он, – я и не знал, что ты так меня любишь...

Смущение способно творить чудеса там, где разум отступает – я смог отодвинуться, а потом и спросить милорда о самочувствии.

– Ох! – ощупав морду, сказал Томас. – Жить буду, но недолго.

– Милорд!! – запаниковал я. – Болит?! Сильно?! Голова кружится? Тошнит?!

– Нет-нет! – конь-морф немедленно сел. – Просто нос чуть побаливает. Уж поверь бывалому бойцу, смерть в ближайшие часы мне не грозит. И с лестницы я смогу сойти сам.

Я подозрительно оглядел Томаса, потом решил поверить своему повелителю:

– Ладно... Но раз уж так, то будь добр, покажись в окне, пока половина Цитадели не примчалась сюда спасать тебя.

Милорд так и сделал – выглянув в окно, он крикнул бегущим внизу целителям, что все хорошо, он жив и здоров. А заодно приказал секретарю перенести все приемы на завтра. Затем он повернулся ко мне:

– Кажется, Шаннинг не зря собрала нас здесь.

Я кивнул.

– Не могу этого оспорить, милорд.

– Тринадцатый катрен... Новая версия весьма убедительна. Фил, ты знаешь достопочтенную лучше меня. Она могла ошибиться?

– Нет, Томас, – я наконец-то смог унять дрожь в задних лапах и подойдя к подоконнику, присел на пол, прислонившись спиной к стене. – Гусыня действительно великолепна. Она может не обращать внимания на маловажные с ее точки зрения факторы, вроде пыли в углах... Но уж присмотревшись к чему-то, не упускает ни единой мелочи.

– Хм...

Лорд Томас прошелся от одного открытого окна к другому, цокая копытами по каменным плиткам. Он мог шагать так часами, раздумывая... Что ж, мне не привыкать терпеливо ждать. Правда, на этот раз, его раздумья продолжались совсем недолго – всего лишь раз пройдя от окна к окну, его светлость герцог Цитадели Метамор сел на подоконник того самого окна, где я еще недавно отчаянно боролся за жизнь. Сел и вздохнул:

– Нам уже давно нужно обсудить кое-что личное. Тебе и мне. И это место столь же хорошо, как и любое другое... Взгляни, надвигается буря.

Все еще сидя под окном, прислонившись спиной к такой надежной и толстой каменной стене, я нашел взглядом выпавшую из моей лапы костяную пирамидку. До того размеренно мигавший красный глазок-светлячок сейчас пылал и лихорадочно моргал. Я поднял ее и осторожно провел пальцем по дну. Кость. Белая, совершенно гладкая, ни щелочки, ни царапинки. Потом взобрался на подоконник, рядом с Томасом. Поставил пирамидку на старое место. Поднял. Поставил еще раз. И наконец, взглянул в окно.