Текст книги "О непредсказуемости жизни (сборник рассказов) (ЛП)"

Автор книги: Чарльз Маттиас

Соавторы: Кристофер Хаггис,Крис О'Кэйн,Филлип Гёз,Тэрри Спаффорд,Ки Койот,Дэниэл Д'Алимонтэ,Джон Слеепер,Паскуаль Поркупиннэ
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

Верю и надеюсь
Крис О'Кэйн

Год 706 AC, середина февраля

«Моя дорогая Элизабет!

Прошло уже больше пяти лет, с тер пор как мы виделись в последний раз, и я действительно очень скучаю по тебе...»

Михась рыкнул и смятый лист дорогущей (4 звезды за листочек!¹²) новомодной бумаги полетел в камин. На стол лег следующий лист, вот только лис-морф лишь взглянул на его белизну, но так и не поднял брошенного на дубовую столешницу пера. Некоторое время лис сидел, ухватив голову лапами, невидяще глядя куда-то вдаль... потом встал и, подойдя к камину, уставился на горящую бумагу.

Воспоминания, горькая, болезненная память ушедших лет, оставившая метки на теле и в душе... Даже спустя пять лет они напоминали о себе – неотрывно глядя на пламя в камине, Михась непроизвольно сдвинул левый манжет, открыв тонкий шрам, опоясавший запястье. Шрам уже давным-давно не ощущался, но он был, был... и сейчас когтистые пальцы правой лапы сами собой гладили скрытый под мехом след давней боли, как будто пытались сгладить черные воспоминания, залегшие глубоко в сердце...

«Даже если я напишу самое лучшее, самое проникновенное письмо, захочет ли она прочесть его? – думал лис. – Элли наверняка разорвет его, даже не читая!»

Михась в очередной раз посмотрел на идеально белый лист, контрастно выделявшийся на черно-коричневом дубе столешницы.

– Да чтоб тебе лутин в суп насрал, сестричка! – наконец воскликнул он. – Что же ты сделаешь, получив мое письмо?! Я не видел семью и не писал вам пять лет! И я... я скучаю по тебе, сестренка!

Лис-морф в который уже раз подумал о встрече с семьей, но их реакция на изменение была однозначна и очевидна – он опять взглянул на левое запястье...

Громкий звон тревожного колокола оторвал Михася от размышлений. Схватив кольчугу и топор, лис метнулся вон из комнаты – сначала в северную караульную, а уже оттуда, по лестнице, на надвратную площадку.

– Андре, что?!

Росомах-морф, до прибытия командира говоривший с орлом-морфом, указал лапой: тонкая струйка алого дыма поднималась из заснеженного леса, примерно в двадцати милях к северу.

– Тройка Лауры, – дополнил орел-морф.

– Шарон, спасибо – кивнул Андре, – продолжай наблюдения.

Орел поспешно убежал на башню, а росомах повернулся к лису:

– Не знаю, что там, но Лазурно уже улетел на разведку, а сейчас должны...

Через распахнувшиеся ворота прогромыхал дежурный отряд – десяток кавалеристов.

– Значит ждем, – выдохнул Михась, прислоняя топор к парапету и натягивая кольчужную рубаху. – Должно быть что-то серьезное, если Лаура использовала алый сверток.

– Факт, – кивнул Андре. – Паскаль будет довольна, ее идея себя неплохо оправдала. Кстати, а разве ты не должен отдыхать? Коу что-то такое упоминал.

– Должен. Но я не могу сидеть без дела во время тревоги. К тому же, мне просто скучно! – ответил лис.

В это время над лесом показался взлетевший, наконец, дракон, а сверху, с наблюдательной башни призывно засвистел орел-морф.

– Что там?! – завопил во всю глотку Андре.

И навостривший уши лис расслышал:

– Лазурно несет двоих!!

В последний раз хлопнули переливающиеся всеми оттенками небесной лазури крылья, и дракон громогласно проревел:

– Торопитесь! Она умирает!

Михась и Андре как раз подбежали к месту посадки и успели подхватить женщину в пластинчатых доспехах, опутанную странной серой веревкой. Чуть расплывающаяся, при попытке рассмотреть, шуршащая как змея, она шевельнулась прямо на глазах, плотнее обхватывая связанную женщину. Доспехи, перехваченные в десятках мест затрещали, женщина, и без того едва дышавшая, захрипела, но потом смогла как-то вдохнуть.

Едва устроив женщину на брошенном прямо в снег плаще, Михась, не медля ни мига, выхватил из толпы собравшихся зевак мальчишку постарше:

– Хватай товарищей, и быстро тащите сюда Магуса, Пости, Жрицу или хотя бы Паскаль!

– И живо! Бегом! – крикнул вдогонку мальчишке Андре.

– Да что же это такое?! – чуть не плача простенал упавший на колени рядом с женщиной рысь-морф.

– Раллис, что произошло в лесу?

Не дождавшись ответа, Михась обхватил кота за плечи:

– Раллис, дружище, нам нужно знать, что произошло! Ответь!

Рысь-морф не обернулся, его лапы продолжали гладить лицо женщины, но он все-таки выдавил из себя:

– Мы ждали в засаде... лутинов... штук двадцать, не больше... мы уже почти их добили, а потом их шаман бросил в Лауру эту...

– Это веревка с волосом из гривы демона, – вмешался в разговор Лазурно. – Она обхватывает и медленно раздавливает жертву. И ее ничто не берет, смотрите. – дракон полоснул серые нити когтями, но острейшие костяные лезвия влегкую распарывающие стальные латы с грубых ниток просто соскользнули. – Я слышал о таких, правда, сам до сего дня не видел. Нужен по-настоящему сильный маг или Жрица.

– Жутковатая смерть, – выдохнул Михась, глядя на Лауру. – Лазурно, ты можешь снять заклятье? Ты же дракон, ты сродственнен магии!

– Ее магия очень мощная и очень сложная, – вздохнул синий гигант. – Я пытался снять ее в полете, но не смог. Будь у меня неделя-другая... Но ты же сам видишь, доспехи вот-вот не выдержат и тогда...

Услышав его слова, рысь-морф затрясся и взвыл:

– Лаура!!

– Или маг, или Жрица, с ее богами... А, не разрушив магической основы, перерезать эту треклятую веревку невозможно, – прошептал лис, потом погладил черное лезвие своего топора и сказал во весь голос: – Отойдите все! Мне нужно место для замаха!

– Нет!!! – завопил Раллис, загораживая женщину собой.

– Михась! Ты с ума сошел! – изумленно сказал Лазурно, протягивая лапу, чтобы остановить лиса. – Ты ее пополам разрубишь! Нужно подождать Магуса, или Пости...

– Или ее смерти! – лис глянул в глаза дракону. – Она умирает! И до прихода магов не доживет! В лучшем случае умрет у них на руках!

– Лазурно, не пускай его! Он...

– Раллис! – Михась схватил кота за плечи лапами и заглянул в желтые глаза. – Раллис, поверь мне. Ради Лауры. Поверь. Пожалуйста.

Рысь-морф бросил взгляд на женщину. В это время веревка снова шевельнулась, послышался треск и стон сминаемого металла, когда какая-то деталь доспехов поддалась.

Раллис опустился на колени рядом с женщиной, лизнул посиневшие губы. Когда он поднялся, по его морде текли слезы, но он смог сказать:

– Делай.

Михась осторожно примерился, приподняв топор примерно на фут и позволив ему упасть лезвием на один из витков веревки. Раздался звук, отдавшийся во всем теле, как будто лезвие с размаху попало даже не по камню, по вековечной, монолитной скале, ушедшей основанием вглубь земли.

Подняв топор, лис провел по лезвиям пальцами, потом прикоснулся лбом и мысленно сказал: «Шепот, помоги мне! Ее жизнь зависит от этого удара! Прошу тебя!»

Отстранившись, Михась взглянул на топор, да так и не смог отвести взгляда: в бархатной черноте лезвий проступали темно-алые, почти багровые руны. Лис вгляделся в мерцающую, пронизанную ало-багровыми нитями глубину, потом перевел взгляд на лежащую женщину и увидел! Сияющая всеми двенадцатью цветами радуги, прячущаяся под грязно-серой оболочкой нить... Вот, он волос из гривы демона, – подумал Михась, – вот, что мне нужно разрубить... и рубанул!

Он еще успел осознать ослепительную вспышку, короткий полет, удар спиной...

...Михась стоял в маленькой комнатке. Кровать, сундук, кресло, маленькая жаровня, в отгороженном ширмой углу – кувшин с водой и кадушка. Все вещи тяжелые, сработанные чуть грубовато, но добротно, на века. Особенно дверь и окно. Окно! Лис осмотрел собранное из маленьких, мутных стеклышек окошечко, едва в два фута высотой, отчаянно продуваемое ледяным сквозняком. С легкой усмешкой вспомнил громадные двойные зимние стекла в окнах, выходящих в бессчетные внутренние дворы Цитадели. «Нет, – решил лис, – я не в Цитадели Метамор. Но где же я?»

– Мих... Михась?! – женщина, сидевшая за пяльцами, отложила иглу и, откинув длинные каштановые волосы, порывисто встала.

– Лизка?! – изумленно прошептал Михась.

– Ты! Наглый, мерзкий, блохастый... – женщина уже обнимала высокого, жилистого лиса, а когда тот лизнул ее в щеку, возмутилась: – прекрати меня лизать!

– Могу укусить за ухо, или ляжку, – ухмыляясь, предложил Михась, и тут же присел, уворачиваясь от подзатыльника, привычно отвешенного старшей сестрой.

– Ты! Ты! – прекратив раздавать подзатыльники, Элизабет ухватила лиса за плечи и принялась трясти. – Ты почему мне не писал?! Пять лет! И... почему ты мне снишься?! Ты умер?!!

– Нет-нет! – быстро возразил Михась, пока женщина не успела развить жутковатую мысль. – Совсем нет. Просто...

– Просто что?! – сестрица уперла руки в поясницу и уставилась на непутевого младшего брата грозным взором. – Так братец!

Михась минутку полюбовался ею. Высокая, почти шесть футов¹³, длинные каштановые волосы свободно струятся по плечам.

– Хороша! Скорее бы тебя замуж выдать! Женихи небось прохода не дают!

– Михась! – Элизабет грозно помахала пальцем перед хитрым лисьим носом. – Не переводи разговор! Мои женихи тебя не касаются, а вот твоя целая шкурка меня – очень даже! Так что с тобой?!

– Маленькие неприятности... Ничего страшного. Немного стукнуло о стенку и все!

– И все?!! – сестричка опять уперлась руками в поясницу и грозно нахмурилась. – Немного стукнуло о стенку?! Что там происходит, в вашей проклятой всеми богами Цитадели?! Смотри, я ведь приеду и проверю! Если ты немедля мне все не объяснишь в письме, понял ты, мерзкий, драный, блохастый коврик?!

– Все-все, – отгородился от разъяренной фурии вытянутыми лапами лис. – Я все понял и осознал и уже исправился! Может, лучше расскажешь как там родители? И... все остальные?

Пробурчав что-то ругательное, о бестолковых младших братьях, совсем не желающих думать пришибленной головой, Элизабет все же смилостивилась:

– Все у нас более-менее. Отец пару лет назад тяжело болел, но оправился. Он, кстати, передал дела семьи Джорджу. И знаешь, мы все скучаем по тебе, даже Брайан, хоть он и не признается никогда.

Лис вздрогнул и непроизвольно потер левое запястье.

«Михась», – казалось, сами стены дрогнули от прозвучавшего прямо из воздуха слова. – «Михась!»

Узнав голос Лазурно, лис понял, что пора прощаться – время вышло. Он еще раз обнял сестричку, лизнул ей щеку напоследок:

– Лизка, мне пора. Я люблю вас всех! Я напишу тебе! И... приезжай если хочешь, если ненадолго, это безопасно. Я хочу тебя увидеть не в видении, но ты же знаешь, таким как я, путь на юг заказан!

Элизабет заплакала, и мокрыми губами поцеловала лисью морду в кончик носа:

– Я буду молится Учителю Эли, за тебя! А мы приедем, обязательно! Ты только напиши! И береги себя! А то замуж не пойду! Ясно тебе?! Приеду и буду до старости тебе жизнь портить! Михась, благослови тебя Учитель Эли... Я люблю тебя!

Михась попытался еще что-нибудь сказать, но тут комната подернулась туманом, потом в нос пробился омерзительный запах, лис чихнул, глубоко вдохнул...

...И открыл глаза.

То же место – средний северный двор Цитадели. Лазурно, синей глыбой нависший сверху, Андре, торчащий пообок и Коу, убирающий в сумку пузырек с нюхательными солями.

– Вот и отлично, – профессионально бесстрастным тоном проговорил енот-целитель. – Небольшое сотрясение, пару дней придется полежать, но в принципе, ничего страшного нет.

– Что... – едва попытавшись приподняться, лис ощутил такое головокружение, что не приведи Эли.

– Нет-нет, а вот вставать не надо! – енот-морф немедленно уперся лапой в грудь. – Вот так, куртку под голову, а вот теперь уже спрашивайте.

– Что с...? – смог выдавить Михась.

– С Лаурой все хорошо, – кивнул Коу. – Ее сейчас понесут в лечебницу. У нее несколько серьезных внутренних кровоизлияний и пара сломанных ребер, но ничего смертельного. Так, а вот и ваши носилки...

– Подож... подождите! Лазурно, что тут собственно...?

Дракон шевельнул ушами, обозначая улыбку:

– Ну, о взрывном высвобождении магической силы ты, думаю, слыхал. А теперь и сам поучаствовал. Рассеченная веревка, кстати, моментально сгорела и, что очень странно, пострадал при этом только ты – Лауру даже с места не сдвинуло, а ее доспехи вовсе не закоптились. Похоже, твой топор как-то этого добился... интересная вещица, очень сильная... и древняя. Родовой?

– Угу, – выдохнул лис. – А потом?

– Потом? – дракон снова пошевелил ушами и продолжил: – ну, ты лежишь, Лаура лежит, Раллис, как понял, что все – тоже обеспамятел, только Андре выглядывает из-за моего хвоста. Я рога почесал, подумал, да и попытался пробиться в твои мысли. Не каждый день, знаешь ли, становишься свидетелем такого эффектного магического явления. Так вот, в твоей душе я ощутил чье-то присутствие... не желаешь рассказать?

– А... – пожал плечами лис, – я виделся с сестрой... Нет погоди! Так это мне не привиделось?! Это было на самом деле?!

– Похоже, да, – кивнул Лазурно. – А потом набежали маги, целители и вот, ты здесь.

– Кстати, слышишь? – вмешался в разговор Андре, – Магус и Пости до сих пор хором ругаются. Оказывается волос из гривы демона – ужасно редкая штука, а после твоего топорика там даже пепла не осталось.

– Так, закончили? – подошедший енот, указал дюжим помощникам на носилки. – Этого тоже в лазарет.

– Подождите! – забеспокоился лис, – где мой?..

– Здесь, здесь, – показал ему топор росомах, – целехонек! Лечись, потом поговорим!

– И со мной тоже, – напоследок сказал дракон. – Уж очень топор у тебя... интересный.

Перед взором Михася потянулись арки внутренних ворот, чуть позже – потолки коридоров, потом все подернулось туманом и он, сам того не замечая, заснул...

Три дня спустя Михась опять сидел в своей комнате с пером в лапах, но в этот раз строки письма сами ложились на лист дорогущей, белой как мел бумаги:

Моя дорогая Элизабет!..

Перевод – Рэдгерра, Дремлющий

Литературная правка – Дремлющий

¹² 4 медных звезды ~ 4 крупных курицы. Что на современные деньги (2012 год) ~ 1000 рублей.

¹³ 6 футов – почти 1 метр 83 см.

Сражение с деревом
Чарльз Маттиас

Год 706 AC, середина февраля

Мишель пнул сугроб, толстым одеялом укрывший склоны Барьерного хребта. Сияющая белизна разлетелась облаком мелких частиц, потом с едва слышным шуршанием опустилась – на кусты, редкие стебли травы и камни, которых вокруг более чем хватало. Бобер-морф фыркнул, поправил сумку на боку и, пнув сугроб еще раз,  пошагал дальше – сквозь бьющий в морду и ерошащий мех ветер.

Линдси наверняка уже обнаружил, что он бросил артель лесорубов в горном ущелье... а может и не Линдси, а Татхом... но Мишелю, честно говоря, было наплевать. Линдси надел... надела этот свой килт... черно-красный, в клетку... чтобы подразнить его! И все! Все до единого! Все! Сочли! Это! Шуткой!!

Очень весело, нет слов!

Оглянувшись, Мишель шмыгнул носом и мрачно уставился на широкий след, оставляемый толстым бобровым хвостом. Они легко найдут и догонят его, если не завьюжит. Или не пойдет снег. Впрочем, на фоне что летней зеленой травы, что осенней слякоти, что весенней изумрудной свежести, он бы тоже не потерялся. Его мех, ныне шахматной расцветки, с изумительной четкости черно-красными квадратами, просто восхитительно контрастировал с лесом в любой сезон! Эксперимент, видите ли! Наука, видите ли! Паскаль! Чтоб ей икнулось!!

Вообще-то штаны, кольчуга, и подкольчужная рубаха худо-бедно укрывали большую часть тела. Но лапы! И голова...

Последние месяцы жизни Мишеля были... разнообразными. Для начала, еще по осени,  он наконец-то завершил изменение и стал бобром. Месяц, целый месяц неопределенности и ожидания! И только для того, чтобы стать толстеньким, низеньким пушистиком... ну хоть не крысой, и то хлеб. Потом он прибился к метаморской артели лесорубов, под присмотром, весьма и весьма эдакой штучки... хи-хи... штучка... нет, краля!

При мысли, что Линдси можно обозвать кралей, Мишель даже ухмыльнулся. Выше его на три головы, вдвое шире, обхват запястья – как у него ляжка, седые косы, пропущенные по сторонам воистину мощной груди... Эдакая бабища, с легкостью размахивающая двуручной, отточенной до бритвенной остроты железной оглоблей и способная в одиночку утащить телегу, вместе с лошадью! Во, какая у него подружка тогда появилась! Ну, и прочие в артели, под стать ей. Сплошь быки, да битюги-морфы. И он, клетчатый бобер...

Пнув очередной сугроб, Мишель пошагал дальше, вспоминая, как он ругался с Паскаль... мирился с Паскаль... злился на Паскаль... и пару раз чуть не переспал с ней же. Страстное увлечение ею, заставило Мишеля попробовать все, чем увлекалась придворный алхимик. Они даже вместе ходили на ежемесячную Встречу грызунов и на новогодний бал малость... неодетыми. Голыми, вообще-то. А на балу, он к тому же использовал ее кольцо изменений. Весьма своеобразный опыт.

Грандиозный финал всего это увлечения – эксперимент по перекраске его кожи и меха изнутри. Почему он согласился выпить эту микстуру? Ох... Как бы то ни было, к концу зимы он стал похож на нелепый гобелен. Или плед. Или еще хуже – на шута,  бубенчиков на макушке не хватает!

Еще одна куча снега отправилась в полет, а бобер пыхтя и шипя от ярости,  остановился на тропе. Он не соглашался, стать таким навсегда!! А эта придурошная... и все вокруг пялятся и насмехаются!!

Мишель зашипел, упершись кулаком в ближайшее дерево... Смотрящее на него... усмехающееся перекошенным дуплом!

Ярость, кипящая в душе, как в котле с притертой крышкой, нашла выход и, швырнув в сторону перевязь с мечом и сумку, юноша принялся колотить лапами по коре. Сначала медленно, но с каждой минутой все быстрее и сильнее. Яростный вопль выплеснулся из горла, становясь все громче, превращаясь в остервенелый вой-рев. Наконец в голове что-то окончательно перехлестнуло, глаза затянуло кровавым флером и он, уже ничего не соображая, вцепился в твердую, промороженную древесину резцами.

Время и усталость отступили куда-то, исчезли, осталась только чистая, звенящая, пылающая огнем ярость и хрустящее, крушащееся под резцами дерево. Всю суть Мишеля переполнило животное желание грызть, грызть, подрезать, ощущать языком крошки, мелкие обломки, стружку, сплевывать и вновь грызть! Он обхватил ствол лапами, уже действительно лапами – сам того не осознавая юноша принял полную животную форму. Его хвост метался по сторонам, расшвыривая белую крупку, дерево, скрипело и трещало, снег вокруг усеяли куски коры и стружка.

А Мишель видел только врага – ствол дерева и чувствовал лишь сладкий вкус, вкус убиваемого врага на языке.

Наконец ярость его немного поутихла и Мишель отвернулся от «врага». Он прямо чувствовал, как гнев покидает его, вытекая, оставляя горечь на языке, побаливающие челюсти, бьющееся где-то в горле сердце и слабость в лапах.

Преодолевая усталость, юноша принял получеловеческую форму, поправил одежду и... понял, что не может больше злиться на Паскаль. В конце концов,  она такая, какая есть... рассеянная, взбалмошная, гениальная... Разноцветная. Цвета – ее жизнь, суть, страсть... ему ли пытаться переделать такую женщину? Он настойчиво пытался разделить ее увлечения, но похоже... может быть, они просто не для него?

Мишель вздохнул, потоптался на месте... и решил возвращаться к Линдси и артели. Они, наверное, уже беспокоятся, куда он делся...

Он как раз наклонился над сумкой и валяющимся в снегу мечем, когда треск и хруст за спиной, заставил повернуть голову. Дерево! Мишель вспомнил, про погрызенное дерево и ветер... дул прямо на него!!!

В первый момент, он успел порадовался снегу, смягчившему удар толстенного комля – снег уберег юношу от мгновенной смерти. Однако мгновение прошло, и пришла боль – ствол ударил его по груди и животу, ломая ребра и выдавливая из легких непроизвольный крик-стон. Но воздуха в легких больше не было, и вдохнуть Мишель не мог – жуткая тяжесть сдавила грудь. Он охнул, упираясь лапами в шершавый ствол, пытаясь спихнуть его.

Но ствол не поддавался! В голове как будто заколотили молоты, глаза вылезли из орбит. Бобер задергался изо всех сил, в панике оглядываясь по сторонам – небо кружилось над головой и снег, везде снег! Хрипя и давясь пеной, он толкал, упираясь в отваливающиеся лохмы коры, пока мышцы не свело судорогой, но приподнявшийся комель чуть поддался, сдвинулся к ногам, которые все это время без толку сучили в разбитом в кашу снегу. Мишель, протолкнув в легкие чуток воздуха, взглянул на ствол, пытаясь высмотреть хоть какой-то упор для срывающихся лап, сучек, ветку, нарост – что угодно, лишь бы можно было вцепиться.

В его голове билась единственная мысль – если он не сдвинет дерево сейчас, сию же минуту, то задохнется под ним. Через силу вдавив в легкие еще чуть-чуть воздуха и уперешись лапами в какой-то нарост, Мишель напрягся, до предела. Перед глазами уже сгущался туман, дерево превратилось в темно-коричневое пятно, небо осталось где-то в смутном, далеком прошлом, весь его мир свелся к подтаявшему снегу под спиной, лапам упершимся в скользящий нарост и пружинящему, то и дело слегка подававшемуся и тут же падавшему назад стволу. Он упирался обоими лапами, плечи и грудь то и дело пронзала нестерпимая боль, живот казалось выдавило куда-то в бок, но Мишель, хрипя и неразборчиво шипя то ли молитвы, то ли проклятья всем известным богам продолжал давить и давить...

Наконец,  ствол тяжело и неохотно сполз-скатился с его живота и груди, и остановился, прижав к земле ноги, а юноша со стоном и коротким вскриком облегчения уронил лапы на снег.

Отдышавшись чуточку, Мишель попытался сесть – высвободить ноги, но боль в груди и животе усилилась десятикратно, заставив упасть обратно. И какое-то время он просто лежал, едва дыша, смаргивая с глаз тьму и туман. Однако не долго – каждый вдох отдавался болью. Нужно было что-то делать... Или просто терпеть... Мишель не мог выбраться – подергав изо всех сил босыми ногами, он понял, что сучья и ветки осевшего в снегу дерева зажали их так, что не выдернешь. Но, по крайней мере он мог дышать... уже хорошо.

– Эй, кто-нибудь!! – шепотом позвал бобер. Хотел закричать, но едва попытался глубоко вдохнуть, как грудь и живот опять пронзило такой болью, что пришлось отдыхиваться, смаргивая тьму с глаз. Воздуха едва-едва хватало для громкого шепота и не более.  Почему они не ищут его? Его след отлично виден в снегу; они должны бы уже пройти большую часть пути... Мишель не мог поверить, что Линдси мог вот так просто бросить его здесь, в лесу.

Хотя юноша проводил большую часть вечеров и почти все выходные с Паскаль, они с Линдси регулярно заходили в Молчаливый Мул, выпить кружку-другую. Мишелю нравилось считать хорошим другом такого... такую... а! да все равно она в душе мужик! Так что, большого человека... Хотя Линдси больше молчал, разве что кое-какие истории  о Цитадели Метамор и команде лесорубов... А вот Мишель рассказал ему очень много о себе такого, что обычно хранил в тайне. Рассказал о чуме и смерти своей семьи, о путешествии с караваном, об изменении... Ему первому юноша рассказал о своей любви, ему же жаловался и бурчал о вечно лезущем в чужие дела Скрэче...

Но однако же Линдси надел эту юбку, этот эльфийский килт, выбрав такую расцветку, что точка в точку повторяла новый цвет Мишеля. Его мех встал дыбом, в бессильной ярости, а они все только смеялись... Но без них, он умрет здесь, на этом засыпанном снегом горном склоне, замерзнет, или истечет кровью, в полном одиночестве. Эта мысль пронзив его ледяной дрожью, мигом выхолодила весь гнев и заставила посмотреть на себя и вокруг.

Влажный снег под спиной и вокруг уже стал скользким от крови. Сжав зубы бобер  взглянул вниз, на грудь и увидел, что кольчуга и подкольчужная рубаха насквозь пропиталась алой липкой жидкостью. Мишель, осторожно оттянул кольчужные кольца, вдавленные в его шкуру шершавой корой дерева. Потом морщась поднял ее от живота вверх, а чуть позже, повозившись и пару раз передохнув, стянул через голову совсем. Подкольчужник оказался разорван в нескольких местах, но он же, присохнув к длинным, разодранным ранам на животе и груди, сыграл роль бинта, перекрыв путь крови. Мишель не рискнул отдирать его, только, как смог разодрал рукава и ворот, подпихнув туда, где раны продолжали кровоточить.

Подсунув последний клочок, Мишель вновь откинувшись на спину, попытался устроиться поудобнее и попробовал отвлечься, вспоминая что-нибудь приятное. К сожалению на ум лезли только истории, в свое время рассказанные Линдси – о битве Трех Ворот, о других битвах и сражениях. О том, как люди падали на землю с распоротыми животами и их кишки вываливались из зияющих ран, пока они тщетно пытались удержать их руками. Возникший в воображении образ его внутренностей, валяющихся на земле, вызвала острый приступ тошноты, аж до желчно-горького комка во рту, так что он, закашлялся, отплевываясь кровью сквозь зубы.

–Эй, кто-нибудь, ну помогите же!! – еще раз шепотом позвал юноша.

Снег вокруг тела, растаявший в жидкую, скользкую грязь, сейчас начал подмерзать и вытягивать тепло. Мех на спине частично пропитался кроваво-снежной жижей и теперь куда хуже сохранял тепло тела...

– Ну, кто-нибудь!! – захныкал Мишель. Потом шмыгнув носом, в который уже раз попытался осмотреться. В поисках... он сам не знал, что ищет. Людей, палку, отломленный сук... хоть что-нибудь! И... нашел. Невдалеке, в каких-то двух шагах виднелся ремень. Ремень его сумки!!

– Сумочка, сумочка моя, сейчас я тебя... – бормотал бобер, скособочившись и вытягивая лапу. Но... слишком далеко и неудобно лежал ремень, и лапа не доставала.

– Ну гадина, я тебя все равно вытащу! – остервенело прохрипел Мишель, крутя головой, а потом борясь с одышкой, обламывая подходящую, уже надломленную падением, ветку. Загогулину с рогулькой на конце. Крючок еще пришлось обгрызть, и наконец, юноша смог зацепить и подтянуть к себе ремень.

– Сейчас, сейчас...

Взяв лапой полотняную лямку, Мишель осторожно потянул саму сумку. И тут же захолодел. Сумка зацепилась!!

– Эли! Создатель дорог, ну помоги же! – первый раз в жизни Мишель действительно искренне молился одному из богов. Наверное этот бог услышал молитву, а может, просто так повезло, но после очередного рывка, что-то треснуло, сдвинулось и сумка выползла из-под скопища надломленных ветвей, прямо под нос бобру.

И не только сумка – зацепившись пряжкой ремня, из-под веток показался его меч.

– Эли! Не знаю, ты ли мне помог... – прохрипел-прошептал Мишель, – но если ты – спасибо!

Потом ему пришлось еще потрудиться. Не имея возможности ни встать, ни даже толком согнуться, он ножнами меча кое-как выскреб под собой полужидкую кроваво-снежную кашу – почти до земли, или по крайней мере, до чего-то твердого; кривясь и постанывая от боли в ребрах, обтер спину сумкой и наконец, укутался в сухой и теплый плащ.

– О-ох-х-х...

Где-то высоко, в небесах черные ветви деревьев, колышимые ветром, сбрасывали с распростертых лап снежные комки и комочки. Мишель моргнул, когда один из рыхлых комочков коснулся его морды. Юноша вдохнул аромат упавшего и тающего сейчас снега... Вгляделся в яркое высокое-высокое небо, облака размытыми белыми струйками парили в лазурной вышине. Чуть в стороне высился скальный гребень. Серо-белый пик пронзал небо, его вершина возносилась в недосягаемые высоты. Это место самими богами создано для прекрасных летающих созданий... Как он хотел бы коснуться шершавых камней этого пика, посидеть вровень с парящими в небесах, ощутить великолепие горных кряжей своими лапами...

Мишель лежал в оцепенении, просто глядя вверх – на деревья, склоны гор и небо, на солнце, ползущее ежедневным путем. В голове так же лениво и неспешно, как облачка на небе, ползли мысли, мысли о конкретном дикобразе. Ее иглы качались и колыхались, ее искристые глаза бросали ему манящие взгляды. Он видел ее крепкие ноги и высокие, такие упругие груди, все четыре... и такой пушистый, такой чуть переливающийся мех. Странная, причудливая, совершенно непостижимая, и все же всякий раз, когда Мишель думал о ней, его сердце ускоряло стук. Как бы ни кружилась его голова, как бы ни мутилось перед глазами – от боли, от потери крови, она оставалась надежным якорем в этом мире.

В очередной раз Мишель ощупал раны на животе и попытался пошевелить ногами. Все так же зажатые ветками, они ныли и мерзли, но и только, а вот живот и грудь постепенно начали неметь. Собственно, юноша уже почти не чувствовал их, и только порадовался этому. Он все еще мог говорить лишь шепотом, и уже оставил попытки дозваться далеких друзей. Может быть они придут, а может и нет. Придут – хорошо, не придут... что ж, пока он мог думать о Паскаль и быть с ней, пусть даже мысленно, это не имело особого значения. И, думая о ней, Мишель медленно-медленно погрузился в мир грез, туда, где всегда тепло и всегда лето, где они танцевали вместе и вместе бродили обнаженные по лесу. Потом они лежали у мерцающего серебром озера, любуясь закатом и восходящей луной, слушая плеск воды... а луна смотрела на них с высоты. Паскаль разукрашивала его мех всеми цветами радуги, и оставляла таким навсегда...

Пробуждение было настолько болезненным, что Мишель даже заплакал. Он хотел быть с ней, пусть в грезах, в мечтах... и пусть она будет такой, какая есть, какой бы она ни была... но внезапный треск веток заставил его оглянуться на тропу, туда, откуда он пришел. Загораживая свет садящегося солнца, там двигались трое, три темных, расплывчатых фигуры. То и дело пригибаясь к земле, как будто что-то вынюхивая, и переговариваясь короткими, то гортанными, то рычащими фразами, три лопоухих гуманоида явно шли по его следу. Потом донесся характерный, очень резкий запах... Лутины!

Мишель замер, перепуганный до полусмерти. Снег, холод, дерево, придавившее ноги, раны – все это могло его убить... а могло и не убить. Лутины убьют его и сожрут прямо на месте обязательно, притом сейчас, сию минуту! Значит... Значит, он должен убить первым. Хотя бы одного. Лучше двоих. Оставшись в одиночестве, карлик не рискнет напасть.

«Не-ет, он просто подождет, – решил Мишель, – когда я умру сам. И хорошо, и великолепно. Вдвоем они могут напасть, а могут подождать... но против двоих шанс будет. Против троих... Только неожиданность».

Юноша тщательно прикрыл меч краем плаща, откинулся сам, прикрыв голову, сначала сумкой, потом комком, сделанным из капюшона, оставив только глаза и замер,   стараясь дышать понезаметнее.

Тем временем лутины, увидев упавшее дерево, разделились. Один отправился к пню, по-видимому, он был следопытом. Второй забежал вперед, а третий взобрался на упавший ствол. И тут юноше повезло. Да так, что он даже сам не смог оценить, насколько – лутин, взобравшийся на ствол, увидев сверху придавленного Мишеля, заверещал, возбужденно запрыгал на месте и... поскользнулся. Его босая нога поехала вниз и карлик, продолжая верещать, боком упал прямо на бобра. Тому оставалось только поднять и подставить меч.