Текст книги "О непредсказуемости жизни (сборник рассказов) (ЛП)"

Автор книги: Чарльз Маттиас

Соавторы: Кристофер Хаггис,Крис О'Кэйн,Филлип Гёз,Тэрри Спаффорд,Ки Койот,Дэниэл Д'Алимонтэ,Джон Слеепер,Паскуаль Поркупиннэ
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

Тщательно осмотрев содержимое сумки, особенно один из черных камней, Жрица  подняла голову и почти уткнулась носом в нависших над каменной плитой Маттиаса, Коперника, которых окружили проникшие в святилище метаморские дети.

– Это еще что за фокусы?! – изумилась жрица. – Кто вас сюда пропустил?! А ну марш за ворота! Маттиас, Коперник, вы куда смотрите?! Выводите их вон и... сами тоже оставьте нас.

Грустные детишки, подгоняемые Коперником, поплелись к выходу, а Маттиас, тоже шагнувший было следом, при последнем слове остановился:

– Нам уйти?!

– Да, – кивнула волчица. – Оставьте Христофора здесь и уходите. Я буду призывать богиню исцеления, она поможет, но цена будет... цена будет высока.

Ящер, уже стоявший у ворот, склонил голову и вопросительно взглянул на Жрицу:

– Извини, но ты можешь хотя бы сказать, что с ним такое?

Волчица нахмурилась:

– Его душа поражена одним из трех проклятий Насожа, так же как и любая человеческая душа, живущая в стенах Цитадели. Трудами наших магов, эти проклятья были... расширены. Увеличен имевшийся в их структуре «коридор изменчивости». Благодаря чему мы можем менять телесную форму, отклоняясь от заданной Насожем. Именно так мы, изначально люди, превращенные проклятьем в бессловесных животных, теперь говорим и ходим на двух ногах. Этот же черный камень усиливает изначальное Насожево проклятье, тем самым превращая морфа в настоящего зверя. В результате наш дорогой наставник молодежи стал бессловесным, хоть и умным животным.

– Не может быть! – Чарльз изумленно уставился на Жрицу – Каким таким чудесным образом один лутин смог сделать такое?!

Жрица строго посмотрела на крыса:

– «Один лутин» этого не делал. «Одна темная сила» сделала это, вручив шаману готовые камни и научив ими пользоваться. Темная сила, я могу добавить, знающая магию проклятий Насожа. Хорошо знающая, – прижав уши, волчица медленно втянула воздух сквозь оскаленные зубы. – Возможно даже, это был сам Насож. Или... Но в данный момент благополучие Христофора важнее. А теперь... стойте. Покажите мне раны, быстро!

Она приложила лапы, «прочувствуя» их прямо сквозь повязки:

– Слава светлым богам, ничего.

–  А что там могло быть? – удивился Коперник. – Мы вообще-то и сами с хвостами, не в первый раз за стены вышли. Уж яд-то в первую очередь поискали!

– При чем тут яд! – прошипела Жрица, – не яд я искала, совсем не яд. Но блогодарение светлым богам, эта мысль ни Насожу, ни его рабам в голову не пришла. А сейчас оставьте нас, – она указала на медведя. – Я присмотрю за ним. И... да укажет вам верный путь бог-Учитель, – сказав это, Жрица снова повернулась к медведю и словно окаменела.

Едва слышно встают на место каменные створки ворот.

И вновь я касаюсь взглядом фитиля, и вновь теплый огонек рождается во мраке древней пещеры. Произнося слова, прошедшие сквозь бездны столетий, я шагаю вдоль бугристой стены, одним только взглядом даря свет застывшим свечам.

С привычной грацией прохожу я по ступеням призыва и опускаюсь на колени перед алтарем. Каждый жест выверен судьбой. Каждый шаг – тысячами пройденных ранее.

Я – жрица.

Едва слышно шепчу я слова, прошедшие сквозь мрак и свет веков... Пламя свечей  мерцает и колеблется, подчиняясь дуновеньям ветра, ветра напоенного ароматом цветов и свежестью весны. Воздух потрескивает, насыщенный незримой силой и мех мой шевелится под его порывами – как будто невидимая рука проводит по плечам.

Я склоняю голову.

– Дитя мое, – голос Аккалы, богини исцеления, наполнил комнату музыкальным резонансом. – Встань.

Я послушно поднимаюсь.

– Моя Госпожа... Вы почтили меня присутствием... – шепчу я.

Она улыбается в ответ:

– Зачем ты звала меня, дитя мое?

Я осторожно глажу медведя, все-таки добравшегося до миски с пряниками и сейчас сидящего в обнимку с «драгоценным» тазиком.

– Взгляни сама Госпожа. Его проклятье усилено одним из этих, – я показываю лежащие на алтаре черные камни. – Прошу, помоги ему.

Сияющая ладонь богини накрывает один из камней. Лицо ее на миг становится отрешенным...

– Дитя мое, то, чего ты просишь, не пройдет даром ни тебе, ни ему. Ведь это не исцеление тела, но исцеление души...

Я киваю:

– Пусть так, моя Госпожа. Ибо я отдаю тебе в залог самую себя.

– Но он – нет. И ему не объяснили, что это повлечет за собой.

– Это моя обязанность и он узнает, когда будет исцелен.

– А если он откажется?

Я медленно втягиваю воздух сквозь зубы...

– Тогда его цену оплачу я.

– Да будет так, – улыбается богиня, на единый миг встречаясь со мной взглядом.

Миг? А может быть столетье?

Когда я отвожу глаза, Ее уже нет в святилище, лишь заливающий древнюю пещеру ослепительный белый свет медленно истончается, гаснет. Прикрыв глаза ладонью, я жду, пока глаза вспомнят мерцающее сияние свечей, потом подхожу к алтарю. Дерюжные мешочки пусты и... на плече медведя тоже нет камня. Сам он мирно спит, все еще обнимая, теперь уже пустую миску. Лишь на плече, под бурой шерстью светится метка – двойная спираль, знак Аккалы, богини исцеления.

Открыв глаза, я обнаружил, что нахожусь в кровати, а вдохнув хорошенько и ощутив знакомые запахи, понял, что кровать – моя. А еще понял, что в комнате я не один. Знакомая картина.

– Жрица, – выдохнул я. – Как давно?

Напрягая до предела слабые глаза, я различил размытый силуэт в ногах кровати. Потом нашарил на тумбочке монокль... когда я успел разорвать эту Насожеву цепочку?! Ах да... Скорее всего, не я. Теперь понятно, откуда слабость...

– Христофор. Ты очнулся. Как себя чувствуешь?

– Без сил. Полумертвый, – я попытался приподняться и почти сумел, но потом рухнул назад, на матрац.

– Слабость пройдет, – улыбнулась Жрица, когда я продышался.

– А что... кхе, кхе! Что собственно случилось?

– Что ты помнишь?

– Помню... какой-то лутин коснулся меня чем-то... Потом все какое-то размыто-непонятное. Кроме э-э-э...

– Кроме миски с пряниками, – волчица еще раз улыбнулась. – Что ж... Неудивительно. Какое-то время ты был истинным зверем, безмысленным животным. Тебя поразила враждебная магия, через созданный руками врага амулет. Эта магия усилила проклятье Насожа до такой степени, что погасила свет твоей души. Лишь Аккала, богиня исцеления смогла помочь тебе. К сожалению, ее помощь не бесплатна и тебе придется исполнить гейс.

– Гейс. А если я откажусь?

– Твое право, – нахмурилась волчица. – Поскольку исцеление было навязано. Но тогда исполнять его придется мне. Так как именно я поручилась от твоего имени.

Я слабо кивнул:

– Понятно. И в чем же заключаются мои... мистические обязательства?

– Они просты... в той мере, в коей могут быть просты любые дела богов, – Жрица села на дубовый табурет, стоявший у кровати. – Я передам тебе слова богини. Слушай: «Маленький ребенок вскоре войдет в ворота Цитадели. Ребенок, несущий глубокие шрамы на душе и теле. Ты должен будешь принять на себя заботы о нем, помочь ему исцелиться, взрастить его, как собственное дитя. Должен будешь защищать, направлять, учить...»

– Кхе! Кхе!! – в изумлении я прервал слова Жрицы. – Кхе!.. Это что же, мне сына сватают?!! Ох... Мда. Не то чтобы я был против, но... но... Как же я его узнаю?!

– Не беспокойся, – губы волчицы опять тронула улыбка. – Богиня позаботится об этом. Я же всегда помогу тебе советом, ободрением... и всем остальным, чем смогу.

– Ну... выбора-то у меня, как бы и нет. Буду исполнять, что теперь. И Жрица... спасибо. Ты спасла мне жизнь.

– Аккала спасла твою жизнь, – покачала головой волчица. – И именно ей ты должен, не мне.

– Ну и что? Не призови ты богиню, я был бы все равно, что мертв. Хоть и жив. Спасибо. Если понадобится что-нибудь, что в моих силах... Только попроси.

Жрица внезапно отвела взгляд, и я испугался, что... не знаю, чего я испугался, но все равно. Испугался.

– Жрица?

– Все хорошо. Спасибо, – она обернулась и коснулась лапой моего плеча. – Отдыхай, Христофор. А мне пора.

Перевод – Рэдгерра, Дремлющий.

Литературная правка – Дремлющий.

¹⁶ На самом деле почти 1400 фунтов (~625 кг).

Безнадежная атака
Чарльз Маттиас

Год 706 AC, конец марта, Цитадель Метамор

– Он здесь, здесь!! – тоненький голос Бернадет заставил леди Кимберли поднять голову от вышивки. – И он, и ящер и с ними совсем дикий медведь!

Конец марта выдался теплым и солнечным. С высоких башен, со стен и крыш днем уже вовсю капало, а залежи снега остались только в самых тенистых углах внутренних дворов. Даже сама Цитадель потихоньку начала меняться – бесследно исчезли вторые двери; стекла в окнах стали одинарными; полы, исправно гревшие все помещения зимой, похолодали... Весна.

– Кто он? – крыса-морф воткнула иглу в клубок и неторопливо, как пристало леди, обернулась. – Детта, отдышись и расскажи толково.

– Он... – молоденькая мышка-морф несколько раз глубоко вдохнула и наконец выговорила: – Маттиас!

– Ох! – уронив катушку с нитками, Ким прижала лапы к сердцу.

– Они сейчас у Криса в комнате! И оба сердито что-то говорят, а медведь лег и ни в какую, а они его тащить пытаются, а он просто лег и все! А медведь вовсе на Христофора не похож, и большой какой! А вы пойдете туда? Маттиас усталый, и на медведя ругается! А тот лег, и задремал! Правда он симпатичный? Он обнимет вас, и прижмет к груди, а потом отведет в свою маленькую норку...

Поднимая катушку, Кимберли раздумывала – с чего бы какой-то, пусть даже и симпатичный, но дикий медведь должен прижимать ее к груди, а потом вести в свою «маленькую норку»... прежде чем поняла, что речь уже идет о Маттиасе.

– Детта, глупенькая, о таких вещах вслух не говорят, – улыбнувшись, она отложила нитки на подставку для вышивания и повернулась к служанке. Нанятая перед самым зимнепраздником фермерская дочка была такой милой и непосредственной, какими бывают крестьянские дети, не испорченные образованием. Пожалуй, иногда даже немного чересчур непосредственной, но старательной и усердной.

– Ой... – мышка вздохнула и шмыгнула носом, – извините, ваша милость... но ведь правда, прижмет?!

– Может и прижмет, – строго посмотрев на девушку, Ким кивнула на сундук. – А сейчас подай мне чистое платье. То, зеленого бархата... Или может синее? – она замерла на месте, засомневавшись. – Нет, подожди, синее слишком праздничное... у зеленого подол обтрепался... как же быть? Ах, Эли укажи мне путь...

– Ваша милость, ваша милость, у вас же еще есть коричневое блио, и тот шелковый халат... это, кимомо!

– Но коричневое такое блеклое... а кимоно, оно, оно... – Кимберли вдруг поняла, что смущается и краснеет ушками, как девчонка. Она встряхнула головой и твердо сказала: – Нет, кимоно не для коридоров Цитадели! Я одену... синее. То самое, которое помог мне перешить Маттиас. Я одену его для него!

– Ах, ваша милость, – вздохнула мышка, расправляя складки на драгоценном синем бархате. – Как же вам повезло с кавалером! Он такой, такой...

«Элегантный, – улыбнулась Ким, поворачиваясь перед зеркальцем. – Он самый лучший, настоящий джентелькрыс! И он любит меня!»

Бернадетт отложила зеркало и обошла хозяйку по кругу, щебеча восторженные благоглупости:

– Ах, какая прелесть, вы так хорошо в нем смотритесь... Теперь лишь бы он заметил, мужчины такие невнимательные!

– Только не Чарльз, – Кимберли покачала головой, всё еще глядя в зеркальце. – Чарльз заметит.

Она покружилась на месте, заставляя пышные подолы приподняться.

– Ваша милость, ваша милость, – захлопала в ладоши мышка. – А цепочка?!

Кимберли взглянула на обитый черным бархатом футляр. Серебряная цепочка эльфийского плетения и рубиновая камея, передавались в ее роду из поколения в поколение...

– Да. Одень мне ее.

Серебристый металл, коснувшись светлого меха на груди, вызвал к жизни целый поток воспоминаний. Прошлое... ушедшее и невозвратимое. Отец, нелюбимый муж, заботы о баронстве, об урожае, о деньгах... А потом, потом, когда все устроилось, утряслось – пришла скука. Хотела бы она вернуться назад, в те дни? Пожалуй, все же нет. После того, как лорд Боб, исполняя поручение его светлости, лорда Хасана, избавил ее от забот о доставшихся от отца и мужа землях, наняв хорошего управляющего, жить стало куда проще. И говоря честно, беззаботнее.

– Пора идти. Детта, приберись здесь и можешь быть свободна до завтра.

– Спасибо, ваша милость, – неумело сделала книксен мышка. – Я все сделаю, не беспокойтесь госпожа!

Придерживая лапами подол платья, Кимберли быстро (насколько позволяло достоинство леди) прошагала по коридорам и лестницам донжона. Знакомый коридор, знакомые запахи и голоса из-за приоткрытой двери:

– Ну как, как нам протащить тысячефунтового медведя, совершенно не желающего никуда идти, до пещеры жрицы?! – вопрошал ящер-морф Коперник, стоя над дремлющим прямо на полу медведем.

– Может, позовем жрицу сюда? – Маттиас поднял взгляд и, увидев Кимберли, просиял. Грязный, взлохмаченный, с оторванным карманом на груди кожаной куртки, крыс бросился вперед, чтобы обнять ее, но вовремя остановился, ограничившись только приветственным обнюхиванием и лизанием лапки.

Сжав и погладив его напряженные до дрожи лапы, Ким не стала сдерживать естественного любопытства:

– Что случилось? Как вы сюда попали? И зачем вам Жрица?

Коперник вздохнул и, указав на черный камень, крепко прилипший к лапе медведя, рассказал суть дела:

– ... порвав цепочку монокля, мы активировали переносящее заклинание и оказались в его комнате. Теперь осталось только доставить беднягу к Жрице. Но как это сделать, ума не приложу.

– А что Христофор любит? В смысле, любит покушать?

– Да как бы... – Маттиас развел лапами, Коперник смущенно потупился и ответил: – Мы не особенно-то с ним общались, не очень-то. Не больше остальных. А зачем вам?

– Баронессам, живущим в глубокой провинции, зачастую приходится решать проблемы куда как приземленные и весьма непростые, – улыбнулась Кимберли. – Однажды нам нужно было перевести капризную свинью из одного загона в другой. Тоже непростая задача... но мы справились, поманив свинюшку ее любимым лакомством. Так что любит Крис?

– Пряники, – ухватившись лапой за полуоторванный нагрудный карман, выдал Маттиас. – Медведь любит медовые пряники. Он мне карман оторвал, добираясь. Но, сколько же их будет нужно? До пещеры далеко.

– Одно хорошо, – ухмыльнувшись, Коп шагнул к двери. – Сколько бы их ни было, в его желудок войдут все! Хоть целый тазик! Будут нам пряники!

Проводив взглядом ящера, Ким внимательно осмотрела Маттиаса. За время похода... он изменился. В глазах появился лихорадочный, почти безумный блеск, движения стали резкими, какими-то жесткими, а признаки сильного нервного напряжения – множество непроизвольных, полубессознательных движений, сжатые кулаки, ходящие по скулам желваки, прижатые уши и нервно бьющийся хвост – прямо бросались в глаза.

 – Чарльз, с тобой что-то не так, – Кимберли вновь взяла его за лапы и заглянула в глаза. – Что происходит? Ты весь как на иголках!

Маттиас криво улыбнулся и вздохнул:

– Так заметно, да? Со мной... пожалуйста, не спрашивай пока. Разберемся с Крисом, отдохну хотя бы чуть-чуть и расскажу тебе все, что смогу. Лады?

Она кивнула, и присев на медвежью лежанку, ожидая возвращения Коперника, краем глаза посматривала на Чарльза. Как он, то вскакивает с табурета, начиная нервно прохаживаться по комнате, то вновь садится, вспомнив, что не один. Посидев чуть-чуть, начинает непроизвольно умывать лапами морду и уши – как запертая в клетке крыса. Достает из ременной петли остаток палки для грызения и тут же засовывает обратно...

Но тут дверь скрипнула, и в комнату ворвался Коперник, с огромной миской сладких пряников в лапах.

Она терпеливо ожидала его у самого начала прохода вниз, к святилищу. Ждала, как могут ждать только женщины. Ждала, гадая, что же случилось там, к северу от Цитадели такого, что заставило всегда сдержанного Маттиаса нервно сжимать лапы и бить хвостом? Кто-то из его друзей погиб в бою? Может он сам был ранен? Но нет, никаких следов ранения не было – ни повязок, ни стремления поберечь ушибленное место...

Кимберли в глубочайших сомнениях сама начала расхаживать по коридору. Может быть в ней самой что-то не понравилось ему? А вдруг он... он... При одной этой мысли она обхватила себя лапами, как будто в коридоре внезапно похолодало. А вдруг он встретил другую?!!

Но нет! Кимберли вспомнила, как Чарльз просиял, увидев ее. Это... это все инсинуации... бред воспаленной волнением души!

Знакомый звук шагов, сопровождаемый легким постукиванием когтей, раскатившийся по коридору, заставил ее забыть все странные мысли и броситься вперед.

– Чарльз! Я... Пойдем же скорее, я помогу тебе вымыться! Где ты так перепачкался? И доспехи посечены... Ты участвовал в бою? Я принесла тебе чистую одежду, пойдем, покажу такое уютное местечко, смоешь грязь, расслабишься...

Войдя и заперев за собой дверь спрятанной в неприметном тупичке залы, Ким поскорее повела Маттиаса к каменным полкам. Осторожно развязывая кожаные шнуровки и расстегивая ремни, она провела когтями по свежим повреждениям. Кто-то очень хотел убить Чарльза и в паре мест почти преуспел...

Подав травяной взвар скрючившемуся в горячей воде крысу, она осторожно размяла постепенно расслабляющиеся плечи и наконец, рискнула задать мучавший ее вопрос:

– Чарльз, что произошло?

Маттиас сжался в воде еще сильнее, опустил голову, будто пряча глаза, и едва слышно прошептал:

– Любовь моя, я... пообещай, что не возненавидишь меня, что бы... хотя, наверное и стоило бы!

– Чарльз! – Кимберли ухватила его лапы и буквально упала на колени у каменной чаши, прижимая их к затрепетавшему сердцу. – Как, я могу возненавидеть тебя?! Ты... это даже не бред! Что бы там ни случилось, ты... я... я всегда буду с тобой! Мы же клялись быть вместе! Или ты уже забыл? В беде и в радости, в довольстве и бедности...

– Покуда смерть не разлучит нас, – кивнул Маттиас. – Но смерть... любовь моя, если ты меня осудишь, я не скажу тебе ни слова, я пойму тебя, если ты не сможешь простить меня, но я убивал. Обрывал чужую жизнь... И мне это нравилось! Это было так легко и просто...

Кимберли моргнула – она не могла его понять. Вернее, она понимала каждое слово в отдельности, но все вместе никак не могло сложиться в простую и ясную истину. Дочь старого воина, вдова такого же вояки, буквально дышавшего войной, она просто не могла принять мысль, что врагов можно жалеть!

– Чарльз, но ты все сделал правильно! Это опасный мир и если ты не убьешь врагов, то уже они убьют тебя! Или...

– Или того хуже, не меня! – воскликнул Чарльз, почти выпрыгивая из чаши. – Я знаю! Я все это понимаю, но от этого мне не легче! К тому же... – он опять скорчился, будто прячась от чьего-то гнева, – я покинул дорогу, указанную мне Эли, я нарушил клятву! Ким, теперь все мои пути ведут вслед за Иудой! Я страшусь этого, но хуже того, я страшусь, что ты последуешь за мной туда же! И потом проклянешь меня!

Кимберли прижала его голову к груди и тихо-тихо выдохнула ему в ухо:

– В беде и в радости...

– Ким, я люблю тебя! – выдохнул Чарльз. – Ты лучше всех!

– Я знаю! – с легкой улыбкой прошептала она. – Домывайся скорее, герой, докажешь слова делом!

Они уже подходили к комнате Чарльза, когда откуда-то, чуть ли не из монолитной стены вывернулся Ки-койот.

– Чарльз! Тебе послание! От самого лорда Хасана! В конверте, с личным вензелем! Смотри, какое красивое!

Маттиас посмотрел вслед убежавшему гонцу, перевел взгляд на конверт. Жесткая, чуть коричневатая бумага, рельефный, в четыре краски герб Цитадели и оттиск личной печать его светлости на алом, как свежая кровь сургуче. Когда Чарльз, сломав печать, вынул ослепительно белый прямоугольник и повернулся к свету, Кимберли заглянув ему через плечо, успела прочесть:

«Я, лорд Томас IV Хассан, милостью светлых богов герцог Цитадели Метамор, выражаю верному вассалу моему Чарльзу Маттиасу...»

– Выражает!! Этот лошак, этот выползок из навозной кучи, эта демонова отрыжка, выражает мне!!!

Смятая и разорванная когтями картонка улетела куда-то в угол, а сам крыс уже почти шагнул вперед, когда Кимберли прошептала внезапно онемевшими губами:

– Чарльз! Что?!

Маттиас, замерев на полушаге, повернул к ней перекошенную морду, мазанул невидящим взглядом помертвелых глаз и быстрым шагом, почти бегом ринулся куда-то по коридору.

Она бежала за ним, как в жутком сне, как в кошмаре, стремясь остановить, не дать совершить ужасную, непоправимую ошибку, но как в том же сне, не могла догнать. Ставший вдруг вязким воздух, каждая попавшая под ногу ступенька, каждый порог и дверь как будто сговорились, не давая, препятствуя, сдерживая... Она кричала: «Чарльз! Что ты делаешь! Стой!», но услышав ее голос и замерев на миг, Чарльз вновь и вновь продолжал гибельный путь...

– Прочь с дороги! – прошипел крыс, упираясь грудью в сверкающие наконечники парадных копий.

Стражницы, обычно стоявшие подобно статуям у двери с герцогским гербом, переглянулись и одна из них сказала:

– Нет. Мэтт, уходи. Ты не в себе.

– Я не в себе?! – шипение разъяренного крыса прервалось треском ломающегося дерева, когда Маттиас ударил голыми лапами по древкам копий. Гвардейцы, бросив обломки, попытались ухватить его за шиворот, но увернувшись от рук, Чарльз проскользнул им за спину и, коснувшись спиной двери, внезапно выбросил вперед развернутые ладони. Обоих женщин пушинками швырнуло по сторонам – прикосновение крысиных лап подействовало как хороший таран.

– Чарльз! Пожалуйста, остановись! – прошептала Кимберли, когда крыс потянул тяжелые створки.

На миг он как будто пришел в себя и оглянулся, но миг прошел, и его глаза вновь затянуло алым флером ярости. Беззвучно распахнулись тяжелые двери, и Чарльз шагнул в приемный зал.

– Я ничего не крал, – олень-морф как раз обращался к сидящему на малом троне лорду Хассану, когда Маттиас все той жесткой, дерганой походкой устремился вперед, мимо колонн и замерших меж них стражников. – Я выкопал эту статую в заросших лесом, заброшенных руинах.

– «Многоуважаемый» Джон Слеепер, – тон и презрительная гримаса на лице разряженной в шелка и золото толстухи превратили вежливое обращение в издевку, – по-видимому, запамятовал, что эти руины находятся на землях, принадлежащих мне, – леди Лориод протерла лоб обильно воняющим чем-то резким кружевным платочком и слегка повернулась, будто ища поддержки у лорда казначея. –   Собственно, как и все найденное и раскопанное в их пределах.

«Нет, нет, нет!» – беззвучно шептала Кимберли, проходя следом за Чарльзом мимо зашевелившихся стражников и замирая у дверей залы.

Чарльз уже миновал первую пару колонн и стоявших в нишах стражников, когда из-за дверей раздался протяжный вопль:

– Держите его!!!

После чего все присутствующие будто с цепи сорвались. Охранники, выскочившие из ниш, либо опоздали, не успев остановить рванувшего вперед крыса, либо оказались обезоружены – Маттиас голыми лапами ломал их копья. Олень-морф у трона схватился за висящий на шее кулон с зеленым камнем, а лорд Боб сорвал с руки массивный браслет с крупным синим камнем, ударом раскрошил камень о ручку кресла и швырнул под ноги Чарльзу.

Ошеломленная Кимберли наблюдала, как перед троном развернулась и замерцала магическая стена, но крыс, которого она должна была задержать пока подбегут стражники, резко взмахнул лапами сверху вниз, словно рисуя в воздухе букву V, и встав боком, буквально продавил ее. За эти секунды олень-морф почти закончил изменение, превратившись в массивного ящера, и вполне мог достать Маттиаса длинным хвостом с костяными лезвиями на конце, но и крыс уже миновал ящера, так что неточно, второпях хлестнувший хвост только подтолкнул его к трону. И тут все опять замерло.

Маттиас столбом застыл у ног лорда, уставившись вверх. Охранники столпились у магической стены, не в силах преодолеть ее. Бывший олень, а ныне жутковатого вида ящер тоже замер, занеся хвост для удара. Лорд Боб, так и не встав с кресла, подался вперед и направил на Чарльза маленький арбалет. А леди Лориод наоборот, отступила в сторону, с довольной улыбкой наблюдая создавшуюся сцену.

– Ты! – Чарльз швырнул в герцога смятый и разорванный конверт, – Ты прислал это мне! Зачем ты это сделал?! Ты делаешь из меня убийцу! Хочешь вырастить змею под боком?! Ты знаешь, какой ценой даются мне убийства?!

И будто какой-то стержень выдернули из спины Чарльза. Он упал на колени, схватившись за голову, и почти тут же исчезла, наконец, воздушная стена. Ящер отступил, а охранники наоборот – двое схватили Маттиас, еще двое едва-едва не воткнули ему в спину уцелевшие копья.

– Чарльз! Нет! – Кимберли с криком бросилась вперед, пытаясь загородить любимого своим телом.

– Казнить. Забить кнутом досмерти, – голос лорда-казначея был наполнен леденящим холодом. – Обоих.

Кимберли тут же схватили за лапы и вздернули на ноги так, что ее лучшее платье жалобно затрещало, расползаясь по швам.

Томас поднялся на ноги, звучно впечатывая копыта в каменные плиты пола, обошел Чарльза, Кимберли и держащих их стражников по кругу и, подойдя к лорду казначею, устремил взгляд ему в глаза. Того хватило лишь на пару мгновений, после чего опустивший глаза конь-морф пробормотал:

– Извините милорд... я... переволновался...

– Так-то, – хмыкнул герцог Цитадели, лорд Томас Хассан IV. – Жизнь и смерть защитников Цитадели в моих руках. И только в моих!

Еще раз обойдя «гостей», Томас уселся на трон и устремил взгляд на леди Лориод:

– Наше разбирательство прервали, впрочем, оно и без того подходило к завершению. Итак, мое слово таково: я желаю видеть предмет спора. Пусть найденная моим придворным археологом скульптура будет доставлена в Цитадель. Осмотрев ее, я приму окончательное решение. А сейчас покиньте нас леди Лориод. Джон, ты тоже можешь идти.

Едва лишь оба просителя вышли и закрылись тяжелые двери, как Томас, все это время мрачно рассматривавший Чарльза, вопросил, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Он ударил меня?

– Нет, ваша светлость, – ответствовал церемониймейстер Тхалберг, крокодил-морф, до этого мига столбом стоявший у дверей.

– Он пытался меня убить, или иным способом повредить моей жизни?

– Нет, ваша светлость, – вновь ответил крокодил-морф.

– Но что, же сделал наш верный вассал и мастер гильдии Писателей? – в последний раз задал риторический вопрос конь-морф, но в этот раз ответил сам: – Во-первых, он продемонстрировал недостатки моей охраны. Во-вторых, задал несколько вопросов, непременно требующих ответов. В-третьих, высказал несколько просьб. Что ж… Моей охраной займутся те, кому положено. А вот вопросы и просьбы...

Герцог медленно, намеренно затягивая паузу, встал, подошел ближе к Чарльзу. Устремил пронзительный взор сверху вниз.

– Все кто живет в Цитадели, все мы до единого, по мере сил защищаем ее. Каждый на своем месте делает все, что способен. И нет, и не может быть исключений! Не важно, что ты об этом думаешь. Если ты можешь, а ты Чарльз можешь, то заняться этим придется. Да, есть такие, кого я никогда не отправлю не только в дальнюю, но и в ближнюю разведку. Но для каждого исключения есть веская причина. В твоем случае... не отводи глаза, уважаемый крыс. В твоем случае таких причин нет. Ты здоров, силен достаточно, чтобы держать в лапах оружие, ты в своем уме и твердо себя контролируешь. Почти всегда. А значит...

Пока лорд шагал к трону, Кимберли попыталась вглядеться в глаза Чарльзу. Она готова была умереть защищая любимого... но не понимала его! Что такое крылось в его прошлом, что он буквально сошел с ума, принужденный убивать врагов... Нет! Он пришел в дикую ярость за гранью безумия, но не тогда! Он убивал, вел Криса к Жрице – усталый, раздраженный, но не более. Что-то жуткое, темное рванулось из его души позже, когда он уже расслабился, когда раздражение и боль уже шагнули прочь, когда его... что? Поблагодарили? Оскорбили? Что было в письме лорда? Ей нужно, ей жизненно необходимо знать!

Тем временем, лорд Хассан усевшись на трон, заговорил опять:

– Решение мое таково. Чарльз Маттиас. За неподобающее поведение, роняющее честь и достоинство защитника Цитадели, а также для лучшего запоминания моих слов о твоих обязанностях – пятнадцать плетей. За попытку увильнуть от исполнения обязанностей защитника Цитадели – месяц в одиночной камере и служба в скаутах до конца жизни. Так будет наказанием тебе то, чего ты столь сильно боишься и избегаешь. Уведите его.

Закрыв двери за стражниками, Тхалберг повернулся к герцогу:

– Дозволено ли мне будет сказать несколько слов, милорд?

Томас глянул на крокодила и коротко кивнул:

– Говори.

– Я служил твоему отцу и твоей матери. И почитал честью эту службу. Твой отец был хорошим герцогом, возможно лучшим из всех. Он остался в памяти своих йоменов честным человеком, и кроме  всего прочего он никогда не применял наказаний сверх меры. Ты можешь и станешь лучше его...

– Если что?

– Я не прошу тебя отменить решение или смягчать участь крыса, здесь ты в своем праве, – Тхалберг осторожно, в меру возможности спины поклонился. – Но я прошу тебя обдумать вот что: стоит ли превращать службу на благо Цитадели, притом важнейшую, в наказание?

Томас уставился на церемониймейстера пораженный и даже чуточку озадаченный. Потом его морда смягчилась, он потер массивный лоб, махнул туда-сюда ушами...

– Ты прав. Да будет объявлено так: Чарльзу Маттиасу, пять плетей без усердия, дабы лучше помнил обязанности защитника Цитадели. Две недели в тюрьме, в наказание за его действия. И месяц в Скаутах, дабы знал он, сколь необходима и важна эта служба.

– Спасибо, ваша светлость, – Тхалберг вновь склонился в поклоне, потом повернулся к леди Кимберли:

– Не стоит меня благодарить, баронесса. Я сделал это не ради вашего кавалера, – тут крокодил повернулся еще немного, почти встав спиной к герцогу, и подмигнул ей. – А лишь для пользы всей Цитадели. Кстати, – тут он опять повернулся мордой к лорду Хассану. – Не пора ли нам обсудить столь ярко продемонстрированную недостаточность охраны вашей светлости?

Томас фыркнул:

– Мы обсуждали эту тему неоднократно. И столь же неоднократно приходили к одним и тем же выводам... – Тут его взгляд упал на леди Кимберли. – Почему она все еще здесь?

– Вы не сказали, что с ней сделать, ваша светлость, – склонила голову одна из стражниц.

– Отправьте ее домой. Здесь ей точно делать нечего, – хмыкнул Тхалберг.

– Милорд! Пожалуйста! Позвольте мне его увидеть! – почти прокричала Кимберли, когда стражницы уже потянули ее к выходу.

– Не сегодня! – мотнул головой Томас, сердито прижав уши. – Он наказан или погулять вышел? Завтра. Все, уведите ее.

Стражницы довели-дотащили Кимберли до двери комнаты, втолкнули внутрь и ушли, прикрыв дверь, а она упала на колени и зарыдала. Ее любимый в тюрьме, ее праздничное платье испорчено, день, который мог бы стать лучшим в жизни, превратился в какой-то кошмарный сон... Письмо!