Текст книги "О непредсказуемости жизни (сборник рассказов) (ЛП)"

Автор книги: Чарльз Маттиас

Соавторы: Кристофер Хаггис,Крис О'Кэйн,Филлип Гёз,Тэрри Спаффорд,Ки Койот,Дэниэл Д'Алимонтэ,Джон Слеепер,Паскуаль Поркупиннэ
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

– Джон! Да чтоб тебе, очнись жжже! – завопил мне прямо в морду Бриан. – Используй когти!! Джон! Джонатан! Джо...

Я почти покачал головой. Я не хотел двигаться. Мне стало дурно, меня почти вывернуло наизнанку при одной только мысли о том, что я буду рвать когтями чужую плоть... и мясо... и кровь... Мясо... Охота... Но в этот момент мои ноздри заполнил сладковатый запах свежей крови... – и в мгновение ока все изменилось! Кровь вскипела, ярость заполнила мысли, выметая сомнения. Забыв обо всем, я бросился через подлесок. Мои друзья в беде! Моих друзей атакуют враги!!

Вихрем вылетев к месту схватки, я обнаружил, что Кванзаа совместно с Кутежом успели закинуть Аларта на дерево, и сами уже прикончили как минимум четверых лутинов, но как раз сейчас их окружало еще не менее двух десятков. Прямо на моих глазах их оттеснила друг от друга толпа вопящих карликов. Карликов с ножами. Острыми ножами! Кванзаа расшвыривала их с безумной яростью берсерка, помноженной на мастерство сабельного бойца. А вот Кутежу пришлось плохо. Лучник от бога, палкой он действовал только-только, чтобы не дать убить себя. Но сдерживая смертельные удары, он получил уже несколько очень опасных ран и был весь покрыт кровью... Это его кровь я учуял!!

– РРРРаурррр!!!! – разнесся по лесу древний клич, тысячелетия не звучавший под хмурым небом Мертвого леса. Этот вой-рык заставил остановиться всех. Кроме меня самого.

Рыча и хрипя, я одним прыжком оказался рядом с Кутежом, подсечкой хвостом и легким толчком в спину повалил волка на землю и встал над ним. А потом лутины все-таки напали!

В том бою я впервые узнал, как же действенны мои когти. Я вертелся и крутился, убивал хвостом, передними лапами, задними лапами, даже головой! Я оказался просто неудержим!

Карлики бросились бежать, как только поняли, что происходит, но было уже поздно. Наши тройки наконец объединились и вшестером мы с легкостью догнали их, прижали к зарослям кустарника и перебили. Всех.

Быть может один или два смогли незамеченные скрыться в густом подлеске... Но вряд ли больше.

Когда все кончилось, я сел на землю с языком, вывалившимся из пасти чуть ли не до земли и в то же время с легкостью в мышцах и мыслях невероятной. Все вокруг было потрясающе четким, я вполне осознанно глядел чуть ли не во все стороны разом, только что не прямо назад и это не доставляло мне ни малейшего неудобства. Казалось, допрыгнуть до верхушки ближайшего дерева легко и просто, нужно только сжаться в комок, напружинить мышцы, напрячь их до жесткости стальной пружины, и...

Но не успел я сделать и трех глубоких вдохов, чтобы охладить разгоряченное тело, как все изменилось. Навалилась жуткая усталость, мышцы налились тяжестью и тут же страшно засосало в желудке, мысли стали мутными, неповоротливыми, поле зрения скачком сократилось до нормального... и даже меньше. Я едва-едва удержался в сидячем положении – хотелось упасть, откинуться на спину, глядя в темнеющее осеннее небо, но в то же время жутко, просто до боли в желудке и капающих слез, хотелось есть... Нет, не есть, а ЖРАТЬ!!!

– Фссс... Джон... – Бриан осторожно проскользнул по испачканной кровью траве, оберегая уже заклеенную и перевязанную рану на левом боку.

– Жрать хочу... – буркнул я. – Высматриваю, кем бы пообедать. Может лутина-другого сожрать?

– Фссс...  – обычно чуточку ехидное шипение нага, сейчас было наполнено сомнением. – Фссс... В лесссу ессть дичь и более аппетитная. Фссс...  Впрочем... сссмотри сссам. Фссс...

Я... я не буду описывать, что было в тот вечер на той поляне. Достаточно сказать, что к товарищам я пришел сытый, энергичный и нагруженный, хоть и дрянным, но все же оружием да еще с кошельком предводителя лутинов в кармане.

Посовещавшись, Бриан и Кутеж решили провести ночевку прямо здесь, не разжигая костер, и мы, выставив часовых, занялись, сначала осмотром ран и перевязкой, потом устройством временного лагеря...

А ночью мне снились странные сны. Пылающие линии, расчертившие заполненное огненными знаками небо, неведомые иероглифы, вспышкой молнии впечатывающиеся в память, удивительные движущиеся картины, рисовавшие сценки, смысл которых я не мог понять...

Проспав в общей сложности не менее четырех часов, я не то чтобы совсем не отдохнул, но и выспавшимся себя тоже назвать не мог.

Однако, проснувшись и запустив по мышцам разогревающе-бодрящие спазмы-сокращения, я лежал, смотрел в затянутое тучами ночное осеннее небо и думал. Прозрение, озарившее меня перед самым боем, почти исчезло из памяти, задавленное боем, но сейчас в ночной тишине, оно вернулось, и нужно было хорошенько все обдумать...

Я действительно не был ящером. Каких бы воспоминаний из последних шести лет я ни касался, везде я был оленем. Оленем-морфом или даже просто оленем... Разумным оленем. В доспехах и без; в Цитадели, на приеме у лорда Хассана; в лесу, во время гона, с самкой... Я всегда был и оставался оленем. И в тоже время я четко знал, что все это время был ящером. Как такое могло быть?!

Единственное и самое очевидное – гемма, которую я носил на шее, продолжала воздействовать на меня своей магией. Учила, направляла... В конце концов, чем еще я был занят пропавшие четыре дня? Я заснул в четверг вечером. А проснулся во вторник утром! И снился мне практически один, непрерывный бой! Что это было, как не подготовка? Что мне снилось сегодня ночью? Я мог бы нарисовать все виденные во сне иероглифы хоть сию минуту. Если бы я еще хоть один понимал...

«В любом случае, эта форма потрясающе полезна, – думал я, вспоминая вчерашний бой. – Мое мастерство ближнего боя в оленьей форме оставляло желать лучшего. Разве что во время гона... Но и тогда, дело ограничивалось легкими потасовками, да в худшем случае, парой демонстративных ударов. Теперь же...»

К концу восьмого дня мы вошли в ворота Цитадели. За оставшиеся дни мы дважды обошли по большой дуге северное окончание Темного прохода, выследили еще одну ватагу лутинов, но на это раз уже мы поймали их в засаду. И вот, во вторник днем, проведя в дозоре ровно неделю и наконец, встретив сменщиков, направились домой.

Во дворе нас встретила небольшая команда – Джек ДеМуле, Магус, Смитсон, Коперник, Бриан и даже Сарош, что удивительно, спустился с башни.

Пожав мне лапу, поздравив с удачным походом и обрадовав известием, что Паскаль задержится в лаборатории еще минимум на неделю, Джек утащил предводителей троек в кабинет для доклада, а остальные нестройной толпой отправились в «Молчаливый Мул», промочить горло.

Утвердившись за столом и взяв кружку чего-то темно-красного и тягучего, я решился наконец задать вопрос Смитсону:

– Наставник... Вы знали, что происходит, когда я спал четыре дня?

– Разумеется, – невозмутимо ответил козел-морф. – Магус заглянул в твой сон и даже, можно сказать, чуточку поговорил с духом-хранителем геммы.

– Духом-хранителем?! – изумился я.

– Ну, не совсем духом... Магус и сам плохо понял, а я, с его слов тем более, но... Лис говорил, что этот дух разумен очень ограничено, что может очень много, но в тоже время очень мало, что собственно, о разговоре не могло быть и речи. В любом случае, они хоть как-то пообщались, в результате, ты должен был проснуться во вторник утром...

Неделя, оставшаяся до появления нашего разноцветного колючего алхимика, тянулась бесконечно. Каждое утро я просыпался с мыслью о том, каким я стал, каждое утро мне приходилось напоминать себе, что я не всегда был ящером, что раньше я был оленем-морфом и хочу им стать снова...

Мы с наставником каждый вечер проводили в нашей лаборатории, пытаясь расшифровать надписи на оправе геммы, зарисовывая и сопоставляя снившиеся мне по ночам иероглифы. Увы, все это оказалось почти бесполезно – хотя, благодаря тем усилиям мы как-то, сами не замечая того, перевели почти весь Ключевой камень.

Тогда, отложив в сторону рисунки и наброски, мы решили исследовать череп и сравнить его с моим. Между нами действительно оказалось немало общего. Величина, принцип строения, места крепления мимических и скелетных мышц, одинаковое расположение глазниц и хрящей... Еще мы обнаружили, что на клюве черепа есть крошечные зубы, практически миниатюрные копии моих.

Кроме того, осматривавший меня маг-целитель заявил, что мои кости имеют трубчатую конструкцию, аналогичную костям птиц.

В субботу вечером мы продолжили обсуждение двух черепов придя в «Молчаливый Мул». Я сидел на скамье, откинувшись на дубовую спинку и просунув хвост в щель, прихлебывая какой-то напиток, принесенный Донни, на той же скамье уместился Христофор медведь-морф, придворный ученый и мы оба слушали наставника.

– Коллеги, пришедшая мне сейчас в голову идея – только один из вариантов, пусть и самый вероятный!

Я отставил бокал:

– В самом деле?

Смитсон кивнул:

– Да. Понимаете, всё очень просто! Когда мы находили хоть какое-нибудь оружие имеющее отношение к тиннедам? Не затрудняйте себя, потому что я знаю, ответ. Никогда и ничего! Именно поэтому мы предположили, что они были очень миролюбивой расой. Но стоит только посмотреть на тебя, Джон и мы поймем, что это не так! Посмотри, как устроено твое тело. Ты же вооружен буквально от зубов до хвоста... и даже твой хвост – оружие! Мы сравнивали твой череп с черепом тиннеда, который мы вырыли. И что мы увидели? Одинаковое строение, одинаковое расположение всего, что только возможно и я уверен, хорошенько исследовав скелет, мы найдем рудименты остального. И когтей на пальцах и когтей-кинжалов на ногах.

– Но каким образом эти рассуждения касаются Джонатана? – высказался Христофор.

Мой наставник улыбнулся медведю ехидной козлиной ухмылкой:

– Очень просто, мой друг. Джон ни что иное, как «боевая форма» тиннеда. Мы не нашли никакого оружия, изготовленного тиннедами, потому что они в нем не нуждались! Когда им нужно было, они изменялись сами! И нынешняя форма Джонатана является одной из их боевых форм! Она не просто великолепно подходит для сражения – она  создана только для боя. И ни для чего другого!

Обдумывая сказанное Смитсоном, я неторопливо лакал из кружки тягучий темно-красный напиток.

– Что ж, коллега, если и так, то это еще одна тайна исчезнувшего в веках народа... И кто знает, сколько еще их осталось? – подытожил разговор Христофор.

К концу недели я дошел до точки. Собственно, я уже был готов идти и ломать дверь в лабораторию Паскаль. И плевать, если в результате половина Цитадели превратится в развалины!

Я как раз сидел в нашей лаборатории, рассеянно перебирая очередные рисунки приснившихся мне ночью тиннедских иероглифов, когда до моих ноздрей донесся запах гари, смешанный с запахом каких-то химикалий и древесных соков.

За моей спиной стояла Паскаль, и молча разглядывала меня. Наконец, кивнув своим мыслям, она подошла ближе, чтобы лучше рассмотреть амулет.

– Интересно... – сказала дикобразиха.

– Ну? Ты можешь что-нибудь сделать? – не выдержал я в конце концов.

Она кивнула и, взяв оправу в лапы, повернула камень. Раздался резкий щелчок, и гемма засверкала изумрудной зеленью!

Дальнейший процесс был уже знаком – меня окутало тянущей дрожью, опять было ощущение движущихся мышц и как будто внутренний удар под конец, выбивший из меня дух.

Придя в себя, я понял, что вновь стал самим собой. Не человеком, конечно. Но мои рога, копыта, мех вернулись назад!

Все еще немного шатаясь, я поднялся на ноги:

– Ну почему я сам до этого не додумался?!

Паскаль ухмыльнулась:

– У тебя свои таланты, у меня свои. Если понадоблюсь еще, просто позови.

Я потянулся снять гемму, но обнаружил, что застежка по-прежнему крепко закрыта.

– Ээ... Паскаль, кажется, я...

– Не можешь снять? – закончила она за меня. – Все верно. Он рассчитан на очень долгую работу... Думаю, ты не сможешь снять его до самой смерти. Но не все ли тебе равно? Ты не обязан им пользоваться. Пока. Заходи, как-нибудь.

И Паскаль покинула комнату.

Я все еще сжимал гемму в своих таких родных пальцах-копытцах, когда подошел Смитсон, и мягко опустил руку мне на плечо:

– Знаешь, а ты не так уж и плохо смотрелся в чешуе! Попробуй-ка еще разок преобразоваться.

Я повернул камень в противоположную сторону. Он снова засиял... теперь я уже знал, что он засиял алым цветом, и меня вновь окутала дрожь преобразования. Придя в себя, я встряхнулся, поглядел на гемму, на Смитсона, оглядел себя... и решил – преобразуюсь в оленя, и на сегодня хватит.

Как ни странно, третье за день преобразование прошло куда легче всех предыдущих. Не знаю, привык ли я, изучила ли меня гемма, а может быть и то и другое вместе, но невыносимая прежде дрожь стала как будто даже приятной, а внутренний удар, до того приводивший в беспамятство, почти не ощущался...

– Попробуй думать об этом как о подарке, Джон – ободряюще сказал Смитсон, когда я вновь пришел в себя. – Такой подарок из прошлого, молодому перспективному археологу. Может быть, мы даже найдем еще такие же, когда продолжим раскопки весной.

– Может быть, – согласился я, всё еще держа гемму в руках. – Ведь выбора у меня нет. Мне остаётся просто жить с этим... Знаешь, кажется, я понял, что написано на гемме: «Путь крови открываю я тебе. Во сне придет уменье, потерпи. Но помни – избирая путь, свою судьбу ты выбираешь тоже». Так просто...

Я подошел к зеркалу, – тому самому, в котором три недели назад увидел свое второе изменение, – и зловеще ухмыльнулся отражению:

– Может быть, теперь я стану еще одним оружием против орд лутинов, гигантов и прочей жути, что еще придет к нам с севера!

– Великолепно, Джон! – услышал я голос Джека ДеМуле, стоящего в двери лаборатории. – Неважно – копыто ли, коготь ли – Цитадели не помешает любая помощь, если это поможет победить врага!

Перевод – Рэдгерра, Дремлющий

Литературная правка – Дремлющий, Рэдгерра

² Примерно 15 сантиметров.

³ Чуть больше шести килограмм.

⁴ Чуть больше трех метров.

Немного о непредсказуемости жизни…
Дэниэл Д'Алимонтэ

Год 705 AC, вторая декада сентября

Было раннее утро.

Боги, какое ординарное начало! Но что поделать? Ведь действительно было ранее утро. Солнце еще не поднялось, и рассветный колокол еще не прозвонил. Впрочем, когда это я вставал по его звону?

А ведь вставал, вставал когда-то... Как же давно это было! Увы мне, прошли те годы и теперь я поднимаюсь задолго до рассвета. Гляжу в темное еще окно, зажигаю лампу – маленький, дрожащий огонек – и иду к своим любимым садам.

Ах, сады... Недаром именуют меня придворным садовником лорда Хассана. Внутренние сады Цитадели – моя страсть, моя любовь, мое увлечение. Сюда я вкладываю душу и силы, сюда я прихожу в дни радости и горя, сюда я заглядываю перед сном и рано утром, чтобы поработать в тиши и одиночестве. Да, я привык приходить сюда еще до рассвета, начинать работу при свете магических камней-светильников, вмурованных в перекрытия и стены внутренних садов неведомыми строителями Метамора... И тем удивительнее было увидеть в столь ранний час посетителя.

Рядом с рощицей молодых березок стоял незнакомый грызун-морф.

Боюсь, я не слишком дружелюбен к незнакомцам... А потому, посмотрев немного, как сосредоточенно он вдыхает густой, влажный запах молодых деревьев и прелой земли, я покинул березовую рощу. И начал ежеутрений обход. Да-да, обход моих «владений». Каждое утро я обхожу один из внутренних садов, но вовсе не ищу подвядшие листья и оголившиеся корни. Нет. Каждое утро я проверяю работу и исправность чудесных устройств, что поддерживают жизнь растений, снабжают их влагой, светом, теплом. Не знаю, провидением ли богов, силой ли самой Цитадели, но мне были открыты сокровенные знания об их устройстве. А уж обязанность присматривать за их работой, я возложил на себя сам.

В этот раз моего внимания потребовала забившаяся насадка распылителя и как обычно, когда я занят чем-то важным, окружающий мир для меня словно исчез, а я полностью сосредоточился на работе. Обычно я остаюсь в таком состоянии пока не закончу дело или что-то не произойдет. Иногда довольно долго... Но в этот раз «что-то» произошло – кто-то коснулся моей спины.

Любой, кто ловил кузнечиков или саранчу, легко может представить, что было дальше.

Я прыгнул.

И лишь в полете осознал, что прыгнул посреди, пусть и большого, но все же внутреннего сада...

С треском распахнув крылья, я ухитрился вписаться в промежуток между поддерживающими стеклянную крышу колоннами и через мгновение приземлился на мягкую, только вчера вскопанную грядку. Поднятый взмахами моих крыльев ветер опрокинул пару шпалер с вьющимися растениями – раздался треск, посыпались черепки и обломки шпалерных реек.

Да, иногда быть кузнечиком-морфом немного неудобно. Впрочем, выбора у меня нет. А потому приземлившись, я обернулся и увидел того самого мыша-морфа, утреннего любителя садовых запахов. Стоя футах в сорока⁵ от меня, мыш удивленно моргал глазами:

– Ох. Простите. Я не хотел вас пугать, – наконец извинился он.

– Ничего страшного, – я слегка развел всеми пятью руками и шевельнул антеннами, обозначая улыбку. – Это тело иногда весьма непросто контролировать. Остается только привыкнуть.

– Так вот оно что, – усмехнулся мыш.

Поскольку забившийся распылитель не требовал сиюминутного ремонта, я решил немного отвлечься и принялся неспешно изучать посетителя. Настоящий морф, высокой степени морфности. Рост фута четыре⁶, не больше; расцветка обычной белоногой мыши – черно-рыжий мех на спине, светло-рыжий на горле, животе и внутренней стороне лап; вытянутая, острая мордочка; черные бусины глаз.

Что меня поразило – полное отсутствие страха в его взгляде. Слишком многие, оказавшись лицом к лицу с инсектоидом, чувствуют себя не в своей тарелке. Что я напоминаю им? Детские страхи? Нашествие саранчи? А может просто при взгляде на меня, они вспоминают, что не все морфы после изменения становятся симпатичными пушистиками?..

– ...Я просто в восторге от проделанной здесь работы! Растения приносят сюда жизнь, которой так не хватает холодным каменным стенам Цитадели, – разглагольствовал тем временем мыш. – Так значит, вы и есть здешний садовник?

– Думаю, ты можешь называть меня так, я действительно числюсь придворным садовником лорда Хассана. Хотя мне и не нравится это звание. Потому что я не только садовник. Я куда больше ученый и естествоиспытатель. Посмотри вокруг. Присмотрись к другим садам Цитадели. Все они гораздо больше чем просто «сад». Здесь в Цитадели создается величайшая коллекция живых растений Мидлендса, как самых обычных, так и самых редких, как дикорастущих, так и окультуренных. Да, я присматриваю за ними. Но это может делать любой чернорабочий, я же изучаю их, проникаю пытливым взглядом в тайны строения и жизни, рождения и смерти. Уход же и создание самих садов – лишь мое хобби, не более.

– О! Действительно. Понимаю... – слегка смущенно согласился мыш. – Вообще-то, я просто хотел сказать, что вам удалось создать на редкость красивое место.

– Спасибо.

– Да не за что. Но, я вижу, вы заняты. Думаю, мы сможем встретиться и поговорить позже, – сказал мой утренний посетитель, поднимая глаза к серому утреннему небу, видневшемуся сквозь стеклянную крышу сада. – Скоро взойдет солнце... Грядущий день зовет меня. Удачного вам дня, сэр.

И он ушел. А я, поглядев вслед, продолжил обход, торопясь завершить его до прихода помощников. И лишь к концу обхода понял, что незнакомец даже не представился...

Бумаги, бумаги, бумаги...

День прошел за письменным столом. Каталоги, отчеты, статьи и письма – увы, работа придворного садовника порой скучна и очень монотонна. Какое же было облегчение, когда последняя строчка была дописана, последнее письмо запечатано, отдано курьеру, и я наконец-то смог отправиться в лабораторию. Я хотел поскорее начать уже давно готовящийся эксперимент, но требовалось проделать еще немало подготовительной работы.

Просмотреть записи, подготовить семена, убедиться, что вегетационные камеры откалиброваны и работают должным образом, приготовить блокнот для записи результатов и решить множество небольших проблем, обязательно возникающих при подготовке эксперимента...

К концу дня я изрядно вымотался. Солнце уже село, но прежде чем отправиться отдыхать, я хотел сделать еще одно дело. А именно – зайти к Донни, в «Молчаливый Мул»,  хорошенько выпить и наконец, расслабиться.

От дверей главного зала я увидел, что вечерняя толпа уже начала заполнять таверну. Проскользнув мимо столов и клиентов, я направился к длинной барной стойке и кивнув Донни, попросил графин вина. Вот только бык-морф не протянул руку за графином, а нагнулся и откуда-то из-под стойки достал кусок доски со множеством вырезанных отметок. Положив деревяшку на стойку, он сложил большие руки на груди и взглянул на меня.

– В чем дело?

Донни постучал пальцем-копытцем по верхней части дощечки. Взглянув, я обнаружил там вырезанное имя: «Джек».

– Это барный счет Джека?

Бармен кивнул.

– Ужасно много выпивки.

Следующий кивок.

– И он собирается заставить меня выполнить наш с ним маленький договор?

Еще кивок.

– И ты хочешь заставить меня платить?

На этот раз я получил только взгляд, но взгляд, заставивший меня вспомнить фразу: «раздавить как таракана». Без сомнения, ответ на мои риторические вопросы мог быть только один, а потому, через несколько минут я направился к столу с вином в графине, и увы – намного полегчавшим кошельком...

Отыскав в задней части залы свободный стол, я поставил на него графин, а сам устроился на скамейке, осторожно втиснув брюшко в широкую щель между сидением и спинкой. Булькнуло вино, заполняя стакан, потом я огляделся. Люди и нелюди всех форм, возрастов и видов пили, пели, бренчали на музыкальных инструментах и даже плясали. А неподалеку, очень удачно загораживая меня от большей части зала, расположились игроки – кто-то раскидывал карты, еще одна группа кидала дротики в цель, а неизменная парочка – крыс Маттиас и ящер Коперник катали шары на бильярде.

– А! Наконец-то знакомое лицо в этой толпе! Не будешь против, если я присоединюсь?

Подняв глаза, я увидел утреннего гостя.

– Вообще-то, я бы предпочел побыть в одиночестве.

– Чепуха. Тот, кто избегает общества, в такие места не ходит. К тому же, тебе явно нужна компания, – сказал мышь, подходя к скамейке через стол от меня.

Усевшись, он махнул пробегавшему подавальщику:

– Кувшинчик вина и сухарики, – потом повернулся ко мне. – Встретившись впервые мы, кажется, забыли представиться. Я Топо, сын Арто. А ты?

– Дэн. Придворный садовник его светлости герцога Хассана.

– А вот это уже интересно! – еще одна поразительно обаятельная улыбка адресовалась уже мне. – Я слышал, его светлость очень разборчив при приеме на работу. Как тебе удалось?..

Постепенно мы разговорились. Кто бы ни был этот Топо, он мне определенно нравился. Веселый и дружелюбный, но не самоуверенный, весьма и весьма интересный собеседник... Профессионал?

Пока мы беседовали, я заметил, что его взгляд то и дело опускался к моей грудной клетке. Наконец он наконец набрался смелости:

– Откуда это? – спросил он, указывая на шрамы, на месте одной из моих рук.

– Жизнь в Цитадели опасна, – я шевельнул антеннами, обозначая кривую усмешку. – В прошлом месяце мне пришлось побегать наперегонки с лутинами. Это оказалось труднее, чем хотелось бы... в результате я лишился руки.

– Даже представить себе не могу, каково это – потерять руку! – сказал Топо, зябко передернув плечами. – Как ты вообще смог привыкнуть?

– Непросто было привыкнуть к четырем лишним рукам после изменения. Обратный путь дался... легче.

– Ты интересный... человек, Дэниел д'Алимонте.

Как один больной лист может убить все растение, так одна эта фраза изменила настрой прежде приятного разговора. Откуда этот Топо сын Арто, кем бы он ни был на самом деле, может знать мое полное имя?!

– Как... ты назвал меня?

– Что? Д'Алимонте? Разве это не твое имя?

– Да, мое. Но немногие на этом свете знают его. И лишь трое из них обитают в Цитадели, и ни одним из них ты не являешься. А потому, мне очень интересно, от кого ты его услышал?!

– За свою жизнь каждый из нас узнает множество... разного. Тебя не должен удивлять тот факт, что я знаю твое семейное имя, – очень серьезным тоном ответил мыш.

– Повторю вопрос, Топо, сын Арто. Я назвал свое имя в Метаморе троим. Лорду Хассану, Джеку де Муле и Копернику. Ни одного из них нельзя назвать болтуном. Так каким образом ты узнал его?! – мой голос зазвенел от напряжения.

– Не стоит считать меня врагом, Дэн, – тон мыша стал успокаивающим, в то же время оставаясь очень серьезным. – Я скажу тебе все, затем я и пришел сюда. Но это будет непростой разговор. Ты готов?

Я сцепил свои пять рук на груди, откинулся на спинку скамьи и некоторое время приводил в порядок разбежавшиеся мысли.

– Говори, я слушаю.

– Что ж. Ты сказал, что в стенах Цитадели я не мог услышать твоего семейного имени. Так это или нет, не могу сказать, но могу уверить тебя – я узнал его не здесь. Да и не мог бы, потому что прибыл в Метамор прошедшей ночью.

– Это невозможно! – воскликнул я, подаваясь всем телом вперед и опираясь двумя руками о край стола. – Ты не мог измениться так быстро, проклятью Насожа нужно время!

– Неужели все метаморцы такие необразованные? – патетично воскликнул мыш. – Вы и в самом деле думаете, будто во всем мире вы – единственные морфы? Или это только ты такой? – в голосе мыша звучала легкая досада. – Эта весьма неприятная местная магия пока еще не овладела моим телом. И видят боги, я собираюсь быть очень далеко отсюда, задолго до того, как она им овладеет.

– Так. Очень интересно... – я вновь откинулся на спинку скамьи и сцепил руки на груди. – И откуда же ты взялся такой, мышь-морф не из Цитадели?

Налив еще стакан вина, Топо сделал неторопливый глоток и только потом продолжил:

– На самом деле, ответ на твой вопрос очень прост. Не каждый перевертыш в этом мире должен благодарить за свое состояние Насожа и кучу неумелых магов. У некоторых это способность есть от рождения. Вот только обычный человек видит их очень редко, потому что большинство из нас не желает встречаться с людьми. Думаю, причины такой скрытности тебе прекрасно известны. А вот я решил остаться на виду.

– Так что же ты тогда такое?

– Ты слышал о легендарном вервольфе? Считай, что я его не столь известный двоюродный брат, – сказал мыш с ухмылкой.

– Веремаус?

– Ты быстро уловил, – ухмыльнулся Топо.

Это было уже слишком. Я сидел в Молчаливом Муле, слушал странного морфа, говорившего, что он существо из легенды. Разумеется, я слышал про оборотней, –  мифических перевертышей, превращающихся в волков под светом полной луны, – но всегда считал их сказками, страшилками для детей.

К тому же я слышал, что теперь на дальнем юге матери используют истории про «демонов» из Цитадели Метамор.

– Для шутки это чересчур серьезно, – буркнул я, пошевелив жвалами. – Я не желаю подвергать сомнению твою честность, но... Ты можешь доказать, что твои слова – правда?

– Это не шутка и не обман. Если желаешь, могу укусить тебя и подождать, пока ты обзаведешься усами и хвостом. Думаю, это стало бы абсолютным доказательством, но боюсь, такой поступок не совсем приемлем. Что ж... придется положиться на это.

С этими словами Топо достал из внутреннего кармана свернутый пергамент и положил на стол передо мной.

Взяв свиток, я сразу же обратил внимание на скрепляющую его массивную печать. На воске была оттиснута эмблема, которую я никак не ожидал снова увидеть на своем веку.

– Я был послан сюда специально, чтобы найти тебя и доставить это послание.

– От графа Каррас? – проскрипел я, взмахнув письмом.

– Да.

– И ты надеешься уверить меня в том, что этот жестокий ублюдок потерпит морфа при дворе? Я знаю, что он не выносит магию любого типа.

– То, что один человек принять не может, другой приветствует с распростертыми объятиями. Граф Мишель Каррас, человек, ответственный за изгнание твоей семьи, мертв. Да здравствует граф Айтено Каррас, лорд и правитель земли Карреас.

– Это... интересно, – выдохнул я. – Но нельзя ли чуть подробнее?

– Немногим более года назад Мишель Каррас скончался. Это избавило землю Карреас от его тирании, но он не оставил прямого наследника. Чтобы избежать борьбы за власть, собравшийся совет вассалов, вняв настоятельному совету короля, решил возложить графскую корону, со всеми прилагающимися к ней ленными, вассальными, имущественными и иными обязанностями и правами на голову племянника графа, Айтено Каррас. Я служу Айтено Каррас.

– И чего же этот новый «граф» хочет от меня? – я шевельнул антеннами, обозначая усмешку. – Я уверен, он сейчас очень занят, стараясь удержать на месте корону... вместе с головой.

– Я знал о твоем отношении к семье Каррас, – подмигнул мне мыш. – Но не стоит делать скоропалительные выводы. Молодой граф – человек иного склада, нежели его дядюшка. Скажем так. Его превосходительство в данный момент в меру его сил пытается компенсировать несправедливости и беды, причиненные его дядей. Твоя семья входит в число тех, кому он желает возместить ущерб.

Я недоверчиво хмыкнул:

– И молодой граф ожидает, что письмо с извинениями уладит все? Пффф... Да если бы и так, оно должно было попасть в руки моему отцу, не мне.

– Это более чем просто извинение, – сказал Топо, указывая на зажатый в моей руке лист пергамента. – Граф Айтено хочет смягчить обиду, причиненную много лет назад. Посланник милорда уже навестил твоего отца, передав ему личное письмо графа с извинениями, а также небольшую пенсию, которая скрасит его старость. Тебе же я принес предложение, которое твой отец не может принять из-за преклонного возраста. Его светлость граф Айтено предлагает тебе пост, являющийся твоим по праву, пост от которого твой отец был отрешен более тридцати лет назад. Он приглашает тебя вернулся в земли Карреас, и принять на себя обязанности управляющего личными землями графа.

– Очень щедро с его стороны, – проскрипел я, – И я даже предполагаю истинные причины, зачем это ему. Но я хотел бы услышать кое-что и от тебя. Объясни мне Топо, сын Арто, почему было сделано это предложение? Граф не может не знать, что морфы Метамора не слишком популярны в Мидлендсе.

– Так же как и оборотни. Подумай об этом. Разумеется, Айтено знал, что ты живешь в Цитадели Метамор. И даже не имея возможности уточнить, чем именно ты стал после изменения, он знал – весьма вероятно, ты больше не человек. И все же он сказал мне: неважно кем ты будешь, ребенком, женщиной, животным – ты должен получить это письмо. Это что-нибудь говорит о милорде, не так ли?

А теперь, поскольку уже наступил весьма поздний час, я тебя покину. Мне нужно отдохнуть, а тебе стоит наконец прочитать письмо. Думаю, там будут ответы на все твои вопросы, причем написанные лично графом. Тебе многое нужно будет обдумать. А сейчас – спокойной ночи, – сказал Топо, поднимаясь со скамейки.