Текст книги "Мертвее не бывает"

Автор книги: Чарли Хьюстон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

Я согласно киваю. Да, так оно и есть. Сам лично много раз видел кучки таких подростков, слоняющихся в летнее время по авеню Эй. Когда же их настигают самые настоящие бездомные, то вытряхивают из них все деньги и, всерьез дав понять, что на своих улицах они их впредь не потерпят, отправляют домой к отцам и матерям.

Мэрили отпивает еще глоток и некоторое время поигрывает кубиком льда у себя в бокале. Я легонько кашляю, чтобы привлечь ее внимание.

– Да?

– Без обид, только вы мне кажетесь слишком уж спокойной по поводу исчезновения вашей дочери и всего этого дела.

Она лишь кивает.

– Я ведь уже говорила вам, что мы вполне привыкли к ее такому поведению. Тем более, прошло всего несколько дней. И, как бы это вам объяснить, мы знаем, что с ней все в порядке.

– Как это?

– Ну, она продолжает снимать деньги со своего счета.

– Так это может оказаться кто угодно, завладевший ее картой и паролем.

– Да, да. Но в первый раз она сняла деньги по карте. А два остальных – пришла за ними уже в кассу. Это точно была она. Там ведь проверяют удостоверение личности.

– Где и когда она в последний раз снимала деньги?

– В «Чейз», что на пересечении Бродвея и Восьмой. Два дня назад.

– Сколько она сняла?

– Две сотни.

– Каков ее лимит?

– Она может снимать до тысячи в неделю, но лишь не более двух сотен в день. Если же ей нужно снять больше – тут необходима моя подпись или подпись ее отца.

– И она вот так снимает по двести в день с тех самых пор, как сбежала?

– Да. В первый раз через карточку, два остальных, как я уже сказала, через кассира. Возможно, она потеряла карточку.

– Ясно. Вы захватили ее фотографию?

Она берет свою плоскую дамскую сумочку, целиком и полностью гармонирующую со всем ее костюмом, несколько секунд роется в ней в поисках фотографии и, найдя, протягивает мне.

Глаза и шея матери. На этом сходства кончаются. Девчонка на фото с ног до головы одета во все черное. Белеет лишь мертвенно-призрачный овал лица, а так и тени на глазах, и губная помада, и лак на ногтях, и волосы – все иссиня-черное. Господь всемогущий, да она же готка. Мэрили замечает мимолетную перемену в моем лице.

– Да, Аманда, скажем прямо, увлекается всей этой нежитью. Вот почему, Джозеф, мне понадобились именно вы.

Я поднимаю глаза с фотографии, Мэрили посылает мне очередную сладкую улыбку.

Вот и оно. Меня решили убрать. Декстер Предо вывел меня из дел.

Это уже неоспоримый факт, что есть люди, знакомые с нашим миром. Знают о борьбе за сферы влияния Манхэттена, знают о наших проблемах и уязвимых местах, знают, как мы живем. Одной из них как раз и является Мэрили. И давно уже известно, что Коалиция имеет своих людей, за пределами всех этих кланов. Тот факт, что меня вывел из игры сам Декстер Предо и передал ей, означает, что у нее в нашем мире повышенный уровень секретности. Она очень много знает, и этого достаточно, чтобы втихую устранить ее в один прекрасный день.

Да, есть люди, которые знают о нас. Однако их не так уж много, и у всех у них определенная роль в нашем спектакле. Это так называемые Ван Хельсинги. Самозваные добродетели, которые, неожиданно наткнувшись на нас, позже сделали целью своей жизни поймать и затравить нас. К ним относится и Филипп. Наполовину раболепный, наполовину завистник. К ним относятся и тысячи так называемых Люси, как женского, так и мужского пола, которые вконец романтизировали весь этот миф о вампирах и вконец потеряли от нас рассудок. А есть еще и так называемые Мины, которым известна вся наша подноготная, но они настолько сильно и искренне в нас втюрились, что это для них уже не имеет никакого значения. Есть еще и Рендфилды, жаждущие нашей судьбы, славы и жизни, жаждущие быть инфицированными. Ван Хельсинги надолго в нашем мире не задерживаются, мы их сразу же в утиль. А вот Рендфилды и Люси нам полезны, они нам служат и прикрывают нас от своего мира. Мины же встречаются редко, они очень ценны, прямо на вес золота. Существует лишь единственный способ распознать настоящую Мину: рассказать ему или ей, кто ты есть на самом деле и что тебе необходимо для жизни. Не каждому решишь вот так открыться.

В мире людей есть пара-тройка поистине влиятельных человек, которым известно о нашем существовании. Их-то мы и опасаемся больше всего. С ними и имеет дело Коалиция, а Общество только надеется заполучить их поддержку. Да что такое Общество? Даже могущественная Коалиция с этими людьми ведет себя очень осмотрительно. Мы никогда не сможем открыться всему миру, если только весь мир не превратится во фриков вроде нас. Эти люди, которые могли бы снять с нас многовековой покров тайны, ни за что не поступятся репутацией и положением в своем мире, чтобы в один прекрасный день заявить: «Эй, представьте себе, вампиры существуют!»

И Мэрили как раз одна из них. Она знает, что я знаю, что она знает о нас все. И вот мы сидим с ней здесь, в «Коул», как ни в чем не бывало, и потягиваем коктейль. И если до сегодняшнего дня я еще сомневался, стоит ли мне когда-нибудь осуществить мою затею, то теперь всерьез настроен при первом же удобном моменте схватить Декстера Предо за лацканы костюма и немного прогуляться с ним под жарким палящим солнцем.

Она вылавливает один из кубиков льда, кладет в рот и хрустит им.

– Видите ли, Джозеф. Мне прекрасно известно, кто вы на самом деле, однако я все никак не могу взять в толк, чем конкретно вы занимаетесь. Вы в некотором роде детектив?

Я огорошенно смотрю, как она жует свой лед.

– Джозеф?

Я медленно моргаю.

– Я тот, кто получает задания и хорошо их выполняет. Я профессионал своего дела. У кого-то появляются проблемы, и он может обратиться ко мне, а я уж решаю, стоит ли браться за его дело или нет. Но если уж решил, то выполняю честно. Если вы имеете в виду такого рода детектива, то да, пожалуй, я иногда им становлюсь. Однако никакой лицензии, офиса или прочего в том же духе у меня нет.

Она лишь кивает.

– Как насчет оружия? У вас оно есть?

– Иногда.

– А сейчас?

– Нет.

– Как насчет тех, остальных вещей? Мои знания основаны только лишь на теории. Знаете, с реальностью у меня они не очень-то сходятся. Мистер Предо и те несколько агентов Коалиции, с которыми мы встречались, показались нам какими-то слишком осмотрительными.

Я удивленно уставился на нее.

– Так что же насчет остального, Джозеф?

– Мы не можем обсуждать это здесь.

Она глубоко вздыхает. Очень глубоко.

– Чувствую себя так, словно попала в какую-то сказку. Правду ли говорят о ваших способностях к обонянию, например? Оно такое же острое, как и у собак? Можете ли вы, например, сказать, какими духами я пользовалась сегодня утром?

– Да, я могу сказать.

– Можете сказать, какая марка?

– Нет, но это определенно лавандовое масло.

– И вы сможете распознать его, как только почувствуете вновь?

– Конечно.

– Мм.

– Миссис Хорд, если вы не возражаете, я не очень-то люблю распространяться обо всем этом в подобных заведениях…

– Да, но нам когда-нибудь придется об этом поговорить. Когда-нибудь.

– Миссис Хорд.

– Да.

– Ваша дочь…

– Что вы хотите знать?

– Она пропала, так ведь?

– Да.

– Что вы имели в виду, сказав, что ваша дочь увлекается нечистью?

Она отправляет в рот очередной кубик льда, однако теперь лишь обсасывает его.

– То и имела в виду. Она увлекается всякой нечистью и попутно еще и мертвецами. Вы же сами видите, что она готка. Она и ее друзья. Они помешаны на всем ужасающе мрачном.

– Да, но когда вы употребляете слово нечисть, вы вкладываете в него прямой или переносный смысл? Что я хочу узнать…

– Как много она обо всем этом знает?

– Да.

– Ровным счетом ничего. Не знаю, чем вы живете в этом мире, но я уж точно встречи с людьми вашего… порядка за привычку не держу. Сегодняшний вечер – лишь исключение из правил. Дейл, я и еще несколько человек нашего круга осведомлены о вашем существовании, однако не думаю, чтобы кому-то из нас в голову пришло об этом распространяться. Это скомпрометировало бы нас, и мы бы прослыли не то что излишне эксцентричными, а еще того хуже.

Она улыбается и облизывает кубик льда, зажатый между пальцами.

Что-то не очень ее понимаю. Она определенно не Ван Хельсинг и уж точно не Ренфилд. Для Люси же она слишком чистоплотна и элегантна. Но какую-то же нишу она занимает! Я с горечью допиваю остатки своего напитка.

– И еще кое-что.

– Да, пожалуйста.

– Кто нашел вашу дочь в прошлый раз?

– Честер Доббс.

– Ха.

– Вы его знаете?

– Почему вы не наняли его?

– Если быть честной, мы так и сделали. Он заверил нас, что сделает все возможное, однако позвонил нам следующим же вечером и сказал про чрезвычайную загруженность срочными делами.

Вот как. Я пытаюсь представить себе, что заставило этого частного сыщика отказаться от дела Хордов. Этих влиятельных толстосумов. Однако тщетно.

Она пристально смотрит на меня.

– Еще вопросы?

– Что?

– Я еще чем-нибудь могу помочь?

– Ах, да. Где он ее нашел?

Она вгрызается в кубик льда.

– Какое-то заброшенное здание, школа, говорят. Где-то между авеню Би и Девятой. Она сшивалась там в подвале со своими приятелями.

Выражение ее лица меняется. И я даже знаю почему: она просто видит, как вытягивается мое лицо, будто я только что увидел привидение.

– Джозеф, с вами все в порядке? Что-то не так?

Я никогда не жму людям рук на прощание. Никогда не прощаюсь словесно. И теперь я не нарушаю своих принципов. Я просто срываюсь с места и направляюсь к центру города.

Нет, это не она. Я убеждаюсь в этом, пристальнее взглянув на фотографию, пока еду в такси к центру. Нет. Аманда – не та девица-монстр, с которой я разобрался на днях в здании школы. Хоть какое-то облегчение.

Школа выглядит так же, как и вчера. Машина полицейских припаркована в сторонке для этого хренова наблюдения, баррикады все еще преграждают вход во двор. Все тем же неизменным способом я проникаю внутрь, хотя на этот раз сломанные ребра причиняют немалую боль. Дверь, ведущая с крыши, все так же приоткрыта – со вчерашнего вечера ничего не изменилось. Я вхожу. Те же граффити, те же крысы, тот же перемещающийся воздух, те же запахи. Я спускаюсь и направляюсь в класс, где произошло убийство.

Все запахи остались на своих местах, но начали постепенно улетучиваться. К ним добавились запахи Тома и Хёрли. Запах пустоты, некоего отсутствия, на котором я всеми силами пытался сконцентрироваться, пока не пришли эти два придурка, теперь для меня потерян. Он смешался со всеми другими ароматами. Однако мускусный запах все еще уловим, как и не дающие покоя его сладковатые составляющие – запах некой сексуальности и почему-то сухости. Однако сегодня я здесь не для того. Я пришел за девочкой.

Поэтому я выхожу из классной комнаты и некоторое время брожу по первому этажу в поисках двери в подвал. Черт, ну и темно же здесь! Закрываю глаза и чувствую, как расширяются мои зрачки. Снова открываю их и принимаюсь спускаться навстречу безликим теням кромешной тьмы.

Здесь меня атакуют совершенно иные запахи. Доминируют запахи пыли и сырого цемента, чувствуется аромат отработанной нефти и запах человеческого пота, красной нитью проходящий по всему помещению. Несколько вспышек света из открытой мною двери, и начинают проступать неясные очертания подвала. Прохожу вдоль кучи гниющих картонных коробок, набитых старыми учебниками, заворачиваю за угол и прохожу мимо двери бывшей котельной, откуда и несет отработанной нефтью. Здесь человеческие запахи становятся все плотнее и обильней. Возможно, совсем недавно здесь кто-то был. Однако запахов слишком много, и все они хаотично перемешаны, так что разделить их я еще пока не могу. Запах пота, который я поймал наверху, усиливается по мере того, как я приближаюсь к помещению, где располагалась мужская раздевалка, и открываю в нее дверь. Большинство шкафчиков уже давно вынесли, поэтому я сразу же обращаю внимание на какую-то темную кучу в углу, которая и издает этот умопомрачительный вонючий запах.

Мне, конечно, не хотелось бы привлекать к себе внимание, но я не могу бродить здесь вот так, в потемках, это может затянуться на всю ночь. Поэтому вынимаю из кармана небольшой фонарик. Я закрываю глаза и включаю его, покручивая регулятор, чтобы свет стал менее резким. А затем осторожно открываю глаза до узеньких щелочек. Свет фонарика на самом деле довольно разбросанный и приглушенный, однако мне и он кажется светом, бьющим от большой настольной лампы мне прямо в лицо. Я как можно дальше отставляю руку с фонариком от остального тела. Если кому и вздумается стрелять в меня, то пусть лучше отстрелят руку, чем угодят в живот.

Постепенно с помощью света мне удается сопоставить новые запахи с их потенциальными источниками, и таким образом я отчетливее выделяю новые запахи среди старых. В частности, я уже отделяю запахи из мужской раздевалки от остальных. Я нахожусь в гимнастическом зале. Затем дохожу до заброшенного хранилища, наполовину забитого сломанными партами.

Пол сплошь усеян использованными шприцами, обертками от шоколадных батончиков, разбитых пузырьков и сплющенных картонных коробок, используемых под матрасы. Запахи здесь заметно свежее, нежели в раздевалке. Химический запах героина и прочих наркотиков, мочи и экскрементов по углам, запах дешевого табака и высохшей крови. Несколько ее пятен виднеются тут и там на полу, однако это не совсем характерно для наркоманов. Здесь же чувствуются и запахи копов. Значит, они уже побывали здесь, когда осматривали здание. Вот… еще чуть-чуть. Черт! Здесь есть и этот мускусный запах, сладковато-сексуальный запах девицы-готки. Им пропитана одна из картонных подстилок. Вот он становится все сильнее и сильнее. Вот где, значит, живой поимел мертвого.

Вдруг я замечаю что-то на обратной стороне двери. Закрыв ее, я распознаю один из постеров «Кьюэ». Оглядываю стены и в нескольких местах вижу гвозди с уголками сорванных с них постеров, которые грузной кучей свалены внизу. Целая охапка запихана в сумку, которую использовали вместо подушки. В ней мне удается найти несколько таких же изодранных в клочья постеров, как на двери. Все ясно. На этот раз здесь обитали не зомби. Вообще ни зомби, ни наркоманы особо не сильны в декорировании своих жилищ. Эти постеры, пожалуй, все, на что они способны. Похоже, именно в этом помещении год назад нашли Аманду Хорд. Видимо, как только они съехали из своего скромного жилища, их место тут же заняла банда каких-то наркоманов.

Я решаю еще раз взглянуть на засохшую кровь. Ей, может, несколько дней или даже неделя. Здесь, возможно, девица-зомби и заразила своих приятелей-наркоманов. Вообще-то сложно сказать, как все было на самом деле. Не исключено, что сюда, в этот притон для всякого сброда: беженцев, бездомных, наркоманов – ее привели жаждущие и алчущие еды микробы, которые ясно нашептывали ее наполовину выеденному мозгу, что здесь она сможет полакомиться по полной.

А может, это наркоманы притащили ее сюда, изнасиловали, а затем…

Нет, полная ерунда получается. Запах зомби поднимается только с одной подстилки, иначе ею пропах бы весь спортивный зал. Но что-то определенно здесь произошло. Что-то намного хуже, чем в таких местах происходит обычно.

Я так и не напал на след носителя. Не нашел я и девочки Хордов.

Покончив с осмотром школы, я направляюсь к Томпкинсу и натыкаюсь на Лепроси. Он прохаживается мимо занятых бомжами скамеек, располагающихся между детской площадкой и столиками для игры в шахматы. Увидев меня, Лепроси поворачивается ко мне спиной, а его собака заливается озлобленным лаем.

Удивительные создания собаки. Они могут унюхать то, что не под силу человеку. Но им не под силу опознать Вирус во мне, а собака Лепроси вовсе подкачала в своих способностях. Только она в этом не виновата: ей практически размозжили нос жестоким пинком ноги. Собака Лепроси лает на меня только потому, что она пытается разорвать глотку любому, кому не посчастливится оказаться самим Лепроси.

– Пошел, пошел. Вали отсюда!

– И тебе добрый вечер, Леп.

Остальные бездомные неотрывно за нами следят. Некоторые из них мне покровительственно кивают, другие же спешат уйти незамеченными. Как правило, я не люблю бомжей. Однако среди них есть те, кто нравятся мне больше. И им всем об этом известно.

Лепроси несколько раз дергает натянувшуюся цепь, к которой привязан пес.

– Заткнись, чертова собака! Молчать, Хрящ!

Он тянет за поводок, пока Хрящ не поднимается на задние лапы, все так же хищно желая крови и продолжая на меня лаять. Веселенькая получается картина: худосочный Леп, ростом в пять футов и весом в девяносто фунтов, сражается со своим чудовищным зверем – ошибкой селекционеров-экспериментаторов, скрестивших ротвейлера с росомахой.

– Я сказал, вали отсюда! Ты выводишь из себя мою собаку!

– Откуда ты знаешь, Леп. Может, я ему нравлюсь, смотри, как у него встал.

И это правда. Отчаявшийся меня заживо разорвать, Хрящ теперь истерично перебирал передними лапами в воздухе, направив на меня свое огромное собачье достоинство.

– Спокойно, Хрящ. Давай-ка уберем эту штуковину.

Теперь кое-кто из бездомных начинает хихикать, и это еще больше злит Лепроси. Хрящ раздражается вновь, однако на этот раз лай его обращен на хохочущих бомжей. Лепроси несколько ослабляет хватку на цепи, решая таким образом отыграться. Бездомные стремительно отпрыгивают назад, а Леп с победным видом улыбается. По правде сказать, эти придурки больше боятся самого Лепроси, нежели его чудовищного зверя. И правильно делают. Это сумасбродный, худосочный ублюдок.

– Кончай валять дурака, Леп. Привяжи свою собачку, и мы с тобой немного прогуляемся. А затем вы опять будете вместе.

Несколько секунд он гневно пялится на меня, затем все же идет к железному забору и привязывает пса к одному из столбов. Затем мы проходимся вдоль детской площадки, а собака продолжает неустанно разоряться.

– Питт, я кажется говорил, чтобы ты не ошивался здесь. Мой пес тебя ненавидит. Когда-нибудь эта цепь не выдержит.

– Если цепь не выдержит и твой пес придет за мной, я выверну его наизнанку, и ты лишишься своего единственного друга. А теперь скажи, что ты знаешь об этой девчонке.

Я показываю ему фото Аманды Хорд. Он, быстро скользнув по нему глазами, возвращает мне его обратно.

– С ней все в порядке. Я позабочусь о ней.

– Да? Если она когда-нибудь подпустит тебя к себе.

– Черт! Да малолетние готки просто тащатся от Лепроси. Они все хотят то, что есть у Лепроси. И они делают это с Лепроси. Особенно такие крошки, как эта потаскуха. Так заведено на улицах нашего города.

– Так ты знаешь ее?

– Видел несколько раз. Впрочем, как и прошлым летом.

– Ты что, ее подцепил?

– Не-е. Это девки могут упрашивать Лепроси, но они всегда получают отказ. Я снимаю с них деньги и наркотики, а взамен даю раз-другой у себя отсосать. Но опуститься до того, чтобы поиметь эти буржуйские задницы, я себе никогда не позволю.

– Значит, этим летом ты видел ее здесь.

Он внезапно останавливается. Мы в парке у таблички «Взрослым вход воспрещен. Только родители и опекуны». Это значит, все педерасты остаются за оградой и с безопасного расстояния наблюдают за своими маленькими жертвами. Сейчас для детишек уже поздно. Однако улицы в темное время суток заполнены совратителями малолетних. Только если бы мне чувствовать их.

Лепроси уставился на многочисленные детские качели и горки.

– В детстве я часто приходил сюда.

К слову, Лепу сейчас шестнадцать.

– Да ну?

– Да, и так было до тех пор, пока мы не переехали на Лонг-Айленд. Я любил этот парк. И вот почему пришел именно сюда, когда мой отец меня вышвырнул.

Пару лет назад Леп сбежал из дома в надежде спастись от собственного отца. Нетрудно догадаться почему.

– Слушай, Леп.

– Чего?

– Я что, похож на очередную твою девицу?

– Нет.

– Так перестань меня умасливать своими рассказами. Ты же хочешь денег? Скажи мне, ты ведь хочешь денег?

Он улыбается.

– Да, я хочу денег. Хренов придурок.

Я роюсь в карманах и протягиваю ему двадцатку.

– Ну так что, ты ее здесь часто видишь?

Он иронично фыркает при виде двадцатки и тем не менее сует ее в карман.

– Может быть.

– Не шути со мной. Больше за сегодня не получишь.

– Я говорю, может быть, я ее и видел. Только не совсем уверен в этом. Ясно?

– Ну-ка, расскажи поподробней.

Он облокачивается на перила ограды и принимается почесывать себя под футболкой, которая, может, раньше и рассказала бы о нем что-нибудь, однако сейчас уже давно выцвела и превратилась в непримечательное серовато-зеленое тряпье бездомного.

– Значит, так. Где-то неделю или две назад у нас была пивная пирушка в районе авеню Си. Знаешь ли, у нас осталась кое-какая сдача от нескольких сороковок, и Толстяк Стинки-Пит достал выпивки, так что мы все потихоньку набирались. Ты же знаешь Янки Дина?

– Этого тощего кубинца с неизменной шляпой «Метс» на голове?

– Да, этот парень больше себя любит этих хреновых «Метс». Поэтому мы и зовем его хренов Янки. Будь от проклят. Как бы там ни было, Янки – одиночка. Его терпеть никто не может. И поэтому он теперь всегда и везде появляется без приглашения, да еще таскает повсюду этих маленьких хреновых побирушек. Что я хочу сказать: да, эти хреновы готы – правильные готы с головы до ног, с пробитыми губами, черными волосами и прочим. Да только сережки у них в губах и на всем остальном теле слишком стерильные, волосы покрашены за двести баксов в каком-нибудь салоне Ист-Сайда, а одежда куплена в городских торговых центрах. Мы каждого видим насквозь.

Я тебе скажу, как полицейские своего района, мы, уважающие себя панки, должны почтить за честь самолично прикончить подобных маленьких ублюдков, да только в последнее время что-то стали слишком мягкими. К тому же нам постоянно хочется пива, а у этих сопляков всегда есть мелочь. Так что мы разрешаем Янки и его соплякам присоединиться к нам. Затем они на какое-то время уходят и откуда-то возвращаются с хрустящими сороковками и пивом.

– Что с девчонкой, Леп?

– Да вот я и подвожу к ней. Идиот.

Он ощупывает себя на наличие сигарет, но мы оба знаем, что у него их оказаться не может. Я достаю пачку своих «Лаки» и протягиваю ему одну. Затем мы вместе закуриваем.

– Итак, значит, Леп просто летает от блаженства, когда одна из этих цыпочек начинает об него тереться. Я уже говорил, что эти городские сопляки охочи до всего, что заставит их вкусить нашу реальность. Они хотят сношаться в грязи, чтобы потом вернуться в свои начальные школы и хвастать друзьям, в каком дерьме они побывали. Они же все могут купить за деньги. Им это надоело! Последний диск Бритни Спирс или этот новенький «порше» – что душе угодно, бери не хочу. Теперь им другое подавай. А вот трахаться с каким-то нищим ублюдком в окружении десятка таких же ублюдков – это для них настоящее дело. А Леп себя уважает, он не доставит такого удовольствия этой соплячке, но она слишком уж горяча, так что он разрешит ей у него отсосать. Так она и делает.

– Не могу разделить с тобой твои чувства. Что с девчонкой? Это точно она?

Он мотает головой.

– Нет. Это не она. Но вполне может оказаться ее подружкой.

– Подружкой?

– Да. Видишь ли, она кончает свою работу, а я свою. Мы квиты. Только она не унимается, все пристает и пристает. А я повторяю, что до таких, как они, Лепроси не опускается. Тогда она предлагает не только себя, но и свою подружку. Я не сдаюсь, однако ей удалось подогреть мое любопытство. И я спрашиваю, что у нее за подружка. Тогда она указывает на одну из других девиц. Что ж, мне она показалась очень даже ничего, только я не отступаюсь от своих принципов и даю ей это понять. И говорю, если она хочет полетать сегодня вечером или еще как порезвиться, то есть у нас другие парни, без моих, так сказать, моральных устоев. И как раз в тот момент мне в голову приходит мысль, что ее лицо мне кажется знакомым. А сейчас ты показываешь мне это фото. Сдается мне, что это она.

– Возможно.

– Просто чертова загвоздка в том, что у той цыпочки-то макияжа на лице не было. А эту девчонку, что на фотографии, я точно видел прошлым летом, и тогда у нее лицо было белее смерти. А эта прошлонедельная девчонка даже ногти накрасить не соизволила. Так что, не спорю, это вполне может оказаться она… В общем, ты понимаешь мои сомнения.

Я киваю.

– Если она все-таки шляется по округе, как делала это в прошлом году, значит, здесь есть люди, которые знают о ней наверняка, ведь так?

– Конечно.

– Ну так займись этим и найди мне нужного человека, Леп.

Его брови комично ползут вверх.

– Эта девчонка что, твоя родня? Или лучший друг? От нее зависит твоя жизнь, что ли?

– О, да. От нее действительно зависит моя жизнь, и не только моя, но и твоя, засранец. Решение этого дела убережет меня от самого грандиозного скандала в моей жизни, а значит, настроение у меня будет отличное, и тебя никто не тронет. Так что убедись, та ли эта девчонка или нет, и позвони в бар к Иви, я буду там. А теперь ступай к своему зверю, пока он не сделал чего с собой или не сожрал кого-нибудь.

Я разворачиваюсь и ухожу своей дорогой. А Лепроси кричит мне вдогонку.

– Нет проблем, Питт. Эй, послушай, как только я что узнаю, я звоню тебе, так? Эй, засранец! А еще я подумал, почему бы тебе не заглянуть в «Рилм». Я слышал, там тусуются молоденькие готки.

Он заливается хохотом, я не оборачиваюсь. Лепроси – маленький сосунок, но он всегда делает то, что я ему говорю. Потому что он обязан мне. В его памяти еще свежи те дни, когда сюда заявился его отец с Лонг-Айленда, чтобы найти его. Приезжает, понимаешь ли, на своем «линкольне-континентал», какой имеется у каждого уважающего себя брокера, и врывается как к себе домой в этот парк. Лепроси замечает его и пускается бежать. Его пес срывается с цепи и бросается на отца. А этот придурок, не меняя шага, с разбегу врезает ему носком своего ботинка прямо по носу. Вот так Хрящ и потерял обоняние. Собака, истекая кровью, плюхается на бетон, а папаша как ни в чем не бывало припускается за сынком. Я спокойно сижу себе на скамье и покуриваю. Это не мое дело, и я обычно не вмешиваюсь в чужие дела. Но в тот раз не вмешаться я просто не мог. Я отделал папашу так же, как тот собаку сына. За работу я ничего не просил, но это не означает, что Лепроси передо мной чист.

«Бэла Лугоси мертва». Можно сказать, это их гимн. Я в «Рилме», наблюдаю за толпами мрачно одетых и разукрашенных подростков, танцующих в экстазе. И во времена моей молодости готы были такими же хлюпиковатыми, сопливыми чудаками, балансирующими на грани суицида. А так это были самые обыкновенные тинэйджеры, только одетые во все черное. Впрочем, сейчас мало что изменилось. Разве только музыкальные вкусы: тогда готы подсаживались на «Кьюэ», «Смитс», «Баухаус», «Дэмид», немного «Депеш Мод». Современные готы завинчены на фетишизме и нечисти. Вот так и отрываются в «Рилме». Здесь повсюду на экранах транслируют клипы «Носферату», перемежая их кадрами, раскрывающими процесс прокола гениталий и вставки в них разного рода сережек. Здесь со всего города собирают всякий мусор вроде латунных люстр, драпируют их черной марлей и подсвечивают красными лампочками. По стенам развешаны зеркала, также задрапированные в черную марлю. Тут почти все покрыто этой чертовой черной марлей, включая и самих хозяев.

На сцене можно полюбоваться на парочку фетишистов, делающих свои не совсем чистые дела. Он привязан к икс-образному кресту из ржавой стали. Он абсолютно гол, если не считать черных кожаных стрингов. Она в обязывающих ролью высоченных черных ботфортах и корсете прикрепляет к его соскам зажимы, присоединенные к автомобилю. И каждый раз, как только он забудет назвать ее «мистресс», она угощает его разрядом тока. Возбуждающе, не правда ли? Ха, вполне могло бы быть. Только наша сладкая парочка на самом деле средних лет, страдает сильным ожирением, и он еще вдобавок лысеет. Но, как бы там ни было, они собирают приличную толпу своим эксцентричным выступлением, так что какая разница, что о них подумают другие.

По героям сегодняшнего вечера сразу можно понять, что в почете у современных готов латекс и заклепки. Однако в противоположной стороне зала, трясясь под музыку и потягивая абсент, выторгованный у одного парня, только что вернувшегося из Бразилии, топчется старая школа готов. Эти по-прежнему остаются верны вельвету, шнуркам и редким вставкам из кожи. А там, за пазухой, вы непременно найдете у каждого спрятанную близко к сердцу подписанную автором копию «Интервью с вампиром». Да, да. Это тусовка вампиров или тех, кто жаждет ими стать. У половины из них гробы сделаны собственными руками, а у остальной части найдены случайно в разных районах города. Они верят, что процесс превращения в вампира один в один совпадает с тем, что описан в «Голоде». Все эти сексуальные игры, в которых участвуют Катрин Денев, Сьюзен Сарандон и Дэвид Боуи, проникнуты неизбежной романтикой смерти. Это толкает героев на отчаянные шаги и делает местных «вампиров» чрезвычайно легкой добычей настоящих вампиров-одиночек, питающихся при любом удобном подвернувшемся случае. Ведь все они просто жаждут быть укушенными. На деле же эти люди и малой толики не знают о вампирах и о том, как хреново иногда быть одним из них.

Я беру себе пиво и продолжаю оглядывать толпу. Если Леп прав, Аманда Хорд на самом деле должна оказаться где-то здесь. Я отхожу от бара и направляюсь в глубь помещения. Пара девиц в готическом стиле с лицами в стиле а-ля театр Кабуки, на первый взгляд, подходят мне по телосложению. Однако, приглядевшись к ним поближе, я понимаю, что ни одна из них не моя девчонка. Проходит еще около получаса, я не спускаю глаз с входных дверей. Ни черта. Пустая трата времени. Я же не могу пронести фото девчонки среди толпы. Это было бы одной из частей тщательного спланированного плана Декстера Предо и Мэрили Хорд. А я лишь проверю подвал, и с меня хватит.

Подвал в «Рилме» – темный лабиринт маленьких комнат, каждая со своей особенной атмосферой. Есть комната в викторианском стиле, заставленная диванчиками и полуразвалившимися столиками и освещаемая лампами, работающими на масле. Следующая комната – комната убийств, она сделана под кухню в каком-нибудь загородном доме, по стенам размазана искусственная кровь, а пол покрывают меловые очертания якобы убитых людей. Есть здесь и комната, сделанная под темницу, и обитая войлоком палата. А еще комната сумасшедшего ученого. Я быстро заглядываю в каждую из них, быстренько оглядываю присутствующих и двигаюсь дальше. Готы с Лонг-Айленда сидят за столом в комнате убийств и играют в карты. Темница полна людей, затеявших импровизированный спор о наказаниях. Ну, и все в том же духе. Я выхожу из больничной палаты, где одного парня одели в смирительную рубашку его же приятели и направляются с ним к лестнице. Думаю, самое время делать ноги.