Текст книги "Читающая кружево"

Автор книги: Брюнония Барри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

Я долго сижу у Энн, устроившись на циновке. Она приносит ужин и снова поит меня травяными чаями, а в восемь часов измеряет мне температуру.

– Уже лучше, – сообщает она. – Но жар еще не спал.

– Мне пора домой, – бормочу я, собирая вещи.

– Я тебя подвезу, если немного подождешь.

Я смотрю на дом Евы – он виден отсюда.

– Ничего, прогуляюсь пешком.

– Я тебе позвоню, – говорит Энн, обнимая меня на прощание. – Поправляйся.

По правде говоря, я уже здорова. Мне гораздо лучше, чем утром. Благодаря Энн. Немного отдыха – и все встанет на свои места.

Я иду по набережной, пересекаю площадь и вхожу в сад через калитку. Еще достаточно светло, и я замечаю рядом с дверью черного хода несколько пионов, которые пропустила днем. Наклоняюсь и срываю первый бутон, а потом вспоминаю, что Энн, должно быть, выкинула корзину, в которую меня стошнило. Кладу цветок в карман, нагибаюсь за вторым, промахиваюсь и хватаю стебель вместо бутона. Тяну, и он пружинит, точно крошечная катапульта. Из цветка что-то вылетает.

Когда вещица падает на дорожку, я слышу металлический звук – очень знакомый. Неизбежно знакомый. Наклоняюсь посмотреть, что это. И подбираю… ключ. Тот самый ключ.

Я рассматриваю его. Это не дубликат, сделанный полицией, а старый ключ от дома, тот самый, который Ева обычно оставляла в цветке пиона, когда ждала моего приезда.

Она действительно знала. Знала, что скоро с ней случится беда и что я непременно приеду.

По-прежнему стою, подавшись вперед. Не могу выпрямиться. Голова раскалывается от боли и гудит от жара. Руки и ноги леденеют.

С трудом разогнувшись, замечаю итальянский шелк. Кэл стоит так близко, что можно до него дотронуться. Губы двигаются, но он не издает ни звука. Кэл молится.

Наконец он заговаривает. Точнее, рычит.

– Боже, спаси эту женщину от геенны огненной! – Кэл простирает руку к небесам. Он не сводит с меня глаз, отмечая каждое движение, каждое сокращение мышц. Так делают собаки, когда охотятся.

Я застываю.

Кэл снова начинает говорить, но неразборчиво. Он бредит.

Это галлюцинация. Несомненно.

А потом я чувствую запах. Очень знакомый. Запах Кэла. От него становится дурно.

Глазами ищу собак. Пора им появиться. Прийти на помощь. Убить его.

Это сон. Но, как бы мне ни хотелось, я понимаю, что это явь. Никаких собак не будет. Случилось именно то, о чем предупреждал Рафферти.

Я чувствую, что теряю сознание. Стискиваю ключ в ладони, и это ощущение возвращает меня к реальности. Ключ… дверь… Я прикидываю на глаз расстояние и пускаюсь бежать.

Кэл гонится за мной. Он за моей спиной. Приближается.

Я вожусь с ключом, наконец попадаю им в скважину, и тут Кэл хватает меня и трясет. Заклинает демонов покинуть мое тело.

– На колени! Молись! – требует он. – Молись вместе со мной! – Он пытается пригнуть меня к земле, но я удерживаю равновесие. – Кто ты, демон? – орет Кэл. – Назови свое имя! – Глаза у него желтеют.

Я толкаю дверь, и она распахивается. Портал открыт, я ныряю в иной мир – в мир Евы. Кэл спотыкается, я наваливаюсь на дверь и захлопываю ее.

– Иисус умер за твои грехи! – визжит он. – Иисус умер ради тебя!

Через разбитое стекло до меня доносятся его вопли – он по-прежнему приказывает демонам выйти.

– На колени и молись! – Кэл просовывает руку через выбитое оконце, хватает меня за волосы и тянет. – Демон, изыди! – кричит он и с такой силой бьет моей головой о дверь, что это способно прогнать любую нечисть. Я чувствую, как осколок стекла рассекает кожу.

Из глаз сыплются искры. Мы – в нескольких дюймах друг от друга. Нас разделяет окошко, из которого в первый вечер, как приехала, я выбила стекло.

Кэл пытается меня убить.

Кэл пытается меня спасти.

«Я умерла за тебя».

Это голос Евы. И от него я пробуждаюсь.

– На колени и молись! – вновь требует Кэл, и на сей раз я повинуюсь, хватаю его за руку и падаю на колени.

Напоровшись запястьем на битое стекло, Кэл кричит точно раненое животное. Его крик останавливает время.

«Беги, если хочешь жить!» – приказывает Ева.

Я бегу к телефону и набираю 911.

Зову Рафферти, а потом бросаю трубку, разрывая связь с миром.

ЧАСТЬ 3

Держите кружево перед лицом. Если человек, о котором идет речь, недоступен или умер, иногда могут сгодиться его личные вещи или даже фотографии, хотя жизненная энергия неизменно сильнее, чем всякий запечатленный образ.

Руководство для Читающих кружево

Глава 21

«НА МЕСТЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ НАЙДЕНО:

ДВЕ ОДИНАКОВЫЕ ТЕТРАДИ В КРАСНЫХ КОЖАНЫХ ПЕРЕПЛЕТАХ.

Первая тетрадь – „Руководство для Читающих кружево“. Автор – Ева. Содержит записи о сеансах гадания, рецепты, ежедневные наблюдения. Вероятно, создавалось как пособие для предсказательниц, работающих с кружевом.

Вторая тетрадь – дневник, начатый Таунер в 1981 году. Записи сделаны в ходе лечения. Тетрадь содержит небольшой рассказ, написанный, судя по всему, на основе реальных событий. За ним следует серия датированных дневниковых записей – предположительно о вымышленных происшествиях. Эта тетрадь – часть творческого семинара для стационарных больных, который проводится в психиатрической клинике Маклин с 1980 года. Требуется дальнейшее изучение, чтобы понять, можно ли использовать эти материалы в качестве улики против Кэлвина Бойнтона».

1981 год, клиника Маклин, творческий семинар

ТАУНЕР УИТНИ

ПРЯТКИ С ФОНАРИКОМ

Мы играли каждое лето, иногда два-три раза в неделю, но не раньше, чем Линдли приезжала на каникулы из Флориды, – где-нибудь между Днем памяти и Четвертым июля. Бойнтоны никогда не звонили предварительно, даже с корабля. Когда наконец он входил в порт, то непременно на всех парусах, и местные дети воспринимали это как сигнал, что скоро начнутся игры.

Мэй придерживалась политики открытых дверей в том, что касалось игр, и, когда мы придумали прятки с фонариком – прежде чем они превратились в рискованное состязание, – даже несколько раз играла с нами. Отчасти потому что Бизер тоже хотел играть и не желал оставаться «на часах», как мы это называли. Поэтому она играла с ним в связке, чтобы уравнять шансы. Мы не возражали только потому, что Бизер маленький. А еще потому, что, если его напугать, он строил потрясающие гримасы. Его лицо искажалось точно в фильме ужасов, а потом он делал вдох и ухал как сова – из-за астмы. А еще потому, что Бизер самый забавный на свете ребенок. Услышав это уханье, все участники игры неизбежно начинали хихикать в своих укрытиях, так что частенько Бизер оказывался в выигрыше. Кто-нибудь из нас выскакивал и пугал его, а потом он своим уханьем заставлял оставшихся выдать себя. Когда он стал старше, это сделалось тактикой: Бизер подкрадывался к тому месту, где, по его мнению, кто-то прятался, выключал фонарик и ухал. Человек начинал хохотать и не мог уже выскочить и добежать до домика.

Правила пряток с фонариком просты. Несомненно, вы их знаете. Это разновидность обычных пряток с той разницей, что в них играют в темноте. Единственный допустимый источник света – фонарик, который держит водящий. Когда мы только начинали играть, для победы достаточно было найти спрятавшегося и осалить его лучом фонарика, а потом, также при помощи луча, коснуться старого дуба, который служил домиком.

Но этот вариант быстро устарел, потому что, честно говоря, водить было слишком просто. Водящий мог выключить фонарик и подождать у «домика» до тех пор, пока спрятавшиеся не выйдут, а потом внезапно осалить их. Никто не хотел рисковать, а потому каждый раунд игры мог продолжаться часами, пока все не устанут и не разойдутся по домам, оставив водящего одного в темноте. Это называлось «стоять на часах». Оказаться в такой ситуации очень неприятно. Нельзя понять, то ли все действительно хорошо спрятались, то ли тебя бросили одного на острове. А если долго пробыть наедине с чайками, они начинают с тобой разговаривать и звать по имени. В конце концов ты просто сидишь, прижавшись спиной к дереву, испуганный до чертиков, не решаясь пошевелиться. Однажды я провела так всю ночь и в результате получила нагоняй: Мэй застукала меня, когда я крадучись возвращалась домой на рассвете, и приказала положить конец «стоянию на часах».

– Почему вы не можете играть как нормальные дети? – спросила она у нас с сестрой, когда перестала сердиться – то есть на следующий день. Помню, Линдли расхохоталась, когда услышала это. Вопрос был настолько нелепый, что даже мать не удержала улыбку, хоть и старалась казаться суровой. Но все-таки Мэй приказала нам или изменить правила игры, или отказаться от пряток с фонариком. Без вариантов.

Поэтому мы изменили игру. И она стала еще лучше. Мы решили, что водящий, найдя кого-нибудь из игроков, должен бежать с ним наперегонки до «домика» – как в обычных прятках. Так стало гораздо интереснее, в игре появился дух состязания. А потом Линдли рассказала про наши развлечения одному из городских ребят, а Бизер – своему приятелю, с которым плавал на остров Бейкерс, и о нашем развлечении стало известно многим.

В лучшие времена мы играли несколько дней в неделю, с Четвертого июля до Дня труда. Мы, впрочем, не отвергли полностью «стояние на часах», просто оно слегка видоизменилось, стало не тактикой, а ритуалом инициации. Каждый раз, когда в игру вступал новенький, неписаным правилом было, что он должен водить последним. Иногда мы даже выходили из игры раньше, чем хотелось, исключительно для того, чтобы оставить его «на часах». А иногда быстро выбегали из укрытий и сообщали водящему, где прячется новенький, чтобы его можно было осалить. Новичок, сделавшись водящим, становился лицом к старому дубу и считал до ста. Тем временем все мы расходились по домам. Через пару часов бедняга или догадывался, что его обманули, или пугался до чертиков и начинал подозревать худшее – например, что на острове прячется маньяк, который всех убил, одного за другим, или что нас похитили инопланетяне. Далеко не каждый догадывался, что мы просто пошли домой, – это нетипично, дети не прекращают игру добровольно. Но в конце концов новичок понимал нашу шутку, это маленькое предательство. Если он после этого возвращался в игру, если хотел продолжения, то становился одним из нас. Если нет – мы не сожалели. Никто ни разу не обвинил нас в мошенничестве. Таково было негласное правило, ритуал вхождения.

И разумеется, хныкать тоже не полагалось. Если испугался или ушибся – лучше промолчи. Однажды парнишка с соседнего острова провалился в кроличью нору и растянул лодыжку. Он был такой мужественный, что даже не обмолвился об этом и играл до конца, хотя бегал с трудом и все над ним потешались. Но это лучше, чем признать свою слабость, – если разнюнишься, тебя больше не пригласят. В итоге мальчик проходил на костылях почти все лето и в любом случае не мог с нами играть, зато он заслужил наше уважение и отныне мы охотно его принимали.

После этого инцидента мы по настоянию Мэй решили отметить кроличьи норы маленькими флажками – белыми лоскутками, которые можно разглядеть в темноте, – но это не помогло. Нор было слишком много, а как-то раз один мальчик попытался перепрыгнуть через флажок и чуть не «проткнулся», как выразилась Линдли, когда пересказывала матери. Поэтому мы решили не возиться с флажками. И потом, честно говоря, мы ничего не имели против кроличьих нор. Нам было приятно, что мы знаем про наличие ловушек, а пришлые – нет. То же самое относилось и к знанию лучших укрытий. Городские ребята играли жестко, и мы нуждались в некотором преимуществе, поймите меня правильно.

Наш остров имеет форму восьмерки. И на одном его конце стоит мой дом, а на другом – дом Линдли. В середине, у причала, находится красное здание школы, а позади, на моей стороне острова, – пруд с соленой водой, где летом мы купались и мыли голову. Зимой Мэй растапливала снег для мытья, и мы принимали ванну раз в неделю – «даже если не было особой необходимости», как говаривал Бизер. В ванной на втором этаже стояла старая медная лохань. Чтобы ее наполнить, мы ставили кастрюли с горячей водой на подъемник и втягивали их наверх. Но летом Мэй отправляла нас на пруд с куском мыла и кремом для бритья вместо шампуня. Мы с Бизером и Линдли раздевались, ныряли, выскакивали на поверхность, мылились и снова ныряли, оставляя за собой мыльный след через весь пруд. На самом деле так нельзя, потому что это вредит экологии, но тогда мы даже не задумывались о подобных вещах. Поскольку вода была соленая, нам не удавалось хорошенько отмыться, и все лето мы ходили, покрытые белесым налетом поверх загара. Как следует отчиститься мы могли лишь во время проливного дождя, когда Мэй высылала нас на улицу с мылом и мы торчали там, пока не смывалась вся пена или пока губы у нас не синели от холода. Разумеется, в грозу она никогда этого не делала – только во время обыкновенного ливня.

Чаще всего мы купались в соленом пруду. Помню, однажды мы забыли там мыло, и Мэй отправила нас обратно, на поиски, но его нигде не было. На следующий день мы обнаружили наше мыло на Бэк-Бич, там же, где нашли труп моего пса Скайбо, которого убил Кэл. Тот утверждал, что произошел несчастный случай, но мы все знали правду. Но это другая история, очень скверная, и я не хочу рассказывать ее сейчас. Достаточно сказать, что это навело нас на некоторые размышления. Соленый пруд был очень глубоким, и после случившегося мы с Линдли решили, что он вообще не имеет дна и каким-то образом соединяется с океаном. Мы подумали, что инцидент с пропавшим мылом подтверждает нашу теорию, но Бизер твердил, что мы ошибаемся, потому что мыло не может погрузиться на дно.

– Это вовсе не значит, что пруд бездонный, – сказал он.

Брат был очень расстроен и разочарован, не хотел даже слушать нас. Поэтому мы оставили эту тему и никогда больше ее не обсуждали.

Бизер так огорчился, что Ева в конце концов побеседовала со мной. Правда, мы говорили не столько о пруде, сколько о различиях между мной и братом.

– Есть мистики, а есть механисты, – сказала Ева, – и они по-разному смотрят на вещи.

В тот год, когда в игру вступили Джек и Джей-Джей, Линдли начала меняться. Теперь я понимаю, что всегда это знала. Когда Линдли приехала, в ней было нечто иное. Я никак не могла догадаться, что именно. Вместо того чтобы сбежать на причал, обхватить меня, опрокинуть в воду и с хохотом топить, как это бывало обычно, она помахала рукой, улыбнулась и сошла на причал – совсем как взрослая. Никакой шутливой возни. Сестра обняла меня и сказала: «Таунер, как же ты выросла», – хотя было понятно, что выросла Линдли, а не я. Она произнесла это с грустью, точно пожилая женщина. Даже голос у Линдли изменился за год. Южный акцент, который всегда слышался у нее в начале лета и исчезал в конце, стал отчетливее, она его словно подчеркивала. Я намекнула Линдли об этом, но она якобы не поняла, о чем речь.

Никто, впрочем, меня не понимал. Мэй ничего не замечала, а с Бизером нельзя было об этом поговорить. Точно в «Похитителях тел», Линдли как будто заменили двойником, который не знает, как себя вести. Я поняла, что надо сделать – сказать кому-нибудь, что это не моя сестра, потребовать, чтобы Линдли вернули. Но я не знала, к кому обратиться. Тетушка Эмма и Кэл вели себя так же странно, как и обычно, поэтому было ясно, что их-то не подменили двойниками. Когда это безумное лето наконец закончилось, я обо всем рассказала Еве, и она выслушала, хоть и не стала делать выводов – во всяком случае, вслух. Конечно, она не поверила в наступление пришельцев, тем более что не смотрела «Похитителей тел». И все-таки Ева поняла меня, как никто, – так бывало всегда.

– Кто такая Линдли? – спросила она, когда я замолчала.

Она часто задавала странные вопросы, поэтому я не удивилась. Впрочем, я ждала иного, а потому даже не стала отвечать. Вместо этого разочарованно посмотрела на нее.

– Подумай об этом, – предложила Ева.

Она часто показывала мне ситуацию в ином свете, чтобы помочь разобраться. И ее слова действительно заставили меня задуматься. Я много размышляла о Линдли, и лишь несколько дней спустя поняла, что Ева имела в виду. Любому, кто задал бы такой вопрос, я бы немедленно ответила: «Линдли – моя сестра-близнец, с которой мы были знакомы еще в материнской утробе».

Но дать настоящий ответ было не так легко. По правде говоря, я познакомилась с Линдли, когда мне исполнилось тринадцать. Вскоре после нашего рождения Мэй подарила ее своей сводной сестре, Эмме Бойнтон, которая не могла зачать ребенка самостоятельно. Я тосковала по Линдли, но совсем ее не знала. Бойнтоны жили к югу от наших мест, и муж Эммы Кэл зарабатывал на жизнь, участвуя в парусных гонках. Поэтому я познакомилась с Линдли, только когда ее приемная семья начала проводить лето в здешних краях: Кэл выступал за марблхедский яхт-клуб.

Бойнтоны пять раз гостили в Новой Англии, то есть в общей сложности около года. Если вычислить проценты, как это сделал бы Бизер, то станет ясно, что большую часть жизни Линдли провела вдали от меня. Поэтому когда Ева спросила меня, кто такая Линдли, я долго думала, но, в конце концов, поняла, что не могу дать ответа. Все события, которые формировали личность моей сестры и всерьез меняли ее жизнь, происходили без меня, в той реальности, к которой я не имела отношения. В дальнейшем я много раз задавала себе тот же вопрос. Когда Линдли умерла, я усомнилась в том, что вообще знала сестру.

В последний раз мы играли в прятки с фонариком тем самым летом, когда Линдли начала встречаться с Джеком. Джек и его брат Джей-Джей несколько раз приезжали на наш остров поиграть. С нами всегда играли шестеро-семеро городских, включая Джека и его младшего брата, а если посчитать приезжавших на лето ребят с острова Бейкерс, то десять – двенадцать, в основном мальчишки. Джек и Джей-Джей, в свою очередь, тоже постояли «на часах». В тот вечер с нами был новичок по прозвищу Вилли Мэйз,[6]6
  Вилли Мэйз (р. в 1931) – знаменитый американский бейсболист.


[Закрыть] бейсбольная звезда старшей школы Беверли. На самом деле его звали иначе, но он хорошо бегал, и все говорили, что он скорее всего станет профессиональным спортсменом. И он действительно им стал, но играл в низшей лиге, и то не долго.

Все знали, что Джек влюблен в Линдли. Тем летом ей исполнилось шестнадцать, а Джеку, кажется, семнадцать, хотя он выглядел старше, – видимо, потому что проводил много времени на солнце. Он был очень красив. Мы и раньше его видели – Ла Либерти с сыном ставили ловушки на омаров неподалеку от Бэк-Бич. Джеку пришлось самому выходить в море, когда старший Ла Либерти попал за решетку, подстрелив браконьера (в Массачусетсе браконьерство считалось в те времена вполне законным, хоть и предосудительным). Однажды парень улыбнулся нам, когда мы с Линдли тайком наблюдали за ним с берега, и мы обе чуть не упали в обморок.

Тем летом Кэл со своим пьянством совсем вышел из-под контроля, поэтому мы вынуждены были играть лишь «когда погода позволяла». На самом деле это значило «когда Кэл позволял». То есть мы играли, если Бойнтона не было поблизости. Впрочем, его почти никогда не было на острове. Ему отвели комнату в яхт-клубе, и там он по большей части и ночевал: яхтсмены сами его угощали выпивкой, когда он брал призы. Они позволяли Кэлу жить в клубе, поскольку могли за ним приглядывать, и знали, что он в таком случае завтра выйдет на старт. И потом, они разбавляли спиртное, если Кэл совсем уж слетал с тормозов, – так сказала Линдли. Не знаю, откуда ей было известно.

При «благоприятной погоде» стапеля были опущены – ребята быстро это вычисляли. Возможно, они догадались, что так бывает, когда лодки Кэла нет у причала. Если да – никто об этом не обмолвился, во всяком случае при мне.

В июле мы играли почти каждый вечер. В последний раз в прятках участвовали шестнадцать человек, в том числе девочка с соседнего острова, с которой Бизер познакомился в «Плеоне» – детском яхт-клубе. Она, честно говоря, была маловата для игры, но мы все-таки ее допустили, просто чтобы стало одной девочкой больше. Когда у нас оказывалось двое новичков сразу, мы обычно бросали монетку, чтобы выяснить, кто останется «на часах», но на сей раз никто не сомневался, что настал черед Вилли Мэйза, – девочка была слишком мала, и мы не решились бы оставить ее одну в темноте.

Джей-Джей и Бизер быстро подружились. Настолько, что брат показал Джей-Джею кое-какие свои укрытия. Это противоречило правилам, но мы простили Бизера. Ему все и всегда сходило с рук. И потом, это были не такие уж замечательные места, потому что мы с Линдли их знали.

Мы частенько прятались вдвоем. А если не хотели, то расходились по своим «территориям». Линдли принадлежала западная часть острова, возле бейсбольного поля, а мне – окрестности соленого пруда. Линдли было труднее найти, потому что ее укромные местечки находились далеко, а водящий обычно не решался чересчур удаляться от «домика», на тот случай если игроки начнут выбегать. Моя территория была меньше, зато укрытия – надежнее. Например, ветка дерева, на которой никто и никогда не мог меня отыскать, даже Линдли. Она обычно ходила туда-сюда внизу и не догадывалась посмотреть наверх, хотя я сидела буквально у нее над головой.

В тот вечер мы сыграли шесть раз – и это было много, поскольку игроков собралось порядочно и уходила масса времени на то, чтобы всех найти. Мы заранее условились, что «на часах» останется Вилли Мэйз, но его почти невозможно было осалить, поэтому в предпоследний раз Джек нарочно поддался, чтобы подставить Вилли. Он велел всем нам сидеть в укрытиях, пока Вилли Мэйз ни побежит к «домику». Потом Джек досчитал до ста, выключил фонарик и уселся под деревом в ожидании новичка. Пусть не сразу, но Вилли наконец вышел, и Джек, услышав шаги, просто встал, включил свет и осалил его, а потом, прежде чем тот успел возразить, крикнул: «Выходите!» – и мы вылезли из укрытий.

Если Вилли и понял, что его надули, то не подал виду. Славный парень, он просто молча встал к дереву и начал считать. Остальные многозначительно переглянулись и пошли по домам. Городские и ребята с других островов направились к лодкам. Они понимали, что придется отгрести в канал, прежде чем включить мотор, иначе шум разнесется над водой и Вилли Мэйз раскусит нашу шутку.

Мы с Бизером в молчании зашагали домой, но, когда пришли, в комнате Мэй горел свет, и мне расхотелось входить.

– Иди один, – сказала я брату.

– Куда ты? – Бизер явно встревожился. Тем летом он взял за обыкновение постоянно беспокоиться обо мне и всех моих делах.

– Я пока не хочу домой.

– Нельзя просто взять и уйти. Ты знаешь, мать этого не любит.

– Она даже не узнает.

– У нее горит свет. Она еще не спит.

– Все равно не выйдет из комнаты.

– А если выйдет?

– Скажи ей, что пришел домой раньше. Скажи, что я еще играю.

– Даже не знаю… Лучше бы тебе никуда не ходить.

– Господи, да я же не навсегда.

Я начала злиться, и брат это понял. Он посмотрел на дом Линдли, догадавшись, что я собираюсь именно туда.

– Тебе вообще не нужно у них бывать, – буркнул Бизер.

– А я все-таки пойду.

Он снова обеспокоенно взглянул на меня.

– Его нет дома, – продолжала я, имея в виду Кэла.

Бизер не перестал хмуриться.

– Я скажу матери, что ты еще играешь, – сообщил он, будто это с самого начала была его идея.

– Вот и умница.

– И не злись на меня, – попросил он. – Я всего лишь пытаюсь тебя защитить.

Я почувствовала стыд, потому что Бизер говорил искренне. Впрочем, меня не страшил гнев Мэй. Уже давно минули те времена, когда я боялась матери.

Он быстро взглянул в сторону причала, потом повернулся и вошел в дом, выключив свет на крыльце, как будто я уже дома. Бизер умный парнишка, очень славный. Я посидела на ступеньках, просто чтобы удостовериться, что на горизонте чисто, а потом решила пойти к Линдли и позвать ее с собой в Уиллоуз. Мы порой удирали туда, когда чувствовали в себе достаточно смелости, чтобы улизнуть с острова. В Уиллоуз мы катались на электромобилях или играли в наперсток – нам еще не было восемнадцати, но мы нравились ребятам, которые там работали, и они никогда не спрашивали документы.

Я решила пойти кружным путем, а потом увидела на тропе луч фонарика и вспомнила, что Вилли Мэйз ходит и ищет нас. Когда он направился к пруду, я срезала путь через дюны, вышла на тропу, сняла кеды и поднялась на крыльцо Бойнтонов. Стоя там, я заметила тетушку Эмму – она сидела у окна и читала при свечке. Я подумала, что Линдли наверху. Можно было запросто подойти к двери и постучать – тетушка обрадовалась бы, увидев меня, – но я хотела, чтобы сестра вышла незаметно, потому что Эмма ни за что не позволила бы нам отправиться в город. Во всяком случае, не в столь поздний час. А Кэл вообще не разрешал Линдли бывать в Уиллоуз. Я прокралась мимо окна к черному ходу. Дверь была заперта. Я нашла палочку, сунула ее в щель и так ловко поддела щеколду, что она даже не звякнула.

Поднимаясь вверх по черной лестнице, я помнила, что третья ступенька сверху скрипит, а потому перешагнула через нее. Достигнув верхней площадки, увидела, что в комнате Линдли темно. Неудивительно. Сестра никогда не зажигала свечи – пусть все думают, что она уже спит. Я подошла к постели. Линдли там не было. Я знала, что ее нет и внизу, потому что заглянула в окна, проходя мимо. Тогда я решила, что она, вероятно, в ванной, а потому уселась на кровать и принялась ждать.

Я просидела в комнате минут пять, а потом услышала чьи-то шаги на крыльце. Сначала подумала, что Линдли пришлось сделать крюк до Бэк-Бич, чтобы разминуться с Вилли Мэйзом… Но я ведь видела, что она сразу пошла к дому. Мне это показалось странным. А потом я услышала внизу голос Кэла и застыла.

Голос был громкий, злой и пьяный. Кэл что-то орал, и я даже не сразу поняла, что речь о Вилли Мэйзе. Кэл желал знать, чья лодка стоит у причала. Тетушка Эмма клялась, что понятия не имеет, но Кэл не успокаивался.

– Скажи мне, кто здесь! – Он заговорил как настоящий ревнивый муж, который думает, будто жена прячет любовника в шкафу.

Я боялась, что Кэл сейчас ударит Эмму, ведь он уже проделывал это неоднократно. Мечтала, чтобы Линдли поскорее пришла, потому что не знала, что делать. Даже подумывала, не выпрыгнуть ли из окна. Мне совсем не хотелось тут оставаться. Я понимала, что положение не улучшится, если Кэл обнаружит меня здесь. Я бы, возможно, смогла удрать, если бы спрыгнула, но окно находилось высоко, а внизу торчали камни. Я подумала, что надо позвать на помощь Мэй и что спуститься по черной лестнице – наилучший вариант.

А потом произошло ужасное. Послышался громкий треск, и на минуту наступила тишина. Я ждала, что тетушка заплачет, но никаких звуков снизу не доносилось. Потом послышались шаги, очень быстрые. И, прежде чем я успела сообразить, в чем дело, Кэл уже был наверху, в коридоре. Он шел в комнату в поисках Линдли. Меня застигли врасплох. Все случилось слишком быстро. Я никогда не видела, чтобы Кэл передвигался настолько стремительно, и поняла, что им движет гнев. Я ощущала его ярость на расстоянии и могла бы прочесть мысли Кэла, если бы пожелала. Даже издалека я понимала, что они темны и кошмарны, и меня замутило.

Я подавила желание сорваться с места и бежать. Я бы не успела добраться до черной лестницы, обогнав Кэла, но окно было открыто, занавески слегка развевались на ветру, как будто стояла обычная тихая ночь и не происходило ничего странного. Через окно я видела океан – он переливался черным в лунном свете и казался близко, так что можно нырнуть прямо из окна в эту красивую воду и выбраться отсюда… Но разумеется, это исключено, из-за скал. И все же я бы предпочла иметь дело с камнями, нежели с Кэлом.

Внизу стояла жуткая тишина, тетя Эмма молчала. На долю секунды я, запаниковав, чуть не бросилась в окно, но что-то подсказало мне не двигаться: просто стоять в тени, прижавшись спиной к стене рядом с большим старым комодом. В доме не было электричества, поэтому Кэл не мог включить свет. Я знала, что у него нет с собой ни фонарика, ни свечи. И что Линдли здесь нет. Иначе она бы уже была внизу, с Эммой, ну… или гналась бы за Кэлом с ножом в руках.

«Ни звука», – велел внутренний голос, и я поняла, что это единственный вариант.

Я прижалась спиной к прохладной стене, не сводя глаз с окна и мечтая оказаться где угодно, только не здесь, а потом вдруг ощутила чужое присутствие.

Кэл прошагал через всю комнату к кровати и буквально разметал ее, сбросив на пол одеяло и подушки. Он выкрикивал непристойности, самые мерзкие из всех, что я знала, а некоторые словечки я вообще слышала впервые.

– Твою мать, где она? – прорычал Кэл, обращаясь к Эмме, но снизу не доносилось ни звука.

Он швырнул на пол стеклянный подсвечник, разбив его вдребезги. Осколок воткнулся мне в ногу, и я ощутила жжение, а потом по ступне потекла кровь. Я не могла наклониться и посмотреть – и только надеялась, что Кэл не способен чуять кровь и страх, как собаки.

– Шлюха! – заорал он, глядя на пустую постель. – Соблазнительница и шлюха!

Он обернулся, будто ощутив мое присутствие, и я постаралась ни о чем не думать, сделаться невидимой. Даже зажмурилась, чтобы не выдать своих мыслей.

«Не двигайся, даже не дыши», – приказал внутренний голос, и мое сознание опустело.

Это сработало. Следующее, что я помню, – Кэл сбегает по лестнице и хлопает входной дверью.

Я выскочила из дома через черный ход прежде, чем он успел сойти с крыльца. Пробегая мимо окна гостиной, я заглянула туда и увидела на кушетке тетушку Эмму. Она словно была в полуобмороке, с окровавленной щекой, но тем не менее пыталась встать, неловко, хватаясь за подлокотник. Судя по выражению лица, по страху в глазах, она думала о Линдли и о том, что будет, если Кэл найдет дочь. Даже когда ей было плохо, материнские инстинкты оставались на месте. Но Эмме всегда недоставало сил, чтобы защититься.

Она добралась до двери, вышла на крыльцо и позвала мужа, умоляя оставить Линдли в покое. Все не так, как он подумал, просто она соврала ему накануне, когда сказала, что девочка вечером будет сидеть дома. Она позволила дочери пойти поиграть, и более ничего.

– Господи Боже! – крикнула она вслед Кэлу, который в ярости шагал по тропе. – Господи Боже, они всего лишь дети!

Но ветер дул в лицо Эмме и ее голос звучал слабо, слов не было слышно. И потом, Кэл уже скрылся.

Я сомневалась, что Линдли по-прежнему играет. Она подала сигнал, что идет домой. Мы помахали друг другу на прощание, и я сама видела, как сестра направилась к дому.

Линдли не могла продолжать игру еще и потому, что Вилли Мэйз уже сдался. С крыльца я видела, как он идет к причалу. Свет фонарика прыгал, пока парень садился в лодку и заводил мотор. Проследила взглядом, как он отчалил, включив боковые огни, и пожелала, чтобы Линдли на самом деле уехала с ним, спасшись от Кэла хотя бы ненадолго. Но ее не было в лодке. Линдли по-прежнему пряталась где-то на острове, и вскоре ей предстояла встреча с Кэлом. Нужно было сделать что-нибудь немедленно.