Текст книги "Убийство в заброшенном поместье"

Автор книги: Брэнди Скиллаче

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

Глава 23

Семь свечей, каждая в отдельном подсвечнике и различной степени оплавленности воска, полукругом стояли на низком столике в библиотеке. Электричество снова отключилось, так что Гвилим и Джо читали, склонив головы к хорошо освещенной середине стола и водя пальцами по ровным строчкам с красивым почерком. Джо пришла в голову мысль, что их вечер очень похож на спиритический сеанс. Вполне уместная мысль. Ведь они действительно призвали в эту комнату дух Иды Хобарт и ее по большей части анонимных пациентов.

На очень прочных переплетах сохранились рисунки лекарств, пробирок и даже повязок на раны, выполненные разноцветными чернилами.

– Тест на гемоглобин!

Гвилим склонился еще ниже, чуть ли не уткнувшись очками в бумагу. Джо притиснулась поближе, пытаясь что-то разглядеть.

– Это же анализ крови! Они вводили кроликам кровь человека и ждали, пока образуются антитела, – сказала она, и Гвилим выдал на ультразвуке:

– Вы знаете про кроликов?! Да вы просто чудо!

– Вы тоже про них знаете – вот, взгляните. Она провела ряд анализов на разных стадиях беременности.

Джо пришлось встать и сделать круг вокруг стола; они приближались к разгадке, и от этого она робела, словно кружа над развязкой любимого романа.

– Боже милосердный, только представьте себе – застрять тут с этим доктором, что лечил релаксацией. – Гвилим преувеличенно вздрогнул. – Прямо хоррор. Признаться честно, я не хочу отдавать это Роберте.

– Тогда-то она вас и убьет.

Джо снова принялась читать, летая глазами по строчкам. Однако ее заставил остановиться абсолютно неразборчивый отрезок.

– А что бы вы делали со всем этим? Продали бы?

– Боже, нет, конечно. Спрятал бы все в своей комнате с сокровищами, рядом с теми роскошными атласами. Есть что еще в коробке?

Джо порылась – энергично, но аккуратно. Боже, пусть это будет журнал регистрации или фотографии. Но ни того, ни другого там не оказалось. Зато она взвесила в руках прямоугольную пачку аккуратно сложенных листов, перетянутую бечевкой.

– Похоже на письма, – сказала она, и если до этого Гвилима потряхивало от волнения, то тут он просто засветился от счастья.

– О мой бог. – Он зашевелил пальцами, будто щупальцами. – Обожаю старые письма! Открывайте же их!

– Вы так почти про все говорите, – сказала Джо, поддевая ногтем узелок. – Я знаю вас меньше недели, но уже потеряла счет вашим увлечениям.

Конечно, она лукавила; неспециально, но Джо составила список: антиквариат, фотографии, микрофильмы, камера-обскура – и все это наряду с удивительными познаниями в области предпочтений Роберты, а еще это желание «когда-нибудь» стать редактором.

– Я знаю, – сказал он, забирая половину писем. – Ничего не могу довести до конца, потому что увлекаюсь всем. Вы не сильно-то отличаетесь.

– М-м, – отозвалась Джо, потому что уже начала читать.

– Но это же правда! Вы ходячая энциклопедия. А я ходячий чердак с мусором. Мы оба набиты разными знаниями под завязку. Но вот поисковик у вас помощнее…

– Гвилим? Заткнитесь, пожалуйста. – Декабрь 1906. Иде Хобарт, Д. М.[50]50
  Д. М. = MD (medical doctor) – данное сокращение обычно используют для обозначения практикующего врача, терапевта, врача общей практики. – Прим. пер.


[Закрыть] от леди Г. А. – Я кое-что нашла.

Уважаемая д-р Хобарт, говорилось в письме,

Простите меня за то, что во второй раз отнимаю у вас время, но я слишком расстроена, чтобы мыслить ясно после нашей встречи. Мне говорили, что просто нужно отдохнуть. Доктор выписывал мне порошки, и я все принимала, считая, что надежда есть. Вы лишили меня этой надежды, но я благодарю вас за это. Как знать, сколько еще времени я бы надеялась впустую и ничто бы при этом не помогало? Я испытываю такую боль, которую вам сложно представить. Мне придется сказать Уильяму, что я не могу родить ему наследника…

– Вот же дерьмо, – сказал Гвилим, а Джо уже подскочила, потирая запястья.

– Гвен не может иметь детей. Никогда. Понимаете? Вообще. Но в комнате устроили детскую. А кроме нее там была только одна женщина – ее сестра.

– И это доказательство? Все не так уж и очевидно, – заключил Гвилим. – О рождении ребенка записей нет, нет и свидетельства о рождении.

Джо проигнорировала такой расклад и упрямо покачала головой. В голове у нее рождалась вся картина целиком: наверно, поначалу Эвелин скрывала свою беременность, но что могло произойти, если бы ее отец обнаружил, что она вынашивает ребенка вне брака, от любовника?

– Вы говорили, Дэвис хотел занять положение в обществе? – Джо уже не ходила кругами, а вертелась на месте. – Раз уж Эвелин забеременела, он не мог устроить ей выгодный брак. И если бы не появился мужчина и не подтвердил свое отцовство, никто не поверил бы, что это не ее вина. Теперь она порченый товар. Или прогнать ее, или она убегает сама. И вот она приезжает в Абингтон к людям, которые хотя бы не ненавидят ее за то, что она забеременела вне брака. К людям, которые хотят ребенка, но не могут его завести.

Джо почувствовала, как закружилась голова, и ухватилась за каминную полку. Сердце стучало как заведенное. Сверху на нее смотрели портреты, строгие и невозмутимые. Дом Гвен был единственным местом, где могла укрыться Эвелин, так же как и ее мать, уже беременная Джо, нашла приют у тети Сью.

– Это у нас семейное, – сказала она, по-прежнему не гляда на Гвилима, но подойдя к нему чуть поближе.

– Могу ли услышать эту историю? – спросил он. Джо поковыряла кутикулу.

– Мы о таком не говорим, – сказала она.

Но никаких «мы» больше не было. И она почувствовала укол одиночества.

– Я даже Туле не рассказывала про это. Хотя, если подумать, непонятно, кого я защищаю. – Джо присела на диванчик. – Моя мать уехала из Англии, потому что забеременела. Она говорила мне, что не знает, кто мой отец. Вот только она лгала.

Это случилось в те странные сумрачные дни после похорон тети Сью. Джо тогда училась в колледже, ей было около девятнадцати лет, а ее мать пребывала на грани нервного срыва. Она помнила, как та странно и безучастно та передвигалась – будто каждому мускулу надо было напоминать о необходимости движения, словно каждый ее шаг и вдох сопровождался болью. Она все свалила на Джо, и Джо пыталась нести эту ношу, предвосхищая ее потребности. Всю свою жизнь она и так этим занималась: была полезной, подходящей и не обременяла свою крохотную хрупкую семью. Теперь в этой семье остались лишь двое.

Джо ходила в похоронные конторы, в моменты ее наибольшей отрешенности отвечала на вопросы, которые были слишком болезненны для матери. Приготовление к погребению, время для прощания, даже роль исполнителя завещания, которая чисто технически принадлежала ее матери, – все это стало обязанностями Джо, ежедневной работой, а предаваться скорби она могла ночью, оставшись одна.

Скучала ли Джо по тете Сью? Да. Она и любила ее, изо всех сил. Насколько сама Сью ей позволяла. Ее тетя вышла замуж за американского военного в семнадцать (с половиной) лет и переехала с ним в Штаты. Она мечтала о большой семье, которой никогда не было у Ардеморов и Дэвисов. Но спустя два месяца после свадьбы ее муж погиб на военной базе в результате несчастного случая с артиллерийскими орудиями. Сью мечтала о детях, и ей досталась половинка Джо. Но эта половинка всегда казалась ей неправильной.

По ночам Джо лежала без сна, пытаясь разобраться в своих чувствах, но в основном она ощущала ужасное одиночество. А потом, разбирая документы матери в поисках нужных цифр для счетов, она нашла книгу. Книга была заткнута в самый дальний угол прикроватной тумбочки и стянута резиночками. Это была тайна, и Джо не могла притворяться, что она этого не понимала. Но все же вот он, почерк ее матери, синие чернила по выцветшим линиям. Дневник. Ее прошлое.

Джо практически почувствовала электрический разряд, в пальцах покалывало, и эти ощущения не ослабели со временем. Возможно, в ее руках был ключ ко всему, о чем умалчивала ее мать. Она надеялась узнать о семье и родине ее матери и даже о дяде Эйдене. Возможно, то было ее обычное жадное любопытство к написанным словам. В любом случае она прочитала дневник, и переиграть это уже было нельзя: я беременна от него и не знаю, что делать. Его ребенок. Его. Но имени не было. Она продолжала читать жадно и виновато. Ее мать стала изгоем для своего отца. А потом и для своего брата Эйдена. Они не верят мне. Боже, они мне не верят. Им неинтересна была ее версия событий. И этого она бы не вынесла.

– Моя тетя Сью вообще-то была маминой тетей, – объяснила Джо Гвилиму. – Сестра моего дедушки, намного младше его. Для моей мамы она была больше как сестра. И обе они чувствовали себя одинокими в своей семье. – Джо забралась на диванчик с ногами. – Я это знаю, потому что она об этом написала. Но на всех этих страницах она ни разу не назвала имя моего отца. Только то, что это был лучший друг ее брата Эйдена… И то, что он был женат.

– И что потом? – спросил Гвилим. Он так наклонился, сидя на стуле, что практически завис в воздухе. Джо судорожно вздохнула. Следующая часть истории была хуже. Намного хуже.

– Потом, – медленно произнесла она, борясь с желанием вернуть сказанное обратно. – Потом в спальню зашла мама и застала меня за чтением.

Все началось абсолютно спокойно. Джо не нарушила ни одного известного ей запрета. Но она заговорила первой, стала извиняться, хотела все сделать правильно…

– Я не хотела, – сказала она.

Это, однако, было неправдой. Она хотела. Она всегда хотела узнать и чтобы знали о ней, но это всегда отрицалось. Теперь же она увидела хотя бы часть правды, и это было словно чистая вода после долгого пыльного молчания. В глазах Джо мать стала лучше и смелее. Но в скомканном извинении ничего этого не было. И мать уловила в нем ложь.

Когда Джо повернулась и посмотрела ей в глаза, перед ней стояла словно чужая женщина. Все знакомые черты исказились в чуждой гримасе неподдельного ужаса.

– Как ты посмела? – отчаянно и пронзительно спросила она. – Как ты могла?

Джо не знала, что сказать. Слова испарились, как тогда в «Красном льве». Ничего не получалось. Мать подошла к ней, и это заняло целую вечность. Джо запомнила каждое движение, каждое выражение ее лица, напряженные белые морщинки, разбегающиеся от глаз, обнажающиеся зубы за тонкими губами, искривленными в панике.

– Отдай мне дневник. Это мое, и ты не имеешь права даже касаться его.

Но Джо не спешила отдавать. В нем было единственное доказательство существования ее семьи, помимо матери и теперь уже покойной тети. Пусть и без имен.

– У меня есть право, – смогла выдавить она. Тихо. Почти шепотом. – У меня есть право знать.

У Джо был отец. Может, даже братья и сестры. И возможно, хоть кто-то похож на нее. Возможно, какой-нибудь ее кровный родственник, который так же ощущал этот мир, так, как она всегда его ощущала. Мать положила руку на книгу. Джо не сдавалась. Чувства вырывались из нее, отовсюду, где она их раньше скрывала, неуправляемые, беспорядочные. Злые.

– Как ты могла прятать это от меня? – спросила Джо дрожащим голосом. Дрожь охватила ее всю, от ног и до кончиков пальцев. Она выпустила дневник из рук, и мать прижала его к груди, как младенца. Она стояла, покачиваясь, прижавшись подбородком к чему-то столь ценному, странному и запретному. А потом она заговорила:

– Ты жестокосердная и бесчувственная. Ты никогда меня не любила так, как должна любить дочь.

Джо произнесла эти слова вслух в этой обветшалой библиотеке. Она слышала голос своей матери так ясно, как в тот день, когда эти слова были сказаны.

На другом конце стола прерывисто вздохнул Гвилим.

– О, Джо, – сказал он.

Зачем он сказал это так нежно, лучше б промолчал. Она могла бы взорваться изнутри.

– Мы больше никогда об этом не говорили, – сказала Джо, покусывая губу. Держи свое дерьмо при себе.

– Могу ли я спросить – и скажите, если мне лучше промолчать, – помирились ли вы?

Джо крепко сжала кулаки. Она почувствовала, как что-то большое и уродливое распирает ее изнутри, толкая в ребра.

– Я пыталась. Я повторяла ей ее же слова, говорила, как это меня ранит. – Слова сыпались все быстрее, соревнуясь с ритмом сердца. – Но это уже не имело значения. Она просто… забыла.

Тело Джо предало ее. Она зарыдала, и слезы были горячими. Тот день, ужас от того, что она узнала, от обвинений, от ощущения себя такой крошечной – это стало одним из худших моментов в жизни Джо. А для ее матери это был просто какой-то вторник. Который и помнить-то не стоило. Для нее это не стало реальностью. Джо мог обидеть кто-то другой, кто-то вообще несуществующий.

Больше они об этом не говорили. Ни когда ее мать заболела, ни когда она ухаживала за ней, наблюдая ее угасание. Она умерла, так и не рассказав Джо всей правды. Последняя связующая ниточка с другой семьей. А потом позвонили юристы и сообщили, что она унаследовала дом в Англии. И вот она приехала и стала надеяться.

– П-п-простите. Я не д-должна была плакать, – заикаясь от слез, сказала она. Гвилим был рядом, ничего не говорил, просто молчал. Он выглядел озадаченным.

– Почему? – спросил он. – Почему вам нельзя плакать?

– Я вообще-то прихожу в норму. Начинаю жизнь заново. Я… – Джо обвела руками то, что она хотя бы попыталась сделать: библиотеку, дом, крышу, хоть и выглядело все жалко. – Все не так, конечно, должно выглядеть.

Гвилим сел поближе. Но не на диван, а на пол. И глубоко вдохнул, словно собрался нырнуть.

– И кто? Кто решает, как тут все должно выглядеть? – спросил он. Джо выпрямилась и постаралась вернуть себе частичку достоинства.

– Я не слабачка, – сказала она, но Гвилим покачал головой, едва она это сказала.

– Конечно, нет, я знаю. Для вас быть собой – это уже революция.

– И в чем революция?

– Да в чем угодно! Не потому что кто-то другой захотел. Черт, ваша мать сказала вам ужасные слова. И вы до сих пор это носите в себе. Мои травмы не такие уж страшные, даже учитывая гиперопекающую маму и папашу, который вообще не верил в существование СДВГ.

Джо выпрямилась и стерла соленые следы со щек. Никто еще не называл ее жизнь травматичной; звучало это непривычно и странно.

– Я любила свою мать, и каждый день мне ее не хватает, – сказала она, медленно поднимаясь. – Но на самом деле я знала ее не полностью, и я продолжаю терять членов своей семьи. Я хотела больше узнать об Эйдене. Это имеет какой-то смысл. Ведь он тоже изучал нашу историю. И у него была эта фотография.

Джо подошла к каминной полке и всмотрелась в портреты.

– Может быть, он тоже был одинок.

Гвилим подошел к ней и неуверенно похлопал по плечу.

– Мы отыщем Эвелин, – пообещал он. – Коробок вон еще сколько.

Но его речь не возымела нужного эффекта. От эмоций у Джо случился перегруз, и от слез разболелась голова.

– Это подождет, – ответила она.

Чтобы отнести все коробки обратно в машину, надо было сделать несколько ходок, но телефон Джо зажужжал, едва она переступила порог.

– Подождите, – сказала она звонившему, прислоняя коробку к капоту. Номер она не узнала, но явно звонил кто-то из Абингтона.

– Не могу говорить, – сказала она, вручая телефон Гвилиму.

– О, слушаю. Телефон Джо Джонс. Роберта? А мы только… что? Когда? Ага. Хорошо, я ей передам.

– И что бы это значило? – спросила Джо. Гвилим отдал ей телефон.

– Понятия не имею. Но мы должны быть в музее завтра, причем на час раньше. Ровно в семь.

Глава 24

Воскресенье

Утро МакАдамса началось в полицейском участке Йорка. Задержание Элси Рэндлс прошло весьма громко.

– Мне сказали, у нее впечатляющий хук слева, – поведал Флит МакАдамсу. МакАдамс же тихо вознес благодарности за то, что не его сержант пострадал на этот раз. Меж тем Элси показала весьма грубый жест в сторону двухстороннего зеркала и перевернула стул, прежде чем стала гневно расхаживать по комнате для допросов.

– Она говорит, это домогательство, – объяснила подоспевшая к началу допроса Грин.

– Забавно. Ее братец сказал то же самое, – задумчиво сказал МакАдамс.

– Готовы?

– Нет, но когда меня это останавливало.

Грин пошла вперед, Флит за ней. МакАдамс задержал приход адвоката Элси до самой последней минуты. Эта предосторожность могла сыграть ему на руку: если они войдут все вместе, то Элси будет метаться между адвокатом и изложением свой истории – и в то же время продолжит оскорблять полицию. А там, гляди, и скажет что-нибудь полезное. Запись пошла, и после некоторого сопротивления Элси уселась за стол напротив них.

– Закурить можно? – прошипела она. И тут же закурила, так что разрешения она не спрашивала. Рукава ее белой блузки были закатаны до локтей, а пуговицы расстегнуты так, что он мог видеть ее кружевной лифчик. Губы были накрашены ярко-красной помадой.

– Вы знаете, почему вы здесь, мисс Смайт? – спросила Грин.

– Потому что вы, черти вас дери, арестовали меня за долбаное убийство. – Слова Элси обжигали, как дым от костра, а голос почти дрожал от ярости.

– По подозрению в убийстве, не по обвинению, – уточнил МакАдамс. – Вы солгали насчет ваших отношений с Сидом Рэндлсом.

Он поднял руку, и в комнату вошел офицер со стопкой одежды и бумажным пакетом. МакАдамс развернул то, что лежало сверху.

– Мужская рубашка, 50-й размер. Немного грязная у воротника, но недавно ее гладили. И, – он взял следующую вещь, – мужские хлопковые трусы. А вот и еще одна пара мужских боксеров. Пара классических туфель, 44-й размер.

Элси дали пепельницу, но она ее игнорировала, и пепел разлетался по столу после каждой затяжки.

– И что? – спросила она.

– Вы положили эти вещи в мусорные баки возле вашей квартиры в Ньюкасле. Есть свидетель.

Элси нагнулась поближе.

– И что?

Макдамс и не ожидал, что все пройдет легко. Он кивнул Грин, и та стала доставать вещи из бумажного пакета и раскладывать их на столе.

– Средство после бритья, вскрыто. Мужской одеколон, полфлакона. Мужской набор для бритья. Золотая цепочка. Наручные часы, новые, – перечислила она. Элси демонстративным жестом изобразила недоумение.

– Вокруг меня много мужчин, а что?

– У вас один мужчина, – поправил ее МакАдамс. – Эти мешки с мусором вы привезли из дома своей тети. Где вы проживаете. А несколько недель назад там жил и Сид.

Глаза Элси цвета стали обжигали холодом.

– Пошел. Нахрен.

Снова очередь Грин. Она протянула адвокату лист бумаги.

– Сержант Грин показывает подозреваемой отчет судебно-медицинской экспертизы. Анализ подтверждает, что волокна, обнаруженные на одежде и личных вещах, принадлежат Сиду Рэндлсу, ныне покойному.

Слава богу, в Йорке своя крупная лаборатория. Мак-Адамс подождал, пока Элси сделает свой ход. Но она продолжала молча курить.

– Вы сказали, что не встречались с Сидом Рэндлсом, – надавил МакАдамс. – Я спрашивал вас на похоронах и потом в доме вашей тети.

– Я вам ответила, что последняя наша встреча была, когда он лежал в гробу. И это правда. А все остальное не ваше собачье дело.

– Наше, раз уж мы расследуем убийство, – заверил ее МакАдамс. – Мы обыскали его квартиру. И коттедж в поместье. И знаете, чего мы там не нашли? Свидетельств того, что он там жил. А жил он с вами вплоть до дня своей смерти, и вы не просто солгали – вы скрывали это, пытаясь избавиться от его вещей.

Элси пристально посмотрела на МакАдамса.

– А чего это вы не спрашиваете, где я была в ночь убийства? – сказала она. Прозвучало это холодно и очень неожиданно. – У дружка случайного, можно и так сказать. Перепихнуться на разок. У меня есть его адрес, и уж он точно меня запомнил.

Она вновь стряхнула пепел. У МакАдамса в голове происходила революция мышления. То она не готова была сообщить имя этого парня, а сейчас готова адрес предоставить? Никакой тайны клиента. Но если она состряпает правдоподобное алиби, то им крышка. Нужно, чтобы она сдала позиции во время допроса. Крошечная трещина в броне – вот что им было нужно.

– Что ж, прекрасно. – МакАдамс вновь сел на пластиковый стул. – Если убийца не вы, то кто тогда?

– Мне откуда знать?

– Вы с ним часто виделись, – сказала Грин, поигрывая флакончиком с пеной. – Это вы ему купили? Наверно, его любимая марка?

Довольно смелый ход. МакАдамсу это понравилось, и он продолжил игру.

– Обычно мы цепляемся за мелочи, но это не про вас. Кто-то назовет вас бесчувственной, но это тоже не так. – МакАдамс положил руки на стол и наклонился к ней. – Знаете, Оливия утверждает, что все еще любит его…

– Как же. – Элси снова затянулась, скривив рот в издевательской усмешке.

– И Лотте тоже, – добавил МакАдамс. – Они говорят, что заботились о нем, что бы там ни болтали люди. Заботились о нем даже больше вашего.

Элси хмыкнула. Тогда Грин пошла дальше.

– Лотте еще и трахалась с ним. Знали? А уж как она этим гордилась. И рассказывала об этом.

Грин подождала, пока Элси не посмотрит ей в глаза, и добавила:

– Много чего рассказывала.

Вот оно: откровенный разговор. Выражение лица Элси оставалось почти неизменным, но по тому, как бурно вздымалась ее грудь, можно было понять степень ее волнения, а рука с сигаретой слегка дрожала. Она гордо вздернула подбородок. А МакАдамс только того и ждал.

– Все они говорят, что вам на все наплевать, но они вас не знают, правда, Элси?

МакАдамс перевел дыхание. Он тоже не знал Элси. Но сейчас он собирался обнаружить такую связь (и соединить кое-какие точки), что даже Джо Джонс это вгонит в краску. Сейчас или никогда.

– Вы поддерживали его, не так ли? Даже когда он вам изменял, даже когда он с вами развелся. Вы, возможно, знали о деньгах, что он забрал у Оливии. Может, знали о том, что он был сутенером Лотте. Может быть, вы его все равно любили.

Он все это время наблюдал за ней, ожидая смягчения. Но увидел нечто иное: туго сжатую пружину. У него самого внутри все сжалось.

– Да, вы знали, – сказал он не только Элси, но и себе. – Вы же были деловыми партнерами? Дом вашей тети, ваша квартира, коттедж, квартира Сида в Абингтоне – уже четыре дома на двоих. И что же вы за аферы проворачивали?

Чары разрушились. Элси захохотала и затушила сигарету.

– Ни черта вы не знаете. Какие еще аферы? И вообще, в дом тети Ханны я приезжаю, когда захочу. Все эти годы ей было на меня насрать, так хоть перед смертью пусть что-то доброе сделает. А Сид там жил – так у него были деньги, а у меня – время.

И вот разговор зашел про деньги, что вполне устраивало МакАдамса.

– О, деньги у него были, это точно, – сказал он, кивнув Грин.

Грин принесла доказательства того, сколько Сид получал в месяц, и подробно осветила этот вопрос под запись. Все бумаги лежали перед Элси и ее адвокатом, но она даже не взглянула на них.

– Давайте, посмотрите на суммы, – предложил МакАдамс. – Достаточно для жизни вдвоем и с комфортом.

– Ничего об этом не знаю.

Снова этот ее холодный тон. Даже не дернулась. Думай, приказал себе МакАдамс. Деньги приходят на счет и уходят…

– Может быть, Сид хранил весьма дорогостоящую тайну, – сказал он осторожно. – И вы, возможно, были в курсе всего.

– Да пошел ты, – прошипела Элси.

– Элси, это называется шантаж, – сказал МакАдамс. Он обдумывал, стоит ли упомянуть ее брата. Что ж, пора настала.

– Мы поговорили с Джеком в Фулл Саттоне.

– И что?

– Я рассказал ему, что Сида убили. Потом спросил о вас. Он заявил, что вы не общаетесь.

– Мы и не общаемся.

МакАдамс повернулся к Грин. Настало время для последней улики, извлеченной из мусорного бака, если точнее, из кармана брюк Сида, находившихся там. Грин развернула клочок разлинованной бумаги из блокнота.

– Подозреваемой показывают записку от Джека Тернера для Элси Смайт.

Элси снова застыла ледяной статуей, но на этот раз МакАдамс увидел на ее лице то же удивление, что и когда он на нее наткнулся в Йорке.

– Когда придешь в следующий раз, принеси блок «Ламберт и Батлер», а не какие-то дешманские окурки. Еще б ты не могла раскошелиться, – прочитала вслух Грин. МакАдамс постучал пальцами по столу.

– Вы оба лгали по поводу ваших встреч. Почему, интересно? Может, он знает больше, чем говорит, может, он пытается вас защитить. Вариантов у нас много, Элси, – продолжал он. – Вы шантажировали Сида? Или он вас? Куда бы ни вели все эти ниточки, я думаю, ответы вам известны. Так что я спрошу вас еще раз. Если не вы убили Сида, то кто?

МакАдамс подождал. Тишина затянулась. Он и раньше заметил, что у Джека и Элси очень похожие глаза, и прямо сейчас глаза Элси выражали то же, что и глаза Джека при их беседе в тюрьме. И это было похоже на страх. Насколько же проще было бы думать, что Элси была убийцей или же сообщницей. И отчасти он готов был с этим согласиться. И все же, все же… Он подтолкнул локтем Грин, и та передала ему фотографию Сида с места убийства.

– Элси. Сида убили. И мне нужно знать почему.

Он пододвинул к ней фотографию – ужасное свидетельство.

– Вы же понимаете, убийце что-то нужно. И он так и не заполучил это. И раз уж вы не убивали, то нет необходимости вам напоминать, что преступник разгуливает на свободе. Если что-то знаете, сейчас самое время поделиться.

Элси мельком взглянула на фотографии и потянулась за сигаретой. Рука у нее дрожала, и адвокат помог ей прикурить. Когда кончик сигареты разгорелся, она выпустила тонкую струйку дыма и посмотрела поверх плеча Мак-Адамса на двухстороннее зеркало.

– Там была картина, – сказала она, – та, что принадлежала американке.

Джо припарковала «Альфа Ромео» прямо возле входа в музей. У нее получилось всего лишь с третьей попытки, но зато не надо было таскать коробки с архивами через всю мокрую от дождя парковку. Джо захлопнула дверь движением бедра. Света не было нигде.

– Странновато как-то, – сказала она. Гвилим ухватил сразу две коробки.

– А я говорил, что надо ей перезвонить, – напомнил он.

Да, говорил. А она подумала о звонке, когда все приличные люди давно уже спали. Джо толкнула дверь, которая, к счастью, не была заперта.

– Здравствуйте, – прокричала она. В ответ раздалось эхо.

– Мы можем и вниз их отнести, – предложил Гвилим, направляясь к подвалу. Оттуда пробивался свет, значит, кто-то уже там был.

– Роберта? – спросила Джо, переступая порог.

– Да. И вы на четыре минуты опоздали.

Роберта сидела во главе стола в читальном зале, а на другом краю – Руперт Селькирк и Эмери Лэйн.

– Это кто? – спросил Гвилим.

– Эм? – только и смогла вымолвить Джо. Роберта, явно решившая вести это странное собрание, жестом попросила их присесть. Они подчинились и сели, даже не выпустив из рук коробки.

– Я позвала вас, чтобы прояснить кое-что. Мистер Селькирк, документ, пожалуйста.

Селькирк поднялся и протянул карту сада, которую нашла Джо. Роберта развернула карту перед ней.

– Автор этих планов не сэр Ричард Ардемор, – объявила она. – На самом деле эти сады были спроектированы Гертрудой Джекилл.

Джо усиленно заморгала, словно это могло что-то объяснить. Гвилим же издал высокочастотный вопль.

– Да Гертруда Джекилл спроектировала по меньшей мере четыреста садов в Королевстве!

– Или около того, – оборвала его Роберта. – Большинство садов погибли – время их уничтожило или небрежный уход. Только Аптон Грей в Хэмпшире смогли полностью восстановить, благодаря имеющимся планам. Таким, как эти.

Мысленно Джо делала пометки, но мозг ее ни разу не просигналил о чем-нибудь хотя бы отдаленно знакомом. Руперт – он так и не присел – слегка склонил голову перед Робертой.

– Вы позволите? – спросил он. – Гертруда является заметной фигурой в истории Британии, а также она считается значимой культурной иконой. И тот факт, что на самом деле сады поместья Ардеморов спроектировала она, делает вашу собственность объектом национального значения.

– Постойте, постойте. Половина этого музея о Ричарде Ардеморе, – сказала Джо, указывая куда-то вверх. – И как это сады вдруг не его?

Роберта с усилием постучала костяшками пальцев по столу – шум ради шума.

– Дань признания. Самозванцу, – сказала она с таким лицом, будто жевала лимон. – Землей он, конечно, владел, но не талантом проектировать все это – оранжереи, подземные трубы отопления. А величие утопленных садов[51]51
  Утопленный сад – английский элемент декора сада, площадка, расположенная ниже уровня остального участка. – Прим. пер.


[Закрыть], стена, дендрарий?

Она насмешливо фыркнула:

– Все это не его. И пусть его черти в аду жарят. Переименуем всю экспозицию.

Джо съехала вниз на стуле.

– У меня неприятности? – спросила она.

– Нет, – в один голос ответили Гвилим и Руперт, а Эмери, сидевший напротив, несколько нервно вздохнул.

– Печальное состояние наследия Ардеморов – это абсолютная правда. И мы никогда не вводили вас в заблуждение насчет этого, – сказал Эмери наконец, сложив руки на колени. – Но если это действительно сады Гертруды Джекилл, что ж. Это как погребенное под руинами сокровище.

Все эти слова удивили Джо, но нисколько ей не помогли. Джо нужны были четкие объяснения, а не туманные намеки.

– Так. О чем. Мы. Тут. Говорим? – спросила она.

– Мисс Джонс, на планах садов, которые вы столь любезно передали Роберте, стоит подпись и печать мисс Джекилл, – сказал Руперт, вручая ей некий документ, который выглядел весьма официально. – В данный момент я провожу независимую экспертизу, но Роберта и сама специалист по таким вопросам. И в этом случае сады поместья Ардемор представляют невероятно бо´льшую ценность. Все из-за имени мисс Джекилл. А также благодаря тому, что сад не перестраивали, а это большая редкость.

Джо уставилась на лежащие перед ней документы. Это был черновой вариант переоценки поместья. С множеством нулей.

– Вы шутите.

– Я не шучу. Однако это еще не окончательный вариант. Поместье слишком маленькое, и потому ранее оно не привлекало внимания Национального фонда, но сейчас они могут им заинтересоваться. Сады станут достопримечательностью национального масштаба, – сказал Руперт.

Роберта кивнула, тем самым торжественно ниспровергая своего кумира.

– Мне этот ваш Уильям Ардемор никогда не нравился, – сказала Роберта. – Но и его отец, как оказалось, ничем не лучше.

– Извините, – сказала Джо, поднимая взгляд. Роберта уставилась на нее.

– Тебе-то зачем извиняться? Ты же вот ищешь ту женщину, да? А Ричард пытался стереть память об одной из них.

Возможно, этим Роберта и пыталась ее похвалить, но ощущение после такого комплимента осталось тревожным. Обсуждение продолжилось: Руперт, Эмери, Роберта и Гвилим всё говорили о значении этой находки, а Джо, хоть и кивала в нужных местах, пребывала совсем в другом мире. Фрагменты жизни Эвелин Дэвис в ее сознании менялись местами. Что, если ее беременность, как и у матери Джо, семья не приняла? И что, если ее не просто отвергли и изгнали, а стерли из жизни более надежным и фатальным образом?

Черт, черт, черт.

МакАдамс побился головой (тихонько) о бетонные стены полицейского участка Йорка. В этом долбаном месте все разом бросили курить, а стрелять сигаретку у Элси он как-то не собирался, так что пришлось жевать черствое шоколадное печенье и проораться в аллее между воротами и парковкой.

Элси утверждала, что не знает ничего о ежемесячных поступлениях на счет Сида в течение трех лет, то есть и сознаваться не в чем. Ее признания были куда ближе словам Лотте о некоем большом куше, что значился у Сида в планах. Непонятно было, сколько именно денег он собирался выручить, но, по словам Элси, речь шла о продаже его «маленького бизнеса» и получении «окончательной выплаты». Что-то на продажу у него имелось. Если заменить предыдущие термины на «регулярный шантаж» и «окончательный выкуп улик», то многое становилось понятным. Но не такую историю поведала им Элси.