Текст книги "Осень в Пекине (др.перевод)"

Автор книги: Борис Виан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

VI

Анжель вышел на палубу. Корабль шел теперь в открытом море, ветер морских широт продувал его и в длину, образуя тем самым нечто вроде креста, что, впрочем, было явлением для этих мест вполне обычным, ибо судно приближалось к Папским владениям.

Анн и Бирюза заперлись в одной из своих кают, а Анжель предпочел пойти подышать свежим воздухом; но заставлять себя думать все время о чем-то другом было крайне утомительно. Анн по-прежнему прекрасно к нему относился. Самое ужасное, однако, заключалось в том, что Бирюза тоже была с ним очень мила. Оставшись в каюте наедине, они вряд ли будут говорить о нем, об Анжеле. Вряд ли они вообще будут разговаривать. Не будут же они… А может быть, и будут… Может быть, они…

Сердце его забилось сильнее, ибо мысленно он представил себе Бирюзу безо всего, такой, какой она скорее всего была там внизу в каюте с Анном, иначе зачем бы они стали запираться.

То, как она последние несколько дней смотрела на Анна, производило на Анжеля тяжелейшее впечатление. Взгляд у нее был такой же, как и у его друга, когда он целовал ее в машине: глаза с поволокой, бездонные и влажные, с веками, напоминающими мятый цветок с чуть раздавленными, пористыми, полупрозрачными лепестками.

Ветер пел под крыльями у чаек, цепляясь за все, что выступало за пределы палубы, оставляя на каждом выступе хвостик из пара, подобно облачку над Эверестом. Солнечные блики слепили солнце, отражаясь ему прямо в глаз, мерцая на поверхности переливчатого, местами белесого моря. Вокруг стоял приятный запах рагу из морской коровы и даров моря на солнечном гриле. Поршни в машинном отделении пыхтели вовсю, и корпус судна вибрировал с ними в едином порыве. Из вентиляционной трубы машинного отделения струился голубой дымок, который тут же рассеивался на ветру. Анжель наслаждался пейзажем: морская прогулка всегда умиротворяет. Нежный плеск воды, шуршание пены, бьющейся о корпус корабля, крик чаек и хлопанье их крыльев – все это завладело им, заполнило его мысли, и сердце забилось легче и быстрее, и несмотря на то, что Анн был там внизу с Бирюзой, кровь заиграла в его жилах, как шампанское.

Цвет воздуха можно было бы обозначить как нечто среднее между светло-желтым и бледно-бирюзовым. Рыбы тем временем продолжали биться о корпус судна, и Анжель, испугавшись, даже подумал о том, чтобы спуститься вниз, проверить на всякий случай, нет ли вмятин на видавшей виды железной обшивке. Но он отогнал эти мысли прочь. Образы Анна и Бирюзы теперь уже не преследовали его, как раньше, ибо у ветра был пьянящий вкус, а матовый асфальт на палубе был весь испещрен блестящими, похожими на извилистые прожилки на капризных листьях трещинками. Анжель направился к носу корабля, чтобы постоять там, облокотившись о поручни. Перегнувшись через перила, Олива и Дидиш тем временем наблюдали за тем, как снопы пены клеили седые усы форштевню на подбородок – что было не самым удачным местом для усов, Дидиш все еще обнимал Оливу за плечи, а ветерок, напевая что-то ласковое на ушко, теребил им волосы. Анжель подошел к ним и встал рядом у перил. Они заметили его присутствие; Дидиш даже посмотрел на него с подозрением, однако вскоре помягчел. На щеках Оливы еще виднелись следы высохших слез, и она временами тихонько сопела, прижав рукав к лицу.

– Ну что, нравится вам все это? – спросил Анжель.

– Нет, – ответил Дидиш. – Капитан – старый хрыч.

– А что случилось? – поинтересовался Анжель. – Он не пустил вас на мостик?

– Он обидел Оливу. Сделал ей больно, – объяснил мальчик. – Ущипнул ее вот сюда.

Олива прижала руку к груди и еще раз громко шмыгнула носом.

– До сих пор болит, – пожаловалась она.

– Старый хрыч! – сказал Анжель. Он был возмущен.

– Я дал ему рупором по морде, – заметил мальчик.

– Да-да, – сказала Олива. – Было очень смешно. – И она тихо рассмеялась.

Анжель и Дидиш рассмеялись тоже, представив себе лицо капитана.

– Если он еще будет приставать, позовите меня, – сказал Анжель. – Я ему покажу.

– Вот вы – настоящий друг, – сказал Дидиш.

– Он хотел поцеловать меня, – объяснила Олива. – От него разило красным вином.

– Вы-то, надеюсь, щипать ее не будете?.. – вдруг забеспокоился Дидиш.

От этих взрослых всего можно ждать.

– Не бойся, – уверил его Анжель. – Щипать я ее не буду и целовать тоже.

– Да нет, – сказала Олива. – Целовать – это пожалуйста, только щипаться не надо, а то больно.

– Что касается меня, то я считаю это излишним, – заявил Дидиш. – И вообще, с этой задачей я могу вполне справиться сам…

– Небось ревнуешь? – подзадорил Анжель.

– Вовсе нет.

Щеки Дидиша залились краской, и он, неудобно запрокинув голову, начал с большим вниманием рассматривать что-то, что находилось у Анжеля за спиной. Анжель рассмеялся. Он взял Оливу под мышки, поднял и расцеловал в обе щеки.

– Ну вот, – произнес он, опустив ее на палубу, – теперь, считай, мы настоящие друзья. Давай пять! – сказал он, обращаясь к Дидишу.

Тот нехотя протянул ему грязную лапу, но, посмотрев Анжелю в глаза, помягчел.

– Пользуетесь тем, что вы меня старше, но мне плевать. Все равно я целовал ее еще до вас.

– С чем тебя и поздравляю, – сказал Анжель. – У тебя хороший вкус. Целовать ее очень приятно.

– Вы тоже в Экзопотамию? – спросила Олива.

Ей очень хотелось сменить тему разговора.

– Да, – сказал Анжель. – Я там буду работать инженером.

– А отцы у нас – рабочие, – с гордостью заявила Олива.

– Вся работа на них, – добавил Дидиш. – Они говорят, что без них инженеры – пустое место.

– И они правы, – сказал Анжель.

– С нами еще едет бригадир Арлан, – подвела черту Олива.

– Страшная сволочь, – уточнил Дидиш.

– Поживем – увидим, – сказал Анжель.

– А кроме вас инженеры еще едут? – спросила Олива.

И тут Анжель вспомнил про Анна и Бирюзу там внизу в каюте, и ветер тут же посвежел, солнце зашло за облака, качка стала сильнее, и крики чаек начали неприятно резать слух.

– Едут… – с трудом выговорил он. – Мой друг здесь, на корабле. Он там, внизу…

– А как его зовут? – спросил Дидиш.

– Анн, – ответил Анжель.

– Смешное имя, – удивился Дидиш. – Собачье.

– А мне нравится, – сказала Олива.

– Имя собачье, – повторил Дидиш. – Глупо – человек с собачьим именем.

– Действительно, глупо, – отозвался Анжель.

– Хотите посмотреть на корморана? – спросила Олива.

– Нет, – сказал Анжель. – Пусть себе спит.

– Мы что-то не то сказали? – тихо спросила Олива.

– Да нет же, – сказал Анжель.

Он погладил Оливу по круглой головке и вздохнул. А там, на небе, солнце все никак не могло решиться – выглянуть из-за облаков или нет.

VII

…иногда бывает полезно развести вино водой…

(Марсель Вернон. Трактат об отоплении. Изд. Дюно, т. 1, с.145)

Уже добрых пять минут кто-то стучался в дверь Амадиса Дюдю. Сам же Амадис смотрел на часы, чтобы выяснить, насколько у него хватит терпения, и по прошествии шести минут десяти секунд выпрямился и изо всех сил дал кулаком по столу.

– Войдите! – заорал он в бешенстве.

– Это я, – сказал Афанарел, открывая дверь. – Не помешал?

– Конечно, помешали, – ответил Амадис.

Он сделал над собой нечеловеческое усилие, чтобы никак не выдать своего раздражения.

– Вот и прекрасно, – сказал Афанарел. – Так вы, по крайней мере, будете помнить, что я заходил. Вы Дюпона случайно не видели?

– Нет, Дюпона я не видел.

– Вот это да! – воскликнул Афанарел. – Так где же он?

– Послушайте, – разозлился Амадис. – Кто трахает Дюпона – я или Мартен? У Мартена и спрашивайте!

– Ладно! Это все, что я хотел узнать, – сказал Афа. – Выходит, вам еще не удалось соблазнить Дюпона?

– Послушайте, у меня совершенно нет времени с вами разговаривать. Сегодня приедут инженеры, прибудет оборудование! Я тут попал как кур в ощип!

– Вы стали выражаться совсем как Барридзоне, – сказал Афанарел. – Вы, наверное, легко поддаетесь чужому влиянию.

– Ничего подобного! – возразил Амадис. – Ну, пустил я в ход дипломатический оборот на манер Барридзоне, что из этого? Неужели этого достаточно, чтобы обвинить меня в подражательстве? Просто смешно! – И он рассмеялся. Но Афанарел продолжал смотреть на него, и это окончательно вывело Амадиса из себя. – Вместо того чтобы стоять тут без дела, помогли бы лучше подготовить все к их приезду.

– Что – все? – спросил археолог.

– Надо, чтобы у каждого был письменный стол. Они едут сюда работать. Что им тут делать без письменных столов?

– Я, к примеру, прекрасно обхожусь и без этого, – сказал Афанарел.

– Разве у вас работа? Шутите!.. Ну… Ведь понятно же, что без письменного стола ни о какой серьезной работе и речи быть не может!

– Мне кажется, я работаю не меньше любого другого, – сказал Афанарел. – Думаете, легко археологический молоток таскать? Целыми днями горшки бить и в стандартную тару укладывать? Это что, по-вашему, игрушки? За Толстеном следить, на Дюпона орать, делать записи в полевой дневник, определять, где нужно копать, это что, по-вашему, тоже ерунда?

– Глупости все это, – заявил Амадис Дюдю. – Составлять инструкции, писать отчеты – это я понимаю! А ямы в песке копать…

– Ну, а вы-то чем в конечном счете заниматься будете? – возмутился Афанарел. – Зачем все эти инструкции и отчеты? Чтобы построить здесь вонючую железную дорогу, которая тут же покроется ржавчиной и закоптит всю округу? Я не к тому, что от этого пользы никакой не будет, но ведь это вам тоже не кабинетная работа!

– А знаете ли вы, что проект этот был одобрен Советом директоров и самим Урсусом де Жанполеном? – самодовольно продекламировал Амадис. – Не вам судить о его важности!

– Как вы мне надоели! – сказал Афанарел. – Да кто вы такой, собственно говоря? Гомосексуалист. Мне бы вообще не следовало с вами разговаривать.

– Не беспокойтесь, вам нечего бояться, – сказал Амадис. – Вы слишком старый. Вот Дюпон – это другое дело!

– Ох уж этот Дюпон! Сколько можно ходить вокруг да около? Вперед! Кого вы еще ждете?

– Анжеля, Анна, Бирюзу, бригадира, двоих рабочих с семьями, а также всякое оборудование. Доктор Членоед прибудет позже своим ходом вместе с практикантом, а через некоторое время к нам присоединится еще и механик по имени Крюк. Надо будет, мы наймем еще четырех рабочих прямо на месте, но мне кажется, надо не будет.

– Какой большой трудовой коллектив! – сказал Афанарел.

– При необходимости мы и ваших переманим, – заметил Амадис. – Предложим им зарплату побольше…

Афанарел смерил Амадиса взглядом и рассмеялся.

– Ну, вы меня насмешили с вашей железной дорогой!

– А что тут смешного? – обиженно спросил Амадис.

– Думаете, легко моих людей сманить?

– Разумеется, – сказал Амадис. – У нас они регулярно будут получать премии, у них будут социальные гарантии, профсоюзная организация, кооператив при предприятии и медпункт по месту работы.

Опечаленный Афанарел только покачал седеющей головой. Столкнувшись с таким гнусным коварством, он совсем растерялся, и Амадису показалось даже, что он больше никогда, если можно так выразиться, не найдется. Однако вскоре Дюдю удалось-таки ценой неимоверных зрительных усилий синтезировать изображение археолога в своем невозделанном поле зрения.

– У вас ничего не получится, – сказал Афанарел. – Не сумасшедшие же они!

– Вот увидите, – заверил его Амадис.

– На меня они работают за гроши.

– Тем более.

– Из любви к археологии.

– Сооружение железных дорог тоже полюбят.

– Скажите-ка, – вдруг воскликнул Афанарел, – вы, случайно, не Высшую школу общественных наук кончали?

– Ее, – ответил Амадис.

Возникла пауза.

– Но все-таки, – наконец прервал молчание Афанарел, – у вас наверняка была к этому какая-то врожденная предрасположенность. Одними общественными науками всего не объяснишь!

– Не понимаю, о чем вы. Впрочем, меня это совершенно не интересует. Пойдете со мной встречать новеньких? Они будут здесь через двадцать минут.

– Да-да, разумеется, – сказал археолог.

– А Дюпон вечером у себя?

– Опять за свое! – раздраженно воскликнул Афанарел. – Что вы ко мне пристали со своим Дюпоном!

Амадис что-то недовольно буркнул себе под нос и встал. Его рабочий кабинет теперь занимал один из номеров на втором этаже гостиницы Барридзоне. Отсюда открывался вид на дюны, поросшие жесткой зеленой травой, на стеблях которой то тут, то там виднелись маленькие ярко-желтые улитки и переливавшиеся всеми цветами радуги песчаные ампочки.

– Пойдемте, – сказал Амадис и, бесцеремонно отодвинув Афанарела, первым прошел в дверь.

– Идемте, – согласился археолог. – Но когда вы ждали 975-го, вы наверняка меньше походили на своего директора, чем сейчас…

Амадис Дюдю покраснел до корней волос. Теперь они шли вниз по холодной, плохо освещенной лестнице: в полутьме медные предметы выглядели более выпуклыми, они тихо светились своей натертой частью.

– Откуда это вам известно?

– Я археолог, – сказал Афанарел. – И скрытые за пеленой времени тайны для меня таковыми не являются.

– Вы археолог, это я понимаю, – произнес Амадис. – Но не ясновидец же вы!

– Не спорьте со мной, – сказал Афанарел. – Вы просто дурно воспитанный молодой человек. Я готов помочь вам встретить ваших подчиненных, но воспитаны вы дурно… С этим уж ничего не поделашь, поскольку, с одной стороны, вы воспитаны, а с другой, – дурно. В этом-то вся загвоздка.

Спустившись вниз, они прошли через коридор. В зале ресторана, сидя за стойкой, Пиппо, как обычно, читал газету и, встряхивая головой, что-то бормотал себе под нос на своем родном диалекте.

– Привет, Пипок, – сказал Амадис.

– Здравствуйте, – сказал Афанарел.

– Bon giorno, – ответил Пиппо.

Амадис и Афанарел вышли из гостиницы. Было жарко и сухо, хорошо прогретый воздух колыхался над желтыми дюнами. Они направились к самой высокой из них – большой песчаной шишке, увенчанной пучками зеленой травы, откуда видно было далеко вокруг.

– С какой стороны они появятся? – спросил Амадис.

– А откуда угодно могут, – сказал археолог. – Наверняка они где-нибудь да сбились с пути.

И он стал пристально всматриваться в даль, медленно вращаясь вокруг своей оси. Но когда поперечная плоскость, симметрично делящая его тело пополам, совпала с линией полюсов, он внезапно застыл на месте.

– Вон там, – указал он на север.

– Где? – спросил Амадис.

– Раскрой гробницы пошире! – сказал Афа, пользуясь принятым в археологической среде жаргоном.

– Вижу, – подтвердил Амадис. – Но там только одна машина. Должно быть, это профессор Членоед.

С дюны можно было разглядеть пока лишь только маленькую блестящую зеленую точку в клубящемся облаке песка.

– Успели-таки вовремя, – сказал Амадис.

– Какое это имеет значение? – не понял Афанарел.

– А автоматическая табельная доска, по-вашему, зачем?

– Но ведь пока ее нет! Она должна прибыть вместе со всем оборудованием.

– До тех пор я сам буду отмечать приход и уход служащих.

Афанарел посмотрел на него с изумлением.

– Что вы за человек такой? Что у вас за душой? – спросил он.

– Мерзость всякая, как, впрочем, и у любого другого, – сказал Амадис. Он повернулся и посмотрел в другую сторону. – Кишки и куча говна. А вот и все остальные! – объявил он.

– Пойдем навстречу? – предложил археолог.

– Это невозможно, – сказал Амадис. – Они прибывают с противоположных сторон.

– А почему бы нам не встретить их по отдельности?

– Еще чего! Вы успеете им такого про меня наговорить! И потом, дирекция распорядилась, чтобы я встретил их самолично!

– Ладно! – сказал Афанарел. – Только теперь больше ко мне не приставайте! Я пошел!

И он бросил Амадиса, да притом так, что тот, воткнувшись в землю, тут же пустил корни, ибо под тонким слоем песка здесь залегали прекрасные плодородные почвы. После чего Афанарел спустился вниз по дюне и пошел навстречу колонне.

Тем временем автомобиль профессора Членоеда быстро катил по ухабам вперед; практикант, согнувшись в три погибели от мучившей его тошноты, сидел, уткнувшись носом во влажное махровое полотенце, и самым непристойным образом икал. Более стойкий к жизненным невзгодам Членоед весело напевал очень уместную как с точки зрения слов, так и в музыкальном отношении американскую песенку под названием Show Me the Way to Go Home. Когда машина вскарабкалась на очередную возвышенность, он изящно перешел к Takin’a Chance for Love Вернона Дьюка, а стоны, параллельно испускаемые практикантом, могли бы разжалобить даже оптового торговца базуками. На спуске Членоед прибавил газу, а практикант затих: стонать и блевать одновременно он не мог, и это было серьезным упущением в его слишком буржуазном воспитании.

Мотор издал последний фырк, практикант – последний хрип, и машина Членоеда застыла прямо перед Амадисом, который недовольно наблюдал за тем, как археолог шел навстречу колонне вновь прибывших.

– Здравствуйте, – сказал Членоед.

– Здравствуйте, – сказал Амадис.

– Х-х-х-х-х-х! – сказал практикант.

– Успели-таки! – констатировал Амадис.

– Нет, – возразил Членоед. – Я приехал раньше времени. Кстати, почему вы не носите желтые рубашки?

– Такое уродство! – воскликнул Амадис.

– Верно, – согласился Членоед. – С вашим землистым цветом лица это действительно было бы ужасно. Позволить себе такое может только красивый мужчина.

– Это вы-то красивый мужчина?

– Прежде всего обращайтесь ко мне как положено, – сказал Членоед. – Я не кто-нибудь, а профессор Членоед.

– Это роли не играет, – возразил Амадис. – Все равно Дюпон красивее вас. Для меня, по крайней мере.

– Профессор, – добавил Членоед.

– Профессор, – повторил Амадис.

– Можно и «доктор», – сказал Членоед. – Это уж как вам больше нравится. Полагаю, вы педераст?

– Почему вы считаете, что тот, кто любит мужчин, обязательно педераст? – вспылил Амадис. – Ну сколько можно, в конце концов!..

– Вы хам и грубиян, – сказал Членоед. – Как хорошо, что я вам не подчиняюсь.

– А вот и подчиняетесь!

– Профессор, – сказал Членоед.

– Профессор, – повторил Амадис.

– Нет, – сказал Членоед.

– Что – нет? – не понял Амадис. – Я к вам обратился так, как вы сказали, а вы мне – нет.

– Нет, – сказал Членоед. – Я вам не подчиняюсь.

– Нет, подчиняетесь.

– Подчиняетесь, профессор, – поправил Членоед и послушно повторил за ним Амадис.

– У меня контракт, – сказал Членоед. – Я никому не подчиняюсь. Более того, во всем, что касается санитарии, главный здесь – я.

– Я был не в курсе, доктор, – примирительно произнес Амадис.

– Ах, вот как! – сказал Членоед. – Теперь вы будете передо мной заискивать?

Амадис вытер пот со лба: становилось жарко. Членоед пошел к машине.

– Идите сюда, вы мне поможете, – сказал он.

– Не могу, профессор, – ответил Амадис. – Археолог меня бросил, и я тут пророс.

– Не говорите глупостей, – возразил профессор Членоед. – Вы придаете слишком большое значение словам.

– Вы так считаете? – забеспокоился Амадис.

– Пш-ш-ш-ш-ш! – вдруг зашипел профессор Амадису прямо в лицо, и тот, безумно перепугавшись, пустился наутек.

– Вот видите! – крикнул вдогонку Членоед.

Амадис вернулся. Вид у него был уязвленный.

– Чем я могу быть вам полезен, профессор? – спросил он.

– То-то же! – сказал Членоед. – Наконец-то вы ведете себя правильно. Держите!

И бросил ему огромный ящик. Амадис его поймал, но не удержал, и ящик придавил ему правую ногу. Минуту спустя он, стоя на одной ноге, с большим мастерством изображал капризную цаплю.

– Прекрасно, – сказал Членоед. Он опять уселся за руль. – Ящик отнесите в гостиницу. Я буду вас там ждать. – Он растолкал уснувшего было практиканта. – Эй, вы!.. Приехали!

– Ах!.. – вздохнул практикант с блаженной улыбкой.

Машина устремилась вниз, а практикант опять уткнулся носом в заблеванное полотенце. Амадис посмотрел вслед удаляющемуся автомобилю, затем перевел взгляд на ящик и, прихрамывая, попытался взвалить его себе на плечи. К несчастью, у него была круглая, сутулая спина.

VIII

Афанарел семенил навстречу транспортной колонне. Его походка была под стать его остроносым бежевым ботинкам, парусиновый верх которых придавал толстым кожаным подошвам степенность давно минувших дней. Короткие штаны из грубого полотна были настолько широки, что в каждой штанине свободно уместилось бы по три его костлявых коленки, а рубашка цвета хаки, давно потерявшая оный из-за неправильной стирки, пузырем висела на животе. К костюму прилагался еще пробковый шлем, который, однако, всегда находился в его палатке. Откуда следует, что Афанарел никогда его и не носил. Археолог размышлял о наглости Амадиса, о том, что не мешало бы его проучить. И не раз, и не два, и все равно этого будет мало. Он смотрел себе под ноги, как это принято у археологов; люди этой профессии не должны ничем пренебрегать, ибо открытия их часто являются плодом случайного совпадения, рыскающего где-то у самой земли, как о том свидетельствуют труды монаха Орфососа, жившего в X веке в монастыре ордена Бородатых, где он был настоятелем, ибо только у него одного был каллиграфический почерк. Афанарел вспомнил тот день, когда Толстен поведал ему о прибытии некоего господина по имени Амадис Дюдю, вспомнил о проблеске надежды, мелькнувшем у него в мозгу (если не где-нибудь в другом месте) и перешедшем после посещения ресторана чуть ли не в сияние. Последнее, правда, угасло раз и навсегда под воздействием недавней беседы с Амадисом.

Теперь вновь прибывшие ступят на пески Экзопотамии, и от этого, конечно же, что-то изменится; быть может, среди них найдутся и симпатичные люди. Ценой неимоверных усилий Афанарел пытался привести свои мысли в порядок: в пустыне способность думать вообще очень быстро пропадает. Именно поэтому мысли облачаются в столь высокопарную форму, становятся проблесками и отблесками, одним словом, ведут себя наподобие электрической лампочки.

Итак, наблюдая с неустанным вниманием за почвой в ожидании возникновения там случайного совпадения, весь в мыслях о монахе Орфососе и возможных переменах, Афанарел вдруг обнаружил у себя под ногами наполовину засыпанный песком камень. Насчет «наполовины» он, как выяснилось в дальнейшем, ошибался, ибо, когда он, опустившись на колени, попытался освободить оставшуюся часть, оказалось, что конца и края ей не видно. Резким ударом молотка он поразил гладкий гранит и тут же припал ухом к согретой солнцем поверхности: совсем недавно средний его лучик находился именно здесь, в этой точке. Он услышал, как звук, разыгравшись, затерялся где-то в глубине каменной глыбы, и понял, что стоит на пороге великого открытия. Он засек местоположение камня относительно движущейся колонны, чтобы потом без труда найти его, и аккуратно засыпал стертый угол памятника песком. Едва он закончил, как мимо проехал первый нагруженный ящиками грузовик. Второй шел сразу вслед за ним – там опять-таки были только чемоданы, оборудование и строительные материалы. Грузовики были большие, крытые, длиной в несколько десятков спидометров и передвигались с веселым урчанием: рельсы и инструменты позвякивали о боковой борт грузовичного кузова, а прицепленная сзади красная тряпка проскочила у Афанарела прямо перед носом. На некотором расстоянии ехал третий грузовик с людьми и вещами. Колонну замыкало желтое с черными шашечками такси с опущенным флажком: зачем напрасно обнадеживать потенциальных пассажиров? Афанарел заметил в такси красивую девушку и помахал ей рукой. Такси проехало еще несколько метров и остановилось как бы в ожидании – Афанарел уже спешил туда.

Анжель, сидевший спереди рядом с шофером, вышел из машины и подошел к археологу.

– Вы не нас ждете? – спросил он.

– Я шел вам навстречу, – сказал Афанарел. – Доехали благополучно?

– Без особых приключений, – ответил Анжель. – Вот только когда капитан пытался проехать на корабле по суше…

– Это с ним бывает, – сказал Афанарел.

– Вы господин Дюдю?

– Боже упаси! Господином Дюдю я не согласился бы стать за все экзопотамские гончарные изделия Бритиш Мьюзэума!

– Извините, – сказал Анжель. – Я просто подумал…

– Ничего страшного, – успокоил его Афанарел. – Я археолог. Веду здесь раскопки.

– Очень приятно, – сказал Анжель. – А я инженер. Меня зовут Анжель. А там в машине – Анн и Бирюза. – Он показал на такси.

– А про меня вы совсем забыли? – пробурчал шофер.

– Что вы, что вы! – воскликнул Анжель. – Мы помним о вас.

– Вообще-то мне вас очень жаль, – сказал Афанарел.

– Почему? – не понял Анжель.

– Боюсь, что господин Дюдю всем вам очень не понравится.

– Это плохо, – пробормотал Анжель.

Анн и Бирюза целовались на заднем сиденье, Анжель это знал и выглядел поэтому очень неважно.

– Давайте пройдемся пешком, – предложил Афанарел. – А по дороге я вам все расскажу.

– С удовольствием, – сказал Анжель.

– Так мне что, ехать? – спросил шофер.

– Поезжайте, – сказал Анжель.

Шофер завел мотор, с удовольствием поглядывая на счетчик. Денек выдался удачный.

Анжель непроизвольно бросил взгляд на заднее стекло автомобиля, как только тот тронулся с места. Было ясно, что Анну, которого он видел в профиль, все вокруг безразлично. Анжель понуро опустил голову.

Афанарел смотрел на него с удивлением. На тонком лице Анжеля лежал отпечаток бессонницы и каждодневных переживаний, а стройная спина молодого человека несколько ссутулилась.

– Странно, – сказал Афанарел. – А ведь вы красивый юноша.

– Ей больше нравится Анн, – объяснил Анжель.

– Он такой неповоротливый, – заметил Афанарел.

– Он мой друг, – сказал Анжель.

– Понимаю…

Афанарел взял Анжеля под руку.

– Он устроит вам разнос.

– Кто?

– Этот ужасный Дюдю. Скажет, что вы опоздали.

– А… – обронил Анжель. – Пускай, мне все равно. У вас тут раскопки?

– В данный момент я в этом непосредственного участия не принимаю, – пояснил Афанарел. – Судя по всему, я стою на пороге великого открытия. Я это чувствую. Так что пусть они там пока без меня поработают. Толстен, мое доверенное лицо, обо всем позаботится сам. В свободные минуты я заставляю его что-нибудь переписывать, а не то он Дюпону покоя не даст. Дюпон – это мой повар. Я все это вам рассказываю, чтобы вы были в курсе дела. Странным образом и к моему великому сожалению, обстоятельства сложились так, что Мартен любит Дюпона и Дюдю тоже влюбился в Дюпона.

– А Мартен, это кто?

– Мартен Толстен, мое доверенное лицо.

– А что Дюпон?

– Дюпону на все начхать. К Мартену он, конечно, хорошо относится, но он такая сука… Извините. В моем преклонном возрасте не следовало бы так выражаться, но сегодня я вдруг почувствовал себя таким молодым! Ну так как же мне быть с этими тремя паразитами?

– А никак, – сказал Анжель.

– Что я, собственно, и делаю.

– А где мы будем жить? – спросил Анжель.

– Здесь есть гостиница. И вообще, не переживайте…

– Вы о чем?

– Ну, из-за Анна…

– А что тут переживать… – сказал Анжель. – Бирюзе больше нравится Анн, чем я. Это очевидно.

– Очевидно? Это в каком смысле? Она его целует. Что из этого?

– Но ведь это не все, – сказал Анжель. – Она его целует, он ее целует… И когда он к ней прикасается, кожа в том месте уже совсем не та, что раньше. Сначала этого не замечаешь. Когда она выходит от Анна, кажется, что она все такая же свежая, что губы у нее все такие же пухлые и яркие, волосы все такие же блестящие… Но на самом деле она изнашивается. Каждый поцелуй оставляет на ней свой отпечаток: грудь теряет упругость, кожа уже не такая тонкая и гладкая, взгляд не такой ясный, походка тяжелеет. Бирюза меняется с каждым днем все больше и больше. Конечно, когда ее видишь – не верится… Мне и самому сначала казалось… Я и сам сначала не замечал…

– Не выдумывайте… – возразил Афанарел.

– Я не выдумываю. Сами понимаете, что я прав. К тому же теперь я убеждаюсь в этом ежедневно: каждый раз, когда она проходит мимо, я вижу нанесенный ей ущерб. Она изнашивается. Он ее разрушает. Тут уж я бессилен. И вы тоже.

– Значит, вы ее больше не любите?

– Люблю, – сказал Анжель. – Люблю, как прежде. Только все это меня так мучает… и я начинаю всех немножко ненавидеть… из-за того, что она уже не та.

Афанарел молчал.

– Я приехал сюда работать, – продолжал Анжель. – Думаю, с работой я справлюсь. Но я надеялся, что мы поедем сюда вдвоем с Анном, а Бирюза останется дома. На корабле он не отходил от нее ни на шаг, а я, между прочим, все еще его друг. И вообще, раньше, когда я говорил, что она хорошенькая, он только надо мной подшучивал.

Все сказанное Анжелем пробудило в Афанареле какие-то старые, давно забытые ощущения. В нем зашевелились тонкие, изящные и совершенно расплющенные под тяжестью более поздних событий мысли. Они были такие тонкие и плоские, что, глядя на них сбоку – а Афанарел видел их именно в этом ракурсе, – невозможно было даже отличить одну от другой, установить их форму и цвет. Он просто чувствовал их змеиное шевеление там, внизу, под наслоениями. Афанарел тряхнул головой – шевеление прекратилось. Испуганные мысли в ужасе свились в клубочки и застыли.

Ему хотелось как-то утешить Анжеля, но он не знал как. Он тщетно пытался что-нибудь придумать. Они шли рядом. Стебли зеленой травы щекотали икры Афанарела и бесшумно скользили по полотняным брюкам Анжеля. А под ногами у них лопались, взрываясь фонтаном пыли, пустые раковинки желтых улиток. Они ломались с чистым хрустальным звоном, как будто на хрустальное в форме сердечка блюдечко падала капелька родниковой воды, что само по себе выглядит довольно пошло.

Они взобрались на дюну, с вершины которой открывался вид на ресторан Барридзоне и на выстроившуюся перед ним, как будто в военные времена, колонну больших грузовиков. Более ничего вокруг видно не было. Благодаря находчивости Афанарела ни из одной точки пустыни нельзя было увидеть его палатку и место раскопок. Солнце все еще находилось на небе. Но они старались не смотреть на него из-за одной весьма неприятной его особенности: свет оно излучало неравномерный; его обрамляли сияющие кольца, светлые и темные попеременно, и в соприкасающихся с темными кольцами частях пустыни вечно царили холод и мрак. Раньше Анжель не замечал этой странности пейзажа, поскольку с самого начала таксист намеренно вез их исключительно по светлой полосе. Однако сейчас, стоя на вершине дюны, он ясно видел черную застывшую границу светлой зоны. По спине его пробежала дрожь. Афанарелу же все это было привычно. Увидев, как Анжель с беспокойством взирает на неоднородность атмосферы, Афанарел похлопал его по плечу.

– Сначала это действительно подавляет, – сказал он. – Но потом привыкаешь.

Анжель понял так, что сказанное археологом относится к Анну с Бирюзой.

– Не думаю, – возразил он.

Они спустились по пологому склону дюны вниз. Отсюда были слышны возгласы разгружавших машины рабочих и звонкий металлический стук бьющихся друг о друга рельсов. Вокруг ресторана копошились, словно насекомые, разные по размеру и форме фигурки, среди которых деловито и важно расхаживал Амадис Дюдю.

Афанарел вздохнул.

– Непонятно, почему все это меня так взволновало, – сказал он. – Ведь я уже не молод.