Текст книги "Осень в Пекине (др.перевод)"

Автор книги: Борис Виан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

V

Амадис Дюдю еще раз перечитал только что полученное послание на бланке Правления с подписью двух его членов, включая председательскую. От некоторых словечек он попросту не мог оторвать сладострастного взора и в уме уже подыскивал выражения похлеще, способные подавить любую аудиторию. Надо будет собрать всех в большом зале гостиницы Барридзоне. Чем раньше – тем лучше. Хотелось бы после работы, это в любом случае. Проверить, есть ли у Барридзоне в гостинице трибуна. Один из пунктов письма касался Барридзоне лично и его гостиницы. Как быстро решаются любые вопросы, когда в этом заинтересована крупная фирма! Проект железной дороги был практически закончен, однако щебенки все не было и не было. Водители грузовиков были всецело заняты ее поисками; время от времени они давали о себе знать или же просто кто-нибудь из них неожиданно появлялся в лагере со своим грузовиком, но тут же исчезал снова. Амадис был несколько раздосадован всей этой историей, но строительство тем не менее шло своим чередом – дорога прокладывалась над землей и держалась на опорах. Карло и Моряк бездельничали. К счастью, Арлану удалось-таки выжать из них все, на что те были способны, и вдвоем они прокладывали по тридцать метров пути в день. Через сорок восемь часов надо будет приступать к разрезанию гостиницы пополам.

Раздался стук в дверь.

– Войдите! – сухо произнес Амадис.

– Bon giorno, – сказал входя Пиппо.

– Здравствуйте, Барридзоне, – сказал Амадис. – Вы хотели со мной поговорить?

– Да, – сказал Пиппо. – Какого хрена вы эту чертову железную дорогу прямо к моей гостинице подвели? Мне-то она зачем?

– Министр только что подписал постановление об экспроприации вашей гостиницы, – заявил Амадис. – Я как раз намеревался сообщить вам об этом вечером.

– Это все дипломатия и заглавнобуквенная чушь, – возмутился Пиппо. – Лучше скажите, когда вы это все уберете?

– Мы будем вынуждены частично снести вашу гостиницу: дорога пройдет прямо по центру здания, – сказал Амадис. – Я должен сообщить вам об этом.

– Чего? – воскликнул Пиппо. – Снести знаменитый отель Барридзоне? «Мои спагетти по-болонски в душе проносишь ты всю жизнь»?

– Сожалею, – сказал Амадис. – Но постановление подписано. Считайте, что гостиница конфискована в пользу государства.

– А как же я? – удивился Пиппо. – Меня-то кто-нибудь спросил? Мне что теперь, опять на кухню старшим нарезчиком?

– Убытки вам возместят, – сказал Амадис. – Правда, не сразу.

– Сссссвиньи! – пробормотал Пиппо. И, повернувшись к Амадису спиной, вышел, не закрыв за собой дверь.

– Закройте свою дверь!

– Это уже не моя дверь, – в бешенстве выпалил Пиппо. – Закрывайте сами! – И он удалился, бормоча себе под нос ругательства сочного южного звучания.

Амадис подумал, что хорошо бы не только конфисковать гостиницу, но и направить ее владельца на принудительные работы, однако с административной точки зрения оформить это было бы достаточно сложно и на это ушло бы слишком много времени. Он встал и обошел свой письменный стол. Тут он нос к носу столкнулся с Анжелем, вошедшим без стука, – и неспроста.

– Здравствуйте, месье, – сказал Анжель.

– Здравствуйте, – ответил Амадис, не подавая руки. Он закончил обход стола и снова занял свое место. – Закройте, пожалуйста, дверь, – попросил он. – Вы хотели со мной поговорить?

– Да, – сказал Анжель. – Когда нам будут платить?

– Что-то вы слишком спешите.

– Мне нужны деньги, и вообще, зарплата должна была быть уже три дня назад.

– А вы отдаете себе отчет в том, что мы здесь в пустыне?

– Нет, – сказал Анжель. – В настоящей пустыне железных дорог не бывает.

– Это софизм, – поразмыслив, решил Амадис.

– Это уж как вам будет угодно, – сказал Анжель. – И 975-й часто ходит.

– Да, но нельзя же передавать деньги с безумным водителем!

– Но кондуктор-то нормальный!

– Именно с ним я сюда и приехал, – сказал Амадис. – Уверяю вас, у него тоже не все дома.

– Сколько можно ждать?

– А вы симпатичный… – сказал Амадис. – Я имею в виду – внешне. У вас… довольно приятная кожа. Поэтому я сообщу вам нечто, о чем вы узнаете лишь сегодня вечером.

– Как же вечером, когда вы мне скажете это сейчас, – возразил Анжель.

– Я вам скажу, если вы очень попросите. Подойдите сюда.

– Не прикасайтесь ко мне, так будет лучше, – предупредил Анжель.

– Нет, вы только посмотрите! Тут же на дыбы! – воскликнул Амадис. – Зачем же так нервничать!

– Я в эти игры не играю.

– Вы молоды. Все еще сто раз изменится.

– Так вы мне скажете то, что хотели, или мне уйти? – спросил Анжель.

– Скажу. Вам понизили жалованье на двадцать процентов.

– Вам – это кому?

– Вам, Анну, рабочим и Бирюзе. Всем, кроме Арлана.

– Ну и сволочь этот Арлан! – пробормотал Анжель.

– Если бы вы очень постарались, я мог бы оградить вас от этого, – предложил Амадис.

– Стараться-то я готов. Это пожалуйста, – сказал Анжель. – Я и так закончил работу на три дня раньше срока и почти уже рассчитал все основные блоки центрального вокзала.

– Не будем уточнять, о каких именно стараниях идет речь, – возразил Амадис. – За справкой можете обратиться к Дюпону.

– Дюпон – это кто?

– Повар археолога, – сказал Амадис. – Симпатичный юноша этот Дюпон, но такая сука!

– Вот оно что! Теперь понятно, кого вы имеете в виду.

– Нет, вы путаете с Толстеном, – поправил Амадис. – А Толстен мне противен.

– Но ведь… – сказал Анжель.

– Нет, нет. Честное слово! Толстен омерзителен. К тому же он женат.

– Понимаю.

– Вы, наверное, меня на дух не переносите… – сказал Амадис.

Анжель промолчал.

– Все понятно. Вам просто неудобно сказать мне об этом. Я не слишком часто бываю откровенен, но вам признаюсь: я прекрасно знаю, что вы все обо мне думаете.

– Ну, и какое это на вас производит впечатление?

– А никакого. Мне плевать, – сказал Амадис. – Я педераст, и с этим уже ничего не поделаешь.

– А я, собственно, с этим ничего делать и не собираюсь, – сказал Анжель. – В каком-то смысле меня это даже устраивает.

– Из-за Бирюзы?

– Да, из-за Бирюзы, – подтвердил Анжель. – Мне бы не хотелось, чтобы у вас с ней что-то было.

– Я привлекателен как мужчина? – спросил Амадис.

– Нет, вы омерзительны, – сказал Анжель. – Но вы начальник.

– Вы как-то странно ее любите, – сказал Амадис.

– Я просто знаю, какая она. Конечно, я люблю ее, но это не мешает мне видеть ее в истинном свете.

– Как вы только можете любить женщину? – пробормотал Амадис. Казалось, этот вопрос он задает самому себе. – Уму непостижимо! Вся эта выпирающая отовсюду мякоть… Эти влажные… как бы это выразиться… складки, что ли… – Его передернуло. – Ужас…

Анжель рассмеялся.

– Ладно, – сказал Амадис. – Что бы там ни было, не говорите Анну, что вам понизили зарплату. Я сообщил вам это по секрету… как женщина мужчине.

– Благодарю вас, – произнес Анжель. – Так вы не знаете, когда будут деньги?

– Не знаю. Сам жду.

– Ладно.

Анжель опустил голову, посмотрел себе на ноги и, не найдя в них ничего интересного, поднял голову снова.

– До свиданья, – попрощался он.

– До свиданья, – сказал Амадис. – Не думайте больше о Бирюзе.

Анжель вышел, но тут же вернулся снова.

– А где она?

– Я послал ее на остановку 975-го, почту отнести.

– Ладно, – сказал Анжель.

Он вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.

VI

Почему в таком случае эти инварианты не исследуются в рамках обычного тензорного анализа?

(Уитроу Дж. Структура Вселенной. Изд. Галлимар, с.144.)

– Готово! – крикнул практикант.

– Пуск! – сказал Членоед.

Практикант энергично крутанул пропеллер из плотной древесины – мотор чихнул, затем злобно рыгнул. Пропеллер дернулся в обратную сторону. Практикант взвизгнул и схватился левой рукой за правую.

– Ну, вот! – сказал Членоед. – Я же вас предупреждал! Осторожнее надо было!

– Черт подери! – воскликнул практикант. – Черт подери, черт подери, черт подери, черт подери! Перепахало-то как!

– Покажите!

Практикант протянул руку. На указательном пальце ноготь стал совсем черным.

– Пустяки! – сказал Членоед. – Палец еще при вас. До следующего раза.

– Нет!

– Не нет, а да, – сказал Членоед. – Или вы возьметесь наконец за ум.

– Я и так всегда осторожничаю, – возразил практикант. – Только об этом и думаю, а этот чертов мотор меня все время бьет по рукам! Надоело, в конце концов!

– Если бы вы не совершили тогда тот безобразный проступок… – менторским тоном начал профессор.

– Ох! Черт! Опять этот стул…

– Ладно!

Членоед отошел назад, размахнулся и изо всех сил врезал практиканту в челюсть.

– Ох!.. – простонал практикант.

– Теперь-то вы руки не чувствуете?

– Грррр… – Практикант зарычал.

Казалось, он сейчас искусает профессора.

– Пуск! – скомандовал Членоед.

Практикант не шелохнулся, по щекам его покатились слезы.

– Нет уж! – закричал Членоед. – Хватит! Вы все время плачете! Сколько можно! У вас это просто вошло в привычку! Прекратите немедленно и запускайте мотор… Слезами вы уже никого не разжалобите!

– Как будто меня кто-то когда-то жалел!.. – обиделся практикант.

– Вот именно! Не понимаю, как у вас хватает наглости еще на что-то рассчитывать!

– Хватит вам… – сказал практикант. – Я давно уже ни на что не рассчитываю.

Он пошарил рукой в кармане и вынул оттуда отвратительного вида носовой платок. Членоед сгорал от нетерпения.

– Ну! И когда вы наконец соблаговолите?!

Практикант высморкался и засунул платок в карман. Потом в нерешительности подошел к движку и потянулся к пропеллеру.

– Ну же! – скомандовал Членоед.

Пропеллер сделал два оборота, мотор вдруг тихонько закашлялся и тут же заработал на полную мощность. Блестящие лопасти мгновенно растворились в сером кружении.

– Усильте сжатие, – сказал Членоед.

– Я могу обжечься! – запротестовал практикант.

– Ах!.. – воскликнул профессор в раздражении. – Какой же вы все-таки…

– Спасибо, – сказал практикант.

Он отрегулировал рычажок.

– Отключите мотор! – приказал Членоед.

Практикант перекрыл доступ бензина поворотом запорной иглы, и мотор заглох, неуверенно покачивая пропеллером.

– Ну, хорошо, – сказал профессор. – Испытаем его теперь в полевых условиях.

Практикант продолжал дуться.

– Прекратите! Взбодритесь, черт возьми! Мы тут никого не хороним! – сказал Членоед.

– Еще не хороним, – уточнил практикант. – Все впереди.

– Забирайте самолет и пошли, – сказал профессор.

– Он так у нас летать будет или мы его привяжем?

– Так, конечно. А то зачем бы мы в пустыню ехали? Тут же нет никого.

– Чего-чего, а одиночества я здесь не ощущаю.

– Хватит причитать! – сказал Членоед. – Здесь, между прочим, есть очень красивая девушка. Цвет кожи у нее, конечно, странный, но фигура безупречна.

– Неужели? – заинтересовался практикант.

Похоже, энтузиазма в нем поприбавилось.

– Честное слово, – сказал Членоед.

Практикант складывал отдельные детали самолета на стол: собирать они его будут в пустыне. Профессор с удовлетворением осмотрел комнату.

– А миленький у нас медпункт получился, – сказал он.

– Да, – согласился практикант. – Подходящее местечко для наших занятий. Ведь больных-то здесь нет. Скоро я забуду все, чему меня учили.

– Вот тогда вы уже не будете представлять опасности для общества, – заверил его Членоед.

– Я никакой опасности и так не представляю.

– Думаю, кое-кто из стульев с вами не согласится.

Лицо практиканта приобрело ярко-синий оттенок, а в висках запульсировала кровь.

– Послушайте, – взвился он, – если вы еще слово скажете об этом стуле, я…

– Что я? – съехидничал Членоед.

– Еще один прикончу…

– Да ради Бога, – сказал Членоед. – Действительно, мне-то что? Пойдемте.

И он вышел на лестничную площадку. Света, исходившего от его ярко-желтой рубашки, ему было достаточно, чтобы не поскользнуться на неровных ступеньках лестницы, ведущей с чердака на первый этаж. Что до практиканта, то он тут же шлепнулся на задницу, хотя для самолета это было даже скорее удачно. До лестничной площадки они с самолетом добрались почти одновременно с профессором.

– Что же вы так! – сказал последний. – Ногами, что, слабо спуститься?

Одной рукой практикант потирал зад, другой обхватил крылья и фюзеляж «Пинга-903».

Они спустились еще ниже и оказались на первом этаже. За стойкой Пиппо методично поглощал одну порцию «Турина» за другой.

– Привет! – сказал профессор.

– Здравствуйте, начальник, – откликнулся Пиппо.

– Как дела?

– Амаполис выселяет меня из моей собственной гостиницы.

– Не может быть!

– Он меня экстерроризирует. Словечко-то какое заглавнобуквенное! Без дураков.

– Экспроприирует?

– Он так и сказал. Гостиницу экстерроризируют.

– И что ж ты теперь будешь делать?

– Представления не имею. Пойду утоплюсь в унитазе, и кончено дело.

– Этот тип совсем спятил! – сказал Членоед.

Практикант начал терять терпение.

– Так мы идем запускать самолет или нет?

– Пойдешь с нами, Пиппо? – спросил Членоед.

– На фиг мне сдался этот сссвинский самолет!

– Тогда пока! – сказал Членоед.

– До свиданья, начальник. А самолет у вас классный.

Членоед вышел, за ним последовал практикант.

– А когда ее можно будет увидеть? – спросил последний.

– Кого?

– Ту красивую девушку.

– Как вы мне надоели! – сказал Членоед. – Ваше дело – запускать самолет.

– Черт! Поманили меня надеждой… А потом на тебе, как будто ничего и не говорил… – возмутился практикант. – Какой вы жестокий!

– А вы?

– Еще бы не ожесточиться! – сказал практикант. – Вот уже три недели, как мы здесь, а я еще ни разу – понимаете? – ни разу не прикасался к женщине!

– Вы в этом уверены? – удивился Членоед. – И даже с женами рабочих дела не имели? А чем вы занимаетесь по утрам в медпункте, пока я сплю?

– Я… – пробормотал практикант.

Членоед с недоумением уставился на него и вдруг расхохотался.

– Черт возьми! – сказал он. – Так, значит… Вы сами с собой!.. Нет, это слишком смешно!.. Значит, вы поэтому пребываете в таком дурном расположении духа!..

– Думаете, поэтому? – забеспокоился практикант.

– Безусловно. Это очень вредно для здоровья.

– Ох! – сказал практикант. – Вы-то сами, конечно, никогда этим не занимаетесь?

– Сам с собой – никогда, – сказал Членоед.

Практикант замолчал: они взбирались на высокую дюну, и на разговоры у него просто не хватало дыхания. Членоед расхохотался снова.

– В чем дело? – заверил практикант.

– Да нет! Я просто представил себе, какое у вас при этом бывает лицо.

Он так хохотал, что в конце концов свалился на песок. Крупные слезы потекли у него из глаз, голос прерывался, вместо слов он издавал лишь ликующие вопли. Практикант обиженно отвернулся, разложил на земле детали самолета и, встав на колени, начал неуклюже складывать их в единое целое. Членоед постепенно приходил в себя.

– Кстати говоря, вы ужасно выглядите.

– Разве? – Практиканта охватило чувство беспокойства.

– Честное слово. Знаете, не вы первый…

– Я полагал… – пробормотал практикант. Он уставился на крылья и кабину. – Так вы считаете, что и до меня были такие случаи?

– Разумеется.

– Я и сам в этом не сомневался, – сказал практикант. – Однако нет уверенности в том, что это происходило при сходных обстоятельствах… В пустыне из-за отсутствия женщин…

– Наверное… – произнес Членоед. – Возьмем, например, святого Симеона Столпника. Ведь это оно и есть! А этот столб, по-вашему, это что? Ведь святой всецело поглощен своим столбом. Подумайте! Это же очевидно! Ведь вы Фрейда изучали?

– Нет, – возразил практикант. – Это давно уже вышло из моды. Вы отстали от жизни. Ни один нормальный человек в это уже не верит.

– Это – с одной стороны. Но мы сейчас не об этом, мы о столбе, – сказал Членоед. – Нельзя отрицать, что существуют представления, существуют, как выражаются философы, переносы, комплексы и подавленные инстинкты, а также – как в вашем случае – онанизм.

– Конечно, сейчас вы опять скажете, что я кретин, – вздохнул практикант.

– Да нет же, – сказал Членоед. – Вы просто не очень умный человек, вот и все. Но в вашем случае это даже простительно.

Практикант уже прикрепил крылья к фюзеляжу и теперь с любовью устанавливал хвостовое оперение. Он замер на несколько секунд, чтобы обдумать только что услышанное.

– А вы… Вы-то как справляетесь? – спросил он.

– С чем?..

– Ну, сами знаете…

– Я что-то не понял, – сказал Членоед. – Вопрос поставлен настолько расплывчато, что его можно посчитать за бестактность.

– Я не хотел вас обидеть, – возразил практикант.

– Понимаю. Но вы никогда не упускаете возможности сунуть нос в чужие дела.

– Все же мне там было лучше, – сказал практикант.

– Мне тоже, – сказал Членоед.

– Здесь так тоскливо.

– Это пройдет. Это все из-за песка.

– Нет, не из-за песка. Мне не хватает медицинских сестер, практикантов, больных…

– И стульев тоже? – уточнил Членоед.

Практикант покачал головой, и горечь пятнами проступила на его лице.

– Вы будете всю жизнь попрекать меня этим стулом?

– Я только начал, – возразил Членоед. – И вообще, вы до старости не доживете: слишком много дурных привычек.

Практикант застыл в нерешительности, открыл рот, потом снова закрыл его, так и не сказав ни слова. Он опять углубился в цилиндр, стал копаться в моторе, и Членоед вдруг увидел, как он резко отдернул руку и уставился на нее, точно так же, как и тридцатью минутами ранее. На его ладони зияла огромная рваная рана. Практикант посмотрел на Членоеда. Плакать он не плакал, но был очень бледен, губы стали совсем зелеными.

– Он укусил меня… – пробормотал практикант.

– Что вы с ним еще сделали? – спросил Членоед.

– Я?.. Ничего… – прошептал практикант.

Он положил самолет на песок.

– Мне больно…

– Покажите.

Он протянул руку.

– Дайте мне ваш носовой платок, – сказал Членоед.

Практикант протянул омерзительный клочок материи, и Членоед кое-как обвязал ему руку, всячески выказывая при этом свое отвращение.

– Так лучше?

– Да, – кивнул практикант.

– Я сам его запущу, – сказал профессор.

Он схватил самолет и ловко запустил мотор.

– Держите меня за пояс!.. – Он старался перекричать шум мотора.

Практикант ухватился за него что было сил, а профессор повернул регулировочный винт. Пропеллер начал вращаться так быстро, что внешние края лопастей приобрели темно-красный оттенок. Практикант вцепился в трепещущего в мощном воздушном потоке Членоеда.

– Отпускаю! – заорал Членоед.

«Пинг-903» взвился в воздух, как ракета, и через несколько секунд исчез в вышине. Практикант, как завороженный, все держал профессора за талию, потом, разжав объятия, опустился на землю. Сидя, он еще всматривался пустым взором в то место, где в последний раз видел самолет. Членоед засопел.

– У меня рука болит, – сказал практикант.

Вокруг открытой раны образовались зеленоватые бугорки, а со дна раскаленного черно-красного кратера уже била струйка маленьких воздушных пузырьков.

– Постойте!.. – воскликнул Членоед. Он схватил практиканта за локоть. – Это надо подлечить!..

Практикант встал и, с трудом передвигая ноги, быстро заковылял по направлению к гостинице. Профессор поспешил за ним.

– А как же самолет? – спросил практикант.

– Кажется, с ним все в порядке, – сказал Членоед.

– А назад он вернется?

– Думаю, что да. Он так отрегулирован.

– Летит он очень быстро…

– Да.

– Как же его остановить?

– Не знаю… – сказал Членоед. – Об этом я как-то не подумал.

– Это все из-за песка… – сказал практикант.

Тут раздался пронзительный свист, и нечто пронеслось примерно в метре над их головами. Потом было что-то вроде взрыва, и в стеклянной террасе ресторана на первом этаже появилось звездообразное отверстие, четкие контуры которого полностью совпадали с очертаниями «пинга». Было слышно, как в ресторане одна за другой по очереди падали и разбивались об пол бутылки.

– Я побегу вперед, – сказал Членоед.

Практикант остановился: он наблюдал за тем, как темная фигурка профессора скатилась по склону вниз. Желтый воротник его рубашки сиял над старомодным сюртуком. Членоед открыл дверь и исчез в гостинице. Практикант посмотрел на свою руку и тяжелым, неуверенным шагом двинулся по склону вниз.

VII

Анжель надеялся догнать Бирюзу, а потом проводить ее обратно до кабинета Амадиса. Он торопился: быстро взобравшись на дюну, он длинными прыжками спускался вниз по склону. Ноги его с глухим уханьем проваливались в песок. Иногда он наступал на траву, жесткие стебельки с хрустом ломались, и в воздухе разносился свежий смолянистый запах.

Остановка 975-го располагалась примерно в двух чего-то там от гостиницы. Анжель был уже близок к цели, но тут увидел возвращающуюся Бирюзу: ее фигурка появилась на самой вершине холма, у подножия которого он находился. Анжель попытался бегом взобраться по склону вверх, но не смог, и встретились они на полуспуске.

– Здравствуйте! – сказала Бирюза.

– А я за вами.

– Анн еще занят?

– Вроде да.

Воцарилось молчание. Это не предвещало ничего хорошего. К счастью, Бирюза подвернула ногу и взяла Анжеля под руку, чтобы было на что опереться.

– В этих дюнах не разгуляешься, – сказал Анжель.

– Тем более на высоких каблуках.

– А вы на людях всегда носите высокие каблуки?

– Я не так часто бываю на людях. Все больше сижу с Анном в гостинице.

– Вы его очень любите? – спросил Анжель.

– Да, – сказала Бирюза. – Он очень следит за собой, хорошо сложен, и у него отменное здоровье. И потом, мне очень хорошо с ним в постели.

– Ну, а с интеллектуальной точки зрения… – осторожно произнес Анжель. Он пытался не вникать в слова Бирюзы.

Она рассмеялась:

– Интеллектуального мне и так хватает. Когда я вечером возвращаюсь от Дюдю, я ни о чем интеллектуальном и думать не могу!..

– Но он же идиот.

– Свое дело, во всяком случае, он знает хорошо, – сказала Бирюза. – Он на своей работе собаку съел. Это уж будьте уверены!

– Но он же скотина.

– С женщинами, по крайней мере, он очень мил.

– Он мне противен.

– Вас заботит лишь физическая сторона…

– Неправда, – сказал Анжель. – Но что касается вас, то это действительно так.

– Вы мне надоели, – заявила Бирюза. – Мне приятно поговорить с вами, но заниматься любовью я предпочитаю с Анном. С Дюдю же мне приятно работать. Мне даже трудно представить, что я лягу с вами в постель. В этом было бы что-то не совсем приличное.

– Почему?

– Вы придаете этому слишком большое значение…

– Нет, я придаю этому значение только в отношении вас.

– Не говорите так. Мне… Мне это неприятно… И даже немного противно.

– Но ведь я люблю вас, – сказал Анжель.

– Ну да, конечно, вы меня любите. Большое спасибо. Я тоже к вам хорошо отношусь. Но как к брату, понимаете? Я вам уже говорила. Я не могу лечь с вами в постель.

– Почему?

Она усмехнулась:

– После Анна хочется только спать, и ничего больше…

Анжель молчал. Он с трудом тащил ее на себе – из-за каблуков она не могла идти нормально. Он искоса посмотрел на молодую женщину. На ней был тонкий вязаный свитер, сквозь который проступали острые соски ее слегка опустившейся, но еще довольно привлекательной груди. Контур ее подбородка выглядел вульгарно, но Анжель любил ее, как никогда никого раньше.

– А чем вы с Амадисом занимаетесь?

– Он диктует мне письма и отчеты. Работа для меня у него всегда найдется. Он на все и на всех заводит дело – на щебенку, на рабочих, на археолога… Это я тоже печатаю.

– Я бы не хотел, чтобы вы… – Он запнулся.

– Чтобы я – что?

– Ничего… А если Анн уедет, вы поедете вместе с ним?

– Зачем ему уезжать? Здесь, слава Богу, работы хватает.

– Да нет, я понимаю, что незачем, – сказал Анжель. – Но если вдруг он вас разлюбит?

Она рассмеялась:

– Вряд ли бы вы задавали такие вопросы, если бы видели его, когда он со мной…

– Я не хочу этого видеть, – сказал Анжель.

– Понимаю, – кивнула Бирюза. – К тому же вам было бы противно, наверное. Мы ведь не всегда ведем себя как паиньки.

– Замолчите! – сказал Анжель.

– Как вы мне надоели! Вечно вы какой-то мрачный. Просто тоску нагоняете!

– Но я люблю вас!.. – сказал Анжель.

– Ну да. Заладил! Я вам дам знать, когда Анн меня бросит. – И она засмеялась снова. – Так вы не скоро найдете свою половину!..

Анжель ничего не ответил. Они подходили к гостинице. Вдруг раздался пронзительный свист и что-то впереди с грохотом рвануло.

– Что это? – рассеянно спросила Бирюза.

– Не знаю… – отозвался Анжель.

Они остановились и прислушались. Вокруг воцарилась торжественная тишина, потом раздалось что-то напоминающее звон стаканов.

– Там что-то случилось… – сказал Анжель. – Пошли скорее!..

Он воспользовался этим предлогом, чтобы посильнее прижать ее к себе.

– Пустите… – сказала Бирюза. – Идите, я вас буду только задерживать.

Анжель вздохнул и не оборачиваясь направился к гостинице. А она, осторожно ступая на своих каблуках, медленно шла за ним. Теперь из гостиницы доносился шум голосов.

Подойдя к застекленной террасе, Анжель увидел пробитую в ней дыру с четко очерченным контуром. Все вокруг было усеяно битым стеклом. В ресторане суетились люди. Анжель открыл дверь и вошел в зал. Там были Амадис, практикант, Анн и доктор Членоед. У стойки покоилось тело Жозефа Барридзоне. Верхняя часть головы у него отсутствовала.

Анжель поднял глаза и увидел «Пинг-903», врезавшийся по шасси в противоположную застекленной террасе стену. Сверху на левом крыле находились останки черепа Пиппо – они медленно сползали вниз и наконец мягко приземлились на пышные Пиппины кудри.

– Что случилось? – спросил Анжель.

– Это все самолет, – объяснил практикант.

– Я как раз собирался ему сообщить, что рабочие завтра вечером начнут резать гостиницу, – сказал Амадис. – Надо было обо всем договориться. Послушайте, это просто черт знает что такое!

Казалось, он обращается к Членоеду. Тот нервно теребил свою бородку.

– Надо унести его отсюда, – произнес Анн. – Помогите мне.

Он взял труп под мышки, а практикант схватил его за ноги. Идя задом наперед, Анн направился к лестнице. Поднимался он медленно, стараясь держаться подальше от окровавленной головы Пиппо, чье тело прогибалось под собственной тяжестью и почти волочилось по ступенькам – вялое и недвижное. У практиканта безумно болела рука.

Амадис тем временем рассматривал присутствующих. Он посмотрел на доктора Членоеда. Посмотрел на Анжеля. В зал тихо вошла Бирюза.

– Наконец-то! – воскликнул Амадис. – Письма есть?

– Да, – сказала Бирюза. – А что случилось?

– Ничего, – ответил Амадис. – Несчастный случай. Пойдемте, мне надо срочно продиктовать несколько писем. Вам потом расскажут.

И он быстро направился к лестнице. Бирюза последовала за ним. Анжель не спускал с нее глаз до тех пор, пока она не исчезла из его поля зрения, а затем обратил свой взор на черное пятно перед стойкой. На одном из стульев, перетянутых белой кожей, виднелись разбрызганные в полном беспорядке капельки крови разных размеров.

– Пойдемте отсюда, – сказал профессор Членоед.

Дверь за собой они закрывать не стали.

– Это ваша уменьшенная модель? – спросил Анжель.

– Да, – ответил Членоед. – А ведь как хорошо полетел!

– Слишком хорошо, – заметил Анжель.

– Нет, не слишком. Когда я уходил из больницы, я думал, что буду жить в пустыне. Откуда же мне было знать, что здесь будет ресторан?

– Это чистая случайность, – сказал Анжель. – Никто вас ни в чем не винит.

– Вы так считаете?.. – неуверенно проговорил Членоед. – Сейчас я вам все объясню. Если человек никогда не занимался моделированием, ему кажется, что все это детские забавы. Но это не так. Ничего общего. Вы когда-нибудь моделированием увлекались?

– Нет.

– Тогда вы и судить не можете. В этом есть что-то пьянящее. Бежишь за самолетом, а он летит перед тобой, медленно набирая высоту, или с рокотом кружит над головой, такой маленький, неуклюжий, но летающий… Я был уверен, что «пинг» будет летать быстро, но чтобы так… Очень мощный двигатель оказался. – Он внезапно замолчал. – Я совсем забыл о практиканте, – сказал Членоед.

– С ним тоже что-то случилось? – спросил Анжель.

– Мотор укусил его, – сказал Членоед. – А он потащил тело Пиппо наверх. Надо было остановить его.

Они повернули назад.

– Я должен промыть ему руку. Пожалуйста, подождите меня здесь… Я быстро!

– Хорошо, – сказал Анжель.

Профессор Членоед спортивным шагом ринулся вперед, и Анжель увидел, как он исчез в дверях гостиницы.

Блестящие лепестки гепатролей, раскачивающихся на гибких стеблях, были широко раскрыты – цветы с жадностью впитывали желтый свет, окутывавший пустыню, как кисейное покрывало. Анжель сел на песок. Ему казалось, что жизнь замедлила свой ход. Он пожалел о том, что не помог практиканту нести Пиппо.

Издалека до него долетали глухие удары: Моряк и Карло забивали увесистыми молотами загнутые скобы в тяжелые шпалы – при помощи этих скоб они крепили рельсы. Время от времени железный молот врезался в стальной рельс, исторгая из него долгий, пронзающий душу стон. Где-то еще дальше звонко смеялись Дидиш и Олива. Теперь уже они решили поохотиться на ампочек.

Бирюза, конечно, мерзкая сука. С какой стороны ни посмотри. А груди… Все больше и больше провисают. Анн скоро уделает ее вконец. Она совсем потеряет упругость, станет рыхлая, дряблая, выжатая… как пол-лимона. Ноги, правда, у нее еще красивые. Ведь с чего все началось…

Тут он приостановился, и мысли его развернулись на 45 градусов влево. Нести похабщину в адрес девицы, которая в конечном счете есть не что иное, как дырка с торчащими вокруг волосами, – занятие бессмысленное… Еще поворот на 45 градусов, ибо этого довода было явно недостаточно. Надо взять, сорвать с нее одежды, вцепиться в нее ногтями и тоже попортить. Но когда Анн выпустит ее из своих объятий, там уже нечего будет делать. От нее и так уж ничего не останется: сплошное увядание, круги под глазами, выступающие прожилки, дряблые мышцы – одним словом, бывшая в употреблении, грязная, обмякшая баба. Колокол с высунутым языком. Язык болтается. Слишком широко. Никакой свежести. Ничего нового. Если бы тогда она досталась ему, а не Анну! Если бы он был первым. Вдыхать ее девственный запах. Это могло бы произойти, скажем, после вечера в танцевальном клубе: они бы ехали домой на машине, он бы ненароком обнял ее за талию, а тут – человек попал под машину. Она испугана. Они сбили Корнелия Постыдного, он лежит распластанный на тротуаре. Корнелий счастлив. Он не поедет в Экзопотамию, а чтоб посмотреть, дамы и господа, как мужчина целует женщину, достаточно обернуться; или же войти в купе как раз в тот момент, когда мужчина целует женщину, ибо мужчина целует женщину всегда, он ласкает руками все ее женское тело, пытается унюхать ее женский запах; но все дело в том, что этот мужчина – не тот, который ей на самом деле нужен. А отсюда следует, что все еще возможно, все еще впереди, а для полного счастья надо закончить свое существование, лежа животом на сей подстилке, пуская слюни, со свисающей вниз головой, воображая при этом, что слюновыделение продлится всю жизнь. Это, разумеется, лишь иллюзия, ибо тут никакой слюны не хватит. Тем не менее пускать слюни со свисающей вниз головой – дело полезное, это снимает нервное напряжение, и люди уделяют этому слишком мало времени и сил. Однако ж оправдать их можно тем…