Текст книги "Маршал Малиновский"

Автор книги: Борис Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 41 страниц)

На Дальнем Востоке

С.М. Штеменко в неопубликованной рукописи мемуаров вспоминал:

«Маршала Малиновского при назначении его после войны Главнокомандующим войсками Дальнего Востока И.В. Сталин охарактеризовал как человека “хладнокровного, уравновешенного, расчетливого, который ошибается реже других”.

Первые месяцы после завершения войны с Японией Родион Яковлевич провел в Маньчжурии, оккупированной советскими войсками.

С 18 февраля по 9 марта 1946 года войска Малиновского проводили операцию против местных хунхузов – бандитов, терроризировавших население, а в ноябре 1945 года вырезавших личный состав советской районной комендатуры в Чаньчуне. Было уничтожено более 20 банд, убито и задержано до 10 тыс. бандитов.

В начале апреля 1946 года советские войска были выведены из Маньчжурии.

После этого штаб Малиновского переместился из китайского Чаньчуня в Хабаровск. Предстояло заниматься делами округа.

О деятельности Родиона Яковлевича на Дальнем Востоке сохранились одни только добрые отзывы. И здесь за его здоровье пили даже спустя много лет после смерти.

Писатель Константин Симонов, много бывавший на Дальнем Востоке после войны, на одном из вечеров памяти Малиновского заявил: «Дай Бог каждому из нас оставить по себе хоть где-нибудь, хоть в одной деревне такую память, какую Родион Яковлевич оставил по себе на Дальнем Востоке».

В феврале 1946 года Малиновский был избран депутатом Верховного Совета Союза ССР по Карымскому избирательному округу № 319, а в декабре 1947-го стал депутатом Хабаровского Краевого Совета.

17 июля 1946 года Малиновский развелся с первой женой и 4 сентября того же года зарегистрировал брак с Раисой Яковлевной Кучеренко в Краснофлотском районном ЗАГСе г. Хабаровска. А 6 сентября Родион Яковлевич усыновил ее десятилетнего сына от первого брака Германа. Это произошло за два месяца до рождения у Малиновского дочки. Вот что вспоминал о разводе родителей старший сын маршала от первого брака Роберт:

«Родители познакомились в Иркутске, когда отец воевал против Колчака в Гражданскую войну, поженились в 1925-м, а развелись в 1946 году. Я тогда был уже достаточно взрослым, чтобы его не осуждать. Дело в том, что за годы войны была потеряна связь между ним и мамой. Новая жена отца была моложе, но у нее был сын от первого брака, который потом тоже стал военным. Мы с матерью жили в Иркутске, где я стал инженером-металлургом, потом я уехал на север, в Норильск, туда мне и писал отец. Мама была учительницей французского – выучилась, когда они жили в Смоленске. Ей хотелось, видимо, разговаривать с отцом на этом языке в семье, ведь он тоже владел не только испанским, но и французским. Но часто именно полевые жены проходили с военными все трудности боев».

О драматических изменениях в семейном положении Родион Яковлевич написал в автобиографии 1948 года:

«Женился в 1925 году в гор. Иркутске на Ларисе Николаевне Шарабаровой, от этого брака имею два сына: Роберт Малиновский рождения 1929 года, января месяца, сейчас студент 2-го курса Иркутского Горно– металлургического института; второй сын Эдуард Малиновский рождения 1934 года, апрель месяц, учится в средней школе в Иркутске – живут они оба с матерью, т. к. я с Л.Н. Шарабаровой (ныне Малиновской, тле. сохранила мою фамилию) разведен Хабаровским Краевым судом. Этим двум сыновьям плачу, через мать, одну треть своего заработка на воспитание.

Вступил в 1946 году во второй брак на Раисе Яковлевне Кучеренко из села Богородичное, Славянского района, Сталинской области, УССР. Имею дочь Наталью Малиновскую – рождения 7-го ноября 1946 года и усыновил сына жены – Германа Малиновского рождения 1936 года – учится сейчас в Киевском Суворовском училище».

Отметим также, что после войны мать Малиновского, как он сообщал в автобиографии 1946 года, переехала в Винницу, где и проживала по адресу: улица 9-го января, д. 6, кв. 9.

Скажем здесь два слова о судьбе сыновей Малиновского от первого брака. Роберт Родионович школу окончил в 1946 году в эвакуации в Хабаровске и поступил на факультет цветной металлургии Иркутского горно-металлургического института. Начиная с 1960-х годов занимался разработкой алюминиевых сплавов для летательных аппаратов, в том числе космических. Получил ученую степень доктора технических наук, был удостоен Государственной премии СССР за разработку деталей для современных самолетов. Сейчас он живет в Москве. Женат, у него трое детей и семь внуков.

Эдуард был преподавателем музыки, долгие годы работал в школе города Березники в нынешнем Пермском крае и умер в 2004 году. У него остались жена и дочь. Как вспоминал его старший брат Роберт, Эдуард «начал играть на трофейном аккордеоне, который отец выкупил у специальной комиссии, которая описывала трофеи. Все было законно».

Наталья Родионовна вспоминала: «Папа назвал меня в честь своей тети – Натальи Николаевны Малиновской, которая приютила его, когда он в одиннадцать лет ушел из дому. Она погибла вместе с сыном Женей в оккупированном Киеве – об этом папа узнал на второй день после освобождения города, когда летал туда, чтобы ее отыскать…». По утверждению Натальи Родионовны, «бабушка Варвара Николаевна выразила недовольство по поводу имени внучки».

Дочь маршала свидетельствует:

«Никогда за все двадцать лет, прожитых рядом с папой, я не видела семейных ссор или сцен, не слышала даже, чтобы кто-нибудь из родителей повысил голос на другого. По сдержанности папиного характера? Отчасти. По кротости маминого? Да нисколько – она человек взрывчатый, но с кем угодно, только не с папой.

И тоже не потому, что сдерживалась, – просто друг в друге их ничто не раздражало. К примеру: зима, на даче, день восхитительный, маме хочется пойти к Сетуни, где, должно быть, особенно красиво (мы часто ходили к Сетуни, где “сквозной, трепещущий ольшаник”, только с другой стороны, не от Переделкино). Папа тем временем уже раскрыл тетрадку, расстелил карту – и никаких надежд на прогулку. “Ну вот – не хочет!” – резюмирует мама и – улыбается. (Попробуй я не захоти – “нечего капризничать!”)

С тех пор как в 1956 году папу перевели в Москву, я ни разу не была в Хабаровске, но знаю, что от мира моего детства не осталось и следа. Почти никто уже не помнит заросший сад с беседкой, увитой диким виноградом, белые сирени у лестницы на террасу и клеверную лужайку, где играли сеттер с медвежонком. Улица Истомина, губернаторский дом, в котором по традиции всегда жил командующий округом. А на даче, на Красной речке, лиловый от багульника обрыв к Уссури с ветхой лестницей, где на проваленных ступеньках сидели – и не боялись – бурундуки. Лиственничная аллея вокруг дома, фанза на окраине парка, куда осенью сваливали садовый инвентарь и накаленный летним полуднем балкон на крыше, именуемый “асотеей”, – не папа ли назвал его этим испанским словом?

Сколько себя помню, у нас всегда жили домашние звери, причем в изрядном количестве. Когда я родилась, в доме было полно младенцев: пятеро котят и шестеро щенят. А еще две большие собаки, кот и кошка. Во дворе, в конюшне жил папин парадный конь Орлик – звезда во лбу, белые носочки, огромный карий глаз. И это еще не полный список нашего зверья. В разное время у нас жили: дрофа с перебитым крылом, хроменькая дикая козочка, медвежонок, оставшийся без матери, ручная белка. Не боясь ни собак, ни кошек, она скакала по шкафам и занавескам и только спать забиралась в клетку. Всегда свой кот был у папы (с законным местом на письменном столе), свой – у мамы, а потом и у меня. Собаки считались общими, но за хозяина признавали папу. Одна обязательно охотничья, длинноухая, другая обычно приблудная, неведомой породы. Когда папы не стало, все они – обе собаки и два кота – не вынесли тоски, поселившейся в доме. Лишившись хозяина, все они умерли к сороковинам, выпавшим на девятое мая».

Вот еще воспоминания Натальи Родионовны:

«В Хабаровске домашняя жизнь была многолюдней, чаще приходили гости, и тогда играла громадная, как сундук, радиола. Под конец всегда заводили папину любимую “Гори, гори, моя звезда”, а до нее неизменно звучали украинские народные песни (весь набор моих колыбельных), “Славное море, священный Байкал” и вальсы “Амурские волны” и “На сопках Маньчжурии”. Романтика той далекой войны начала века еще долго витала на Дальнем Востоке».

Но, по словам дочери маршала, не все там для отца было безоблачно: «…у него разыгрался серьезный конфликт с Гоглидзе, который, отбывая в Москву, к другу, чье имя не забыл помянуть, пообещал отцу большие неприятности. Дело вскоре состряпалось, тучи сгустились, но Сталин будто бы самолично сказал: “Малиновского с Дальнего Востока не трогать. Он и так от нас достаточно далеко”. Фраза эта (сказанная, по логике вещей, tete-a-tete) была заботливо донесена в изрядную даль, думаю, не без санкции и не без умысла. У тех немногих, кого не тронули, мне кажется, целеустремленно создавали впечатление, что верховная рука самолично отвела дамоклов меч».

О сыне Раисы Яковлевны от первого брака Малиновский проявлял настоящую отцовскую заботу. 13 мая 1956 года, уже будучи в Москве, маршал писал воспитателю Киевского суворовского училища, в котором тогда учился Герман:

«Здравствуйте, Иван Петрович!

Получил Ваше письмо от 4 мая сего года. Большое спасибо. Отметки у Германа все по-прежнему от троек до пятерок, но, разумеется, больше троек.

Странно, что у Вас там какие-то неувязки со сроками экзаменов, да и к тому же преподавателя математики уволили в запас перед самыми экзаменами, надо будет поговорить с Колпакчи [генерал-полковник, позднее генерал армии, на тот момент – начальник управления в Главном управлении боевой подготовки Сухопутных войск. Вероятно, управление Колпакчи ведало учебными заведениями], в чем тут дело.

Я понимаю, что Гере тяжело по математике, но эту тяжесть он создал себе сам, а не кто-либо другой. Ну а если будет лениться, то где угодно ему будет трудно, в любом училище, даже в обычном военном училище. Почему я так уверенно об этом говорю? У меня есть опыт на этот счет. Я имел образование всего лишь три зимы церковно-приходской сельской школы, когда решил поступать в военную Академию, да к тому же не имел никакого военного образования. Вот на такой, как говорится, базе я начал готовиться к экзаменам, просто работал очень много – часов по 16–18 в сутки – и через 4 месяца держал вступительные экзамены. Держало нас экзамен 400 человек, а приняли 90, и вот именно по математике я выдержал на 5, а вообще 16-м по счету сдал все экзамены в Академию. Герман находится в лучших условиях, чем я находился, у него база все же десятилетка, и не сельской школы.

Мне кажется, что вы его расхолаживаете, и ищете ему легкий ВУЗ, а его надо до предела мобилизовать на трудную учебу, которая ему предстоит. Вот мой взгляд…

Большой Вам привет от меня и Раисы Яковлевны. Привет Гере.

Крепко жму руку.

Малиновский».

Добавлю, что 30 декабря 2010 года полковник Герман Родионович Малиновский скончался в Москве в возрасте 74 лет.

Раиса Яковлевна работала библиографом, была неплохим художником-любителем. Особенно много она рисовала после смерти Родиона Яковлевича. Картины помогали забыть о горе.

В мае 1947 года на базе Забайкальско-Амурского военного округа было создано Управление главнокомандующего войсками Дальнего Востока и на этот пост назначен Малиновский. Теперь ему подчинялись также Дальневосточный и Приморский округа.

В июне 1953 года все три округа были объединены в Дальневосточный военный округ, командовать которым стал Малиновский. Пост главнокомандующего войсками Дальнего Востока был упразднен, но на положении Родиона Яковлевича это не отразилось. Разве что вывели из подчинения Тихоокеанский флот, о чем он нисколько не жалел. Малиновский по-прежнему командовал всеми войсками на Дальнем Востоке.

Хрущев вспоминал, что когда началась война в Корее и северокорейская армия застряла у Пусанского плацдарма на юге, так и не сумев овладеть им, он посоветовал Сталину: «У нас есть маршал Малиновский. Он командовал в войну войсками Забайкальского фронта. Почему бы сейчас не посадить где-нибудь Малиновского с тем, чтобы он инкогнито разрабатывал военные операции, давал бы нужные указания и тем самым оказывал бы помощь Ким Ир Сену?» Но Сталин это предложение отклонил.

Вскоре после смерти Сталина, 2 июня 1953 года, Малиновский писал сыну Роберту в Норильск, где тот работал инженером на горно-металлургическом комбинате:

«Здравствуй, Робик!

Получил твое письмо от 22 мая с/г. Из письма видно, что ты акклиматизировался уже на Севере и все твои домочадцы. Я бывал пару раз на Севере – правда оба раза летом, т. е. в июне, но оба раза снега было еще порядочно, особенно в балках и соответственно было свежевато. Это хорошо, что ты стал работать на большом участке работы.

Наш советский народ и его основа – русский народ, никогда не обидится на строгость и требовательность, если соблюдается справедливость. Поэтому ты возьми себе за принцип: – быть всегда справедливым, внимательно выслушивать просьбы и проявлять зависящую от тебя заботу о своих подчиненных; никогда не оскорблять и не унижать достоинство человека; самому не кичиться и не подчеркивать своего превосходства перед нижестоящими по производству рабочими, вплоть до разнорабочего и уборщицы – быть для них простым человеком, доступным и вежливым, но отнюдь не быть слащавым – этого люди не терпят – и не гнаться путем заискивания, за дешевым авторитетом – может ты и не нуждаешься в моих советах, но они тебе вреда не принесут, а пользу могут дать.

Вот пока и все. Привет. Папа».

Чувствуется, что Малиновский был русским патриотом, хотя и писал, что он украинец, и от своей национальности никогда не отказывался. Но для него украинцы оставались неотъемлемой частью Советско-Русской империи.

В 1947 году в Хабаровск, где находился штаб Малиновского, с тайным визитом из Северо-Восточного Китая прибыл один из руководителей китайской компартии Гао Ган, находившийся в оппозиции к Мао Цзэдуну и считавшийся в Москве «подлинным интернационалистом». Гао Ган стремился уверить Родиона Яковлевича, что Мао Цзэдун и большинство руководителей компартии Китая придерживаются националистических и антисоветских позиций. Однако Сталин сделал ставку на Мао Цзэдуна, хотя и заставлял его сохранять в руководстве такого просоветского деятеля, как Гао Ган. В 1954 году, вскоре после смерти Сталина, Гао Гана исключили из партии и, по официальной версии, 17 августа он покончил жизнь самоубийством.

Летом 1948 года на фрегате ЭК-22 Сахалинской военной флотилии Малиновский, которому как главнокомандующему на Дальнем Востоке подчинялся Тихоокеанский флот, совершил многодневное плавание по маршруту Советская Гавань, Корсаков, Курильские острова, Петропавловск-Камчатский, осуществляя рекогносцировку Дальневосточного морского театра. Командир корабля капитан 3-го ранга Стрельцов 2 августа выдал маршалу справку, где говорилось: «Дана маршалу Советского Союза Малиновскому Родиону Яковлевичу в том, что он с 3 июля по 2 августа 1948 года плавал на фрегате ЭК-22 по маршруту Советская Гавань, Корсаков, Курильские острова, Петропавловск на Камчатке, Анадырь, Бухта Провидение, мыс Чаплина, Усть-Камчатск, Усть-Большерецк, Магадан, Николаевск на Амуре. За время плавания пройдено 6228 миль за 398 ходовых часов, 26 ходовых дней, 5 дней на якоре».

В мае 1954 года, выступая перед войсками Хабаровского гарнизона, Малиновский заявил, что «если империалисты, уповая на атомное оружие, решатся на безумие и захотят испытать силу и мощь Советского Союза, то можно не сомневаться, что агрессор будет подавлен тем же оружием…».

Не знаю, был ли Родион Яковлевич информирован, что в тот момент американский перевес как по числу ядерных и водородных бомб, так и по числу средств доставки ядерного оружия был подавляющим. СССР тогда еще фактически не имел средств доставки ядерного и термоядерного оружия на территорию США. Такие средства появились только с принятием на вооружение первых межконтинентальных баллистических ракет в 1957 году.

Вечерами Малиновский нередко делал записи в записной книжке, причем их содержание далеко выходило за пределы его служебных обязанностей по руководству войсками на Дальнем Востоке. Его все больше интересовала Германия, особенно после того как в 1955 году Западная Германия была принята в НАТО и разрешена ее ремилитаризация, пусть и ограниченная. Малиновский в связи с этим писал: «Немцы хорошо помнят высказывания гросс-адмирала Тирпица, которыми были оклеены стены актовых залов военных академий гитлеровской Германии. Вот они: “Я хочу закрепить в сознании наших будущих поколений, что великие народы могут быть обеспечены только при помощи силы. С тех пор как земля населена людьми, сила в жизни народов стояла выше права”. Очевидно, и сейчас их хранят в Западной Германии. Я полагаю, что в демократической Германии необходимо было бы во дворцах пионеров и в клубах свободной немецкой молодежи написать слова великого поэта Гете из “Фауста”:

 
Всю жизнь в борьбе суровой, непрерывной,
Дитя, и муж, и старец пусть ведет,
Чтоб я увидел в блеске силы дивной
Свободный край, свободный мой народ!
 

Перевод Н.А. Холодковского

Это куда ближе и роднее сердцу свободного немца».

Думаю, что Родион Яковлевич точно так же мечтал, чтобы были свободными и русский, и украинский народы.

Как снимали Жукова

16 февраля 1955 года маршал Жуков, только что ставший новым министром обороны, представил проект создания главного командования и Главного штаба Сухопутных войск, предложив на эту должность и одновременно на должность первого заместителя министра обороны маршала Конева. Это назначение было принято Хрущевым. Но уже через год Никита Сергеевич, оставив Конева первым заместителем министра обороны, сделал его главнокомандующим объединенными вооруженными силами Варшавского договора, а главнокомандующим Сухопутными войсками и первым заместителем министра обороны в марте 1956 года, сразу после XX съезда партии, назначил Малиновского. Тогда же Родион Яковлевич был избран членом ЦК КПСС (кандидатом в члены ЦК он стал в 1952 году, после XIX съезда партии).

В начале марта 1956 года Василевский обратился к министру обороны Жукову со следующим заявлением: «Прошу ходатайствовать перед Президиумом ЦК КПСС и Советом Министров об освобождении меня от должности Первого заместителя Министра обороны в связи с тем, что в последнее время сильно беспокоят головные боли с серьезным нарушением зрения, а временами и памяти. Те меры, которые применяют ко мне в настоящее время врачи, эффективного результата не дают».

Эта просьба была удовлетворена, и Василевского назначили на во многом представительскую должность заместителя министра обороны по вопросам военной науки.

Можно не сомневаться, что это перемещение было инициировано Хрущевым, который таким образом освободил для Малиновского место второго первого заместителя министра обороны. Третьим первым заместителем являлся начальник Генштаба Маршал Советского Союза Василий Данилович Соколовский, но пост начальника Генштаба в послевоенное время постепенно терял свое значение. Более значимыми считались те должности, которые занимали Конев и Малиновский. К тому же Соколовский маршалом стал только в июле 1946 года, в связи с назначением командующим группой советских войск в Германии, и в качестве влиятельной и самостоятельной фигуры в военной иерархии никогда не рассматривался. Он считался близким к Жукову, у которого был начальником штаба на Западном фронте в начале войны, а потом заместителем на 1-м Белорусском фронте. Полагали, что так же близок к Жукову и Конев.

Таким образом, Малиновский занял третье место в военной иерархии – после Жукова и Конева. Это произошло благодаря следующим обстоятельствам.

У Хрущева уже тогда существовало опасение насчет политических амбиций Жукова. Между тем Конев назывался другом Жукова и должен был быть ему обязан за выдвижение на пост главнокомандующего Сухопутными войсками и первого заместителя министра, хотя между ними и пробежала кошка в период печально знаменитой гонки за Берлин. Малиновский же был всецело человеком Хрущева, под началом которого ему довелось служить в 1941–1942 годах. Главное же, Никита Сергеевич хорошо знал, что Жуков и Малиновский с трудом переносят друг друга. Замечу, что в отличие от поста командующего объединенными вооруженными силами Варшавского договора, пост главкома Сухопутных войск являлся ключевым для любого военного переворота, поскольку в его ведении находились все перемещения войск внутри страны.

Как рассказывала дочь Малиновского Наталья Родионовна со слов товарища отца по академии имени Фрунзе генерал– майора Ивана Николаевича Буренина, во время первой встречи Жукова и Малиновского в ноябре 1929 года в Москве, когда Жуков был командирован на Курсы усовершенствования высшего начсостава при Военной академии имени Фрунзе, а Малиновский был слушателем этой академии, Георгий Константинович окликнул Родиона Яковлевича с матерщиной, а тот ответил соответствующим образом. Георгий Константинович сначала опешил от полученного отпора, а потом поздоровался с Родионом Яковлевичем вполне вежливо, по имени-отчеству и без какой– либо грубости. Жуков понял, что Малиновский хамства терпеть не будет, в случае чего и сдачи даст, а ростом он повыше, да и в плечах не уже. А уж силушки у него – дай бог каждому! Ведь в Первую мировую пулемет на своем горбу приходилось таскать! Поэтому за все время совместной службы Георгий Константинович его не то что по физиономии не бил, но даже слова матерного не сказал. Однако два маршала друг друга искренне терпеть не могли, хотя внешне это скрывали.

Управляющий делами Совета министров СССР Михаил Смиртюков вспоминал: «Как-то я заприметил, что маршалы Жуков и Малиновский повадились ловить рыбу с Рублевской плотины. Интересно то, что они никогда не рыбачили там вместе. Жуков подъезжает – Малиновский сворачивает удочки. И наоборот. Видимо, крепко не любили друг друга».

Хрущев знал, кого назначить Жукову первым заместителем. Никита Сергеевич нисколько не сомневался, что Жуков и Малиновский против него никогда не сговорятся.

21 ноября 1956 года Жуков предложил освободить от должности заместителя министра обороны маршала С.С. Бирюзова, оставив его главнокомандующим войсками ПВО страны. Мотивировалось это необходимостью сократить число заместителей министра обороны. Однако Президиум ЦК не поддержал Жукова. Сергей Семенович был человеком Хрущева и Малиновского, а не Жукова, и попытка Георгия Константиновича понизить статус Бирюзова в центральном аппарате Министерства обороны могла только еще больше насторожить Никиту Сергеевича.

Как снимали Жукова с поста министра обороны, хорошо известно. Хрущева встревожило то, что Жуков предложил заменить председателя КГБ И.А. Серова и министра внутренних дел Н.П. Дудорова на армейских генералов, а на пост министра внутренних дел выдвинуть маршала Конева. Это было похоже на подготовку военной хунты для будущего переворота. А когда во время октябрьского визита Жукова в Югославию и Албанию генерал У.Х. Мамсуров сообщил Хрущеву и Малиновскому, что он является начальником созданной без ведома ЦК партии школы диверсантов в Тамбовской области, которая должна быть полностью сформирована уже к 15 января 1958 года (официально она называлась вторым воздушно-десантным училищем в Тамбове, подчиняющимся Главному разведывательному управлению Генштаба), Хрущев понял, что Жуков создает лично преданную ему воинскую часть для возможного переворота и его пора снимать с поста министра обороны. Тем более, что будущие курсанты должны были учиться по 6–8 лет – больше, чем в училищах и академиях. Похоже, Жуков готовил собственную «преторианскую гвардию», опираясь на которую рассчитывал захватить и удерживать власть.

Когда на октябрьском пленуме ЦК снимали Жукова, Конев в последний день работы пленума, 29 октября, подал в Президиум следующую записку: «Тов. Микоян А.И. в своем выступлении назвал меня другом т. Жукова Г.К. Это не соответствует действительности. Наши отношения с т. Жуковым были только служебно-деловыми и не больше. Насчет дружбы Вам известно, Никита Сергеевич». Конев также заклеймил Жукова в выступлении на пленуме, а потом написал (или, скорее подписал) направленную против Георгия Константиновича статью в «Правде».

Иван Степанович всерьез опасался, что Хрущев вспомнит свои подвиги 30-х годов и устроит процесс по поводу военного заговора. Тогда под расстрел гарантированно пошел бы не только сам Жуков, но и Конев, а также начальник ГРУ С.М. Штеменко, который тоже знал о злосчастной школе диверсантов, но не сообщил об этом Хрущеву, а во время визита Жукова на Балканы предупредил Георгия Константиновича, что готовится его смещение. Но Хрущев после смерти Сталина демонстрировал гуманизм. Только что, в июне 1957 года, «антипартийная группа Маленкова, Кагановича, Молотова и примкнувшего к ним Шепилова» пыталась убрать Хрущева. Но Никита Сергеевич не только их не расстрелял, но даже не судил, а ограничился устранением членов группы из партийного руководства и переводом их на малозначительные посты. Правда, справедливости ради, надо отметить, что участники «антипартийной группы» не пытались арестовать Никиту Сергеевича и, кроме того, собирались оставить его в составе Президиума ЦК, назначив министром сельского хозяйства. Вероятно, этим частично и объяснялась мягкость, проявленная Хрущевым по отношению к заговорщикам. В случае же с Жуковым речь шла только о возможном будущем заговоре, хотя в данном случае, в отличие от мнимого «заговора Тухачевского», Хрущев имел дело с вполне реальным заговором, пока еще находящимся лишь на начальной стадии подготовки. Если бы это случилось при Сталине, в печальной судьбе заговорщиков можно было бы не сомневаться. Жукова, Конева, Штеменко и, вполне возможно, еще с полдюжины близких к ним генералов поставили бы к стенке, предварительно вынудив под пытками признаться в том, что они являются германо-американо-японскими шпионами. Хрущев же всего лишь отправил Жукова в отставку, а Конева оставил на своем посту, хотя для Ивана Степановича это было обидно. Он-то мечтал о должности министра обороны, под началом Малиновского служить не хотел и, чтобы по возможности не иметь с ним дело, почти все время болел, пока не был в 1960 году отправлен в отставку, точнее – в группу генеральных инспекторов. Вот Штеменко пострадал немного серьезнее. За содействие Жукову его разжаловали из генерал-полковников в генерал– лейтенанты и назначили первым заместителем командующего войсками Приволжским военным округом, удалив из столицы. Но уже в июле 1962 года Сергея Матвеевича сделали начальником Главного штаба Сухопутных войск – первым заместителем главнокомандующего Сухопутными войсками и вернули звание генерал-полковника. А в феврале 1968-го, уже после смерти Малиновского, Штеменко, занимавшему тогда должность заместителя начальника Генштаба, присвоили звание генерала армии.

Речь Малиновского на октябрьском пленуме 1957 года была одной из самых обличительных по отношению к Жукову:

«Товарищи, нам, военным работникам, очень радостно, что Пленум Центрального Комитета обсуждает вопрос об укреплении партийно-политической работы в Советской Армии и во Флоте. С другой стороны, и больно, что мы, военные работники, члены партии довели до такого… что Центральный Комитет вынужден был сам вмешаться в это дело.

Мы все единодушно приветствуем решение Президиума Центрального Комитета от 19 октября как абсолютно правильное, как абсолютно своевременное, которое, безусловно, освежает всю обстановку в Советской Армии и во Флоте и послужит на пользу, на укрепление наших Вооруженных Сил, чтобы они были еще крепче и еще лучше защищали бы интересы нашего государства и нашей партии.

Безусловно, товарищи, что на здоровом теле нашей армии и флота зрел и зрел нарыв. Рано или поздно он в силу биологического закона должен был бы лопнуть и может быть с еще большим зловонием, чем мы сейчас это ощущаем. И если Президиум Центрального Комитета разрезал, вскрыл этот гнойник, то это была очень своевременная, оздоровляющая хирургическая операция.

Могут задать нам, заместителям министра обороны, помощникам его, а где же вы были?

Голоса. Могут и должны сказать.

МАЛИНОВСКИЙ. Куда вы смотрели? Совершенно законный и правильный вопрос. Я Жукова знаю, может быть не так давно, как многие другие выступавшие здесь до меня товарищи, я его знаю только с 1929 года…

Голоса. Это не малый срок.

МАЛИНОВСКИЙ. Товарищ Тимошенко намного раньше знает его меня и другие товарищи, товарищ Конев, Буденный и т. д., но за это время я его очень хорошо узнал.

Я вам должен откровенно сказать, что у меня нет никаких неприязней к товарищу Жукову. Я как человек к человеку всегда относился очень хорошо к товарищу Жукову, но я всегда шел на работу с ним, откровенно вам скажу, с очень большими агрессивными намерениями. Зная его, что он из себя представляет, я шел с намерениями: будет мне хамить, я буду хамить; будет меня ругать, я буду ругать, если, не дай бог, меня ударит, так я сдачи дам (в зале смех), и, между прочим, он как будто бы всегда разгадывал мои намерения и за всю мою давнюю службу, где бы мне не приходилось с ним работать, я в его поведении лично к себе видел самое предупредительное, самое внимательное, самое хорошее отношение, но я видел, как он третирует других, как он низводит до нуля, буквально, людей. Меня это возмущало, почему это так? Я с такими намерениями, откровенно вам скажу, ехал с Дальнего Востока, где я на славной окраине нашей Родины проработал 10 лет, сюда в Москву, в Министерство обороны. Я долго продумывал этот вопрос и додумался: я всегда с этими намерениями ехал к Жукову и сейчас с этим намерением буду ехать.

И здесь, в Министерстве, я не слышал в свой адрес ни разу ни одного грубого слова. Видел я, конечно, издевательства министра обороны товарища Жукова над Бирюзовым, видел над товарищем Герасимовым, и меня всегда мысль сверлила: в чем дело. Оказывается, товарищ Бирюзов не подошел ко двору. Это хороший человек, я его много знаю, Бирюзова, знаю его, конечно, и отрицательные замашки, о которых я ему говорил в глаза и здесь, в Москве, когда он мне не был подчинен.

На одном моменте я хочу остановить ваше внимание.

Собрались командующие войсками округов, у нас был такой сбор, мы знакомились с военной техникой, чтобы узнать, что, собственно говоря, есть у нас нового на вооружении наших Вооруженных Сил? Это было на Раменском аэродроме, была группа маршалов под руководством самого товарища Жукова, рассматривала новые аппараты, системы. Подходим к одному локатору.