Текст книги "Маршал Малиновский"

Автор книги: Борис Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 41 страниц)

Определенно, министр обороны сочувствовал опальному генералу и не осуждал его поведение. Но сам так поступить не мог. Родион Яковлевич понимал, что откажись он передать Плиеву приказ Хрущева, его бы наверняка отправили в отставку. Однако маршал считал, что только он сможет довести начатые в армии преобразования до конца и противостоять разрушительным идеям Хрущева относительно вооруженных сил.

Вместе с тем, Малиновский убедился, что генерал Плиев, который не раз служил под его командованием в годы Великой Отечественной войны, беспрекословно выполнит любой самый жестокий приказ, почему и рекомендовал его командующим будущей ракетной экспедицией на Кубу. Ведь в случае развития кризиса Плиеву, вполне возможно, пришлось бы отдать приказ о нанесении ядерных ударов по американским городам.

Уже после окончания Карибского кризиса Хрущев вспоминал: «Когда наши беседы стали совсем дружескими, я рассказал Фиделю, что в разгар кризиса спросил министра обороны СССР Малиновского: “Как вы считаете? Зная вооружение и численность вооруженных сил Кубы, если силы вторжения туда будут иметь вооружение, которое имеют США или мы, сколько времени надо будет затратить, чтобы разгромить силы Кубы?” Малиновский, подумав, ответил: “Двое суток”. Когда я сказал об этом Фиделю, он очень разгорячился и стал доказывать, что это неправильная оценка и что Советский Союз не допустил бы этого. Я остановил его: “Это вы так говорите. А я согласен с Малиновским. Он правильно оценил соотношение сил. Пусть не двое суток, а трое или четверо. Во всяком случае, за это время основные очаги сопротивления были бы подавлены, а вы ушли бы в горы, потом продолжалась бы партизанская война. Возможно, она тянулась бы годы, но главное-то было бы сделано: было бы создано буржуазное, контрреволюционное правительство…”».

Александр Щелоков, долгие годы проработавший в газете «Красная Звезда», приводит такой рассказ о Малиновском:

«Во время знаменитого Карибского кризиса, который чуть не поставил мир перед возможностью начала ядерной войны, один из крупных военачальников, сильно нервничавший из-за неясности обстановки, спросил министра обороны маршала Родиона Малиновского:

– Что нам делать?

– Штопайте перчатки, – ответил маршал, оставив в недоумении тех, кто слышал разговор.

Позже я выяснил, что имел в виду маршал. В годы первой мировой войны на Малиновского произвел неизгладимое впечатление спокойствием, которое с особой силой проявлялось в сложной обстановке, его ротный командир. Когда немцы открывали ураганный артиллерийский огонь по русским позициям, ротный садился в окопе, доставал старенькие перчатки и сосредоточенно штопал дырки. Кончался обстрел, и офицер откладывал штопку. Что делать, если немцы пойдут в атаку, он прекрасно знал.

– Штопайте перчатки, – прекрасный совет тем, кто не знает, как в сложной ситуации унять волнение».

Речь, несомненно, идет об описанном в романе «Солдаты России» случае с капитаном Прачеком (в романе – Мачеком).

Во время Карибского кризиса Родион Яковлевич сохранял полное хладнокровие, хотя, как военный человек, понимал, что предпринятая Хрущевым экспедиция на Кубу – это авантюра. Шансы на то, что следы советских ракет на острове американцы не обнаружат до их приведения в боевую готовность, практически равны нулю. Чудом было уже то, что еще на переходе к Кубе армады советских транспортных судов американцы не догадались о ее военном назначении. Маршал прекрасно представлял себе, что Америка имеет подавляющее превосходство в количестве термоядерных боезарядов и их носителей. Советский военно-морской флот значительно уступал американскому и защитить советские суда у Кубы был не в состоянии.

Наталья Родионовна свидетельствовала, что за две недели Карибского кризиса отец вообще ни разу не появился дома. Он даже спал на работе.

Б.Е. Черток вспоминал про Карибский кризис: «В ответ на угрозу американского вторжения, по просьбе Кастро, Хрущев дал согласие на создание группы советских вооруженных сил на Кубе. Но обычными средствами американцев не испугать. Чтобы парировать реальную военную угрозу, Хрущев принял исключительно смелое решение: приблизить ядерные ракеты непосредственно к границе США. Ни министр обороны, пожилой маршал Малиновский [ему тогда было 63 года, всего на 12 лет больше, чем самому Борису Евсеевичу. Преемнику Малиновского А.А. Гречко также было 63 года, когда он стал министром обороны], ни любой из членов Президиума ЦК КПСС на такой рискованный шаг не решился бы. После разведывательно-инспекционной поездки на Кубу начальника Генерального штаба маршала Бирюзова во главе группы военных ракетных специалистов, которыми руководил Смирницкий, было принято окончательное решение».

Насчет того, что это решение о размещении ракет и ядерных боезарядов на Кубе принимал единолично Никита Сергеевич, никаких сомнений нет. Правда, это было сделано отнюдь не по просьбе Кастро, а по инициативе самого Хрущева, который искал ответ на размещение американских ракет в Турции. Кастро, правда, долго уговаривать не пришлось. Он сразу понял, что советский ракетно-ядерный щит надежно прикроет его от возможного нападения со стороны США. Но вот фраза о «пожилом» маршале Малиновском звучит странно. Ведь он был на четыре года моложе Хрущева.

Черток так описывал операцию «Анадырь»:

«Основу боевого состава группы советских вооруженных сил на Кубе должна была составить 43-я дивизия ракетных войск стратегического назначения.

В состав ракетной дивизии входили три полка, вооруженных ракетами Р-12 (24 пусковые установки), и два полка с ракетами Р-14 (16 пусковых установок).

Ракетная дивизия, если выпустит все свои ракеты первой (второго пуска уже быть не может), способна уничтожить по крайней мере 40 важнейших военно-стратегических объектов почти на всей территории США (конечно, кроме Аляски). Общий ядерный потенциал всей дивизии в первом и единственном пуске, если каждая ракета будет обеспечена стартовой позицией и дойдет до цели, составлял в зависимости от типа головной части до 70 мегатонн.

Для защиты ракет от ударов с воздуха их прикрывали две зенитные ракетные дивизии и истребительный авиационный полк. Четыре мотострелковых полка должны были охранять наши ракеты от наземного наступления американцев в случае их вторжения на остров. Кроме того, для борьбы с морским десантом предназначались катера, оснащенные системами ракетного залпового огня (усовершенствованные “катюши”) и самолеты-бомбардировщики Ил-28.

Подготовка техники и контингента войск, переброска всего этого на Кубу морским транспортом под видом перевозки горючего и других мирных грузов были действительно грандиозной операцией. Особую заботу вызывали погрузка, маскировка и размещение на судах, а затем на берегу ракет, ядерных зарядов и самолетов. Надо учесть, что все боевые средства требовали развитых служб тыла, снабжения горючим, средствами связи и замкнутого размещения всего личного состава. Первые боевые подразделения советских войск во главе с генералом армии И.А. Плиевым прибыли на Кубу в июле – начале августа. В середине августа началась тщательно замаскированная переброска ядерных боезарядов…

В сентябре на Кубу начали прибывать ракеты Р-12 и самолеты Ил-28…

Первая ракета Р-12 была подготовлена на Кубе к заправке и стыковке с ядерной боеголовкой 4 октября 1962 года. До 10 октября были готовы к установке на стартовые столы еще десять ракет, к 20 октября – двадцать ракет. В некоторых источниках упоминается, что установленные на Кубе ракеты были полностью подготовлены к пуску. Что понимают историки Карибского кризиса под этим? От Смирницкого я слышал, что ядерные боеголовки ни к одной ракете так и не были пристыкованы. Но если так, то ни одна ракета фактически еще не была готова к пуску».

Если это так, то, заставляя Джона Кеннеди пойти на компромисс, Хрущев до последнего блефовал. В случае американской высадки на Кубе, советские войска оттуда не в состоянии были бы нанести ядерный удар по Соединенным Штатам. Другое дело, даже точно зная, что советские ракеты с Кубы не полетят на американскую территорию, президент США вряд ли бы пошел на войну с СССР. Ведь Хрущев наверняка задействовал бы по американцам межконтинентальные баллистические ракеты, а по их союзникам и базам в Европе – ракеты меньшего радиуса действия с термоядерными боеголовками, а также стратегические бомбардировщики. Вероятно, ядерную войну с СССР Америка бы выиграла, но после этого оказалась в ситуации даже худшей, чем после победы в 1945 году. Помимо значительных разрушений и жертв на американской территории, перед Джоном Кеннеди были бы лежащие в радиоактивных развалинах Европа и Советский Союз, на обустройство которых, по всей видимости, не хватило бы и двадцати «планов Маршалла».

23 октября в 22.30 Малиновский в шифрограмме, адресованной И.А. Плиеву, потребовал принять немедленные меры к повышению боевой готовности Группы войск и отражению совместно с кубинской армией возможного нападения противника. К этому времени в связи с установлением морской блокады два полка Р-14, находившиеся на судах в океане, были повернуты обратно в СССР, но Родион Яковлевич опасался, что американцы могут атаковать советские позиции на Кубе, оставшиеся без ракетного прикрытия.

27 октября над Кубой были сбиты два американских самолета. Истребитель Ф-104, летевший на малой высоте, – кубинскими зенитчиками. А самолет У-2, летчик которого погиб, – по приказу генерал-лейтенанта С.Н. Гречко, заместителя командующего Группой советских войск на Кубе по ПВО. Самолет летел на высоте 21 км и был сбит первой же ракетой С-75 (ЗРК «Десна») дивизионом под командованием майора И. Герченова, который нес боевое дежурство в районе города Банес. Плиев возмутился: ведь накануне он запретил открывать огонь без своего личного разрешения. Пришлось докладывать в Москву. Малиновский ответил короткой шифрограммой: «Вы поторопились».

Как известно, кризис завершился тем, что Хрущев вынужден был убрать ракеты и другие стратегические носители с Кубы, а также все ядерные боеголовки. 22 декабря Малиновский доложил Хрущеву: «К 20.12 все 42 самолета ИЛ-28 и все специальные заряды для ракет и авиабомб доставлены с Кубы в Советский Союз».

США, в свою очередь, обязались не нападать на Кубу. Кроме того, согласно джентльменскому соглашению, американцы в течение года после завершения эвакуации советских ракет с Кубы вывели свои ракеты средней дальности «Юпитер» из Турции. К тому времени у них появились более совершенные ракеты «Поларис» на подводных лодках, и устаревшие, размещенные в Турции и Италии, сняли с вооружения.

Про соглашение о выводе американских ракет из Турции советская и мировая общественность ничего не знали. Да даже если бы знали, все равно исход Карибского кризиса воспринимался как поражение Хрущева. Очень унизителен был сам факт эвакуации ракет и другой техники с Кубы под наблюдением американской стороны. Не говоря уж о том, что поход всех торговых и целого ряда военных судов СССР на Кубу и обратно обошелся в копеечку, да и значительная часть боевой техники после такого путешествия вышла из строя. Куба же, где теперь СССР не имел права размещать ядерные вооружения, превратилась для него в первую очередь в обузу, нуждающуюся в постоянных субсидиях.

После Карибского кризиса престиж Хрущева сильно упал и в стране, и в мире. Никитой Сергеевичем была недовольна и военная, и полицейская элита. А тут еще многочисленные эксперименты Хрущева в экономике и системе управления и начало импорта хлеба, при том, что немало продовольствия отправлялось Кубе и другим союзникам. Практически его смещение было предрешено.

Хрущев пытался оправдаться с неудачей, связанной с транспортировкой ракет на Кубу. 8 февраля 1963 года, на приеме в честь участников Главного военного совета, он, согласно записи генерала Обатурова, заявил: «Войну может развязать и дурак, но найти умного, который хорошо ее закончит в век ядерного оружия (это он, возвращаясь к вопросу о привозе и увозе ракет с Кубы) тяжело». Обатуров так прокомментировал слова Хрущева о том, что мы выиграли в районе Кубы: «Не дай бог таких выигрышей впредь, ибо выигрыш, когда вот-вот война, ядерная война, никому не нужен. Нужно уметь выигрывать без крайнего обострения – в этом искусство подлинного военного дипломата». Хрущев лишь делал хорошую мину при плохой игре. Генералы же насчет мнимого выигрыша на Кубе не заблуждались.

Отношение Малиновского к Никите Сергеевичу его дочь характеризует в следующих воспоминаниях:

«Отец относился к Хрущеву с уважением, теплотой, искорки которой – в войне. Он говорил, что Никита Сергеевич был замечательным членом военного совета (так называлась должность партийного работника в действующей армии). Во-первых, потому что не вмешивался в чисто военные дела, во-вторых, потому что не сидел в штабе, а находился в войсках. Однако в качестве министра отцу не раз приходилось отстаивать свое мнение. Знаю об этом, естественно, не от отца (он никогда не говорил дома о работе, вообще был немногословен), а от людей, работавших вместе с ним».

А вот с Брежневым, по ее ощущению, сколько-нибудь близких отношений у Родиона Яковлевича не было. Если семью Хрущева дочь маршала знала хорошо, то ни с кем из семейства Брежневых так и не познакомилась.

Во время заговора против Хрущева позиция Малиновского имела решающее значение. Согласно легенде, на заседании Президиума ЦК в отсутствие Хрущева колеблющиеся приняли сторону Брежнева только тогда, когда присутствовавший там же Малиновский заявил о поддержке заговора. Так ли именно было или нет, принципиального значения не имеет. Важнее то, что даже участие в заговоре главы КГБ В.Е. Семичастного не гарантировало успех. Если бы Малиновский поддержал Хрущева, армия справилась бы со сравнительно немногочисленными частями КГБ и внутренних войск. Но Родион Яковлевич не собирался его спасать.

Строго говоря, октябрьский переворот 1964 года, сместивший Хрущева, с формальной точки зрения переворотом не был. В полном соответствии с действовавшими тогда нормами Президиум ЦК, а потом Пленум ЦК КПСС освободил Хрущева от всех партийных и государственных постов и отправил на персональную пенсию. Но поскольку государство было тоталитарным и управлялось одним вождем, все процедуры партийной и советской демократии носили сугубо формальный характер. Партийные и государственные органы послушно и единогласно штамповали решения первого лица. Чтобы заставить эти же органы столь же единогласно проголосовать за смещение действующего правителя, требовалось осуществить заговор, не останавливаясь в случае необходимости перед использованием силовых структур. В Америке тот же Эйзенхауэр без труда удовлетворил свои политические амбиции, честно выиграв президентские выборы. У Жукова единственно возможный путь лежал через бонапартистский заговор, ибо других способов прийти к власти у него просто не было. Малиновского же, к счастью, политических амбиций никогда не имел.

Смещение Хрущева было встречено населением, вынужденным в последние годы его правления вспомнить, что такое продовольственные карточки, спокойно, а партийно-советской номенклатурой – с нескрываемой радостью. Никита Сергеевич изрядно достал чиновников своими постоянными шараханиями из крайности в крайность и непродуманными реформами, когда их то бросали на периферию, то возвращали в Москву.

Вскоре после свержения Никиты Сергеевича Малиновский выступил с обличительной речью против Хрущева на активе центрального управления Министерства обороны. Генерал– лейтенант танковых войск Г.И. Обатуров, командующий 6-й гвардейской танковой армией в Киевском округе, записал по этому поводу в дневнике 11 ноября 1964 года: «Сегодня Панин, начальник отделения пропаганды и агитации, который был на сборе в Москве, рассказал основы содержания доклада Малиновского на активе центрального управления МО после октябрьского пленума:

Хрущев совершил немало ошибок в военном строительстве, будучи невеждой в военной области. С ракетами на Кубу была авантюра, которая едва не закончилась войной. Он поставил страну на грань ядерной войны. Сокращение на 1200 тысяч в 1960 было недопустимым и был нанесен ущерб. Большой вред – значительный в авиации и боевых кораблях. Вмешивался в ряд вопросов, не разбираясь в них. Протаскивал плохие ракеты своего сына и отстранял хорошие. Только хитростью мы сумели поставить на производство лучшие ракеты. Летом этого года, посмотрев новейшие ПТ средства, приказал прекратить производство танков, т. к. “они в современной войне бесполезны”. Неоднократно ставил вопрос резко снизить оклады военным и военные пенсии».

После октябрьского пленума 1964 года положение Родиона Яковлевича необычайно упрочилось. Он так никогда и не стал членом Президиума ЦК, преобразованного в 1966 году в Политбюро, но его реальное влияние было больше, чем у иных членов высшего партийного руководства. Все, что касалось вооруженных сил, Малиновский решал непосредственно с Брежневым, и практически все его ходатайства удовлетворялись. Леонид Ильич, много лет связанный с ВПК, был заинтересован в усилении вооруженных сил и вполне доверял мнению Малиновского в военных вопросах. Всякие сокращения вооружений и личного состава были прекращены.

Через несколько дней после смещения Хрущева Родион Яковлевич пережил тяжелую утрату. 19 октября 1964 года во время катастрофы самолета, врезавшегося в гору Авала вблизи Белграда, погиб начальник Генштаба маршал Сергей Семенович Бирюзов, возглавлявший делегацию, направлявшуюся на торжества по случаю 20-летия освобождения югославской столицы. Они подружились вскоре после того, как впервые встретились в конце 1942 года во 2-й гвардейской армии. Наверное, у Малиновского не было ближе друга, чем Бирюзов.

Вскоре после «октябрьского переворота», во время визита в Москву китайской партийно-правительственной делегации, произошел характерный эпизод с участием Малиновского. 8 ноября перед официальным обедом глава делегации премьер Госсовета КНР Чжоу Эньлай жаловался Брежневу, Косыгину, Микояну, Андропову и Громыко:

«Как вы знаете, наша партия и правительство направили в Москву делегацию во главе со мной для того, чтобы выразить чувство дружбы и принять участие в торжествах по случаю 47-й годовщины Октябрьской революции. Вы также подтвердили мнение о том, что этот приезд является дружественным актом.

Тем не менее, вчера на приеме в Кремлевском дворце съездов, где присутствовали, в частности, журналисты из западных стран, министр обороны СССР т. Малиновский публично обратился ко мне с оскорбительными и провокационными вопросами. Сначала он заявил мне о том, чтобы мы, китайцы, не занимались фокусами в политике. Я понял смысл того, что хочет сказать т. Малиновский, и решил перевести разговор на другую тему. Я сказал ему, что эти фокусы – вещь простая, надо открыть кулисы и их можно увидеть. Однако т. Малиновский на этом не остановился и пошел еще дальше. Он заявил о том, что мы не должны позволять никакому черту замутить наши отношения. Я не успел спросить т. Малиновского, какого черта он имел в виду, как он продолжал говорить о том, что советский и китайский народы хотят счастья, и пусть никакие Мао и Хрущевы нам не мешают.

Вопрос ясен: это провокация и оскорбление. Я не поддался на провокацию и, повернувшись в другую сторону, хотел уйти, т. к. буквально рядом с нами стояли американские корреспонденты и слушали. В это время подошли другие советские маршалы, а т. Малиновский продолжал говорить. Однако я его не слушал, и мой переводчик не переводил. Но другой переводчик слышал сказанное т. Малиновским. Тов. Малиновский, по существу, заявил: мы в Советском Союзе свергли Хрущева, а теперь вы свергайте Мао Цзэдуна. Затем т. Малиновский продолжил разговор с т. Хэ Луном. Он сказал т. Хэ Луну, что у него красивая маршальская форма. На это т. Хэ Лун заметил, что лучше носить френч. Тов. Малиновский согласился с этим и добавил, что лучше носить телогрейку, а затем заявил: “Эту нашу форму на нас насобачил Сталин, а вашу форму на вас насобачил Мао”. Тов. Хэ Луном было сказано, что говорить подобным образом – это ошибочно и неправильно.

Я, – продолжал Чжоу Эньлай, – уже говорил т. Микояну, что лично я слышал лишь первую часть этих высказываний т. Малиновского, где он говорил о том, чтобы никакие Мао и Хрущевы нам не мешали. Я бы мог поступить и по-другому: ответить т. Малиновскому и продолжить наш разговор, что наверняка вызвало бы потрясение у всех присутствующих. Так должен был бы поступить на моем месте любой честный коммунист, тем более, – подчеркнул Чжоу Эньлай, – что речь идет об оскорблении нашей делегации, нашей партии, вождя китайского народа, а также и оскорблении меня лично.

Если бы я пошел на такой шаг, то с моей стороны это был бы нормальный, справедливый и необходимый поступок. Конечно, можно было бы предпринять и другой шаг – обратиться к руководящим товарищам КПСС и Советского правительства с серьезным протестом вчера же на приеме. Тогда, по-видимому, возник бы спор, т. к. возникла бы необходимость выяснить все обстоятельства на месте. Мы, как коммунисты, имели право поступить и таким образом. Однако мы не приняли этих мер, поскольку указанный инцидент имел место сразу после выступления с тостом т. Малиновского, в котором он критиковал американский империализм. Затем т. Малиновский стал обходить всех присутствующих, а я подошел к советским маршалам, чтобы предложить выпить за дружбу наших двух народов и за дружбу между нашими армиями. В этот момент т. Малиновский и выступил со своим оскорбительным провокационным заявлением. Если бы мы сразу дали ему отпор, то тем самым это явилось бы хорошей “пищей” для корреспондентов западных империалистических стран.

Мы постоянно заявляли, что надо очень осторожно подходить и продумывать действия, которые могут радовать врагов и огорчать друзей. Что имел в виду т. Малиновский и как понимать его оскорбительное обращение к нам сразу после того, как он выступил с резкой критикой американского империализма? Вполне ясно, что такое заявление по адресу партийно-правительственной делегации КНР практически аннулировало смысл его выступления с тостом. Это – “хрущевщина”. Я сам видел, как американский посол с улыбкой наблюдал за выступлением т. Малиновского. Затем, как сказал мне т. Микоян, вы обменивались мнениями по поводу тоста т. Малиновского и пришли к выводу, что он выражался чересчур остро.

Тов. Микоян А.И. Это я вам сказал о своей точке зрения.

Тов. Чжоу Эньлай. Подобные выступления показывают лишь слабость перед врагами. Так поступал Хрущев. Но американские империалисты видели его насквозь. Мы же, как ваши союзники, испытывали в этой связи горечь. Я вспоминаю, как в 1954 году, когда после Женевского совещания меня пригласили в Советский Союз, в выступлениях Хрущева проявлялась то слабость, то твердость. Но американские империалисты видели его насквозь. Это лишь приносило ущерб авторитету Советского Союза. Высказывания т. Малиновского носили оскорбительный для китайского народа, китайской компартии и ее вождя характер.

Такова первая причина, в силу которой я не дал отпор высказываниям т. Малиновского сразу на месте. Если бы на его месте был Хрущев, то я сделал бы это сразу. Однако это был т. Малиновский. Мы приехали к вам, чтобы выразить наше поздравление и дружественные чувства. Если бы это была внутренняя беседа или дело происходило на приеме с участием только представителей братских партий, я бы сразу дал отпор. Однако это произошло на приеме с участием широкого круга приглашенных, поэтому я решил воздержаться и рассказать об указанном инциденте сегодня. Это не фокусы. Именно так должны подходить к решению таких вопросов коммунисты. Вторая причина, почему я сразу не дал отпор высказываниям т. Малиновского, заключается в том, что я хотел выяснить все детали. На приеме я не спрашивал у т. Хэ Луна, чем кончился разговор с т. Малиновским, а узнал об этом позже.

Тов. Брежнев А.И. Для нас это тоже новость. Мы не знали деталей.

Тов. Чжоу Эньлай. Если бы я стал выяснять все обстоятельства на приеме, то это привлекло бы всеобщее внимание. Вторая причина заключается также еще и в том, что этот вопрос не решить с помощью какого-то протеста. Характер и значение этого вопроса более серьезны, чтобы реагировать только протестом. Вернувшись с приема и изучив все обстоятельства, я пришел к выводу, что это вопрос не только одного т. Малиновского. Такие мысли имеются не только у одного него.

Я имею в виду товарищей в вашем ЦК. Поэтому сегодня я решил официально поставить вопрос перед тремя руководителями КПСС и Советского правительства и надеюсь, что он будет решен. Как надо это понимать – неужели одна из целей вашего согласия на приезд нашей делегации состоит в том, чтобы нас здесь публично оскорблять и провоцировать? Далее. Можно ли считать, что, как об этом говорил т. Малиновский, вы рассчитываете на то, чтобы мы поступили с Мао Цзэдуном так же, как вы с Хрущевым, сняв его с занимаемых постов? Об этом говорил другой советский маршал, который вчера нам заявил: всякому овощу свое время.

Тов. Микоян А.И. Какой маршал?

Тов. Чжоу Эньлай. Лично я не слышал этого высказывания.

Тов. Брежнев А.И. Может быть, это не относилось к Мао Цзэдуну?

Тов. Чжоу Эньлай. В разговоре шли параллельно две мысли: о снятии Хрущева и о желании снять Мао Цзэдуна. Можно было понять эти высказывания как подстрекательство к смещению Мао Цзэдуна. Но на этот счет я не уверен.

Тов. Хэ Лун. За нашими спинами близко стояли два американских корреспондента.

Тов. Чжоу Эньлай. Если кто-либо строит такие планы, то это тщетные попытки и иллюзии. Это ни на йоту не ущемляет авторитета т. Мао Цзэдуна, но это величайшее оскорбление и провокация для китайского народа и Компартии Китая. Разве это может способствовать улучшению отношений между двумя партиями и двумя странами? Это может привести лишь к ухудшению отношений между ними. В-третьих. Можно ли так понять, что в ЦК КПСС имеется точка зрения, согласно которой принципиальные разногласия и споры между нашими двумя партиями сводятся к личным спорам между двумя руководителями – Мао Цзэдуном и Хрущевым, а также к личному характеру и личным качествам этих двух руководителей. Так утверждают империалисты. Но такой вывод напрашивается из высказываний т. Малиновского. Именно поэтому я и должен был официально поставить эти вопросы в беседе с руководителями КПСС и Советского правительства. Этот вопрос необходимо разрешить, иначе о чем мы можем дальше беседовать?

Тов. Брежнев Л.И. Прежде всего, хотел бы сказать от имени Президиума и ЦК КПСС, что мы удовлетворены тем, что ЦК КПК решил послать такую представительную делегацию во главе с т. Чжоу Эньлаем в Москву. Мы это расценили как весьма важный факт и дали согласие на ваше предложение. При обсуждении этого вопроса на Президиуме и вплоть до сегодняшнего дня у нас было только положительное отношение к вопросу о приезде вашей делегации. Мы рассматриваем это как важный шаг в деле установления контактов для улучшения отношений по партийной и государственной линиям. При рассмотрении этого вопроса на Президиуме т. Малиновский не участвовал, поскольку он не является ни членом, ни кандидатом в члены Президиума…

Мы руководствовались интересами укрепления дружбы между КПК и КПСС и намерены руководствоваться этим в дальнейшем. Хочу подчеркнуть еще раз, что мы расцениваем решение ЦК КПК о направлении делегации в Москву как очень важный шаг, который будет способствовать нормализации обстановки, преодолению имеющихся разногласий. Таково наше отношение к приезду вашей делегации. Вчера поздно вечером от т. Микояна я узнал о первой части вашего разговора с т. Малиновским.

Тов. Косыгин А.Н. Я тоже вчера узнал об этом факте, который вызвал у нас возмущение.

Тов. Брежнев Л.И. Поскольку разговор у нас проходит в духе полной откровенности, я могу сказать, что этот факт нас возмутил. Заявление т. Малиновского не только не отражает мнения ЦК КПСС, но вообще он не имел права даже собственное мнение выражать в подобной форме. Мы признательны т. Чжоу Эньлаю за такт, который он проявил на приеме, в связи с заявлением т. Малиновского, а также за откровенность, с которой вы высказались по этому вопросу.

Сегодня я позвонил т. Малиновскому по телефону и спросил его о беседе с т. Чжоу Эньлаем. Тов. Малиновский пояснил, что он не хотел ничего другого, как выразить заботу об укреплении дружбы между нами, и сказал при этом, что смена руководства способствует улучшению отношений. Он согласился, что, возможно, неудачно сформулировал свою мысль, и в связи с этим готов принести личные извинения. Что касается сказанного вами о том, что это мнение т. Малиновского отражает мнение ЦК КПСС, то мы хотим вам заявить, что это не так. Разумеется, если бы это хоть в какой– либо степени отражало мнение нашего руководства, то вы могли бы рассматривать это как оскорбление т. Мао Цзэдуна, ЦК КПК и вашей делегации. Но повторяю, что это совсем не так. Просто человек выпил и в нетрезвом виде неудачно сказал.

Нам известны настроения наших маршалов и руководителей Министерства обороны. Они хорошо относятся к Народно-освободительной армии Китая, китайскому народу и КПК. Такого мнения, например, придерживаются тт. Чуйков, Соколовский, Захаров и другие. И если реплику “всякому овощу свое время” бросил т. Захаров, то могу уверенно сказать, что она относилась только к т. Хрущеву.

Тов. Чжоу Эньлай. Я не могу с определенностью сказать, чьи это слова. Тов. Захарова я хорошо знаю. С ним я работал более года в Пекине.

Тов. Брежнев Л.И. В разговоре со мной т. Малиновский сказал, что его неточно поняли, но он все равно готов принести официальное извинение. Я думаю, что он принесет официальное извинение. Мы выражаем сожаление, что имел место такой факт. Думаю, что вы должны нам в этом поверить и это не должно помешать нашей совместной работе, которая имелась в виду.

Тов. Чжоу Эньлай. Этот вопрос носит особо серьезный характер потому, что он возник на таком широком приеме, какой состоялся вчера по случаю 47-й годовщины Октябрьской революции. Кроме того, это заявление сделал не кто иной, как министр обороны, причем после своего тоста, в котором он осудил американский империализм. Это не могло не вызвать у меня соображений, которые я изложил. Что касается заявления о том, что т. Малиновский выпил и сказанное им не отражает его чувств, то это лишь подтверждает мои сомнения.

Мы – марксисты и сторонники диалектического материализма. Бытие определяет сознание. Если бы у него не было в голове таких мыслей, то он не смог бы их высказать. У нас есть пословица: “Выпивши – говорят правду”. Я тоже люблю иногда выпить. Однажды Хрущев напоил меня допьяна. Вы можете поинтересоваться об этом у Молотова, правда, он сейчас уже не работает министром иностранных дел, или у сопровождавшего меня т. Федоренко. Я был тогда абсолютно пьян, но ни о чем подобном не говорил. Если бы у человека в голове не было таких мыслей, то он не мог бы их высказать, а т. Малиновский вчера говорил логично и по порядку. Почему же со мной этого не произошло? Тов. Федоренко еще жив и работает, и можно через т. Громыко проверить, так ли это.