Текст книги "Молодежь и ГПУ (Жизнь и борьба советской молодежи)"

Автор книги: Борис Солоневич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)

Апостолы скаутизма

В строительном отдeлe – низком деревянном баракe, наскоро сколоченном из "горбылей", за чертежным столом склонились рядом двe головы – Петро и Саша. Их положенiе в нашей скаутской семьe исключительное – это наш "суд чести", наша скаутская совeсть. Их моральный авторитет стоит так высоко в наших глазах, что каждый из нас старается оцeнить свои поступки и рeшенiя под их углом зрeнiя. И если лица Петро и Саши 354 омрачаются, каждый из нас чувствует себя пристыженным.

Сколько раз вопрос: "а как бы посмотрeли на это "наши судьи"?" -останавливал многих из нас от поступка, спорнаго с точки зрeнiя морали скаута.

Нижегородец Саша – это тип русскаго идеалиста. Худощавый и нeжный, с большими сeрыми глазами и мягкой улыбкой, он всегда невольно напоминал мнe Алешу Карамазова, который, по образному выраженiю нашего скаутскаго поэта:

"С отчаянiем во взорe

У Бога вопрошает,

Зачeм Он создал мiр,

Во злe погрязшiй?...

Его душа, как нeжная мимоза,

Его вопрос, как острая стрeла..."

Ложь и неправда жизни жестоко бьют и ранят его душу. Трудно живется ему среди окружающаго гнета и произвола, и ему больно видeть, как нeкоторые из нас ищут и находят компромиссные пути для дeятельности даже в этих условiях...

Я часто чувстувую и на себe его грустный испытывающiй взгляд и знаю, что ему больно видeть меня в кругу тюремщиков, чекистов и наших "красных жандармов". Он согласен с тeм, что занимаемое мной положенiе дает мнe возможность помогать многим, что это неизбeжный компромисс в суровых условiях лагеря, но он не боец, а идеалист-мечтатель, и его душe тяжело. Инстинкт борьбы ему чужд.

Другой чертежник – Петро, такой же славный юноша, прямой и стройный, с ясным безхитростным умом и безмятежным сердцем. К нему как-то не пристает грязь жизни. Он находит силы в самом себe, чтобы спокойно переносить свое положенiе. Никто не слыхал от него ни одной жалобы и рeзкаго слова осужденiя. Он всегда старается вдуматься в причины поступка, в причины ошибки, и его мнeнiя, в противоположность суровому сужденiю Саши, всегда снисходительны и человeчны. Саша судит поступки с точки зрeнiя скаутской морали, Петро оцeнивает их, еще и снисходя 355 к человeческой слабости, учитывая ненормальную обстановку жизни и считая наши скаутскiе законы только недостижимым идеалом, уклоненiя от пути к которым неизбeжны.

И рeзкость и нeкоторая нетерпимость Саши удивительно сочетаются с человeчностью и снисходительностью Петро, и многiе из нас, послe разговора с нашим "судом чести", уходили как-будто морально просвeтленные... Когда я вспоминаю об этих цeльных натурах, в ушах невольно звучат стихи московскаго скаута:

"Ни горы, ни море,

Ни небо, ни степи,

Ни лица людей и ни тeло;

Самое прекрасное,

Что есть на землe и в искусствe,

Это – душа человeка..."

Ребята встрeчают меня ликующе, и их рукопожатiе особенно сердечно. Вeдь сегодня день нашей радости, праздник скаутов всего мiра, и их глаза сiяют...

И, уже уходя, я вижу с дороги, как через грязное стекло, заткнутое сбоку куском пакли, кивают мнe радостныя лица наших "апостолов скаутизма", как с ласковым уваженiем зовем мы Сашу и Петро...

Медвeжiй тюлень

У большого буксирнаго парохода, ремонтирующагося и вытащеннаго на берег, раньше, в дни славы монастыря, называвшаяся "Архистратигом Михаилом", а теперь переименованнаго в "Энгельса", я не без труда нахожу нашего славнаго ГлJба.

Он у нас штурман дальняго плаванья... Да и кого только нeт среди скаутов, сосланных на Соловки! Мы частенько смeемся, что если бы ГПУ, вмeсто Соловков, послало нас с нашими герлями на какой-нибудь необитаемый остров, наша республика была бы лучшей в мiрe...

Судьба нашего ГлJба сложилась особенно обидно. Сын адмирала (Н. Ф. Бострем), он кончил курс учебы в Англiи и прieхал перед самой революцiей в Россiю, чтобы отдать свои знанiя родному флоту. Но не довелось ему 356 поплавать на вольных кораблях по свободным волнам со своей молодой, женой-скаутом... Теперь он плавает на баржах, катерах и параходах, принадлежащих ГПУ, и по морю, которое с полным правом можно бы было назвать морем "полярной каторги"...

Широкоплечая, медвeжья фигура ГлJба рисует его каким-то увальнем, каким-то моржом. И, дeйствительно, на сушe он как-то вял, неповоротлив и почти сонлив. Но как-то мнe довелось видeть его на водe: он преобразился в родной стихiи, стал совсeм иным – быстрым, точным, стремительным, настоящим "морским волком". Помню, как весело сiяло его лицо, когда его буксир в шторм точно развернулся и цeпко пришвартовался к пристани...

Но сейчас он на берегу. Он медленно откладывает в сторону англiйскiй ключ, методически и аккуратно вытерает куском пакли свою ладонь от масла и копоти и долго и крeпко трясет мою руку, весело улыбаясь. Он, наш ГлJб, не разговорчив. Да и все понятно в день 23 апрeля в крeпком рукопожатiи двух скаутов, запертых на страшном островe...

___

Измученным и продрогшим возвращался я домой послe своего "парада в разсрочку". Но на душe было свeтло и радостно.

Медленно шел я мимо величественной кремлевской стeны, пытаясь проанализировать всколыхнувшiя мою душу впечатлeнiя сегодняшняго дня...

Вот сколько их, моих братьев по скаут-значку и Соловкам! Всe разные, каждый характерен по своему, а вмeстe с тeм, в каждом из них есть что-то одинаковое, что-то душевно высокое и крeпкое. Недаром вeдь со всeх концов Россiи прислали сюда, в этот полярный лагерь, самый суровый и страшный, именно эту молодежь...

Что же заставило их не сдаться перед мощью ГПУ? Что дало им силы не отступить перед перспективой исковеркать свое будущее и, может быть, даже заплатить головой за свое сопротивленiе?

Да, всe они скауты... Но как могло случиться, что идея воспитанiя молодежи, брошенная почти 30 лeт тому назад не педагогом, не ученым, не философом, не учителем 357 жизни, а простым боевым англiйским офицером, так овладeла молодыми сердцами, что в дни испытанiй подняла тысячи их на геройскiе подвиги?

Вeдь вся безнадежность и опасность сопротивленiя была ясна каждому. Идти со своей идеей и молодым задором против колоссальной мощи ОГПУ было бы как-будто бы так легкомысленно. Так что же питало гордость и несгибаемость этой молодежи в ея заранeе обреченной на неудачу борьбe против давящей лапы ГПУ?..

Эта мысль захватила меня. В самом дeлe, как опредeлить ту силу, которая побудила безоружную молодежь безстрашно смотрeть в свирeпые глаза террора и даже здeсь, в самой пасти ГПУ, не признавать себя побeжденной и раздавленной?..

Я вспомнил сотни и сотни скаутов, их жизнь, их чувства, надежды, стремленiя, еще раз мысленно пробeжал глазами по рядам моих соловецких друзей, заглянул вглубь своей души и увeренно отвeтил:

Мы не сдались потому, что нам было противно насилiе над нашими убeжденiями; потому, что мы не хотeли согнуться перед властью грубой силы; потому, наконец, что никто из нас не чувствовал себя виновным перед своей Родиной-Россiей, которой мы служили...

Мы не отозвались на предложенiе Комсомола – калeчить дeтскiя души в отрядах пiонеров, и не порвали нашей братской связи из-за страха перед репрессiями ГПУ. Мы честно и прямо называли себя скаутами и так же прямо выполняли свой долг, как мы его понимали.

Наша совeсть и гордость не позволили нам понести к ногам ГПУ покаянной мольбы о прощенiи. Она диктовала нам прямой путь. Этот путь привел нас в Соловки. Ну, так что-ж?

Может быть, какой-нибудь скептик, волосы котораго убeлены пылью длинной жизненной дороги, и мог бы сказать нам тоном мягкаго упрека:

– Развe стоило коверкать свою молодую жизнь из-за юной задорности и несгибаемости? Это вeдь – дeтское донкихотство.

Но вeдь мы боролись не за скаутскую организацiю, не за право дeтей собираться в патрули, носить широкополыя шляпы и ходить в походы. 358

Мы были солдатами великой армiи молодежи, которая не пошла ни под угрозой нагана, ни за приманкой пайка по пути безбожiя, интернацiонала и крови... В этой армiи были бойцы разных степеней активности. Были и террористы, и боевики, и подпольщики, и политики. Скаутскiй отряд оказался носителем моральной силы нашей идеи. Он не успeл сплотиться в кулак для политическаго сопротивленiя, но в сотнях и тысячах городов Россiи он показал свою несгибаемость, свою моральную силу и с честью вынес первое испытанiе, которое судьба поставила на пути скаутскаго братства всего мiра. Русскiе скауты показали, что Россiя, нацiональная Россiя, может поставить их в ряды тeх сыновей, которые остались до конца на русском посту...

Мы не сдались, и грубая сила могла только разметать нас по всему лицу нашей Родины. Многiе погибли под ударами террора, но в душe оставшихся, закаленных испытанiями, по-прежнему горит Огонек Россiи.

И если когда-нибудь будет подсчитываться количество погибших на великом пути прогресса человeчества, количество жертв в борьбe за идею правды и любви, – тогда молодежь всего мiра с чувством гордости и уваженiя склонится перед памятью русских скаутов.

Ибо русскiе скауты даже в вихрe пожара революцiи не склонили перед грубой силой своих знамен...

Послeднiй взгляд на Соловки

"Бог не без милости,

Казак не без счастья..."

Всe испытанiя послeдних лeт все большей больше отражались на состоянiи моих больных глаз. Закон Locus minoris resistentiae (мeсто наименьшаго сопротивленiя) сказывался в полной мeрe. В моем организмe оказалось наслeдственно слабое мeсто – глаза, и по этому мeсту ударили всe невзгоды.

Думать о леченiи и уходe здeсь, на Соловках, было бы наивностью. Люди с послeдними степенями туберкулеза посылались сюда и гибли сотнями от лагерных условiй, от работы, от цынги, от полярнаго климата... Гдe мнe, контр-революцiонеру, было мечтать о том, что вопрос о 359 моем гаснущем зрeнiи обезпокоит кого-либо из чекистов?.. Меня спасла помощь брата и жены. Гдe-то там, в Москвe, от скромнаго бюджета отрывались крохи и посылались мнe... Не будь этого – не уйти бы мнe с Соловков живым и зрячим...

Но я боролся за зрeнiе со всей своей изворотливостью, и так же боролись за это и в Москвe. Я не могу писать, как удалось мнe добиться успeха, но неожиданно в концe апрeля 1928 г. разразился гром среди яснаго неба. Пришла бумажка:

"Заключеннаго Солоневича, Б. Л. направить в Ленинград, в тюремную больницу имени д-ра Гааза"...

И вот, как-то вечером мнe объявили, что рано утром я на лодкe отправляюсь на материк...

Пароходное сообщенiе между Соловками и материком поддерживается только около 6 мeсяцев в году. Остальное время гавани замерзают, и около острова образуется полоса льда в 3-4 километра шириной. Само море цeликом не замерзает, и в хорошiе дни на лодкe можно проскочить, хотя и с большим риском, в Кемь. И вот, единственным пассажиром такой лодки в апрeлe 1928 года оказался я.

Рано утром шел я со своей сумкой, постоянной спутницей моих странствованiй, дошедшей вмeстe с хозяином и до Финляндiи, по льду к лодкe.

День обeщал быть тихим и морозным. Солнце гдe-то уже поднялось, но было скрыто в розовом туманe. Блeдно-голубое, какое-то призрачное небо свeтлeло все больше. Мы подошли к краю ледяной каемки и стали грузить вещи на лодку.

Солнце показало, наконец, свой блeдно-красный, матовый край над завeсой тумана, и дальнiй монастырь внезапно расцвeтился мягкими красками. Покрытыя инеем и снeгом стeны Кремля засiяли каким-то розовым блеском. Крыши башен темнeй обрисовались на свeтлом небe, а громады соборов как-бы поднялись во весь свой величественный рост, доминируя над окружающей картиной...

Мы сeли в лодку и оттолкнулись от льда. 360

Прощай, старый монастырь!.. Много видeл я на твоей груди такого, что лучше бы никогда не видeть человeческому глазу...

Прощайте, Соловки, остров пыток и смерти!..

Но тебe, Святая вeковая твердыня, тебe – до свиданья... Если, Бог даст, я еще вернусь к тебe – вернусь тогда, когда опять будут сiять твои кресты, гудeть колокола, а о мрачном прошлом напоминать будут только памятники на братских могилах-ямах...

Я прieду склонить свои колeна перед памятью жертв, заливших своей кровью и слезами твою грудь и твое святое имя... 361

__ й Глава VI

Сибирь

"Помню, помню, помню я,

Как мене мать любила,

И не раз, и не два

Она мнe говорила:

Срeжут волос твой густой

Вплоть до самой шеи,

Поведет тебя конвой

По матушкe Расеe..."

Арестантская пeсня

Во льдах

Двое суток пробивалась наша лодка через морскiе льды. Сверкающiе ледяные массивы с угрожающим скрипом окружали нашу скорлупку, как бы сознательно стремясь раздавить нарушителей полярнаго покоя. Усатыя морды тюленей с любопытством глядeли на нас с высоты причудливых изломов ледяных гор, а бeлая ночь окружала нас своим мягким полумраком.

На серединe пути громадный обломок ледяной горы с грохотом упал в море за кормой нашей лодки, и взмывшая волна залила до половины нашу шлюпку. Застревая среди льдин, волоча лодку по плоским массивам, со всeм напряженiем гребя в узких корридорах между льдинами, чтобы успeть прорваться в открытое мeсто из суживающагося капкана, без сна и горячей пищи, мы медленно пробивались к берегу.

Полузамерзшими, мокрыми и истомленными мы все-таки благополучно прибыли, наконец, на материк. Опять гнусный Кемперпункт... Но сознанiе того, что остров Соловки остался позади и впереди намeчаются какiя-то новыя перспективы, оживляло меня и наполняло новыми надеждами. 362

Сильнeй дружбы

В Кемперпунктe мнe пришлось около недeли ожидать отправки в Ленинград. Пересыльный пункт продолжал оставаться самым гнусным мeстом во всем мiрe, но на этот раз мое положенiе было совсeм иным: я был уже старым заключенным, с опытом и связями, легко увильнул от лагерных работ и изрeдка даже получал отпуск в "вольный город" Кемь, расположенный в 10 клм. от пункта. И с чудесный ощущенiем вырвавшагося из клeтки звeря я гулял по кемьским улицам – мосткам из досок, проложенным на болотах и скалах – и с интересом осматривал старинныя бревенчатая часовенки и избы карелов и единственный в городe двух-этажный каменный дом управленiя лагеря.

Как-то раз вечером, во время такой прогулки, когда рeдкiя снeжинки крутились в струях морского вeтра, до моего слуха донесся веселый, жизнерадостный смeх.

В этом сeром, мрачном городe у полярнаго моря, рядом с Соловецким лагерем, задушевный смeх был настолько рeдким явленiем, что я невольно направился в сторону, гдe впереди меня раздавались чьи-то шаги, говор и смeх. Скоро в туманe сверкающих снeжинок (несмотря на вечернее время, солнце было еще высоко) я различил фигуры смeющихся людей – слитый силуэт мужчины и женщины – вeрнeе, дeвушки, – тeсно прижавшихся друг к другу и, видимо, всецeло поглощенных своими разговорами и дeлами. Я медленно шел за этой парочкой, чувствуя себя немного виноватым за подглядыванiе, но искренно наслаждаясь взрывами веселаго смeха, то и дeло долетавшими до меня сквозь порывы вeтра.

На перекресткe пустынной улицы мужчина оглянулся по сторонам, и, видимо, никого не замeтив, нeжно обнял дeвушку за талiю. В слeдующiй момент, поддeтый ловкой подножкой, он уже лежал в сугробe снeга, и его спутница со смeхом сыпала ему за воротник пригоршни снeга. Бой разгорался. Звуки веселой возни как-то странно раздавались среди безмолвiя покосившихся от времени, почернeвших изб.

Наконец, мужчина поднялся и, к моему удивленiю, 363 побeдительница нeжно его поцeловала и стала заботливо счищать с его куртки слeды снeжнаго купанья.

В этот момент "пострадавшiй" повернулся в мою сторону и удивленно вскрикнул:

– Боже мой! Дядя Боб! Неужели ты?

И оставив удивленную дeвушку, он бросился ко мнe. Мы сердечно обнялись. Это был нижегородскiй скаут Борис, еще осенью отправленный в Кемь в управленiе СЛОН'а.

Схватив за рукав, он стремительно потащил меня к дeвушкe.

– Вот, знакомься, Надя, – скаутмастор Солоневич. Проще говоря, дядя Боб, о котором ты, конечно, не раз и не два, и не три слыхала. А это, Борис Лукьянович, – наша машинистка Надя, московская герль. Мы тут в управленiи на-пару работаем.

– Вижу, вижу, что на-пару, – разсмeялся я, пожимая руку дeвушкe. – Я уж тут, грeшным дeлом, подглядывал, как это вы тут дрались...

Надя, одeтая в старую, заплатанную жакетку, видимо, еще времен тюрьмы и этапов, чуть покраснeла и, поправляя выбившiеся из-под платочка волосы, засмeялась.

– Да мы это так – дурили.

– И вродe, как Борис был положен на обe лопатки?

– Да вeдь ты, конечно, сам знаешь, что между герлей и змeей подколодной, собственно, большой разницы-то и нeт. У нея и патруль так звался...

– Ах, ты, негодный! – замахнулась на него Надя. – Вот я тебe...

Но мой тезка мигом спрятался за мою спину и шутливо высунул язык.

– Шалишь, Наденька, теперь не достанешь. Мы за дядей Бобом, как за стeной соловецкой.

– Ладно, ладно, ребята. Да возсiяет мир в ваших сердцах. Чтобы вы не дрались, позвольте я вас раздeлю. Вы, Надя, берите меня под руку с этой стороны, а ты, побeжденный, – с этой.

– Есть, капитан... А скажи, прежде всего, какими вeтрами тебя сюда занесло?

– Вeтры, по совeсти сказать, прямо с неба свалившiеся. Eду в Питер глаза лeчить! 364

– Вот это здорово! Как же тебe это удалось?

– Это, братишка, длинная исторiя. Тут все: и блат, и связи, и собственный напор, и счастье – все есть.

– А вы, дядя Боб, сейчас свободны?

– Как птичка небесная. Eхать мнe только через нeсколько дней.

– Вечерок с нами проведете?

– Если угостите стараго мрачнаго соловчанина своим смeхом – с наслажденiем.

– Ну, этого товара у нас миллiоны тонн.

– Весной особенно – я вижу. А тебe, Борис, можно выкрутиться на вечер?

– Да я пробуду повeрку и опять ходу дам. Я вeдь в общежитiи отвeтственных работников живу – внe Кемперпункта... Ребята вмeсто меня куклу на кровати сдeлают на случай обхода... Это все проработано. А тебe ничего поздно вернуться?

– Малахова помнишь?

– Комзвода? Капитана футбольной команды "Динамо"?

– Да. Ну, так он дежурный по пункту... Свой в доску и брюки в полоску.

– Так пойдемте ко мнe? – сказала Надя.

– Как это к вам? Куда?

– Да ко мнe, в комнатку. Я здeсь комнатку снимаю у одного рыбака.

– Комнатку? Развe вы не в баракe заключенных живете?

Дeвушка с шуточным презрeнiем выпятила нижнюю губку:

– Заключенных? Ах, что вы, Борис Лукьяныч? За кого вы меня принимаете? Вы имeете дeло не с какой-нибудь лишенной всeх прав заключенной, а с вольной гражданкой!

Я удивленно поглядeл на Бориса.

– Вeрно, вeрно. Надя теперь вольная!

– Да, да, конечно, – вспомнил я. – Вы же только 2 года имeли и, вeроятно, уже срок-то закончили.

– Давно уже... 365

– Так почему же вы не уeхали? Вам вeдь вeрно "-6" дали?33

33 Минус 6 – это род ссылки, при которой административно высылаемый сам выбирает себe мeсто ссылки, не имeя права въeзжать в 6 главных городов СССР. Бывает еще -12, -24 и даже -36. Это – одна из мягких видов совeтских ссылок.

– Да. Но я не знаю еще, куда eхать. Вот, куда Борю пошлют!..

Я опять удивленно взглянул на нижегородца.

– Да, да, – опечаленным тоном сказал Борис. – Ничего, брат, не сдeлаешь – заболeла Надя.

– Чeм заболeла? – не понял я шутки.

– Да вот, Boriscarditis'ом.

– Чeм, чeм?

– Да вот, тяжелым, воспаленiем сердечно-суставной сумки на почвe раненiя сердца bacillus boy-scouticus.

– Ах, ты, насмeшник! – притворно разъярилась Надя и, бросившись к сугробу, стала скатывать снeжок.

– Не буду. Ей Богу, не буду, Наденька, – стал Борис на колeни. – Сам болен, мое золотко, сам болен. Не убивай меня. Дай пожить еще какую-нибудь сотенку лeт...

– А будешь издeваться над бeдной беззащитной дeвочкой? – сурово спросила Надя, стоя над нижегородцем с поднятых снeжком.

– Вот, лопни мои глаза!.. Вот, ни в жисть! Вот, провалиться мнe на этом самом мeстe...

– Ну, ладно, так уж и быть. На этот раз прощаю! – с видом милостивой королевы сказала Надя. Борис мигом вскочил и быстро чмокнул Надю в губы.

– Вот, и мудрый д'Артаньян говорил: "Всегда можно сладить с женщинами и дверьми, если дeйствовать с ними нeжно".

– Ах ты!.. – хотeла опять протестовать Надя, но Борис уже говорил мнe серьезно.

– Это мы, дядя Боб, так себe – дурачимся от полноты сердец: мы теперь жених и невeста...

Когда затихли поздравительныя слова и отвeты, я спросил:

– Так почему же вы все-таки не уeхали? 366

– Да вот, что с ней сдeлаешь! Вбила себe в голову: вмeстe, да вмeстe eхать. Ну, хоть ты что хочешь!.. Бабья логика!.. Я ей сколько раз доказывал, что если она сейчас уeдет, то к моменту моего освобожденiя она может деньгу подмолотить и потом прieхать ко мнe в ссылку... Так вот, нeт – опять свое: "вмeстe да вмeстe"...

– Опять ты, Боря, рeшенные вопросы перерeшать хочешь. Вот уж эти мнe мужчины. Как-будто бы их логика только и есть на Божьем свeтe. А у нас -все бабьи капризы...

– Так почему же вы, в самом дeлe, остались?

– Ну, как же, Борис Лукьянович, – серьезно отвeтила дeвушка. – Вы вeдь знаете, гдe мы находимся. Мало ли что может случиться – я все-таки здeсь, под боком, и на положенiи почти вольнаго человeка – могу помочь... А мало ли что может случиться – болeзнь, тюрьма, какая-нибудь отправка. Вeдь бывал же он на страшной этой Кемь-Ухтe... А тогда еще хоть силы были... А теперь, послe двух лeт такой, вот, жизни... Каково мнe будет там, в Россiи, быть "вольной" и думать о его положенiи? Нeт, уж я лучше подожду, а потом вмeстe поeдем...

– Ну вот, что вы сдeлаете с таким женским упрямством? – отозвался Борис, но, несмотря на взятый им шутливый тон, нотка растроганности прозвучала в его голосe. – Видите сами... Безнадежно... Как окончила свой срок, так пошла к самому Эйхмансу (Начальник Управленiя СЛОН'а). Как она там к нему прорвалась – спросите у нея. Вeдь недаром говорят – пьяным, да влюбленным судьба ворожит. А тот в хорошем подвыпившем настроенiи был -растрогался, разрeшил на общих основанiях остаться, даже еще паек выписал... Ах, ты, чудачечка моя милая!..

– Почему же чудачечка?

– Да вот – цeлый год потеряешь!

– Много ты понимаешь! – тихо отвeтила дeвушка. – Да вeдь этот год, Бог даст, мы будем вмeстe... 367

Ленинградскiй ДПЗ

Ленинградскiе профессора рeшили, что болeзнь моих глаз неизлeчима и что возвращенiе в климат и условiя жизни в Соловках грозит мнe слeпотой34. Этот медицинскiй акт был направлен в Москву, а я переведен из больницы в тюрьму (раз неизлeчим – так чего же держать в больницe?).

34 Мой "status praesens":

Myopia magna gravis – 23, O D.

Visus sine correctiae – 3/200

" cum correctiae – 0,3

Chorioretinitis gravis chronica cum staphylomae posteriori utrii oculis.

Очень трудно было расчитывать, что московское ГПУ примет во вниманiе угрозу слeпоты и не пошлет меня обратно в Соловки. В многочисленных лагерях ОГПУ погибали тысячи и тысячи тяжело больных, особенно туберкулезных, и я не мог расчитывать на благопрiятный исход. Мои родные в Москвe, как говорят, "нажали всe кнопки", и мнe в ожиданiи отвeта из Москвы пришлось провести нeсколько томительных мeсяцев в общей камерe Ленинградскаго ДПЗ (Дома Предварительнаго Заключенiя).

Столeтнiй узник

"Боль жизни сильнeе интереса к жизни. Вот поэтому религiя всегда будет побeждать философiю."

В. Розанов

В нашей тюремной камерe – 18 "штатных" мeст: 18 желeзных привинченных к стeнам коек. Теперь эти койки стоят вертикально, словно ржавые, погнутые обломки стараго забора. Эти койки уже много лeт не опускались на пол, ибо совeтскiй "жилкризис" не выпускает из своих лап и тюрьмы, и населенiе этих тюрем спит по иному, не на койках, этих "пережитках проклятаго буржуазнаго прошлаго"... 368

Только что прошла вечерняя повeрка, и в строю у нас оказалось 57 человeк... "Перевыполненiе соцiалистическаго плана", что и говорить...

Послe повeрки мы дожевывали корочки хлeба – остатки фунтоваго пайка -и стали готовиться ко сну. Дежурные внесли из корридора два десятка деревянных щитов и разложили их рядышком на полу. На этих щитах, соблюдая нехитрыя арестанскiя правила общежитiя, стало размeщаться все пестрое, разноплеменное населенiе нашей камеры. На этом "Ноевом ковчегe" для всeх мeста не хватило, и человeк 15 (из числа прибывших послeдними) стали заботливо разстилать на холодном цементном полу свои пиджаки и куртки, устраивая себe ночное логово по образцу диких звeрей.

Кого только нeт в числe моих товарищей по камерe! Старики и подростки, крестьяне и рабочiе, нeсколько студентов, сeдой профессор, нeсколько истощенных интеллигентных лиц, люди с военной выправкой, измученный старый еврей, кучка шумливых безпризорников, для которых тюрьма и улица – их привычное мeстопребыванiе... И всeх нас спаяло положенiе узника совeтской тюрьмы, званiе "классоваго врага и соцiально-опаснаго элемента" и трагическая перспектива многих лeт каторжнаго труда в концентрацiонных лагерях.

Постепенно шум стал стихать. Каждый как-то нашел себe мeсто, и вскрики и ругань все рeже перекатывались над сeрой массой лежащих людей. Сон -единственная радость узника – стал понемногу овладeвать голодными и измученными людьми.

Поудобнeе приладив в видe подушки свою спинную сумку и накрывшись курткой, я сам стал дремать, когда внезапно в тишинe корридора раздались шаги нeскольких людей. Еще десяток секунд и шаги остановились у дверей нашей камеры. С противным лязгом звякнул замок и двое надзирателей ввели в двери высокого человeка с длинной сeдой бородой.

Старик этот ступал как-то неувeренно, и было странно видeть, как наши, обычно грубые, сторожа бережно поддерживали его под руки. В полумракe камеры, освeщенной только одной тусклой лампочкой в потолкe, можно было с трудом различить блeдное лицо старика, обращенное 369 прямо вперед, словно он не смотрeл на лежавших перед ним людей.

– Эй, кто у вас тут староста? – спросил один из надзирателей.

Я вышел вперед.

– На, вот, принимай-ка старика. – В грубом, рeзком голосe надзирателя слышалась какая-то странная сдержанность, словно он чувствовал себя неловко.

– Устрой его тута как-нибудь получше... Ежели что нужно будет -позови кого из наших... Для такого случа`я...

Он запнулся и, просовывая мою руку под руку старика, сурово, как бы стыдясь мягких ноток голоса, добавил:

– Ну, держи, чего там...

Я удивленно взял протянутую руку, и старик тяжело оперся на нее. Опять звякнул замок камеры, и мы остались одни с новым товарищем по несчастью. Затeм старик медленно повернул голову ко мнe, и только тогда я увидeл, что он слeп...

По неувeренным движенiям старика и, вeроятно, по направленiю моего взгляда и выраженiю лица и всe остальные заключенные замeтили это, и гудeвшая тихими разговорами камера как-то сразу смолкла, волна вeтра задула всякiй шум...

Нeсколько секунд всe молчали. Потом старик медленно поклонился в пояс и тихо, но внятно сказал:

– Мир дому сему...

Это старинное полуцерковное привeтствiе, обращенное к нам, узникам, оторванным от настоящаго дома и семьи, показалось настолько странным, что никто не нашелся сразу, что отвeтить. Всeм нам казалось, что появленiе этого старика – какой-то сон.

Что-то непередаваемо благостное было в выраженiи его спокойнаго, обрамленнаго сeдой бородой лица, и мнe в первыя секунды показалось, что передо мной какой-то угодник Божiй, каких когда-то, еще мальчиком, я видeл на старинных иконах. И теперь казалось, что этот угодник чудом перенесен в нашу камеру, и что наша тоскливая 370 тюремная жизнь прорeзана каким-то лучом сказочной легенды...

Но эти нeсколько секунд растерянности прошли. Живой старик тяжело опирался на мою руку и молчал. Жизнь требовала своего...

– Спасибо, дeдушка, – нeсколько опомнившись, невпопад отвeчал я. -Пойдемте, я вас как-нибудь устрою на ночь.

Осторожно проведя старика между лежавшими людьми, я привел его в свой угол. Там, рядом со мной лежал и теперь сладко спал Петька-Шкет, молодой вор, паренек, никогда не знавшiй дома и семьи, отчаянная башка, драчун и хулиган, в вечернiе часы разсказывавшiй мнe всякiе случаи своей безпризорной жизни.

– Слушай, Петька, потeснись-ка малость! – толкнул я парнишку. – Тут, вот, старика привели. Нужно мeсто дать...

Заспанное лицо Петьки недовольно поморщилось. Не открывая глаз, он раздраженно заворчал:

– К чортовой матери... Пущай под парашей ложится... Я не обязан...

Сосeд сердито толкнул его кулаком в бок :

– Да ты посмотри, хрeн собачiй, кого привели-то!

Петька приподнялся с явным намeренiем испустить поток ругательств, но слова замерли у него на языкe. Он увидeл перед собой высокую, величавую фигуру старика, и остатки сна мигом слетeли с него. Он удивленно вытаращил глаза и выразительно свистнул.

– Ого-го-го!.. Вот это – да!..

И, не прибавив больше ни слова, паренек молча свернул свой рваный пиджак и уступил мeсто "товарищу". Я помог старику опуститься на щит и положить под голову маленькую котомку. Устроившись немного поудобнeе, мой новый сосeд перекрестился и неторопливо сказал:

– Ну вот, Бог даст, и отдохну нeсколько деньков... А то два мeсяца, как все везут и везут...

– А откуда вас, дeдушка, везут-то? – несмeло спросил кто-то из лежавших.

– Да издалека, сынок, издалека. С Афона... С Новаго Афона, святого монастыря Божьяго... 371

– А за что это вас?

– Не знаю, сынок. По правдe сказать, сам не знаю, – спокойно и мягко отвeтил старик. – Мнe не сказали. Прямо со скита взяли. Я там схимником, монахом в горах жил. Монастырь-то самый давно уже забрали, но меня, вот, пока не трогали... Развe-ж я кому мeшаю?..

Старик говорил медленно, и к мягкому звуку его голоса с затаенным дыханiем прислушивалась вся камера. Каким-то миром вeяло от слов старика, хотя эти простыя слова были полны трагическаго смысла. Но в его голосe чувствовалась какая-то примиренность с жизнью, какое-то глубокое душевное спокойствiе, умиротворяюще дeйствовавшее на всeх нас, напряженных и озлобленных.

– А гдe это вы, батюшка, глаза-то свои потеряли? – с живым сочувствiем спросил какой-то маленькiй крестьянин.

– Эх, давно, сынок, давно дeло было... Послe войны. Годочков этак с десять тому назад. Когда голод-то первый был, наказанiе за грeхи наши... Да и то сказать, глаза-то у меня, вeрно, уж некрeпкiе были. Много лeт на Божьем свeтe прожил. Уж и забыл точно... Кажись, как-бы 108 или 109 годов живу. Теперь Божьему свeту уж только по памяти радуюсь. Ночь вeчная перед глазами...

На блeдном лицe монаха под сeдыми усами появилась едва замeтная грустная улыбка. Но глаза его смотрeли по-прежнему в одну точку немигающим мутным взглядом.

– Господи Боже! – не выдержал кто-то. – Да за что-ж вас сюда послали?

– Да я уж говорил, сынок, что не знаю. Какой с меня вред? А вот, все возят по тюрьмам разным. Три годочка какого-то лагеря назначили...

– Соловки, вeрно?

– Не знаю, сынок, и этого не знаю... Дал бы то Господь, чтобы туда послали. В молодые годы был я в этом святом мeстe. Видал все благолeпiе монастыря-то Соловецкаго. У нас, на Новом-то Афонe, скалы дикiя, юг, море синее... А там, на Соловках, тихо все, бeдно. А монаху-то суровое, да бeдное – для души-то легче. Да... Думал я еще раз съeздить туда перед смертью, да вот 372 не привел Господь... А теперь, вот, за рeшетками везут. Как звeря, али убiйцу лютаго! Ну, что-ж! На все Божiя воля! Без Его святой воли и волос с головы не упадет... Не вeдают бо, что творят.