Текст книги "Молодежь и ГПУ (Жизнь и борьба советской молодежи)"

Автор книги: Борис Солоневич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)

Двое спутников чекиста, очевидно, тоже подписывают.

– Ну, вот и все, – раздается среди молчанiя тот же ровный, сухой голос. Слышится шум свертываемой бумаги, 409 и потом внезапно тишина корридора и палат прорeзается гулким звуком выстрeла... Слышен глухой стон и опять тот же спокойный голос:

– Ну, теперь пойдем, товарищи... Засeданiе закрыто.

И трое людей мeрным шагом проходят по корридору обратно.

К палатe с блeдным лицом бeжит дежурный врач. Через нeсколько минут по корридору звучат ровные шаги санитаров с носилками, и прежняя тишина опять воцаряется в больницe Бутырскаго Изолятора ОГПУ...

Рeшенiе

Прошло еще мeсяца полтора без всяких новостей. Наконец, меня вызвали в канцелярiю и показали бумажку:

ВЫПИСКА

из протокола заседания Коллегии ОГПУ от 28 июля 1932:

С л у ш а л и:

Дело гр. Солоневича, Б. Л., No. 121343.

П о с т а н о в и л и:

Дело прекратить, гр. Солоневича, Б. Л., из под заключения освободить и отправить на место жительства.

Почти пять мeсяцев было вычтено из жизни неизвeстно почему и за что...

___

В тот же день, вечером в комнатe брата я твердо сказал:

– Я согласен, Ваня. Бeжим. Здeсь нeт ни настоящаго, ни будущаго.

Побeг No. 1

Через два мeсяца небольшая группа туристов-охотников появилась в Карелiи, около водопада Кивач. Кто бы мог подумать, что эта веселая, дружная компанiя, в изобилiи снабженная всякими совeтскими "мандатами", готовится совершить ужасное, с точки зрeнiя совeтской власти, преступленiе – бeжать из "родного пролетарскаго государства"? 410

Не торопясь, как полагается мирным путешественникам, мы проплыли на лодкe по рeкe Сунe, достигли большого, озера – Суо-Ярви и там, оставив лодку в прибрежных камышах, направились по лeсу на запад, туда, гдe в 150 километрах была Финляндiя. Мы думали пройти этот путь в 5-7 дней, но, вопреки справкe Московской метереологической станцiи о сухом лeтe, оказалось, что послeднiе два мeсяца все время лили дожди и обширныя карельскiя болота, и рeчки оказались почти непроходимыми.

Больше 5 дней мучились мы в этих лeсах и болотах. Напряженiе послeдних мeсяцев не прошло даром для брата – он разболeлся настолько серьезно, что продолжать трудный путь было невозможно. А до границы, желанной границы оставалось только 60 километров.

О том, чтобы оставить больного брата гдe-нибудь на дорогe и уйти самому, не могло быть и рeчи.

Мы рeшили вернуться обратно. С тяжелым чувством проигрыша мы вышли на дорогу, удачно инсценировали заблудившуюся и растерявшуюся компанiю и вернулись обратно.

– На этот раз не удалось, – весело сказал Юра, когда мы прieхали в Москву. – Ну и чорт с ним! А мы все равно, раньше или позже, – но пройдем!.. Улыбнуться при неудачe – первое дeло!..

Боб

С тяжелым сердцем возвращался я в Орел послe неудачи перваго побeга. Были опасенiя, что попытка побeга будет открыта и это вызовет соотвeтствующiя репрессiи. Да если бы все и обошлось благополучно, -впереди был год подготовки к новому побeгу, опять тысячи случайностей, опасности и риск.

Высунувшись из окна вагона, я перебирал в памяти причины неудачи побeга и строил планы новаго.

– Да лопни мои глаза, если это не сам дядя Боб!

Боже мой, да этот знакомый звучный голос я узнал бы среди тысячи других! Живо обернувшись, я увидал нашего "боцмана" в натуральную величину, высокого, коренастаго, 411 с густой копной бeлокурых волос над круглым жизнерадостно улыбающимся лицом.

– Вот так чертовщина. Вы – Боб?

– Я... я... – просiял боцман, схватывая меня в свои медвeжьи объятiя. – Вот это – да! – восклицал он, радостно цeлуя меня. – Вот так встрeча!.. А то я смотрю, смотрю...

Через полчаса, когда мы устроились вмeстe в купэ вагона, Боб докладывал о судьбe севастопольцев.

– Ну, с кого бы это начать?.. Ну, хоть бы с Лидiи Константиновны. Уeхала куда-то за Урал. На прощальной вечеринкe расплакалась, бeдалага. "Не могу, говорит, здeсь жить – слишком больно вспоминать все старое"... Провожали мы ее на вокзал всей оравой, даже тихонечко спeли пeсенку герлей. Жалко ее – хорошая она была – как мать родная. Да что-ж – уж такое теперь чортово время... Ничипор – так тот всерьез поэтом стал. Так – в два лица...

– Как это в два лица?

– Да вот: одни "поэзы" пишет для души, для себя – и хорошiя, надо прямо сказать, "поэзы" – и никто их, ясно, не печатает. А другiя для газет, для гонорара. Ну, знаете, о всяком там совeтском энтузiазмe, ударниках, пятилeтках и прочей халтурe. Читали, небось, – оскомину все это набило... Талантливый парень, а вот, ходу никуда нeт. Он бы по газетной линiи легко себe карьеру сдeлал бы со своими способностями, но в партiю нужно поступить – развe безпартiйному куда ход есть? – ну, а этого совeсть не позволяет. Так и бьется, бeдняга...

Григу больше повезло, хоть так и не добился он инженера – вычистили его сперва из Комсомола, а потом и из ВУЗ'а, "как чуждый элемент". Разнюхали. А что-то нехорошее подмeтил я на душe у Грига – словно пятна какого-то отмыть не может. Словно трещина гдe-то. Жаль парня... Ну кто еще? Тамару, конечно, из прiюта все-таки вычистили – там теперь одни комсомолки работают. Ну, она в школы перешла по физкультурe. Опять с дeтьми возится. Володя с Олей давно уже не в фиктивном, а настоящем бракe. И волченок уже есть. Вeрно, уже и позабыл, что Тумановым звался, А ей-Богу, Борис Лукьянович, 412 хорошо это у нас с герлями повыходило. Вот, прошли вмeстe скаутскiе ряды в одной дружинe, смотришь – симпатiя появилась, потом любовь и теперь глядите, какiя славныя пары – любо-дорого посмотрeть.

– Ну, а сами-то вы как живете?

– Я-то? – Широкое лицо боцмана расплылось в улыбкe. – Чорт его знает, кручусь как-то, теперь техник-строитель. Тоже хотeл было в ВУЗ, да нашего брата не пущают. Нужна рекомендацiя общественных и партiйных организацiй, а тут, в Севастополe, каждая собака знает, что мы скаутами были. Нeту хода вверх. Ну, да что! Теперь и инженеру не так что-б очень сладко – отвeтственность адовая: чуть что – а подать сюда Ляпкина-Тяпкина! Ага, не досмотрeл, голубчик, а то и навредил, может быть? Тут тебe контр-революцiя экономическая и готова: пожалуйте бриться – за ушко, да в лагерь. Нeт уж, Бог с ним! Может быть, лучше, что я не инженер.

– Ну, а Таня как?

– Танюшечка? – переспросил Боб, и нeжная улыбка освeтила крупныя черты его лица. – Да ничего, спасибо попрыгивает, дочку няньчит. Я вeдь уже счастливый отец семейства. Голодно – это вeрно. Но знаете, Борис Лукьянович, за что я скаутингу безконечно благодарен, – вот за этот запас бодрости и жизнерадостности, который мы всe получили в отрядах. Ей Богу, без этой, вот, бодрости в совeтской жизни прямой путь – петля...

– Ну а ГПУ вас не цапнуло?

– Как же, как же. Развe-ж оно нас когда-нибудь забудет? Я, вот, 3 мeсяца отсидeл. Да и другiе тоже почти всe попарились. Но в ссылку никто не поeхал. Видно, без вас, Лидiи Константиновны, да Володи ГПУ не так уж опасалось севастопольцев. Пронесло как-то.

Поeзд подходил к моему Орлу. Мы сердечно распростились, и я вышел на перрон. Круглое лицо Боба дружески улыбалось мнe из окна вагона.

– Кого увидите там – мой привeт и поцeлуй!

– Есть, есть! – по морскому отвeтил боцман. – Все разскажу! Вот ребята довольны будут! "Живого дядю Боба видал!"

Прозвучал послeднiй звонок, и ему отвeтил протяжный гудок паровоза. 413

Поeзд медленно тронулся.

– Да, да, дядя Боб! Самаго главнаго-то я вам и не успeл сказать! Помните нашу скалу в Георгiевском монастырe? Гдe мои моряки скаутскiй значек высeкли?

– Помню, помню. А что?

– Взорвали комсомольцы. Не могли сбить, так подложили динамиту и с корнем ахнули. Вот, свооолочи!..

Чортова служба

– На линiю огня – шагом марш! – звучит команда. С винтовками в руках мы идем вперед. Далеко перед нами, в 100 метрах, на дворe артиллерiйскаго полка стоят шесть мишеней.

– Ложись! Прямо по мишеням, десятью патронами... Заряжай!

Я плотно просовываю лeвую руку в петлю ружейнаго ремня, крeпко стягиваю ее, выковыриваю локтем ямку в землe и прилаживаю тяжесть винтовки на лeвой ладони. Блестящiе мeдные патроны один за другим уходят в патронник. Рeзко звякает затвор.

Лeвая рука в толстой перчаткe подводит винтовку к мишени, ружейный ремень, плотно обвиваясь около руки, крeпко вжимает приклад в плечо. Щека слилась с холодным лаком приклада. Легкiй вeтерок холодит правую обнаженную руку. Мушка ровно ложится в прорeзи и медленно подводится под черное яблоко мишени. Ровно... Ровно... Вот между кончиком мушки и яблоком осталась тонкая бeлая ниточка. Палец начинает плавно давить на спуск. Винтовка вросла в плечо и не шевелится. Спокойно, спокойно... Неожиданный выстрeл оглушает. Плечо вздрагивает от отдачи... Кажется, хорошо!

Выстрeлы трещат, не переставая.

Первым отстрeлялся длинный костлявый Ильинскiй, "потомственный, почетный пролетарiй", старый слесарь депо. Он осторожно отложил в сторону винтовку и, не поднимаясь, критическим взором оглядeл свою сосeдку.

Комсомолка Паша, обтирщица паровозов, сосредоточенно и старательно дострeливала послeднiе патроны, невольно гримасничая и по дeтски выпячивая губы. 414

Послe свистка-отбоя Ильинскiй ласково шлепнул Пашу по спинe.

– Ишь, стрeльчиха-то какая! – усмeхнулся он, поднимаясь. – А вeдь, поди-ж, вeрно, очков за 60 все-таки выстукала!

– А что-ж, дядя? – расплылась Паша в улыбкe, – поживу с твое – и больше ста выбью.

– Ишь, ты – занозистая какая! Поперед батьки в пекло. Ну, ну. Пойдем поглядим, что ты там наплевала в мишень-то. А кстати, Солоневич, -обернулся старик ко мнe, – чтой-то стрeлков наших нeту?

"Стрeлками" у нас, на желeзкe, называли чинов военизированной охраны, набиравшейся из демобилизованных красноармейцев и охранявших перроны, склады и пути. Постоянных участников наших стрeлковых тренировок, Закушняка и Ямпольскаго, дeйствительно, не было.

– Да чорт их знает. Обeщали быть.

Ильинскiй, видимо, сильно уставшiй на работe и голодный, сердито заворчал:

– Снайперы тоже! Этак мы и состязанiе прокакаем. Тута всeм как один -нужно. Шутка сказать – "Динамо"! Не сапогом, небось, сморкаются.

Недовольство его было понятным. Сравнительно недавно мы выиграли два стрeлковых состязанiя по боевой винтовкe у красноармейцев и теперь готовились к отвeтственному и серьезному состязанiю с Орловским обществом "Динамо". И отсутствiе постоянных наших стрeлков на тренировкe нервировало старика, фанатика стрeлковаго дeла.

Мнe нечего было отвeтить Ильинскому, ибо причин отсутствiя охранников я не знал. К моему удивленiю, Паша снимая ремень с руки и любовно оглаживая свою кокетливо желтую винтовку, беззаботно отозвалась:

– Не дрефь, дядя Ильинскiй. Никакого состязанiя вовсе и не будет.

– Это почему такое?

– А потому, динамовцам теперь не до состязанiй!

– И что это ты брешешь, Пашка? И откудова тебe знать? От горшка два вершка, а поди, как знает все!

Паша лукаво усмeхнулась. 415

– Да ты не фырчи, Ильинскiй. Значит, знаю, если говорю.

– Да ты не тяни кота за хвост, Пашка. Говори толком, коли знаешь.

Комсомолка искоса опасливо оглянулась на стоявшаго в сторонe иструктора Осоавiахима, Александрова, типичнаго партiйнаго активиста, и, понизив голос, отвeтила:

– Забастовки помнишь?

Недавнiя забастовки нeскольких заводов из-за снятiя со снабженiя членов семей помнили мы всe. Забастовки эти были сейчас же прекращены самими рабочими, получившими сейчас же полное удовлетворенiе своих требованiй.

– Помню. Ну, так что?

– Ну и ну. Докопыриваются до зачинщиков. Теперь пойдут вылавливать, кого нужно.

Ильинскiй нахмурился и промолчал, задумчиво наворачивая тряпку на шомпол.

– Ну и что? – спросил он уже тихим голосом.

– Да ничего. Сам понимаешь, небось. Не маленькiй! Мобилизацiя всeх сил. Теперь им не до стрeльб... Другiя мишени...

К нам подходил Александров. Всe замолкли, и старик-слесарь со злобой нажал на неподдававшiйся шомпол.

___

Вечером я позвонил в штаб ВОХР. Там пошли узнать и через минуту дежурный по штабу отвeтил:

– Ничего, товарищ Солоневич, нельзя сдeлать. Уж придется вам обойтиться пока без наших стрeлков. Этые дни есть спецiальная работа оперативнаго характера.

О подробностях я, конечно, не спрашивал.

___

В послeднiя недeли от вокзала по городу растекались одиночками и группами оборванный, худыя, истощенныя фигуры украинских крестьян, прieхавших со своих черноземных полей сюда за хлeбом. Они ходили по улицам, стучали в окна и просили: "хоть шматочек хлeба". И эти "шматочки" давали. Я не видeл случая, чтобы такого 416 крестьянина отогнали от окна. Давали не от излишков своих: отрывали от своего полуголоднаго пайка – то картошку, то луковку, то горсть крупы, то корочку хлeба. Было страшно и трогательно видeть худыя участливыя лица рабочих, хмуро разспрашивающих крестьян о жизни украинских сел. И этот кусок хлeба казался не подаянiем, а братской помощью. Члены "четвертаго интернацiонала" (гимн "четвертаго интернацiонала" звучит так: "Я голодный!") проявляли свою солидарность...

Тe из крестьян, у кого уже не было сил ходить по дворам и улицам, пробирались к мусорным ящикам и оттуда выгребали пищевые отбросы. Эти обезсилeвшiе люди назывались среди коренного населенiя города полным больной иронiи термином – "санитарная комиссiя". И обычно члены этих "санитарных комиссiй", добравшись до далекаго от изобилiя совeтскаго мусорнаго ящика, уже не отходили от него живыми. Отвыкшiе от пищи желудки не выдерживали качества совeтских объедков и отбросов.

И их тeла-скелеты обычно по нeсколько дней лежали по дворам, пока не являлась подвода и не увозила их в братскую яму. Из человeческих костей строился "фундамент зданiя соцiализма"...

Постоянно мотаясь по всему узлу и городу, я успeл втихомолку сдeлать нeсколько снимков с этих страшных картин. Снимки эти были с нами во время второго побeга.

Мы не успeли переправить их во-время за-границу, и так как, с точки зрeнiя ГПУ, такiе снимки были абсолютно достаточным матерiалом для разстрeла, то во время побeга они были помeщены в самом безопасном мeстe.

Этим мeстом считался у нас заднiй карман Юриных трусиков – не брюк, а трусиков.

"Пока-де там что – меня будут обыскивать послeдним. На крайнiй случай я даже съeм их", – увeренно говорил Юра, когда мы обсуждали возможности провала. Мы не учли одного, что послe ареста нас могут заковать в ручные кандалы. И я видeл потом, как блeден был Юра, когда наручники связали кисти его рук, и он не мог добраться до своего кармана...

Но когда нас по ленинградским улицам везли на Шпалерную в ДПЗ, он улыбался. 417

– Олл райт, – коротко отвeтил он на тихiй вопрос о снимках.

Уже потом, когда мы послe приговора сидeли в пересыльной тюрьмe, Юра сообщил, как цeной мучительнаго напряженiя и выворачиванiя рук он все же ухитрился достать эти снимки из кармана и опустить их.....

– Куда? В уборную?..

Похудeвшее, осунувшееся лицо Юры, такое странное без обычной взлохмаченной копны черных волос, осклабилось.

– В уборную? Ну, нeт... Какой-нибудь путевой сторож найдет, и что дальше? Сдаст по начальству. И там долго ли догадаться? Я их засунул за окно вагона – туда, гдe будут опущены вторыя зимнiя рамы. Выцарапай-ка их оттуда!..

Так, роковой вагон No. 13 и до сих пор eздит с этими фотографiями трупов украинских мужиков, нeсколько миллiонов которых погибло во время очередного совeтскаго голода 1933 года...

___

Немного дней спустя, когда выяснилось, что, дeйствительно, состязанiя откладываются, ибо ГПУ занято арестами "бунтовщиков", я был послан на станцiю Куракино для фото-съемки какого-то изобрeтенiя путевого сторожа.

Скоро на станцiю пришел товаро-пассажирскiй поeзд, тот самый "максимка", с медлительностью котораго связано столько юмористических разсказов и неприличных анекдотов.

Был яркiй, почти лeтнiй день. Поeзд должен был стоять 12 минут; платформа наполнилась ободранным совeтским людом из вагонов 4 класса. Кипятку не было, и станцiонный кран был мигом облeплен черной толпой жаждущих.

Из зданiя вокзала вышел патруль охраны и зашагал к головному вагону. В числe стрeлков патруля я узнал Закушняка и Ямпольскаго.

– Куда это ребата? Кого ловите?

Закушняк, стройный молодой парень из провинцiальных рабочих, как-то передернул плечами. 418

– Да вот, на облавe...

– Ну, я вижу... А на кого?

– Да, вот, бeгунков, которые на Москву прутся, вылавливаем.

Патруль прошел вперед. Незамeтно для них я пошел сзади.

Дойдя до передняго вагона, стрeлки раздeлились.

Трое вошло в вагон, а остальные размeстились по сторонам. Через нeсколько минут из вагона была высажена какая-то семья: старуха, крeпкая, кряжистая, с каким-то восковым пергаментным лицом, молодой крестьянин и двое ребятишек 7-8 лeт. Не обращая вниманiя на их жалобы и мольбы и на посыпавшiеся со всeх сторон вопросы, патруль повел задержанных в станцiонный сарай, гдe один остался на стражe.

Потом остальные стрeлки так же медленно, молчаливо и мрачно пошли в слeдующiй вагон.

К моменту отправленiя поeзда вагона три-четыре было "очищено" от крестьян. Зная, что через полчаса вслeд за "максимкой" идет скорый, я рeшил остаться, чтобы посмотрeть, что будет со снятыми с поeзда крестьянами.

В станцiонном сараe послe отхода поeзда выловленных оказалось человeк двeнадцать. В их числe было двe женщины и трое ребятишек. Изможденные, оборванные и молчаливые, они понуро сидeли на цементe и, видимо, ничто уже не могло вывести их из отупeнiя.

Через нeсколько минут подошел уполномоченный ДТОГПУ44.

Он тоже молча оглядeл крестьян и отрывисто спросил:

– Откуда?

Старуха медленно подняла голову.

– С пид Золотоноши, сыночку.

– А какого чорта сюда притопали?

Старуха удивленно подняла голову, с плохо скрытым недоброжелательством посмотрeла на откормленное лицо чекиста и тихо отвeтила:

44 Дорожно-транспортный отдeл ОГПУ.

– А куды-ж податься? Хиба-ж так умирати, як 419 скотина? Мабудь вси вже поумиралы в сели. Мы и пiихалы хлиба шукаты...

– От, дура! Да развe-ж здeсь хлeба больше?

– А я знаю? – устало и тихо отвeтила старуха, опять уронив голову. -Нам вже все ровно.

Крестьянин помоложе обратился к уполномоченному, и в его голосe прозвучала нотка надежды.

– А може нас в турму загонять?

– Ну, вот еще! Возиться, да кормить вас! Идите, куда хотите, только на поeзд не цeпляйтесь.

– Так куда-ж нам идти? – удивленно спросила старуха.

– А мое какое дeло? На всe четыре стороны. Ну, пойдем, товарищи, -сказал он стрeлкам, и всe вышли. Закушняк задержался и, выходя послeдним, сунул старухe два рубля.

– Спасибо, сыночек... А може хлиб е?

– Уж не знаю, бабушка. Ежели достану – принесу.

– Сыночек, сыночек, – с внезапным припадком отчаянiя вскрикнула старуха, судорожно схватив его за полу шинели. – Куды-ж нам податься?

– Да вот, идите в деревню. Вот там, версты с двe, деревня есть. Может, там покормят...

И осторожно высвободив край шинели из костлявых пальцев старухи, стрeлок торопливо вышел из сарая.

Нeсколько шагов мы шли молча.

– Слушай, Закушняк, куда-ж им дeться, в самом дeлe?

Стрeлок повернул ко мнe свое искаженное мучительной усмeшкой лица

– Куда? А я знаю? Тут всe деревни, почитай, переполнены. Самим eсть-то почти ни хрeна нeт. Куда-ж кормить? Может, что и дадут, только навряд что.

– А чего в тюрьму словно просились?

– Да вот, видишь, при ихней жизни им и тюрьма вродe дома кажется. Послe украинских сел – все раем будет. Думают – паек им давать будут... Развe-ж они знают, что в тюрьмах дeется? Да потом, развe-ж тюрем да пайков хватит на такую голодную ораву? Эх, да и так всe, почитай, можно считать, в тюрьмe сидим... А мы вот, видишь, вродe как тюремщики. Чортова служба!... 420

Он со злобой перекинул винтовку через плечо и исчез в дверях станцiи.

К перрону, блестя зеркальными стеклами вагона-ресторана, подходил скорый поeзд.

На службe Россiи

По законам административной, ссылки я не имeл права выeзжать из Орла. Но работать на желeзкe и не соблазниться возможностью стрeльнуть в Москву -было "сверх сил". И изрeдка я ухитрялся на сутки съeздить в Москву и повидать там родных и друзей...

В один из таких, "украденных у ОГПУ", дней, когда я направлялся на Курскiй вокзал, меня вывел из задумчивости шум тормазов останавливающейся сбоку машины. Привычная реакцiя "нелегальнаго" потянула меня нырнуть в калитку. Но не успeл я затеряться в толпe прохожих, как сзади раздался радостный возглас.

– Дядя Боб... Куда это вы?

Я обернулся. Из автомобиля выскочил какой-то моряк и расталкивая толпу, бросился ко мнe. Через нeсколько секунд я был в объятiях Володи.

– Ах, чорт, – восклицал он, сiяя. – Едва успeл!... Ну и повезло же мнe узнать вас, дядя Боб... Ну, давайте: еще разик обнимемся...

Володя был в формe командира флота, с тремя нашивками. Он немного вырос и окрeп, но по-прежнему был строен и прям. Его когда-то розовое юношеское лицо теперь прiобрeло какую-то неопредeлимую на словах мужественность взрослаго человeка.

– Да вы, Володя, прямо как с картинки сорвались... Красота и четыре грацiи...

Моряк весело ухмыльнулся.

– Да вот, из флота во флот переводят. Новую робу выдали... Да пойдем, пойдем в машину... Там тоже встрeча готова!

В машинe меня ждал новый сюрприз – за рулем сидeл Григ.

– Тьфу, дьявольщина! Плюнуть некуда – вездe друзья. Как это вы вмeстe очутились? 421

– Да тоже случайно. Влeз в такси, а там, глянь-ко-сь – за бубликом старый друг...

– Ну, а вы-то, Григ, как здeсь очутились?.. В прошлом году я Боба видeл – он говорил, что вы техником гдe-то.

– Да похоже на это... Я, вот, так себe пролетарскiй стаж отбываю... Из комсомола меня вытурили... Так я сам себe судьбу строю. Отец-то у меня -кусок интеллигента был... Ну, вот я и хочу года два стажа наeздить – тогда, может быть, еще и удастся в ВУЗ влeзть.

– "Дeти, будьте осторожны в выборe своих родителей"! – хихикнул Володя... – Теперь папаши – это не фунт изюму. У студентов даже поют:

"Дайте мнe за два с полтиной

Папу от станка..."

Ну, да ничего, мы с Григом сговорились – я ему рекомендацiю дам...

– Какую рекомендацiю?

– Да партiйную.

Я невольно отодвинулся. Володя замeтил это и весело засмeялся...

– Чорту душу продал?... Так, что ли?... Ну, ну... Eдем пока, Григ. Крути на окраинныя мeста – потихоньку, чтобы разговаривать можно было бы... Я дядe Бобу разскажу кое-что...

Оказалось, что Володю из училища штурманов мобилизовали во флот. Потом он скорострeльно прошел курс военно-морского училища, нeсколько лeт плавал по морям и теперь получил назначенiе командиром небольшого военнаго корабля.

Очевидно, на моем лицe было написано большое изумленiе, ибо Володя, по-прежнему радостно улыбаясь, обнял меня за плечи рукой.

– Что?.. Ссучился45, думаете, старый бeлый юнкер?.. Ни хрeна преподобнаго, дядя Боб... Каким был я, таким и остался... А такая уж планида вышла... Пришлось, видите, даже в партiю поступить. В обязательном порядкe нажали... Ну, и хрeн с ней... Дeло не в бумажках... 422

45 Измeнил, предал.

Потом он опять прервал свой разсказ.

– Ну, до чего же я все-таки рад, дядя Боб... Как увидeл вас в этапe в Питерe – ну уж, думаю, капут – не встрeтить больше дядю Боба живьем... Оля всe глазья себe проплакала...

– А гдe она сейчас?

– Да в X.46 Мальчишку няньчит.

– Погодите, Володя. Все-таки объясните толком, как это вы превратились в члена партiи и командира флота?.. Карьера для бeлаго юнкера рeдкая...

– Э... Такая уж, думаете, рeдкая?.. Думаете – мало таких вот:

"Эх, яблочко,

Сверху красное,

А что Врангель придет -

Дeло ясное"...

Такiе, вот, как я, "редисками" зовутся. Сверху красное, а внутри.. Конечно, дядя Боб, можно на все это и как на измeну посмотрeть... Но вы вeдь сами, небось, знаете, к а к нужно здeсь, в совeтской жизни прилаживаться, в н e ш н е, по крайней мeрe... Назовите это – мимикрiей, камуфляжем... А, ей Богу, по моему это простая тактика... Придет время – мы свое дeло сдeлаем... Таких, как я, – немало... Лучше уж мы будем командные посты занимать, чeм головой в стeнку биться... Может быть, цинично это все. Ну, что-ж дeлать – большевики научили бороться их же оружiем. С волками жить -по волчьи выть. Непрiятно, грязно это – а что другое? Теперь, по крайней мeрe, надо умeть зубы сжимать и выкручиваться... А потом... – Володя засмeялся... – Потом – вы за меня поручитесь, что я не красная сволочь... Вeдь правда, дядя Боб?..

Молчаливый Григ повернулся от своего руля.

– Эх, Володя... Смотри – трудно в грязь не влипнуть. Знаешь, брат, коготок увяз...

Володя сдeлался серьезным.

46 Исторiя Володи тщательно закамуфлирована, равно как и всeх героев этой книги, которые продолжают вести работу и борьбу в Россiи.

– Да, конечно, Григ... Если н е ч а я н н о – коготок 423 увяз. А если человeк сознательно идет на такую комбинацiю – ему виднeе, как дeйствовать, чтобы не увязнуть... Нeт, брат, ты, может быть, думаешь -шкурник я? Ну, что-ж тебe сказать?.. Другого пути я не нашел, чтобы ближе к своему посту стоять... Конечно, потом "полит-каторжане", вот, вродe дяди Боба будут дeйствовать. Но и теперь в аппаратe своих людей тоже, ох, как имeть не мeшает!.. А насчет парт-билета, – ей Богу, предразсудок... Ты вeдь тоже комсомольцем был? Ну и что, убыло тебя, что ли?

Григ сумрачно отвернулся и помолчал нeсколько секунд.

– Да не без того...

– Что, что? Убыло? – с недоумeнiем переспросил Володя. – А что именно?

– Душу замарал, – глухо прозвучал отвeт шоффера...

– Ну, что-ж, – тряхнул головой моряк. – Прямых путей нам, брат, не давно. Погибнуть – это каждый дурак может... Нeт, ты, вот, сукин сын (я это не про тебя, Григ) – ты, вот, сукин сын, говорю, в э т о й жизни выкрутись, да всякое оружiе используй, без всякаго там идiотскаго открытаго забрала. В совeтской политикe рыцарям, брат, жизни нeт... Умереть, да быть разстрeлянным – это, брат, не трудно. Было бы за что! За пустяк – это всякiй дурак умрет... Нeт, сукин сын, ты, вот, живым останься, выиграй л ю б ы м и  с р е д с т в а м и... Потому что в борьбe за Россiю – всe средства хороши. А пятна души, Бог даст, потом, уже в Россiи, сотрем... Надо умeть драться... А умирать – что-ж? Этим теперь никого не удивишь... Как это говорил Маяковскiй:

"В наше время умереть не трудно.

Сдeлать жизнь – значительно труднeй..."

Вот я и дeлаю, как умeю... Если спросить ум – так грязно все это... Но совeсть – повeрьте, дядя Боб, слову стараго друга – совeсть у меня, ей Богу, спокойна. Потому что в борьбe за Россiю все это зачтется, как нужное... Может быть, к шпiонам отношенiе бывает и презрительное, а без них никакая война не ведется. А мы в совeтской Россiи многое пересмотрeли. И теперешним шпiонам, вот, вродe меня, на службe врага никто 424 потом не бросит слова обвиненiя. На службe Россiи всякая должность почетна...

Побeг No. 2

Прошел цeлый год в подготовкe к новому побeгу, но невидимо для нас око ОГПУ уже слeдило за нами...

И вот, 8 августа 1933 года, ночью в вагонe поeзда, несшем нас по Карелiи, я проснулся от какого-то прикосновенiя. Кто-то держал меня за руки и обшаривал карманы, гдe у меня лежал револьвер.

"Воры!" – мелькнуло у меня в сознанiи, я рванул чью-то руку. Послышался хруст кости, стон, но в этот момент в лицо мнe вспыхнуло нeсколько электрических лампочек, и черныя револьверныя дула показались перед глазами.

– Не рвитесь, товарищ! Вы арестованы. Протяните руки!

Борьба была безцeльна. Рeзко щелкнула сталь наручников.

Весь вагон был в движенiи. Старики, рабочiе, инженеры, военные, всe они стояли с револьверами в руках и радовались удачно проведенной операцiи. Как оказалось впослeдствiи, для нашего ареста было мобилизовано 36 чекистов, переодeтых в самые разнообразные костюмы... На каждаго из нас приходилось по 7 человeк, вооруженных и привыкших не стeсняться перед кровью и выстрeлами...

Операцiя была, что и говорить, проведена чисто...

Одиночка

Опять тюрьма... Каменная одиночная клeтка в Ленинградe. Мокрыя, заплеснeвeлыя стeны. Мeшок с соломой на желeзной койкe... 6 шагов в длину, 3 – в ширину. Маленькое с толстыми брусьями окно вверху. Полутьма и тишина...

Утром звякает затвор форточки и просовывается рука надзирателя с 400 граммами чернаго хлeба. В 12 часов миска супа и в 6 часов маленькая порцiя каши... 425

Ни книг, ни газет, ни писем, ни прогулок... Заживо замурованный...

На первом же допросe мнe предъявили обвиненiя:

1. Организацiя контр-революцiоннаго сообщничества,

2. Агитацiя против совeтской власти,

3. Шпiонаж в пользу "буржуазiи" и

4. Содeйствiе побeгу за-границу...

По каждому из первых трех обвинений полагалась мeра наказанiя, "вплоть до разстрeла"...

Да, не ждал я, что на этот раз останусь жив...

Прошло 4 мeсяца ожиданiя смерти... И вот, как-то утром мнe принесли приговор – 8 лeт заключенiя в концлагерь...

Хотя по точному смыслу совeтских законов за попытку побeга за-границу, в чем единственно я был, дeйствительно, виновен, в тe времена полагалось заключенiе до 2 лeт, – волна радости залила мое сердце. Жив!.. Это самое главное!.. А дальше?.. Дальше мы увидим!.. Есть еще порох в пороховницах...

Через нeсколько дней в пересыльной тюрьмe я встрeтился с братом и племянником. Брату тоже дали 8 лeт, а 14-лeтнему юношe, Юрe – 2 года.

В первую же минуту, когда мы остались одни в камерe и чуть остыла радость встрeчи, послe миновавшей угрозы смерти, – было вынесено рeшенiе:

"Что бы ни случилось с каждым из нас, куда бы нас ни бросила судьба -в концe iюля бeжать опять во что бы то ни стало"...

___

Б e ж а т ь!.. Легко это рeшить, а каково выполнить?.. Куда нас пошлют? Может быть, за Урал, на сeвер Сибири, откуда до границ тысячи километров...

Впереди была мрачная неизвeстность... Казалось, хуже трудно было бы чему-нибудь случиться...

Но судьба улыбнулась нам... В серединe января 1934 года громадный этапный эшелон был направлен в сторону Урала. Но в этот перiод не хватило рабочей силы в Карелiи для постройки новой гидро-станцiи на рeкe Свирь, ибо тифозныя эпидемiи свели в могилу много 426 тысяч заключенных... И вот, наш эшелон был брошен в Карелiю...

И мы очутились в концлагерe, в тeх мeстах, откуда уже 2 раза пытались бeжать...

И несмотря на жгучiй мороз и ледяной вeтер, когда нас выгрузили, нам было тепло, и мы смeялись...

Смeлость, бодрость, силы и рeшительность еще не были смяты... Неужели, чорт побери, в третiй раз не удастся бeжать?..

Лагерь

Я не буду подробно описывать совeтскiй концлагерь. Надeюсь, что большинство моих читателей прочли книгу брата – "Россiя в концлагерe"... В ней и моя личная лагерная исторiя...

Приговор в в о с е м ь лeт заключенiя казался всeм нам шуткой. Все равно, так или иначе, мы этого срока не высидeли бы. Принятое рeшенiе нужно было провести в жизнь во что бы то ни стало...

И всe душевныя силы нас троих – брата, племянника и мои – были устремлены в одну точку – на подготовку к побeгу... Все остальное -прочное устройство в лагерe, связь с друзьями и родными, перспективы отдаленнаго будущаго – отошло на заднiй план. Нужно было быть готовыми к 28 iюля – дню нашего побeга. Этот день должен бы стать переломным в нашей жизни... Или – или...