Текст книги "Рассказы извозчика. Грустные, смешные и сексуальные(СИ)"

Автор книги: Борис Чурин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Компьютером я не разжилась, поэтому пришлось пользоваться обычной почтой и в тот же вечер я села сочинять письмо загадочному гражданину Канады с русской фамилией. Ты, Сережа, конечно, помнишь, что я окончила школу со специализацией по английскому языку, а потому проблем с грамматикой у меня не случилось. Сложнее обстояло дело с моим словарным запасом, и мне основательно пришлось полистать словарь, прежде чем я поставила точку в конце письма.

Примерно через месяц пришел ответ из Канады. Рассказывая о себе, Джеймс писал, что его отец во время войны юношей был вывезен на работу в Германию из-под Смоленска. После войны отец сначала эмигрировал в Аргентину, а затем перебрался в Канаду, где обзавелся семьей. Сам Джеймс, после окончания школы, учился в колледже по специальности менеджмент. После колледжа он работал в ряде небольших фирм. Сотрудничая с рекламной компанией, Джеймс познакомился с ремеслом фотографа. Он увлекся этим делом и вскоре постиг все тонкости профессии. Он открыл собственную фотомастерскую, которая сейчас приносит неплохую прибыль.

Далее Джеймс писал, что считает себя неплохим физиономистом и, взглянув на мою фотографию, сразу понял, что я мягкий и уравновешенный человек, а как женщина, ищу счастье в крепкой семье. Именно эти качества Джеймс превыше всего ценит в женщинах, а потому уверен, что наш возможный союз будет счастливым.

В конце письма он спрашивал моего согласия на свой приезд в Алма-Ату для личного знакомства, а также предлагал в дальнейшем поддерживать связь по электронной почте.

Чтобы получить доступ к компьютеру, мне вновь пришлось обращаться за помощью к Оксанке, и в первом же своем послании я пригласила Джеймса в Алма-Ату. Оформление въездных документов в Казахстан растянулось на два месяца. Однако я не теряла время зря и в течение этих месяцев усиленно занималась английским. Я достала с антресолей свои школьные конспекты, книги, пластинки и все вечера напролет штудировала язык.

Наконец, документы были оформлены, билеты куплены, и в один из солнечных дней начала мая я стояла с букетом цветов в зале аэропорта, внимательно вглядываясь в лица прилетевших пассажиров.

– Хау ар ю, Лена? – неожиданно раздался у меня за спиной мужской голос.

Я обернулась и увидела перед собой Джеймса. Мне сразу стало ясно, почему я не узнала его в толпе пассажиров. Он сильно загорел. На фотографии, которую я отлично помнила, кожа его была бледной. Сейчас же она приняла светло-коричневый цвет, и Джеймс своей внешностью напоминал скорее эфиопа, нежели европейца.

– Ты, наверное, меня не узнала, – рассмеялся Джеймс, – пару недель назад, по коммерческим делам, я посетил Филиппины. Там и загорел.

Джеймс старался говорить медленно, поэтому я, хоть и с трудом, но понимала его. Саму же меня сковал страх, и весь мой английский улетучился, будто эфир из открытой банки. Я стояла, словно парализованная, глупо улыбаясь и не в силах открыть рта. Джеймс пришел мне на помощь. Он взял у меня из рук цветы и с поклоном произнес:

– Большое спасибо.

Напряженность спала и я, переборов страх, выдавила, наконец, из себя английскую речь.

– Где твой багаж? – спросила я.

– Мой багаж со мной, – смеясь, ответил Джеймс, поднимая вверх небольшую спортивную сумку.

С этого момента я уже не переживала за свой английский и в дальнейшем довольно свободно могла общаться с Джеймсом. Из аэропорта мы поехали ко мне домой. Там я представила гостю Светланку. Мне показалось, что они друг другу понравились. Помнишь, когда дочери кто-нибудь придется не по душе, она насупится и смотрит букой. Джеймсу она даже улыбнулась. После знакомства, Светланка шмыгнула к себе в комнату, а Джеймс обратился ко мне с неожиданным вопросом:

– Лена, далеко ли от вашего дома учреждение, где можно зарегистрировать брак?

Мои брови удивленно поползли вверх.

– Дело в том, – продолжал мой гость, – что я приехал лишь на три дня. Поэтому нам необходимо зарегистрировать брак как можно скорей. Лучше это сделать сегодня.

– По нашим правилам, мы должны ждать месяц после подачи заявления, – с сомнением покачала я головой.

Джеймс снисходительно улыбнулся.

– Я слышал, в вашей стране можно обойти любые правила с помощью...

Он потер друг об друга большой и указательный пальцы.

– Хорошо, – согласилась я, – давай попробуем. Только я позвоню подруге. На регистрации нам потребуются два свидетеля.

Я позвонила Оксанке и договорилась, что она с мужем через час подъедут к районному ЗАГСу.

Сто американских долларов сделали сговорчивым начальника ЗАГСа, и уже через два часа мы вчетвером сидели за столиком ресторана, празднуя нашу с Джеймсом свадьбу. Мы с Оксанкой чуть не попадали на пол от смеха, когда Джеймс, выпив пару рюмок коньяка, решил продемонстрировать знания русского языка, доставшиеся ему в наследство от отца. С серьезным видом он стал перечислять русские слова, которые сохранила его детская память: "бл..дь, пи..да, пошла на х...".

Домой мы вернулись около полуночи.

– Разве мы будем спать раздельно? – спросил Джеймс, озабоченно глядя, как я стелю ему постель в зале, на диване.

– Понимаешь, – растерянно забормотала я, – мне сейчас нельзя. Я не могу сейчас.

Джеймс недоуменно сдвинул брови.

– У меня женские проблемы, – продолжила я объяснения.

– У тебя менструация? – догадался Джеймс.

Я в ответ закивала головой. В тот момент мне гораздо легче было сослаться на месячные, на фригидность, на венерическую болезнь, на все, что угодно, лишь бы не объяснять истинную причину, почему я не желала, чтобы другой мужчина, кроме тебя, Сережа, лежал в нашей с тобой постели. В той постели, которая еще хранила запах твоего тела. В той постели, в которой мы наслаждались друг другом и в которой мы зачали нашу с тобой дочь.

Три дня пролетели незаметно. Джеймс уехал, а я стала готовить необходимые для иммиграции документы. На это ушло все лето, и только в сентябре мы со Светланкой вылетели в Эдмонтон. Перед самым отъездом возникла проблема с Маркизой. Я уже договорилась с Раисой оставить кошку у нее, но тут неожиданно взбрындила Светланка. Со слезами на глазах она принялась умолять меня взять Маркизу с собой в Канаду. Пришлось срочно оформлять документы на кошку и покупать клетку.

Эдмонтон, как я позже уяснила, типичный северо-американский город. В центре, с диаметром примерно два километра, располагается, так называемый, даун-таун. Застроен он многоэтажными небоскребами, в которых размещаются офисы компаний, фешенебельные гостиницы и дорогие квартиры. А далее, на десятки километров расстилается море одно– и двухэтажных домов с зелеными, ухоженными лужайками вокруг них. В один из таких двухэтажных домов и привез нас из аэропорта Джеймс. Правда, я сразу обратила внимание, что, в сравнении с соседними домами, дом Джеймса выделялся более крупными размерами и богатой внешней отделкой. Внутреннее убранство дома тоже свидетельствовало о том, что его хозяин человек отнюдь не бедный. Роскошная мебель, дорогие, ворсистые ковры на паркетном полу, огромных размеров телевизор стоили приличных денег даже по канадским меркам.

Почти весь первый этаж дома занимали зал и кухня. На втором этаже размещались четыре комнаты. Две были отданы под библиотеку и кабинет Джеймса. Третья комната, по предложению хозяина дома, предназначалась Светланке с Маркизой, а четвертая, самая большая, являлась нашей с Джеймсом спальней. Там стояла огромная, размером с нашу алма-атинскую кухню, кровать, которую мне предстояло делить с моим новым мужем.

Днем Джеймс возил нас по городу, показывая местные достопримечательности, а вечером мы ужинали в одном из самых дорогих ресторанов. Вернулись домой поздно. Я проводила Светланку в ее комнату и, пожелав спокойной ночи, прошла в свою спальню. Там меня уже поджидал Джеймс. Хотя "поджидал" сказано не совсем верно. Точнее будет сказать: подстерегал. Не успела я открыть дверь, как он бросился на меня подобно хищному зверю.

– Надеюсь, сегодня у тебя нет менструации, – прохрипел Джеймс, таща меня к кровати.

Когда мы оказались на упругом матрасе, он задрал мое платье, сдернул трусы и тут же вошел в меня. Весь процесс длился менее минуты. Последний раз дернувшись, Джеймс со стоном откинулся на спину. Я повернула голову и окинула взглядом человека, с которым намеревалась прожить оставшуюся жизнь. Он лежал с закрытыми глазами, тяжело переводя дыхание. Капля пота сбегала по виску, оставляя бороздку на лоснящейся от жира кожи.

Выждав пару минут, я осторожно поднялась с кровати, прошла в ванную комнату и опустилась на унитаз. С чувством брезгливости я ощущала, как из меня выходит мужская сперма. Мне казалось, будто надо мной надругались, будто мое тело облапали грязными руками и влили внутрь нечистоты. Тошнотворный комок, зародившийся в желудке, начал быстро подступать к горлу. Я вскочила на ноги и склонилась над унитазом. Поток не переваренной пищи фонтаном выплеснулся из моих внутренностей.

Почувствовав облегчение, я включила душ и долго стояла под теплыми водяными струями, омывающими мое тело. Когда я вернулась в спальню, Джеймс уже спал. Я быстро разделась и залезла под одеяло у самого края кровати.

Следующие три-четыре дня мы посвятили получению необходимых для проживания в Канаде документов, а также Светланкиному и моему устройству в школы. По настоянию Джеймса, дочь записали в школу при католической церкви, поскольку, как считает Джеймс, уровень преподавания там выше, чем в обычных, светских школах. Я же намеривалась пойти в школу, чтобы совершенствовать английский язык. (В Канаде существует множество специальных школ, где обучаются языку прибывшие в страну иммигранты.) Однако Джеймс категорически возражал против этого. Как оказалось, он видел меня лишь в роли домохозяйки, готовящей пищу, поддерживающей чистоту в доме и воспитывающей детей, которых он ожидал от меня в ближайшем будущем. В мои же планы входило приобретение как можно большей независимости от мужа, достичь которой было немыслимо без свободного английского. Сославшись на необходимость посещения магазинов, а также общения с его друзьями и родственниками, мне, в конце концов, удалось убедить Джеймса в своей правоте, и через две недели я пошла в школу.

Училась я прилежно и вскоре стала лучшей ученицей класса. Вообще, школа стала для меня отдушиной. Здесь я встретила много бывших соотечественников. Все перемены мы проводили вместе. Делились воспоминаниями из прошлой жизни и приобретенными знаниями о жизни в Канаде. Дома же я старалась как можно больше время проводить со Светланкой и как можно дольше оттягивать момент, когда мне необходимо было идти в кровать к Джеймсу. Моему новому мужу секс нужен был каждый вечер. Причем, по сценарию подобному нашей первой с ним близости. Слава богу, в последующие дни меня уже не рвало, да и тошнота появлялась не каждый раз. Но ощущение, что меня насилуют, и что я служу в качестве куклы-заменителя женщины, которую я как-то видела, случайно зайдя в секс-шоп, у меня не проходило, а наоборот, возрастало с каждым днем.

Вскоре, по приезду в Канаду Джеймс показал мне свою фотомастерскую. Это было небольшое, двухкомнатное помещение на первом этаже многоэтажного дома недалеко от центра города. Два молодых человека составляли весь штат мастерской. Этот факт поразил меня. Неужели, думала я, такое крошечное предприятие может приносить доходы, позволяющие покупку шикарного дома, двух автомобилей последних моделей, а также частые поездки за рубеж. (Джеймс предупредил меня, что примерно раз в два месяца ему, по делам бизнеса, приходится выезжать в различные, чаще в азиатские, страны.) Несколько месяцев спустя, мне, однако, удалось узнать источник дополнительных доходов Джеймса. Случилось это так.

В один из дней, когда мой муж отправился в очередной заграничный вояж, я прибирала в его кабинете. Наводя порядок на письменном столе, я обнаружила, что один из его ящиков открыт. Видимо, Джеймс не закрыл его случайно, поскольку до этого я не раз замечала, как покидая даже ненадолго дом, он запирает на ключ все ящики и дверцы шкафов в кабинете. Я выдвинула ящик и увидела в его дальнем углу одинокий ключ. Почему-то мне сразу вспомнилась постоянно запертая дверь одной из комнат в бейсменте. Когда, в первый день нашего приезда, Джеймс знакомил меня с планировкой дома, он объяснил, что эта комната – его фотолаборатория. Там находится дорогостоящая аппаратура, и, во избежание случайной поломки, мне в эту комнату заходить не следует.

Теперь, когда я обнаружила ключ, меня охватили одновременно два чувства: детское любопытство и упрямое желание сделать что-нибудь вопреки требованиям мужа. Я взяла ключ и спустилась в бейсмент. Как я и ожидала, ключ оказался от замка таинственной комнаты. Включив свет, я огляделась. Обстановка комнаты меня разочаровала. Она действительно соответствовала фотолаборатории. В центре стоял огромный стол, заставленный аппаратурой, а в углу, на тумбочке – телевизор с видеоприставкой. Вдоль стен размещались полки с бесчисленными коробками, папками и рядами видеокассет. Я наугад взяла одну из папок и прочитала на обложке: Индонезия. Февраль, 1995. В папке оказались несколько десятков негативов фотографий. Я взяла один из них и поднесла к свету. Увиденное настолько меня поразило, что я минуты две стояла неподвижно с поднятой рукой. На снимке молодая азиатка совокуплялась с двумя мужиками. Я просмотрела еще несколько негативов из папки. Несмотря на сюжетное различие, все эти снимки объединяло одно понятие: порнография. Меня осенила догадка, и, чтобы проверить ее, я взяла с полки видеокассету, вставила в гнездо приставки и включила телевизор. Фильм, как я и предполагала, оказался порнографическим. Причем порнография была детской. Мужик лет сорока, европейской внешности совращал двух девочек-азиаток, которым от роду было лет одиннадцать-двенадцать. Моя догадка подтвердилась: Джеймс занимался порнографическим кино-и фотопроизводством. И это, по всей видимости, был его основной источник доходов.

Сделанное открытие, как ни странно, не оказало особого влияния на мое отношение к мужу. К тому времени один вид Джеймса, не говоря уже о прикосновении его рук к моему телу, вызывал такую степень отвращения, выше которой трудно себе что-то представить. Я понимала, что долго так продолжаться не может, что наступит момент, когда я не смогу более сдерживать своих чувств и они прорвутся наружу. "И что тогда?" – спрашивала я себя. И сознание услужливо рисовало картину последующих событий. Джеймс подает в суд на развод, обосновывая свое решение тем, что я не выполняю своих супружеских обязанностей, и вообще, вышла замуж лишь для того, чтобы перебраться на жительство в Канаду. Суд нас разводит, и, в соответствии с канадским законодательством, я должна буду покинуть пределы страны, поскольку до развода прожила с мужем-канадцем менее трех лет. Что же в итоге получается? Я возвращаюсь в Алма-Ату, истратив около половины тех денег, которые выручила от продажи своей квартиры и оказываюсь у разбитого корыта. Денег нет, крыши над головой тоже. Работу в клинике потеряла. Где и на что жить неизвестно. Нет, такая перспектива меня не устраивала. Я стала искать выход из создавшегося положения и, наконец, его нашла.

Сережа, умоляю, прости меня! Наверное, я жестокая и бессердечная мать. Но я не смогла придумать ничего другого, как прибегнуть для решения своих проблем к помощи нашей дочери. Единственное мое оправдание – мои проблемы касались и ее тоже. Она очень переживала за меня, потому что понимала, чувствовала, как мне плохо, как я страдаю. А потому, не задумываясь, согласилась мне помочь, когда я ее об этом попросила. А я попросила ее солгать. В соответствии с моими наставлениями, Светланка начала рассказывать школьным подругам, что мамин муж пытается ее совратить. В мельчайших подробностях, которые мы с ней оговорили, она описывала слова и поступки Джеймса с целью затянуть ее в постель.

Как я и ожидала, прошло лишь несколько дней, и меня вызвали в школу. Светланкины подруги поделились услышанным со своими матерями, а те обратились к руководству школы с требованием защитить двенадцатилетнюю девочку от посягательств отчима-педофила. Разговор состоялся в кабинете директора в присутствии большого скопления людей (педагогов и родителей).

Знаешь, Сережа, после беседы в директорском кабинете, я поняла, что сделала большую ошибку, пойдя учиться в медицинский институт. Мне следовало поступать в театральное училище. Зрители потеряли в моем лице великое актерское дарование. Когда директор спросил меня, знаю ли я, зачем вызвана в школу, я сделала наивное лицо и пробормотала: – Полагаю, у моей дочери возникли проблемы с успеваимостью? В ответ директор "раскрыл мне глаза на происходящее за моей спиной в моем доме". И тут я блеснула актерским мастерством. Поначалу я отказывалась верить услышанному, доказывая, что мой муж – порядочный и достойный уважения человек. Но когда одна из присутствующих там мамаш передала в подробностях рассказы Светланки, меня охватил ужас, и я потеряла дар речи. Взглядом безумных глаз я скользила по лицам собравшихся в кабинете людей, ища в них ответа на единственный вопрос: – Неужели, все это правда? Постепенно на моем лице стало отображаться мучительное осознание факта, что мой муж – грязный извращенец. И тут слезы ручьем потекли по моим щекам. Все кинулись меня успокаивать и настоятельно советовать, как можно скорее покинуть негодяя-мужа. Я, конечно, соглашалась с необходимостью такого шага, но посетовала, что выполнить его не имею возможности, поскольку не работаю, и денег для снятия квартиры в аренду у меня нет.

Как я уже упоминала, школа, где училась Светланка, находится на обеспечении католической церкви, и в кабинете директора сидела пожилая женщина, представитель "олдерес оф черч" (по-нашему, что-то вроде Совета старейшин) церкви Святого Георга. Тихим, ласковым голосом она попросила меня прийти в ближайшую субботу на заседание этого Совета.

– Возможно, мы сможем вам чем-нибудь помочь, – с улыбкой закончила она свою речь.

В субботу утром я прибыла по указанному мне адресу к старинному, трехэтажному зданию. Совет старейшин церкви Святого Георга состоял из шести человек, в основном людей преклонного возраста. Заседание проходило в просторной комнате, в центре которой были расставлены вкруг семь кресел. Одно из них предназначалось мне. Беседа протекала неспешно. Мне пришлось рассказать мою биографию, причем, подробно остановиться на ее канадском периоде. Меня внимательно слушали, изредка задавая вопросы. Когда я завершила свой рассказ, председатель Совета, ей оказалась та женщина, с которой я встретилась в школе, тихо спросила:

– Какую религию вы исповедуете?

Я честно призналась, что, хотя в раннем детстве бабушка окрестила меня в православной церкви, к религии я отношусь равнодушно, в чем повинна атеистическая пропаганда в бывшем Советском Союзе. Председатель обвела взглядом остальных членов Совета и после этого вежливо попросила меня выйти ненадолго в соседнюю комнату, чтобы дать им возможность посовещаться.

Действительно, ждать пришлось недолго. Минут через десять мне предложили вернуться на прежнее место. Все тем же тихим, мягким голосом председатель огласила вердикт собрания. Совет решил оказать мне помощь и снять в рент для меня сроком на полгода однобедрумную (по-нашему, двухкомнатную) квартиру. Из фонда помощи церкви Святого Георга мне будет выделена мебель (не новая, как заметила председатель, но в хорошем состоянии). В ближайшие три-четыре недели мне обещали подыскать работу по специальности в одном из медицинских учреждений города. Мне также обещали оплатить услуги адвоката в предстоящем бракоразводном процессе.

– Мы и в дальнейшем будем принимать участие в вашей судьбе и, по мере возможности, помогать вам, – продолжила председатель, – но..., – тут она сделала паузу и строго посмотрела мне в глаза, – поймите нас правильно, мы – религиозная организация, и помогаем, прежде всего, людям одной с нами веры. Поэтому, если вы хотите, чтобы мы протянули вам руку помощи, вам и вашей дочери необходимо принять католическую веру.

Она замолчала, устремив на меня выжидающий взгляд. Бог ты мой! О чем разговор?! Принять католическую веру?! Какие проблемы?! В тот момент для меня было абсолютно безразлично, какую принимать веру: католицизм, иудаизм или ислам. Я готова была даже продать душу дьяволу, лишь бы найти кров над головой и уйти от ненавистного мужа.

– Хорошо, – выпалила я, – мы с дочерью примем католицизм.

Председатель кивнула головой.

– Я понимаю вас, – на ее лице мелькнула легкая улыбка, – оказавшись в трудном положении, вы готовы идти сейчас на многие жертвы ради благополучия вашей дочери. Нам же не хотелось принимать от вас жертв. Для нас было бы желательно, чтобы вы приняли веру осознанно. Приняли бы ее по велению сердца и души. Поэтому мы не торопим вас с принятием решения. Мы собираемся дать вам время ознакомиться с основными положениями и догмами нашей веры, ее ценностями и идеалами. В этом вам поможет мистер Мкгрей. Он вызвался быть вашим духовным наставником. Мистер Мкгрей – президент крупной нефтяной компании и один из самых щедрых спонсоров церкви Святого Георга.

При последних словах председателя с места поднялся высокий мужчина с седыми, редкими волосами на голове и короткой, аккуратной бородкой. На вид мужчине было лет шестьдесят пять. Он улыбнулся мне и слегка склонил голову. Я тоже постаралась натянуть на лицо улыбку.

На этом встреча закончилась, а через два дня, через Светланку, мне сообщили адрес снятой для нас квартиры. Однако с переездом я не спешила. В ближайшее воскресенье Джеймс должен был отправиться в очередную заграничную командировку, и я решила, что будет лучше переехать в его отсутствие. В воскресенье рано утром мой муж уехал в аэропорт, а спустя несколько часов я открывала ключом дверь моего нового пристанища. Квартира оказалась небольшой, но уютной, и мне она очень понравилась. Две комнаты, ванная, туалет, а также кухня с навесными шкафами для посуды, холодильником и плитой. Спальная комната была оборудована вместительным стенным шкафом, в который я тут же стала укладывать наши вещи.

Не успела я закончить эту работу, как раздался звонок в дверь. На пороге, с улыбкой во весь рот, возвышался мистер Мкгрей, а за его спиной маячил, похожий лицом на него, мужчина лет сорока.

– Мой сын Майкл, – после приветствия представил мистер Мкгрей молодого мужчину, – он на моем попечении с трех лет, с тех пор, как умерла моя жена. Да! – воскликнул он вдруг, – я же не представился! Меня зовут Дэйв.

Я растерянно протянула каждому из мужчин руку.

– А мы вам мебель привезли, – объяснил свое появление мистер Мкгрей. Он махнул сыну рукой, и они проворно побежали на улицу, где их ждал грузовик.

Церковь Святого Георга выделила нам из мебели кровать, два дивана, два стола и четыре стула. Кроме мебели, мне привезли телевизор, микроволновую печь, пылесос и утюг. Была еще огромная коробка из-под телевизора, доверху заполненная столовой посудой и прочей бытовой мелочью.

Когда все привезенные вещи были расставлены по местам, мистер Мкгрей подошел ко мне и, склонив голову на бок, с улыбкой поинтересовался:

– Так, когда мы сможем начать наши занятия?

– Можно было бы начать с сегодняшнего вечера, но, к сожалению, вечером Светлана идет в бассейн, – с напускным огорчением ответила я.

– Ничего страшного! – замахал руками мистер Мкгрей, – все, что я расскажу, вы передадите позже дочери. Этот пересказ позволит вам лучше усвоить материал.

Я в ответ пожала плечами и кивнула головой. А вечером мистер Мкгрей пришел ко мне с букетом дорогих цветов и с ... бутылкой водки. Когда я холодно заметила ему, что не пью водку, он искренне удивился и пробормотал:

– Я полагал, что все русские пьют исключительно водку.

Вот так в моей жизни появился Дэйв Мкгрей. Сергей, конечно, я могла бы ничего не говорить тебе о Дэйве. Конечно, я могла бы солгать, сказав, что все, чего я добилась в Канаде, я добилась собственным трудом. Но я не могу больше лгать. Вся моя жизнь, с тех пор, как мы расстались с тобой, это череда обманов и вранья. Я лгала Вячеславу, лгала Джеймсу и Дэйву. Я обманывала добрых и доверчивых людей из церкви Святого Георга и многих других, кому поведала страшную историю "попытки совращения Светланки". Я настолько завралась, что порой и сама не могу понять, где ложь, а где правда. Тебе, Сережа, я врать не могу и не буду. Да, я стала любовницей Дэйва. Стала отнюдь не из-за нежных чувств к нему (ничего, кроме уважения, к этому человеку я не испытывала) и не из-за физиологических потребностей иметь мужчину (после близости с Джеймсом, я долгое время с содроганием думала о сексе), а благодаря элементарному расчету и корысти. Тех побудительных мотивов, которые руководят действиями, как инвалютной путаны в гостинице "Казахстан", берущей за ночь несколько сот долларов, так и привокзальной проститутки, отдающейся за стакан вина.

Ты, Сережа, прочитав эти строки, можешь кинуть мне в лицо обвинения в проституции, торговли своим телом. Можешь, не дочитав письма, скомкать его и швырнуть в мусорное ведро. Но я умоляю тебя не делать этого. Умоляю прочитать письмо до конца и, кто знает, может быть, ты поймешь и простишь меня.

Еще в бывшем Союзе, во времена перестройки, когда на страницах печати впервые стали поднимать проблему проституции, я раз и навсегда решила для себя этот вопрос. Не знаю, Сережа, открою ли я для тебя Америку, если скажу: все женщины – проститутки. Готовность торговать своим телом заложена в женщинах самой природой. Разница лишь в степени этой готовности, которая определяется характером, воспитанием, но чаще всего и в основном, житейскими обстоятельствами. Даже самая безгрешная и верная супруга постоянно торгует своим телом, пытаясь выторговать у мужа, к примеру, покупку новых сережек. На какие только ухищрения не идет она для достижения своей цели. Прежде, чем обратиться со своей просьбой, она и обнимет, и приласкает мужа, и уложит его в кровать, и сделает все, чтобы он получил удовольствие. И только после этого, как бы невзначай, жена намекнет своему благоверному, что в новых сережках она смотрелась бы гораздо привлекательнее, чем в старых, которые, к тому же, ей уже изрядно надоели.

А если, опять же к примеру, женщине нужно добиться чего-то от своего начальника. Скажем, повышения зарплаты. Нет, она не будет, как это сделал бы бесхитростный мужик, стучать по столу начальника кулаком. Она не будет, подобно его более изворотливому собрату по полу, распивать с шефом бутылку. Она поведет длительную и планомерную осаду своего начальника, используя при этом грозное и всепобеждающее оружие – свое тело. То она стрельнет в его сторону глазами, то закинет ногу на ногу, обнажив перед начальственным взором округлое бедро, то наклонится так, чтобы в вырезе декольте была видна ее грудь, то ... . Но не буду утомлять тебя, Сережа, перечислением всего арсенала женского вооружения. Я лишь хочу спросить тебя вот о чем: если женщина, обнажающая перед начальством бедро, и путана, входящая в гостиничный номер, преследуют одну и ту же цель, свое материальное благополучие, то в чем же разница между ними? Где проходит граница, отделяющая проституцию от невинной демонстрации частей своего тела? Могу предугадать твой ответ. Ты скажешь, что это постель. Но тогда позволь спросить: почему никто не называет проститутками женщин, которые, с помощью постели, стремятся выйти замуж за состоятельных мужчин, не испытывая при этом никаких высоких чувств к своим избранникам?

На мой взгляд, четкого определения понятия "проституция" не может существовать ни в моральном, ни в юридическом плане. Также как невозможно выявить ту грань, переступив которую, женщина переходит в разряд торговки своим телом, в разряд проститутки.

Тебе, Сережа, эти мои рассуждения могут, вероятно, показаться надуманными и предвзятыми, преследующими единственную цель – оправдаться. Но заставь свою фантазию сделать небольшое усилие и представь себя на моем месте. Я оказалась одна в чужой стране. Без родни и без друзей. Рядом со мной даже не было человека, которому я могла бы поплакаться в жилетку, рассказав о своих бедах и выслушав его совета. На моих руках был ребенок, которого необходимо кормить, одевать и обучать. Мне самой, чтобы добиться более или менее достойного положения в обществе, нужно было учиться. А на все это нужны деньги, деньги и деньги, которых мне катастрофически не хватало. Представители церкви Святого Георга, как и обещали, нашли мне работу в одной из городских больниц. Я стала работать "помощником медсестры". У нас, в бывшем Союзе эта должность называется проще и доходчивее – нянечка. Основной моей обязанностью был уход за больными. Естественно, как в любом учреждении, новичку подкидывают самую тяжелую и неблагодарную работу. Мне достался уход за тяжелобольными, недвижимыми пациентами. Не стану терзать твои чувства описанием не очень приятных сцен из моей повседневной работы, иначе ты решишь, что я пытаюсь разжалобить тебя, скажу лишь, что работа эта не из легких. За нее я получала, после всех вычетов, примерно 1300 долларов в месяц. А далее простая арифметика. За квартиру я платила ежемесячно 550 долларов, за медицинскую страховку -70, за проездной билет в городском транспорте – 50, за одежду Светланке (она тогда как раз пошла в рост) – сто-сто пятьдесят. На питание, не смотря на все мои старания экономить, у нас уходило не меньше 250 долларов и, наконец, затраты на мое обучение. Можешь ли ты себе представить, что самый дешевый учебник стоит здесь не менее 40 долларов?

А как я уставала в то время! Днем – учеба в колледже, вечером – работа, ночью – выполнение домашнего задания. К концу недели я едва стояла на ногах. Помнишь, Сережа, моим одним из самых любимых фильмов был "Москва слезам не верит". Впервые эту картину я увидела, будучи девчонкой, в кинотеатре "Арман". Могла ли я тогда, глядя на экран, представить, что, подобно героини фильма, буду рыдать по ночам, уткнувшись в подушку?! А ведь рыдала! И не раз!

И вот, на пике моих душевных и физических страданий, я, не вдруг конечно, поняла, что могу избавиться, если не от всех, то, по крайней мере, от большинства из них. А для этого нужно совсем немного – уступить просьбам и домогательствам Дэйва Мкгрея, которые, подобно моим страданиям, достигли к тому времени наивысшей точки. И я уступила.

Прости меня, Сережа. Прости за то, что я – не Жанна Д,Арк и не Зоя Космодемьянская. Я – обыкновенная, слабая женщина, которая с готовностью опирается в трудную минуту о подставленное мужское плечо, даже не смотря на то, что рука от этого плеча шарит под подолом ее юбки. Став моим любовником, Дэйв избавил меня от всех материальных забот. Мне уже не нужно было считать центы, идя в продуктовый магазин, и не нужно было штопать старую одежду, привезенную из Алма-Аты. Единственная серьезная проблема, которая меня в то время беспокоила это – судебное разбирательство с Джеймсом Трофимофым. Разумеется, Джеймс был взбешен, узнав, как его одурачили, обвинив к тому же в педофилии, что грозило ему немалым сроком. Его адвокат, через подставных лиц, развернул шумную компанию в местной прессе. Не называя конкретных имен, газетные статьи изобличали "ловких мошенниц из восточно-европейских стран", домогающихся канадского гражданства с помощью фиктивных браков. Но и тут мне на помощь пришел Дэйв Мкгрей. Он нанял для меня одного из лучших (и, соответственно, одного из самых дорогих) адвокатов города. Этот джентельмен, в первую же нашу беседу, стал выпытывать у меня все, что я знаю об отрицательной стороне личности Джеймса Трофимофа. Конечно, я тут же вспомнила о потайной комнате с коллекцией порнографических фотографий и видеопленок. Примерно через неделю адвокат позвонил мне, и мы договорились о встрече утром следующего дня. Как только я пришла к нему, он дал мне подписать какую-то бумагу, в смысл которой я не вникала, а затем мы сели в машину и отправились на встречу с Джеймсом и его адвокатом в офис последнего. Вчетвером мы разместились за столом в небольшой, светлой комнате. Я со своим адвокатом – по одну сторону стола, Джеймс со своим – по другую. Полчаса ушло на общие разговоры, которые я, по большей части, пропустила мимо ушей. Неожиданно мой адвокат достал из папки пару листов бумаги и, протягивая их Джеймсу, произнес следующее: