Текст книги "Собственность и государство"

Автор книги: Борис Чичерин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 63 (всего у книги 67 страниц)

Идеальное устройство общества, по теории Конта, должно состоять в замене религии положительною наукою и военной силы промышленностью. На место церкви ставится корпорация ученых. Подобно средневековой церкви эта корпорация стоит на высшей ступени общественной лестницы, ей не присваивается государственная власть, но она заведует воспитанием, сдерживает умственную анархию и дает нравственное направление обществу. Светская же область, где владычествует промышленность, устраивается иерархически, согласно с общим началом положительной философии, которая везде признает восхождение от низшего к высшему и подчинение первого последнему. Низшую ступень общественной лестницы занимают рабочие, над ними возвышаются предприниматели, наконец, высшее место занимают банкиры, которые обладают наибольшими капиталами и составляют истинный центр промышленного мира. Этим однако не устанавливается владычество денег. Нравственное влияние корпорации ученых дает нравственное направление и употреблению богатства. Каждый рассматривает себя как должностное лицо, обязанное служить обществу, вследствие чего граждане обращают свои средства на общую пользу. В этом, по мнению Конта, состоит истинное разрешение социального вопроса и удовлетворение справедливых требований пролетариата. При таком порядке низшие классы будут видеть своих естественных защитников в корпорации ученых, и установится прочный союз между положительною философиею и демократиею[355]355
   Ibid. VI. 57-ieme Lecon.


[Закрыть]. Что касается до законов и учреждений, которыми должно управляться это общество, то Конт придает им весьма мало значения. Юристов вместе с метафизиками он относит к переходной эпохе. Они занимают такое же посредствующее место между военною силою и промышленностью, как метафизика между богословием и положительною философиею. Государство, таким образом, совершенно улетучивается.

Очевидно, что все это устройство ничто иное как сколок с средневекового порядка, в котором с формальной стороны Огюст Конт видел верх человеческой мудрости. Изменяется только содержание: на место церкви надобно поставить науку, а на место феодализма промышленность; то есть надобно устроить церковь без религии и военную иерархию без военной силы, и тогда все будет хорошо. А что иное содержание требует и иной формы, об этом, по-видимому, основатель положительной философии не догадывался. Всего менее было ему доступно понятие о государстве, в котором метафизические начала являются преобладающими. Поэтому он и не придавал ему никакого значения.

Если мы сравним этот детский бред с тем глубоким пониманием общественного быта, которое мы находим у метафизических философов, то мы увидим все бесконечное превосходство последних. Казалось бы, что именно опытная философия должна дать нам истинное познание действительности, а на деле выходит совершенно обратное. И это объясняется самым свойством предмета. Так как человек по природе своей есть метафизическое существо, то вся человеческая действительность является созданием метафизики. Поэтому когда метафизическая философия обращается к этой действительности, она узнает в ней самое себя и понимает ее так, как она есть. Напротив, так называемая положительная философия начинает с отрицания метафизики, но именно вследствие этого она не в состоянии ничего понять ни в природе человека, ни в управляющих им законах, ни в созданном им общественном быте. Существующую действительность она отрицает, а на место ее она воздвигает собственные идеалы, которые, не имея корня в человеческой природе и будучи основаны лишь на крайне одностороннем понимании явлений, лишены всякой внутренней состоятельности и представляют не более как праздные фантазии. Весь их интерес заключается в совершенной их пустоте, обличающей ложную точку исхода.

Учением Конта не исчерпывается однако содержание реалистической философии. Даже среди приверженцев реализма это учение нашло себе мало последователей. Так, Герберт Спенсер заявил, что он не согласен ни с одним из основных положений Конта. По его мнению, опытное знание должно иметь в виду не одни законы, но главным образом причины вещей, причем, однако, первая причина должна вечно оставаться для нас непознаваемою. В действительности причины всегда составляли настоящий предмет человеческих исследований. В более и более полном их познании состоит умственный прогресс человечества, прогресс, который не проходит через три различные фазы, как утверждает Конт, а всегда следует одному и тому же пути, так же как и самое опытное знание. "Неверно и то, что умственный прогресс является верховным деятелем в человеческом развитии; напротив, он сам состоит под влиянием других элементов. Мир, – говорит Спенсер, – управляется и разрушается не идеями, а чувствами, идеи же служат им только путеводителями. Общественный механизм держится не на мнениях, а на характере. Известное общественное состояние, проистекающее из совокупности существующих в нем влечений, порождает известные идеи, а не наоборот. Поэтому за теориею прогресса надобно обратиться не к умственному развитию, а к совершенно иным началам"[356]356
   Spencer И. Указ. соч.


[Закрыть].

Собственную свою теорию развития Спенсер первоначально изложил в статье под заглавием "Прогресс, его закон и причина"[357]357
   Spencer H. Progress, its Law and Cause // Spencer H. Essays. I.


[Закрыть]. Она появилась в 1857 г. Здесь Спенсер пытался свести прогресс к общему закону, управляющему всем мирозданием. Отправляясь от эмбриологических исследований Бэра, он определял прогресс вообще как превращение однородного в разнородное и указывал присутствие этого начала во всех явлениях мира. Причину же подобного превращения он полагал в общем законе, в силу которого всякая причина производит более, нежели одно действие, а так как всякое действие в свою очередь становится причиною нового действия, то отсюда проистекает постоянное осложнение вещей.

Скоро однако сам Спенсер заметил, что умножение различий далеко не всегда означает прогресс. У Бэра взята была формула, но у нее отнят был смысл. В организме переход от однородного к разнородному потому только является признаком развития, что это разнородное служит общей цели организма; явление же разнородного, которое противоречит этой цели, вовсе не может считаться признаком прогресса. Всякая болезнь есть появление новой разнородности, но никто не признает ее прогрессом. То же самое относится и к разложению. Надобно было, следовательно, искать точнейших определений. Это Спенсер и старался сделать в своих "Первых началах" (First Principles), которые содержат в себе основание всей его философской системы.

Здесь вместо прогресса является уже более общий термин "эволюция", которой противополагается диссолюция. Эволюция в самом общем своем значении есть интеграция, или сосредоточение, материи с сопровождающею <ее> потерею, или рассеянием, движения; диссолюция, напротив, есть восприятие, или прибавление, движения, с сопровождающим его рассеянием материи. Эти два противоположные процесса разделяют между собою всю вселенную, которая и в целом, и в частях представляет последовательные периоды эволюции и диссолюции.

Спенсер подробно анализирует все стадии этих процессов, начиная с сосредоточения материи, которое служит первою причиною происхождения вещей. Он указывает присутствие этого начала во всех мировых явлениях: в образовании Солнечной системы через постепенное охлаждение и уплотнение вращающейся туманной массы, согласно с известною астрономическою гипотезою; в проистекшем от той же причины образовании земной поверхности; в органическом развитии, которое происходит посредством вбирания рассеянной прежде пищи; в большем и большем сосредоточении органов на высших ступенях животного царства; в появлении общежительных стремлений у животных; наконец, в прогрессе человеческих обществ, которые от соединения мелких племен идут к образованию больших государств и окончательно к международной федерации. Такая же интеграция происходит и внутри каждого общества, где отдельные части получают более и более сосредоточенную организацию. То же самое мы видим в языке, в науке, в искусстве. Одним словом, везде повторяется один и тот же основной закон.

Рядом с этим идет и другой процесс, который сопровождает первый, но занимает второстепенное место в общем эволюционном движении, а именно дифференциация, или переход от однородного к разнородному. И этот процесс можно фактически проследить в тех же явлениях: Солнечная система из однородной массы разбивается на отдельные, связанные законами тяготения светила; земная поверхность, охлаждаясь, получает бесконечно разнообразные формы и виды; организм в своем развитии приобретает разнообразно устроенные органы. Тот же переход от однообразия к разнообразию мы замечаем и в совокупном развитии животного царства. Но всего более он обнаруживается в человеке: племена расходятся; общество по мере совершенствования жизни получает более разнообразное строение, является различие правительства и подданных, разделение классов, сложная промышленная организация; в языке, в науке, в искусстве оказывается все большая и большая дифференциация частей, а вместе и осложнение целого.

Однако же не всякий переход от однородного к разнородному служит признаком эволюции. Болезни, разложения, внутренние возмущения и бедствия суть явления разнородного, которые принадлежат диссолюции. Признаком эволюции, по мнению Спенсера, служат лишь те разности, которые имеют определенность, строго отличающую их от других частей, тогда как разности, порожденные диссолюциею, напротив, уничтожают определенность границ. Высшее развитие состоит именно в большей и большей определенности частей.

Наконец, ко всем предыдущим признакам, относящимся к распределению материи, надобно прибавить еще распределение остающегося в теле движения. Если часть движения теряется при интеграции, то остающаяся часть следует внутреннему распределению материи: так же как последняя, внутреннее движение становится более сосредоточенным, более разнообразным и более определенным. Частичное движение при интеграции материи переходит в движение масс и притом в прогрессивном порядке, каждая же часть приобретает свое особенное, именно ей свойственное движение. Это мы видим и в образовании Солнечной системы, где бесконечно разнообразные движения частиц получают сначала общее вращательное движение, а затем разбиваются на определенные движения светил, и в образовании земной поверхности, где установляется постоянное распределение климатов и воздушных течений, и в организме, где с высшим строением появляются более сосредоточенные, определенные, но вместе и сложные отправления, и, наконец, в человеке, как со стороны развития его душевных способностей, так и в общем ходе истории, в котором разобщенные прежде действия людей все более и более связываются и подчиняются общему направлению.

На основании всех этих признаков Спенсер определяет эволюцию следующим образом: "...эволюция есть интеграция материи и сопровождающие ее рассеяния движения, в течении которых материя переходит от неопределенного, бессвязного однообразия к определенному и связному разнообразию, а остающееся движение подвергается параллельному превращению".

Откуда же проистекает этот закон? Спенсер приводит разные причины, которые однако окончательно все сводятся к одной, именно, к постоянству силы, составляющему основной закон вселенной. Первая причина заключается в неустойчивости однородного (the instability of the homogeneous). Равновесие однородной массы при малейшем внешнем влиянии нарушается, и проистекающее отсюда разнообразие идет увеличиваясь. Самое же это свойство однородного происходит оттого, что различные его части, внутренние и внешние, ближайшие и отдаленные, в разной степени подвергаются действию всякой внешней силы, разные же действия сил имеют различные последствия, которые и производят разнообразие в строении и деятельности вещей.

К этому присоединяется другая причина, проистекающая из того же источника. Так как по основному закону силы действие всегда равно противодействию, то действующая сила, производя различные действия в однородной массе, в свою очередь претерпевает различные воздействия со стороны последней, а потому раздробляется на группы разнородных сил. Отсюда общий закон, что действие всегда сложнее причины.

Этими двумя законами объясняется увеличение разнообразия; определенность же разнообразного объясняется тем, что когда известная сила действует на предмет, состоящий из разнородных частей, то сходные между собою части подвергаются одинаковому действию, а потому отделяются от других. Так например, когда ветер или вода уносит предметы, имеющие различную тяжесть, то ближе всего падают тяжелейшие, дальше менее тяжелые, а далее всех самые легкие. Таким образом, действие внешней силы не только производит разнообразие в однородном, но и вносит в него определенность, отделяя разнородные части одну от другой. И все это составляет последствие единого начала – постоянства силы.

Каков же результат этого процесса? Очевидно, что постепенная потеря движения, сопровождающая интеграцию материи, должна наконец привести к полному его прекращению. Всякое движение в пространстве, встречая постоянное сопротивление, хотя бы и самое нечувствительное, непременно когда-нибудь приходит к концу. Точно так же и начало внутреннего движения, теплота, улетучиваясь вследствие влияния окружающей среды, производит наконец полное охлаждение. Поэтому Солнце должно когда-нибудь померкнуть, и все планеты с своими спутниками должны с ним соединиться. Прекращение движения составляет естественный конец и всякого органического существа. Смерть есть то окончательное равновесие, к которому стремится всякая эволюция. Но прежде, нежели эта цель достигнута, наступает период подвижного равновесия, которое есть пора высшего совершенства данного предмета. Оно состоит в том, что внутренние силы и внешние, действие и противодействие, находятся в равновесии, вследствие чего прекращаются всякие частные движения, проистекающие из отношения к внешним силам, и остается только общее движение частей в отношении друг к другу, что всего яснее выражается в вращающемся шаре. В животном организме это подвижное равновесие проявляется в том, что в период зрелости ежедневная потеря сил совершенно уравновешивается ежедневным их возобновлением посредством пищи и сна. В человеческих же обществах это идеальное состояние должно водвориться с полным уравновешением потребностей и внешних условий. Однако это подвижное равновесие не может продолжаться вечно. Так как внутреннее движение все теряется, то наступает минута, когда внешние силы берут перевес, и это ускоряет окончательную остановку внутреннего движения. Тогда для существа наступает смерть; последствием же смерти является беспрепятственное действие внешних сил, которые, внося движение в остановившиеся частицы, подвергают их разложению. За сосредоточением материи и соответствующим рассеянием движения следует усиление движения и соответствующее рассеяние материи, за эволюцию – диссолюция. Сплотившиеся тела опять возвращаются в то разреженное состояние, из которого они вышли, но это разреженное состояние в свою очередь заключает в себе начало новой эволюции. Таким образом, все мироздание должно представлять постоянные смены периодов эволюции и диссолюции.

Такова теория Спенсера. При поверхностном взгляде она представляется достаточно округленною и последовательною. Но если мы вглядимся в нее поближе, мы увидим, что она не содержит в себе ничего, кроме совершенно произвольно подобранных фактов и выводов, в которых можно найти все, исключая логику. Последуем за нею шаг за шагом.

Для того чтобы существовала какая бы то ни было материальная вещь, без сомнения, необходимо соединение материи, причем соединившиеся частицы естественно теряют то движение, которое произвело их соединение. Но из этого отнюдь не следует, чтобы основным законом каждого материального существования было постоянно увеличивающееся сосредоточение материи с соответствующим уменьшением движения, до тех пор пока не наступит обратный порядок. Факты не подтверждают подобного взгляда.

Конечно, если мы остановимся на весьма вероятной гипотезе происхождения Солнечной системы, а вместе и земной поверхности путем постепенного охлаждения раскаленной массы, то мы найдем здесь этот закон. И не мудрено: он отсюда и взят. Но невозможно прилагать его к единичным существам иначе, как с помощью величайших натяжек. В кристаллах, очевидно, нет ничего подобного: мы не видим в них постепенного уплотнения материи с соответствующею потерею движения. Они в течение тысячелетий могут оставаться в совершенно одном положении, до тех пор пока не будут разрушены внешнею силою. Поэтому Спенсер осторожно их обходит, хотя закон эволюции, как мировой закон, вытекающий из постоянства силы, должен бы был проявляться и в них.

Столь же мало этот закон прилагается и к развитию организмов. Материя, из которой образуется тело цыпленка, не находится в рассеянном виде, она заключена в яйце. Можно, пожалуй, превращение ее из неорганизованной формы в организованную назвать интеграциею, но тогда мы под именем интеграции будем разуметь самые разнородные процессы, и никакого общего закона из этого не выйдет. При переходе из неорганизованной формы в организованную материя яйца частью уплотняется, частью разряжается, ибо в теле являются пустые промежутки. Во всяком случае, тут не происходит никакой потери движения. Напротив, весь этот процесс требует усиленного внутреннего движения, вследствие чего он совершается под влиянием постоянно прибывающей извне теплоты. В цыпленке, очевидно, более движения, нежели в только что снесенном яйце. И то же повторяется при дальнейшем его росте. Зерна, которые он клюет, не теряют, а напротив, приобретают движение: они перевариваются желудком и в виде крови разносятся по всем частям тела.

Точно так же закон эволюции не прилагается к иерархическому порядку единичных существ. Принявши теорию Спенсера, мы должны бы были сказать, что чем выше строение тела, тем больше в нем плотности и тем меньше движения. Дерево должно иметь большую плотность и меньшую внутреннюю подвижность, нежели металл, животное – нежели растение. Известно, что в действительности существует обратное отношение, с чем вместе вся эта теория оказывается построенною на воздухе.

Наконец, и к развитию человечества этот закон совершенно не приложим. Прежде всего заметим, что в духовных организмах, которые сам Спенсер считает высшими, интеграция материи (если только можно назвать это интеграциею) несравненно меньше, нежели в физических организмах. Люди, принадлежащие к одному государству, не сливаются в одно тело как органические клеточки, а действуют на расстоянии. Рассеяние служит даже признаком внутренней силы, доказательством чему служит колонизация, которая производится именно во времена наибольшего роста народов. Затем историческое развитие вовсе не состоит, как уверяет Спенсер. в "том процессе, посредством которого мелкие владения соединяются в феоды, феоды в провинции, провинции в королевства, и. наконец, смежные королевства в одно государство, и который медленно завершается уничтожением первоначальных границ разделения"[358]358
   Spencer H. First Principles. § III. Ниже в тексте цитируются параграфы того же сочинения.


[Закрыть]. Мы видим, что нередко именно на низших ступенях развития разом образуются громадные государства, чему даже в новой истории примером служат Монголы. Но безмерное расширение всегда влечет за собою внутреннюю слабость, а потому распадение. Даже те государства, которые расширяются путем постепенного роста, как древняя Римская Империя, падают и заменяются дробными силами. По теории Спенсера выходит, что деспотические монархии Востока представляют высшую форму общественной эволюции: в них мы замечаем наиболее интеграции и наименее внутреннего движения, известно однако, что при столкновении громадной Персидской монархии с мелкими греческими республиками, в которых было мало интеграции и много внутреннего движения, последние получили перевес и явились представителями высшей ступени человеческого развития.

Таким образом, первый закон мировой эволюции оказывается мнимым. Таковым же является и переход от однородного к разнородному. Как уже было замечено выше, этот переход может считаться признаком развития, только когда в нем есть смысл, то есть когда разнородное служит высшей цели. Простое же умножение различий вовсе не означает движения вперед, и еще менее может быть признано общим законом мировых явлений.

Не станем говорить о кристаллах, в которых нет никакого движения от однородного к разнородному. Если они переходят в жидкое состояние или растворяются в воде, то при охлаждении или осадке они снова возвращаются в то однородное состояние, из которого они вышли. Тут усиливающейся дифференциации не оказывается, вследствие чего она не может быть признана мировым законом.

Что касается до органического развития, то здесь мы действительно замечаем переход от однородного к разнородному, но отнюдь не как постоянный закон, действующий безостановочно, а только до известной ступени, пока не достигнута полнота типа. Жеребенок, появляющийся на свет, имеет уже все готовые органы, и дальнейшей дифференциации не происходит, хотя рост продолжается. Если бы на самом деле движение к разнородному было общим законом, проистекающим из постоянного осложнения следствий, то оно должно было бы идти усиливаясь, но этого мы не видим. Позднее всего в развивающемся организме появляются половые отправления, но это не простая дифференциация, а завершение развития воспроизведением его начала.

Точно так же и в восходящей лестнице животного царства мы не находим подтверждения этого закона. У низших животных есть метаморфозы и перемены поколений, которых нет у высших. У насекомых кроме различия полов встречаются и средние типы, даже в нескольких формах, чего у позвоночных нет.

Наконец, всего менее этот закон приложим к человеку. Конечно, в сравнении с первобытною слитностью устройство развитых обществ представляется разнообразным и сложным, но это разнообразие не идет увеличиваясь. Если на высших ступенях является несуществовавшее прежде разделение правительства и подданных, то еще позднее является участие подданных в правительстве, и это слияние обоих элементов не представляется шагом назад. Точно так же разделение на сословия уступает место свободному слиянию классов. Спенсер считает это явление переходным; по его мнению, оно означает разрушение одного устройства и замену его другим. Но нет ни малейших данных, которые указывали бы на то, что в новом устройстве раздельность должна быть больше, нежели в прежнем. Напротив, мы знаем, что раздельность всего ярче выступает на относительно низких ступенях, которые характеризуются существованием каст. И если в дальнейшем движении эта раздельность исчезает, уступая место хотя бы и временному слиянию, то все же это доказывает, что прогрессивная дифференциация вовсе не есть постоянный закон человеческих обществ. Столь же неудачна и ссылка Спенсера на языки: в развитии языков мы не замечаем осложнения, а напротив, видим упрощение форм. Новые языки в этом отношении далеко уступают классическим, и когда Спенсер выше всех ставит английский язык как заключающий в себе наиболее различий, то можно только удивляться смелости этого положения. Точно так же и в письменах высшая форма, фонетический алфавит, несомненно проще иероглифов. В искусстве специализация и осложнение никак не могут служить признаками высшего развития. Греческое искусство остается вечным образцом изящного, именно по своей простоте. Наконец, в религии мы не замечаем движения от единобожия к многобожию, и последнее отнюдь не может считаться высшим началом.

Сам Спенсер чувствовал, что один внешний признак дифференциации ровно ничего не означает. Выдавать появление бородавки за высшую ступень эволюции слишком уже нелепо. Поэтому он старался искать более точных определений. Но за отсутствием тех начал, которые дают смысл явлениям, он принужден был все-таки ограничиться чисто внешними свойствами; в своих поисках он остановился на определенности.

Нельзя было сделать более неудачного выбора. Нарост может иметь весьма определенную форму, отличающую его от всего остального тела. Шестой палец, который иногда воспроизводится даже наследственно, имеет совершенно такую же определенность, как и другие, и если при этом он одарен еще какою-нибудь кривою формою, то по теории Спенсера он несомненно должен служить признаком высшей эволюции. Тот же характер следует признать и за всяким нарушением симметрии. Человек, у которого одна нога короче другой, у которого рот кривой или один глаз выше другого, должен считаться существом высшего разряда. В приложении же к человеческому общежитию мы должны признать, что чем резче различие между правительством и подданными, чем менее допускается участие последних в общественных делах, тем выше общественная организация. Устройство каст должно считаться идеалом человеческого общежития, а всякое от него уклонение признаком диссолюции.

Наконец, если мы взглянем на последнее свойство эволюции, на внутреннее распределение движения, сопровождающее распределение материи, то здесь мы уже в самом основании найдем полное противоречие. Можно себе представить, что однородные частицы материи, соединяясь, почему-либо становятся более разнообразными, но нельзя себе представить, чтобы разнообразные движения, сливаясь в одно общее движение, через это самое становились более разнообразными. Если, как говорит Спенсер, "процесс идет от движения простых частиц к движениям сложных частиц, от частичных движений к движениям масс и от движений меньших масс к движениям больших масс" (§ 139), то здесь оказывается постепенное уменьшение, а не увеличение разнообразия; если же появляется увеличение разнообразия, то закон последовательного слияния движений неверен. И точно, подобный закон в действительности не существует. Не ходя за дальними доказательствами, мы никак не можем сказать, чтобы, например, в человеческих обществах уничтожение своеобразного действия свободных сил было признаком высшего развития. Напротив, именно на низших ступенях они подчиняются тяготеющему над ними влиянию однообразных и непреложных обычаев, позднее они сдерживаются деспотизмом, и только на высших ступенях предоставляется им надлежащий простор. Вытекающее из свободы своеобразие движений составляет высший плод человеческого развития, между тем как по теории Спенсера идеалом представляется полное господство массы над лицом. Как типический пример высокой интеграции движений он приводит армию, в которой все повинуется единой воле, и постоянная выправка сообщает должную точность всем движениям (§ 144). Но если это действительно может служить примером высокой интеграции, то никак нельзя назвать армию высшим типом человеческого общежития. При таком взгляде пришлось бы полчища Чингисхана поставить выше республики Соединенных Штатов. Ниже мы увидим, почему сам Спенсер в своем идеале человеческого общежития, по-видимому, уклоняется от этого типа.

Итак, индуктивная часть учения Спенсера вовсе не оправдывает выводимых им законов. Нет ничего легче, как подобрать несколько фактов, более или менее близко подходящих к заранее изобретенной теории, и опустивши все, что ей противоречит, воздвигать на этом шатком основании целые мировые системы; но подобный прием всего менее может иметь притязание на научное значение. Приверженцы опыта более, нежели кто-либо, должны бы были настаивать на строгом соблюдении правил научного наведения, а между тем в своих теоретических выводах они всего чаще от них уклоняются.

Но если индуктивная сторона учения оказывается крайне слабою, то дедуктивная не выдерживает уже ни малейшей критики. Она представляет тщетную и не согласную не только с строго научною логикою, но и с простым здравым смыслом попытку построить теорию развития чисто на основании действий внешних сил, без всякого внутреннего начала. Не мудрено, что выводимые отсюда законы оказываются чистыми призраками.

Об интеграции материи Спенсер не распространяется, хотя это основной факт эволюции. В предшествующих главах своего сочинения он старался доказать, что мы по свойству нашего ума не можем представить себе частицы материи иначе как одаренными взаимным притяжением и отталкиванием: причина та, что мы материю познаем по сопротивлению, которое она нам оказывает, а сопротивление предполагает, с одной стороны, взаимное сцепление частиц, с другой стороны, противодействие внешней силе (§ 74). Но не говоря уже о ложных основаниях этого вывода, о которых здесь не место распространяться, не говоря о том, что сцепление и сопротивление вовсе не тождественны с притяжением и отталкиванием, нельзя не заметить, что этим все-таки не объясняется та интеграция материи, которая лежит в основании развития. Неужели в самом деле претворение яичного желтка в организм цыпленка или добывание пищи хищным животным объясняется взаимным притяжением частиц, составляющим коренное свойство материи? Очевидно нет. Итак, объяснение основного факта требуется, но оно не дано. Вместо того чтобы из постоянства силы вывести различные явления интеграции, как следовало бы для логической цельности системы, Спенсер прямо начинает с того, что он называет неустойчивостью однородного, начало, которое составляет источник дифференциации. Посмотрим, существует ли в действительности подобный закон?

Если мы взглянем, например, на пирамиды, которые, состоя из однородных масс, стоят ненарушимо в течение нескольких тысячелетий, между тем как однодневное насекомое при весьма сложном и разнообразном внутреннем строении появляется только на мгновение, то мы неизбежно придем к заключению, что говорить о неустойчивости однородного как об общем законе природы по меньшей мере смело. Пирамиды имеют и внутреннюю сторону и внешнюю, и верх и низ, которые различно подвергаются действию внешних сил, и все-таки они не поддаются малейшему влиянию, как весы, готовые опрокинуться от ничтожнейшей тяжести. Точно так же в другой области мы видим, что дикие племена с весьма однородным внутренним строением остаются неподвижны в течении веков и скорее даже вымирают, нежели поддаются цивилизации, тогда как высоко стоящие народы, заключающие в себе самые разнообразные элементы, быстро развиваются и легко воспринимают в себя внешние влияния. Самый закон, в том виде, как он формулирован Спенсером, вовсе не относится специально к однородному, он прилагается ко всему на свете, ибо всякий материальный предмет имеет внутренние части и наружные, имеет стороны, обращенные к различным направлениям пространства, а потому подлежащие различному действию приходящих извне сил. К разнородному это относится даже в большей степени, нежели к однородному, ибо чем разнообразнее части, тем разнообразнее будет и действие. Это признает сам Спенсер, когда он говорит, что "разнообразие действий увеличивается в геометрической прогрессии с разнообразием предмета, подверженного действию" (§ 158). Но если так, то невозможно утверждать специальную неустойчивость однородного. Надобно, напротив, сказать, что все материальные предметы, состоя из различно расположенных частей, различным образом подвергаются внешним влияниям, но однородные – в меньшей степени, нежели разнородные, ибо различий в них меньше. Однако и это заключение будет неверно, ибо способность предмета противостоять внешним влияниям зависит не столько от большей или меньшей однородности его частей, сколько от внутренней их связи. Однородная масса в газообразном состоянии очевидно менее устойчива, нежели та же масса в твердом состоянии. Сила и орудия, которые могут разрезать яблоко, не в состоянии разрезать металл. Следовательно, все тут зависит от внутренней силы, если же мы устраним последнюю или оставим ее без внимания, то мы волею или неволею принуждены будем формулировать законы, не имеющие основания ни в логике, ни в опыте.