Текст книги "Собственность и государство"
Автор книги: Борис Чичерин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 42 (всего у книги 67 страниц)
Существенное различие между справедливостью и благотворительностью выражается в противоположности формул сен-симонистов и Луи Блана: «каждому по способности» и «каждому по потребностям». В одном случае распределение сообразуется с производством, в другом случае с потреблением. Одним началом определяется то, что человек имеет право требовать, другим то, что он волен дать. Но очевидно, что он вправе дать лишь то, что принадлежит ему, а не другому. Следовательно, надобно прежде всего определить то, что ему принадлежит; принадлежит же ему с точки зрения экономического дохода то, что он приобретает как участник производства. Таким образом, справедливость предшествует благотворительности. Первая относится к распределению дохода, вторая – к употреблению распределенного. При этом никому не возбраняется отказаться от части своего дохода в пользу другого. Но это опять же чисто личное дело; принудительная уступка не что иное, как конфискация, недопустимая в правильном гражданском, так же как и в экономическом порядке. Общество, признающее начало свободы, не может держаться в распределении богатства иного начала, кроме справедливости. Благотворительность, частная и общественная, наступает потом, как помощь тем, которые по неспособности или вследствие неблагоприятных обстоятельств не могли получить необходимого.
Отсюда ясно, до какой степени неосновательны нападки социалистов кафедры на господствующую экономическую теорию, которую постоянно упрекают в том, что она обращает внимание исключительно на производство и упускает из вида распределение. Справедливое распределение есть именно то, которое сообразуется с производством. Вследствие этого господствующее учение восстает против всех искусственных мер, привилегий и монополий, которые, стесняя одних в пользу других, дают последним возможность получать несоответствующий их значению в производстве доход. Но с другой стороны, оно с таким же основанием восстает и против всех мер, имеющих в виду изменить распределение в <пользу> потребностей и таким образом заменить справедливость благотворительностью. Это и есть то нравственное воззрение в политической экономии, которое, смешивая различные сферы и начала, путает все понятия и тем самым вносит смуту в умы.
Если же мы должны признать распределение дохода, соразмерное с участием в производстве, основным экономическим законом, то ясно, что равенство имуществ никогда не может быть плодом свободной экономической деятельности. Когда социалисты провозглашают равенство началом экономического порядка, то они говорят не об экономических деятелях, а о каких-то единицах, витающих на воздухе. Экономические силы неравны, а потому не могут быть равны и результаты их деятельности, и это неравенство будет тем больше, чем больше неравенство сил. Выше было уже замечено, что на низших ступенях оно меньше, нежели на высших. Причина та, что экономические силы менее развиты. Первоначально господствует всеобщая бедность; только мало-помалу накопляется богатство. И это накопление идет неравномерно вследствие того, что неравномерно развиваются самые силы, его производящие. Вопреки мнению социалистов богатство производится не физическим трудом, который является здесь только орудием, а главным образом приложением умственных способностей к промышленному производству. А так как умственное развитие составляет достояние немногих и только мало-помалу распространяется на массу, то и накопление богатства по естественному закону идет тем же путем. Отсюда противоположность богатых и бедных, которая остается и на высших ступенях, ибо неравномерное распределение умственных сил в обществе никогда не может быть изглажено. Как бы высоко ни поднялся уровень массы, богатство все-таки будет сосредоточиваться главным образом в тех слоях общества, где господствует умственное развитие. Это не мешает отдельным лицам свободно переходить из одной сферы в другую. Между противоположными крайностями установляется бесчисленное множество посредствующих ступеней, в которых выражается все бесконечное разнообразие жизненных сил и проистекающих отсюда имущественных отношений. По этой лестнице в силу свободы люди беспрерывно передвигаются вверх и вниз, сообразно с своею деятельностью и с теми условиями, в которые они поставлены.
Спрашивается: полезно ли такое неравенство в экономическом отношении? Если оно проистекает из естественного закона, то оно несомненно полезно. Это тот необходимый путь, который ведет к развитию народного богатства. Неравенство происходит оттого, что высшие силы приобретают более, нежели низшие; а это составляет единственное условие, при котором возможно развитие высших сил. Они возбуждаются именно перспективою достижения высших материальных благ. Вся их энергия напрягается в этом стремлении, и это идет на общую пользу, ибо материальное благосостояние народа зависит главным образом от деятельности лиц, направляющих промышленное движение, изыскивающих новые пути и обогащающих страну тем самым, что они обогащают себя. Не только то, что они сами имеют, способствует поднятию общего уровня, но еще более то, что они в силу экономических законов приобретают для других. Мы видели, что конкуренция имеет своим последствием понижение цены произведений до предела издержек производства. Вследствие этого весь приобретенный человеческою деятельностью избыток, все сделанные промышленностью завоевания становятся достоянием всех.
Это благотворное действие неравных сил относится не к одним только промышленным талантам, но точно так же и к накоплению капитала. Выше было доказано, что от накопления капитала зависит все народное богатство. Первое условие благосостояния состоит в том, чтобы капитал умножался быстрее, нежели народонаселение. Но именно этому требованию отвечает образование класса капиталистов, для которых накопление капитала составляет главную цель их деятельности. И чем крупнее капиталы, тем лучше достигается цель, ибо чем больше доходы, тем легче совершается накопление. Крупные капиталы производят больше, сберегают больше и довольствуются меньшим процентом. Накопление же капитала ведет, как мы видели, к поднятию заработной платы; следовательно, этим самым возвышается благосостояние массы.
Совершенно обратное действие имело бы то равенство, о котором мечтают социалисты. Вся цель их состоит в том, чтобы высшие силы низвести на степень низших. Но этим самым подрываются главные источники развития. Силы не возбуждаются, а задерживаются. Для промышленного развития недостаточно существования отвлеченных способностей; надобно, чтобы эти способности имели побуждение к деятельности и чтобы они орудовали значительными средствами. При равенстве и то и другое у них отнимается. Следовательно, общество лишается всего того избытка богатства, который производится именно действием высших его сил. И этот избыток не вознаграждается деятельностью низших, ибо последние не производят больше, оттого что первые производят меньше.
Уменьшается только общая производительность, а с тем вместе и общее благосостояние.
То же самое прилагается к накоплению капиталов. Уравнение ведет к тому, что главный источник сбережений сокращается, вследствие чего умаляется совокупный капитал общества, следовательно, уменьшается не только производство, но и самая заработная плата и связанное с нею благосостояние массы. Этим полагается преграда всякому промышленному успеху. На низших ступенях экономического быта, где скудость капиталов восполняется непочатым богатством естественных сил и редкое народонаселение возрастает медленно, можно еще встретить более или менее равномерно распределенное благосостояние. Но как скоро экономическое развитие общества получило более энергический толчок, как скоро вследствие того силы природы истощаются, а народонаселение растет, так быстрое накопление капиталов становится необходимым условием народного богатства. Оно служит единственным противовесом возрастанию народонаселения. Быстрое же накопление капиталов является плодом неравенства, которое, само будучи произведением высшего экономического развития, таким образом носит в себе свое собственное врачевание. При таких условиях всякое искусственное уравнение было бы только насильственным возвращением к первобытному безразличию, где разнообразные промышленные силы еще не определились и не выделились из общей массы. Но при изменившихся отношениях подобная попытка не могла бы достигнуть цели. Она не возвратила бы общество в первобытное состояние, из которого оно вышло, а произвела бы только всеобщую нищету.
Нет сомнения однако, что это увеличивающееся неравенство имеет свои темные стороны, которых нельзя отрицать. Противники его указывают на то, что оно развивает в людях стремление к материальной наживе в ущерб нравственным качествам. Отсюда те примеры скандалезных богатств, которые развращающим образом действуют на общество. А так как это стремление имеет целью личное наслаждение, то с этим сопряжено страшное развитие роскоши, ведущее к совершенно непроизводительной трате народного богатства. Всему этому, говорят, нет места при большем равенстве имуществ, которое, воздерживая прихоти, уменьшает стремление к материальным благам и вместе с тем дает возможность обратить избыток богатства на более полезные для общества предметы.
В этих возражениях есть доля истины, но лекарство против указанного зла лежит вовсе не там, где его ищут. Что одностороннее стремление к обогащению может повести к нравственному упадку и породит безобразные явления по части наживы, это не подлежит спору. Преобладание материальных наклонностей над нравственными составляет признанную всеми болезнь нашего времени. Но это доказывает только необходимость противовеса односторонним стремлениям, a никак не насильственного обуздания последних. Человеческая жизнь слагается из различных элементов; задача состоит в гармоническом их соглашении. Где один из этих элементов оскудел, в обществе неизбежно чувствуется разлад. Нравственный упадок в особенности всегда сопровождается самыми печальными явлениями. Но причины этого упадка кроются не в порожденном экономическою свободою стремлении к материальным благам, а в ослаблении тех начал, из которых истекают нравственные побуждения человека. Эти начала даются религиею, философиею, искусством. Где все эти идеальные сферы лишаются внутренней жизни или теряют свое влияние на общество, там стремление к обогащению остается единственным интересом человека. Это менее причина, нежели следствие. А потому и лекарство против указанного зла лежит не в обуздании материальных стремлений, а в нравственном возрождении общества пробуждением в нем высших интересов. Без этого тщетны все попытки действовать на людей. Нравственное же возрождение возможно только путем свободы. А так как свобода есть вместе с тем начало экономического развития, то оба направления весьма хорошо совмещаются, и нет никакой нужды подавлять одни стремления во имя других. Человек может обогащаться промышленною деятельностью, не нарушая нравственных требований, а напротив, употребляя избыток своего богатства для нравственных целей. Свободе, как экономической, так и нравственной, противоречит только социалистическое подчинение обеих сфер государству; подобная система, стесняя экономическую свободу во имя нравственного начала, тем самым делает нравственность принудительною, в противоречие с истинным ее существом. Но экономической свободе не противоречит нравственная проповедь и действие общественного мнения, не противоречит и деятельность церкви в самых широких размерах, из чего однако не следует, что обе сферы должны смешиваться. Экономическая наука столь же мало может подчиняться нравственности, как и религии. Жизни и свободе предоставляется соглашение обоих начал.
Что касается до роскоши, то и она составляет совершенно законное явление в области человеческих отношений. Всякая промышленная деятельность основана на стремлении к обогащению. Но человек не ищет обогащения просто ради накопления денег: такое явление представляется уродством. Обогащаясь, человек хочет сделать полезное употребление из своих средств; вместе с тем он работает для себя: он хочет украсить свою жизнь. Это украшение жизни и есть роскошь. Чем больше богатство, тем больше и роскошь. Отсюда ясно, что ограничение роскоши равносильно отнятию у богатых людей одного из главных побуждений к дальнейшей промышленной деятельности, а это не может не отразиться пагубным образом на народном хозяйстве, которого существенный интерес состоит в том, чтобы именно крупные капиталы не переставали быть производительными. Следовательно, роскошь не только не приносит ущерба народному хозяйству, а напротив, составляет в нем необходимый элемент. Без нее промышленное развитие народа всегда остается на низкой ступени.
Нет сомнения, что есть роскошь чрезмерная, безумная, лишенная изящества. Но против нее опять-таки существует только одно разумное лекарство, именно, развитие в обществе чувства изящного путем свободы. Не лишать человека средств, а направлять его к тому, чтобы он делал из них хорошее употребление, такова единственная политика совместная с свободою и с достоинством человека. Вместе с тем это единственная политика, достигающая цели. Известный разряд богатых людей потому предается нелепой роскоши, что таков их вкус. Иного они не понимают, а потому иное их не удовлетворяет. Для того чтобы они удовлетворялись более изящными наслаждениями, надобно, чтобы вкус к истинно изящному был развит в окружающем их обществе, а этому именно содействует хорошо направленная роскошь. Высшую роскошь составляют художественные произведения, и только при постоянном обхождении с ними развивается утонченное их понимание. Нужна изящная обстановка жизни для того, чтобы развивался вкус к изящному. А это дается нелегко, особенно в сложной и обставленной разнообразными условиями жизни новых народов. У греков чувство изящного было природным даром; простота отношений античного мира и великолепная окружавшая их природа способствовали изощрению этого дарования. У новых народов, которые ведут более домашнюю жизнь и у которых отношения несравненно сложнее, изящество достигается с гораздо большим трудом, а между тем роскошь, распространяясь на множество неизвестных древним мелочей, приобретает гораздо более широкие размеры. Дать ей идеальное назначение в украшении жизни тем важнее, что именно в богатых обществах чувство изящного составляет один из необходимых нравственных элементов общежития. Оно заставляет человека с омерзением отворачиваться от всего низкого и грязного и обращаться с любовью к высокому и благородному. Следовательно, содействуя развитию этого чувства, хорошо направленная роскошь и в нравственном отношении играет существенную роль в человеческой жизни. Обставленный роскошью быт, проникнутый изяществом, составляет высшую красоту человеческой жизни с внешней ее стороны. Если этот идеал доступен немногим, то все же полезно, чтобы он существовал как образец для других и как удовлетворение тем более обеспеченным классам, которые призваны к высшему духовному развитию. Народ, среди которого распространено изящество жизни, может этим гордиться.
Таким образом, все нападки на неравенство имуществ с точки зрения незаслуженных богатств, чрезмерной роскоши и проистекающего отсюда нравственного упадка, лишены основания. Если человек обогащается неправильно, то против этого есть юридический закон; если он стремится исключительно к материальным благам, пренебрегая нравственными требованиями, то против этого есть нравственный суд общества, без которого тщетны всякие принудительные меры. Наконец, если он безумно расточает свое богатство, то в этом судья он один, ибо он волен делать из своего достояния все, что ему угодно; общество с своей стороны может только лишить его того уважения, которое должно оказываться единственно разумным силам, и которое при низком общественном уровне слишком часто достается на долю золотому тельцу. Без сомнения, желательно, чтобы богатые делали хорошее употребление из своих средств; но эта цель может быть достигнута только путем нравственного совершенствования общества, а не стеснением экономической свободы и проистекающего из нее неравенства.
Иное дело, если бы действительно, как уверяют некоторые, обогащение одних вело к обеднению других, и приобретаемое богатыми отнималось у бедных. Противники экономической свободы утверждают, что она неизбежно ведет к развитию двух противоположных крайностей богатства и нищеты, с уничтожением именно тех средних состояний, умножение которых всего желательнее в правильном народном хозяйстве. Мы видели уже эти нарекания в вопросе о конкуренции и там заметили, что они происходят от неверного обобщения некоторых частных явлений. Несмотря на то что этот взгляд весьма настойчиво поддерживается социалистами и социал-политиками, никто из них не мог привести доказательств в его пользу. Шмоллер, близко знакомый с статистикою, решается высказать эту мысль только в виде сомнения против слишком оптимистического взгляда на вещи. Отдельные факты и наблюдения в путешествиях и в обращении с торговым миром, говорит он, а также и общий ход современной промышленности дают более вероятности предположению, что крупные состояния растут быстрее, нежели общий уровень; можно также думать, что класс людей, живущих поденною платою, многочисленнее, нежели несколько десятков лет тому назад[250]250
Schmoller G. Указ. соч. S. 137, 138.
[Закрыть]. Между тем факты далеко не оправдывают этих сомнений. В 1880 г. вышло сочинение Леруа-Болье, в котором на основании тщательно собранных статистических данных подробно исследуется вопрос о распределении богатства: результат его изысканий совершенно противоположен тем предположениям, которые высказывает Шмоллер. Приведем некоторые цифры[251]251
См.: Leroy-Beaulieu P. Essai sur la repartition des richesses... He указываю страниц, потому что все приведенные данные легко найти в самой книге.
[Закрыть].
Прежде всего нас поражает сравнительно ничтожное количество крупных состояний даже в самых богатых странах. В Англии, как известно, поземельная собственность в силу майоратов и субституций искусственным образом удерживается в руках богатых землевладельцев; поэтому отсюда нельзя сделать никаких выводов в пользу или против проистекающего из экономической свободы неравенства: в английском землевладельческом классе неравенство является последствием юридического, внеэкономического порядка. Что же касается собственно до промышленных состояний, то на основании таблиц обложения подоходным налогом, которые показывают доходы обыкновенно на одну треть ниже действительности, оказывается, что в 1877 г. было 381972 лица, имевших официально доход свыше 150 фунтов (по настоящему курсу около 1500 руб.). Из них 272000 обладали доходом не свыше 300 фунтов, что соответствует мелкой промышленности и торговле. Затем средняя промышленность, с доходом от 300 до 1000 фунтов, заключала в себе 88000 человек. Крупные промышленники, с доходом от 1000 до 10000 фунтов, были в числе 21000 человек. Наконец, огромные состояния свыше 10000 фунтов дохода находились в руках не более 1122 лиц, из которых только 86 имели доход свыше 50000 фунтов. Мы видим здесь постепенную лестницу, сообразно с общим законом распределения благ не только в имущественном, но и в физическом мире.
Во Франции подоходный налог не существует, а потому нет таких точных указаний. Приходится довольствоваться отдельными категориями лиц и предметов. Относительно поземельной собственности последняя полная опись обложенных участков (cotes foncieres) была составлена в 1858 г. В то время из 13000000 участков 6686000 были обложены податью не свыше 5 франков, что соответствовало чистому доходу от 40 до 80 франков, смотря по местностям. Из остальных 6 1/2 миллионов 2 миллиона были обложены податью не свыше 10 франков, что соответствовало доходу от 40 до 160 франков; затем другие 2 миллиона были обложены податью до 20 франков с чистого дохода не свыше 320 франков. Наконец, из остающихся 2 1/2 миллионов огромное большинство не превышало 500 франков обложения и 8000 франков дохода. Только 37000 участков обложены были податью от 500 до 1000 франков, и только 15000 платили более 1000 франков. Число участков, конечно, более числа собственников, ибо одно лицо может владеть несколькими участками; но в общем итоге, по мнению Леруа-Болье, во Франции нет более 50 или 60 тысяч человек, имеющих поземельную собственность, городскую или сельскую, приносящую свыше 6 или 7 тысяч франков дохода. Можно полагать, что половина всего поземельного дохода во Франции принадлежит мелкой собственности, имеющей не более 1000 франков дохода, четверть – средней, имеющей от 1000 до 3000 франков дохода, наконец последняя четверть – тому, что можно назвать крупною собственностью, приносящею свыше 3000 франков дохода.
Вернее можно судить о распределении доходов по статистике налога на квартиры в больших городах, особенно в Париже. На основании этих данных богатый класс в Париже, платящий за квартиры свыше 3000 франков официальной оценки или 4000 в действительности, что приблизительно соответствует доходу от 32000 франков, заключает в себе не более 14858 податных лиц; из них 9985 имеют доход от 32000 до 64000 франков, 3049 – от 64000 до 130000 франков, 1413 – от 130000 до 266000 франков. Вообще, по исчислениям Леруа-Болье, очень богатый класс, состоящий из лиц, имеющих свыше 133000 франков дохода, представляет 3/1000 всего парижского народонаселения, богатый класс с доходом от 32000 до 133000 франков составляет 20/1000, зажиточный класс с доходом от 6000 до 32000 франков – 96/1000, средний класс с доходом от 2400 до 6000 франков – 197/1000, наконец, маленькие доходы ниже 2400 франков принадлежат двум третям всего народонаселения.
Таким образом, как и следовало ожидать, количество богатых лиц уменьшается по мере увеличения состояния; разрыва на две противоположные крайности не видать. И при всем том количество зажиточных людей так ничтожно, что, по исчислению Леруа-Болье, если бы государство вздумало конфисковать все доходы свыше 7000 франков и распределить их между остальными, то доля последних увеличилась бы не более, как на 10 или на 12 процентов. То же самое прилагается и к Германии. В Пруссии исследования о подоходном налоге дают возможность определить и самое движение доходов. В течение шести лет, от 1872 до 1878 г., народонаселение в Пруссии увеличилось на 7 1/2 процентов, а доходы на 16 процентов. Но в особенности это улучшение постигло мелкие и средние доходы. Класс людей с скудными доходами (ниже 525 марок) увеличился с 6242000 на 6664000, то есть около 7 процентов, средний же доход человека поднялся с 202 марок на 210, то есть почти на 4%. Разряд лиц с мелкими доходами от 525 до 2000 марок с 16217000 человек возвысился до 17390767, то есть тоже приблизительно на 7%, средний же доход в этом разряде поднялся с 245 марок на 254 (около 3,7%). Затем количество лиц с умеренным доходом от 2000 до 6000 марок увеличился уже не на 7, а на 20 процентов, а именно с 1191100 до 1437000 человек, средний же доход поднялся с 866 марок на 881, то есть около 1,7%. Еще более увеличился количественно следующий класс, именуемый средним и имеющий от 6000 до 20000 марок дохода: с 146000 человек он увеличился до 225000, следовательно, на 50%; но средний доход их упал с 2646 марок на 2630, уменьшение впрочем весьма ничтожное и далеко не соответствующее количественной прибавки лиц. Количество лиц с крупными доходами от 20000 до 100000 марок в оба периода было несравненно меньше предыдущих; в 1872 г. оно равнялось 22120 человекам, а в 1878 г. – 27920. Следовательно, оно прибавилось на 20%, но средний доход увеличился весьма незначительно: с 10229 марок он поднялся до 10365, то есть на 1,3%. Наконец, и высшая категория лиц, имеющих более 100000 марок дохода, численно увеличилась, именно, с 1300 до 1800 человек, но средний их доход упал с 62403 марок на 56539 марок.
Надобно заметить, что именно в этот период вследствие вызванной удачною войною спекулятивной горячки основалось много колоссальных состояний; наступивший же затем биржевой кризис разорит преимущественно средних людей. Но вообще, этот кризис менее всего отозвался на мелких и умеренных доходах, которые идут все возрастая. «Из этих частных случаев, – говорит Леруа-Болье, – с которыми можно бы было сблизить много других аналогических, можно вывести общее заключение, именно, что возвышение очень маленьких и средних доходов в образованной стране идет безостановочно, что это явление, продолжающееся без перерыва; может быть замедление подъемного движения, но нет никогда полной остановки. Улучшение быта, или поднятие уровня низших и средних классов, – факт постоянный. Промышленные, торговые и финансовые кризисы гораздо более постигают высшие, нежели низшие сферы... Одним крупным доходам и особенно очень крупным свойственно в виде целых разрядов, идти попятным ходом или стоять на месте. Те, которые не знают этих истин, – заключает Леруа-Болье, – и те, которые не умели вывести их из разнообразия современных фактов, ничего не понимают в экономическом движении современного мира».
Надобно притом заметить, что хотя крупные капиталы легче увеличиваются, нежели мелкие, но зато они нелегко удерживаются в одних руках в течение нескольких поколений. Жизненный опыт гласит, что поддержать крупное состояние почти так же трудно, как и основать его. Нужно значительное умение, чтобы получать большой доход с обширных предприятий. Это умение редко передается из рода в род. Если же прибавить к этому, что крупные капиталы часто дробятся по наследству и что большой доход есть вместе и большой соблазн, то понятно, что количество крупных состояний вообще весьма невелико. Основанные на большие капиталы предприятия могут долго держаться, но обыкновенно они переходят в другие руки. Есть, конечно, обстоятельства, при которых крупные капиталы растут с необыкновенною быстротою. Когда в обществе открываются новые поприща для промышленной деятельности, требующие громадных затрат, предприимчивые люди в короткое время составляют себе колоссальные состояния, хотя и тут нередко те, которые легко обогащаются, легко и разоряются. В обыкновенном же ходе вещей быстрый рост крупных капиталов находит себе постоянное противодействие в присущем им стремлении к дроблению.
С другой стороны, навстречу этому движению идет постоянное поднятие уровня массы. Это относится не только к мелким капиталам, но и к рабочему классу. На этот счет в той же книге Леруа-Болье собрано множество данных, которые едва ли оставляют место для сомнения.
В Англии в течение XVIII века заработная плата увеличилась почти вдвое, между тем как цена хлеба понизилась. Такое же повышение произошло и в XIX столетии, хотя с промежутками обратного хода. Если сравнить заработную плату с ценностью зернового хлеба, то оказывается, что при Елизавете можно было заработать квартер (11 четвериков) пшеницы в 48 дней, в XVII веке – в 43 дня, в первой половине XVIII– в 32, с 1815 по 1850 г. – в 19 дней, в 60-х годах – в 15 или не более 20, а в настоящую минуту еще в меньшее время[252]252
Эти последние цифры заимствованы у Рошера: Roscher W.G.F. Grundlagen der Nationalokonomie. § 172. Кэрд рассчитывает, что со времен Елизаветы заработная плата увеличилась в 6 раз, а цена хлеба только удвоилась. Чтобы заработать 1 бушель пшеницы, теперь нужно вдвое менее времени, нежели в 1770 г. См.: «Times», 25 ноября 1881 (Weekly Edition).
[Закрыть].
То же самое относится и к Франции. В конце XVII века нужно было от 30 до 32 рабочих дней, чтобы заработать гектолитр зернового хлеба (3, 8 четверика), в 1819 г. достаточно было от 16 до 18 дней, ныне нужно не более 10 или 11. Сообразно с этим возрастает потребление пшеницы: в 1825 г. потреблялось на человека 1 53/100 гектолитра, в 1835 г. – 1 59/100, в 1852 – 1 85/100, в 1866 – 2 2/100, наконец, в 1880 г. – 2 27/100, то есть в течение 56 лет потребление возросло на 50%, между тем как не только не уменьшилось, но увеличилось еще потребление мяса. Рассчитывают, что с 1820 г. до 1870 г., потребление вообще растительных веществ увеличилось во Франции на 20% на человека, потребление животных веществ – на 30%,. туземных напитков – на 80%, а потребление разных веществ утроилось. В 1812 г. потребление мяса равнялось 17 16/100 килограмма на душу, в 1862 г. – 25 10/100 килограмма. И это увеличение относится не к одним высшим классам, а главным образом к низшим. В Мюлузе, где большинство населения состоит из рабочих, в 1857 г. потреблялось мяса 55 20/100 килограмма на душу, в 1877 г. – 4 60/100 И если ценность мяса в это время возросла, то еще в большей степени возросла заработная плата. Рассчитывают, что в 1760 г. ежегодный заработок семейства земледельческих рабочих равнялся 126 франкам, в 1788 г. – 161 франку, в 1813 г. – 400 франкам, в 1840 г. – 500; ныне же он доходит до 800 или 900 франков; то есть с конца XVIII века заработная плата повысилась на 400 процентов, между тем как доход с поземельной собственности возрос только на 140 процентов. В новейшее время в особенности заметно это повышение. Рабочие без харчей, получавшие прежде 1 франков 50 сантимов, теперь получают 3 франка в обыкновенное время и до 7 франков во время уборки. Рабочие с харчами, получавшие от 1 франков до 1 франков 25 сантимов, теперь получают от 1 франка 75 сантимов до 2 франков, и пища гораздо лучше. В виноделии с 1855 г. заработная плата удвоилась: с 1 франка или 1 франка 25 сантимов она поднялась до 2 франков или 2 франков 50 сантимов[253]253
Эти последние цифры взяты из статьи: Clave. La situation agricole de la France // Revue des Deux Mondes (10 февраля 1880 г.).
[Закрыть].
Общий уровень заработной платы во Франции в последние 50 лет поднялся на 80 и даже на 100 процентов. Вследствие этого постоянно увеличивается благосостояние рабочего класса. Об улучшении жилищ свидетельствует постоянное уменьшение количества Домов с 1, 2 и 3 отверстиями и умножение имеющих 4 или 5. В Мюлузе с 1854 до 1877 г. Общество рабочих домов продало 945 домов, более нежели на 4 миллиона франков, и все эти дома были куплены рабочими. Около четверти народонаселения в них живет. Об удешевлении всех предметов, производимых на фабриках или привозимых издалека, и говорить ничего. Конкуренция капиталов и удешевление средств перевозки делают их доступными для массы.
Рядом с этим уменьшается и количество рабочих часов. Лет сорок тому назад рабочий день простирался до 15, 16 и даже 17 часов; ныне он не превышает 11 и даже 10. Работа женщин и детей ограничена законом. Вообще, рабочий имеет более досуга при больших средствах. Хороший рабочий всегда может сделать сбережения. В Англии в последние десять лет при далеко не благоприятных условиях промышленности депозиты в сберегательных кассах возросли с 51 миллиона на 76 миллионов фунтов, то есть они равняются почти 2 миллиардам франков. В Австрии они доходят до 1 1/2 миллиарда; во Франции они равняются 1 миллиарду 621 миллионам франков, но здесь кроме того рабочий класс имеет привычку на свои сбережения покупать различные фонды, преимущественно государственные.
