Текст книги "Собственность и государство"
Автор книги: Борис Чичерин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 67 страниц)
Каково бы, однако, ни было развитие, оно никогда не может сделать, чтобы физический труд не состоял в служебном отношении к машине, так же как он состоит в служебном отношении к направляющей воле. Чем выше производство, тем более преобладает в нем капитал и тем более машина подчиняет себе человека. Можно противодействовать проистекающим отсюда вредным последствиям, но изменить это отношение нет возможности, ибо оно лежит в природе вещей. Только этим способом человек может заставить природу служить своим целям.
Это зависимое положение труда обнаруживается и в отношении количества рабочих рук в предлагаемой им работе. Существующее количество определяется цифрою народонаселения; но так как народонаселение способно размножаться безгранично, то вопрос сводится к тому, найдет ли оно себе достаточную работу? Решение же этого вопроса зависит от других деятелей производства. Отчасти оно определяется естественными условиями, обилием земель и богатством почвы. Пока земли много, а рабочих рук мало, размножение может идти беспрепятственно. Но с увеличением народонаселения и с уменьшением количества необработанных пространств, земледельческие заработки становятся затруднительнее, а содержание рабочих обходится дороже. Тут уже определяющим началом является не природа, а капитал и умение. Мы видели, что недостаток естественных сил восполняется деятельностью человека. Естественные силы дают больше при умении ими пользоваться; но последнее, в свою очередь, остается бесплодным при недостатке капитала. Таким образом, от умножения последнего окончательно зависит то количество работы, которое может получить народонаселение, следовательно, и возможность его возрастания. Это относится и к земледельческой работе и еще более к тем отраслям промышленности, в которых капитал играет главную роль и которых развитие по этому самому не имеет границ. Отсюда можно вывести общий закон, что производительность промышленных сил страны окончательно зависит от обилия в ней капиталов. Мы приходим, следовательно, к капиталу, как к важнейшему, если не к верховному, деятелю производства.
3. КапиталКапитал представляет сочетание природы и труда. Тут опять действуют естественные силы, но они являются уже в ином виде. Это силы, в некотором смысле созданные человеком, получившие от него ту форму, которая делает их покорными орудиями в его руках. Вследствие того они становятся несравненно более способными удовлетворять всем его потребностям, нежели независимые от него силы природы. Здесь вместе с тем открывается обширнейшее поприще для человеческой деятельности. Завоеваниям человека в этой области нет пределов; вся бесконечность природы становится в служебное к нему отношение. Наконец, от капитала зависит и все материальное совершенствование человека. Только с помощью капитала он возвышается над уровнем чисто животного удовлетворения своих потребностей. Человек без орудий, ограниченный действием одних своих рук, находился бы в положении худшем, нежели те звери, которых природа наградила острыми когтями и зубами для добывания себе ежедневной пищи. Если он стоит бесконечно выше их, то он обязан этим капиталу.
Непосредственно этот результат получается приложением к природе труда и притом труда физического, ибо всякое действие на природу возможно только через посредство физического движения. Поэтому экономисты определяют капитал как накопленный труд. Но здесь более, нежели где-либо, физический труд является только орудием. Главное место в создании капитала принадлежит духовным деятелям, изобретательности ума, изыскивающего способы обратить естественные силы на служение человеку, и энергии воли, которая, прилагая мысль к делу, производит сочетание природы и труда, способное дать желанные плоды. Капитал по преимуществу представляет собою воплощение мысли, обращенной на покорение природы человеку.
Цель капитала состоит в том, чтобы служить новому производству. Отсюда известное его определение как произведение, обращенное на новое производство. Это определение совершенно верно, но надобно заметить, что производство можно понимать в тесном или в обширном смысле, как производство полезных вещей или как производство всяких полезных для человека действий. Так например, строение может вмещать в себе фабрику; в таком случае оно служит произведению полезных вещей. Но в виде жилища оно служит непосредственному удовлетворению человеческих потребностей, действие, которое может быть точно так же, если не более, полезно, как и первое. В этом смысле экономисты различают производительные и потребительные капиталы. Последние отличаются от предметов потребления тем, что потребляются собственно не они сами, а их полезные действия; сами же они сохраняются и поддерживаются, с целью служить постоянному употреблению.
От капитала не требуется, однако, чтоб он непременно сохранялся в натуре. Есть и такие его формы, которые потребляются вполне как материальные предметы, но затем восстановляются в ином виде в произведении. Тут сохраняется не сам предмет, а его ценность. Так например, шерсть на фабриках потребляется вполне как шерсть, но она снова является в виде ткани. Точно так же потребляется и топливо, но произведенное им тепло придает новый полезный для человека вид обрабатываемому материалу, и в этой произведенной им полезности восстановляется полезность потребленного топлива. Эта общая полезность, не связанная тою или другою материальною формою, выражается в ценности.
На этом основано различие между стоячим капиталом и оборотным. Всякий капитал потребляется до некоторой степени; но стоячий капитал потребляется понемногу и только постепенно возмещается стоимостью произведений; оборотный же капитал потребляется вполне, а потому целиком входит в экономический состав произведений. К первому разряду относятся строения, машины и орудия, ко второму материалы, вспомогательные вещества и заработная плата. Последняя для работников составляет не капитал, а доход; но так как этот доход получается ими не из цены произведений, а вперед, по мере совершения работы, то предприниматель принужден держать постоянный фонд, из которого он делает эти авансы, возмещаемые впоследствии из цены произведений. Этот постоянный фонд составляет капитал, который служит производству и вызывается необходимостью делать рабочим авансы.
Таково выработанное экономистами понятие о капитале. Оно вполне соответствует тому, что мы видим в действительности, и дает совершенно разумное объяснение жизненным явлениям. Между тем именно это понятие подвергается ожесточенной критике социалистов, которые в капитале видят главного врага рабочих. В прежнее время прямо даже взывали к уничтожению этого ненавистного властителя производства; но подобные нападки очевидно идут слишком далеко, ибо без капитала нет и производства. Поэтому в новейшее время прибегают к уловке: утверждают, что экономисты смешивают двоякое значение капитала, чисто экономическое и историко-юридическое, значение капитала как орудия производства, и значение его как частного имущества, составляющего источник дохода. Изобретатель этого различия – Родбертус, всегда первый там, где надобно произвести путаницу понятий; за ним следует Адольф Вагнер, не отстающий от своего руководителя.
У Родбертуса это различие представляется до такой степени сбивчивым, что трудно даже разобрать, что именно под ним разумеется: в одном месте оно формулируется так, что владение капиталом (der Capitalbesitz) представляет собою воплощенную предшествующую работу, но без приведения ее в действие новою работою; в таком виде капитал совершенно бесплоден. Настоящий же, или работающий, капитал есть предшествующая работа в руках нового рабочего; в таком виде она производит все ценности, не только доход с капитала, но и заработную плату и прибыль предпринимателя[143]143
Rodbertus-Jagetzow К. I. Zur Erklaung und Abhulfe der heutigen Creditnoth des Grandbesitzes. I. S. 90-93 (2-е изд., 1876).
[Закрыть]. Отсюда можно было бы заключить, что это один и тот же предмет, только при разных экономических условиях, то как покоящийся, то как действующий. Однако на той же странице, в примечании, это различие изображается в ином виде. Здесь капитал как воплощенная предшествующая работа отличается, с одной стороны, от владения капиталом (Capitalbesitz), с другой стороны, от производства посредством капитала (Capitalbetrieb). Последнее однако оставляется в стороне, и автор восстает только против смешения владения капиталом с самым капиталом. Когда капитал, говорит он, принимается в этом «нахальном, злоупотребительном смысле, то юридическая форма становится на место живой действительности».
Далее, однако, оказывается, что различие тут иное, нежели между юридическою формою и живою действительностью. Родбертус отличает капитал как совокупность естественных предметов, необходимых для производства (die naturalen Capitalgegenstande), от особого капитального имущества (Capitalvennogen), или фонда предприятия (Unternehmungsfond), которое требуется для приведения первого в действие при частном владении. Первое есть капитал "в хозяйственно-логическом смысле", второе – только "в хозяйственно-историческом смысле". Первое есть национальный капитал как необходимое условие национального производства; второе же есть частный, или "так называемый", капитал. Когда вследствие неправильного юридического порядка частные капиталисты присваивают себе естественные предметы, составляющие национальный капитал, то они являются только органами целого, и когда они с этого капитала получают доход, то они присваивают себе плоды чужого труда. В доказательство того, что национальный капитал и частный составляют два разных имущества, Родбертус указывает на то, что эти два понятия не совпадают. В состав первого входит лишь ценность материалов и орудий, но никак не заработная плата и не поземельная рента. В состав же второго входят не только орудия и материалы, но также заработная плата, а равно и поземельная рента, насколько она выплачивается вперед арендатором. Принятое господствующею системою включение заработной платы в национальный капитал происходит, по мнению Родбертуса, вследствие смешения платы, которою рабочий живет во время работы и которая может происходить из совершенно другого источника, с тою платою, которую он получает за свою работу уже после ее исполнения, следовательно, когда он сложил уже свое произведение в массу национальных благ. "Из этого, – говорит Родбертус, – можно составить себе понятие, в каких поверхностных воззрениях вращается еще и теперь господствующая система, и именно в этом основном пункте всего своего учения, в теории капитала, и притом с каким неописанным самодовольством". Установление различия между экономическим, или национальным, капиталом и юридическим, или частным, Родбертус называет даже важным открытием[144]144
Ibid. II. S. 283 и след.
[Закрыть].
Несмотря на то что в этой теории трудно даже отыскать смысл, она целиком и без всякой проверки усваивается Вагнером, который вслед за Родбертусом отличает имущество й капитал в экономическом смысле, как запас хозяйственных благ, от имущества и капитала в историко-юридическом смысле, как запас вещей, состоящих в частном владении. Подобно Родбертусу он первое признает национальным имуществом, а в частных капиталистах, владеющих орудиями производства, видит только должностных лиц, которые являются органами целого. Отличие Вагнера от Родбертуса заключается лишь в том, что он к экономическому капиталу причисляет все потребное для поддержания рабочих сил, а потому изъемлет из него только ту часть заработной платы, а равно и жилых домов, которая превосходит эту потребность. А так как этот излишек входит в состав юридического капитала, то очевидно, говорит Вагнер, что последнее понятие шире первого. Понятие о национальном капитале составляет всегда необходимую экономическую категорию; понятие же о частном капитале есть не более как историко-юридическая категория, изменяющаяся по месту и времени. Эту уступку, по уверению Вагнера, необходимо сделать научному социализму[145]145
Lehrbuch der politischen Oekonomie... Gnmdlegung. § 28-31, 287, 288.
[Закрыть].
Читатель, привыкший не довольствоваться одним звуком слов, без сомнения видит, что в этой аргументации нет ничего, кроме полной путаницы понятий. Для всякого ясно, что капитал как имущество имеет две стороны: экономическую и юридическую. Первая представляет собою значение капитала в промышленном производстве, вторая – принадлежность его тому или другому лицу. Если капитал в экономическом смысле принадлежит частному лицу, то это будет частный капитал; если же он принадлежит обществу, то это будет капитал общественный. Одна и та же фабрика будет частным или национальным капиталом, смотря по тому, принадлежит ли она частному лицу или государству. Называть же капитал в экономическом значении национальным, а капитал в юридическом значении частным, это даже не смешение понятий, это просто-напросто бессмыслица. И когда это удивительное изобретение торжественно выдается за важное открытие, уличающее господствующую систему в непонимании самых коренных экономических вопросов, и отсюда выводится, что частные капиталисты как обладатели национального капитала являются должностными лицами общества, то можно только удивляться той степени нелепости, которую терпит современная наука. Рыбак сделал себе удочку или сеть – и через это стал должностным лицом!! Только социалист способен на такого рода умозаключение.
Насчет орудий и материалов никто, впрочем, не сомневается в том, что в чьих бы руках они ни находились, в частных или общественных, они все равно остаются капиталом, в одном и том же экономическом смысле. Из этого уже ясно, что частный и национальный капитал – не два разных имущества, как утверждает Родбертус, а одно и то же имущество, только в разных руках. Но уверяют, что есть части юридического капитала, которые не входят в состав капитала экономического. Такова, по мнению Родбертуса, заработная плата, которая является капиталом только для частного предпринимателя, а не для народного хозяйства, ибо то, что составляет капитал для предпринимателя, то для работника представляет доход. Но почему доход работника является капиталом для предпринимателя? Потому что предприниматель платит за работу прежде, нежели он сам воспользовался ее плодами; а для этого необходимо держать постоянный фонд, который и есть капитал. Для казны это совершенно так же обязательно, как для частных лиц. Родбертус уверяет, что работник получает плату уже после исполнения работ, когда он вложил свое произведение в общую кассу. Но это значит, закрывши глаза, утверждать совершенно противоположное тому, что происходит в действительности и что известно всем. Работник вспахал, посеял и получил за это свою плату; но хозяин, его нанявший, получит обратно свои деньги только тогда, когда собрана будет жатва и продан хлеб. То же самое происходит во всяком другом производстве, в чьих бы оно ни находилось руках, частных или общественных. Иное дело, если бы рабочий мог ждать, пока произведение явится совсем готовым и будет приобретено потребителем; тогда и частный предприниматель не нуждался бы в капитале для заработной платы. Но нередко подобное выжидание даже физически невозможно. Землекоп, который работает полотно под железную дорогу, или каменщик, воздвигающий здание под фабрику, не могут ждать вознаграждения из доходов будущего предприятия. Работа их вошла в ценность стоячего капитала, который возмещается только в течение целого ряда лет. И тут опять совершенно все равно, кто является предпринимателем, частное лицо или государство. При казенной постройке точно так же необходимо включать заработную плату в ценность стоячего капитала железной дороги, как и при частной постройке.
Дело тут вовсе не в смешении юридического начала с экономическим, а в том, что экономически необходимо дать работнику вознаграждение за труд, прежде нежели получаются плоды его труда, а для этого требуется капитал.
Отсюда ясно, что в состав капитала, как национального, так и частного, входит вся заработная плата, а не только та ее часть, которая необходима для содержания рабочих, как утверждает Вагнер. <Компании>, строящей железную дорогу, совершенно все равно, на что рабочие употребляют выданные им деньги; она всю сумму сполна должна им выплатить и затем включить в ценность стоячего капитала дороги. В действительности нет даже никакой возможности различить в потребностях рабочего необходимое от излишка. Разделение на этом основании заработной платы на две части, из которых одна составляет капитал, а другая нет, не что иное как фикция, лишенная всякого теоретического и практического значения. То же самое следует сказать и о жилых домах. Если бы осуществилось предположение Вагнера о выкупе всех городских домов городом или казною, то новый владелец все их одинаково причислил бы к своему капиталу, несмотря на то что одни квартиры ограничивались бы пределами строгой необходимости, а другие представляли бы большую или меньшую роскошь.
Во всяком случае, юридическое начало тут ни при чем. Можно спорить о том, следует ли причислять известные произведения к капиталу или к предметам потребления: это нисколько не касается принадлежности их тому или другому лицу. Капитал остается капиталом, кому бы он ни принадлежал, а предмет потребления не становится капиталом оттого, что он переходит в другие руки. Точно так же не будет никакого различия, станем ли мы причислять к капиталу известные юридические установления, составляющие источник дохода для лица, облечённого правом, как делает Вагнер, или нет. Если бы, забывши понятие о капитале как о произведении, обращенном на новое производство, и принявши это слово в фигуральном смысле, мы стали, по примеру Вагнера, причислять к капиталу создаваемые законодателем монополии, то и это понятие равно прилагалось бы к государственным монополиям и к частным. С этой точки зрения, мы должны бы закон о винном акцизе призвать громадным капиталом, созданным по мановению законодателя. Капитал перестал бы быть воплощением предшествующего труда; он сделался бы творением произвола.
В действительности капитал вовсе не есть даже юридическая категория, это категория экономическая. Юридическая категория есть право собственности, которое может принадлежать отдельному лицу, так же как и государству, и первому даже преимущественно перед последним, ибо право есть выражение воли, а воля по естественному закону принадлежит отдельному лицу; воля же государства сама по себе не существует и представляется волею отдельных лиц. Основное разделение права собственности, с тех пор как существует понятие о праве, есть право на движимые и на недвижимые вещи. Но какое экономическое употребление собственник делает из этих вещей, потребляет ли он их или обращает на новое производство, это для юридического закона совершенно все равно. Юридически закон усваивает себе понятие о капитале лишь тогда, когда юридические сделки являются выражением экономических отношений. Если одно лицо ссужает другому известную сумму денег и выговаривает себе возврат суммы и плату за ее употребление, то юридический закон различает капитал и проценты; но эти понятия создаются не правом, а экономическою жизнью общества, которая имеет потребность в кредите.
Поэтому невозможно утверждать, что капитал в юридическом смысле есть историческая категория. Если капитал в экономическом смысле не есть историческая категория, то и капитал в юридическом смысле не есть историческая категория. Все, что можно было бы сказать без нарушения здравого смысла, это то, что принадлежность капитала отдельным лицам составляет не более как временное историческое явление; но если такое положение не является посягательством на здравый смысл, то это – посягательство на историческую правду. Ибо на самых низших ступенях развития, где только человек возвышается над уровнем животных, он усваивает себе орудия, посредством которых он действует на природу. Сеть или крюк принадлежит рыбаку, лук и стрелы охотнику. И чем более растет капитал, тем более он составляет предмет частной собственности. Социалисты, которые хотят выдавать частный капитал за временное историческое явление, принуждены извращать не только понятие о капитале, но и самые исторические факты. Они ограничивают понятие о капитале деньгами, ссужаемыми за проценты для производства, и утверждают, что такие ссуды делаются только в новейшее время. Так именно поступает Лассаль[146]146
Herr Bastiat-Schulze v. Delitzsch. Chicago, 1872. S. 131-136.
[Закрыть], который пустил в ход понятие о капитале как исторической категории. Но это воззрение равно противоречит теории и фактам. Те, которые подобно Вагнеру и Родбертусу признают капиталом орудия производства, не могут становиться на эту точку зрения. Еще менее можно допустить ее ввиду известного всем факта, что ссуды за проценты вовсе не составляют явления новейшего времени, а известны были еще в глубокой древности. Лассаль уверяет, что в прежнее время капиталы ссужались только для потребления, а никогда для производства. Но не говоря уже о том, что для понятия о капитале это все равно, самый факт неверен. Даже у диких признается неизменным правилом, что кто охотится чужим орудием, тот обязан владельцу его принести часть добычи. Следовательно, если верить софистике Лассаля, дикий индеец является уже капиталистом. Каков же смысл имеет после всего этого объявление капитала историческою категориею?
В связи с этою полемикою о значении капитала находится вопрос о его происхождении. Экономисты производят капитал из сбережения. Капитал, говорит Адам Смит, увеличивается только сбережениями из ежегодных доходов. "Сбережение, а не промышленность является непосредственною причиною его увеличения. Правда, промышленность производит предмет, накопляемый сбережением; но если бы сбережение не сохраняло того, что производится промышленностью, то капитал никогда бы не увеличился". Позднейшие экономисты еще точнее анализировали этот процесс. Определяя различные его моменты, Pay признает, что капитал происходит через то, что новые блага 1) производятся, 2) сберегаются и 3) обращаются на новое производство. Эти начала совершенно очевидны. Они представляют только приложение основного определения капитала как произведения, обращенного на новое производство. Но существенный момент здесь средний, ибо, с одной стороны, произведение, которое потребляется, не есть капитал, а с другой стороны, сбереженное для производства произведение есть уже капитал, прежде даже нежели совершилось обращение его на новое производство, ибо в нем заключается возможность такого обращения. На этом основано различие между мертвым капиталом и производительным. Фабрика, которая стоит, не перестает быть капиталом. Точно так же сумма денет, которая сохраняется в сундуке не для потребления, считается капиталом, хотя и не приносит дохода.
Между тем социалисты всеми силами восстают против происхождения капитала из сбережений, ибо, признавши этот факт, мы должны вместе с тем признать и законность частного владения капиталом: очевидно, что капитал должен принадлежать тому, кто его сберег. Первый ополчился против этого утвердившегося в науке воззрения Лассаль в своей полемике против Шульце-Делича. Он утверждал, что нелепо говорить о происхождении капиталов путем сбережения, ибо из предметов, образующих капитал, некоторые непременно пропадут, если их не потребить, другие же, как то строения и орудия, съесть нельзя, следовательно, они сберегаются сами собою. Капиталы как ценности происходят, по мнению Лассаля, в силу "общественных соотношений" (gesellschaftliche Zusammenhange), в доказательство чего он указывал на людей, обогатившихся вследствие возвышения цен на акции железных дорог и т.п.[147]147
Ibid. S. 69-70, 85.
[Закрыть]
Рошер справедливо называет "бессмыслицею" это отрицание возможности происхождения капиталов из сбережений[148]148
Roscher W. G. F. Grundlagen der Nationaloekonomie. § 45, примеч. 7.
[Закрыть]. Фабрику, конечно, съесть нельзя, но деньги, употребленные на постройку фабрики, весьма можно проесть, и если бы они были проедены, то фабрика бы не существовала. Нужна необыкновенная смелость, чтобы отрицать возможность происхождения капиталов из сбережений, ввиду тех миллионов, которые ежегодно откладываются из доходов и вносятся в банки и сберегательные кассы. В этом вполне выражается то презрение к самым очевидным фактам, которое составляет отличительную черту социалистов.
Что же касается до увеличения капиталов посредством так называемых "общественных соотношений", то здесь надобно различить предметы, составляющие капитал, и их ценность. Капитал как произведение, обращенное на новое производство, не может возникнуть иначе, как путем сбережения, все равно, сбережен ли владельцем самый предмет или та сумма денег, на которую он куплен. Но затем ценность его, как и всякого другого произведения, может подниматься и падать, смотря по увеличению или уменьшению требования. Так например, для того чтобы построить дом, необходимо сделать сбережение из доходов или употребить сбереженный уже прежде капитал. Но дом, построенный в городе, где усиливается торговая деятельность, может получить вдвое большую ценность вследствие увеличения спроса на помещения, точно так же как и наоборот, он может упасть в цене, когда город пустеет. Если же я хочу увеличить положенный в дом капитал, сделавши к нему пристройку, то я опять не могу достигнуть этого иначе, как сделавши сбережение из своих доходов. Вся масса произведений, обращаемых на новое производство, получает значение капитала единственно вследствие того, что эти предметы не потребляются производителями, а сохраняются для новых целей; следовательно, сбережение лежит в основании всего этого процесса.
Невозможность совершенно отвергать происхождение капиталов из сбережений заставляет Родбертуса перенести вопрос на другую почву. Он связывает его с изобретенным им разделением капитала на предметы, служащие производству, и на частное имущество. Только капитал в последнем смысле, по его мнению, образуется путем сбережений. Относительно же первых, которые составляют капитал в собственном смысле, независимо от существующей формы собственности, "никогда, говорит Родбертус, не происходит операция, которая могла бы подходить под понятие о сбережении, как бы мы это понятие ни расширяли и ни суживали". Тут всегда есть только два действия: 1) производство и 2) распоряжение, то есть обращение предмета на новое производство. Ни в том, ни в другом нет ничего похожего на сбережение. Напротив, в частном имуществе сбережение необходимо, ибо владелец должен изъять эти предметы из собственного потребления, для того чтобы обратить их на новое производство в интересах общества. Однако и тут это не есть сбережение плодов собственного труда, как лицемерно утверждают экономисты. Сбережения додаются главным образом капиталистами, которые присваивают себе плоды прежде произведенной общественной, следовательно, чужой, а не своей работы. Они в этом случае являются только должностными лицами, которым вверено общественное имущество; а потому сбережение составляет для них общественную обязанность. Делать же эту обязанность основанием права, это, говорит Родбертус, "есть величайшее смешение, которое когда-либо произведено было какою-либо наукою и которое одно виновно в том, что капиталистическая теория, пока она этим способом ставит истину вверх ногами, никогда не может иметь ясного взгляда на сущность капитала, капитализации, кредита, а равно и всех социальных вопросов, связанных с этими материями". В одном только случае можно было бы сказать, что капитал образуется сбережением плодов собственного труда, это если бы он накоплялся самими рабочими. Тут действительно было бы самоотвержение, ибо заработная плата, при капиталистическом производстве, стоит далеко ниже настоящей своей ценности. "Но именно поэтому, – утверждает Родбертус, – никогда еще работник не мог сделать сколько-нибудь значительного сбережения из своего жалованья". Можно даже сказать: "рабочие и чиновники не должны сберегать"! Неопределенное сбережение "было бы равносильно своевольному уменьшению всего национального потребления". Сами работники это чувствуют; "здравый политико-экономический инстинкт, – говорит Родбертус, – воздерживает их поэтому от сбережения из их заработной платы"[149]149
Rodbertus-Jagetzow К. I. Zur Erklarung und Abhulfe der heutigen Creditnoth des Grandbesitzes. 1876. II. S. 286-295.
[Закрыть].
Действительно, тут есть непроходимое смешение понятий, только не в опровергаемых автором теориях, а в его собственных воззрениях. Родбертус утверждает, что к капиталу в собственном смысле совершенно неприложимо понятие о сбережении; но что такое сбережение? Сберегать значит не потреблять, а сохранять вещь; если изъятая из употребления вещь предназначается для нового производства, то подобное сбережение и есть капитализация. Следовательно, когда часть дохода отнимается у потребления и обращается на новое производство, то, по чьему бы изволению это ни совершалось, это все равно есть сбережение. Из трех, означенных выше моментов капитализации, – производства, сохранения и обращения на новое производство, – Родбертус намеренно выкидывает средний, в котором именно заключается главное дело. Все у него сосредоточивается в распоряжении (Disposition), причем у него выходит, что эти распоряжения совершаются кем-то совершенно независимо от права собственности. Между тем распоряжение имуществом не что иное как чистое выражение права собственности, и если собственник, кто бы он ни был, вместо того чтобы потребить это имущество, обращает его на новое производство, то подобное действие нельзя назвать иначе как сбережением. Утверждать противное значит играть словами. При существующем порядке эти действия исходят от частных лиц, а так как самим автором признается, что частные капиталы образуются путем сбережений, то нет сомнения, что все предметы, составляющие капитал в экономическом смысле и входящие в состав частного имущества, становятся капиталом путем сбережений. Именно вследствие этого автор считает капиталистов хранителями общественного имущества и вменяет им даже сбережение в обязанность, тем самым он опровергает и собственное свое положение, что к капиталу в настоящем смысле, или к национальному капиталу, вовсе не приложимо понятие о сбережении. Очевидно, что если к нему не приложимо понятие о сбережении, то сбережение этого капитала никогда не может быть обязанностью. Но опровергая сам себя, Родбертус идет только от одной фантазии к другой. Что капиталы образуются путем сбережений, это верно; но что сбережение составляет для частных лиц общественную обязанность, это равно противоречит и логике и фактам. Ни одно законодательство в мире никогда не признавало и не может признавать сбережение общественною обязанностью, по той простой причине, что оно обращается на предметы, которые от воли лица зависит потреблять или нет. Каждый свободный человек сам судья своего потребления, и если он по собственному изволению ограничивает свое потребление ввиду будущего, то подобное действие несомненно является выражением его права, и сбереженные таким образом произведения столь же несомненно принадлежат ему и никому другому. Это ясно для простого здравого смысла. Относительно рабочих Родбертус даже и не пытается это отрицать, тут вся его теория находит совершенно неопровержимое возражение. Но по этому самому он утверждает, что рабочие и чиновники не могут и не должны сберегать. Что рабочие могут сберегать, об этом свидетельствуют и сберегательные кассы и те значительные суммы, которые рабочие тратят в Англии на поддержание стачек, не говоря уже о Соединенных Штатах; а что они должны сберегать, это ясно для всякого, кто признает, что человек не должен ограничивать свои помыслы заботами о настоящих нуждах, но должен подумать и о будущем. Тут действительно есть обязанность, только не общественная, а нравственная, не обязанность чиновника, охраняющего казенное имущество, а обязанность отца семейства, который, производя на свет детей, заботится об обеспечении будущего их благосостояния. Выдавать же исполнение этой обязанности за своевольное ограничение всего народного потребления, это такой пример самой беззастенчивой софистики, подобный которому едва ли найдется в литературе. А между тем эта полемика Родбертуса выдается за блестящее произведенье глубокого и ясного ума, проникающего в самую сущность предмета и освещающего его с новых сторон!
