Текст книги "Полынья"

Автор книги: Борис Казанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

– Жора, можешь.

– Хорошо.

Давление в костюме пошло на убыль.

Обжимаемый морем, выровняв плавучесть до ощущения тела, так что мог почти что лежать и знать, что не зацепится ни головой, ни ногами, словно отпечатавшись на крышке люка, он резко повернул колесо... Был страшен этот удар, грянувший из-за спины, удар как будто безвольной, уснувшей тьмы! И когда в ее порыве, слитый с ней заодно, старшина влетел в корабль, одно мгновение, пока вода, пронесясь лавиной и опередив его, затмила все, – одно мгновение было ему дано... Что-то там промелькнуло, в конце коридора, как птица в потоке воздуха, но было откинуто, смято... Секунды полета, истощающие костюм, с твердой уверенностью, что и сейчас пронесет, иначе и не может быть, но полет не кончался, был беспредельным, и тут как что-то пронеслось в нем самом, подтянув желудок к самой глотке... А в следующее мгновение газ, прижатый к двери, сработал, как пружина, давление сразу ослабло.

Отбой...

Очнувшись, понял, что лежит на палубе, коридор наклонен. Тело было тяжелое, и как будто лежал совершенно голый, без одежды. Пока наполнялся костюм, начал подтягиваться повыше, зная, что если человек там, то он сейчас выпадет из газа и надо его перехватить. А если запрессовало, то надо просто открыть верхний люк, и все... Приготовляясь к тому, что сейчас его возьмет, старшина почувствовал, как что-то коснулось его и начало давить, вытесняя из коридора. Сопротивляться не было сил, чудовище сильнее. Выскочив в море, держась за кромку люка, он соступил с прохода, пропуская чудовище, которое вылезало медленно, полиостью, переоформляясь по мере того, как выходило, во что-то круглое, в шар. Запоздало осознав, что произошло, поднырнул под сферу, ухватившись за ее тянущийся, ослабленный хвост, но хвост, налившись упругостью, выпукло разгладился под рукой. Шар тут же начал всплывать, набирая такую скорость, какую водолаз, обвешанный металлом, развить не мог.

Прошла минута-две, и раздался обалделый голос Юрки:

– Ничего не выбросило, выбросило...

– Давайте отбой...

– Ясно.

9

Нашел Ковшеварова в коридоре: Гриша упал, не отзывался. Это не простое дело – войти с моря в пароход, где давление резко понижено. Неминуемая потеря сознания, пока не приспособится организм.

Кое-как его растолкав, оставил на попечение Ильина. Начал всплывать, отталкиваясь от стенки к стенке. После вылета газа в коридоре стало так же темно, как и снаружи. Впрочем, какой-то свет остался, плавал в ослабленной воде как серые блики.

Вроде все было так, как представил в посту. Выше коридора вода не поднялась. Вот она, граница. Значит, люди сидят там нормально, сухие. Собрался откинуть верхний люк, как что-то стиснуло шлем, как клещами. Не сразу понял, что оголенный электропровод. Слетела резиновая обмотка со шлема, его било током. Провод искрил, извивался как живой. Старшина никак не мог его поймать, чтоб обрезать ножом...

Потом...

Значит, так: одна дверь распахнута в море. В нижнем конце коридора. Теперь он откроет эту, выходящую в полость. Удара – через коридор – не будет. Просто возникнет поток, течение...

Будет именно так или он ошибается?

Юрка мешал, торопил голосом. Он не понимал пауз, не чувствовал работы. Если б наверху сидел Гриша, было бы гораздо лучше.

– Как Гриша?

– Нормально! Ничего.

– Пусть закроется люком. Заложится на крюк. Но чтоб выход был свободен.

– Понял.

Готово, открылась... А вода? Не сдвинулась с места! Какая-то ерунда... Почему ерунда? Ведь это газ, целое море на него давит. Если даже в рулевую вода не вошла, то почему она войдет в сферу? Поэтому и дверь выдержала, что воздух ее подпирает... Умница! Почему же ты не дошел извилинами наверху? Потому что догадки догадками, а работаешь не в канцелярии бога. И башка у тебя не размером с этот пузырь... Как же мог выскочить ученый, оставив радиста в закрытом, сухом коридоре? Ведь из другого места он выскочить не мог... Радист должен был спуститься сюда, после вылета ученого. Открыть эту дверь. Другого объяснения не было. Сфера входила в коридор и должна войти еще раз. Но вода стояла неподвижно.

Несчастный день!

Переборка как будто стала подрагивать. Придавило плечи. Внезапно увидел, что вокруг него воды нет, сухо...

Выглянул из-за двери, щурясь от слепящего блеска, наполнявшего коридор... Сфера вошла! А где вода? Вот она, сволочь... отходит к Грише. Если за ней идти, можно закрыть дверь. Пусть она перельется полностью! Ведь ты хотел именно этого. Но если сфера раздуется па корме, то они ее пленники, она их законопатит.

– Юра!

– Слушаю...

– Скажи Грише, чтоб немедленно выходил. Пусть всплывает, всплывает.

– Ясно.

– Стоп! Обожди...

Если пароход оторвется, он Гришу в воде нагонит. Выходить нельзя. А что же делать? Упустил такое за столом...

– Пускай стоит как стоял.

– Понятно.

Не успели они договорить, как воздушная волна потрясла корабль. Стоя в своем закутке, прикрытый металлической дверью, старшина увидел, как воздушная масса, пронизанная личинками света, разогнавшись в очищенном от воды промежутке, изо всей силы влепилась в море. И там, на корме, что-то дрогнуло, раздалось, повисло. Воздушная лавина проносилась и проносилась. А потом иссякла.

Тишина.

Пароход начало раскачивать, то поднимая, то опуская носовой частью. Почти оторвался, почти! Но не всплыл. И вот почему: не хватило у сферы силенок, отрубили ей крылья пузырями! Отрубили эти морские воздухоплаватели крылья и ей, и себе, и тебе. А ведь ты мог поднять "Шторм"! Без ничего, голыми руками... Зато ты подготовил его. Подготовил для рывка "Волны".

Наверх, туда...

Обрезал провод, отбросил крышку, поднялся. Хотя поднимался из газа в газ, почувствовал себя как в новой среде. Даже не ощущал тяжести костюма. Но это был, несомненно, воздух, сухой, хоть и плескался.

Сделал несколько шагов, не видя ни палубы, ни стен. Ни на что не смотрел, ни о чем не думал: двигался механически со схемой в голове.

Когда открыл рулевую, понял, что ничего не видит: такая тут стояла темень от больших окон. Газ был очень плотный, разлит, как вода. Причина в том, что они перелили сферу к корме. Купол, наверное, уменьшился в размере, вода подошла вплотную... Допустили ошибку! Надо было вначале войти сюда, а потом возиться с кораблем...

Что же делать? Переливать газ обратно! Все равно надо это сделать, чтоб выйти.

Однако стоял, водя вокруг лампой... Еще раньше, от нажима дверью, в рулевой возникли волны, и он чувствовал, как они отражаются от стен. Вдруг различил что-то – вначале как колебание. Вот оно, проплыло неподалеку, оплеснув. Вот – здесь, сейчас – там... Что-то смутное, лежащее горизонтально. Опустилось на доски, улеглось...

Кто это может быть?

Пот заливал лицо, старшина задыхался, не решаясь нажать на клапан, выпустить, что продышал... Надо подойти! Зачем? Чтоб убедиться... А что это даст? Пароход цел, все в порядке. Еще остался рывок "Волны". Надо лишь перегнать сферу, давление сразу изменится. Все станет на свое место.

Надо спешить!

В коридоре словно задул ветер. Это сфера возвращалась в удобное ей положение... Не дали ей разогнаться: впускали медленно, постепенно. Удалось установить такое соотношение при открытой двери в полость, что вода лишь входила в коридор, останавливаясь у входа. Теперь в паро.ход можно было свободно войти и свободно из него выйти.

Больше никаких полетов не будет.

Старшина почувствовал, что нс удержит сознания, если выйдет из "Шторма".

– Направь Гришу ко мне.

10

Издалека проступила желтая труба "Волны".

Ковшеваров так обессилел, что не сумел удержать равновесия. Отпустив трос, неожиданно опрокинулся вниз головой. Он бы порвал легкие, если б выбросило на поверхность. К счастью, Ветер страховал сверху и Гришу перехватил. Вдвоем с Суденко они затащили Ковшеварова в рулевую, где его удалось поставить на ноги. Отвесившись, водолазы уснули мгновенно, просыпаясь лишь для того, чтоб обновить смесь. Сегодня мозги не так одурманивал азот, как раньше. Но недостаток кислорода давал знать сильной утомляемостью, сердцебиением.

К этому времени были заделаны главные отверстия, и Ветер начал пробную продувку, чтоб проверить качество герметизации и общее состояние "Волны".

Сам принцип продувки прост: через одну трубку накачивают в отсек воздух, а через другую выходит отжимаемая вода. Расставляют трубки противоположно: нагнетательную ставят на уровень палубы, осушительную опускают до дна. Притом в самое глубокое место, куда наклоняется вода. Основное при расстановке трубок – найти верный угол продувки. Иначе воздух, поступающий от судового компрессора, не разыграет воду, а будет лишь прессовать ее в отсеке.

Суденко спустился в ахтерпик, где все крутилось, как в бочке. Трубки стояли отлично. Для клапана Ветер использовал простую брезентовую рукавицу. Вода убывала так быстро, что наверху образовалась воздушная подушка. Отсек был отжат примерно па метр. Ветер заваривал трещину. Хотя и капал, как чернилом с ручки (такая сварка под водой), но шов ложился ровный, без клякс... Мастер! Хуже варил Ильин – его заглушка к провизионке прилипала неплотно. Под крышку мог свободно пролезть электрод. Это был "непровар" некачественная работа. Вода в провизионке не двигалась. Суденко ощупал штуцер – вентиль был открыт. Понял, что провизионка еще не почувствовала воздуха из-за своего размера. Эта провизионка – прекрасный внутренний понтон. Она создаст главную силу для всплытия.

Теперь они ходили от отсека к отсеку, наблюдая, чтоб не изменилась расстановка трубок. Маршрут движения, разработанный наверху, пересекался в рулевой. Лампы освещали не палубу, а воду. Так их поставили умышленно, для просвечивания воздуха. Скоро должны были пойти пузыри, и все ожидали их.

Ветер опять не явился на свидание.

Оказался он в провизнонке, где уже все кипело. Ветер сидел в кипятке, раскручивал какую-то тряпку... Что всегда потрясало Суденко в характере технарей, так их настроенность на любую работу. Такой, как Ветер, будет терпеливо возиться с тряпкой несколько часов. А когда раскрутит, сразу почувствуешь, что совершил. Очистил осушительную трубу, и вода завертелась еще быстрей.

Суденко хлопнул его по плечу: "Как дела?" – два хлопка. Ветер ответил одним: "Резко!"

Ковшеваров, дорвавшись до стола, работал, как заправский телефонист:

– Как воздух, Жора? Как слышно?

– Хорошо.

– Ты в ахтерпике? Бульбы пошли?

– Нет еще.

– Даем воздушку!..

Выплеснулась последняя вода из ахтерпика. С выхлопом, как пробка из бутылки. Пошли "бульбы"-здоровенные пузыри. Иван перекрыл штуцер, завесил рукавицей осушительную трубу. Пускай воздух проймет ахтерпик, просветит его своим дыханием. Воздух в затонувшем пароходе похож на рентгеновские лучи. Он может пролезть в соломинку, в игольное ушко. Воздух ищет такие щели, куда не подлезешь. Ни со сваркой, ни с мешком пакли или цемента. А если он ищет, то всегда найдет.

– Жора! Глянь внимательно: какие-то пузыри на корме.

Присмотрелся против света лампы...

Всплывали не солидные "бульбы", свидетельствовавшие о нормальном взаимообмене воздуха и воды. Шла "газировка" – дождь мелких пузырьков. Она говорила о том, что палуба "Волны" проницаема. А если проницаема палуба, то смысла в продувке нет. Только непроизводительный расход воздуха.

– Жора, что травит? – нетерпеливо спрашивал Ковшеваров.

– Буксирное устройство.

– Начинается...

Травила не палуба, а ржавые болты, крепившие к ней станину буксира. Лучше срезать совсем: и вес уменьшится, и легче будет заваривать. На судоподъемах, как в медицине: лучше резать, чем лечить. Поэтому поднимают не пароходы, а какие-то обрубки – без надстроек, без мачт.

Спустился в баржу, где вода была возбуждена, раскачивалась всей массой. Когда воздух создавал напряжение в каком-либо месте, вода тут же гасила его, переливаясь в помещениях, как ртуть. Моторный отсек с парами нефти клонил баржу на борт, создавая разложение сил. Сейчас три отсека действовали как лебедь, рак да щука – каждый по себе.

Смогут ли три отсека оторвать баржу от грунта? Хватит ли прочности у баржи, чтоб удержать силу, какой ее наполняли? Неплохо было бы хоть чем-то ей помочь: опустить грунтососы, очистить борт от скоплений песка и грязи. Но заняться "Волной" всерьез, не оглядываясь на время, они не могли. А только так, между дел, используя отдых, который им полагался при всплытии со "Шторма". Потому что никто их не послал сюда для подъема парохода или баржи. Эта работа не засчитывалась вовсе.

Выбрался в рулевую, толкнул дверь – воды не было. Вокруг висел туман, клубившийся, как в парилке. Это воздух, разобравшись с "Волной", процеживал ее, как решето. Палуба, мачта, труба – все потонуло в густом облаке пузырьков, рвущихся па свободу. Стало ясно, что "Волна" чересчур слаба, чтоб ее поднимать на сжатом воздухе. Надо было решить, что с ней делать дальше.

Однако старшина подумал о себе.

Подъем со "Шторма", который он начал несколько часов назад, для него не кончился. Он знал, что с ним что-то случилось в "Шторме", – знал постоянно. Он чувствовал себя плохо, надо это признать. И хотя дорога к "Волне" прошла сравнительно гладко, это еще ничего не значило. Если случилось что-то серьезное, то главные метры впереди – от "Волны".

Пора выяснить, что произошло.

Предупредив Ветра, что ждет его на "Кристалле", старшина начал всплывать. Метров пятнадцать всплывал кое-как. Когда осталось метров пять-семь, стало нечем дышать. Плыл без дыхания, как утопленник. Всплыв, посмотрел в боковое стекло -ничего не видно, темно. Потом, как в позитиве, проступило небо – белое, в темных точках. Прямо на трапе попросил сиять шлем, оплеснул забрызганные. кровью стекла. От груди отлегло, но дышать не стало легче. Мешал свитер. Присосался к коже, отпечатавшись на ней узором сквозь белье. По отсвету в зеркале заметил, как изменяется лицо. На нем проступили, расплываясь, кровоподтеки. Удивила перемена глаз – они словно выцвели.

Случился обжим, явное доказательство. В коридоре "Шторма", за какую-то секунду до отбоя воды... Ошибся в расчетах? Скорость полета, сжатие газа все есть в таблицах, только бери. Ничего неизвестного, в сущности, не произошло. Только полет оказался длиннее... Отчего? Возможно, из-за этого газа. Кто его рассчитывал, кто выяснял его свойства? Как вообще тут можно что-либо рассчитать с максимальной точностью? Не дотянул какую-то секунду, одно мгновение... Возможно, из-за этого мгновения и упустил человека.

Как это могло случиться?

Верхний люк, в полость, был закрыт. Нижний тоже, хотя и неплотно. Все равно: если б человек, положим радист, выпал из газа, то Гриша его б перехватил. А если запрессовало в шар, то должен был оставаться наверху. Ведь газ или воздух знают направление одно. Как вообще мог вылететь этот пузырь? Должно быть, унесло водой при отливе. А потом притяжение моря пересилило. Вылезал медленно, почти полз... По всем статьям, газ в коридоре был бессилен что-либо в себе удержать. Просто странно это, невероятно.

Может, никакого радиста не было вовсе? Просто видел однажды такое, в затонувшей подлодке: выбросило человека с воздухом, когда открыли отсек... Ведь был на пределе. Слишком готовился к тому, что там кто-то есть. Но кто тогда мог оставить "Шторм" в таком виде? Люки закрыты, очищен от воды коридор... Или герметизацию делает сам газ, переливаясь туда и обратно? Ничего неизвестно, непонятно.

А кто там еще может быть? Мальчик, как утверждает Андала? Может, зверь там плавает, летает птица? Не захотел выяснить! Побоялся, что все тогда перечеркнется – и "Шторм", и "Волна". А так хоть что-то, хоть не напрасно. А если с подъемом ничего не получится? Вот тогда и скажешь: все.

Вышел, застегивая рубаху.

Как раз подошла "Гельма", и матросы Андалы крепили к ней буксир, собираясь отходить. Андала умывался после бритья, бросая воду горстями из бочки. Стоял без гимнастерки, с воротником загара на шее, который почти сливался со смуглостью его жилистого, по-видимому, очень выносливого тела. Растираясь полотенцем, угрюмо посмотрел на Суденко и отвернулся. Над камбузом траулера вился аппетитный дымок: рыбаки не то обедали, не то ужинали. Петрович, приоткрыв дверь рулевой, мочился за борт. Кругом летали чайки, такие белые, что расплывались в нескольких метрах. Основная их масса, похожая па кричащее облако, окружила веху над "Волной". Чайки садились осторожно и тут же взлетали, если выскакивал чересчур большой пузырек. Мираж Хейса пропал, но вырос новый – от "Кристалла". А между этих облаков, как нечто великое, плыл на лодочке Кутузов – в феске, обтрепанной телогрейке, с лицом круглым, как арбуз.

Андрюха, дежуривший возле "гитары", съязвил по его адресу:

– Санта-Клаус, морда репой...

Боцман, подъехав, ухватился лапой за якорную цепь.

– Пропала красочка, – завздыхал он. – Так и останется в воде.

– Сейчас "Волну" поднимем, – возразил Андрей.

– Хрена! Что я, первый раз с водолазами?

– Ты, Валя, не спеши, – сказал старшина. – Будь комсомольцем, как я.

– Жорочка, да я весь в тебя! – Кутузов зазвенел цепью. – Так достанешь красочку, как обещал?

– С "Волной".

В динамике было слышно, что делали Юрка с Гришей: шипение кислородной сварки, шаги хождения, голоса в ореоле льющейся воды.

Ветер отплясывал у телефонов лихорадочный балет:

– Юрик, резко! Ну, соловейчик...

– Варю еще, варю... Выруби ток, быстро!

– Что случилось?

– Перегорел эбонит, эбонит...

Данилыч приоткрыл дверь:

– Головку сжег, бляшкин дед! Такую головку...

– С изъяном она, Данилыч.

Суденко положил Ветру руку на плечо:

– Ваня...

– Давления она не держит, понимаешь?

– Не объясняй, а предлагай.

– Надо варить, конопатить, переваривать заново. Неделя нужна, трое суток.

– Пустое. Эту баржу надо поднимать понтонами. Или иметь идею в голове насчет нее. Нужна голова Маслова, а уже потом твои руки.

– Что ж ты предлагаешь?

– Давай дуть на отрыв, резко! Дадим атмосфер тридцать...

– Осатанел? Да ее разорвет в щепки.

– Зато будет рывок. А "Шторм" почти висит, понимаешь? Только дернуть.

– Дернуть на сто пятьдесят как надо! А слабина троса? Это еще десять метров. Как ни подбирай... Баржа живая, ее можно поднять! Можно, я знаю.

– Пойми, выхода нет.

Ветер, не ответив, выпустил серию. Боксировал некачественно, с почти опущенными руками... Кто знает, какие инструкции он получил от Маслова? Если обеспечить им подъем, то с этой задачей он справился. Но инструкции инструкциями, а когда целый день отдаешь пароходу, то он становится твоим. Эту "Волну" Ветер, несомненно, любил. А если любишь, то как ее погубить, превратить в ничто?

Обняв его, маленького, спотыкавшегося от усталости, не попадавшего в шаг, старшина подвел, как невесту, к скамье.

– Хочешь, стану на колени? – И начал зашнуровывать ему галоши.

Ветер закричал, высунув седую голову из горловины рубахи:

– А как же ты сам? Как ты поднимешься без нее?

– Ваня...

Вдруг он провел удар, такой точный, что Суденко сел.

– За что, Ваня? За баржу!..

– Пропадешь ты, Жора, – ответил он. – А ведь я тебя хотел спасти.

11

Кокорин доедал в салоне голубцы, когда его окликнул Андала. Милицейский старшина стоял в коридоре и лоснился в своей коже, как блестящий жук. Кокорин встал недовольный. Андалу он не выносил – за вспыльчивость, дикий характер. Никогда к нему не ходил и никогда не приглашал в гости. К тому же милиция не имела права появляться на морском судне. Но сегодня Андала как-никак помогал им. Видно, опять съездил на Хейса и с чем-то вернулся.

Вошли в каюту.

Андала, как сел, тотчас принялся разматывать бинты. Эта привычка говорила, что он взволнован. Выглядел он неважно, хоть и блестел одеждой. Усевшись против него, Кокорин приготовил себя к самому худшему. И не ошибся.

Вдруг Андала ткнул в него пальцем, как выстрелил:

– Никого не спасете!

Кокорин отшатнулся.

– Что ты плетешь? Оболочку прорвали, зацепили трос...

– Подъем "Шторма" ничего не даст. Мальчишка погибнет при подъеме.

– А старшина сказал – наоборот.

– Ложь! Я выяснил точно. Был разговор с его начальником.

– С Масловым?

– Вроде того.

Кокорин смотрел, не понимая ничего.

– А зачем же тогда... зачем же он поднимает?

– Чтоб руки были чистые! Само море придавит... вот так! – Андала стиснул свой большой кулак. – А я ему верил, поверил! Да за это же, говорил он, стекленея глазами. – Да его же... под оружием надо вести!

Кокорина тоже потрясло, что он узнал. Однако высказал это Андала в такой форме, что все затуманили раздражение, гнев против него.

– А если б не мы, кто взял бы "Шторм"? – прошипел он Андале в лицо. Ты все кричал, что нет "Агата"... Появился – и что? Маслов полез в Полынью, который все знает? Суденко полез, мы. А ты видел, какой он вылез? "Под оружием", вот как ты заговорил... – Кокорин, вскочив, грохнул кулаком по столу. – Да я не посмотрю, что ты! Сейчас посажу под арест на десять суток! И будешь сидеть...

Андала слушал Кокорина с каким-то угрюмым наслаждением, словно впитывал его слова. Дослушав, заговорил потише:

– Я вас не виню за погибших, нет. Раньше в море хоронили с мешком угля. Чем море плохо? Или лучше мерзлота? Но закон один: для живых у вас работы нет. Вы нигде не работаете.

– Что же ты говоришь, говоришь все... Ты скажи, с чем приехал? Запретили поднимать "Шторм"? Я согласен, согласен... – Кокорин, волнуясь, схватил Андалу за руки. – Добейся, чтоб отменили! Сделай что-нибудь! Добейся, избавь меня...

– Кто избавит? Ледник движется! Через сутки-двое не станет Полыньи... Но лучше не возвращайтесь в Маресале! – прибавил он, опять озлобляясь, выкатывая желваки. – Да и не дойдете вы. Просеков не может спасать вечно. И он не бог.

– Пугаешь?

– Сказать, что случилось со мной сегодня? Ну, вчера? Когда искал "Гельму"?

– Что такое?

– Попал в пузырь...

Обалдев от того, что сыпалось на него, Кокорин замолчал опять. Потом спросил недоверчиво, потянувшись к трубке:

– И выбрался? Не бреши...

– Где же я? Там!

– А как выбрался? Как попал?

– Не знаю. Помню море такое, с луной. Как мятные капли нрнннмаешь... Андала выкашлял мокроту за борт. – Ребята уснули, все. Стою за рулем, держусь на нервах. Одни ямы впереди. А потом...

– Что?

– Почудилось что-то – как позвали... Пошел открыть дрерь, про море забыл вообще. Хорошо, что был в шлеме, со стеклом. Проснулся, когда перелезал борт – поймал себя в последний момент.

– А почему ты считаешь, что был в пузыре?

– Ничего я не считаю. Я просто говорю, чтоб знал! Потому что Полынью знаю лучше тебя. Предупреждаю об одном: воздух там тяжелый, среди волн. И давление – действует на мозги. Поэтому смотри за людьми – чтоб чего не случилось. А то все попрыгаете за борт.

Кокорин смотрел на него, раскрыв рот.

– Приказ вам на возвращение... – Андала вынул из кармана листок. Уводят вообще. Но я бы хотел, чтоб вы пришли в поселок. Посмотрели людям в глаза...

– Ты что, уходишь?

– Не могу больше! Не могу – и точка! Точка, точка, запятая... – Он, чертыхаясь, прошел но коридору.

Кокорин остался сидеть.

Посмотрел на радиограмму: предлагали следовать к восточному побережью Земли Верн. Там их будет ждать ледокол, обеспечит проводку до Карских Ворот. Андала сказал правду: их уводили из Арктики совсем. Правда, не сразу же, не сейчас – "после выполнения задания"... Какое ж это задание? Какой смысл тогда возиться с пароходом? Кому захочется видеть "Шторм", вести его? Неужели старшина не понимает?.. Остается одно: он все понимает и все поставил на карту – ради своей пустой цели... И все-таки какая-то цель у него есть, не отнимешь. А если все молчат, то ее... принимают! Даже Андала, хоть и вылил на них лужу грязи, не сказал ничего существенного. Значит, и ему, Кокорину, ничего не остается, как молчать, терпеть и ждать избавления.

Любого, какого-нибудь...

Вдруг захотелось отстраниться от всего этого – искать свои воды. Только где они? Может, они там, куда пойдут сегодня: Карские Ворота, Баренцево море, родной порт... Вспомнил свой переулок Кирпичный, в новом микрорайоне, с вечной очередью у бара. Там брали пиво, спускаясь переулком к бане. Брали для начала немного, литров двадцать, потому что у них для этого дела был нанят специальный человек: ему банный день оплачивался как трудовой. Человек уже ожидал их, без единой тряпочки на теле. Все, во что он был одет: и бандаж от грыжи, и шнурки от ботинок, и даже какой-то детский платочек, висело на гвоздиках, указывая место для каждого из них. Неторопливо раздевались, неторопливо вникали в разговор, и он помнил, как один чудак, по фамилии Боня Гофман, рассказывал, что мочалки, какими они моются, растут на деревьях вроде плодов. Чудак божился, что видел такое дерево на юге и видел в плодах семечки... И Кокорина тогда так удивило (он никогда не задумывался, откуда эти мочалки брались), что он, проплывший целый мир, подумал потрясенно: "Много, однако, повидал мужик!"

А разве стоила эта работа, чтоб уходить подолгу из дома, мучиться разлукой? Нет, не стоила! Пора жить как все, как надо.

Услышал крики на палубе.

Выскочил, глядя, как поднялось над "Волной" облако птиц... Лодочка Кутузова покачивалась возле вехи перевернутая. Боцман плыл к "Кристаллу" размашистыми саженками. Плыл так мощно, что Шаров на шлюпке еле успевал за ним. Оказалось, вырвало заглушку на барже – отлетел весь накачанный воздух отсека. Воздушный пузырь угодил прямо в Кутузова. Теперь это событие облетит все пароходы... Боцман выбрался почти сухой – ни телогрейка, ни штаны не пропускали воду. Чем-то обиженный, с затвердевшими щеками, на которых щетина торчала как иголки, набросился на мотористов, Вовяна и Андрюху.

– Вы мне по суду ответите! За оскорбление...

Вовян, приглаживая усы, топорщившиеся от смеха, ответил:

– Ты устав читал?

– Устав? Ты мне про устав?! Да ты еще сидел знаешь где... а у меня бушлат висел на гвозде!

– Так что, если сидел? А в уставе написано: "Подавай тонущему ободряющие крики". А "ободряющие" – это что, если по-русски?

Своим толкованием устава он припер Кутузова к стене. Но тот выкрутился.

– Так это "тонущему"! А разве я тонул?

Кокорин, остановив Ильина, разузнал подробности. Не просто вырвало заглушку. "Волну" перевернуло от сильной продувки. Теперь ее подъем отпадал вовсе. А следовательно, отпадал и "Шторм". Полезть за живым человеком, чтоб он умер в твоих руках, – этого Кокорин представить не мог. Кто же на такое согласится? Кто их заставит это сделать?

Радиограмму о случившемся...

Проклятый рейс!

12

– Кто пойдет со мной?

Ковшеваров от этого вопроса так и застыл с напряженной спиной. Ильин в недоумении посмотрел на Суденко.

– Как – с тобой, с тобой?.. Ведь ясно, что ты, ты...

– Говори.

– Ты остаешься. А полезем мы, мы...

Старшина знал, что они так ответят.

Он получил травму, это несомненно. Спуск для него опасен: может просто не всплыть. А главное, такой риск ничем не оправдан, не нужен. Не их вина, что человека нельзя спасти. Они будут виноваты лишь тогда, если оставят человека в воде. А подъем людей завершал операцию. Инструкция не только охраняла их от произвольного толкования своего правила, но и наказывала за его несоблюдение. Расстановка водолазов в этот момент значила многое. Поэтому Ильин совершенно прав: старшина обязан не выбирать кого-то из них, а отстранить от спуска самого себя.

Однако молчание старшины затянулось и действовало на остальных.

Юрка не выдержал:

– А чего ты спросил, спросил?..

– Просто так.

Суденко вышел.

Кокорин сидел в каюте, печатал одним пальцем па машинке.

– В чем дело, Виктор? Почему стоит обслуживание? Или мы обязаны ждать?

– Команде дан отдых.

– Придется отменить. Судовое расписание должно подчиняться водолазному.

Кокорин вспылил:

– Да куда вы торопитесь... к свиньям!

Старшина, хоть и был задет его грубостью, ответил спокойно:

– Мне, чтоб подняться сейчас, надо всплывать целые сутки.

– Сутки! А мы... Ты знаешь, что идет лед?

– Поэтому поспеши.

Кокорин хотел отправиться в каюты. Суденко его остановил:

– Приготовьте в рефрижераторе место со льдом.

– Зачем?

Старпом уставился, вытянув шею.

– Как же мы обратно пойдем? – проговорил он, кашляя, обжигаясь дымом. Как людям... в глаза смотреть?

Со сведенными мышцами, как от неполучившейся драки, Суденко шел по коридору... На водолазных судах должны работать водолазы! И матросами, и в машине. Из-за таких, как Кокорин, от них шарахаются в порту как от чумных...

Его перехватил Дюдькин, выскочивший из камбуза:

– Скоро за мальчиком пойдете?

– Сейчас.

– Ты уж там... уж постарайся как-нибудь! – Повар полой халата утер потное лицо. – А то, ведь знаешь...

– Что то, Григорьич? Что я должен знать?

– А то что... прощайте, скалистые горы! – Повар опустил голову.

Все-таки он был не прав, обвиняя старпома за обслуживание. Матросы и мотористы ушли, зато появились другие. Компрессор по-прежнему нагнетал воздух, – Микульчик его не вырубил. Ни он, ни Данилыч не покинули палубы. Был здесь и боцман -готовил трос для беседки. Этот оцинкованный трос добавлялся еще к двум: буксирному, который шел к "Шторму" через "Волну", и указательному – от буйка. А если прибавить кабель-сигналы и кабеля от ламп, то спуск представлял западню. Любой неожиданный поворот "Кристалла" мог отрезать им дорогу наверх. Все тросы были выбраны, как струны. Старики работали стремительно и бесшумно. Старшина увидел Леху Шарова, который поднимался в рулевую. Теперь все как надо.

Водолазы, одетые, ожидали его на скамье.

– Кто пойдет со мной?

Этот повторный вопрос сказал им все.

– Кто же еще? Ведь ты же говорил: "Следующий спуск – твой".

– А ты что скажешь, Гриша?

Ковшеваров, очищая рукавицей галоши.

– Как прикажешь.

– А могу я тебе приказать?

– Можешь.

– Почему не я, почему не я? – Ильин бросился к старшине, крича, размахивая руками. – Ведь ты же обещал, обещал...

Старшина даже не знал, что ответить.

Он обещал Юрке, все правильно. А сейчас отказывался от своего слова... Почему? Потому что это был все-таки не военный спуск. И от него не закроешься инструкцией, как броней. Выбрав Гришу, он отставлял в сторону Юрку... Как Юрка этого не понимал! Выходит, он кому-то и делал предпочтение? Но это не так. Он относился к ним одинаково. Просто он не хотел брать Ильина. Без объяснения. А он как командир спуска имел исключительное право действовать самостоятельно.

– Спуск простой, по веревке, – сказал Суденко.– Ни медалей на нем, ни почета не заработаешь.

Ильин молчал, потупясь, двигая по палубе носком.

– Говори.

– Товарищ старшина! – Он умоляюще прижал руки к груди. – Мне не хватает погружения, погружения... на первый класс.

Вот оно что! А он-то думал, что так чего-то... Старшина сразу почувствовал облегчение. Теперь он мог сказать, почему решил спускаться сам. Объяснение, мучившее его, было найдено. Он не мог доверить Ильину даже этой последней безнадежной работы, от которой не чаял избавиться сам. Потому что в ней была ответственность. А Юрка работу сделает, а ответственность не возьмет. И тут как инструкцию ни применяй, а все как есть, так и останется.