Текст книги "Полынья"

Автор книги: Борис Казанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 23 страниц)

– Слушай, как ты себя ведешь? – набросился он. – Почему ты обидел доктора? Так, паренек, не годится...

Суденко не сразу вспомнил, что поссорился с доктором в прошлый раз.

– Иван Иваныч, я вас обидел? Допустил выражения?

– Еще бы-выражения! – запротестовал Маслов за подсказку. И подсказал сам: – Допустил грубость в выражениях... Так, Иван Иваныч?

– Ничего не буду говорить, – закапризничал доктор.

– Вот видишь! Доктор не хочет говорить.

– Потому что ты доктору бесполезен... – Маслов, расслабившись, доводил партию до победного конца. – У тебя даже геморроя нет.

– Разве надо, чтоб был?

– На ледоколах повально геморройные!.. Глубоко огорчен, Иван Иваныч, весь в слезах... Нет, паренек, так дело не пойдет: гнать будем, просеивать! Гарью заставим дышать, а не чистым атомным азончиком... – Он вынул из кармана пальто бутыль "Старки", похожую на флакон, и налил в колпачок для завинчивания: – Пользуйся, пока живой.

– Можно, Иван Иваныч?

– В особых случаях, мой синеглазый друг...

Выражение "мой синеглазый друг" значило, что доктор его окончательно простил. Сейчас он глядел на Суденко, как на где-то пропадавшего блудного сына. Кто-кто, а доктор его любил. И на медосмотрах, когда набирали команду на спасения, обычно приводил с собой разных женщин, будто бы из медицинской комиссии, демонстрируя им Суденко как какой-то экземпляр. Из-за этого доходило дело до ссор. Но сейчас Суденко было просто непонятно, отчего он цеплялся перед рейсом к Ивану Иванычу. Это было какое-то недоразумение, больше ничего.

– Отпускаю на вопросы пять минут.

– Куда ты спешишь?

– Мы с доктором спешим на аэродром. Вернуть билеты.

– У меня вопросов нет.

– Ладно, помолчи... – Маслов, отбросив притворство, сразу отрезвел.Начнем с главного, с времени. Оно, как ты знаешь, в обрез. Появился колокол – значит, никаких отсидок. Предстоит одно погружение и одно всплытие. Работа на полное насыщение гелиокислородом.

– Сколько это, Иван Иваныч?

– Полное насыщение – двенадцать часов. Помножь на семь-восемь... Примерно получается около четырех суток на рекомпрессию.

Получалось так, что поселка для них больше не будет.

Никто до самого Мурманска не выйдет из барокамеры.

– Пока ставите крылья, докачиваете "Шторм" воздухом-для герметизации, восполнения объема пузыря, пока перетаскиваете уголь, балласт... одновременно с этим кто-то готовит "Волну". Допустим, ты или я.

– Ну, что ж...

– А еще раньше, сразу, как придем, засаживаем в барокамеру девчонку, которую ты нам вернешь...

– Почему не в рейсе?

– Иван Иванович задумал провести рекомпрессию на этом газе, которым окутан "Шторм".

– Ничего себе! А как его достать?

– Есть идея у Ветра. Девушка, надеюсь, здесь?

– Да.

– Схема твоя в принципе остается, – продолжал Маслов. – "Нолевые" крылья – просто находка. Этот кузнец – башка! Положение "Шторма" на грунте тоже обнадеживает. Если сделать "качели" переносом груза, перегоном газа, что придумал ты... Если прибавить рывок "Волны": всплывает днищем, держит воздух за пазухой, симметрия продувки таких суденышек разработана... И если существует вертикальный поток, на что ты рассчитываешь, – а по научной теории он вероятен, – то есть надежда, что "Шторм" поднимется на верхний этаж...

– Вот это и надо! Что дальше?

– По первому варианту почти все. Начинаем подъем людей, пока течение не набрало скорость. Коридор выхода вот здесь... – Маслов отметил отрезок на схеме модели. – Тут есть, правда, сложность. Она в том, что верхний и нижний потоки движутся несинхронно: "Кристаллу" надо будет приспосабливаться к "Шторму". Но вот здесь скорости потоков выравниваются, как утверждают ученые... а если они сделали модель, и мы ее берем, то ничего не остается, как им верить, – говорил Маслов, словно оправдываясь. – В общем, если точно сработают рулевые, не подкачает машина, а также водолаз в "Шторме", то посредством колокола мы обеспечиваем выход из "Шторма" людей и подъем их на "Кристалл".

– А "Шторм"?

– "Шторм" поднимется сам. По модели потоки сливаются. Течение выносит его на поверхность где-то возле Земли Верн. И он, и "Кристалл" лед опережают. "Шторм" приведет в поселок патрульный катер. Какая тебе разница?

Суденко посмотрел на график модели: движение под водой протекало в развале хребта по ровной местности. Без скачков, без резких перепадов по глубине. Так же плавно издалека начиналось восхождение на кратер Земли Верн. По профилю линия всплытия была столь безукоризненной, что Суденко не мог отвести от нее глаз. И все это Маслов хотел отбросить! Суденко отказывался верить своим глазам.

– Дорога очень опасна, – растолковывал Маслов. – Непросто вообще вести аварийный пароход. Не говоря уже о том, что он под водой. Кто имеет опыт в таких буксировках? Я вообще не помню такого случая на флоте...

– Зачем вести "Шторм"? Он идет сам.

– Неизвестно еще, как обернется! А если оболочка ослабнет или буксир оборвется? Нельзя оставлять людей в пароходе, пойми!

– Ну, а что даст всплытие без "Шторма"? Колокол, конечно, вещь. Но к "Шторму" его не приспособишь. Да и к "Кристаллу" тоже. Прямого варианта перехода: "Шторм" – колокол – барокамера – не произойдет. Плавать колокол не умеет, сколько "Кристалл" его может держать? Практически может быть только одно: людей выдернут из воды. Какое же это будет спасение, Иван Иваныч? Стоило ли связываться с учеными, огород городить?

– Время для подъема, пожалуй, будет недостаточно, – осторожно поддержал Суденко доктор. – Я высказал свое мнение специалисту: вариант далек от идеала.

– Повторяю: это только вариант. Но риск слишком велик, чтоб так сразу его отбросить.

– Придется! Черта с два вы вот так разберетесь, где опаснее, где нет. Как море ведет, так и надо идти... – Суденко, волнуясь, встал. – Я понимаю, чего вы боитесь. Вам нужно заявление? Я согласен. Подпишу, что угодно.

– Немножко опоздал, с подписью...

– Как это понять?

– Я хочу, Жора, чтоб ты воспринял мои слова без обиды. Дело в том, что ты, какой ты сидишь,-неизвестно. По перемене глаз можно судить. И если ты полезешь туда как спасатель по второму вapианту – c подводной дорогой в четырнадцать часов... Ты, Жора, уснешь! Ты понимаешь, о чем я говорю? Ты забудешь про все.

– Кого же наметили вместо меня?

– Есть кандидатура Ильина.

– Да он просто угробит пароход и угробится сам!

– Ильин проверен на спасениях, – возразил Маслов. – Он машина, управляем. К тому же никакого комплекса с пароходом. Положу перед ним корки – первый класс. Будет всю дорогу смотреть.

– Там мало смотреть. Надо думать, принимать решения.

Маслов ответил:

– Пойми: тут дело не в Юрке, не в водолазах. И даже не в подъеме "Шторма", хоть мы про это и говорим.

– А в чем же?

– Людей нельзя спасти!..

– Вы ж только что говорили, что можно... Или я ослышался, Иван Иваныч?

– Девушка совершенна по конструкции тела, – включился Иван Иваныч. Поэтому поднялась и живет. Кривая всплытия прекрасна. Останься она в "Шторме", я был бы в ней почти уверен.

– А сейчас?

– У нее критическое давление в легких... Конечно, попробовать можно, раз ничего не остается: провести целую серию рекомпрессий на этом газе, постепенно разбавляя его воздухом. Но если рассыщение ничего не даст, она пропадет как человек.

– Как это понять?

– Ты знаешь, как делают рыбу? Нужно искусственно отводить кровь от легочной артерии, заставить ее циркулировать через внешний контур – через контактирующую мембрану. Кислород из морской воды будет диффундировать через мембрану в кровь, а углекислый газ пойдет через мебрану в воду. Мы практиковали на животных-дыхание через силиконовую мембрану. Но кто согласится на имплантацию жаберной системы человеку? Тут вопрос этического порядка. Я не возьмусь, и никто другой... Она тебе нужна с жабрами?

– Вы, доктор, не припирайте меня...

– Я просто излагаю суть дела.

– А мальчик?

– Сколько он там сидит, для подъема неважно. Время остается одно: двенадцать часов насыщения, помноженные на семь. Этой дороги достаточно, чтоб переключить его на атмосферу. Но всплытие непосильно физиологически для детского организма. Притом ослабленного, истощенного, пойми!

– Все-таки я не понимаю...

– Мы согласились потому, что ты всем задурил голову пароходом! – не выдержал Маслов. – И в этом смысле, как оказалось, у тебя что-то есть... Пойми, у нас нет выхода! Зачем же добавлять лишнюю жизнь? Кто будет спасателем, сейчас не столь важно.

Суденко слушал их, стиснув кулаки...

Вначале они не хотели верить, что он придумал способ подъема "Шторма". Теперь считали его идею недостаточной для спасения. И вдобавок сомневались в нем как в спасателе. Конечно, с Юркой проще: дадут приказ, он выпрыгнет. Пароход бросит-за первый класс... А если что-то не уловит, не поймет? Как это воспримут в поселке? А его обещание Насте? Нет, он верит в одно, как и верил раньше: он поднимет пароход и спасет жизнь ребенку. И с Машей ничего не случится-не пропадет. Только так, не меньше.

– Все обстоит немного не так, Павел, – неожиданно возразил Маслову доктор. – Я имею в виду твое представление об операции.

– Что значит-не так? Ведь результат ясен!

– Смотря как представлять результат, – ответил он. – Спасти людей, по-видимому, невозможно, это так. Но девушке можно продлить жизнь-еще на неделю, на месяц. А мальчику мы можем вернуть жизнь, наверное, это возможно.

– Вернуть жизнь? Я вас не понимаю, Иван Иваныч...

– Подмешивание воздуха в газ, переключение на атмосферу вернет ему сознание. Мальчик проснется, увидит людей, поймет, что он на земле. Поэтому речь идет не о простом подъеме, а о спасении. И этот фактор должен определять подбор и расстановку спасателей.

– Для меня чересчур сложно, что вы говорите, – пробормотал Маслов.

– И для меня тоже.

18

В посту догорало веселье. Почти никто не сидел за столом, кроме мелкого начальства "Агата", людей степенных, пожилых, которые говорили бог знает о чем.

Подошел Ветер, сунул рюмку:

– Резко!

– Ты что придумал со сферой, Ваня?

– Что там думать? Жгли электродами... Юрик! Мне просто смешно.

– А что?

– Подставь шланг, и все.

Суденко остолбенел... Как просто! Наберут газ для барокамеры, без всяких хлопот. Но дело не. только в этом. Протянет шланги в помещения, заполнит воздухом для герметизации. А газом из полости заполнит коридор. С помощью вентилей будет просто производить смешивание... К тому времени, как давление ослабнет, коридор будет готов. Да один этот коридор, закупоренный наглухо, обеспечит подъем "Шторма".

– Идея, Ваня, на высший класс... Почему же смолчал вчера?

– Да ты б раздел пароход! Не пожалел.

– Напрасно так думаешь! Ну, ладно... Хочешь за идею ружье? "Ижевка", настоящая...

– Мне надо "кривое" ружье, – невесело пошутил тот. – Чтоб пальнуть по жене и теще.

– Чего так?

– Захожу домой, не был около года. Сын уроки делает, даже не поднял головы. Теща вяжет. Жена пробежала на кухню: "Садись завтракать". А ночью не пустила к себе: "Еще сделаешь что, а мне расхлебывай"... Ну, я ничего не сказал, а когда уходил, взял транзистор и швырнул об стенку, чтоб не орал.

– Что разбил, Ваня? – поинтересовался токарь "Агата".

– "Ригу".

– А у меня к ней как раз запчастей нет...

– Приходи, дам.

– Хорошо! – обрадовался он.

Подлипный, протягивая руку, спросил:

– Ну что, добился своего?

Смотрел он с таким приготовленным выражением, словно ожидал услышать нечто очень забавное. Суденко, понимая, что серьезно отвечать нельзя, сказал:

– Условие было насчет "Полярных зорь"? Теперь будет повод.

– Вот это – другое дело!.. Слушай, тут Ильин просится к нам. Я не против. А Ветер не против к вам. Идешь на обмен?

– Меняешь Ветра на Ильина?

– А что Ветер? Букашка... Полез раз, метров на пятьдесят. Вылез весь в крови, в соплях...

Юрка, в куртке, с чемоданом, стоял на трапе. Тряс руку Ковшеварову. Они вроде прощались... Ильин некрасиво повел себя, согласившись на предложение Маслова втихаря, за его спиной. А сейчас уходил, совершая предательство: ведь он был завтра необходим.

– А со мной, – спросил старшина, – не хочешь подержаться за ручку?

Ильин сунул руку, покраснев:

– Не забывай про меня, меня...

– В поход собрался? К турецким берегам?.. – И вдруг потянул к себе: -Да ты же помрешь без меня, без Гриши!..

Ильин, притихнув, роняя слезы, молчал. Суденко прибавил голос:

– Иди в каюту!

Ильин, поколебавшись, сунулся с чемоданчиком обратно.

Подлипный начал торопить своих, чтоб пересаживались в шлюпку. Принялись искать дневальную. Суденко вспомнил, что видел Аннушку на камбузе. Она стояла возле плит, глядя в иллюминатор, на Маресале.

– Анна, зовут.

– Картошка сварилась, сейчас закипит суп, – ответила она, не оборачиваясь. И сказала, вздрогнув спиной: – Гриша на баяне не доиграл...

– Не переживай, Анна! Мы тебя женим.

– Орлы, время! – кричал Подлипный.

В последний момент кто-то схватил Филимона, ползавшего по спинам людей в шлюпке, и швырнул на причал. Взлаяв от огорчения, Филя не пошел на "Кристалл", а потрухал по угольной дороге в поселок.

– Кричите из пузыря!

– Идите к черту...

Уехали.

Величко крикнул Суденко, что скоро освободится: пора было в устье, за Машей. Старшина спустился к Данилычу, чтоб сделать распоряжение. Зашел в эту каюту впервые, где электромеханик жил с мотористами. Данилыч лежал среди переборок, заклеенных красотками, маленький, в беретике с "антенной" и облегающем детском свитерке и широких штанах с раздутыми карманами.

Как только увидел Суденко, тихо, без слова поднялся, хотел идти.

– Лежи, Данилыч. Просто проведать... Как у тебя с напряжением?

– Без берегового – голодно, – ответил он. – Но колокол будет ходить.

– Надо запускать компрессор. Сегодня море с брызгами.

– Уже взяли воздух. Еще утром.

– Добро.

Видя его, потерянного, с потухшими глазами, старшина не решился сразу уйти. Повторил пословицу, прилипшую к языку:

– Не переживай, Данилыч! Мы тебя женим, на молодой...

Ответил серьезно:

– Была у меня подруга, жили пять лет. Работящая, но пила. После ужина с пяти часов, как ляжет, так и не поднимается до утра. Я с ней ничего не мог сделать. Потом говорю: "Знаешь, подруга, давай разведемся!" – и развелись.

– Правильно сделал.

– Она такая женщина, понимала жизнь... – сказал он изменившимся голосом. – Только пропащая была. Вот на коленки становился перед ней..

– Вспоминаешь?

Он нахмурился, вынул из карманов кулаки:

– Любви нет, только уважение...

По дороге открыл дверь в каюту механиков. Там продолжался бесконечный спор:

– Ты про "Сирену" говоришь?

– Я видел "Сирену", вот такие фары на гафеле! "Нивелир" видел?

– Это как "Кострома"?

– Как "Балхаш", трехсоттысячник. Возил жмых в Голландию.

– Ты, наверное, имеешь в виду "Оленегорск"? Типа "О"?

– Да нет! Иллюминаторов нет, вверх открывается. Под каждой койкой крыса.

– Так это же "Грабарь", головное! Типа "Г".

Закрыл дверь.

Пошел набак, чтоб посмотреть буксир.

Начал осмотр с носовых клюзов, где концы были соединены громадной скобой, не сдавливавшей их, а висевшей вроде стальной серьги. Назначения этой болванки старшина не понял и повел рукой дальше, по манилам, обвернутым кожей, а поверх еще слоями парусины, плотно зарученной схватками каболки с наложением "бензельской марки", как с морской печатью. А от этого перегиба, где кончался проводник, отходили контрольные концы, которые лежали на кнехтах вольно, в две-три восьмерки, без добавления стальных тросов, издревле прикладывавшихся к растительным. Кутузов преследовал здесь какую-то цель, и, постепенно отгадывая, что он хотел, Суденко уяснил и простоту соединений на шпиле и барабанах лебедки, и назначение колодцев уложенной слабины, и объяснил для себя загадку со скобой: она будет отходить с концами до носовых отверстий, создавая при ударе толчок, восстанавливающий движение. Трудно было так сразу сказать, что здесь сотворено, поскольку буксир показывает себя в море, но в этой работе, являвшейся вершиной боцманской науки, именно в том виде, в каком она была преподнесена, включавшая в себя риск как непременное условие, открывалась какая-то новая грань кутузовских знаний, отсвечивавших блеском настоящего палубного гения.

Сам Кутузов в это время отбивался от Лепика, толстого комэска с ледокола, который прилетел подобрать водолазов, спящих на "Кристалле".

– Валек! Где же ты был? – кричал он, таща его в пост. – Да я тебя с утра по всей Арктике ищу...

Кутузов, хоть и отталкивал его, но был обрадован:

– Пусти, Константин: ты пьян.

– Стой! Только не встревай... Кто пьян? Хочешь, на одной ноге? Ну, ладно... Смотри, на двух!..

– Отстань!

Но от Лепика не так-то просто было отвязаться.

– Погоди! А ну-ка примерь животик... Чей больше? То-то! Кто тебя в Провидении спас? Снял с перегрузом со льдины? Да я же тебя люблю! – Он расцеловал Кутузова в толстые щеки. – Ты чего такой? Головка болит?

Кутузов, разжалобившись, припал:

– Не взяли, Костя, на "Агат"... Меня! Лучшего боцмана флотилии...

– Стой! Не перебивай... А что такое "Агат"? Мундир заграничный! Чем хуже "Кристалл"? Это же самолет! Жора, скажи?

– "Кристалл" не хуже.

– Лучше! Весь цвет Арктики тут... Скажи, Джон?

– Твоя правильно.

– Пошли, Багратион!

Кутузов шмякнул феску...

Величко окликнул с верхней палубы:

– Поехали?

– Обожди, Миша... Шаров здесь?

– Отдыхает в каюте.

– Миша, подожди! Только не обижайся, ладно?

Величко засмеялся:

– С Лешей поедешь?

– Да.

Как-то не торопясь, расчехлили шлюпку, поставили на воду. Шаров, отвинтив бак, долил его бензином, который сливал из длинного короба, без лейки. Потом, обмотав вокруг руки шпагат, дернул. Двигатель завелся, и они поехали. Вначале бухтой, в объезд угольной дороги. Потом вошли в устье и свернули еще раз в залив, где светилось одно окно. Это окно приближалось, и Суденко оглянулся назад: опять туда, на море, словно хотел представить, каким оно будет завтра.