Текст книги "Серебряный остров"

Автор книги: Борис Лапин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Семь дней шел караван берегом, а на восьмой по узкому перешейку перебрался на полуостров, что гигантским кинжалом врезался в море. «Здесь», – сказал Повелитель, и рассыпались лучники по всему полуострову, и много отыскали подходящих пещер. Одна из них, в четыре неслыханной красоты зала, понравилась Повелителю: Первый был зал ледяной, и засверкал он при свете факелов как сошедшая на землю радуга. Второй был зал грохота, и такой в нем стоял страшный шум, будто поток низвергался в подземелье. Третий был зал музыкальный, и стены в нем пели, как мать над колыбелью младенца. Последний был зал тишины, и звуки в нем глохли.

«Здесь! – сказал Повелитель. – Здесь схороню я свои сокровища. Ибо кто войдет в первый зал – ослепнет, во второй войдет – оглохнет, в третий же войдет – уснет вечным сном. Здесь схороню я мудрость земли, потому что моему народу все равно не прочесть этих книг, а те народы, у кого я их отнял, напишут новые, да только нескоро».

Усмехнулся Повелитель и приказал разгружаться.

Но едва упал на камни первый вьюк – дрогнула земля, и гул пронесся великий, и многие деревья вырвало с корнем, и горы сдвинулись с местами волны, родившиеся в море, двинулись на сушу. А вход в ту пещеру завалило рухнувшим утесом.

Попадали на землю бесстрашные воины, лишь Повелитель устоял на ногах. Гневно сверкнул очами, посохом ударил в землю, воскликнул: «Нет! Проклято это место, быть ему дном морским».

И повернул караван. Однако путь был отрезан, исчез перешеек, и стал полуостров островом. Еще пуще перепугались воины, а Повелитель сказал, помрачнев: «То боги на меня разгневались. В молодости я много лишней крови пролил, не только доблестных витязей – невинных детей, жен и стариков. Но воздвигнутая мною империя стоит любой крови!» И повелел валить лес и строить ладьи, триста вместительных ладей для трех сотен верблюдов. Уже снег покрыл землю, когда увидели охотники это зрелище: с облысевшего острова на большую землю плыло в ладьях невиданное воинство из двугорбых верблюдов.

В ужасе бросились охотники прочь и с тех пор потеряли из виду караван. Известно было лишь одно: верблюды потянулись дальше на север. А через семь дней проехал назад Повелитель – всего с десятком отважных лучников. С десятком из тысячи. Остальные вместе с ненужными уже верблюдами преданы были смерти, чтобы навек умерла тайна оставленного в неведомой пещере клада. Но и эти десять, едва вернулся Повелитель в свои земли, были немедля обезглавлены. А вскоре и сам Повелитель, гроза народов, приказал долго жить, и прах его был развеян по степи, а вместе с прахом разлетелась легенда о кладе, захороненном на берегу Байкал-моря.

Цырен закончил. Гулко, как гигантские часы, отбивающие секунды веков, звенели, падая в кружку, капли.

– Да-а-а, – многозначительно протянул Рудик. – Заманчиво! И давно ты знаешь эту легенду?

– Мне ее рассказал дед, когда я еще маленьким был. С тех пор всю жизнь пещеры снятся. Он и другие легенды рассказывал: про Байкал, про Ангару, про старого шамана, но те я потом и в книгах встречал, а эта, однако, нигде не напечатана. Попробуй-ка напечатай – столько сюда искателей кладов ринется! А пройти по следам верблюдов Чингисхана стало моей мечтой.

– Слушай, а полуостров, который стал островом… это что же, Ольхон? – спросил Рудик.

– Ольхон. Он и сейчас постепенно погружается. И Святой Нос, полуостров на том берегу, тоже, говорят, в конце концов оторвется от материка. Два-три добрых землетрясения – и порядок. А вы заметили, еще две приметы сходятся? На Ольхоне много пещер – это раз, а леса местами почти нет, с моря посмотришь – голый остров. Это два. Так что все точно. Теперь бы высчитать, далеко ли он зашел на север. Если действительно семь дней… Три туда, три назад да день сгружали сокровища. Я прикидывал, как раз наши места…

Рудик только присвистнул.

– И ты решил найти сокровища? – напрямую спросил Санька.

– Ну… не знаю, – уклончиво ответил Цырен. – Если бы какие-то факты… На одной легенде далеко не уедешь…

ТАЙНА ВТОРОГО ЗАЛА

Солнце уже подбиралось к зениту, когда Рудик растолкал друзей:

– Подъем! Подъем! Ну и здоровы же вы спать! Бока-то неказенные! Кстати, кое-кому давно пора быть на вахте.

Вставать не хотелось, отяжелевшее тело точно прилипло к полу. Однако Цырен молча сгреб телогрейку и поплелся к выходу.

А Рудик вскочил и начал делать зарядку: приседания, прогибы, прыжки на месте. Санька только глаза вылупил.

– Ты случаем не того? Не чокнулся? Энергию беречь надо.

– Энергия – частности, – ответил Рудик. – У меня правило: делай то, что не хочется делать. Думаешь, – как я английский выучил? Только по этому правилу. Не было дня, чтобы захотелось долбить слова. Вот я и долбил. А потом пошло, даже самому понравилось…

Принципу своему Рудик следовал постоянно. Не только дома, по хозяйству, потому что отец с его больной спиной даже ведро воды не мог поднять, а мама одна не управилась бы. Не только в школе, где он, неисправимый, казалось бы, троечник, вышел в ударники. Он кропотливо собирал карты, и теперь его коллекция вызывала зависть друзей. Вместе с Петькой Снегиревым взялся мастерить модели судов и, хотя поначалу даже шуруп ввернуть не мог, и тут кой-чего достиг.

Но главное, что научило Рудика уважать себя, – он вылечился от заикания. Его возили по больницам, по знаменитым профессорам – бесполезно. Однажды дядя из Рязани прислал статью про Демосфена, древнегреческого оратора. Прочел ее Рудик и решил сам взяться за себя. Бродя берегом Байкала, с камушками во рту декламировал стихи – благо, прибой заглушал его ужасающее поначалу исполнение. Во весь дух пробегал стометровку и снова, запыхавшись, – читал вслух: «На берегу пустынных волн стоял он, дум великих полн, и вдаль глядел…» А когда дело пошло на лад, нырял в студеную байкальскую воду, выскакивал на берег и, сотрясаясь всем телом, продолжал: «Пред ним широко река неслася. Бедный челн…» И так семьсот тридцать дней. Теперь он почти не заикался, разве что очень уж разволнуется, да и то почти незаметно. Вот что значит упорство!

– Саня, полей-ка мне из кружки, хоть немного сполоснуться.

– Чистюля! Вчера пить нечего было, а сегодня уж и умываться ему подавай. Хватит?

– Лей, не жалей. Дело не в чистоте – бодрость духу придает.

«Надо высоту свода промерить, – решил он, растираясь полотенцем. – А завтра, если ничего лучше не придумаем, возьмемся за ремонт пещеры. Чем не занятие – капитальный ремонт пещеры?»

Он обернулся, чтобы сложить полотенце, – Санька тоже делал зарядку!

– А ты-то случаем не того? Не чокнулся?

– От тебя заразился.

Тут снаружи раздался ликующий вопль Цырена:

– Робинзоны, на выход!

– Пароход! – прошептал Санька.

Это был не пароход. Это была горбушка хлеба, обыкновенная горбушка, раскисшая, засохшая и все же куда более аппетитная, чем все на свете сказочные яства.

– Да ты фокусник, что ли?! – глотая слюнки, воскликнул Санька. – Откуда взялась?

Цырен сделал испуганное лицо, пожал плечами.

– Сам не пойму. Выходит, так и есть, фокусник. Сижу я здесь, скучаю, едва не задремал. Дай-ка, думаю, порепетирую какой-нибудь фокус, хоть повеселю ребят. Взял наш флаг…

С этими словами он спрятал горбушку за спину и протянул руку за белой Санькиной рубахой, лежавшей на случай появления парохода в корнях сосны, стряхнул, чтобы показать, что ничего в ней не спрятано, выставил колено, сдул с него пыль и, отсчитав раз, два, три, накрыл рубахой.

– А потом представил под ней хлеб. Надо было, конечно, целую булку представить, да я сплоховал. И что бы вы думали?

Он сдернул рубашку – на колене лежал кусок хлеба. Санька так и подскочил:

– Ну-ка, ну-ка, покажь! Да откуда же он взялся?

– Фокус!

– Ладно, кончай придуриваться, – насмешливо сказал Рудик. – А то уронишь, тогда будет фокус. Он же из-за спины ее вытащил. Ту же самую горбушку.

– Так это сейчас из-за спины. А в первый раз откуда?

– Вот и говори, откуда, не морочь голову.

– В телогрейке была, в кармане, – вздохнув, нехотя признался Цырен. – Я как увидел, чуть в Байкал не свалился.

– Странно, – покачал головой Рудик. – У меня, например, привычки нет куски в карман складывать.

– Так это я… – сам себе не веря, вспомнил Санька. – Вечером, накануне отъезда, собрался пожевать, а вы позвали…

– Вот повезло! Может, у тебя еще что-нибудь припрятано?

– Да не томи ты, дели на три части! – взмолился Санька.

– Не на три, а на четыре, – строго поправил Цырен. – Четвертая будет НЗ. Мало ли что еще может случиться. – И, нюхнув свою порцию, с пафосом произнес: – Вороне где-то бог послал кусочек… хлеба!

Однако завтрак оказался таким скудным, что лишь раздразнил аппетит. Чтобы отвлечься, надо было заняться чем-то.

– Ну что, Санька, позавтракали, теперь и поработать не мешает. Давай-ка измерим высоту пещеры да нанесем на план.

– Валяйте, валяйте, – снисходительно поддержал Цырен. – Чем бы дитя ни тешилось…

Высоту пещеры в центре свода на глазок определили в шесть метров. Но вдоль стен хотелось измерить поточнее. Рудик держал коптилку, а Санька, используя едва заметные выступы и трещины в породе, взбирался под потолок. Попыхтеть пришлось изрядно, и Рудик засомневался: работа, в сущности, бесполезная, может, бросить? Но тут Санька, только что взгромоздившийся на очередной выступ, оказался на полу. Рядом навалило порядочную горку земли.

– Вот черт! И чего это она обвалилась, отсырела, что ли?

Рудик поднес факел к стене – пламя затрепетало и погасло.

– Зачем потушил? – рассердился Санька, ощупывая в темноте зашибленную коленку.

– Дубина! Потушил… Тут сквозняк. Щель какая-то.

Рудик чиркнул спичку. Щель была небольшая, в два пальца шириной, но тянуло в нее здорово, как в приоткрытую дверцу печи.

– По-моему, там что-то есть, – беззаботно заметил Санька.

А у Рудика сердце колотилось, будто он только что пробежал кросс. В самом деле – наткнуться на такое после рассказа о верблюдах Чингисхана! А он еще собирался придумывать какую-то работу… Вот уж действительно, кто ищет, тот находит.

Рудик достал складешок, ковырнул стену рядом со щелью – к ногам щедро посыпались мелкие камешки. Потом попробовал колупнуть в другом месте – и едва не сломал лезвие.

– Понял? А ты говоришь – забавно! И как это мы раньше не заметили?

Глаза Саньки округлились, стали совсем как у совы.

– Значив это вход в другую пещеру? Специально засыпанный?

– Похоже, – шепотом отозвался Рудик. – А может, там целый подземный город. Лабиринт… Катакомбы…

– Сокровища Чингисхана! Зовем скорее Цырена!

– Ни в коем случае! Прежде надо вход раскопать. А его потом свистнем. Завесим одеялом, скажем: «Не хочешь ли, дорогой Цырен, фокус посмотреть? Ты нам легенду рассказал, хлебом накормил, а мы тебе за это дарим пещеру. Пользуйся на здоровье!» Да он тут же упадет!

И они принялись за дело. Сухая земля отваливалась довольно легко, будто ее недавно насыпали здесь и утрамбовали. Но временами попадались камни.

– Тащи-ка топорик, Санька. Да фонарь прихвати.

С топориком дело пошло веселее, и вскоре щель расширилась настолько, что в нее можно было просунуть руку.

– Посвечу, пожалуй, – сказал Санька.

– Только не ослепи, а то как засверкает…

– Для меня сейчас самый драгоценный клад – кастрюля с горячим борщом.

– Ну, если и сварили нам борщ, он уже давненько остыл, – пошутил Рудик. – Что там?

– Ничего не видно. Пустота.

– А ну-ка я.

Рудик приник к щели. Без сомнения, это была еще одна пещера, вернее, второй зал, и большой, – луч фонарика терялся во мраке, не достигая противоположной стены. «Напрасно мы себя раззадориваем, – подумал он, вглядываясь в черноту. – Это уж на сказку было бы похоже: вчера Цырен рассказал легенду, а сегодня – нате вам, сокровища. Так не бывает. Обыкновенная пещера, тут их десятки, если не сотни.»

– Копаем дальше, Саня. Работы ой-ей-ей сколько, а еще надо успеть нашего капитана разыграть.

Но им так и не удалось «разыграть» капитана.

– Вы что же это, разбойники, без пользы батарейку жжете? – раздался от входа голос Цырена. – Чего там копаетесь? Только пещеру портите!

– Цырен! – шепотом позвал Санька, хотя уже не от кого было таиться. – Тут вход… в другую пещеру.

Два прыжка – и Цырен оказался рядом, молча схватил фонарик, приник к щели. Слышалось только его прерывистое дыхание. Рудик понимал, как волнуется Цырен, и поспешил его успокоить:

– Не тревожься, там пусто. Никаких сокровищ.

– Сам вижу. Но это ничего не значит. А вдруг они закопаны? Вдруг есть еще зал?

– Едва ли. Обычная пещера. Таких на Байкале знаешь сколько…

– Ладно, посмотрим. Давай топорик! – И он набросился на стену, только камешки брызнули вокруг.

– А вахта? – напомнил Рудик.

– Спасибо, раз уже позвали! Черт с ним, с пароходом! Ради такого дела готов пропустить.

– Вот еще новости! – возмутился Рудик. – Сам же говорил…

Рудик. понимал, конечно, что значит для Цырена эта пещера, Но порядок есть порядок. Он уже готов был раскипятиться, припомнить Цырену кое-что, но тут вмешался Санька.

– Я подежурю, – тихо сказал он. – Только вы позовите, если вдруг что-нибудь…

Часа через два проход был готов, и Рудик кое-как втиснулся в него. Втиснулся – и застрял. Тяжелая земля сдавила со всех сторон: ни вперед, ни назад. Но вот еще усилие – и свежий ветерок коснулся лица. Эта пещера была значительно холоднее. Рудик встал, ударил в ладоши – несколько глухих хлопков с разных сторон раздалось в ответ.

– Дай-ка фонарик.

Слабый красноватый луч высветил тонкий пласт земли, загородивший вход. Место, откуда сполз этот пласт, явственно выделялось. Не могло быть и речи о том, что вход заделан специально, а значит, никто ничего здесь не прятал. Рудик вздохнул вроде даже с облегчением. Конечно, ему очень хотелось найти сокровище. Подумать только, древние книги… может быть, карты! Но… Это было бы уж слишком. Как в «Графе Монте-Кристо!».

– Слушай, Цырен, тут слой земли обвалился. Сам обвалился, от сырости, что ли. Кинь-ка нож. Ну конечно, и не такой уж толстый. Толкай его ногой, а я отсюда. Ну, поднажми. Раз, два, взяли! А ну еще! Нет, мало каши ели. Зови Саньку на подмогу.

Втроем они осилили преграду, пласт рухнул – и перед ребятами открылся широкий вход. Цырен сразу проскользнул в него. Вторая пещера оказалась по крайней мере раз в пять просторнее первой. Потолок терялся на недосягаемой для фонарика высоте. Робинзоны торопливо обошли ее, особенно старательно высвечивая углы, словно все еще ожидали увидеть что-нибудь необычное… кованый сундук, например. Цырен в нескольких местах простукал стену топориком, Пещера была пуста, даже копоти на сводах не обнаружилось.

– Наших владений прибыло, хоть будет работа – план чертить, – кислым голосом подвел итог Цырен. – Ну что, возвращаемся? Что-то я устал, ноги не держат. Айда спать. Рудик, твоя вахта. Но если хочешь, я подежурю.

– Что-то вы оба добренькие стали. Отдыхайте уж, чего там…

На прощанье Санька обвел стены слабеньким электрическим лучом – и ойкнул. С неровной шероховатой поверхности камня в упор смотрело на него человеческое лицо.

– Ого-го! Гляньте-ка, братцы!

Вот когда наступило время по-настоящему удивляться. Вся стена налево от входа была нарисована диковинными рисунками: бегущий олень, две скачущие лошади… волны бьются об утес, а в волнах рыбка… вереница лебедей с круто изогнутыми шеями… нерпа и лучистый круг солнца над нею… человек с натянутым луком… рогатая голова изюбра… человек замахнулся копьем… на кого же это? Пришлось отступить несколько шагов, чтобы разглядеть гигантского слона, на которого отважился поднять руку маленький дерзкий охотник.

– Слон? – изумился Санька. – Разве у нас водились слоны?

– Мамонт! – поправил Цырен.

В тусклом свете фонарика фигурки появлялись и снова уплывали во тьму. Рудик коснулся пальцем бивня мамонта: контур рисунка был высечен в камне, а бороздка замазана красной глиной.

– Как же это они, в темноте-то? – спросил Рудик.

Ему никто не ответил, было не до этого.

– Здорово! – прошептал Санька.

– Почище сокровищ Чингисхана, – отозвался Рудик. Только Цырен промолчал. Но вскоре батарейка иссякла, и ребятам волей-неволей пришлось покинуть картинную галерею, созданную руками доисторических предков…

После длинного мертвого часа ребята не спешили вставать, берегли силы. Да уж и беречь-то было нечего. Они уговорились не напоминать ни о чем съедобном, и все-таки время от времени то один, то другой произносил мечтательно:

– Дома сейчас ужин готовят…

– А помните, хариусов пекли? Так и чудится запах…

– Что там хариусы! Хоть бы сухарик на троих! От этих разговоров настроение вовсе испортилось, внутри противно посасывало, и Рудик почувствовал, что его опять клонит в сон. Тогда он встал и решительно направился к выходу.

– Ты куда? Уж не за грибами ли?

– Смолу добывать. Сейчас валяемся без толку, а дома пожалеем. И захочется посмотреть картины, да не на что будет.

Но факел так и не понадобился. Картинная галерея древних была освещена… солнцем. Откуда-то с необозримой высоты пробился в пещеру тоненький сверкающий луч. Он был такой отчетливый, такой теплый, что хотелось тронуть его рукой. Не чудо ли – солнце в подземелье!

Только теперь просматривалась вся высота свода. Наверное, там, в потолке, была трещина, выходившая к поверхности где-то на вершине утеса. Отраженный дневной свет поглощался расстоянием, лишь прямой луч низкого предзакатного солнца смог проколоть насквозь этот огромный каменный мешок.

Проворный луч освещал не всю стену сразу, а каждый рисунок по очереди. Малейшая неровность камня отбрасывала свою тень, от этого рисунки приобрели выпуклость, рельефность и' стали еще выразительнее. Солнце клонилось к горизонту, луч света медленно полз по стене и таинственно оживлял фигурки людей и животных.

Ребята сидели на полу пещеры, как в кинозале, и перед ними сценка за сценкой развертывался неповторимый фильм из времен доисторического человека. «Трудна жизнь охотника, – словно бы рассказывал этот человек, озабоченно нахмурив брови. – Трудна и полна опасностей. Но люди, если они вместе, если они смелы и упорны, сильнее всех на свете! Мы преследовали оленей – убежали олени. Мы погнались за табуном диких лошадей – умчался табун. Тогда мы рискнули напасть на царя зверей – мамонта. Мы действовали дружно, решительно – и не устоял против нас мамонт. Мы весело отпраздновали победу, закатили пир горой. Но не потому, что добыли много мяса, а потому что поняли: человек сильнее всех на свете!»

Да, этой картинки раньше не было, она появилась как бы из ничего – охотники, пирующие у костра. Появилась и снова исчезла, ушла обратно в камень.

Давно растаял солнечный луч, в пещере стало темно, а ребята все еще сидели, завороженные. На верное, в таком же оцепенении сидели здесь много веков назад одетые в шкуры люди – и оживали перед ними фигурки животных на стене.

– Кино! – восторженно выдохнул Санька. – Честное слово, первобытное кино!

Было над чем призадуматься… Выходит, мало с таким мастерством высечь рисунки, надо еще рассчитать ход солнца, чтобы из отдельных картинок сложился цельный и последовательный рассказ. Выходит, не такие уж дикие были они, доисторические предки!

– Теперь я знаю, как они ходили на охоту, – сказал Цырен. – У них был второй выход. Один – к морю, другой – в тайгу. Или его завалило за это время, или… или они какую-нибудь лестницу соорудили, мало ли что могут придумать – умные люди.

– Жаль, нет больше фонарика, – Рудик чиркнул спичку и запалил чадящую коптилку. – А теперь и факела не будет. Прощайте, картинки! До скорой, встречи!

– Ты что, думаешь вернуться сюда?

– А как же!

– Значит, надеешься выбраться?

Цырен задал этот вопрос с такой безнадежной тоской в голосе, что у Рудика холодок по спине пробежал.

– А ты решил пещерным человеком стать?

Цырен не ответил, и Рудик, волоча ноги по неровному полу, подумал вдруг, что не завтра, так послезавтра у него уже не хватит сил, чтобы шуткой ответить на неосторожно оброненную товарищем горькую фразу.

МЫ ЕЩЕ ВЕРНЕМСЯ

Назавтра их разбудил отдаленный пароходный гудок. Как ошпаренные выскочили они на площадку, махали белой рубашкой, полотенцем, кричали, но пароход был слишком далеко.

– Мне показалось, сверкнуло что-то, – сказал Санька, когда белая точка парохода превратилась в черную, а потом и, вовсе растаяла вдали. – Может, бинокль?

– Большой теплоход, если и заметил, ни за что не свернет, – возразил Рудик. – А вот по рации передаст…

Если бы хоть что-то от них зависело! Если бы в их власти было ускорить, поднажать, налечь плечом! Наверное, тогда время не ползло бы так медленно. И не чувствовали бы они себя такими беспомощными. Но они обречены были на пассивное ожидание.

В полдень Рудик сказал ни с того ни с сего:

– Когда снова сюда вернемся, надо захватить большие листы бумаги. И пару фонариков. Чтобы свести рисунки. Я придумал, как это сделать. Как маленькие пацаны рисуют монетки.

– Точно, – согласился Санька. – Потом раскрасить под натуральный цвет и повесить в школе. – Вспомнив школу, он вздохнул. – А все равно впечатление не то будет. Вот если бы выпилить вместе с камнем хоть один, хоть самый маленький! Фаина Дмитриевна от радости всем пятерки поставила бы.

– Нельзя. Рисунками могут распоряжаться только ученые.

– Я и не предлагаю. Так, мечтаю.

– Да, план! – вспомнил Рудик. – Если повесить рядом план, а внизу разложить под стеклом топорик, ножи, крючок, рыбку и остальное – небось, вся школа сбежится. Так и назовем Пещера Трех Робинзонов! Не понимаю, что тут смешного, Цырен!

– Да нет, ничего. А вы рассуждаете и сами не догадываетесь о чем. – В глазах Цырена зажглась хитреца, и Санька понял: сейчас он предложит какую-нибудь новую занимательную игру. Так было всегда. – О школьном музее, вот о чем! Если серьезно, много чего можно собрать. Пусть эти наши находки будут главной… ну, приманкой, что ли… Основой музея. А вокруг столько всякого нарастет – вы даже не представляете!

– Например?

– Разве не интересно – гражданская война?

Например, у нас фотография есть: вот так Сергей Лазо сидит, а вокруг него красные партизаны. Или первый колхоз. У деда разных удостоверений, грамот, мандатов – целая пачка…

– Так он и даст их тебе!

– Для музея даст. Потом ваша со Снегирем модель «Байкала»…

– Ну, ее еще доделать надо.

– Доделаете. А если рядом поместить фотографию твоего дедушки и написать, что ты нам рассказал…

– Да, пожалуй, – согласился Рудик, и смуглые скулы его порозовели.

– Видишь, а я только начал! Дальше – у Кешки есть кусок сланца с отпечатком древнего папоротника. А у Давиденко – голубой камень лазурит, которым при царе дворцы украшали.

– Тогда уж и чучело глухаря можно выставить, – предложил Санька. – Пылится у нас в чулане почем зря.

– Правильно. А твою старинную лоцию?

– Стырят еще, – опустив глаза, сказал Рудик.

– Испугался! Думаешь, только тебе интересно?

– Тогда уж и легенду о верблюдах Чингисхана! Записать и на стенку повесить… в рамочке.

– Легенду нельзя! – запротестовал Цырен. – Что вы, братцы! Тут такое начнется… Все бросятся клад искать, про уроки и думать забудут. Шум, скандал, родительское, собрание… Вообще это секрет. Я только вам доверил…

– Слушай, а где все это размещать? – хватился Рудик. – В школе и без того теснота.

– Ничего, найдем. Было бы что размещать. Устроим переговоры: директор школы – директор музея. Договоримся!

– Директором музея, конечно, будешь ты?

Цырен не ожидал такого подвоха и надулся.

– Нет уж, с меня хватит! Стараешься, стараешься, а вы…

– Сам предложил, а сам в кусты. Если не ты, кто же тогда?

– А хоть кто! Пусть Санька попробует.

Санька только усмехнулся. Уж что-что, а это он знал наверняка: даже если организуется музей, не быть ему директором. Не для него такие штуки. «До музея дело наверняка не дойдет, поговорим и забудем, как обычно, – думал он. – Разве что настроение подымется. А вообще-то странно – спорить о будущем музея, когда еще неизвестно, чем все кончится. Может ведь и плохо кончиться это приключение. Увлекаемся мы, как пацанята. Увлечемся – и ничего, вокруг не замечаем. Вымахали под потолок, а все еще детский садик…»

– Словом, экспонатов хватает, а директор – не проблема, – глянув на Саньку и как бы прочитав его мысли, миролюбиво закончил Цырен. – Дело за пустяком: выбраться бы отсюда.

– Самое верное – веревочная лестница! – ляпнул Рудик.

– Вот это мысль! – обрадовался Цырен. – Смелая гипотеза! Сбегай домой, принеси веревку – и мы спасены. Да не забудь заодно лодку пригнать.

Рудик не поддержал шутки.

– Нет, братцы; все-таки придется нам здесь еще раз побывать. Вы как хотите, а я точно вернусь. Не пропадать же картинкам!

– И как ты думаешь сюда забраться?

– Очень просто. Надо сообщить ученым. Вдруг мы тут какое-нибудь важное открытие сделали? Они заинтересуются, снарядят экспедицию. Тогда и мы попросимся как первооткрыватели.

– Тоже смелая гипотеза, – Уже нехотя поддразнил Цырен. – Только поскорее сообщи ученым, пускай снаряжают свою экспедицию да снимают нас отсюда, пока не поздно. Пока мы тут копыта не откинули как первооткрыватели.

Было решено прикончить НЗ. Вместе с крошкой хлеба пожевали травы, хвойных иголок, но легче не стало. Раздразненные желудки прямо-таки «волками выли», прося еды. Усталые и разбитые, ребята завалились спать.

А Санька долго не мог уснуть. Думал о первобытных людях, когда-то населявших пещеру, о том, как они жили, – и вдруг сообразил. «Вообще-то, они были неплохо приспособлены к жизни. Если уж тратили силы на рисунки, значит, не голодали. Я бы сейчас даже свое имя не смог высечь».

Тут ему вспомнилось жизненное правило Рудика.

Он заставил себя подняться, выбрал пару обломанных наконечников, взял топорик, уже изрядно пострадавший от разных хозяйственных работ (другой топорик, лучше сохранившийся, робинзоны берегли), поплевал на руки и на самой светлой стене пещеры принялся выбивать первую букву. Сначала дело двигалось туго, два раза топорик ударил по пальцу, а потом пошло – и уже через час, отступив, Санька с гордостью прочел:

ПЕЩЕРА ТРЕХ РОБИНЗОНОВ

Линии букв получились не такими четкими и глубокими, как на рисунках первобытных, но не беда – лет на тысячу хватит. Он хотел было продолжить, но силы уже иссякли.

Наверное, таким же беспомощным и вялым чувствовал себя его дед Данила Федотыч, когда на дальней охоте зашиб спину. Ушел за перевал на двадцать дней, а в двух часах пути до зимовьюшки упал с небольшого уступа, «хребтина хрустнула» – и ноги отнялись. Чуть не сутки полз, подтягивался и перекатывался по снегу дед Данила, лишь бы укрыться в заветренном распадочке. А потом один на один с тайгой, недвижный и почти без еды двадцать дней держался. Спасибо Черному – как умел, Помогал верный пес. То рябчика скрадет, то хворостину подтащит, теплым боком согреет и, хвостом повилявши, бодрости придаст. Если б не он… Но все равно пришлось деду Даниле испытать свое терпение, до конца не терять надежды и веры в людей. Знал: рано или поздно придут. Значит, надо терпеть. Вот и ждал. В снег закапывался… Слабыми стариковскими зубами рвал горячее полусырое мясо рябчика вместе с перьями… Проваливался в забытьи, а приходя в себя, из последних сил раздувал гаснущий костер… Терпеливо уговаривал Черного бежать домой, за подмогой, да Черный не пожелал бросить хозяина. И только на двадцать вторые сутки нашли старика в сугробе, отощавшего, с помороженными ногами, без сознания, но живого. «Жив остался, потому как ждать талант имел», – признался он позднее Саньке.

Так что деду Даниле пришлось куда труднее, чем им сейчас. Он был один, а их трое, целый коллектив. Тогда была зима, а сейчас лето. И он был больной, а они все здоровые. Да и найдется еще что пожевать, чтобы обмануть голод, вон, медведи по весне одной травой питаются, а ничего, жиреют…

Однако все более или менее приличные травинки на уступе, все зеленые сосновые иглы были подобраны и съедены, а голод еще настойчивее подсасывал желудки, еще нуднее напоминал о себе. Ребятам грезилась ушица в котелке над костром, вареная картошечка с постным маслом, отдающие чесноком розоватые ломтики сала на хлебной горбушке. И эти-то грезы мучили их, наверное, сильнее, чем сам голод.

Утром четвертого дня Санька почти закончил высекать свою надпись. Теперь, если еще кого-нибудь загонит сюда шторм, каждый поймет, что пещера обитаема. На стене красовалось:

ПЕЩЕРА ТРЕХ РОБИНЗОНОВ ЦЫРЕН БУЛУНОВ РУДОЛЬФ ПИЛЬМАН АЛЕКСАНДР МЕДВЕДЕВ

7 АВГУСТА 197…,

Санька держал в левой руке наконечник, в правой топорик, когда Цырен разрезал на кусочки ремень от брюк и предложил пожевать его с солью. Он уверял, что это очень питательная и богатая витаминами пища, вообще сплошное лакомство – свиная сыромятина. Но, видно, не суждено было друзьям испробовать это изысканное блюдо. Цырен замер с протянутой рукой, все затаили дыхание. Издалека донеслось еле Слышное тарахтение мотора.

Внизу шел катер!

Они выскочили на уступ, замахали кто чем, закричали с такой силой, точно только что наелись до отвала, – и на катере заметили их. Маленькое судно под красным флагом свернуло к берегу.

Цырен тихо сказал «ура» – и пошатнулся. Рудик едва успел подхватить его.

– Ты что?!

– Голова кружится, не могу вниз смотреть, прошептал Цырен побелевшими губами, Никогда не, кружилась. Еще над тобой смеялся…

– Это от волнения, – сказал Санька.

Катер приближался. Ребята заскочили в пещеру наспех скидали, вещички в рюкзаки, завернули в одеяло драгоценные находки и, уже собранные, снова вышли на площадку.

– Топорик забыл, – спохватился Санька. И добавил, возвратившись: – Жаль, надпись не закончил. Там дела-то на пять минут – год высечь.

– Может, останешься? – по привычке подцепил его Цырен.

– В следующий раз закончишь, – сказал Рудик.

Цырен поглядел на Рудика, на Саньку, и улыбнулся:

– Мы еще вернемся. Даже если ученые не заинтересуются. Возьмем веревку, скобы, топорик ступеньки рубить. Ничего, сами заберемся. Так что не будем прощаться с нашей пещерой.

– Эй, на скале-е-е! – донеслось снизу, с катера. – Каким ветром вас туда занесло, на такую верхотуру?

Санька сложил ладони рупором, крикнул:

– Горным!

И тут же подумал: «Доверчивый ты человек! Они же не спрашивают. Это поговорка такая…»